Текст книги "Вселенная файа. Трилогия"

Автор книги: Алексей Ефимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 95 (всего у книги 100 страниц)

   Анмай промолчал. Кончики её пальцев нежно скользнули по неровно зажившей коже. Он вздрогнул.

   – Тише, тише... Не бойся. Я же люблю тебя...

   Она остановилась в полушаге, глядя на него снизу вверх. На её красивых губах застыла слабая, задумчивая усмешка. Нагая кожа юноши ощутила томное тепло её тела. По ней волной прошел озноб, затем его бросило в жар. Голова закружилась от желания. Насмешливые глаза Хьютай заняли, казалось, весь видимый ему мир...

   Бездумно, как во сне, он положил руки на горячие бедра подруги, накрыл гладкие изгибы её поясницы, привлекая девушку к себе. Хьютай смотрела прямо в его глаза, лукаво улыбаясь. Потом она сама подалась вперед, накрыв пальцами босой ноги пальцы левой ноги юноши. Их тела соприкоснулись... и в тот же миг одинаково вздрогнули. Анмай обнял её... непроизвольно притиснул к себе с такой силой, что Хьютай тихо застонала. Её тугая горячая грудь плотно прижалась к груди юноши, их волосы перемешались...

   Хьютай протестующе уркнула, не ожидая, что Анмай так силен... обняла его за шею, поднялась на пальцах ног... вытянулась, касаясь губами его губ... жадно впилась в них... его руки, казалось, сломают ей спину... их губы прижались друг к другу ещё крепче...

   Она вновь издала тихий стон, сжав зубами ухо юноши, и Анмай, ощутив кожей всё её теплое нагое тело, совершенно ошалел, обхватив ладонями её зад, и невольно поднимая её.

   Когда её подошвы оторвались от пола, Хьютай инстинктивно издала тихий, испуганный и в то же время восхищенный звук ребенка, которого внезапно берут на руки, и со страстной горячностью обвила бедрами крепкий стан юноши, судорожно скрестив ступни. Её тело на мгновение напряглось, ладони скользнули вниз по его животу... и он вскрикнул от неожиданности, оказавшись в ней. Хьютай тихо, победно засмеялась, легко двинулась вверх-вниз, и его плечи невольно передернулись от силы этого нового ощущения. А она двинулась снова... и ещё раз... и ещё...

   От этих плавных, мучительно-сладких движений у юноши закружилась голова. Он сел на пятки, обнимая её, задыхаясь, с ужасом сознавая, что она владеет им. Его тело двигалось вместе с ней, уже независимо от его воли.

   Последние её движения были невыносимо сладостны, и Анмай обмер, задохнувшись от них, потом коротко, испуганно вскрикнул. Бешеная судорога волной прошла по его телу, стягивая туго сплетенные мышцы. Таких ощущений он не испытывал ещё никогда, и всё время слилось в один бесконечный миг...

   Потом он замер, ошалевший, не зная, что делать. Его грудь всё ещё часто вздымалась. Ему было очень хорошо, но он вдруг мучительно покраснел, – казалось, до самых пяток, чувствуя дикую радость, и, в то же время, непонятный стыд. Он не ожидал... это было так ново и чудесно... а Хьютай? Что чувствовала она?

   Анмай осторожно сел у её ног.

   – Я не сделал тебе больно, когда... ну, когда я...

   – Нет, – тихо сказала она. – Мне было очень хорошо, – она вздохнула, гибко потягиваясь. – А как было тебе?

   Анмай смутился, вытягиваясь рядом с ней. Холод каменного пола казался ему сейчас очень приятным...

   – Ну... мне очень понравилось. Я и не знал... что это, в общем, так естественно...

   Хьютай задумчиво коснулась его ресниц.

   – Знаешь... это было удивительно... но я чувствую себя виноватой. Ты сильный. И дикий. Скажи, ты знаешь, как... ну, что надо делать, чтобы... тебе очень понравилось? Я хочу сделать тебе... чтобы ты забыл обо всем на свете... можно? – она смутилась и замолчала.

   – Ну... Мне тоже хочется сделать... чтобы ты стала счастливой...

   Он неотрывно смотрел на неё. Кроме Хьютай для него уже ничего не существовало... а она тоже смотрела на него... так...

   Она вдруг рассмеялась.

   – Дикий! Но... – её голос дрогнул, – ты необыкновенный... единственный...

   – Ты всё, – закончил Анмай.

   Они помолчали.

   – Да, – тихо сказала Хьютай, легко проводя рукой по его животу. – Ты славный. Всегда оставайся таким, ладно? И расскажи мне о себе. Я... мне нечего рассказывать. Там нет ничего... веселого.

   Юноша задумался.

   – Знаешь... Я тоже не могу рассказать ничего веселого. Я вырос на плато Хаос.

   – Там?

   – Да. Я расскажу об этом потом, ладно? Это длинная история. И она может тебе не понравиться.

   – Может. Но ты всегда будешь мне нравиться, – Хьютай улыбнулась. Улыбка на её смуглом лице выглядела славно. Анмай опустил ресницы, и говорил неловко, с остановками, – он первый раз в жизни рассказывал о себе.

   – Ну, в школу я не ходил, – не хотел. Учился сам. Я очень любопытный, всюду лазил... Хорошо бегаю, – могу без остановки пробежать двадцать миль, знаешь? Хорошо плаваю, – переплывал Третье озеро Хаоса. В нем четыре мили ширины... правда, вода очень теплая. Ну, и лазаю... по скалам, только с помощью рук и ног, и всегда босиком, – так удобнее цепляться, хотя я часто обдирал подошвы до крови. Я часто ухожу в пустыню... В последний раз, – перед поездкой в Товию... сюда. Я захотел пройти обряд совершеннолетия, – как проходили его все наши юноши триста лет назад. Там у меня есть любимая скала... я сложил у её основания всю одежду и просидел на вершине двенадцать часов, – столько до Катастрофы длилась ночь в Фамайа в весеннее равноденствие... глупо, правда? Не знаю, о чем думали те юноши, но я думал лишь о холоде... я дико замерз. А четыре года назад я ухитрился сбежать с Хаоса на угнанном вертолете...

   – Ты умеешь летать?

   – Сверху вниз... Тот вертолет я разбил... и сам чуть не разбился. Меня искали, но я заблудился в лабиринте на берегу моря. Меня нашли лишь через два дня... случайно... в ловушке. Я думал, что умру там...

   – Ты давно в Товии?

   – Месяц. Давно, правда? И я мог так и не встретить тебя... Я столько бродил по улицам... обошел весь город... я не знаю, что нас свело. Хьютай... мне страшно. Ведь если бы я не... не встретился с тобой, мне кажется, что я... стал бы... чужим... но мы вместе. Знаешь, когда я сделал с собой... пять дней назад, меня не хотели выпускать... говорили, что я ещё очень слаб... так и было. Очень плохо быть слабым... но сегодня я, наконец, удрал. Правду говоря, мне было больно... пока мы не встретились. Я брел по улице, наугад, куда глаза глядят, – и вдруг увидел тебя. Я забыл про всё, даже про боль... и она прошла. Я и не знал, что такое бывает, – он зарылся лицом в её волосы. – Мне так хорошо с тобой... словно и не было этих девяти лет, и мы ещё дети... невинные дети... лежащие нагими в одной постели, – он вдруг широко зевнул и потянулся. – Сейчас самое глухое время ночи, как говорили раньше. Обычно в это время я сплю без задних ног.

   – Ты ни с кем не познакомился?

   – Так – нет. Я же Высший... уже целый месяц. Их никто не любит. Впрочем, их формы я не носил, одевался как все юноши здесь, это и удобнее. И мои сверстники кажутся мне... глуповатыми? Нет, неточно. Невежественными... занятыми пустяками... слишком веселыми. И девушки – тоже... Я не нашел здесь никого, с кем мне бы хотелось... подружиться. Я просто смотрел... и на меня смотрели... вот и всё. Я привык к одиночеству, но тут у меня появилось много знакомых... и я узнал много нового...

   – Ты не бывал в Старой Фамайа?

   – Ещё нет. Хочешь, съездим туда вместе?

   – Ага. Говорят, раньше, ещё до Революции, файа могли ездить по всему миру, а теперь... но мы сможем?

   – Если тебе не захочется в Тиссен или Суфэйн. Обе Фамайа – твои.

   – Учту. Люблю путешествовать. Кстати, такой крепкий парень, как ты, должен уметь драться!

   – Я умею... немного. Но мне никогда не приходилось... всерьез. Даже здесь.

   – Да? Помнишь, Найте ударил меня, и ты протащил его через всю площадку, и убил бы, если бы тебя не оттащили?

   – А где он сейчас?

   – Не знаю. Когда нас выпускали, он хотел поступить в военное училище, и наверняка поступит, – он вырос упорным парнем... мрачным, и ещё крепче тебя... и притом, не злым. А ты... бешеный. Ты никого не убивал, а?

   Анмай вздрогнул.

   – Своими руками – никого. Кроме гекс. У меня на счету их почти сотня. А так... Я нажал ту кнопку... Ревия...

   – Да? – Хьютай не удивилась. – Расскажи.

   – Нет. Меня просто позвали... я не знал, что делаю. А потом... на всех ядерных испытаниях... это стало традицией...

   – Мне нравятся фильмы о них. Это правда так красиво?

   Он присвистнул.

   – Ты же девчонка! Ты должна любить жизнь, моя будущая мама. А это страшно. Ну, и красиво... очень. Словно солнце светит... ты не жалеешь о тех временах, когда оно было?

   – Жалею. Но что мы можем изменить?

   – Многое. Когда своей рукой зажигаешь солнце... всесжигающее, яркое... начинаешь понимать. Сто лет назад такое считали совершенно немыслимым, а теперь... понимаешь?

   – Да. Но мы не доживем...

   – Кто знает? Древние могли. Сможем и мы.

   – Древние?

   – Не всё сразу. Я клялся своей жизнью... а ты ещё нет.

   – Я любопытная, как ты!

   – Я вижу. Но это невесело... и... мне так странно...

   – Странно? Что ты чувствуешь?

   Он смутился.

   – Ну... что я самый счастливый.

   – Мы с тобой счастливые, верно? – она положила голову ему на грудь, прижалась щекой к теплой коже, чувствуя, как бьется сильное сердце любимого.

   – Верно. Самые счастливые. Впрочем, во всем мире миллионы пар лежат так...

   – И миллионы мучаются, сидят в тюрьме, умирают, да?

   – Да...

   ......................................................................................

   Анмай вернулся к реальности. Да, умирали многие, – пока не умерли все, и они не остались одни. Но вот настал и их черед...

   – Ты помнишь, что сказала мне однажды на Хаосе? Про то, кто мы на самом деле?

   Она кивнула.

   – Из двух миллиардов людей и файа мы вроде как самые главные, самые знающие, самые ответственные, – а мы просто дети. Развратные, к тому же.

   Хьютай смотрела в потолок.

   – А сейчас мы здесь, в самом последнем корабле в мирозданиях... самые последние. Вокруг нас, – только бездна чужой пустоты... А помнишь, как мы лежали на прохладном песке под небом пустыни, одни? На сотни миль вокруг только пустыня, пустыня... и никого, совсем никого...

   – Мне это нравилось. Но тебе не было страшно там?

   – Нет. С тобой – нет.

   – Тогда у файа не было принято спать под открытым небом. Они верили, что тогда к ним могут спустится Древние... и проникнуть в их сны...

   – Кто?

   – Они не имели имен.

   – И это было правдой?

   – Суеверием, конечно. Мы же спали так... правда, вместе...

   – Я помню...

   – А раньше, когда я уходил в пустыню, то спал под небом один. И... ничего. Совсем. Ну, сны становились более... связными, но я думаю, это от свежего воздуха.

   Они тихо рассмеялись.

   – Не имели имен, – повторила Хьютай. – А помнишь, как ты рассказывал мне о наших именах? В первый раз?

   Анмай удивленно смотрел на неё. Вдруг он улыбнулся и сел поудобнее, поджав ноги и притянув Хьютай к себе.

   – Совсем как в тот, первый раз, – улыбнулась она. – Помнишь, что ты тогда мне рассказывал? Вспомни, а? Я тоже вспомню, – она прижалась к нему, тоже подтянув ноги, положила голову на его плечо, и закрыла глаза.

   ......................................................................................

   Анмай сонно растянулся на подушках, на животе, потом расслабился, положив голову на скрещенные руки. Ему было на удивление хорошо, вокруг всё мягко плыло куда-то... Почти невесомые ладони коснулись его волос, с невинным любопытством скользнули по телу от плеч до пальцев босых ног. Юноша ощутил, как сладко обмирает сердце под прикосновениями этих теплых ладошек. Казалось, остановись оно совсем – он умер бы с радостью, потому что большего наслаждения быть не может...

   Хьютай нежно провела кончиками пальцев вдоль всей его спины, осторожно касаясь ещё свежих, розоватых рубцов, казавшихся беззащитными на смуглой коже.

   – Что с тобой было? Ты дрался?

   – Упал. Со скалы на камни. Уже два месяца назад.

   – Тебе... было очень больно?

   – Да.

   – А сейчас?

   Он улыбнулся.

   – Сейчас – нет.

   Она осторожно пригладила его волосы, не решаясь прикасаться к шрамам... словно зная, что причинит боль...

   – Я так мало знаю о тебе...

   – Хочешь познакомиться поближе?

   – Ага.

   Хьютай села верхом на его бедрах. Её легкие руки скользили по его спине, нежно обводя грубые, твердые рубцы. Анмай невольно вздрогнул, потом вновь застыл, и лишь его бока едва заметно колебались в ровном, бесшумном дыхании. Под её легкими, почти неощутимыми прикосновениями уже почти зажившие раны начали ныть. Это была странная боль, – не мучительная, скорее приятная, словно её руки касались чего-то внутри... чего-то, похожего на душу...

   Юноша замер, боясь даже дышать. Её руки осторожно спускались всё ниже... задержались на изгибах его талии... ловкая ладонь скользнула под живот, и Анмай задержал дыхание почти на минуту...

   Потом она подняла голову, серьёзно глядя на него.

   – Не бойся. Мне нравится любовь, но это лишь часть моего мира. Я люблю слушать всякие красивые и странные истории, но только с хорошим концом. Люблю красивые вещи и лица, но кто их не любит? А ещё я люблю смотреть на что-нибудь красивое, и дикое... – она откинулась на спину, разглядывая просторное, полутемное помещение.

   Анмай перевел дыхание, потом улыбнулся.

   – Ты славная. Но ты ничего не знаешь. Я тоже. Мы оба... обе... мы дикие. Мы, файа, забыли почти всё наше прошлое... Ты знаешь, что означает мое имя?

   Хьютай улыбнулась.

   – Анмай – Широкоглазый. А я, Хьютай – "Широкобедрая", или, если хочешь – "Широкозадая"... это с какой стороны посмотреть!

   – Это очень древнее имя... как и мое. В языке Империи Маолайн...

   – А что это? – Хьютай не смогла сдержать удивления.

   – Это наша родина... настоящая, там, на звездах.

   Она непонимающе взглянула в его глаза.

   – Я расскажу тебе... потом...

   – Широкобедрая и Широкоглазый, – Хьютай положила голову ему на плечо, – звучит неплохо. А дальше?

   Анмай замолчал, глядя в её глаза. Девушка ощутила, как напряглись его руки.

   – Я скажу. Знаешь, это тебе больше никто не скажет... И ты никому не говори.

   Она кивнула. Анмай пригладил её волосы.

   – Прежде всего, настоящие имена давались файа лишь в день совершеннолетия... такие, какие они заслужили. Самым достойным именем юноши было Анха-Мебсута, "Воин-Мечтатель", девушки – такое же, как у тебя. Но ты бы ещё не имела имени... и права брать себе юношей... то есть юношу... тебе не хватает трех месяцев до восемнадцати лет, правда?

   – Ну и что? А какое тайное имя нашего народа, – его настоящее имя?

   Анмай осторожно сжал её лицо своими сильными ладонями. Несколько секунд они не мигая смотрели друг на друга, потом одновременно закрыли глаза.

   – Раньше, если тот, кто задавал такой вопрос... если знающий отвечал недостойному... если тот, кто слышал ответ... им выжигали глаза расплавленным свинцом... по каплям... медленно... пока он не добирался до мозга...

   Хьютай поёжилась.

   – Наше истинное имя – укавэйа, Уничтожители. Оно очень старое... я не знаю, откуда оно... говорят, это имя не прошлого, а будущего нашего народа...

   ...................................................................................................

   – Укавэйа, – повторила Хьютай. – Значит, "Укавэйра"... но тогда я сказала...

   ...................................................................................................

   – Если я скажу его... другим... нам в глаза...

   Анмай улыбнулся.

   – Нет. Это уже никому не интересно... кроме нас.

   Хьютай вздохнула.

   – Укавэйа... мне нравится! Ты знаешь так много... всякого... Расскажи, как мы, файа, должны любить?

   Анмай улыбнулся.

   – Естественно. И не теряя достоинства. Это – главное. Когда пары встречались впервые... никто никому не смел мешать выбирать любимую... любимого... а потом... правда, сначала надо было достичь совершеннолетия, и пройти испытание...

   – Какое? – большие глаза Хьютай мечтательно сощурились. – Мне кажется, в любви нет места боли.

   – Ну... Надо было провести ночь... на вершине скалы, в пустыне, в одиночестве, под звездами... обнаженным... а там ночами холодно! Надо было смотреть вверх и размышлять о себе и о мире, а потом... ну, это мы уже сделали...

   Хьютай зевнула, зябко подтянула ноги и сжалась в уютный теплый комок, положив голову на изгиб его ровно дышащего живота, потерлась о него щекой, стараясь доставить удовольствие этой лучшей в мире подушке, потом затихла. Роскошные волосы заменили ей одеяло в этом холодном, но на удивление уютном помещении...

   Слабый гул машин, – вечный пульс крепости, – едва проникал в него. Анмай чувствовал теплое дыхание девушки и вдруг заметил, что Хьютай спит. Её безмятежный сон доставлял ему совершенно неожиданное наслаждение, но он всё же решился коснуться маленьких босых ног. Хьютай сильнее поджала их, и что-то пробормотала, уткнувшись лицом в его кожу. Юноша замер в счастливой истоме, боясь потревожить любимую. Ему было на удивление хорошо... и он заснул, беззвучно дыша в том восхитительном забытьи, в какое погружаются только после любви...

   ......................................................................................

   Анмай поднял голову, отбросив волосы с глаз, и погладил теплый живот Хьютай.

   – Помнишь, что было потом, после того, как мы сказали друг другу, что счастливы, и ты рассказал о наших именах?

   – Мы повторили то, что сделали в первый раз...

   – А потом? Когда жажда наших тел утихла, и мы смогли познакомиться по-настоящему?

   Анмай открыл глаза и улыбнулся. Ему было хорошо, он не ощущал одиночества, – лишь его тень. Но всё же, она здесь, рядом... Он закрыл глаза, и стал вспоминать дальше.

   ......................................................................................

   Анмай проснулся счастливым, чувствуя, как чьи-то руки нежно разбирают его спутанные волосы. Открыв глаза, он увидел улыбку Хьютай, и невольно улыбнулся в ответ. Она смутилась, потом очень осторожно коснулась его испуганно вздрагивающих ресниц, нежно обводя беззащитно открытый, растерянный глаз. У юноши отчего-то перехватило дыхание... он захотел сказать Хьютай, как любит её, но она коснулась пальцами его губ, и он покорно затих, ощутив, как её ногти быстро скользят по коже, рисуя на ней сложные узоры в поисках самых чувствительных мест, и находя их то на ушах, то между пальцами его ног, словно играя на музкальном инструменте, где вместо звуков были ощущения. Иногда его мышцы невольно сжимались, и весь Анмай вздрагивал.

   Эта игра оказалась неожиданно приятной, и юноша лежал очень тихо, наслаждаясь её нежностью, пока по телу не пробежала нетерпеливая дрожь. Его охватило предчувствие радости, – чистая, не замутненная стыдом и страхом страсть. Он попытался было её подавить, говорил себе, что не должен этого делать... но почему, – не должен? Его глаза не хотели отрываться от поразительно красивого тела девушки, его собственное тело тянулось к ней, и лишь какая-то часть его сознания, – та, где в холодном синем свете обитали отражения небес и звезд, – презрительно отворачивалась.

   Какое-то время они смущенно посматривали друг на друга, но взгляд юноши был более внимательным. Он замер, не замечая, что приоткрыл рот от восхищения. Хьютай была очень красива, – немного пугающей, диковатой красотой, безжалостной в своем совершенстве. Приподнявшись на локте, она с любопытством следила за ним, догадываясь, почему напряглось это гибкое тело, и почему потемнели эти любимые серые глаза. Её губы, коснувшись его губ, решили исход борьбы.

   Они целовались, обняв друг друга. Руки юноши легли на её талию, почесывая ей поясницу и основание позвоночника. Пальцами ног он поглаживал её беззащитные подошвы. Хьютай, издав высокий звук блаженства, задержала дыхание, её судорожно втянутый живот невольно вздрагивал под его ладонью, когда вторая мягко скользила ниже... она с глухим урчанием крепко прижалась к нему, прикусив край его уха... они целовались... ласкали друг друга, возились... наконец, Анмай овладел ей. Всё остальное исчезло, остались лишь резкие толчки их бедер, их жадно скользящие друг по другу ладони и упругое, гладкое тело подруги... Хьютай вскрикивала и выгибалась под ним, яростно двигая тазом, он вжимал в пол её ладони, сжав зубами её ухо, мял своей нагой грудью её упругую грудь, едва не умирая от разожженного ей нетерпеливого огня. Их губы встретились в яростном поцелуе, они прижимались друг к другу, извиваясь как две бешеных змеи. Голова Хьютай моталась, её вскрики стали высокими, пронзительными. Она судорожно выгнулась, всхлипывая от удовольствия. По её лицу текли пот и слезы, она силилась что-то сказать, но её губы издавали лишь невнятное мычание.

   Вдруг её тугая внутренность яростно запульсировала в волнах колючего, щекотного огня, и всё её тело содрогнулось в серии спазмов, похожих на беззвучно потрясавшие её взрывы. Это повторялось вновь... и вновь... и вновь... и юноша издал высокий, испуганный вскрик, весь покрываясь мурашками от усилий удержать в себе семя... напрасно. Потом обессилевший Анмай замер, весь совершенно измученный, часто дыша.

   Вдруг сильные ладони сжали его зад, теплый шершавый язык заскользил по вкусно ноющему низу живота, потом выше, слизывая его пот, скользя по невольно сжимавшимся мышцам, под которыми ещё тлели последние искры наслаждения...

   Хьютай постепенно поднималась всё выше, ни на миг не отрываясь от его тела, вылизывая его грудь, и уделяя основное внимание соскам. Анмай удивился, как приятны прикосновения её языка. Он невольно задержал дыхание, чувствуя, как горячая, мокрая, шершавая спинка скользит по такому же мокрому, шершавому, невероятно чуткому кончику. Казалось, что она снимает с него кожицу, скользя прямо по обнаженным сладким нервам, отзываясь в животе уже было угасшей истомой. Только что он чувствовал себя досуха выжатым, бессильным, но теперь...

   Хьютай откинула волосы с его левого уха, прижалась к нему губами, лизнула, и, дыша жаром, прошептала:

   – Хочешь взять меня снова? Прямо сейчас?

   Анмай удивленно взглянул на неё. В глазах слегка туманилось, в ушах звенело, любви ему больше не хотелось, но вот подруги...

   – Да... да, конечно...

   Хьютай поднялась одним гибким движением, насмешливо глядя на него.

   – Хорошо, – сказала она, ухмыляясь. – Пошли, – она потянула его за руку.

   От избытка счастливых ощущений Анмай несколько ошалел: он едва замечал, что они, шлепая босиком, вышли в пустой коридор, где их, в принципе, могли заметить. Хьютай шла сбоку, и её взгляд как-то странно щекотал юношу. Она двигалась ловко, с бессознательной чувственностью.

   Они прошли всего шагов двадцать, потом свернули в узенькую дверь. Ощутив запах воды и гладкий кафель под ногами, Анмай понял, что попал в душ, – ещё до того, как проморгался. Тут же на его голову обрушились горячие струи. Мокрые волосы залепили лицо, он едва мог дышать, чувствуя, как сладко кружится голова.

   Ему очень понравилось быть таким вот беспомощным, когда Хьютай мыла его, поворачивая так, как ей удобнее, постепенно спускаясь всё ниже, – грудь, поясница, ладони, всё очень тщательно...

   А потом Анмай сел на пятки, и Хьютай начала мыть его волосы, лицо, запуская пальцы глубоко в рот юноши, лаская его чуткое нёбо, десны, язык...

   Когда она откинула волосы с его ушей, начав, легонько царапая, мыть их, по коже Вэру побежали крупные мурашки. Когда её намыленные пальцы ласкали опущенные ресницы, мурашки стали столь густыми, что юноша целую минуту не дышал. Пальцы Хьютай скользили по его закрытым глазам, едва заметно надавливая, – а он словно плыл куда-то в ознобе...

   Он хотел овладеть ей... но для этого он был всё же слишком усталым и сонным. Правда, он скорее бы умер, чем показал Хьютай свою усталость. Плавая в полудреме, он сам вымыл её, – не менее тщательно. С залепленными мылом глазами она стала совершенно беспомощной, и лишь вздрагивала, невольно поводя плечами и улыбаясь, когда он, закинув ей руки за голову, стал целовать её высоко поднявшуюся упругую грудь...

   Потом он задремал, растянувшись прямо на полу... и коротко, невольно вскрикнул, когда в его пятки ударила тугая струя совершенно ледяной воды. Когда его босые ноги окончательно застыли, струя двинулась вверх, – по его бедрам, пояснице, спине, подбираясь к самым чутким к холоду местам, – к плечам юноши, – и остановилась на них.

   Когда Вэру начало буквально трясти, на его подошвы хлынула обжигающе горячая вода, так же неторопливо поднимаясь всё выше, метко проникая меж ягодиц...

   Горячая вода заставила расслабиться, хотя по телу всё ещё иногда пробегала дрожь. После нескольких минут агонии под ледяным потопом это было невыразимое блаженство. Потом на него вновь хлынула ледяная вода, потом горячая и вновь холодная...

   Анмай уже прижался к кафелю спиной, закинув за голову руки. Держа в руке шланг, Хьютай бичевала водой всё его нагое тело, от волос до пальцев босых ног. Анмай задыхался, когда неожиданно горячая или холодная струя ударяла в его лицо, в грудь, в живот... его тело уже звенело от избытка энергии, но, когда он бросился на Хьютай, пытаясь подмять подругу и тут же овладеть ей, она одним гибким движением ускользнула от него, отступая всё дальше.

   Они настороженно кружили по комнате, как звери перед схваткой. Анмай часто и глубоко дышал, его глаза дико блестели под массой спутавшихся мокрых волос. Пригнувшись, он пытался обойти Хьютай сбоку. Ни о чем больше он не думал; в его голове не осталось отвлеченных мыслей. Она видела, как бешено бьется его сердце и вздымается обнаженная грудь.

   Пинаясь, они ловили друг друга на неверных движениях, удары звонко хлопали по гладкой мокрой коже, обжигая её, как огнем. В конце концов, Анмай, лягнув ногой вбок, попал в живот подруге, – так, что та отлетела шага на три и шлепнулась на задницу; его подошва врезалась в неё плашмя, и ощущение упругости тугой плоти оказалось на удивление приятно. Он прижал задохнувшуюся Хьютай к полу... и тут же понял, что не может удержать. Она сбросилв его и, смеясь, навалилась сверху...

   Ошалев, они в обнимку катались по полу, ломали, били, царапали и кусали друг друга. Это было уже какое-то исступление. Когда Анмай, наконец, одолел девушку, прижав её к полу, мир вокруг них звенел от возбуждения.

   Чувствуя под собой неподатливый холод мокрого кафеля, Хьютай резко вскрикнула, задыхаясь под твердым, как камень, горячим телом юноши, судорожно обняла его плечи, быстро и крепко скрестила босые ноги на изгибе его поясницы, обвив его стан с неожиданной силой. Руки Вэру сжались на её плечах, он задрожал, ища вожделенную щель на напряженном нагом теле девушки... яростно нажал на неё, безжалостно впился в затвердевшие связки. Хьютай выгнула спину, вцепившись в его плечи, её ступни сплелись в тугой узел на пояснице юноши... и он пугающе глубоко вошел в неё, уперся в основание позвоночника, сводя тело судорогой странной, электрической боли, сжимавшей мышцы в камень.

   Хьютай звонко вскрикнула, делая резкий, непроизвольный толчок навстречу, пронзила ногтями кожу на плечах юноши, впиваясь в кровоточащие ссадины... и Анмай уже не мог остановиться: его обезумевшее от возбуждения тело отказалось исполнять приказы сознания. Острые ногти Хьютай впивались ему в бедра, в зад, в поясницу, но боль лишь усиливала его наслаждение, сливалась с ним. Босые пятки подруги били его по заднице, но он едва это замечал. Мышцы его ног и живота сжимались так яростно, резко и быстро, как только могли, и Хьютай каждый раз словно бросало с высоты. Все её мышцы сжимало, дыхание перехватывало, перед глазами вспыхивала тьма. Сердце замирало, какой-то миг её совсем не было... а потом её пронзала ужасная боль, словно от огня, – и эти ослепительные вспышки свели её с ума. Её живот и бедра сводили судороги, она извивалась и крутила задом, как ненормальная, корчилась, словно в агонии, отчаянно дергалась, стараясь освободиться, громко вскрикивала и билась, едва понимая, что из глаз у неё сыплются искры, а из глотки рвутся звериные вопли, чувствуя, что ещё немного, – и жизнь окончательно покинет её. Но боль лишь усиливалась, пока в ней вдруг не вспыхнуло неистовое белое пламя. Оно охватило всё бьющееся тело девушки, прижав её живот к позвоночнику, выгнув стан, широко открыв рот в невыносимо пронзительном, рвущем уши вскрике. Анмай приподнялся на ней, – и яростно вошел ещё раз.

   Хьютай вздрогнула так резко, что её мускулы, рывком сжавшись, издали глухой звук – столь мощной оказалась схватившая их судорога. Её кожа вдруг стала обжигающе горячей, сильный, уже не томный жар волнами исходил от неё, – не ласковый, манящий жар нагой плоти, а мертвенный, беспощадный жар топки. Её рот приоткрылся, зрачки расширились, как самой темной ночью, перед рассветом, превратив радужку в узенькую мерцающую полоску.

   Анмай замер, ошалело глядя в огромные, дико расширенные глаза девушки. Ногти Хьютай вспороли его спину, погружаясь в раны с неистовой яростью. Он был до безумия испуган её реакцией и неистовой силой этой судороги, – подруга сжала его так, что захрустели ребра. Её мускулы уже не расслаблялись, мелко вибрируя от предельного напряжения. Они все словно струились, всё сильнее, пока её тело не стало казаться каким-то размазанным. Эта судорога залила её спину... плечи... бедра... она не могла вздохнуть, чувствуя, как ослепительное жидкое солнце разливается по всему её животу... бежит вверх по позвоночнику... затопляет её целиком... а где-то за её крестцом родилось совершенно новое ощущение, удивительно нежное, мягкое, но невыносимо сильное, – словно там, по бесчисленным нервам, изнутри, скользит гладкий, теплый, искрящийся мех. Оно было бесконечно приятным. В какой-то миг Хьютай даже перестала себя сознавать. Был только свет, – белый, мгновенный, беззвучный, бесконечно яркий взрыв. И вдруг она очень резко ощутила всё, что окружает её, – не только здесь, но и дальше, бесконечно дальше... огромные города, где жили вовсе не люди, бесконечные лабиринты из песчаных полузатопленных ущелий и неправдоподобно острых скал, исполинские, – в четверть горизонта, – луны, нет, целые миры...

   Она увидела сразу миллионы слоев Реальности, уходящих куда-то в бесконечность, – и её мир рассыпался, словно разбитый калейдоскоп.

   ............................................................................................

   Анмай ощутил то же самое, – белую, ослепительно сладкую боль. Она пронзительно взмывала вверх, увлекая за собой каждую пылинку его мыслей. Дыхание юноши замерло, он слышал странные звуки, свет колыхался в нем, как волны, сливаясь в образы из его снов и другие, более реальные. Он видел сразу всё своё нагое тело, и многие другие вещи, – часть их была сейчас очень далеко. Его обоняние обострилось так, что каждый запах казался физически плотным. Свет двигался сразу вверх и вниз, синий, зеленый, оранжевый, – но Вэру едва видел его, потому что испытывал шок, – чудо пробуждения от самого себя, чувствуя, как облетают листья непробудного сна и рождается свобода, безличная и безжалостная, как огонь...