Текст книги "Вселенная файа. Трилогия"

Автор книги: Алексей Ефимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 100 страниц)

   Анмай встряхнул головой. Никто не ожидал отдаленных последствий Йалис, но они были. Ещё бы! Ведь лептокварки оказались стабильными частицами...

   Плохо взаимодействуя с обычным веществом, они постепенно рассеивались, так что кошмары со временем слабели. Были и более неприятные вещи. Они относились скорее к психологии, чем к физике, но это не делало их менее зловещими. С людьми и файа было ещё не так плохо. Сны о надвигающейся тьме беспокоили их обычно недолго и никак не проявлялись во время бодрствования. А вот животные повсюду, где прошел Йалис, стали беспричинно агрессивными. Причем, приступы ярости чередовались с оцепенением, когда они сидели неподвижно, как бы глядя внутрь себя. После каждого такого периода их агрессивность возрастала, пока не переходила в безумное бешенство, которое не прекращалось до смерти. Вдобавок, такие твари проявляли странную тягу к организации, животным совершенно не свойственную. И, самое худшее, – Ираус Лапро, командир четырнадцатого истребительного отряда, размещенного в Ревии, сообщил, что там была уничтожена напавшая на пост группа из семи мирных граждан, проявлявших все признаки "синдрома Йалис"; теперь подобные названия плодились с угрожающей быстротой. Было ли всё это проявлением некоего пробуждавшегося коллективного разума? Анмай не знал. В этой организации не было ничего разумного, только нечто... нечто чуждое.

   Он вновь встряхнул волосами. Ему припомнился длинный список беспричинных нападений, совершенных гексами и "бывшими" с внезапной потерей нейрокибернетического контроля. Если даже нейроуправление не могло устранить эту опасность, то, что говорить о диких тварях, – буллсквидах, ваки, и даже атпи? Даже домашние животные... Анмай вспомнил, как два дня назад огромная масса атпи атаковала поселок Уру, искусав 45 человек. Некоторые умерли, а некоторые... сошли с ума.

   Были и более серьезные неприятности. Пришлось отравить 126 тысяч молодых гекс, ещё не прошедших киберимплантации, – они стали слишком агрессивны. Истребительные отряды работали, не покладая рук, ведя в пораженных районах упорную борьбу со странно агрессивными животными, – и не только. В Кор-Мэ банда фанатиков-националистов захватила одно из селений, Арту где, уничтожив гарнизон из 12 солдат, устроила засаду на дороге, по которой должно было подойти подкрепление. Неверно оценив масштаб происходящего, власти послали для уничтожения повстанцев всего взвод истребителей. В коротком бою из 36 файа 8 были убиты и 12 ранены, повстанцы потеряли 3 человек убитыми и 15 – ранеными. Не привыкшие к ожесточенному отпору истребители обратились в паническое бегство и повстанцы преследовали их на протяжении трех километров. Конфуз был полный.

   Наученные горьким опытом, истребители уже не пытались атаковать сами. Они незаметно "вели" отряд повстанцев, пока тот не был окружен ротой Внутренней Армии, – всего более сотни солдат и четыре бронетранспорта. В ходе короткого, но ожесточенного боя солдаты потеряли 19 человек убитыми, один БТР получил повреждения, и вышел из строя. Два повстанца были убиты, восемь ранены, трое из них взяты в плен. Среди трофеев оказалась очень мощная ранцевая радиостанция и пять новых автоматов, – и то, и другое производства Тиссена.

   Анмай вдруг усмехнулся, – Найте Лай пока неплохо справлялся со своими обязанностями. Ему же оставалось заняться про-Эвергетом. Да и новые дополнения физических теорий были очень интересны, хотя и не имели практического применения, – пока. Он с особенным усердием изучал их, – его очень интересовало, можно ли с помощью Эвергета пробить световой барьер.

   Он вновь взглянул на экран – да, можно, но для такой машины потребуется ядро из анизотропной материи, – не стоило и надеяться на её постройку, по крайней мере, при его жизни. Но это ничуть его не волновало, – может быть, потому, что работы по пересадке сознания тоже шли полным ходом.

   Эта наивная мысль заставила его улыбнуться. Проблема была адски сложной, и никто не знал даже, разрешима она или нет. А он сам не спал уже больше суток, изучая бесполезные, – в данной ситуации, – расчеты.

   Анмай выключил машину и лег прямо на покрытый коврами пол. Он с наслаждением потянулся, затем расслабил усталые мышцы. Было уютно и тепло, одиночество навевало легкую, мечтательную грусть, – Хьютай не вылезала со строительства про-Эвергета. У неё всегда был неподдельный интерес к новому. А столь важное дело явно требовало ее личного участия – и, самое забавное, её помощь действительно пришлась очень кстати. До встречи с ним она была сборщиком приборов, – начинающим, но неплохим и не забыла, чему её учили. На стройке она мало походила на красавицу, которая прилетела сюда с ним. Правда, он не скучал в её отсутствие, – дел было столько...

   Сидя в одиночестве над расчетами и зная, что ему никто не помешает, Анмай скинул всю одежду, – здесь не было так жарко, просто обнаженным он чувствовал себя свободнее, как ни забавно это было.

   "Похоже, во мне слишком много от моих диких предков, – лениво подумал он, – тех, кто две тысячи лет жил на мертвом сейчас севере".

   Перед ним проходил длинный ряд видений, – наполовину воспоминаний, наполовину фантазий. Маленькая группа смуглых беглецов, спасшаяся на сумрачном севере от безжалостных бионических охотников Межрасового Альянса... Долгие годы скитаний в пустом мире, отравленном радиацией... Неожиданно быстрое превращение стаи диких охотников в народ, строивший каменные здания и выплавлявший сталь...

   Бесконечные, безжалостные войны, дикие по своей жестокости, привели к объединению племен файа в одно целое. Уже тысячу лет назад они создали единую страну, – Фамайа, занявшую весь пустынный и унылый северный материк, ныне задохнувшийся под ледниками. Имена Объединителей были живы и поныне. Вождя, окончившего последнюю войну и основавшего Товию, – не эту, а погребенную под вечным снегом, звали Анмай Вэру.

   "Почему меня тоже назвали этим старинным именем – Широкоглазый? – подумал Анмай. – А он носил его в честь ещё более древнего героя, который вывел нас из рабства Альянса... – он вспомнил высеченное на скале лицо. Если отбросить неровности камня, то их лица были очень похожи. – Может, Строитель Вэру, – его дальний потомок? И я – тоже? Откуда вообще взялись мои предки? Как мне хочется верить, что где-то в космосе есть другие файа – не такие дикие, как мы!"

   Но и его здешние предки не были дикарями. Они строили города, он помнил руины той, первой Товии, – она никогда не видела врага в своих стенах, помнил пирамиду Вэйда Объединителя среди её развалин, – она одна устояла, пережив создавший её народ...

   Древние файа были жестоки, – им не было равных в безжалостных военных хитростях. Но одновременно это был упорный и мечтательный народ, поклонявшийся звездам и солнцу, что так редко навещало их землю. Каждый год, во время летнего солнцестояния, вся молодежь – совершеннолетние, но ещё не имевшие детей, – собиралась в больших открытых храмах. Они были босыми, в белой одежде, с золотыми браслетами на руках и ногах. Они несли большие зеркала из полированного серебра, – и всегда находился один, приносивший себя в жертву священному солнцу. Его нагим привязывали к алтарю, и остальные направляли на него зеркала, сжигая в солнечном пламени... а потом имя отважного высекалось на устоях храма... он видел их, длинные, длинные списки наивных, несчастных безумцев...

   Единство Фамайа, её золотой век, когда была создана культура файа, продолжался триста лет. Потом страна вновь распалась на княжества, города, племена, дичающие и враждующие друг с другом. Народ мечтателей и воинов так и не смог построить своей цивилизации, – хотя и пытался. Сколько прекрасных произведений искусства, зданий, дорог было тогда создано! Но единство распалось, и файа стали мало создавать, но зато ревностно сохраняли созданное... Это было время медленного, незаметного упадка, – он длился четыреста лет, когда файа мечтали о будущем, живя памятью о прошлом. В конце осталось совсем немного городов, верных временам Империи Файа, – Товия в их числе. Остальные жили по законам диких племен, но и они не забывали былое. Несмотря на войны, то было самое счастливое время файа, – они были свободны... Как бы Вэру хотел жить тогда, в каком-нибудь маленьком городе! Это было время мечтаний о золотом прошлом и неведомом будущем... и предчувствия грядущей страшной судьбы.

   Анмай открыл глаза. Напротив, на стене, висела большая картина, написанная ещё до Катастрофы. На ней он видел прибрежную пустыню Фамайа, – море песка до горизонта. Из дюн, словно каменный лес, торчали массивы диких, рваных скал. Вблизи они были черными, вдали скрывались в рыжевато-красной дымке. Сама уходящая в бесконечность равнина была безмерно спокойной, печальной, – но и мирной. Большой золотистый диск заходящего солнца застыл, наполовину скрытый за утесами. Легенды говорили, что у горизонта на него можно было смотреть не щурясь.

   На выступе скалы, высоко над пустыней, сидел нагой юноша. Его задумчивое, серьезное лицо было обращено к голубому, с зеленоватым оттенком небу. Вокруг заходящего солнца оно светилось темным золотом. Неведомо как чувствовалось, что дымчатый воздух полон влаги и что там очень тепло, – если бы солнце не скрывалось на половину года, пустыни там не было бы. На небе, несмотря на солнечный свет, виднелись россыпи мутноватых звезд. Они были повсюду, кроме...

   Анмай посмотрел туда, куда был устремлен задумчивый взгляд юноши. Там, едва заметная, на полнеба расползлась бледная туманность, тлеющая в центре зловеще-красным огнем.

   Пока файа мечтали, Уарк неотвратимо приближался к Бездне. Её излучение усиливалось, в и так теплом мире становилось всё жарче, потом живущие высоко в горах начали умирать от странных болезней. А туманность всё росла, и звезды стали гаснуть одна за другой. На обоих южных материках, – Арке и Суфейне, начались засухи, страшные грозы, тайфуны опустошали побережья. Жара становилась невыносимой, люди там умирали от голода и болезней, – но во время отчаянной борьбы их знания росли, сердца ожесточались. И, наконец, они обратили внимание на сумрачную, холодную Фамайа. А файа лишь мечтали!

   Конечно, они уже давно торговали с югом, но широкие штормовые моря ограничивали аппетит охочих до чужих земель. Когда появились паровые суда, ситуация изменилась. Началась война, – она была долгой и кровавой. Файа, умело воевавшие друг с другом, не хотели сдаваться. Но с луками нельзя противостоять артиллерии и винтовкам, – даже при самой отчаянной отваге! Множество племен было перебито до последнего младенца, прибрежные земли потеряны. С Фамайа было бы покончено, – если бы не отвага и хитрость её сыновей... и дочерей!, её пустынные, дикие просторы и длинные полярные ночи, когда файа возвращали то, что у них отнимали днем. У них скоро тоже появилось огнестрельное оружие, – увы, не без помощи готовых на всё за золото перебежчиков.

   Война тянулась без конца, файа били, и они принуждены были строить свою промышленность на ходу. И они справились: в конце врагу противостояли уже равные по вооружению армии. Файа вновь объединились, – медленно и мучительно, но даже единое их государство не могло противостоять всему миру. На юге условия жизни становились невыносимыми, в экваториальном поясе температура была уже непереносима для человека. Суфэйн вымирал, горячие тучи затягивали небо, – до парниковой катастрофы оставались считанные годы, хотя тогда они не знали этого... И тут солнце начало удаляться, тускнеть и гаснуть, чтобы уже никогда не вернуться. На Уарк пришла тьма, но сияние Бездны давало уже достаточно тепла, и её ультрафиолет помог растениям выжить, хотя их продуктивность сильно снизилась.

   В начавшемся хаосе именно файа оказались наиболее приспособленными. Колонисты бежали или были сброшены в море. Но потом пришел холод, и файа были не в силах противостоять ему. Покинуть родину и переселиться в Арк, на земли своих врагов, они не могли тоже, – у них не было кораблей. Им оставалось только умереть. Но тут в крупнейшей из стран Арке – Ааене – произошел переворот, которые позднее назвали революцией. Кучка фанатиков-утопистов во главе с Джайлсом Монтеной, пришла к власти на волне массовой истерии. Когда она спала, их режим стал рассыпаться. Теряющие власть были готовы принять любую помощь, – её и обещали отчаявшиеся файа.

   Обратившихся за помощью к врагу назвали предателями... но с севера, на перегруженных кораблях, уже прибывали многие тысячи безжалостных бойцов, привыкших воевать в меньшинстве, среди мрака и холода. Началась война, но файа, непрерывно получавшие пополнение, победили. Для них все обитатели Арка были врагами. Они никого не щадили, утверждая идеи Монтены с неслыханной доселе жестокостью. Очень скоро идеалисты исчезли, вся власть перешла к файа, – и оставалась у них и поныне...

   "Так наша победа стала нашим проклятием, – печально подумал Анмай. – Из мечтателей мы превратились в захватчиков и угнетателей, изо всех сил поддерживающих идеи Проекта, – лишь потому, что развейся они, – и нас постигнет обычная участь всех захватчиков. Ведь из населения Фамайа собственно файа составляют едва десятую часть!".

   Вэру не очень любил свой народ. Он знал, что подобных ему, помнящих, осталось очень мало, – настолько мало, что он мог бы, при желании, собрать их всех здесь, на плато Хаос. А остальные... Возрождение не могло длиться долго. Распад того, что составляло сущность их народа, зашел уже слишком далеко, и, рано или поздно Фамайа объединится с ССГ. Но что тогда будет? Анмай не мог представить себе этого. Сейчас, лежа на полу просторной, полутемной комнаты, он чувствовал себя странно. В нее проникал приглушенный гул, за дверью слышались голоса, шаги, лязг металла, – словно на огромном космическом корабле, готовящемся к взлету.

   "Через полгода, когда про-Эвергет будет готов, мы действительно стартуем, – уже засыпая подумал он. – Но куда? В новую эпоху? В войну? Но наверняка, – в неведомое, зыбкое будущее".

   Когда он заснул, ему приснилась Хьютай, – впервые за последних четырнадцать дней.

   ГЛАВА 9. ВСЕСИЛЬНАЯ МАШИНА

   Там примус выстроен, как дыба,

   На нем, от ужаса треща,

   Чахоточная воет рыба

   В зеленых масляных прыщах.

   Там трупы вымытых животных

   Лежат на противнях холодных.

   И чугуны, купели слез,

   Венчают Зла апофеоз.

   Николай Заболоцкий. «На лестницах».

   Четыре месяца спустя постройка про-Эвергета была закончена. Теперь начиналось самое сложное, – наладка и бесконечные проверки. Хотя Совет привлек к работам лучшие силы и неограниченные ресурсы, шли они медленно, – спешка тут была недопустима, а цена ошибки, – слишком велика. Все, ощутившие на себе действие Йалис, хорошо понимали это.

   Стоя на обегавшей цилиндрический зал галерее, Вэру смотрел вниз. Зал был огромен, – ста метров длины и метров сорок в диаметре. Про-Эвергет, – бронированная восьмигранная призма длиной в шестьдесят метров, – располагался точно в центре помещения. Полностью собранный, не только снаружи, но и внутри почти сплошь состоящий из металла, он весил сорок семь тысяч тонн. От его скошенных граней отходила крестовидная сеть из гигантских, высотой в рост человека, балок, упиравшихся в стальные плиты свода и косо уходивших под стальной пол. Гладкие бока про-Эвергета, покрытые ослепительно-белой эмалью, поднимались на двадцать метров вверх, – до уровня галереи, соединенной ажурными мостиками с плоским верхом его центрального восьмигранного возвышения. Там находилось реакторная камера, – сердце машины. Сама по себе та не представляла чего-то особенного, – два гигантских магнита и вакуумный инжектор гиперядер между ними.

   В зале всюду копошилось множество людей и файа в белой одежде. Они работали наверху, внизу, в огромных проемах, ведущих в нижний ярус, – там ещё монтировались кабели и огромные, больше человеческого роста в диаметре, охладительные трубы.

   Рядом с Вэру стояла Хьютай, – в своей обычной одежде, но на боку у неё висела сумка с инструментами, а руки были покрыты свежими и поджившими ссадинами. Она повернулась к нему.

   – Я могу сказать, что всё это, в какой-то мере, – дело моих рук!

   – И моих снов! – Вэру осторожно взял в свою её ободранную руку. – А что ты об этом думаешь? – он повернулся к замершему рядом Философу.

   Возле того стояло двое мускулистых охранников, тоже с любопытством смотревших вниз. Философ молчал, но Анмай продолжил.

   – Как видишь, про-Эвергет уже готов. Осталось только отладить его – и пуск!

   Он усмехнулся. Действительно, только что была установлена и закреплена последняя плита покрытия. Никакой церемонии при этом не устроили, – оставалось ещё очень много работы.

   – Потребление энергии будет огромно. А вон те штуки, – он показал на относительно тонкие белые трубы, попарно выходившие из торцевых стен зала и исчезавшие в торцах призмы, – Великий Коллайдер, он будет поставлять сверхэнергичные протоны. Они минуют управляющие магниты и пойдут в фокус, где... – он заметил, что Философ смотрит вверх, на выгнутый с идеальной математической точностью свод. – Тебе кажется, что такой пролет неустойчив? Здесь нет ни пола, ни стен, – весь зал в сечении круглый. Облицовка сварена из огромных блоков сверхпрочной стали, почти метровой толщины. При непосредственной угрозе ядерной атаки зал можно доверху затопить, – он показал на идущие по своду толстые трубы. – Машине это ничуть не повредит, даже улучшит охлаждение, – а вода под давлением в двести атмосфер будет надежно удерживать свод даже при самых сильных ударах. Ну и вдобавок, – над нами двенадцать вэйдов скалы! Я сам предложил эту хитрость, – закончил он с гордостью.

   Философ мрачно смотрел на него. Анмай стоял выпрямившись, в сером рабочем комбинезоне с множеством накладных карманов. Его лицо сияло, – как у всякого, закончившего важную и очень сложную работу. Рядом с ним стояла Хьютай, держа его за руку. Великолепная пара, – красивые, сильные, с живо блестевшими большими глазами, и притом... Философ заметил на мочках их ушей, полускрытых волосами, свежие следы зубов. Он вдруг представил, как они, обнаженные, перекатываются по постели, смеясь и кусая друг друга, как сплетаются их бедра, их длинные ноги, как скользят их ласкающие ладони, как...

   – Вы хоть понимаете, что делаете? – спросил он. – Ведь эта машина может уничтожить всю жизнь, – и уничтожит, если её запустят!

   – Нет, изменения управляемы, и мы не хотим никого уничтожать. Но если на нас нападут, мы будем защищаться всеми силами, включая и эту! – Вэру показал вниз. – Или вы боитесь, что про-Эвергет попадет в плохие руки? Здесь нет таких, – уж об этом-то мы позаботились, прежде всего!

   – Да, позаботились... Когда всё будет готово?

   – Месяца через два, если не возникнет проблем. Но это маловероятно, и вскоре мы, наконец, получим то, о чем мечтали. Тогда уже ничто не помешает нам выполнить нашу главную задачу!

   – Спасение цивилизации, конечно, – язвительно сказал Философ, – точнее того, что вы ей считаете. А как же остальные?

   Вэру смутился.

   – Остальные? Они отказались присоединиться к нам, и, если не получится объединения... В конце концов, мы сами создали все это, – он обвел рукой зал, – потратили девять миллиардов лан, и не должны ничего и никому.

   Хьютай весело взглянула на него, потом повернулась к Философу.

   – И не лень тебе интересоваться такими вещами? Здесь, – она обвела рукой подземелье, – целый мир, полный удивительных вещей, мир, создававшийся целое столетие! А ты не хочешь знать его, и цепляешься за всякие старые...

   – Давай пойдем отсюда, – прервал её Вэру, заметивший, что кулаки Философа сжимаются, – здешние виды плохо действуют на нашего мудреца!

   Они направились к выходу из зала. Хьютай сперва пошла за ними, потом отстала и присоединилась к группе файа, укладывающих кабели.

* * *

   Путь от зала про-Эвергета до жилых помещений был неблизким. Диаметр коллайдера на пять миль превышал диаметр самого Хаоса, и его пришлось разместить в туннеле, пробитом под окружавшими плато озерами, почти на два километра ниже основных помещений. На монорельсовом поезде они проехали пять миль по радиальному туннелю, потом долго поднимались вверх. Вслед им летел грохот машин, расширявших подземелье. Когда они остались одни в тесном жилище узника, Анмай сказал:

   – Ты знаешь, почему ты здесь? Вовсе не потому, что я решил показать тебе наши достижения, – это, в конце концов, просто смешно. Я привез тебя сюда потому, что ты знал моих родителей, – Керото Ласси и Ирту Ласси. У них был ребенок, – мальчик двух лет...

   – Да я знал их, – их обоих расстреляли за измену Фамайа! А мальчика, – его звали Суру Ласси, – отправили в приют.

   – Суру Ласси – это я. Вэру я стал уже здесь.

   – Но какое...

   – Ты не знаешь, что детям казненных дают другие имена? Или ты меня не помнишь?

   Философ вгляделся в лицо Вэру. Действительно, сходство с личиком маленького Суру, которого он не раз держал на руках, имелось. Но маленький мальчик с живыми смышлеными глазами стал...

   Стал взрослым.

   – Хочешь узнать, как всё было? Когда арестовали родителей, ничего не понимающий двухлетний ребенок попал в Товийский спецприют. Детей арестованных воспитывали так, чтобы они никогда не повторили их ошибок. Как – ты сам знаешь... Я жил там до девяти лет, – целая вечность унижений и боли. Но там была одна девочка, с которой я подружился, – Хьютай, – Вэру улыбнулся.

   – Но как сирота из приюта может стать Единым Правителем?

   – О, очень просто. Однажды туда приехал Армфер Тару, – седьмой Единый Правитель, – чтобы усыновить одного ребенка... случайно им оказался я.

   – Но почему?

   – Почему я? Не знаю. У него не могло быть детей, – работа с радиоактивными материалами не проходит бесследно. Почему он решил усыновить одного из детей своих врагов? Что заставило его выбрать бритого наголо заморыша с выступающими скулами? Я не знаю... Он говорил, что я выглядел самым несчастным. И я вырос здесь.

   – Но как ребенок мог оказаться тут, в этом ужасном месте?

   – Ребенок сам этого захотел! Я очень любопытный, – как Маоней Талу, только ещё сильнее. И достаточно мне было лишь услышать о плато Хаос, как я решил туда попасть. Ну, Армфер не хотел меня везти, – я оказался в его загородной резиденции под Товией, всего в десяти милях от приюта. Мне там не понравилось, были истерики, скандалы, – это не помогло. И тогда я... перелез через ограждение балкона и сказал, что прыгну вниз, если он не возьмет меня с собой. Тару отказался. И я прыгнул! Высота была всего метра четыре, а внизу, – клумба с цветами. Я отделался синяками... и попал на плато Хаос. Здесь мне очень понравилось, – по целому ряду причин... Правда, я не мог покинуть плато, пока мне не исполнилось восемнадцать лет. Тогда я вернулся в Товию, и случайно, на улице, встретил Хьютай...

   – А ещё через год ты убил своего приемного отца и сам стал Единым Правителем!

   – Тару всегда был немного... странным. А в последние дни своей жизни, – более, чем немного. Его самолет действительно был сбит здесь, но один только Бог знает, что на самом деле случилось. Есть вещи... которые небезопасно выяснять, – даже для меня. Если и был заговор, я ничего не знаю об этом. Я никогда не мечтал занять это место. Но в завещании Тару было сказано, что его преемник – я. Может быть, потому он и умер.

   – Я думал, вы уничтожили монархию ещё два века назад! – лицо Философа скривилось от отвращения.

   – Уничтожили, но Единый Правитель может сам выбрать себе преемника, – что в этом плохого? Он лишь предлагает кандидатуру, с которой Совет может не согласиться, и выбрать кого-то ещё. Ну, я мог отказаться, – но ведь даже вы бы так не сделали! Если я скажу, что согласился по глупости, вы мне не поверите. Мне было девятнадцать лет!

   – И Совет утвердил правителем мальчишку? Неужели не было более достойных?

   Анмай улыбнулся, показав белые зубы.

   – Были, а как же. Но по нашим законам власть нельзя давать тому, кто рвется к ней. Совет выбирает правителя... но не из своих рядов. Зато они могут сменить его, – нужно две трети голосов из пятисот. Если честно, власть принадлежит Совету, а не мне. По-моему, вообще никто не может управлять государством в одиночку, – ума не хватит. Вот почему после Второй Революции, когда Тару и его сподвижники свергли зажравшихся бюрократов, вся власть принадлежит ученым, – пятьсот самых крупных образуют Совет, который и управляет всем с помощью различных Комиссий, образованных из своих членов...

   – И физики решают, как нам жить? Неудивительно, что мы живем так плохо!

   – Не глупи! Ты знаешь, почему уровень жизни у нас ниже! А управляют те ученые, чья профессия соответствует доверенной им области – большей частью, конечно, экономисты. Ну, есть ещё региональные губернаторы, секретари Совета, – их восемь, мой друг Найте Лай...

   – И чего же они добились? Развели гекс для поддержания своей власти? Стали превращать своих противников в "бывших"? Ведь это же чудовищно! И как эти ученые могут управлять, если они не покидают плато Хаос?

   – В этом основная проблема. Но всё же, – мы живем вдвое лучше, чем тридцать лет назад, преступность исчезла почти полностью, – вот что значит управление научными методами!

   – Это я каждый день слышал в лагере – по радио.

   Анмай зло рассмеялся.

   – Ты что – так ничего и не понял? Наивный мальчишка, который мечтает облагодетельствовать всех немедленно... который влюблен по уши... который вздрагивает даже при мысли, что с его любимой может что-то случиться... которым так легко управлять. Но даже это, – только часть правды. Меня выбрали потому, что я... был сам по себе. Не поддерживал ни одну из здешних кучек, тянущих одеяло на себя. Всех устраивал. Ну, не только. Я хорошо разбираюсь в физике, хотя и не получил формального образования. Меня учили лучшие умы Фамайа. Тару был физиком, в Совете их тоже много... но это неважно. Решающим фактором стало даже не то, что знал я сам, а то, что меня знали как... бесстрашного, – на этом месте это самое важное! Ты знаешь, в чем состоит самый смысл должности Единого Правителя? Совет может принимать мудрые решения, но не может принимать быстрых, – пока соберутся все, пока обсудят... А есть ситуации, когда надо реагировать мгновенно! Поэтому выбирается один, кто решает за всех, – если нет времени. Поскольку ему придется решать, примененять ли ядерное оружие, он должен быть бесстрашным!

   – Да? И чем же ты доказал свое бесстрашие? Почему ты не освободишь народы, которые не хотят жить в вашей стране, например, нас, тиссов? Нас же так мало! Почему нас арестовывают чаще всех? Я не могу понять причины такой ненависти!

   Вэру улыбался, глядя на него, но эта улыбка вовсе не была дружелюбной.

   – Какой ответ ты хочешь от меня услышать? Для древних файа сама внешность вас, белокожих, светловолосых, голубоглазых людей, была омерзительна. Они воспринимали её, как оскорбление собственной природы. Как надругательство над ней, причем осознанное, – как если бы вы нарочно рождались в таком виде. Многие из нас до сих пор думают так же, – но не я. Вы, тиссы, всегда славились гордостью и непокорством. Наверное, поэтому среди "врагов государства" вас треть, хотя в населении страны тиссов нет и процента, – а с хайзенами, например, пропорция обратная. А вот ещё: тиссы причинили нам, файа, немало зла. Они высаживались на берегах Фамайа, – когда это слово обозначало только северный материк, – и убивали нас. Они захватывали наши земли, грабили нас, продавали в рабство наших детей... пользуясь тем, что мы не были столь сильны, как они. А у крови длинная память...

   – Но это же было сотни лет назад, я даже не знаю, сколько!

   – Колонизация Фамайа началась триста лет назад и прекратилась лишь после Катастрофы. Вам такая история конечно, не интересна, но мы, потомки выживших, помним. За сто лет войны погибло двадцать миллионов файа, – больше, чем населяло материк в начале колонизации! Половине убитых не было и восемнадцати...

   – Но старые преступления не могут оправдать новых!

   Анмай открыл рот, чтобы возразить, но ничего не сказал. Глаза его опасно заблестели, словно у хищника, в лице появилось что-то дикое. Вдруг он рывком расстегнул одежду и сбросил комбинезон с плеч. На мускулистой спине файа выделялось восемь белесых, неровно заживших шрамов, – словно кожа была вспорота стальными крючьями. Философ торопливо отвел глаза, – зрелище было не из приятных. Он повидал достаточно, чтобы понять, что это за раны. Это был след – пытки.

   – Это сделали тиссы, – ровно сказал Анмай, одеваясь. – Такие же "борцы за свободу", как ты. Тогда мне было всего семнадцать лет. Ну, они делали это не ради удовольствия, – они пытали меня, мужественно сжав зубы. Им хотелось узнать, как удобнее убить других моих соплеменников, а этого, конечно, я не мог им сказать. Они ничего не добились. Как, по-твоему, – можно ли пережившего такое юношу назвать бесстрашным?

   – Но как это могло получиться? Как сын...

   – В приюте я был самым непослушным ребенком, таким же остался и здесь. Я дважды убегал отсюда в пустыню. В первый раз, – вскоре после приезда, из чистого любопытства. Тогда меня чуть не съели гексы.

   – Здесь, в пустыне?

   – Да, здесь, – здесь они появились на свет! Теперь их тут нет, я их ненавижу. Второй раз я сбежал после того, как...

   – Так при чем же тут я?

   – Притом, что это ты учился с моими родителями и склонил их к предательству! Если бы не ты, – ничего этого не было бы! Я бы сейчас был простым, счастливым юношей и только мечтал бы о том, чем мне приходится заниматься. Справедливость торжествует совсем не так, как нам нравится, правда? Но когда я вспоминаю... Ирту... я ненавижу эту страну... лишившую меня... – Анмай замолчал, потом продолжил: – Все, кто пытал её, уже мертвы. Но таких файа миллионы...

   Философ поднялся.

   – Не поздно исправить ошибки!

   – То есть, стать предателем и кончить так же, как мои родители?

   – У тебя больше возможностей! И тебя поддержат многие, очень многие!

   Вэру отвернулся.

   – У меня был старший брат... шести лет. Когда мне исполнилось столько же, он умер... его избили. У меня была сестра... Я сам босым балансирую на пирамиде ядовитой дряни и знаю, что рано или поздно оступлюсь, и меня сожрут. И Хьютай. И всех, кто меня понимает. Если только... О, я отомщу убийцам, – но не так, как ты предлагаешь. Совсем не так. Ведь я не настолько отважен, как ты! – Он помолчал. – Может быть, это и глупость, но я верю в то, что в меня вдолбили в приюте: цивилизация этого мира должна жить. Но я вовсе не считаю, что в прежнем виде или вся. Старый сюжет, и я вовсе не гожусь для этой роли... но, видишь ли, я уже выбрал свой путь. Каким бы он ни был, – я не смогу сойти с него, потому что перестану быть собой...