Текст книги "Вселенная файа. Трилогия"

Автор книги: Алексей Ефимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 92 (всего у книги 100 страниц)

   – Что же ты намерен делать? – спросил он.

   Охэйо улыбнулся.

   – Знаешь, когда у нас, сарьют, появился Х-привод, я понял, каким будет мой конец. Я сяду в «Анниту», сорвусь с гиперплоскости, и уйду к Пределу: я выяснил, что там находится. Там – граница Возможностей. Знаешь, у меня уже есть СВОЯ математика: пока я не могу толком представить, что выйдет из неё, но должно быть интересно.

   – Этот гигабайт уравнений? И он уже... раскрыт?

   Охэйо улыбнулся.

   – Этот гигабайт уравнений, конечно же, НЕ раскрыт, ибо в полностью развернутом виде он и есть то бытие, которое описывает. Собственно, и сам процесс Творения можно описать именно как развертывание такого вот уравнения. Понятно, полностью результат этого предсказан быть не может – лишь какие-то его частности. Если же зайти тут несколько с другой стороны, то попадение определенной... сущности с зародышем собственной математики в благоприятные условия, – например, в Бесконечность, – может вызвать в них "фазовый переход", в какой-то мере равный Творящему Взрыву, но создающему не Творение, а Творца. Есть, конечно, проблемы с реализацией, но математика, – это язык Бога. Если просто помыслить её – целиком, всю – там, где нет форм и законов, – то я окажусь внутри неё, в своей Бесконечности, – не знаю только, каким. Может, я стану таким, каким представляюсь себе...

   – Меня влечет нечто совершенно иное, – Вайми смотрел на бездонную черную воронку. – Мне всегда хотелось узнать, что было там, в самом начале.

   – Что ж, ты узнаешь. Масса этой дыры так велика, что даже если ты прыгнешь в неё прямо вот так, безо всего, тебе ничего не грозит: падая точно вдоль оси вращения, ты без проблем достигнешь горизонта Коши. Не знаю, сколько раз это делали раньше, и как глубоко ведет этот колодец во времени, но, если исходить из граничной статистики, он самый глубокий во всей Сверх-Вселенной. Он доходит до самого дна. Ты действительно окажешься в самом начале, а я – в самом конце.

   – И мы никогда не встретимся.

   Охэйо посмотрел на него, и Вайми увидел на его лице то, чего не было уже очень давно – усмешку.

   – Послушай... в тебе нет Неделимой Сущности – но, как мне кажется, есть нечто несравненно большее. Ты был рожден, чтобы творить: и ты творил, несмотря на все потери, которые нас постигли. Однажды во мне была часть... теперь я знаю, чья она. Я знаю, КТО был там, в самом Начале. И, если всё окажется так, как я думаю, мы встретимся, – по ту сторону Бесконечности.

Глава 14.

Путешествие вверх

   «...Прежде сотворения мира, когда его пределы ещё не были определены, один из духов, бывший в числе величайших, решил достичь края изначальной Бесконечности, ибо его обуяло любопытство. Он мчался всё время вверх, вверх, вверх, летит и сейчас, и будет лететь так вечно...»

   «Темная Сущность», XXL-IX.

   Анмай не знал, отчего ему в голову пришел обрывок этой странной легенды. Но их путешествие действительно было путешествием вверх. Головокружение, вместе с возросшей силой тяжести, создавало у него ощущение непрестанного подъема. В каком-то смысле это было правдой, – они двигались прочь от гравитационных полей всей Сверх-Вселенной, вверх.

   На обзорных экранах не осталось ничего, – лишь беспорядочно мчащиеся вспышки и сполохи света. Внешний мир уже давно исчез для них. Покинув Вселенную Файау, "Укавэйра" не останавливалась ни разу, вот уже больше двухсот восьмидесяти дней. Это было просто невозможно. Оставь она свой Туннель, – и чуждая физика уничтожила бы её в одно мгновение.

   Сначала Вэру очень увлекся Вселенными, которые они пересекали, но о них им почти ничего не удавалось узнать. Сочетания мертвых цифр ничего не говорили ему, а компьютерные реконструкции их физики были столь противоречивыми и странными, что порой он не понимал ничего... а порой его охватывал страх, порожденный глубочайшим одиночеством в этом бесконечно чужом мире. Даже "Укавэйра" теперь почти не говорила с ними. Все её умения и силы без остатка уходили на этот невероятный полет, а они... ничем не могли ей помочь. Они стали просто грузом, пассивно ожидающим прибытия к призрачной цели.

   И это одиночество оказалось мучительно. Предоставленные сами себе, они были заперты в жилых помещениях "Товии", – главной рубке и прилегающих к ней комнатах. Все остальные отсеки стали для них недоступны.

   Поначалу всё это, – мертвенный жар, головокружение, неотступное глубинное пение в ушах, монотонно заглушающее все звуки и не дающее уснуть, казалось им невыносимым. Они думали, что не выдержат и минуты этой пытки... а потом с удивлением поняли, что привыкнуть можно ко всему. Даже воспоминания о том, что они поначалу стояли на грани безумия из-за многосуточной бессонницы, казались им теперь нереальными.

   Вэру прикоснулся к волосам, глядя на любимую. Хьютай из-за невыносимой жары подрезала свою гриву до плеч, и сейчас её прическа очень напоминала ту, какую он носил всю свою жизнь.

   Анмай старательно, до хруста, потянулся и встал. На нем был лишь кусок алого шелка, обернутый вокруг бедер, – тоже следствие жары, хотя уже очень давно он перестал её замечать. Хьютай была одета точно так же. Её обнаженные плечи слабо отблескивали в мертвенном, серо-серебристом, рассеянном свете, сочащемся из стен. Окно-экран слабо мерцало, – летящие, танцующие клочья и сполохи тускло-радужного сияния. Вроде бы ничего особенного, но если смотреть на них дольше секунды, голова начинала кружиться, а к горлу подступала тошнота. И его разум начинал становиться совершенно другим...

   Анмай зажмурился. Экран уже давно был погашен, но сполохи в нем и не думали исчезать. Если такое творилось с мертвым материалом, то что же говорить об их живых телах? Теперь он уже ни в чем не был уверен. Всего несколько дней назад он увидел в рубке странные серые тени, плавающие в воздухе, и, не обратив внимания, попробовал пройти сквозь них... в его грудь словно вонзили тысячи раскаленных игл. Он упал и потерял сознание. Когда его нашли, всё уже исчезло и он не был уверен, что всё это произошло наяву. Он уже давно привык не обращать внимания на постоянное ощущение взгляда в спину, глубинное пение тоже стало почти незаметным. Но, едва он успел привыкнуть к этому, как появились странные цветные мерцания на границе поля зрения, и не менее странные подергивания отдельных мышц, словно начинающих жить собственной жизнью, – иногда очень приятные, иногда пугающие. При том, он чувствовал себя совсем неплохо, только...

   Он вновь взглянул на Хьютай. Её черная грива отливала дымчатым серебром, – так много седых нитей пробилось в них. Его волосы выглядели не лучше. Пока его вечно юное тело держалось, уступая лишь в этом, но сколько ещё это продлится?

   Он усмехнулся, глядя на подругу, – сидя на краю силовой подушки, она внимательно смотрела в плоский прямоугольный экранчик, держа его в руке, как зеркальце. Его отсвет быстрыми бликами скользил по её скулам и лбу, – там жили её собственные фантазии, записанные машиной. На голове у неё были наушники, и она босой ногой отбивала ритм неслышимой песни. Каждый из них боролся со скукой и своим страдающим телом, как мог. Сейчас Хьютай увлеклась так, что ничего не замечала. Анмай боялся её отвлечь.

   Едва он вышел, решив навестить Айэта, на него обрушился мягкий, почти неощутимый, но сокрушительный удар, мгновенно погасивший сознание. Едва он приподнялся, растирая ушибленный локоть, его оглушила абсолютная, жуткая тишина. "Укавэйра" вошла во Вселенную со столь чуждой физикой, что даже Туннель Дополнительности не мог её защитить. Сейчас её окружил Лист, и она плыла в своем собственном, никак не связанном с внешним мироздании. Подобные вещи были крайне опасны, – даже сверхплотная внешняя оболочка "Укавэйры" могла не выдержать чудовищного энергетического всплеска при рождении Листа. Но что им ещё оставалось?

   В этом путешествии самым важным было не сбиться с пути, – никаких ориентиров не существовало, и был единственный способ достичь цели, – лететь строго по прямой, невзирая на любые препятствия. Любая попытка обойти опасное или даже враждебное мироздание означала, что им придется начинать свой путь сначала, – точнее, что его уже нет никакого смысла начинать. Анмай знал, что в любую секунду их может настигнуть смерть, но так привык к этому, что даже и не думал.

   Он легко поднялся и зажмурился. Мертвая тишина тоже давила, но всё же, не настолько. А абсолютно черная стена-экран выглядела куда лучше, чем сияющая вызывающими тошноту узорами.

   Он осторожно проскользнул в комнату Айэта, и тревожно замер. Юноша лежал в углу, на низкой подушке, нагим. Маленькая, совершенно пустая полутемная комната с мертвым экраном неприятно напоминала тюремную камеру. Серая пластмасса подушки и лежавшая возле неё жалкая одежда друга ещё больше усиливали сходство.

   Анмай осторожно сел рядом с ним. Айэт лежал на животе, неподвижно, лишь его худые бока едва заметно колебались в редком дыхании. Левая рука юноши упала на пол, правая, подтянутая к голове, была неловко подвернута, глаза закрыты, рот мучительно приоткрыт, густые длинные волосы спутаны...

   Анмай легко коснулся его лба. Прохладный, но Айэт не проснулся от прикосновения. Вэру нахмурился. Юноше приходилось много хуже, чем им. Он был один, совсем один... Они с Хьютай, когда им становилось совсем плохо, искали спасения в объятиях друг друга, – пусть даже через силу. Как ни странно, это помогало. А Айэт после этого исчезал на несколько дней, словно его вообще не было на корабле...

   Он очнулся от задумчивости, заметив, что юноша смотрит на него. Они смутились, – по разным причинам. Айэт спешно схватил покрывало и закутался в него. Анмай видел лишь его лицо с несмелой улыбкой. Такое случалось всё чаще, – при их встречах юноша просто печально смотрел на него и молчал, иногда улыбаясь... Анмай видел, как он страдает, но никогда не слышал от него ни одного слова упрека... не видел взгляда, что обжигает больнее любых слов... вот только тоски в этих глазах с каждым разом становилось всё больше.

   – Ты не знаешь, сколько ещё нам осталось? – неожиданно спросил Айэт.

   Анмай пожал плечами.

   – Она сама не знает. Слишком много мирозданий и слишком разными способами ей приходится пересекать. А расстояние...

   Он поёжился, вспомнив, что поперечник Сверх-Вселенной невыразим даже в световых годах, и им придется пройти минимум половину этого расстояния... если они не собьются с пути, и не станут блуждать среди мирозданий, что было вполне возможно. По крайней мере, вернуться в свою родную Вселенную или во Вселенную Файау они уже не могли, – те безнадежно затерялись среди бессчетных мирозданий, различных настолько, что это нельзя было представить. И все эти бесчисленные оставленные позади парсеки Анмай тоже не мог представить. Всё чаще ему казалось, что они стоят на месте... но они двигались вверх.

   ......................................................................................

   Много позже.

   Анмай постепенно начал терять представление о времени. Вот и сейчас он не мог вспомнить, сколько же дней прошло со времени начала их полета, – они все были так похожи... Конечно, он мог спросить у "Укавэйры", но не видел в этом смысла. В самом деле, какая разница? Даже время внутри их корабля-мироздания не совпадало с тем, внешним. Она однажды сказала ему, что их путешествие на самом деле длится уже много тысяч лет... конечно, если смотреть снаружи на их звездолет, пробиравшийся над самой бездной безвременья понятным одной лишь "Укавэйре" способом. Но Анмай с удивлением поймал себя на том, что его все меньше интересуют технические и физические подробности их путешествия, – наверное, потому, что он всё реже мог их понять. С каждым днем полета мир вокруг становился всё более чуждым. Они уже так далеко углубились в Эккайа, Внешние Пределы, что их цель была определенно ближе, чем начало пути. Но ничего больше сказать по этому поводу "Укавэйра" не могла.

   Анмай вздохнул. Он всё реже думал о том, что ожидало их в конце полета, – всё равно в этом не было смысла. Так или иначе, они всё равно это узнают, – или умрут, пытаясь узнать...

   Он вышел в рубку "Товии". Собственно, он искал Айэта, опасаясь, что тот опять исчез, и вдруг заметил юношу, – тот сидел у стены, уткнувшись лицом в руки, и, похоже, плакал. Анмай почувствовал вдруг неловкость и стыд, и не сразу решился подойти. Потом он осторожно, беззвучно ступая по черноте погашенных экранов, пошел вперед, остановившись за спиной Айэта. Лишь сейчас он заметил в черных волосах юноши серебряные нити, которых не было раньше...

   Ощутив его присутствие, Айэт обернулся и затих. Лицо у него было мокрое. Несколько минут они растерянно смотрели друг на друга. Юноша молчал. У Вэру перехватило горло, и он тоже не мог ничего сказать.

   – Айэт... что с тобой? – наконец, спросил он, понимая, что говорит совсем не то. Юноша молчал. – Ты... тебе плохо потому, что Ювана... осталась?

   – Нет.

   Айэт вытер слезы и поднялся. Он попробовал улыбнуться, но тщетно.

   – Нет. Знаешь... я даже рад, что её нет здесь... что ей не приходится страдать, как нам. А я... сам пошел за тобой.

   – Ты жалеешь об этом?

   – Жалею? Разве в этом есть какой-то смысл? Нет. Я... – он замолчал, потом взглянул в глаза Вэру, и с усилием продолжил. – Давай будем честными друг с другом, Анмай. Ты думаешь, что это, – из-за неё? Нет, совсем нет. Просто я... мне вдруг стало так одиноко, а вы... – он смутился и смолк.

   Анмай вздрогнул. Всего несколько минут назад они с Хьютай забыли обо всем, лаская друг друга. Он не представлял, сколько времени они провели в томном полузабытье – может, и часы. А в это время Айэт... Он опустил глаза. Юноша криво улыбнулся, заметив его смущение.

   – Ты думаешь, я страдаю из-за того, что вы... нет. Просто я... пытался вспомнить, что делал, когда был Всесильной Машиной. И не смог вспомнить ничего. Совершенно ничего. Обрывки... сны... ничего, похожего на реальность. Потом я пытался вспомнить свое детство... и тоже... Я помню свой двор, свой дом, друзей, с которыми играл... но так, словно я сам их придумал, понимаешь? И здесь... Я пытаюсь вспомнить свои дни здесь, и не могу... не помню, чем я занимался, что говорил... дни, много дней... исчезли, не оставив ничего... словно меня в это время не было... совсем не было. С тобой не случалось подобного, Анмай?

   – Нет, – с внезапным стыдом признался Вэру. – Я помню всё. Начиная с пыльной лампочки в доме, где я родился, и до... – он замолчал.

   – Я тоже помню, – продолжил юноша. – Весь этот последний год перед моим воплощением, моим совершеннолетием, помню так реально, что переживаю заново, когда вспоминаю, – начиная от рождения Звезды Айэта... даже на несколько минут раньше, и до моего вступления в управляющую суть Линзы. Остальное – лишь туман, в котором плавают клочья, обрывки, осколки... я пытаюсь их собрать... и не могу. Словно... я жил всего один год из... из десяти тысяч. Когда я понял это, мне стало очень страшно, Анмай. Я знаю, помню, что сделал очень много, был... богом для множества миров, я правил ими... а теперь снова стал мальчишкой, и чувствую, что становлюсь... Нет ничего страшнее, чем терять память. Я умираю, Анмай... умирает мой разум... по частям... медленно... я просыпаюсь и чувствую... что не могу вспомнить... не могу даже мечтать... не могу вообще выжать из своей головы что-то новое, и тогда я понимаю... что это? Я схожу с ума, Анмай?

   И вопрос, и лицо Айэта были столь жалкими, что Анмай застыл, чувствуя противную слабость, словно его сбросили с высоты. Он видел, что юноше очень плохо, но... Что угодно, но только не это. Видеть, как медленно угасает, превращаясь в бессловесное создание, его единственный друг... Он скорее убьет его, но не даст превратиться в растение...

   При мысли, что он действительно может сделать это, Вэру охватил дикий страх, – и, как это порой с ним бывало, именно страх прояснил его сознание.

   – Сколько уровней было в энергораспределительной сети Линзы? – вдруг спросил он.

   – Восемнадцать, – мгновенно ответил Айэт. – И... – он прижал руку ко лбу. – Похоже, я ещё не совсем отупел. Я помню... Наверное, это всё от безделья и тоски! Я просто не помню, сколько лет назад я делал что-то полезное... для других, не ради собственного удовольствия... А тут нет никаких дел! Ничего... лишь развлечения! Безделье – худшая из пыток, оно может свести с ума... незаметно. Знаешь, как я от него спасаюсь? Мне стыдно говорить это, но я всё же скажу. Играю на флейте... часами напролет, хотя способностей у меня... слушать не советую. Но всё же, что-то свое... – он с яростью прошелся по залу, пнул выступавшую кромку экрана, поджал босую ногу, зашипев от боли, внезапно потерял равновесие и упал.

   Анмай подбежал к нему, приподнял... Обняв Айэта, он ощутил, что под руками – почти одни кости.

   – Когда ты ел в последний раз? – спросил он юношу.

   – Кажется... кажется вчера... я не помню... мне не хочется... ничего не хочется. Зато мне страшно, – каждый день, каждый час, когда я сплю, просыпаюсь, ем – всегда! – он вырвался и отошел.

   – Надо получше питаться, – заметил Анмай, глядя на его худую фигуру.

   – Я знаю! – Айэт мотнул головой, совсем как капризный ребенок.

   Через миг он упал на колени, отчаянно борясь с тошнотой.

   – Вот...! – неожиданно грубо заявил он, и вдруг тихо добавил. – Совсем забыл. Мне надоело контролировать каждое движение, надоело думать, что поесть мало, – главное удержать пищу в желудке... надоело думать, что в любой миг я могу умереть, и даже не замечу, что меня уже нет. В этой проклятой жаре я ни разу не спал по-настоящему, – одни урывки, клочки забытья, во время которых боишься не проснуться... а потом голова словно ватой набита. В неё лезут всякие странные мысли... и я боюсь, что когда-нибудь не смогу сдержать их...

   – Почему же ты не... уснешь? В кристаллической матрице ты ничего не почувствуешь. Когда придет срок, – мы тебя разбудим. Для тебя даже времени не будет, – закрыл глаза, открыл... и всё.

   – А почему не спите вы? – Айэт вдруг усмехнулся. – Вам же не легче! А я выдержу всё, что выдержите вы, если ты это имеешь в виду. В классе я был самым выносливым... хотя и не самым сильным, – он вновь усмехнулся. – Можешь назвать это глупым мальчишеством, но я не хочу терять ни часа моей жизни. Такого дальнего полета и с такой целью ещё не было за всю историю мирозданий. Я хочу завершить его, пережить и запомнить... пусть даже рассказать будет некому! Только... всё чаще мне кажется, что однажды я проснусь, – а в моей голове ни одной мысли, ничего. Я есть, – и меня нет. Этого-то я и боюсь. А чего боишься ты? – вдруг спросил он.

   Анмай смутился.

   – Понимаю... С ней происходит то же, что и со мной?

   – Да, – неожиданно для себя признался Анмай. – Пусть слабее... и в другой форме... Она пытается отвлечься... и я тоже... – он смолк.

   – Понятно, – Айэт вздохнул. – Кто бы мог подумать, что единственного непутевого сына непутевых родителей занесет в... – не найдя нужного слова, он усмехнулся и махнул рукой. – Знаешь, я думаю... будь здесь ещё несколько файа, перенести всё это было бы гораздо легче... а может, и нет. Скорее, мы бы все передрались... я порой сам чуть на собственную тень не бросаюсь. Так что мне легче от мысли, что кроме нас тут никого нет.

   – Мне тоже.

   Анмай задумался. Ему казалось, что всё вокруг расплывается в мягком тумане. Он сел на пол и закрыл глаза. Айэт с любопытством следил за ним.

   – Знаешь, что со мной происходит? – спросил Анмай не открывая глаз. – Порой я чувствую... наверное, это всплывает оттуда, из Неделимой Сущности... мне снится... я начинаю вспоминать... или думаю, что вспоминаю... обрывки чужой, не моей жизни... которую я не могу понять. А порой мне кажется, что вся моя жизнь, вся... вся Реальность, – лишь чей-то сон, и на самом деле всё совершенно другое. Совершенно. Но какое? Эти сны о непредставимой реальности мучили меня, когда мне было лет девять... после того, как меня избили до полусмерти... это странно, ведь меня били по пяткам и спине, а вовсе не по голове. Я забыл о них... очень давно забыл... но они вернулись. И теперь мне кажется, что мой сон подходит к концу. Скоро я проснусь... навеки, в той реальности... и вся моя жизнь, – теперешняя, – рассеется, как сон. Похоже, это происходит со всеми нами... только по-разному. И от нас это не зависит. Неважно, сопротивляемся мы, или нет.

   – А Хьютай? – мгновенно спросил Айэт.

   Анмай поднял голову.

   – Хьютай? Она ничего не говорит мне. Она лишь пытается отвлечься... и это очень хорошо у неё получается. У каждого из нас своё безумие, Айэт. Не стоит больше об этом говорить.

   – Да. Только молчать об этом ещё хуже.

   ......................................................................................

   – ...Так твой старший брат разбил тебе скулу за то, что ты съел весь его завтрак? – Айэт усмехнулся.

   Они болтали и одновременно шли по бесконечной ленте пола рубки "Товии", – словно белки в колесе.

   – Да. Правду говоря, тогда я был прожорливым маленьким гаденышем, как и все мы. Нас было больше двухсот, все в одной куче. Разделения на группы – никакого. Страшно подумать, кем бы я стал, не усынови меня Тару...

   – Вором и убийцей, конечно, – фыркнул Айэт. – И кончил бы свою жизнь в тюрьме, или того хуже. Я знаю. У нас... У! – он споткнулся о выступ экрана и сел, растирая отбитую босую ногу. – Больно, – Айэт зашипел, разминая пальцы. – А недавно я точно так же споткнулся, – и не почувствовал вообще ничего... хотя потекла кровь. С нами происходит что-то неладное, Анмай. Иногда мы не чувствуем боли. Иногда нас охватывает беспричинный страх. Иногда – беспричинная радость, или наслаждение. Наши волосы седеют...

   – Хорошо хоть, не вылезают, – перебил его Вэру.

   Айэт усмехнулся.

   – Любой человек здесь бы давно сошел с ума... если бы не умер, конечно. А наша усиленная биохимия всё ещё держится... хотя и она уже начинает понемногу сдавать. Я боюсь даже думать о том, что творится внутри моего тела...

   – Боюсь, мы заслужили всё это, – тихо сказал Вэру. – Уж я-то точно!

   – Я тоже убивал невинных, Анмай, – Айэт говорил на удивление спокойно. – И лишь здесь понял, что Мэйат правы, – и миллион добрых поступков не оправдает одного злого. Всё совершенное нами зло навечно остается в нашей памяти, и будет преследовать нас, пока мы живы. По крайней мере, у нас это так. Как у других – не знаю!

   Айэт хотел сказать ещё что-то, но ослепительная судорога пространства швырнула их на пол.

   ......................................................................................

   Очнувшись, Анмай понял, что ничего особенного не произошло, – просто "Укавэйра" вышла из своей Вселенной и теперь двигались в обычном Туннеле Дополнительности. Экраны словно протаяли, и по ним неслись мириады цветных искр. Они собирались в голубоватые облака и стремительно скользили сверху вниз. У Айэта вырвался радостный вскрик, тут же дополнившись другим, полным боли. Юноша согнулся пополам, держась за грудь.

   – Ничего серьезного, – сказал он подошедшему Анмаю. – Просто мне надо немного полежать...

   Когда они добрались до жилых комнат, Айэт с благодарностью отпустил руку Вэру и слабо улыбнулся.

   – Я хочу побыть один. И... что бы ни происходило с тобой, – не поддавайся этому, ладно?

   Анмай кивнул и не сводил с него глаз, пока за юношей не закрылась дверь. Потом его глаза невольно вернулись к стене-экрану. Из невидимой точки на него устремлялись мириады крохотных острых звезд... искр... целые плывущие облака и рои их. Путешествие вверх продолжалось. Не будет ли оно продолжаться вечность?

   ......................................................................................

   Ещё много позже.

   Вновь на "Товии" царила абсолютная тишина. В мертвой глубине давно отключенных экранов мерцали рои крохотных серовато-бледных вспышек, складываясь в призрачный, текучий световой узор. Безмолвная Хьютай сидела над неподвижным телом Вэру. Анмай был жив, его грудь ровно вздымалась, но он спал... спал уже двое суток, и так крепко, что ей никак не удавалось его разбудить.

   В последнее время на него всё чаще находили приступы этого Длинного Сна, – он погружался в него внезапно, на несколько суток, а проснувшись ничего не помнил. А может, и помнил, – но не желал говорить.

   Иногда он шевелился и начинал бормотать. Хьютай вслушивалась очень внимательно, но ей ни разу не удалось разобрать слов. Было очень страшно сидеть вот так, в неверном, мерцающем свете, и слушать, как любимый медленно говорит что-то на совершенно непонятном языке, и лицо у него в эти минуты было совсем чужое. Порой ей казалось, что перед ней на силовой подушке лежит какое-то абсолютно незнакомое существо...

   Она встряхнула головой, прогоняя наваждение. Слабый холодный ветерок шевелил её волосы и овевал голые плечи, лишь немного рассеивая удушающую жару. Но сильнее жары её душил страх, – она всегда боялась одиночества, и вот, – Анмай уснул, Айэт не отвечал на её вызовы, и даже "Товия" говорила так двусмысленно и странно, что она испугалась ещё больше. Похоже, их общее безумие, наконец, передалось и машине, без которой они мгновенно бы погибли.

   Висящая на стене одежда Анмая неестественно отклонилась вбок, но Хьютай не ощущала давления, – она давным-давно привыкла ко всем этим странностям, и только страх не хотел уходить. Всё время Долгого Сна Анмая она сама спать не могла. Сон начался два дня назад, и это значило, что он продлится ещё столько же... по меньшей мере. Впрочем, спать ей уже не хотелось. Она знала, что продержится и эти два дня, и даже в несколько раз дольше, – её тело было хорошо приспособлено к таким испытаниям. По крайней мере, сейчас она ощущала себя бодрой, – сильнейшее нервное напряжение прогоняло сонливость. Анмай вновь что-то слабо, еле слышно сказал...

   Хьютай прислушалась, потом вдруг вскочила и вышла, хлопнув дверью. У каждого есть последний барьер сопротивления, за которым он готов на всё, лишь бы избавиться от бессмысленного, душащего страха, и она этот барьер перешла. В конечном счете, Вэру ничего не грозило, – о нем заботились машины, и ей оставалось лишь смотреть... вот только делать это она больше не могла.

   Она взглянула на тупо мерцавшую стену, и решительно толкнула дверь в комнату Айэта. Там было почти темно и пусто, – так пусто, словно здесь уже давно никто не жил. В рубке было светлее, но кроме мертвенного серого мерцания, живущего своей безумной жизнью, в ней ничего не двигалось. Хьютай вышла на середину зала и осмотрелась. Никого. Плиты люков, ведущих вниз, наглухо заперты, – впрочем, если бы Айэт попал туда, его мгновенно бы размазало по стенам. В бывшей крыше рубки были прорезаны ещё несколько дверей, ведущих в помещения для отдыха, но за какой из них Айэт? Она смотрела на них, пытаясь не угадать, а почувствовать, за какой же из них скрывается юноша. Вот дверь в ванные комнаты... в тренировочный зал... в оранжерею, где все растения давно повяли... ещё куда-то...

   Хьютай решительно вошла в эту, последнюю дверь, – просто потому, что забыла, что за ней. Беззвучно ступая, она поднялась по металлической лестнице в дальней стене, толкнула ещё одну дверь... Теперь она была в бывшем лифтовом стволе, соединявшем основные жилые помещения над главной рубкой. Здесь уже очень давно никто не бывал, всюду лежала пыль.

   Она осторожно пошла вперед, пробираясь среди труб, тянувшихся по ставшей полом стене. Изредка прямо под её ногами мелькал плоский колодец светового окна, мерцавший белесой танцующей мутью. Металл полыхал мертвенным жаром, но воздух был относительно прохладен, – все обитаемые помещения "Товии" охлаждались.

   Вся невольно подобравшись, она прошла сотню метров, упершись в крышу шахты. Айэта нигде не было, но в стене зиял открытый проем ставшей люком двери. Заглянув туда, она увидела залитый неярким белым светом коридор. Свет явно кто-то включил. Не раздумывая больше, она прыгнула с трехметровой высоты. Во время короткого полета её неощутимо подтолкнуло в спину, пол бросился под ноги, подсек их...

   Хьютай покатилась по нему, полежала минуту, и медленно поднялась, растирая отбитые локти и колени. Коридор выглядел странно, – белая стена с углублениями наглухо запертых дверей под ногами... вторая над головой... слева – серый бывший пол, справа – дымчатый светящийся потолок. Коридор таинственно изгибался, поднимаясь вверх и исчезая. Но тот, кого она искала, не прятался.

   ......................................................................................

   Айэт сидел, прислонившись к светящейся стене, и наполовину утонув в ней. Его белая туника сливалась с сияющей дымкой, и лишь смуглые руки и лицо, обрамленное черной гривой, резко выделялись. Он сидел, поджав ноги, положив на них скрещенные руки, и откинувшись назад. Его широко открытые большие глаза были неподвижны и пусты, лицо мертвенно-спокойно. Зрачки так расширились, что глаза юноши казались совершенно черными, чужими, пустыми и страшными, словно у трупа. Они не двигались, не моргали, и лишь их влажный блеск и медленно стекавшие по щекам слезы говорили, что Айэт жив.

   Хьютай обморочно вскрикнула, закусывая руку, но в следующий миг поняла, что эти ничего не видящие глаза, – следствие полного, кататонического оцепенения. Лишь теперь она поняла, куда так надолго исчезал юноша, и это открытие пронзило её, как удар. Затем её захлестнула жалость к этому увязавшемуся за ними мальчишке, пожертвовавшему ради них всем. Она бросилась к нему, встряхнула раз, второй... Айэт мягко упал на бок. Его бездонные черные глаза остались неподвижными. Разозлившись, она влепила ему несколько здоровенных затрещин, но оцепенение зашло так далеко, что Айэт не реагировал даже на это.

   Она на секунду растерялась, потом пнула юношу в живот, целясь в солнечное сплетение. Она по своему опыту знала, что это очень больно. И потом... Айэт мог не чувствовать боли, но вот не дышать он не мог.

   Её ожидания оправдались, – юноша скорчился, прижав руки и ноги к животу, его глаза закрылись. Он мучительно вздрагивал, пытаясь вдохнуть, зажмурился, закашлялся, потом медленно, неловко приподнялся.

   – Хьютай? – в его сузившихся глазах светился страх, дикий, беспредельный.

   Пытаясь погасить его, она прикоснулась к его плечу. Юноша вздрогнул, пытаясь подняться, но тут же вновь упал. Хьютай протянула руку, осторожно погладила его волосы... Сначала Айэт вздрагивал при каждом прикосновении, потом успокоился и закрыл глаза.