Текст книги "Вселенная файа. Трилогия"

Автор книги: Алексей Ефимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 93 (всего у книги 100 страниц)

   – Знаешь, – вдруг сказал он, – лишь сейчас я понял, как плохо, когда рядом нет никого, с кем можно разделить всё, – радость, горе...

   Он замолчал. Хьютай продолжала гладить его вихры. Потом он заговорил вновь.

   – Сейчас... Сейчас я видел... свой дом... Асус... мой родной город в Актале. Там я тоже был одинок... я был единственным файа там... чужаком. У меня не было там близких друзей, не было и девушки – хотя я совсем не был к ним равнодушен! Просто... я не встретил никого, с кем мне хотелось бы разделить свою жизнь, – как тебе с Вэру. Я тогда ужасно злился на свою разборчивость, но поделать ничего не мог. У меня всё же были приятели... человек десять... там была одна девушка... стройная, с русыми кудрями до плеч... у меня были такие же длинные волосы... как сейчас... и она всё время дразнила меня... спрашивала, девочка я, или мальчик. Тогда мне было семнадцать лет... по-настоящему семнадцать. Я не согласился бы разделить с этой девушкой свою жизнь... но если бы она оказалась здесь... всего на один день... – он смутился и смолк.

   – Хьютай, это безумие, я знаю, – тихо сказал он. – Я знаю, что связывает тебя и Вэру... но если бы ты... хотя бы раз... я хочу только утешения... мне так плохо... – он замолчал, глядя на неё мучительно расширенными глазами.

   Вместо ответа она обняла его, её руки легко, почти неощутимо легли на его плечи... она нагнулась и коснулась своими губами его губ. От неожиданности, – впрочем, не только от неё, – у юноши перехватило дыхание. Он слышал бешеный стук своего сердца в мертвой тишине, но она его уже не пугала, наоборот... Он почувствовал, как его затягивает темный водоворот... и испугался – сам себя.

   – Постой... я имел в виду совсем не это, – испуганно сказал он, поспешно отодвигаясь от неё. – Я хочу только... я сам не знаю. Утешения... радости... но не такой... я не...

   Он замолчал, чувствуя жар на щеках. Голова у него кружилась, всё вокруг казалось нереальным, – словно всё это происходило во сне... и он не мог отличить его от реальности...

   – Я прошу тебя... разделить со мной радость... и соединиться в любви... – он механически произнес заученную ещё в юности фразу. От волнения позабыв половину слов, он так и не сумел назвать имени.

   Это было, как наваждение. Голова у Хьютай закружилась, её бросило в жар, соски затвердели, резко выделяясь под тонкой тканью туники. Желание её было очень сильным, но она также понимала, что её ведут в равной мере любопытство и жалость.

   Она сбросила шорты, потом тунику, – не спеша, с рассчитанной небрежностью, хотя её тело подрагивало от нетерпения. Под ними ничего не было, и Айэт ахнул, когда увидел её, совершенно оцепенев при виде её нагого тела. Он хотел сказать Хьютай, как она красива, но просто забыл, что у него есть язык. Они молчали. Слова им были не нужны, они только разрушили бы всё...

   Хьютай подошла к нему... расстегнула его пояс... стала стягивать с него тунику...

   Юноша вырвался с неожиданной силой, отступив на несколько шагов. Потом сам, отвернувшись, сбросил всю одежду, и повернулся к ней со стыдливым бесстрашием.

   Хьютай смутилась, на миг опуская глаза. Худой, гибкий, узкобедрый, с твердыми мышцами, он был красив, и она почувствовала... жалость? Или, быть может, любовь?

   Айэт притянул её к себе, подхватил Хьютай на руки, поднял её, прижал к стене и овладел ей, двигаясь резко и быстро...

   Они занимались любовью вновь и вновь в самозабвенном исступлении, пока не заснули, – совершенно измученные, в лихорадке...

   ......................................................................................

   Айэта разбудил сон о том, что было наяву. Он вскочил, дико озираясь, даже не понимая, проснулся он, или пришел в себя. Свет почему-то погас, только синий светящийся туман клубился вдоль бывшего потолка. Всё вокруг словно плыло куда-то...

   Он совсем не представлял, сколько прошло времени. Тело было как чужое, ему нестерпимо хотелось есть, он повернулся... и увидел севшую рядом Хьютай. Перехватив его взгляд, она бесстыдно потянулась. Он вспомнил, что они делали, вспомнил, что и на нем из одежды осталась лишь грива волос, – и присел, судорожно сжавшись, нашаривая свою одежду... по щекам вновь потекло тепло...

   Хьютай улыбалась, глядя на него. Они молчали. Айэт хотел подойти к своей сброшенной одежде, но она остановила его.

   – Подожди. Тебе не кажется, что уже немного поздно?

   Айэт смутился.

   – Прости, – неожиданно сказал он. – Ты такая... а я... Мы вели себя, как звери... такого больше не будет, правда?

   Хьютай неожиданно улыбнулась.

   – Один раз или много, – в наших обстоятельствах разница небольшая, – её голос звучал задумчиво. – Но первый раз, – всегда самый лучший, – она говорила очень тихо. – У нас с Анмаем было так... – она смутилась и смолкла. Потом с усилием продолжила. – Я свободна в своих чувствах... и он простит меня... если узнает. Я люблю его... и тебя тоже... и не знаю, что мне делать. Я не могу любить вас обоих... но я хочу.

   – Я тоже тебя люблю, – большие глаза Айэта странно, сумрачно блестели.

   – Вряд ли это одно и то же чувство... Ведь мы можем только представлять, что чувствуют другие. Анмай... очень близок мне. Он рассказал мне единственное, что смог вспомнить после Долгого Сна... или самое важное, не знаю. То было чувство создания... мира? Чего-то, предназначенного для других... он... или мы... создаем это, – и одновременно познаем... понимаем... насколько всё это сложно... и прекрасно. Он не мог объяснить лучше. Он говорит, что это в памяти, но он не может... не может вместить... – она растерянно замолчала, взглянув в его глаза. – Он говорит, что наше путешествие на самом деле длится уже триллионы лет... А здесь время постепенно иссякает, идет всё медленнее... окружающий мир всё меньше значит для нас... – она опустила голову.

   Её волосы рассыпались по его плечу. Айэт вздрогнул, ощутив их теплое прикосновение. Хьютай сидела рядом, такая же нагая, как и он сам. Он невольно покосился на неё, потом замер, чувствуя, как внезапный жар заливает щеки и течет вниз по предплечьям и бедрам. Его ладони всё ещё помнили каждый дюйм этого великолепного теплого тела, а язык хранил солоноватый вкус темных сосков. Странное напряжение, возникшее между ними с самого начала, исчезло – теперь они знали друг друга.

   ......................................................................................

   Потом, когда они ели, мылись, считали друг у друга многочисленные ссадины, не было сказано ни слова. Наконец, Айэт натянул свою белую тунику и застегнул серебряный поясок. Хьютай, прощаясь, погладила его по плечу. Айэт улыбнулся в ответ и пошел к себе. Едва за ним закрылась дверь, он растянулся на своей старомодной постели, и мирно заснул, обнимая подушку. Во сне он улыбался, – впервые за два последних года.

   ......................................................................................

   Время шло. И, хотя оно шло мучительно медленно, настал последний, 1083-й день их бесконечного полета.

   Он совершенно ничем не отличался от прежних. Анмай проснулся от очередного удара боли при очередном переходе "Укавэйры". Правду говоря, проснувшись он сразу потерял сознание, и лишь через несколько минут пришел в себя. Опомнившись, он с трудом поднялся, – несмотря на всё, он не мог сказать, что терять сознание по десять раз в день было для него обычным делом. За эти три года он настолько вымотался, что уже с трудом мог представить себе какую-то иную жизнь. Лишь во снах она приходила к нему с пугающей реальностью.

   Сегодня Анмай вспомнил, что ему исполниться тридцать пять лет, – даже для его дикого Уарка это был возраст начала зрелости. Он же чувствовал, что его жизнь уже подошла к концу, и будущего не будет, – по крайней мере, такого, которое он сможет понять. А будущее, приходившее к нему во снах, наяву он просто не мог представить, – словно, засыпая, он становился совершенно другим существом. Или даже не существом, а...

   Анмай яростно потряс головой и потянулся. Хьютай ещё спала, нагишом, как и он, раскинувшись от жары. Её ровно подстриженные, – им самим, – волосы едва доставали ей до плеч. В густой черной гриве не менее густо светилось серебро. Впрочем, это выглядело даже красиво.

   Он старался не думать о том, что сегодня ему исполнилось столько же лет, сколько было Уэрке в день его смерти. Ему казалось, что когда их возраст сравняется, произойдет нечто ужасное. Всерьёз он в это не верил, но всё же... Размышления об этой чуши позволяли не думать о двух действительно страшных вещах, – о том, что произойдет в конце их пути, который рано или поздно, но неизбежно настанет, и о том, что происходит с ним самим. Он сомневался, что даже "Укавэйра" сможет найти Звезду, выход в Бесконечность. И даже если да, то смогут ли они пойти за ней?

   Анмай просто не мог понять предлагаемых ею для этого способов, – он настолько отупел от бесконечных мучений, что даже не надеялся на их конец. Вдобавок, его терзало подозрение, что во всех этих способах нет вовсе никакого смысла. Он с ужасом чувствовал, что эта догадка опасно близка к истине. Почему? Он не мог объяснить. Наверное, это взялось из его снов. Он думал, – более того, был уверен, – что только он сам сможет выйти в Бесконечность, – и то, если создавший их мир оставил им такую возможность. И даже если выход есть, – как они его найдут? А если найдут, – как поймут, чем его надо открыть? И – что потом?

   На все эти вопросы у него не могло быть ответов. А что творится с ним самим? Он менялся, – но не внешне, конечно. Раньше он никогда не думал, что вся его жизнь однажды покажется ему сном, который очень скоро кончится, – навеки, потому что он, наконец, проснется... или уснет тем сном, от которого не будет пробуждения.

   А что, если в конце их пути не окажется ничего, – ни смерти, ни освобождения, ни даже возможности вернуться? И они будут обречены странствовать по этим чуждым мирозданиям, – целую вечность, пока безвременье не примет их в свои безысходные объятия? Это порой казалось ему неизбежным и приводило в тоску. Он знал, что каждый день, каждый миг висит на грани смерти, – но тут он ничего не мог сделать, лишь вовсе не думать об этом. И ещё, их всех донимало одиночество, – донимало тем сильнее, чем сильнее они пытались бороться с ним.

   К чему эти тщетные усилия? Всё равно, полной меры этого одиночества они не могли представить, как не могли представить отделившего их от родины расстояния, – доступные им величины просто не могли его отразить. Да и существовала ли она ещё, их родная Вселенная? Впрочем, раз они не могли в неё вернуться, этот вопрос не имел вовсе никакого смысла...

   Анмай потянулся, и вышел в общее помещение, – совершенно пустое, и с мертвыми слепыми экранами. Все экраны на "Товии" давно перестали даже мерцать, – впрочем, они и раньше не показывали ничего, привычного глазу. Взглянув на пыльную плиту, он внезапно разозлился.

   Он знал, что должен исследовать и понимать те невообразимые миры, сквозь которые они проносились. А вместо этого он боялся их, бежал от них, хватал каждый новый день, как последний, как утопающий хватает воздух. Всю жизнь он стремился понять как можно больше, знать даже то, чего никто знать не должен. И вот, это стремление завело его в Путешествие Вверх – затею, безумнее которой нельзя было помыслить. Вокруг них были миры, невообразимые, не виденные ещё никем, миры, которые никто не мог даже представить, – и что же? Он страшился их, не хотел смотреть и слушать, и всё чаще стремился лишь к одному, – искать спасения в любви, занимаясь ей в исступлении, даже через силу, пока не проваливался в каменно-тяжелый сон. Он понимал, что так и должно быть, что им – и никому, – не следует здесь находиться, что они углубились в запретные для всех бездны, и давно должны умереть.

   В этот миг белое ликующее пламя разнесло его сознание в клочья.

   ......................................................................................

   ...Анмай очнулся сразу, словно в нем включили свет. Он неловко лежал на полу, уткнувшись лицом в лужу темной, липкой, застывшей крови, – его собственной. Упав, он ухитрился разбить лицо, – губу и нос, – и кровь, похоже, остановилась далеко не сразу...

   Он с усилием отодрал прилипшую к кровавой луже щеку и поднялся, тут же удивленно замерев. Комната... перевернулась, он лежал не на полу, а на стене, возле двери. Теперь ясно, почему он так грохнулся, – при таком перевороте высота получалась приличная. Тело ныло, но Анмай чувствовал себя странно легким и свободным.

   Он ошалело помотал головой, чтобы опомниться, тут же испуганно замер, – но ничего не случилось. Глубинное пение исчезло, вместе с головокружением. И уже ничего не толкало его в сторону...

   Он вновь ошалело помотал головой. Исчезли и звуки. Его оглушила тишина, – абсолютная, мертвая. Раньше на "Товии" тоже было тихо, но стоило лишь прислушаться, – и из-за грани сознания тут же выплывали звуки массы работающих механизмов, неясные и приглушенные до того, что слух отказывался их различать. А сейчас стало совершенно тихо, – ни звука. Сколько он не вслушивался, он слышал лишь тихое пение крови в ушах. И больше – ничего. Свет потолка стал странно тусклым, а жар, – каким-то особенно мертвенным, неподвижным.

   Пораженный ужасной догадкой, Анмай отошел в угол и присев, накрыл ладонью щель кондиционера. Как он и ожидал, воздух не шел.

   Окончательно растерявшись, он вдавил кнопку весма, – единственного предмета своего одеяния – и попытался связаться с "Товией" или "Укавэйрой". Ничего. Ни ответа, ни звука. В его мыслях царила та же мертвая тишина.

   Когда он понял, что это означает, его окатила мертвенная слабость обреченного, мышцы обмякли, как ватные, он испугался, что провалится вниз, или растечется по полу. Даже для дыхания вдруг не осталось сил. А что-то в его сознании издало мерзкое торжествующее хихиканье, – бесконечное Путешествие Вверх, наконец, закончилось.

Глава 15.

Лишь память...

   Всё это было так давно,

   И где-то там, за небесами.

   Куда мне плыть – не всё ль равно,

   И под какими парусами?

   Николай Гумилев.

   Анмай не помнил, сколько просидел в этом углу. Сначала, время от времени, он пытался вызывать корабли, но браслет молчал, – словно он говорил с обычным украшением, как малый ребенок. Ему не хотелось двигаться, не хотелось вообще ничего, даже жить. Казалось, прошла целая медленно угасающая вечность. Вдруг в неё вторглись странные мелодичные звуки, приглушенные дверью, – беззаботный Айэт играл на своей флейте. Анмай встрепенулся, механически нажав кнопку, и бездумно задал свой вопрос вслух. Совершенно неожиданно Айэт ответил ему, – просто выглянув из комнаты. Весм не действовал, а это значило, что вся матричная система отказала.

   ......................................................................................

   Через минуту все трое собрались в "гостиной". Они тщательно оделись, – несмотря на жару, это давало хотя бы видимость защиты. Хьютай, прежде всего, проверила систему жизнеобеспечения, и её ждали очень неприятные открытия, – пища не поступала, вода не шла, даже воздух перестал циркулировать. И здесь становилось всё жарче...

   – Охлаждение отказало, – сказал Вэру. – Мы умрем, и это будет славная смерть, – медленная, мучительная, с сознанием полной безнадежности. Впрочем, такую мы и заслужили, так что удивляться нечему.

   Остальные кивнули.

   – Но если всё отказало, почему свет ещё горит? – запоздало удивилась Хьютай.

   – Интеллектроника сдохла, но энергетические системы, – ещё нет, по крайней мере, аварийные. У этого корабля освещение, – такое же свойство, как, например, прочность. Так что ничего удивительного нет... – он смолк, его взгляд испуганно метался по стенам каюты, – совершенно пустая внутренность серой пластмассовой коробки со слепым, пыльным экраном и слабо светящимся потолком... то есть, теперь уже стеной.

   Ни единой щели в прочном, как железо, пеллоиде. Натуральная душегубка... Он представил, как лежит, жадно хватая уже бесполезный воздух, навеки гаснущим взглядом обводит эти унылые стены, – и вздрогнул.

   – Ты знаешь, что произошло? – спросил Айэт.

   – Нет. Могу лишь предположить, что "Укавэйра", наконец, попала в мироздание, где вся её защита бесполезна, а интеллектроника просто не может работать. Мы живы потому, что наш уровень физики не затронут. Или она достигла своей цели, – но мы не смогли за ней последовать... как и сама "Товия"... нам это без разницы. У нас осталось только немного времени. Его наверняка хватит, чтобы вспомнить всю нашу жизнь, – кроме этого, мы ничего не сможем сделать. А потом нам останется лишь умереть.

   – Я не хочу в это верить, – сказала Хьютай. – Пока иного не останется. Надо сперва осмотреть всю "Товию".

   – Как? – удивился Анмай. – Там высота теперь метров пятнадцать.

   Хьютай фыркнула и всё же открыла дверь, – точнее, уже люк в полу. За ней и впрямь теперь зияла пропасть. Пол рубки снова стал полом, потолок – потолком. Они не могли выйти из своих жилых комнат, – да это ничего бы и не дало. Пульты и обзорные экраны в рубке не подавали даже малейших признаков жизни. Внутренние двери открывались, но наружные, имевшие электрический привод, – наверняка нет. Впрочем, если бы они и открылись, за ними их ждала только смерть. К тому же, едва Хьютай подняла дверь, их обдал жар, и они ощутили слабый запах нагретого пластика, – запах, которого здесь не было раньше...

   – Жар пробивается снаружи, но медленно, – тихо сказал Анмай. – Жилые помещения находятся в самом центре корабля, и мы проживем ещё несколько дней... примерно столько же, сколько можно прожить без воды.

   – Боюсь, мы будем здорово мучиться прежде, чем... – Хьютай замолчала.

   – Да, – так же тихо сказал он. – Я много думал о том, как мне придется умереть, и никогда мне не представлялось ничего легкого или приятного. Теперь мне кажется, что ничего лучшего, чем несколько дней медленного поджаривания заживо, соединенного со столь же медленным удушьем, нас ждать не могло. Впрочем, первые сутки-двое всё будет ещё терпимо, зато потом... мы пожалеем, что родились на свет. А ведь мы даже покончить с собой не посмеем! Да и как мы сможем это сделать?

   – Застрелиться, например. Тут, у нас, – целый арсенал. Теперь от него будет хоть какая-то польза.

   – Застрелиться? – Анмай на минуту задумался. – Конечно! Ну и дурак же я! – он бросился к шкафу с вещами.

   Ломая ногти, он распахнул скрытую панель, теперь уже в полу, вытащил универсальный излучатель и включил его. Индикаторы оружия мигнули и загорелись ровным светом, из дула вырвался тонкий прицельный луч.

   – Ты что? – Айэт с ужасом прижался к стене.

   – Я последний кретин, раз не подумал, прежде всего, об этой возможности. И... смотри! Видишь, – энергетическая система и электроника оружия действуют? Значит, у нас есть наше оружие, силовые пояса и другие неразумные устройства... – он бездумно защелкнул на левом запястье массивный браслет квантовой связи. Застегнув силовой пояс, он продолжил:

   – Похоже, Путешествие Вверх, все эти непрерывные удары и переходы, постоянные муки, боль, – всё это настолько измотало нас, что мы мечтали лишь о вечном покое. Наверное, всё это действительно скверно влияло на наши мозги. Но сейчас всё это прекратилось, и мы вновь стали прежними, пробудились.

   – Пробудились, и что дальше? – хмуро спросил Айэт. – Будем стреляться?

   Анмай недобро усмехнулся.

   – Нет. Это... слишком легко.

   Он бездумно поправил силовой пояс, и для пробы включил его, на секунду поднявшись в воздух.

   – У меня появилась идея... довольно глупая, и, надо полагать, последняя. – Он задумчиво взвесил в ладони лазер. – Если ничего не выйдет, – я попробую пробраться в реакторный отсек и подорвать корабль. Противно просто убивать себя...

   – Какая идея?

   – Строители "Товии" предусмотрели возможность самых невероятных аварий, включая и эту. Здесь есть ручное управление всеми основными системами. Если сработает аварийный переключатель, отключающий интеллектронику, мы получим прямой доступ к механизмам... но если она исправна, у нас ничего не получится.

   – Ты думаешь, все это устроено "Товией", чтобы посмотреть, как мы себя поведем? – удивился Айэт.

   Анмай смутился. В глубине души он именно так и думал, и, пожалуй, поэтому вел себя несколько театрально. А вот если окажется, что всё это, – на самом деле... Что ж, тогда они действительно умрут. Но на сей раз они умрут, сражаясь до последнего вздоха.

   ......................................................................................

   На силовых поясах они спустились в рубку. Интеллектронный выключатель впечатлял, – массивный красный рычаг, прикрытый толстой прозрачной плитой. Анмай, сначала один, потом вдвоем с Айэтом попытался её поднять. Плита не двигалась, – похоже, что-то заело в механизме. Разозлившись, он несколько раз ударил по ней рукоятью лазера, потом отступил на три шага и выстрелил.

   От первого же прикосновения луча бронированное стекло лопнуло, и в следующий миг разлетелось вдребезги. Анмай схватился за рычаг, и с заметным усилием повернул его. У него ещё было время подумать, что если ничего не выйдет, – он воспользуется лазером тут же...

   Когда мертвое кольцо пультов опоясалось огнями, Айэт радостно завопил.

   .........................................................................................

   Анмай сел прямо на пульт, с немыслимой гибкостью подвернув босую ногу, – он наступил на осколок разлетевшегося стекла, и теперь пытался извлечь его.

   – Значит, всё это по-настоящему, – он сумел подцепить осколок ногтями, и выдернул его.

   Из ранки сильно пошла кровь. Анмай скривился.

   – Честно говоря, я в этом сомневался, хотя и знал, что мы вели себя не лучшим образом. Позор мы ещё как-нибудь пережили бы, а так... – он осторожно прикоснулся к подошве.

   Кровь уже свернулась, перестав течь. Он, прихрамывая, пошел вдоль кольца пультов, нажимая все кнопки подряд, и глядя в загоравшиеся экраны.

   .........................................................................................

   – Главный компьютер отказал, – сказал Вэру, закончив. – Всё, что я смог, – соединить всё накоротко, минуя интеллектронику. Но управлять "Товией" вручную почти невозможно. Наше матричное бессмертие, молекулярная хирургия, перестройка внутренней структуры корабля, и устранение повреждений, – обо всем этом придется забыть. Отныне любая мало-мальски серьезная порча корпуса или основных механизмов для нас будет равносильна смерти, ибо чинить их теперь некому и нечем.

   Его слова сопровождал приглушенный гул пробуждающихся машин. Анмай вновь пошел вдоль пультов, проверяя приборы.

   – Ещё несколько странных вещей. Систему охлаждения я включил, но снаружи, – абсолютный ноль, похоже. И... там явно ничего нет.

   Он щелкнул ещё одним переключателем, и огромные экраны в рубке вдруг растаяли, погасли... нет, их заполнила абсолютная, непроглядная темнота.

   ......................................................................................

   – "Укавэйра" исчезла, и я не представляю, как, – тихо сказал Анмай. – Мы одни в какой-то пустой вселенной.

   – Но это невозможно! – воскликнул Айэт. – Если мы попадем в чужую физику, то погибнем мгновенно. И что могло случиться с "Укавэйрой"?

   – Вряд ли мы когда-нибудь это узнаем... Но раз она пропала, а Эвергет "Товии" отключен, то нас уже ничто не защищает. Так что здешняя физика для нас, несомненно, безопасна, – раз мы ещё живы.

   – Но это невозможно! Совпадение физик в различных вселенных исключено, ты же знаешь! Может, мы вернулись в свою родную, или попали во вселенную, перестроенное нашими потомками? И что это за физика?

   – Ещё не знаю, – Анмай рассматривал приборы. – Здесь нет ни звезд, ни планет, никаких источников излучения. Только очень слабый реликтовый фон и вакуум. Абсолютная пустота. Понимаешь? Здесь вообще ничего нет, не знаю, на сколько миллиардов световых лет вокруг!

   – Ты хочешь сказать, что мы... оказались в Бесконечности?

   Взглянув на его испуганное лицо, Анмай рассмеялся.

   – Ещё нет. Где угодно, но только не там. Это не так легко.

   – А где же?

   Анмай задумался.

   – Знаешь... здесь очень странная физика, – он показал на экраны гиперсканера. – Нейтральная, безвредная... словно кто-то хотел, чтобы здесь могли жить обитатели любых, даже самых разных вселенных. Кто-то очень постарался, чтобы создать её. Ничего больше без помощи компьютеров я сказать не могу, а восстановить их мы не сможем.

   – Так всё же, где мы? – Айэт не унимался.

   – Похоже, мы за самым внешним Листом всего невообразимо огромного кластера разнородных вселенных, у внешней границы Мультиверса, – там, где само его пространство замыкается на себя. Возможно, "Укавэйра" нашла способ выйти за его пределы, но не смогла взять с собой "Товию"... А может, кто-то решил, что ей здесь не место... потому, что ждал кого-то, похожего на нас. Куда она исчезла, мы уже явно никогда не узнаем. Но здесь любое движение бесполезно. Что бы и каким бы образом здесь ни двигалось, – оно будет вечно скользить по пространственной кривизне, не в силах выйти в Бесконечность. Вернуться назад мы тоже не сможем, – во-первых, нам некуда, а во-вторых, массы на "Товии" осталось всего на один прыжок. Так что... мы дошли до конечной точки.

   – И сколько мы сможем прожить здесь? – спросила Хьютай.

   – Пока "Товия" не откажет. Я не знаю, сколько она тут протянет, но наверняка недолго, – пара лет, самое большее. Да и радости от них, увы, будет мало: виртуальный мир сдох, а без него мы не сможем ни пользоваться библиотекой, ни развлекаться. Теперь нам открыты все помещения корабля, но все они перед полетом "Укавэйры" были очищены, и толку от них никакого. У нас есть только много свободного пространства, еда, вода и свет. Исход будет тот же, только времени уйдет гораздо больше.

   Айэт промолчал.

   ......................................................................................

   Когда они вернулись в их общую комнату, Хьютай вдруг сказала:

   – А знаете, нас больше ничто не связывает. Мы свободны, и можем делать совершенно всё, что захотим. Ведь нас уже некому остановить... просто увидеть. И, что бы мы ни делали, – это уже ничего не изменит.

   – И что ты предлагаешь? – усмехнулся Анмай. – Что мы можем сделать из того, что не делали раньше?

   Она смутилась.

   – У каждого из нас есть тайные желания, которые иначе, как в воображении, мы не решаемся осуществить... нечто постыдное, даже страшное, то, о чем не знают остальные... просто какая-нибудь тайна. Я бы хотела, чтобы мы рассказали друг другу всё, – всё, без утайки. Второго такого случая у нас уже не будет. Ну как?

   – А если окажется, что всё уже давно рассказано? И тайны столь мелки, что просто не стоят воплощения в слова? Смешно выйдет, правда?

   Хьютай улыбнулась.

   – У нас порой бывают воспоминания... опыт... о которых мы стесняемся говорить... И я хочу сейчас... я люблю вас обоих... – она замолчала.

   Айэт удивленно присвистнул. Анмай смущенно опустил глаза. Раньше он даже представить не мог, что его Хьютай...

   – А что потом? Ведь это не займет много времени. И в общем... мне кажется... что это будет... что если мы сдадимся нашим желаниям, то станем просто животными. И если тебе нравится Айэт, то при чем же тут я?

   Хьютай насмешливо взглянула на него, потом на смущенного Айэта.

   – Вы оба были красивыми юношами. Неужели вам никогда не делали... известных предложений?

   Айэт усмехнулся.

   – Делали, как же. Ещё в Таре... когда меня только привезли из города... из моего родного города... в Линзе...

   – Ну и? – с интересом спросила она.

   Айэт пожал плечами.

   – Я достаточно хорошо дрался, чтобы ко мне не приставали больше одного раза.

   Хьютай отвернулась.

   – Я вижу, вы оба меня не поняли. Если нам суждено провести здесь остаток своих дней, мы что, должны всё это время стонать от отчаяния? Так что же нам делать?

   – Не делать гадостей и глупостей, вести себя, как обычно, – впрочем, это бессмысленно, конечно. Но что нам ещё остается?

   Она кивнула.

   – Тогда... ну, я не знаю, чем нам заняться...

   – Воспоминаниями? – неуверенно предложил Анмай. – Похоже, это последняя оставшаяся нам радость.

   Хьютай широко улыбнулась.

   – Пожалуй.

   ........................................................................................

   Она закрыла дверь, потом критично осмотрелась: проекторы силовой подушки остались на стене, но здесь была ещё пеллоидная постель, как оказалось, исправная. Придав ей наиболее удобную форму, она сбросила одежду на пол. Анмай, стесняясь, последовал её примеру. Они занялись любовью, – без всяких изысков, просто и быстро, – потом подремали. Проснувшись, Анмай ткнулся губами в её сосок... и вдруг застыл. В его памяти вдруг с поразительной яркостью возникла комната, – почти такая же пустая, и с таким же темным окном... только оклеенная зеленой бумагой с каким-то узором, и с голой лампочкой, свисающей на шнуре. А он, тогда ещё безымянный, покоится на чьих-то сильных руках, и так же тычется губами в такой же темный сосок... Он вновь поцеловал Хьютай... и отстранился. Желания в нем не осталось, просто было очень хорошо и спокойно. Теперь, когда Путешествие Вверх закончилось, в общем, ничем, он ощутил вдруг желание оглянуться на прожитую жизнь. Ему хотелось вспоминать.

   – Что с тобой? – спросила Хьютай.

   Вэру высвободился из её рук и сел. Она села рядом с ним.

   – Знаешь... я вспомнил Ирту Ласси... мою мать. Это моё самое первое воспоминание... о моем настоящем доме, – её крохотной квартире на шестом этаже громадного старого дома в Товии. Я часто болел, она носила меня в поликлинику... на руках... я помню их, как твои. Там были такие плакаты на стенах... и запах... Однажды, когда она уже шла домой... было очень темно, был буран, я помню, как яростно ветер нес снег, – кажется, это был один из последних буранов, дошедших до Товии с Темной Стороны. Ирта споткнулась, уронила меня, и меня покатил ветер, представляешь? Меня несло довольно долго, пока я не уткнулся в сугроб... такой маленький, обмотанный одеялом кокон. Ирта очень испугалась... а я... нет...

   – Какой она была?

   – Похожей на тебя... только полнее. Я не помню лица... И у неё были такие печальные глаза...

   – А отец? Керото Ласси?