Текст книги "Вселенная файа. Трилогия"

Автор книги: Алексей Ефимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 100 страниц)

В рубке поднялся гвалт, – засечь цель сразу после не-перехода было очень редкой удачей. Сооружения такого размера нельзя построить из обычных материалов. Необходимую прочность мог дать лишь нейтрид, но равновесие конструкции всё равно оставалось динамическим, и требовало точнейшего уравновешивания сил. Поэтому файа ещё не строили таких громадин, – даже и не мечтали об этом. В том, что повезло именно Астрофайре, не было ничего удивительного, – каждая неудачная экспедиция сокращала район поисков.

Комцентр продолжал сыпать данными: в Линзе, как её тут же окрестили, не нашлось никаких признаков активного применения Йалис. И она была слишком велика, чтобы прыгать в не-пространстве. Астрофайра уже находилась на грани предельного размера. Несомненно, Линзу построили здесь, – из переформированной звезды. Никаких следов столь грандиозной стройки, естественно, не сохранилось. В сохранности же самой не-планеты не было ничего удивительного. Они обладали способностью к саморемонту, – а многие даже к развитию и росту, – и, пока работали их внутренние механизмы, могли существовать почти вечно.

Их находка летела по стабильной орбите вокруг центра масс галактики. Её температура, по данным приборов Астрофайры, была равна комнатной, – по крайней мере, энергетические установки там работали вполне нормально.

Теперь им надлежало подойти как можно ближе к Линзе. Но прежде всего – пополнить запас массы. В восьмидесяти миллиардах миль от них нашлась двойная звезда, обладающая крупной планетной системой. Там не было никаких признаков разумной жизни, по крайней мере, – никаких следов технической цивилизации. В настоящий момент их было обнаружено здесь уже четыре, на расстояниях в 47, 59, 123 и 147 световых лет. Судя по характеристикам сигналов, все они занимали по одной планете. Контакт с ними даже не предполагался.

Анмай слабо улыбнулся. Честно говоря, небо здесь ничуть не походило на небо его родины, – но он чувствовал себя вернувшимся домой.

Глава 4.

Мир А-1443

Под небеса плывет заразный этот смрад -

Зловонный красный дым из дьявольского чана

Сквозь жуткую трубу Везувия-вулкана.

А Этна? Стромболи? А Геклы с их огнем?

В. Гюго. Торквемада.

Анмай вышел в коридор и прислушался. Там царила абсолютная тишина. Он знал, что все остальные каюты в их коридоре уже пусты, но не ожидал, что тишина будет такой мертвой.

Сейчас, когда на борту осталось лишь полмиллиона файа, выделение тепла значительно снизилось. Сидератор мог работать без помех, и, хотя Астрофайра летела по инерции, на её борту была обычная сила тяжести.

Он на секунду замер перед порталом транспортной трубы, а затем просто вошел в неё, чувствуя, как под ногами пружинит слабо светящийся упругий серый пластик.

Едва Анмай решил идти пешком, корабль сразу стал огромным. Он шел, невольно подобравшись, осторожно заглядывая в порталы выходов и боковые ответвления. Нигде не было ни звука, ни движения. Среди миллиарда помещений и миллионов миль коридоров и труб даже полмиллиона файа терялись так, что он, порой, бродил по кораблю часами, не встречая никого.

Доходя до вертикальных труб, Анмай бездумно перепрыгивал их, на миг, активируя поле, а затем шел дальше, ненадолго останавливаясь, чтобы выбрать путь. Летные трубы казались бесконечными, – они уходили вдаль, суживаясь в точки.

Лишь через полчаса он достиг огромного центрального ствола. Колоссальная шахта была столь же пуста, как и все остальные. Правда, внизу мелькнуло что-то белое, но воздух в шахте колебался и понять, что это, он не смог. При одном взгляде вниз начинала кружиться голова. Анмай вспомнил, как чуть не упал в другую шахту, – на уже исчезнувшей планете и давно, давно, давно... Он усмехнулся, а затем решительно шагнул в пустоту.

Хотя он не отдавал никаких приказов, свободное падение длилось лишь секунду. Затем его мягко подхватило снизу, – он по-прежнему падал, но медленно, словно на невидимом парашюте. Падать неспешно, как во сне, лениво вращаясь в воздухе, было жутковато, но очень приятно. Анмай знал, что в силовой шахте ни один предмет не может упасть быстро, и вообще, при всем желании никто на борту Астрофайры не сможет причинить себе вред, но всё же удивился, что столь простое развлечение не пришло ему в голову раньше.

Полет оказался не слишком долгим, – вскоре показалось дно. Вэру задумался, что будет, если он ничего не прикажет.

Дно приближалось. Он, расслабившись, смотрел на него – и вдруг плюхнулся на пол, на живот, с довольно глупым видом. Поднявшись, Анмай посмотрел вверх. Там никого видно не было, но он поспешно нырнул в боковую трубу и вышел в один из обычных коридоров.

Здесь, на самом нижнем из доступных файа этажей корабля, оказалось неожиданно прохладно. Многие механизмы отключились, но компрессоры и тепловые трубы работали по-прежнему. В результате, кое-где здесь было даже холодно, а наружная броня корабля сияла мертвой белизной – раскаленная добела.

Обычных световых полей здесь не было, – чистый голубоватый свет испускали закрепленные на потолке пластины. Темные стальные стены слабо отблескивали, мягкий серый пол глушил звук шагов. В стенах изредка выступали квадраты больших бронированных дверей, – они вели в цеха производственного комплекса звездолета.

Здесь и раньше никто не бывал, и Анмай надеялся побродить в одиночестве. Но всего через минуту сзади донесся шум воздуха, затем глухой удар, – кто-то спрыгнул из летной трубы на пол.

Оглянувшись, Анмай вошел в темное ответвление туннеля. Восьмиугольный проем в его конце перекрывали гладкие белые плиты двери-диафрагмы.

Он растянулся на сером пластике у стены, зная, что его одежда сливается с полом. Довольно долго он ничего не слышал, но, когда он шел, его босые ноги тоже ступали совершенно бесшумно...

Вдруг по коридору беззвучно, как призрак, прошла девушка, одетая лишь в короткую набедренную повязку из темно-красной, блестящей ткани. Анмай видел её считанные секунды, но хорошо рассмотрел – и замер в изумлении. У неё была великолепная, подтянутая и идеально стройная фигура. Масса густых черных волос скрывала почти всю спину. Сотни рассыпанных в них крохотных цветных огней делали их похожими на звездное небо.

Ни в её одинокой прогулке, ни даже в её одежде не было ничего удивительного, но Анмай тихо подкрался к углу и выглянул в коридор. Девушка свернула в почти темный боковой проход и пропала из виду. Оттуда донесся звук открывающейся двери.

Анмай секунду колебался, потом последовал за ней. Ступая совершенно беззвучно, он тоже достиг ответвления и заглянул за поворот. Там, в конце тупика, была дверь, очевидно, ведущая на склад.

Потихоньку приоткрыв её, он увидел просторное помещение, полутемное и с низким потолком. Оттуда доносилась непонятная возня и сдержанные стоны. Стонала девушка, – но явно не от боли. Анмай застыл на минуту, затем очень осторожно заглянул внутрь.

Комната была завалена рулонами яркого пёстрого шелка, беспорядочно растрепанными. На них уютно устроились пять или шесть нагих девушек. Они занимались любовью, – на сверхтехнологичный манер Файау.

Одна из них лежала навзничь, закинув руки за голову, судорожно выгибалась, и стонала так, словно вот-вот задохнется. Другая сидела напротив, направив на неё плоское остроносое устройство с крохотным пёстрым экранчиком сбоку. Анмай, вздрогнув, узнал лассу – ужаснейшее, после Эвергета, изобретение файа. Теперь он понял, зачем они выбрали столь укромное место. Ласса была генератором ощущений и могла передавать их на расстояние до нескольких метров с практически неограниченной интенсивностью. Ощущения могли быть любыми, – радость, боль, нежность, чувственное удовольствие, страх... Противиться действию лассы было невозможно, и те, кто хоть раз испытал его, как правило, уже не могли без него обойтись. Конечно, и сам Анмай после всеохватных любовных слияний порой хотел чего-то, несравненно большего. Но это устройство излучало эмоции – последнее, что отличало живого файа от машины. С помощью лассы любая пустая душа могла испытать всё недоступное ей богатство чувств, не разделяя их. И пусть в любящих руках ласса могла стать тем чудом, что сливает души влюбленных воедино, она давала её владельцу безграничную власть. Гораздо чаще она становилась орудием унижения и боли. Конечно, ласса была запрещена, но искушение, как всегда, оказывалось сильнее. И пусть её применение считалось позором, но любознательной файской молодежи хотелось испытать всё...

Здесь девушки устроили нечто вроде состязания, – кто доставит больше удовольствия, – и то и дело менялись, бесстыдно обсуждая свои ощущения, очевидно, очень яркие, – попав в луч, они извивались, выгибались дугой так, что опирались о пол только ладошками и пальцами босых ног. Но у лассы был один недостаток, – узкая направленность, – и её воздействию могли подвергаться только один или двое. Анмай усмехнулся, – в любви возможность получать удовольствие была далеко не самой важной. Гораздо приятнее дарить его, – самому, чувствуя, как отзывается тело любимой...

Юные файа, как оказалось, считали так же. Девушки решили эту проблему вполне естественным путем, – сбившись в тугой клубок из перепутанных ног, приникших к груди губ и ладошек, трущихся между бедер. Шепот, тихие вскрики, стоны слились в единую музыку любви.

Анмай ощутил, как его охватывает жар, – не только уши, но и всё тело, до пяток. В Файау генетическая структура файа непрерывно совершенствовалась, – но, так как этим, в основном, занимались мужчины, усовершенствования касались, большей частью, девушек. Результат был понятен, – они стали, в массе, лучше парней, и Файау приобрела отчасти феминистический характер. Считалось, что парни плохо разбираются в искусстве любви, – и не удивительно, что девушки Файау занимались ей друг с другом.

Анмай яростно встряхнул волосами, затем подошел к ближайшей двери, положив руку на углубленный квадрат справа от неё. Пластина мигнула и через секунду массивная плита отскочила вверх. Едва он прошел, она захлопнулась с мягким, отдавшимся в ушах ударом.

Он оказался в высоком, занимавшем три яруса, длинном помещении. На плоских платформах вдоль стен стояли огромные черные цилиндры. Анмай узнал вакуумные форматоры, – они могли создать почти любой предмет из тончайших струй осаждаемых послойно атомов. Он взобрался по лестнице наверх одного из цилиндров, сел, упершись пятками в выступ огромной крышки, и задумался.

Уже почти два года он жил в Союзе Файау. Он не бывал на других его планетах, но многое узнал о них. Её Первичный мир уже давно не был самым развитым и счастливым. Некоторые, – например, Церра, – ушли много дальше. Были и отставшие, особенно среди дальних колоний. Но Анмай не мог составить цельную картину. В Файау каждому была доступна любая информация, – в принципе, по крайней мере, но её общий объем был столь огромен, что докопаться до нужной часто становилось невозможно. Многое он с трудом мог понять.

Хотя единство Файау оставалось нерушимым, её развитие не везде шло одинаково. Случались отклонения, иногда очень неприятные. Файау стала очень либеральной в некоторых вопросах общностью. Иные действия, чудовищные с его точки зрения, стали в ней повседневной нормой. Бессмертие сделало бессмысленным убийство, любое преступление вообще. Так как полностью уничтожить чью-либо личность никто не мог даже при большом старании, за убийство теперь не полагалось наказания. Оно могло быть развлечением. Были миры, где файа убивали друг друга, охотились друг на друга. Были миры, где велись войны, где разыгрывались эпизоды истории файа и истории других рас. Там воевали с помощью самых примитивных средств, и там всё было настоящим – оружие, ненависть, боль, расправы, пытки, государственные интриги, эпидемии, лагеря смерти – всё, кроме самой смерти. Умерший от голода, замученный насмерть, разорванный в клочья снарядом файа через шесть месяцев получал новое тело и мог покинуть этот мир, или вновь включится в игру, если позволяли правила. Таких миров было много.

И даже это было ещё не всё. Личность файа была неприкосновенна, но вот с ее копией можно было делать всё, что угодно – убивать, пытать, и это никак не наказывалось. Среди гиперкомпьютерных разумов Файау тоже не было полного мира. Полная свобода часто становилась гибельна. Миры Файау были неравны, и её машины-правители, – некоторые из них, – незаметно защищали файа от них самих. Файа были их истоком, но необходимость в них уже отпала. Объединение расы было неизбежно, и оно произойдет скоро, – для тех, кто умел ждать.

* * *

Анмай помотал головой. Размышления о нравственной истории Файау давались ему с трудом, – в ней постоянно крутились узкие талии, опущенные ресницы и маленькие ладошки бесстыжих файских девчонок, скользящие по их тугим круглым попкам. Сцена эта, вопреки всему, ему понравилась. К тому же, в ней не было ничего удивительного. Уже год они болтаются в ядре галактики А-1443, а результаты их экспедиции ничтожны.

Он вспомнил, как через три месяца после прибытия они вошли в систему безымянной двойной звезды, очень молодой, – её планетная система ещё формировалась. Хотя большинство звезд в ядре были старыми, но при большой плотности водорода и обилии туманностей звездообразование оказалось достаточно интенсивным. Астрофайра вошла в протопланетный диск, где тучи пыли скрывали сияние звезд. Здесь было множество астероидов. Анмай часами просиживал у окна, наблюдая, как они тучами проплывают мимо корабля, растворяясь в розовой дымке. Иногда глыбы плыли прямо на них и, попав в силовое поле корабля, плавно отходили в сторону, иногда рассыпаясь на куски. Один за другим они увязали в тисках поля, подплывая к корме. Там камень и лед начинали кипеть и испаряться в огне двигателей. Плазма, разлетаясь, билась в магнитных ловушках, и, скручиваясь смерчем, исчезала в масс-приемниках Астрофайры. Ей пришлось испарить два десятка астероидов, прежде чем её топливные танки заполнились доверху. На это ушел месяц, и этот месяц они потратили на изучение планетной системы, – её планеты уже успели сформироваться.

Впервые в жизни Анмай вошел в рубку десантного корабля. Он совершил много полетов, обследуя странные, ни на что не похожие миры. Эта система была ещё молода. Хотя её планетам было уже по несколько сот миллионов лет, всё здесь было ещё не оформившимся, неостывшим, юным, и даже крошечные спутники здесь обладали густыми атмосферами. Всюду волновались ещё не успевшие замерзнуть океаны, иногда просто огромные шары теплой воды диаметром в несколько сот миль. Планеты-гиганты на периферии системы излучали так много тепла, что светились собственным, дымчато-багровым светом. Третья планета очень походила на Файау. Она содрогалась от взрывов астероидов и вулканов, её окутывала густая шуба ядовитых газов, но на ней уже была жизнь.

Анмай вспомнил о своей первой посадке на ней. Он стоял над каменистым обрывом, у его ног плескался теплый океан, за его спиной, на обломках скал примостилась плоская громада их корабля. За ней возвышались невысокие иззубренные горы. Небо было мутно-розовое, – солнца ещё не взошли, – и в нем висел диск небывало огромной луны, бледный и расплывчатый. Он двигался прямо на глазах, и море поднималось к их ногам, как живое. Все они стояли застыв, – они словно попали в далекое прошлое своей планеты и множества других планет. Там Анмай понял, что, поскольку все звезды имеют разный возраст, путешественники среди них одновременно путешествуют во времени, – они могут попасть в самое далекое прошлое или в самое далекое будущее...

* * *

Вернувшись к реальности, Анмай спустился на пол. Всего в восьми дюймах под ним находилось нейтридное перекрытие, разделяющее основные отсеки. Но, хотя ни один файа не мог войти в реакторные камеры, существовали контрольные каналы, и по ним он мог попасть в седьмой отсек, – к камере Эвергета. Он не имел никакой необходимости это делать, но его одолело любопытство. Если можно было увидеть что-то новое, он не мог сдержаться.

Анмай вышел в коридор. Дойдя до транспортной трубы, он нырнул в неё и, словно пуля, помчался к главной шахте. Сев на её днище, он нажал кнопку весма. Открыть люк, ведущий в наблюдательные камеры, мог только комцентр корабля. Машина удивилась его настойчивости, – он мог увидеть все помещения Астрофайры в ближайшей наблюдательной рубке, – но, после повторной просьбы, согласилась. Его любопытство казалось ей неразумным, – при срочной активации Эвергета он бы погиб, – но, даже в таком крайнем случае пострадает только его тело.

Силовое поле подняло Вэру в воздух. Упругое днище шахты под ним раскрылось, распавшись восемью клиньями. Под ними ослепительно заблестела вторая, нейтридная крышка. Она отскочила, провалилась внутрь, и ушла вбок, тоже скользя в силовом поле. Едва Вэру, перевернувшись в воздухе, нырнул вниз, крышка тут же встала на место.

Шахта здесь была уже, с гладкими, зеркально блестевшими стенами. В расположенных по спирали углублениях сияли белые диски. Анмай стремительно помчался вниз, игнорируя редкие ответвления. Через две с половиной мили он миновал вторую нейтридную крышку, ещё через две с половиной – третью, попав в залитый ярко-белым светом просторный цилиндрический зал. Из него расходились четыре радиальных туннеля и Анмай нырнул в левый, наугад, – он знал, что все они одинаковы. Скользя над полом, он ощутил, что стал гораздо тяжелее, – внизу, у сидератора, мощность гравитационного поля возрастала. В какой-то миг он ощутил, что поднимается, но это было не более, чем иллюзией – на самом деле он всё ещё приближался к корме корабля.

Миновав три массивных двери-диафрагмы, одна за другой открывшихся перед ним, он повернул под прямым углом вниз, но теперь полет казался ему горизонтальным. У дна узкой шахты был квадратный проем, также закрытый диафрагмой. Она разошлась, и Анмай вплыл внутрь наблюдательной камеры, похожей на огромный плоский бриллиант – её стены состояли из множества блестевших черным зеркалом фацет разных размеров. Самая большая из них, напротив входа, скрывала смотровое окно. Из узких щелей на стыках граней острыми лезвиями бил мертвенно-белый свет.

Анмай не стал отключать силовое поле, – здесь, возле сидератора, тяготение достигало десяти G. Даже в мягкой силовой подушке он дышал с трудом. Едва он коснулся весма, фацета с мягким шорохом ушла вглубь и, распавшись на восемь меньших, разошлась. Затем сдвинулась наружная, нейтридная крышка, и камеру залил яркий свет.

Окно это было многогранное, вдвое больше его роста и толстое – не меньше восьми дюймов. Его чистый фиолетовый оттенок привлек внимание Вэру, – он знал, что это не стекло, а особый сплав алюминия и золота. И не мог поверить, что металл вдвое более плотный, чем сталь, может пропускать свет, почти не искажая его. За окном было колоссальное сводчатое помещение поперечником в четыре мили с зеркальными, рассыпавшимися мириадами бликов стенами.

В нем, на невидимых магнитных подвесах парил Эвергет, – нестерпимо сиявший, казавшийся призрачным шар. Он медленно, неритмично пульсировал. Сейчас он работал на ничтожную долю мощности, лишь создавая искусственную гравитацию. Питающие пучки частиц изящно изгибались в магнитном поле, и, теряя энергию, светились. Тысячи этих ярких, огненно-синих линий выходили из выступов на стенах и тянулись к сфере Эвергета. Угасая и вспыхивая вновь, они создавали гипнотизирующее впечатление подавляющей мощи. Вэру показалось, что он слышит могучий, пульсирующий гул, полный бесконечной силы. Он знал, что там, за окном, он погиб бы в одно мгновение. Там не было воздуха, а мощь магнитного поля была такова, что даже сталь бы потекла, не говоря о живом мягком теле. Об убийственном уровне излучения нечего и говорить... Пускай зона изменения, питающая сидератор, поперечником всего в несколько метров, но включись Эвергет на полную мощность – Вэру тоже бы погиб. И здесь было тепло, – плита окна быстро накалялась, дыша мертвенным жаром. Тем не менее, он продолжал смотреть.

Сверкающая сфера Эвергета за окном, казалось, жила своей собственной жизнью. Глаз путался в бесчисленном множестве деталей, сверкание лучей на зеркальных плоскостях ослепляло. Перед ним было воплощение почти беспредельной силы, но он вспомнил ещё более грандиозное её воплощение – колоссальную конструкцию, к которой они подошли после трех месяцев свободного полета, на восьмой месяц пребывания в ядре.

Она и впрямь очень походила на линзу с закругленной кромкой, диаметром в восемь миллионов миль и толщиной в два. С одной стороны она была выпуклой, с другой почти плоской и быстро вращалась вокруг своей оси. Масса Линзы тоже оказалась огромна, – одна двадцатая стандартной солнечной. Уже самые первые измерения показали, что она состоит из нейтрида с максимально возможной степенью сжатия. Это подтверждало и окружавшее её магнитное поле, столь же мощное, как поле пульсара. Из-за него никакой корабль даже не мог приблизиться к её поверхности. А если бы и смог, – это ничего бы не дало. Сверкающая поверхность была полностью лишена каких-либо деталей. Ни антенн, ни наблюдательных люков, ни дюз – ничего. Тщательные поиски закрытых входов окончились провалом. Облетев Линзу по параболе, Астрофайра удалилась, не получив никакой информации. Если в ней и были люки для звездолетов, – скорее всего, в центре плоской её части – то найти их, а тем более, открыть, не имелось никакой возможности. Никакой информации о Линзе в архивах Мэйат не сохранилось. Им оставалось лишь гадать о её назначении.

Средняя плотность Линзы была меньше плотности воздуха, – не оставалось сомнений, что она полая. Гравиметрический анализ показал, что выпуклая сторона Линзы намного массивнее плоской, а между ними – пустота. Её гравитация в сочетании с центробежной силой создавала силу тяжести, почти равную гравитации Первого Мира Файау и направленную всюду строго перпендикулярно к вогнутой поверхности. Температура внутри Линзы была наиболее благоприятной для жизни. Это легко удалось установить по её инфракрасному излучению. Всё вместе наводило на некоторые размышления. Внутри, несомненно, могла быть жизнь, – но вовсе не обязательно. И в устройстве Линзы многое было непонятно. Каким был источник её энергии, её теплового излучения? Измерения показали, что в центре Линзы скрыта звезда малой массы. Вокруг неё двигались объекты с массой планеты, – планеты внутреннего солнца? Но точность их гравиметров не позволяла ответить на этот вопрос.

Анмай ощутил, что его голова пухнет от множества неразрешимых загадок. Никаких признаков Йалис Линза не проявляла. Если в ней и был Эвергет, – то он молчал. Файа могли, как угодно фантазировать насчет Линзы и её неведомых обитателей. Всё равно, узнать правду они не могли, и только одно не подлежало сомнению.

Мэйат не хотели, чтобы Линзу нашли, – они не только отдалили её от средоточия своей цивилизации, но и спрятали, насколько это возможно. Твердый объект таких размеров с комнатной температурой инфракрасного излучения, даже в межгалактическом пространстве бросается в глаза, – его искусственная природа просто вопиет. Но в центре гигантской галактики, среди миллиардов звезд, в тучах пыли, он почти неприметен. Они нашли Линзу лишь по чистой случайности. Надо было попасть в ничтожно малую область ядра А-1443, в которой её можно заметить. Вероятность этого практически равнялась нулю.

Анмай отбросил эти мысли, чувствуя, что кожа на лице горит от жара. Его межреберные мышцы уже начали болеть от непривычной нагрузки, – силовое поле держало его в воздухе, но вот помочь дышать оно ему не могло. Он бросил последний взгляд на сверкающую сферу за окном.

Казалось, перед ним огромное живое существо, а не машина. В каком-то смысле, так оно и было. Как и все главные агрегаты корабля, Эвергет обладал собственным интеллектом. Он мог сам исправлять повреждения, перестраиваться, а по уровню сложности структур с ним не сравнилось бы никакое живое создание.

* * *

Развернувшись, Анмай помчался обратно. За его спиной с мягким стуком закрывались двери. Он понял, как обширен корабль, – чтобы вернуться к верхней крышке, потребовалось десять минут полета со скоростью шестидесяти миль в час.

Миновав туннель, ведущий к его каюте, Вэру продолжал подниматься. Стремительно мчась вверх, он развлекался, представляя, что летит в колоссальной горизонтальной трубе, или даже падает головой вниз в бездонную шахту. Это так его увлекло, что он даже испугался, заметив верхнюю крышку. Не долетая до балкона, он свернул в боковую трубу, а затем вновь полетел вверх.

Теоретически, в первый отсек мог попасть любой член экипажа. Но нейтридные броневые крышки и здесь были закрыты, и нужно было обосновать причину визита, чтобы открыть их. Для Вэру причиной стало любопытство. Плиты двери-диафрагмы разошлись, и он влетел внутрь.

* * *

Большую часть первого отсека занимали различные энергетические установки. Вкруговую вдоль его наружных стен шли камеры маневровых двигателей. Выше располагалась прямоугольная сеть отсеков с наблюдательной аппаратурой, телескопами и радарами, – а также восемью сверхточными лазерными орудиями по триста тераватт каждое. Мощность радаров была немногим меньше, а их излучающие решетки были не из металла, а из жгутов плазмы, сжатых в магнитном поле. У днища отсека размещалась миниатюрная копия главного Эвергета, – она выравнивала поля основного. А посреди всех бронированных отсеков с машинами, между гигантскими охладителями, находился главный компьютерный центр – мозг корабля.

Анмай, уже неплохо знавший устройство Астрофайры, понимал, что и это скорее символ, видимая часть мыслящей сети, пронизывающей весь звездолет. Его размеры были столь огромны, что даже свет шел от носа до кормы десятитысячную долю секунды, – для управления механизмами, действующими с быстротой ядерных превращений, это было недопустимо много. Поэтому каждая машина имела свой мозг, и лишь вместе они составляли то, что называлось Астрофайрой. Здесь же размещались записывающие устройства и главное хранилище матриц.

Вэру подумал, что коллективный интеллект, под руководством которого проектировалась и строилась Астрофайра, и который позднее стал её мозгом, не был лишен известной доли тщеславия. Во всяком случае, путь к главному командному центру впечатлял. Сначала ему пришлось, минуя огромные квадратные люки, ведущие к маневровым двигателям, подниматься по гигантской прямоугольной шахте, похожей на канал, прорезанный в стальном монолите – здесь, как и внизу, преобладал холодный серебристый блеск. Затем, под гигантской звездообразной крышкой, ведущей в наблюдательные отсеки, он свернул в горизонтальный туннель. Среди колоссальных охладительных труб, под их арочными креплениями и высокими сводами Анмай казался себе крошкой среди сверкающей белизны стали. Ему это очень не нравилось: отдавало дурным вкусом и чванством, не служащим ничему, и потому особенно унизительным.

Даже входные ворота комцентра между уходивших вниз труб казались небольшими. Когда их массивная, вдвое выше его роста, плита поднялась, Анмай увидел окаймлявший внутренние помещения широкий кольцевой коридор, сиявший идеальной белизной. От него внутрь отходили радиальные туннели. Их высокие стены, состоящие из аппаратных блоков, уходили в текучие тучи пепельного дыма. Потолок клубился мчащейся серой мглой.

Под сонное мигание разноцветных огней Анмай подошел к внутренней двери. Она мягко ушла вверх, словно была из пустой пластмассы, а не из двадцатидюймовой брони. Сам зал комцентра оказался небольшим, – метров двадцать в диаметре и пять в высоту. Его стены состояли из гладких белых панелей, усыпанных, словно драгоценностями, множеством индикаторов, экранов, контрольных окон, – в них, казалось в бездонной глубине, светились живые объемные схемы различных агрегатов и систем. На других экранах плавали изображения различных помещений корабля. Никаких ламп здесь не было, и Анмай не сразу понял, что холодное сияние источают сами стены. Даже пол тлел тускло-серым, мерцающим свечением, – казалось, под ним непрерывно мчатся тучи.

Потолка не было. На заменявшем его огромном экране сияло удивительное небо ядра галактики А-1443, – миллионы ярких звезд, рассыпанных на пятнистом алом, бежевом, нежно-синем и угольно-черном фоне. Объемное изображение оказалось удивительно четким и чистым, – казалось, Анмай смотрит прямо во Вселенную. Оно дышало холодом. Мглистый пол прогибался под ногами и тоже был неожиданно холодным, – он казался зыбким, и от всего увиденного у Вэру просто захватило дух. Лишь через минуту он пришел в себя.

Именно здесь был настоящий командный центр. Отсюда он мог вручную управлять кораблем, – если почему-либо выйдут из строя высшие контуры его коллективного интеллекта. Теоретически это было возможно, но Анмай не сомневался, что живой экипаж Астрофайры погибнет гораздо раньше.

Вздохнув, он перевел взгляд на галереи матричного центра. Тот находился прямо под его ногами, занимая семьдесят этажей. Вдоль его пустынных коридоров с серыми полами и тускло-белыми светящимися потолками шли бесконечные ряды прямоугольных фацет, скрывающих кристаллические матрицы. На них непрерывно писались сознание полумиллиона файа. На каждой фацете было имя и код, а сверху горел экранчик-индикатор, показывая состояние ячейки и хозяина. Сейчас светились лишь немногие. Большинство обитателей корабля уже покинули его.

* * *

После того как они, не узнав, по сути, ничего, облетели Линзу, среди экипажа воцарилось уныние. Но оно быстро рассеялось, едва было решено приступить к второй задаче экспедиции – заселению нового мира. Звезд здесь хватало и найти подходящую, с кислородной планетой, не составило труда. До нее было всего двенадцать световых дней, – четыре месяца полета. Планета не имела разумных хозяев и внешне очень походила на Файау. Может быть поэтому Анмай не захотел посетить её.

Сама высадка прошла за рекордно короткий срок, – четверо суток. За это время они высадили почти восемьдесят миллионов файа, – а ведь на каждого приходилось тридцать тонн груза: самосборных домов, пищи и всевозможных машин, которые должны были построить всё, что составляет цивилизацию. У колонистов было также четыре малых установки Эвергет, таких же, как стоявшая на Товии и предназначенных, скорее, для связи, – слишком слабых для эффективной защиты. Теперь в Файау стало на один мир больше. А Астрофайра выполнила свой долг и может возвращаться, – так и не узнав главного.

* * *

Хотя с момента расставания прошла лишь неделя, на борту вновь воцарилось уныние. Чем более восхищенные сообщения приходили с новой планеты, тем тяжелее становилось на душе у оставшихся. Раскрыть загадку Линзы они могли, лишь попав внутрь, – а это оказалось невозможно. Впрочем...