Текст книги "Считай звёзды (СИ)"
Автор книги: Paprika Fox
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 98 страниц)
Смотрю на парня, который с неприятно знакомой надменностью смотрит в ответ, пока Лиллиан целует моего отца в губы.
О’Брайен.
Полный пиз… Привет.
========== Глава 1 ==========
Лиллиан Дельвуд. Дилан О’Брайен. Лиллиан Дельвуд. Дилан О’Брайен.
Дельвуд. О’Брайен.
Каким раком у них разные фамилии? Если бы женщина носила фамилию парня, то я уже бы забила тревогу года три назад, но узнаю об этом сейчас, когда отношения взрослых сладким образом упрочнились. У Лиллиан девичья фамилия? Почему? После развода сменила? Если бы меня связывали родственные узы с таким, как Дилан, я бы тоже не была против смены фамилии. И имени. И места жительства.
Морально готовилась к любым проблемам, даже расписала их на листочке, чтобы быть во всеоружии, но такого поворота событий не ожидала вовсе. Отец никогда не заикался, что у Лиллиан есть сын, тем более что он – мой одноклассник, а это очень даже весомая информация, как мне кажется, которая может повлиять на ситуацию. Почему ни Лиллиан, ни отец не напряглись рассказать мне? Это совершенно безответственно.
Пытаюсь улыбаться, поддерживать разговор за столом, но не могу воздержаться от постоянного надзора за парнем, который сидит напротив с мамой, ковыряя листья салата вилкой. Я его знаю. Знаю его повадки, знаю, на что этот человек способен, поэтому сижу, как на иголках, боясь, что парень откроет рот. Хорошо знакома с его умением одной фразой поставить всех в неловкое положение. Самой в горло ничего не лезет, а ведь отец даже не сообщил ту «особую» новость, касающуюся Лиллиан, и это пугает. Нет, стоп. Я обещала поддержать его, он просил меня о помощи, и что-то мне подсказывает, что мужчина хорошо знаком с характером О’Брайена, поэтому боится, что «особый» вечер будет испорчен. Но, несмотря на это, отец держится очень уверенно, улыбаясь, даже пытаясь вывести парня на разговор, чтобы он присоединился к общей беседе, а я продолжаю молиться о его молчании, постоянно поглядывая на настенные часы, словно от моего напряженного взгляда стрелка заскользит куда быстрее, тем самым спася меня от этого вечера.
Медленно пережевываю салат, изучая то, с какой искренней улыбкой, но с тревогой в карих глазах женщина обращается к сыну, и вдруг вспоминаю слова отца о том, что это важный вечер для Лиллиан. Боже, в моей голове полное месиво, даже боль в висках усиливается, но мне стоит игнорировать свой внутренний дискомфорт, так как… Выдыхаю, но тихо, чтобы не привлечь внимания.
Я должна поддержать отца. Чего не сделаешь для дорогих людей. Не позволю этому типу испортить мне вечер и настроение.
– Очень вкусно, – Лиллиан с удовольствием кушает рыбу, не уставая хвалить её, поэтому натягиваю улыбку:
– Спасибо. Первый раз готовила подобное, – смотрю на отца. – Он больше по куриной части.
Женщина улыбается, кивая головой, словно говоря, что хорошо знакома с этим. Она смотрит на мужчину, который улыбается ей, а я вновь стреляю вниманием на парня, что за весь вечер не сунул в рот ничего, кроме немного отпитой воды из кружки, хотя мне пришлось предложить ему иные горячие напитки.
Начинаю активно жевать овощи, поглядывая на Лиллиан, радуясь, что она хорошо проводит время: улыбается, много говорит, даже умение отца трепать языком на её фоне меркнет. Ладно, мне остается только выдохнуть и принять реальность. Перевожу внимание на мужчину, замечая, как его губы растягиваются, а смущение читается в глазах, которые он опускает, пока отвечает женщине, и я улыбаюсь. Невольно, тепло. В груди становится так спокойно, ведь приятно видеть, как близкий человек, которого на протяжении стольких лет было трудно заставить кушать, пить, выходить из комнаты, теперь сидит и открыто смеется. В такие моменты понимаешь, насколько плевать на обстоятельства. О’Брайен – мелкая проблема, о которой можно вовсе позабыть, и я смогу перестать думать о нем, волноваться, что он выдаст нечто отвратительное не в самый подходящий момент. Боже, я ведь просто могу «быть милой», сдержанно милой, может, у меня еще выйдет держать парня на психологическом расстоянии? Знаете, как говорят, доброта располагает любых людей. Может… Мне стоит попробовать, ну… Не то чтобы с добротой относиться к этому типу, а делать вид, словно ничего плохого между нами нет? Возможно, это поможет. В крайнем случае, могу без сомнения тупо прекратить думать о его существовании. Прямо сейчас, например. Я кушаю салат, поддерживаю беседу о любимом Лиллиан минимализме и вообще не думаю о Дилане. Он на удивление тихий, так что забыть о его присутствии рядом не тру…
– Вы ведь с Диланом одноклассники? – отец берет кружку, поднося к губам, и я всячески игнорирую желание фыркнуть, а поддерживаю режим «глупой улыбки» на лице:
– Эм, да, – коротко отвечаю, сунув себе в рот больше листьев салата, чтобы мужчина не заставил меня говорить дальше. Стоп. Он знал, что мы одноклассники, выходит… Пф, бред какой-то. Еле проглатываю еду, когда в голове созревает странная мысль, о которой я раньше не задумывалась, но:
– Вы ведь… – перебиваю разговор взрослых, натянуто улыбаясь. – Познакомились на собрании, верно? – вижу, как они перебрасываются взглядами, немного заерзав на стульях, но улыбки сохраняют на лицах, так что происходящее напоминает мне театральную постановку.
– Да, – Лиллиан откашливается. – На родительском собрании.
Моргаю, указывая на отца вилкой, и кое-как сдерживаю неприятный смешок, заменив его удивленным:
– Вау, – пускаю смешок. – А я всё это время думала, что собрание было, ну, там, на выставке, – пожимаю плечами, начав слишком нервно перемешивать салат, опустив на него взгляд. – Такие, конвенции, о которых вы часто рассказывали, – смеюсь, ведь они смеются, и да, мне бы очень хотелось разрешить себе так хмуриться, как это делает О’Брайен, смотря на всех нас, как на идиотов.
– Ты была в пятом классе, – отец рассказывает мне, а я лишь напряженно жую салат, без конца сую его листья в рот, набивая щеки, и в итоге вовсе кладу вилку в тарелку, поставив локти на стол, а ладони сцепив в замок. С улыбкой, скрывающей раздражения из-за своей слепоты, смотрю на взрослых, еле глотая еду:
– А когда всё, ну, – не могу выражаться правильно, мысли разбросаны по сознанию, и этот хаос мешает собраться. – Когда ваши отношения стали серьезнее?
– Приблизительно четыре года назад, – Лиллиан вспоминает с теплой улыбкой. – Твой отец впервые предложил «перейти на новый уровень», – показывает кавычки пальцами, слегка закатив глаза, и я бы посмеялась с этого, но не в данной ситуации.
И я не желаю останавливать свой процесс мышления, так как одна из неприятных догадок требует подтверждения:
– То есть я была в классе седьмом, верно? – улыбаюсь, начав потирать влажные ладони.
– Примерно, – отец не понимает, поэтому так спокоен. Он явно не хочет продолжать этот разговор, поэтому возвращается к старой, касающейся новой работы одного из друзей, которая так понравилась Лиллиан. Они оба даже не подозревают, насколько важной эта информация была бы для меня эти четыре года назад, ведь, черт, я догадываюсь. О’Брайен и шайка остальных упырей не замечали меня и моих друзей около двух лет, а потом резко привязались, как пиявки, высасывая все силы во время учебных часов, да и после занятий, если нам «счастливилось» встретить их вне стен школы. Четыре года назад мой отец и Лиллиан стали «ближе». Четыре года назад О’Брайен внезапно начал играть на нервах. Кулаком касаюсь губ, хмуро уставившись на парня, который всё еще переворачивает листья салата с таким видом, будто перед ним разложены человеческие кишки.
Выходит, он знал? Это многое объясняет, особенно то, с каким удовольствием он толкает меня капотом машины по велику, пока я спокойно жду зеленый свет на дороге. Или то, сколько клочков волос он выдернул еще в конце седьмого класса. Или постоянные подножки в коридоре, или неслучайные задевания локтем на физкультуре, или его излюбленное выливание таза с водой с подоконника на нас с друзьями, пока мы подметаем дорожку под окнами школы, или резкое открытие дверей, бьющих мне по лицу, или закрывающихся передо мной. Или частое приклеивание жвачек к волосам, из-за чего вынуждена собирать свои волосы, чтобы сберечь от нежелательной короткой стрижки. Или еще множество якобы безобидных махинаций по отношению ко мне, которые характеризуют его, как самого обычного задиру, а, оказывается, проблема куда глубже. Но, господи, нам ведь не пять лет, мне всё равно не понять, какие цели он преследует? Да, быть может, он по-детски обижен из-за развала семьи и винит в этом меня и моего отца, но это бессмысленно. Нет, правда, он же не ребенок.
Парень царапает дно тарелки вилкой, сдержанно вздыхая, когда его мать громко смеется. Хотя, о чем это я. Его поведение как раз характеризует его, как отсталого придурка. В любом случае, теперь мне еще больше плевать.
Мужчина начинает разливать вино себе и женщине, а та поглядывает на сына, как-то обеспокоенно улыбаясь:
– Может, у тебя найдется что-то для них? – кладет свои ладони на край стола. – Они уже взрослые.
Отец бросает на меня взгляд. Нет, я не пью, но, да, Боже, прямо сейчас заполни мою кружку с кроликами алкоголем, чтобы мне было проще уложить информацию в своей больной от простуды голове.
– У нас есть не такое спиртное, – мужчина с сомнением косится на женщину, которая кивает, так же считая, что нам стоит дать что-то полегче, поэтому мужчина ставит бутылку на стол:
– Сейчас принесу, – встает, а Лиллиан торопится за ним, шепча неловко:
– Мне в уборную, – отец только улыбается в ответ, положив ладонь ей на спину, после чего они выходят, оставляя меня наедине с собачьим дерьмом. Кхм, простите, с Диланом. Думаю, можно называть его просто Дилан.
Начинаю нервно ерзать на каком-то холодном стуле, невольно, совсем невольно складываю руки на груди, замечая, как тяжело находиться в тишине с человеком, которого мысленно молю держать рот закрытым. Вот тебе новость: я не могу терпеть, когда он говорит, а так же точно не выживу с ним в тишине. И мне бы очень хотелось развалиться на молекулы и частицы, чтобы раствориться в воздухе и уплыть к черту отсюда, но с таким же желанием мне хочется получить подтверждение своим мыслям. Именно поэтому набираю кислорода в легкие, растягивая грудную клетку, чтобы выдавить из себя достаточно равнодушный вопрос. Но рвение сбивается, когда парень шевелится, привстав со стула, и не трудно догадаться, к чему он тянется рукой. Берет бутылку вина, поднося к губам, и я закатываю глаза с раздражением, слушая, какие большие глотки он делает. Искоса наблюдаю за движением кадыка на шее, только сейчас посчитав странным то, что парень так и не снял кофту. На улице плюс двадцать, на кухне довольно тепло. Он там сжариться решил? Или это просто еще одно подтверждение тому, что этот тип точно поднялся ко мне из пекла Ада. Последняя догадка мне нравится.
– Так… – будь милой и доброй. Люди к тебе потянутся. Парень морщится, громко поставив бутылку на место, и садится обратно, раскинув ноги под столом. Вот оно. Он занимает естественную для его характера позу, свободную, наглую, теперь уже не пялится в тарелку, открыто смотря мне в глаза. А для кого был тот спектакль «Робкий парниша»? Для Лиллиан? В данный момент он точно является самим собой. Одного этого взгляда достаточно. Ничего не происходит, а он уже смотрит с насмешкой, готовясь словесно атаковать, поэтому беру себя в руки, не давая ему возможности заговорить первым:
– Так, ты знал? – одну руку опускаю, начав стучать пальцами по своему колену. Внимательно, довольно серьезно смотрю на парня, в глазах которого довольно пляшут черти. И почему-то уверена, что раздражен он так же сильно, как и я, просто скрывает за сжатыми губами.
Мне не нравится такое молчание, пробирающее до костей. Ничего толком не происходит, но я чувствую с его стороны неприятное, тянущее напряжение.
Будь доброй и милой.
– Поэтому ты начал меня доставать? – щурю веки, еле пуская смешок, ведь это крайне нелепо. – Глупо, как будто в этом есть моя вина и…
Кусочек огурца летит мне в щеку, заставив вздрогнуть. Взглядом цепляюсь за парня, приоткрыв с возмущением рот, так как не верю, что он реально сделал это. Смотрит на меня, стуча пальцами по краю тарелки. Не могу. Просто не могу принять тот факт, что его поведение…
Бросает лук мне в лицо, чем вынуждает прикрыть веки, кое-как выдохнув из себя злость:
– Слушай, они – взрослые. И им решать… – затыкаюсь, когда получаю в нос мятым листом салата. Моргаю, терплю. Будь милой, Райли. Сжимаю губы. Но процеживаю уже без фальшивой доброты:
– Мы же тоже уже взрослые и должны… – получаю в нос кусочком перца. Напряженно дышу, уставившись в упор на О’Брайена. Вижу, как уголок его губ поднимается, продемонстрировав мне до жути знакомую ухмылку, которая будет мне еще лет пять после окончания школы сниться.
Вдох. Выдох. Будь милой.
– Послушай… – только открываю рот, как он бросает в меня очередной кусочек лука. До дрожи в пальцах сводит конечности от раздражения и возмущения, что сейчас кипят внутри моего организма, сводя все мое существо с ума. Терпение. Вдох. Выдох. Будь милой. О’Брайен спиной прижимается к спинке стула, занимая расслабленную позицию, отрывает кусочек салата, сминая пальцами, и мне удается выдавить короткое: «Хватит», – прежде чем получаю по лбу овощем, сорвавшись:
– Да что с тобой не так?! – вскакиваю, хлопнув ладонями по столу, но вся агрессия буквально за мгновение превращается в жалкий испуг, толкающий меня назад, ведь парень с выражением угрозы на лице резко встает, так же ударив по столу, но громче, сильнее меня. И теперь он не ухмыляется. Теперь вижу его настоящие эмоции. Злость. Раздражение. Агрессия.
Иногда я забываю, на что он способен.
Тяжело дышу носом, напряженно держа руки вдоль тела. Сглатываю, не сводя своего взгляда – единственное, что еще может выражать не жалкий страх, а именно готовность ответить ударом на удар. Хотя не нужно подтверждений и доказательств тому, что этот тип сломает меня одним ударом.
Еле контролирую слабую дрожь в коленках, пока шепчу злое и напуганное:
– Пошел ты, – тихо, с надеждой, что не услышит, и быстрым, тяжелым шагом направляюсь к двери, чтобы покинуть кухню. К черту. Отец должен был меня предупредить. Поставить в известность раньше, тогда я бы сказала, что это за человек и какие нелегкие, недружеские (мягко сказано) у нас отношения. Почему отец не посчитал важным предупредить? Почему не подумал обо мне? Я не люблю злиться на него, но, черт, чувствую себя преданной. Словно жила эти три года с розовыми очками. Я расстроена. Разочарована.
Хочу толкнуть дверь, но та распахивается первой, и на меня смотрит отец, за спиной которой стоит Лиллиан. Мне приходится выдохнуть, чтобы с трудом принять расслабленное выражение лица.
– Куда ты? – отец немного хмурится, проходя на кухню с бутылкой. Оглядывается на меня. Потираю вспотевшие ладони о ткань джинсов, немного растерянно оглядываюсь на дверь, пока женщина проходит к столу, занимая свое место.
– Я вспомнила, что… Не сделала кое-что… – начинаю мямлить, но какое дело? Отец вряд ли обрабатывает в голове мои слова, он просто поднимает ладонь, таким жестом прося помолчать:
– Слушай, мы ведь даже не рассказали о своей идее, – улыбается, кивая на мой стул. – Сядь, – просит. Переминаюсь с ноги на ногу, кинув острый взгляд на парня, который сидит спокойно, будто ничего и не произошло. Ковыряет салат, переворачивая зеленые листья вилкой.
– Райли, – отец уже давит, но еще спокойным тоном, но подобного вполне достаточно, чтобы я вернула на лицо улыбку, вернувшись за обеденный стол. Сажусь, держу голову гордо поднятой, стараюсь не смотреть на О’Брайена, который вновь вернул себе режим «тихого парниши».
– Так… – Отец разливает нам вино, но содержание спиртного в нем ниже, чем в том, которое глотал Дилан. Переглядывается с Лиллиан:
– Мы подумали, что… – нет, нет, нет. Всё, что угодно, только не это. Я вспоминаю всех Богов, даже египетских, пока молюсь о снисхождении. Кажется, даже парень сильнее сжимает свою вилку, ожидая слов мужчины, что поглядывает на его мать:
– Райли, – непроизвольно вздрагиваю, взглянув на него с улыбкой:
– М? – мычу.
– Помнишь наш домик на озере? – он улыбается, а я вопросительно хлопаю ресницами, с опаской кивнув головой:
– Да, конечно.
– Я подумал, что было бы здорово показать его Лиллиан, – серьезно? Я тут уже намечаю, где выкопать себе могилу в саду, а они просто хотят съездить и отдохнуть на озеро? Даже Дилан еле выдыхает, подняв брови во время большого глотка алкоголя.
– Д-да, – киваю, – здорово.
– И мы хотели бы устроить общие выходные, – мужчина поглядывает на парня. – То есть поехать всем вместе, – что? – Думаю, будет неплохо. Поближе познакомимся, – да, мне ясно его желание сблизиться с Лиллиан и Диланом, но понимаю еще пригласить в НАШ дом одну женщину, но звать парня, которого толком не знаешь, это… Это неправильно. И, если быть честной, мне не нравится идея вообще впускать кого-то в домик у озера. Это ведь… Домик мамы, и мы должны были поехать туда все вместе, когда она вернется, так что…
Отец нежно сжимает ладонь Лиллиан, и та широко ему улыбается, радуясь, что мужчина всеми силами старается сблизить наши семьи. И мне приходится выдохнуть. В который раз отодвинуть свои желания в сторону, ведь… Им так хорошо. Я обещала поддержать отца. Я свое слово держу.
– Круто, – пожимаю плечами, а мысленно кричу о том, что не желаю никого видеть, даже Лиллиан, в доме матери. – Когда? – невозмутимо мешаю салат, еле заставив себя сунуть его в рот, чтобы казаться непринужденной. – На следующих выходных? – два дня. Одна ночь. Я могу потерпеть, тем более, сомневаюсь, что Дилан будет «за».
– Нет, на неделю.
Давлюсь. Сдерживаю кашель, вновь взглянув на отца с мычанием:
– М, стоп, у меня учеба, – тут же нахожу отмазку, причем, важную, но мужчина хмурит густые брови:
– Ты хорошо учишься, не думаю, что пропустишь многое, – одна из черт его характера. Если он чего-то хочет, если уже построил планы, то не примет отказа. Сразу начнет раздражаться, поэтому избегаю ухудшения его настроения, еле растянув губы. И сейчас мне дается это куда труднее, чем до этого:
– Ну… Думаю, если Агнесс будет кидать конспекты, то… – вожу вилкой по тарелке, ненадолго опустив взгляд. – Неплохая идея съездить, – вздыхаю, бросив взгляд на соединенные ладони взрослых. Столько нежности в их улыбках и взглядах, и не могу противиться желанию помочь им, только поэтому сдаюсь, морально оставляя свое мнение в глубинах сознания.
– Ты хочешь, чтобы я поехал? – слышали бы вы, сколько удивления в голосе этого парня. Он смотрит на мать, слегка сощурив веки. Так поражен этой мысли, что даже сдерживает смешок, ведь эта его догадка кажется настолько нелепа, но, мне кажется, тут и без повторения ясно, что Лиллиан только за его присутствие. Она улыбается, кивая:
– Конечно, – они такие разные. В глазах женщины столько добра, теплоты, а с какой заботой она гладит его по темным волосам, даже завидно, что у него такая мать.
Дергаю головой, хмурясь, и беру кружку с кроликами, поднося к губам. Что за глупые мысли?
– Там круто, – отец вступает, находя возможность поговорить с парнем. – Тебе точно понравится, – указывает вилкой на меня. – Райли знает, где обычно зависает молодежь в тех местах.
– Пап, – откашливаюсь, делая глоток вина.
– Что? Ты часто ведь ходишь в бары там, – на самом деле, нет… Но говорю отцу, чтобы он не особо переживал о том, где я пропадаю столько времени.
– Мы думаем выехать завтра, – мужчина ставит бокал, вздохнув, и мне нравится его расслабленный вид, будто здесь находимся только мы втроем, без парня.
– Чтобы вернуться на следующих выходных, – продолжает объяснять, пока Лиллиан поправляет немного мятую белую футболку под кофтой Дилана, а тот морщится, убирая её руку от себя.
– Так, что думаешь? – Боже, я вижу, как ей хочется, чтобы сын поехал с нами, но не могу принять без возражения её желание, поэтому мысленно прошу О’Брайена отказаться. Зачем ему это? Он не особо рад тому, что его мать встречается с моим отцом, поэтому просто откажись. И всё. Мне будет легче перенести бессмысленный уикенд на озере.
Дилан опускает взгляд на свою кружку, стучит по её поверхности пальцами, и да, никому не подвластно видеть то, что улавливаю я. Парень еле сдерживает неприятную ухмылку, после чего поднимает голову, ладонью потерев затылок:
– Всё, что угодно, только не школа, – знаю эту его улыбку. Нечеловечески неприятную, но необходимую для Лиллиан, которая не скрывает своей радости, блестящими глазами взглянув на отца, который один раз с хлопком соединяет свои ладони, поставив локти на стол:
– Тогда, – мельком смотрит на меня. – Завтра выезжаем, – он очень доволен тем, что всё разворачивается так, как он хочет.
Взрослые с улыбками принимаются за начатую еду, при этом обсуждая время поездки, необходимые вещи, а я напряженно смотрю на парня, который, впервые за вечер, сует вилку салата в рот. Называйте меня параноиком, плевать, я знаю, что этот тип замышляет что-то неприятное. Зачем ему в ином случае ехать с нами? Вряд ли только из-за матери.
Хорошо, никто не слышит, как скрипят во рту мои сжатые зубы. Удается усмирить внешнее проявление негатива, скрыть за активным пережевыванием салата.
Помни, это нужно твоему отцу. Это нужно Лиллиан.
А тебе? Что тебе нужно, Райли?
Мне нужен хотя бы один выходной день, который проведу с матерью. Со своей мамой, а не с девушкой отца, даже если она хороший человек. Я заслуживаю немного времени с близким, которого не видела уже… Давно. Очень давно. Мне нужен домик у озера с мамой, а не… С ними.
Соберись.
– Вы ведь общаетесь в школе? – Лиллиан обращается ко мне, и я стараюсь ответить что-то внятное, чтобы не поставить ни её, ни себя в неловкое положение, поэтому бубню:
– Да так, – стреляю взглядом в парня, который, слава Богу, не собирается участвовать в беседе. – Перебрасываемся парой словечек, – очень неприятных, обычно выводящих меня из себя.
– Хорошо, – женщина правда выдыхает с облегчением. – Я боялась, что ситуация будет неловкая, но вы ведь – одноклассники, значит, должно быть легче в плане общения, – Лиллиан… Наивная вы. Отвечаю ей натянутой улыбкой, продолжив запихивать в рот салат, чтобы меня больше не пытались вывести на разговор.
Вся эта ситуация – одна большая проблема, но взрослые вряд ли поймут это, ведь пока живут в своем мире, полном нежных чувств и теплоты. Да, это своеобразный вид эгоизма, но их можно понять. Наверное.
Остаток вечера проходит спокойно. Разговоры, обсуждения книг, музыки и творчества в целом, но я в этом не участвую, больше не желая открывать рот и привлекать к себе внимание, так как слегка утеряла способность изображать на лице безмятежность. К счастью или беде, О’Брайен так же не проявляет свой сучий характер, оставаясь молчаливым до конца ужина.
Ближе к девяти часам молюсь, чтобы гости покинули мой дом, дав возможность наконец обсудить проблему с отцом. Мне хочется, чтобы он понял меня, понял мое нежелание, выслушал, может быть, поменял бы свое мнение, решение. Знаете, мы не часто остаемся наедине. Раньше, во время его депрессии, мы каждый день были бок о бок, несмотря на то, что он практически всё время сидел в комнате, иногда запирался, но эти три года… Мы словно отдалились. Я всё меньше ощущаю взаимопонимание между нами. Это немного озадачивает.
– До завтра, – отец целует Лиллиан в губы. Женщина отвечает, улыбаясь, и перешагивает порог, протянув руку сыну, чтобы тот помог ей спуститься с крыльца. Точно, у неё ведь проблемы с ногами. Стою возле кухни, сложив руки на груди, и вынуждаю себя улыбнуться, подняв ладонь, когда женщина прощается со мной. Не смотрю на Дилана.
Мужчина ждет, пока они сядут в машину парня, после чего провожает автомобиль взглядом, медленно закрыв дверь. Набираюсь сил, но от волнения потеют ладони, так что тру их друг о друга, переступая с одной ноги на другую:
– Пап, – нужно улыбаться, словно всё нормально. Мужчина мычит, оглядываясь, и шагает в мою сторону:
– Да? – входит на кухню, чтобы забрать бутылки и поставить в холодильник. Моргаю, обернувшись и зашагав за ним:
– Почему ты не сказал мне?
– О чем? – он что-то напевает под нос, почесав легкую щетину на подбородке. Ладонью ерошит темные волосы с проседью, пока проверяет, сколько вина осталось в бутылках.
– Не уточнил о родительском собрании. И… Не сказал, что встречаешься с мамой моего одноклассника, – опираюсь копчиком на край стола, чувствуя себя виноватой за то, сколько вопросов задаю. Знаю, странное ощущение вины, но по какой-то причине мне кажется, что я не имею права так допрашивать взрослого человека.
– А что? – он несет темные бутылки к белому холодильнику. – Какие-то проблемы? – не оглядывается, поэтому не может видеть, как я мнусь, качнув головой:
– Нет, просто, забавно выходит. Учишься с кем-то, а потом узнаешь, что, – нервно хлопаю ладонями по бедрам, – вас могут связать отношения родителей.
Отец ставит на полку алкоголь, закрыв дверцу, и оборачивается, как-то озадаченно хмуря брови:
– И? – тон меняется. И моя задача – предотвратить появления той самой недовольной морщинки на его лбу между бровями. Моргаю, собираясь только для того, чтобы выдавить с фальшивой простотой и явно ложным непринуждением:
– Ничего, – улыбаюсь, забавно морща личико, что вызывает улыбку на лице отца, который качает головой, ткнув пальцем мне в пухлую щечку:
– Ладно, соберись сегодня, – настаивает. – Уберешь, – окидывает взглядом стол, посуду, а впервые подмечаю, что эта фраза больше не звучит вопросительно, как раньше, поэтому, как только мужчина отворачивается, двинувшись в прихожую, моя улыбка медленно сползает с лица, оставив на нем только серьезную растерянность.
Когда моя помощь по дому стала обязанностью?
Неважно. Качаю головой, глубоко и устало вздохнув, поправляю хвостик из волос, первым делом решая переодеться, чтобы не испачкать одежду. Прижимаю холодные ладони к щекам, оглядывая помещение, и прикидываю, сколько здесь работы, какое количество времени она займет. Что ж, по крайней мере, сейчас я окончательно лишусь сил и лягу спать без возможности думать о своей тупиковой ситуации. Надо меньше тратить времени на мысли о Дилане. Верно, ведь пока я не знала о его родстве с Лиллиан, эта женщина только радовала, а теперь в сердце рождаются сомнения. Не хочу уподобляться парню и мешать счастью других людей. Я не эгоист. И не ребенок.
На часах почти одиннадцать вечера. Я обхожу весь дом, поливая растения, проверяю состояние цветов в саду, подвязав некоторые, чтобы им проще было держать большие разноцветные бутоны. Наш задний дворик небольшой, но из него мама сделала настоящий сад. Дикий виноград оброс весь забор, полез на крышу террасы, словно укутывая наш дом от реального мира. Я тоже внесла от себя: повесила гирлянды-звездочки, включая их на ночь, чтобы в любое время, когда в голову придет идея выйти и попить на свежем воздухе чаю, можно было ориентироваться в темноте.
Без сил после теплого душа заваливаюсь в комнату, выключая лампу на потолке, и зажигаю круглые китайские фонарики, висящие вдоль окна и стены. Они зеленые, белые, нежных цветов и оттенков. Расслабляет. Стоит не тратить время на лишнее брождение по комнате, а сразу лечь и вырубиться, но взгляд падает на вязанного зеленого кролика с длинными лапами. Вместо глаз пуговицы. Сидит на кровати, ожидая моего возращения. Вытираю влажные волосы, невольно тепло улыбаясь. Он принадлежит моей маме, точнее, она его связала, пока была беременна мною. С тех пор не помню, чтобы расставалась с ним. Тереблю кончики волос, задумчиво опуская взгляд, и подхожу к столу, сев в кресло. Открываю ноутбук – с заставки на меня смотрит женщина с каштановыми волосами и карими глазами. Она одета в майку и шорты, держит на руках девочку, трех лет. Улыбается. Мы на фоне озера. Последняя наша совместная фотография. Улыбаюсь, вдохнув больше кислорода в легкие, и открываю интернет, сразу переходя на закрепленную вкладку. Почта. Пальцы немного сводит от напряжения и переживания, но довольно уверенно начинаю набирать текст в окне сообщения.
«Привет! Мы завтра едем на», – стираю. Нервно перебираю воздух над клавиатурой, и вновь печатаю:
«Привет! Как твои дела? Скоро лето, не хочешь поехать с нами на озеро?» – хмурю брови, удаляя последние пару слов: «… со мной. Не хочешь со мной на озеро? Ты давно там не была. Я скучаю».
Долго сижу, изучая набранный текст. Коротко, но… Нет сил набирать большое количество фраз. Всё это уже было расписано и отправлено, вот только, мне кажется, что у мамы столько спама на почте, что она просто не замечает моих сообщений, от того не получаю ответ.
Отправить.
Нет. Сохранить черновик. И в итоге у меня сто тридцать семь черновых сообщений, которые вряд ли когда-нибудь дойдут до нужного человека. Прижимаю колено к груди, подбородком упираясь в чашечку, и обнимаю согнутую ногу руками, начав покачиваться в кресле. Надуваю щечки, не с грустью, но с усталостью от происходящего смотрю вниз.
Мне хочется на озеро. С мамой.
Сглатываю, осторожно закрыв крышку ноутбука, и с губ слетает тот самый тяжелый вздох, который сдерживала в глубинах больного горла на протяжении всего вечера. Подношу холодную ладонь к настольной лампе, недолго следя за мотыльком, что рвется к свету, обжигаясь, но продолжая свои действия. Он думает, что тепло обезопасит его, но оно только обожжет. Порой убеждения неправдивы. Я чувствую тепло от человека, который находится далеко от меня уже столько лет, и мне хотелось бы получить этот ожог. Получить хотя бы что-то от матери, а не томиться в ожидании, точно не зная, когда наступит мое время принимать тепло. Столько лет только и делаю, что отдаюсь полностью своему отцу, так как он – родной человек. И меня волнует его состояние. Но я не чувствую, что получаю ответ, что-то взамен, чтобы компенсировать отданное другому. То есть, словно я – пчелка, которая переносит пыльцу, но не получаю свой нектар.
Мой труд расценивается, как что-то обыденное и должное? Может, я просто накручиваю себя? Скорее всего, устала ведь. Надо принять витамины и лечь спать. Завтра трудный и немного странный день, требующий всей моей эмоциональной сосредоточенности.
Ложусь в кровать, взяв под руку кролика. Смотрю в потолок, на котором горят кислотно-зеленым изображения звезд.
Вдох. Выдох.
Будь доброй и относись к желаниям отца с пониманием.
***
За школой есть небольшой пруд. Вода в нем слишком холодная. Нет, я не настолько отчаянная, что в жаркий день решила искупаться. В тот первый раз Дилан О’Брайен столкнул меня с моста во время прогулки всем классом.
