Текст книги "Считай звёзды (СИ)"
Автор книги: Paprika Fox
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 98 страниц)
Каким образом нам удается так незаметно меняться ролями?
Приходится мысленно притихнуть, чтобы полностью подчинить себе дыхание. О’Брайен присаживается напротив меня на одно колено, в одной руке сжимает мамину тетрадь, внимательно изучая, пальцами другой начинает жестко менять положение моих рук. Сложно не заметить. Он серьезно относится к данному виду деятельности. Побоюсь предположить, что это просто его хобби. Может, игра на гитаре ассоциируется у него с чем-то? С отцом? Не знаю. Но лучше сосредоточиться. Не хочу ощущать на себе давление его злости из-за моего «насилия» над инструментом.
– Ты тупица, – Дилан явно выбирает выражения, стараясь цитировать мои слова, сказанные когда-то в его адрес. Стоит ли отмечать, что он оказывается очень нетерпеливым? Нет, не думаю. Это и без того ясно. Сколько раз я получила по рукам за то, что расстраиваю гитару? Не счесть. Тыльные стороны ладоней болят. Не жалуюсь на грубость. Здесь нет никакой дикой любви к мазохизму, всё дело в поведении О’Брайена. Знаю, как именно это прозвучит, даже моё сознание отрицает рождение столь нелепых мыслей, но мне… Мне почему-то приносит удовольствие наблюдение за «таким» Диланом. Нет, не тем, кто дает мне по рукам. Его поведение. Его серьезное выражение лица. Его неуместная строгость, будто он учит меня не игре на гитаре, а обезвреживать бомбы.
– Не так! – повышает голос, теперь вовсе сидит в позе йога на полу напротив меня. Терпеливо выношу его ругань, пытаясь выполнять поручения правильно, но каждый раз парень подмечает ошибки.
– Я делаю так, как ты говоришь, – сквозь зубы шепчу, нахмурив брови. Дилан готов ломать мои пальцы. У меня не выходит. Совсем. Кажется, мама подозревала о моей проблеме, поэтому учила меня играть на пианино.
О’Брайен опирается ладонями на край кровати по обе стороны от моих бедер, но не испытываю ни намека на смущение, ведь полностью посвящаю себя музыкальному инструменту. И аккордам, которые опять не выходит сыграть.
– Мои уши, – парень с безнадежностью выдыхает, опустив голову. С обидой и недовольством на саму себя опускаю руки, расстроено уставившись на свои колени, края которых Дилан касается лбом. Не желаю лишний раз смущаться контакту, но струны сжимаю, отводя глаза в сторону.
– Как ты вообще на пианино играешь? – О’Брайен выпрямляется, сутуля плечи, и трет опухшие веки, а я воспринимаю сказанное с большей обидой. Терпение подходит к концу. Он может нести любую чушь, задевая мои чувства, но пускай не смеет заикаться про моё любимое дело. Да, соглашусь, мне не хватает музыкального образования. Мною занималась только мама, а потом отец запретил мне как-либо проявлять себя в данном направлении творчества. Думаю, причина его резко негативного настроя именно в сложном расставании с матерью. Правда, до сих пор мне сложно дается осознание, почему их отношения касаются меня настолько сильно?
Так что трудно изолироваться от замечания, касающегося дела, к которому у меня лежит душа. Я не умею играть, не знаю основ и правил. Но разве это должно препятствовать желанию и стремлению? Везде мне ставят рамки. Каждый думает, что имеет право делать мне замечания и указывать на недостатки.
Люди порой огорчают меня.
Ухожу в мысли, поэтому не задумываюсь перед тем, как повторно провести по струнам пальцами, за что получаю гневное:
– Не так, – Дилан жестко начинает работать с моими пальцами, пытаясь заставить тех принять правильное положение, но я уже сижу без огня в груди. Желание отпадает. Вот таким образом посторонние люди вышибают из тебя уверенность в себе. Не нравится мне это.
Хмурю брови, разочарованно выдохнув:
– Ты серьезно относишься к этому, так? – утверждаю. Мне даже не нужен его ответ. Всё и без того ясно. О’Брайен искоса поглядывает на раскрытую тетрадь мамы, видимо, забывает аккорды. Но ему приходится обратить на меня внимание, поскольку спокойно, без резкости убираю инструмент с колен в сторону, уложив осторожно на кровати. Дилан поднимает голову. Смотрит на меня. Не смотрю в ответ, не справляясь с проявлением обиды, хорошо, что могу проглотить ком, оставшись менее безразличной внешне. Встаю с края, делая шаг в бок, обхожу парня, который поворачивает голову, молча следя за мной. Ощущаю его внимание, так что сомнений в наличии наблюдения с его сторону нет никаких.
Торможу у стола, собирая его учебник и тетрадь, а так же пишущий предмет. Укладываю аккуратно на край, мягко надавив ладонью на стопку:
– Забирай, на сегодня достаточно, – вот так, спокойно. Без скачков тона голоса.
Не оглядываюсь на него, пытаясь до конца скрывать свое огорчение. Сказать честно, больше разочарования испытываю к себе. Плевать на методы общения Дилана. Дело во мне. Я правда не имею никакого намека на наличие таланта к музыке. Думаю, мой отец запрещает мне играть не только потому, что сравнивает меня с мамой. Ему просто тяжко выносить вой пианино.
Выхожу из комнаты, радуясь тому, что О’Брайен так и не пытается что-либо сказать. Направляюсь в ванную. Мне нужно остыть. Знаю, как это звучит. В доме холодно, а я собираюсь забраться под прохладный душ. Но мне жарко. От негодования. Всегда неприятно, когда тебе пихают прямо в лицо правду, что таишь от себя, создавая подобие само-лжи. А Дилан прямолинеен. Вряд ли задумывается о последствиях своих слов и действий. Понятия не имею, плюс это или минус. Зато этот человек точно не солжет. Мне так кажется. Боже, как понять всю ситуацию между нами? Я зла и обижена. И в данном случае, речь веду совсем об ином. О том, что он сделал тогда. В конце лета. Я… Если честно, я не разберусь с этим. Злость. Обида. Одно вытекает из другого и наоборот. Но сейчас, учитывая отношения наших родителей, могу уверенно предположить, что испытываю радость и благодарность за то, как он поступил со мной. Скорее всего, Дилан уже знал про Лиллиан и моего отца. Или же у него были другие веские причины.
Ясно лишь то, что он выставил меня в самом ужасном свете перед самой собой, бросив давиться чувством отвращения и едким непониманием.
Выдыхаю, закрывая за собой дверь ванной комнаты, и плечом опираюсь на ледяную стену, наслаждаясь её мерзким холодом. Остываю.
Слишком много мыслей об этом типе в моей тяжелой голове.
***
В большинстве случаев, теплый душ расслабляет тело, позволяя и мысленно слегка передохнуть, но этот вечер и пара часов в горячей ванной сделали из О’Брайена настоящего неустойчивого паралитика, нервозно реагирующего на любой шум. И даже собственные мысли порождали тик. Постукивания пальцами по мрамору, покусывание губ до крови, беспощадное щипание кожи шеи. Обычно лицо красное, румяное после ванной, но сейчас Дилан видит лишь, как сильно и четко выражаются круги под глазами на бледной коже. Белки покраснели от напряжения. Что-то ненормальное бурлит в вечно ледяной крови, заставляющее его часто сглатывать.
Смотрит в зеркало. Стоит, немного покачиваясь от легкой вялости в ногах после долгого пребывания в воде. От физической тяжести тянет присесть на край ванной, но лишь опирается рукой на раковину, ладонью второй грубо проводя по усталому лицу. На экране телефона мерцают пропущенные звонки от Нейтана. Время позднее. Около часа ночи, и парень молится скорее оказаться в кровати, но хорошо осознает, что не сможет уснуть. Опять. Может, здесь где-то есть мини-бар Митчелла? Дилан выпьет и расслабится.
Что же его гложет так сильно? До дрожи в пальцах.
Сердце ноет при каждом вздохе, приходится делать аккуратные небольшие глотки кислорода. В чем его проблема? Конечно, да, О’Брайен числится нестерпимым придурком, но даже этот придурок иногда переживает. Один из лечащих врачей в больнице как-то сказал ему… После приема, будто невзначай.
«Старайся не испытывать сильных чувств. Как бы грубо не звучало, затолкай эмоции поглубже в свой задний проход. И жить станет проще».
Дилану было девять. И тогда ему не удалось распознать смысл сказанного, а теперь всё стало ясным, как чертов летний день. Тот самый. День в конце августа. Когда он впервые ощутил жар, что ни есть реальный эмоциональный скачок. Сколько ощущений, сколько мыслей, сколько давления. И всё было в нём. В человеке, который понятия не имел, что температура его тела способна подскочить настолько высоко.
Обеими руками давит на край мраморной раковины, немного согнувшись, чтобы лбом коснуться поверхности зеркала, и резко выпрямляется, уставившись на себя. В свои глаза. Карие, темные, холодные. Угрюмый тип, полный негативных мыслей. Кожа пропитана этим отрицательным настроем к окружающей действительности. Так, почему? Каким образом это произошло?
Почему она заметила его в тот день?
Хмуро морщит лицо, бросая полотенце на стиральную машинку, и хватает темную футболку, натягивая на влажное тело. Без желания видеть себя в зеркале, поворачивается к тому спиной, чтобы укрыться оставшейся кофтой. Рукава еле налезают на плечи. Ворошит темные волосы, разбрасывая капельки уже прохладной воды в стороны, и выходит в морозный коридор, невольно пожелав лечь спать прямо в ванной.
Пар выходит огромным облаком, растворяясь в темноте. Выключает свет, оставшись топтаться на пороге какое-то время, чтобы глаза привыкли к кромешному мраку, застывшему во всём доме наряду с холодом. Весна в этом году не щадит.
Начинает пускать пар изо рта на ладони, двинувшись медленным, тихим шагом вперед. Нет желания привлекать к себе лишнее внимание. Тем более, что-то ему подсказывает, девушка не просто так не покидала остаток дня свою комнату. Сидела в ожидании, что он закроется в комнате.
Обнимает себя одной рукой, ужасаясь такому морозу, и берется за ручку своей двери, уже предвкушая возможность закутаться в одеяло, которое вряд ли спасет его, но тихая мелодия останавливает процессы в его организме. Железная ручка обжигает пальцы, так что отпускает её, оборачиваясь. Кое-кто слишком неуверенно давит на клавиши музыкального инструмента. Дилану стоит поучиться контролировать свои внутренние позывы, но в данный момент времени он не способен, поэтому сует одну холодную ладонь в карман джинсов, пока приближается к двери комнаты Райли, надавив на поверхность той сжатым кулаком. Встает на пороге, спрятав уже обе руки в тепло, и тихо выдыхает, стерпев боль в груди.
Девушка смотрит на него, еле повернув голову. Пальцы замерли над клавишами. В помещении темно. Райли не шевелится, сидит, сутуло приспустив плечи, но странно спокойный взгляд опущен в пол. Ждёт его слов? Это верно, он ведь сам вошел, значит, с какой-то целью. Логично. Но Дилан продолжает молча исследовать комнату, редко возвращаясь зрительно к девушке. Она бы сохранила всеобщую тишину, но вечер дает знать о себе. Дает повод вновь чувствовать себя… Как?
Тяжело. Так почему бы Финчер не принять витамины? Ей станет гораздо легче.
Проблема в том, что подобные состояния не проявляют желания исчезнуть. Некоторые люди, находясь в апатичном расположении духа, не спешат помочь себе. Они утопают в грязи смутного сознания, позволяя самим себе без борьбы пойти ко дну.
Не то, чтобы Райли стремилась добить себя, но и не спешила потянуть руку к спасительной баночке, стоящей на краю рабочего стола.
– У тебя бывает такое… – она справляется с головной болью, направив взгляд обратно на клавиши. Выглядит не хмуро, но обеспокоенно. Наверное, зря заговаривает, но… Ей хочется поделиться. Даже если этот тип – последний, с кем она бы попыталась настроить контакт. Сейчас О’Брайен – единственный рядом. К сожалению.
Дилан медленно переводит внимание на девушку. Она ласково проводит пальцами по клавишам, но не давит, чтобы избежать их звука, рвущего мрак.
– Когда становится грустно. Внезапно, – голос немного надорван. Она плакала? Или в горле ещё стоит ком? В темноте не разобрать толком.
– Пока ты был в ванной, я спустилась, чтобы сделать себе чай, – моргает, скованно шепча. – И меня вдруг охватило сильное уныние, – часто сглатывает, словно во рту находится что-то, мешающее ей говорить.
– Тебе это знакомо? Вот так, неожиданно хватающая тебя грусть, печаль, я не знаю, – тараторит, сильнее сводя брови к переносице, а взгляд больше наполняется мрачностью. – Трудно объяснить то, чего сам не понимаешь, прости, – начинает жалеть, что вообще попыталась открыться.
И опять всем пространством овладевает тишина. Райли нежно давит на клавиши, морщась от кривого, неприятного звучания. Отвратно. Никаких способностей к музыке.
– Я всё детство играл на скрипке.
Янг перестает так активно моргать. Секунду пялится на клавиши, после поворачивает голову, уставившись на парня, который сжимает губы, скривившись от воспоминаний, вот только его неприятие отходит на второй план по значимости.
Губы Райли еле дрогают в улыбке. Она всеми силами пытается сдержаться, но выдает сбивчиво:
– Н-на скрипке? – не останавливает свое воображение, рисующее данную картину, и девушка шире улыбается, ладонью скрывая губы, но выражение лица всё ещё напоминает истеричное, болезненное, а ведь улыбка должна отражать именно светлые эмоции.
– Я считал, это круто, – Дилан сам не понимает, что несет, просто, ему всегда казалось, что ни одну проблему не решить, если штурмовать ею голову, поэтому он переводит тему, отвлекая девушку чем-то нелепым. Держит руки в карманах, подходя ближе к длинной мягкой «скамье», а Райли двигается в бок, чтобы дать парню присесть:
– Правда? – она старается не смеяться, чтобы не смутить его.
– Да, поэтому всё детство я херачил на скрипке, – садится на другой край, уже не пытаясь коснуться Райли коленом. – Как ты догадываешься, я был далеко не социально приспособленным.
– А сейчас ты приспособлен? – девушка хихикает, утирая мокрые веки, а Дилан издает фальшивый смех, кинув на неё взгляд:
– Тонко, крольчатина, тонко, – и вновь смотрит на клавиши, вздохнув, прежде чем продолжить:
– Мать ненавидела скрипку. Я играл ужасно, она только и делала, что вынуждала меня бросить этот инструмент, а мне почему-то казалось, что за скрипкой будущее музыки… – щурит веки, задавая вопрос самому себе. – Серьезно, что со мной было не так?
– Было? – Райли не удерживает, зажав рот ладонью, чтобы не смеяться в голос, но не выдерживает на себе такой полный сарказма взгляд О’Брайена.
– Я это к тому, что… – кивает на пианино. – Ты не безнадежный. Ты просто тупица, – цитирует слова Райли, заставив ту снова широко улыбнуться:
– Ну… – качает головой, опустив внимание на свои колени, по которым стучит пальцами. – Так… Значит, скрипка? – искоса поглядывает на Дилана.
– Я ведь пожалею, что сказал, да? – он выдыхает, начав ладонями тереть холодные щеки. Улыбка Янг медленно сходит с лица. Усталость. Может, всё-таки стоит принять витамины?
О’Брайен отворачивает голову, позволив молчанию немного поглавенствовать. Здорово, что Дилан может развязать себе язык, но длительностью его речи никогда не отличались, так что ему нужно перевести дух. Помолчать. Девушка, вроде, сама не против. Она опять начинает проводить пальцами по клавишам, но давит еле-еле, чтобы звук был тихим, дабы не вызвать раздражения.
Парень почему-то обращает особое внимание тому, как осторожно девушка касается инструмента. Эта аккуратность, она… Она имеет значение, если мыслить немного шире. Как правильно относиться к человеку, который даже с неодушевленным предметом ведет себя предельно нежно? Словно у пианино есть чувства, и Райли не хочет их задеть.
Настолько глупые мысли приходят в голову после полуночи. Нет, правда, Дилан сам поражается нелепости своего разума, но всё равно позволяет сопоставить отношение Янг к другим, как к отношению к самой себе. Как относиться к Райли Янг-Финчер? Дилан слепо проявляет пошлость, да, руки распускает, но имеет ли это нужный эффект? Как-то подобное не замечается. Что насчет иного подхода? Никак до него не дойдет, что понятие «тепла» немного обширнее, чем он себе представляет. Это не только секс. Кто ему это объяснит? Никто. Приходится догадываться самостоятельно.
Моргает, хмуря брови, ведь осознает, что уже минут пять, если не дольше, следит за движением пальцев девушки, которая начинает играть увереннее, постоянно сбиваясь, ведь плохо помнит ноты. Дилан даже не прислушивается к мелодии, ибо в голове только одно.
У неё красивые руки.
Да, пальцы не длинные, явно не для игры на клавишных, но наблюдение за деятельностью Райли завораживает.
В сердце кольнуло. Неприятно, болезненно, заставив О’Брайена отвести взгляд. Он поднимает его на уровень открытой шеи девушки, глупо надеясь, что смена поможет, но ситуация ухудшается. Слишком резко замечает бледную отметину на шее под ухом у Янг, поэтому не задумывается, интересуясь:
– Что это? – пальцами касается своего уха, намекая на расположение интересующего. Девушка прекращает играть, ладонью трогает свою отметину с бледной затянувшейся кожей, и довольно резко начинает поправлять волосы, отводя глаза:
– Так, ничего, – ожог, полученный в детстве. Пятно, напоминающее ей о важности соблюдения правил в доме, главой которого является отец. Себе Райли не часто признается в том, что смущается ожога, но старается скрывать его за волосами, поэтому и сейчас она поправляет локоны, дабы скрыть его. Подобное не красит.
Приступает к игре, но теперь давит жестко на клавиши, отчего мелодия звучит неприятнее, чем до этого. Дилан искоса следит за движениями её ладоней, замечая, как собственная нога начинает притоптывать в такт, так что приостанавливает себя, вновь обратив взор на уже скрытую под волосами шею Финчер. Его пальцы нервно стучат по коленям, по какой-то причине давление возвращает дискомфорт в тело.
Может, не стоит?
Иной подход.
Вытирает ледяные ладони о колени.
Не стоит.
И противоречит себе. Рука предательски дергается в первый момент её поднятия, но дальше он тянет её уже без лишнего дрожания, но с прежней скованностью. Тихо глотает холодный воздух, пальцами касаясь темных прядей нерасчесанных волос. И Райли сильно давит на клавиши – звучание пианино растягивается, звуки нот медленно сходят на нет, исчезая в тишине, опять одолевающей присутствующих.
О’Брайен осторожно убирает пряди волос с плеча, морозом прикасаясь к теплой коже шеи. Райли даже не вздрагивает. Она с безразличным ожиданием уставилась на музыкальный инструмент, пока парень нервничал, прижав ладонь к её затылку, а большим пальцем провел по ожогу. Чувствуется неестественная для её кожи рыхлость.
Янг моргает, со спокойствием на лице поворачивает голову. Сначала немного, затем полностью. Первый взгляд, слегка потерянный обращен к его руке, второй на его лицо. Дилан сжимает зубы, избегая дрожи во рту. Его беспокоит то, как организм сразу же реагирует на тепло, даже такое легкое, неощутимое. Откуда в ней столько?
Признается, что боится устанавливать зрительный контакт с Райли, так что продолжает наблюдать за своими пальцами, которыми водит по отметине, ощущая намек на ноющую боль в сердце. Плохо.
– Ты в порядке? – Финчер решает отбросить смятение, обратив внимание на дрожь, появившуюся в его руке. Парень всё-таки смотрит на неё в ответ, выдав несобранность активным морганием. Дыхание желает участиться, но боль в груди мешает глотать необходимый объем кислорода. Несложно не заметить. Райли хмурит брови, сощурив веки, чтобы присмотреться к его лицу:
– Тебе тяжело дышать? – допускает ошибку, поддавшись немного вперед, с желанием расслышать дыхание, которое Дилану приходится придержать. Он глотает воду, сердито уставившись на её губы.
Не стоит.
Ладонь скользнула по шее к щеке, пальцы коснулись края её губ. Райли сильнее сводит брови, но не сердится. Она озадачена поведением парня. Никакой стабильности. Он либо полнейший кретин, либо… Либо кто-то. Не может охарактеризовать его в данный момент. Что он хочет? Какие цели преследует? Райли уверена в одном: она не позволит повториться той ошибке. Кого бы из себя не строил О’Брайен, он всё тот же. Он опустил её в грязь лицом. Янг-Финчер не настолько глупа. Дважды наступить на одни и те же грабли – полнейшая безответственность.
Больше не подпустит ближе.
А Дилан рассматривает в её глазах недоверие, перерастающее в сердитость. Он понимает – она ничего не чувствует, поэтому медленно убирает ладонь от её теплого лица до того, как девушка с неприятием дернет головой.
Парень знает причину такого поведения. Скорее всего, это его вина.
Кажется, натянутое молчание имело бы возможность поселиться в их разумах, но, наверное, к счастью, его рушит вибрация. Телефонный звонок. Дилан резко отворачивает голову, сунув ладони в карманы кофты, а Райли быстро встает с места, поворачиваясь к нему спиной. У обоих на лицах выражена сердитость, только вот девушка направляет её вместе с обидой на парня, а тот принимает, удваивая негатив внутри себя.
Янг подходит к кровати, схватив с неё телефон. Хотелось бы, чтобы звонок принадлежал отцу или Агнесс, но и Остин сойдет. Отвечает, поднося к уху:
– Привет, – обнимает себя, переминаясь с ноги на ногу. Слушает, что говорит друг, эхо от голоса которого хорошо различимо в тихом помещении.
О’Брайен осторожно поворачивает голову, с равнодушием уставившись в спину девушки, начавшей дергать листья высохшего растения, стоящего на тумбе:
– Уже пятница, точно… – вздыхает. – Да, всё в силе.
Дилан даже не хмурит брови, но лицо его меняет наклон, отчего взгляд становится пронзительно холодным. Исподлобья следит за разговором. Райли игнорирует мороз, вызывающий мурашки. Не оглядывается:
– Я приеду ближе к часу дня, давай, лучше позвоню. Мы договоримся на точное время, – покусывает губы, концентрируясь на голосе Остина, чтобы не сорваться на Дилана. Тот что-то фыркает, оставив ладони в карманах, встает, сутуло зашагав к порогу. Финчер слышит его шаги, не оборачивается:
– Да, мне гораздо лучше, – краем глаз изучает баночку таблеток, ощутив укол в груди. – Гораздо лучше, – произносит с легким комком, застрявшим в горле.
Щелчок. Оглядывается, не разобрав, что настолько сильно поражает. Дверь закрыта, и Дилан не хлопает ею, демонстрируя всю свою злость, он просто выходит, прикрывая. Совсем на него не похоже.
Райли опускает взгляд в пол, отгородившись от разговора с веселым Остином.
Невольно проснувшееся желание понять Дилана О’Брайена её терзает.
***
В салоне автомобиля пахнет резким одеколоном. Мужской запах врывается в ноздри, заставляя ощутить себя некомфортно. Заказать дорогое такси до станции было лучшим решением, исходя из погодных условий. Райли смотрит в окно. По стеклу колотит сильный весенний дождь. Черные тучи затягивают небо. Дорогу еле рассматривает взрослый водитель. Он включает радио, словно ощущая на себе всё напряжение, царящее между клиентами, которые внешне выглядят очень спокойно.
Дилан сидит рядом с таксистом, порой отвечая на его обыденные вопросы, но тех становится всё меньше, ведь парень дает понять, что не хочет говорить.
Райли сидит позади. Не сводит внимания с темноты леса. Пальцами дергает ткань своей кофты.
Хорошо, что тишину сопровождает голос ведущего новостей. Янг невольно улавливает его слова, хоть до этого вовсе не прислушивалась.
«…Ещё одна жертва была найдена этим утром в шесть часов на берегу…» – О’Брайен нагло и жестко жмет на кнопку, обрывая говорящего на полуслове. И наступает тишина. Полная.
========== Глава 20 ==========
Людей не выбирают
Единственное, чему благодарна Райли этим утром – солнце. Небо чистое, ярко-голубое. Морозный воздух стоит крепкой стеной, которую придется преодолеть, чтобы вырваться из стен дома. Легкая спешка сопровождается глотками горячего какао и веселым разговором по телефону. Притворная ли это улыбка? Затрудняется ответить даже сама девушка. Она не считает важным принимать вторую таблетку перед выходом, чувствует себя спокойно, ровно, без большего уклона на негатив. Если потребуется, улыбнется. Радость вызывает возможность прогулки. Столько времени не видеть друзей – тяжко. Пускай не совсем понимает некоторых из них, но на то они и зовутся близкими людьми. Они обязаны разобраться. Это план действий на сегодня.
Райли прижимает телефон к уху, поставив рюкзак на край кухонного стола, и проверяет наличие необходимых вещей. Не забывает прислушиваться к разговору и улыбаться, испытывая нетерпение перед встречей.
Друзей не выбирают.
– Всё успеем, – девушка выходит в коридор, встав напротив зеркала и повертевшись. Простенько выглядит, да и нет необходимости выделяться. Джинсы, легкая ветровка и свитер. Волосы собраны в полюбившийся пучок.
Сойдет.
– Ладно, мне пора выходить, – натягивает ремни рюкзака на плечи, вынув связку ключей из кармана, двинувшись к двери. – Успеем наговориться. Целая ночь впереди, – тихо прикрывает до щелчка.
Либо она не ощутила взгляд, либо специально проигнорировала его на себе, когда выпорхнула из дома. Неясно. Дилан стоит у края лестницы, держа холодные ладони в карманах джинсов. Без ярких эмоций изучает образовавшуюся вокруг пустоту. Слушает тишину. Как до охерения знакомо. Ни черта в его жизни не меняется. Год за годом идут, а он по-прежнему остается один в доме. Его мать развлекается. Ее новый ухажер развлекается. Даже сучка крольчатина не отстает от общей массы имбицилов.
А этот тип опять один. Уже смешно. В чем херов смысл? Его задевает отсутствие перемен? А кого нет? Существуя в определенной череде из серости, вольно невольно, но ждешь изменений в будущем. Каждый, наверное, представляет себе лучшую жизнь. А вот скоро… А вот лет через пять… А вот я в будущем… Ирония заключается в том, что перемены не наступят без труда.
В девять лет О’Брайен мечтал о том, какой его жизнь будет через десяток лет. Но остался тем же. Обыденность не изменилась. Он всё равно один, всё равно в тишине, наедине с собой.
Прекрасно, мать вашу.
Начинает медленно спускаться, с раздражением пропустив одну неправильную мысль.
Райли сказала, что у них еще целая ночь впереди.
У нее и Остина, верно?
***
Я являюсь поклонницей хипстерских заведений, напоминающих времена восьмидесятых, девяностых. Яркие неоновые лампочки на тонких проводах, музыка, давно канувшая в прошлое, запахи яблочных пирогов и прочей сдобной выпечки. Это кафе выполнено в разных кислотных цветах, но от этого не рождается ощущение темноты, тут довольно светло. С непривычки режет глаза. Летом нам с друзьями нравится сидеть на балконе второго этажа, сейчас он закрыт из-за холода. Скорее бы пришло тепло.
Толкаю стеклянные двери, тут же получив приветствие от проходящей мимо официантки, разносящей кофе, который разливают здесь бесплатно. Выходной день. Заведение забито людьми, особенно семьями, проводящими время вместе. Знаете, это кажется чем-то детским, но я скучаю по таким мероприятиям. Когда мы с отцом и мамой выбирались вместе в кафе, в парки, на площадки или в лес. Период, в процессе которого твоими самыми сильными волнениями являются вопросы о покупки родителями велосипеда. С годами свет уходит. По мере взросления реальность всё сильнее проявляет свою настоящую серую сущность, а проблема велосипеда заменяется на море обязанностей, скручивающих тебя. И взрослые без остановки твердят, что это нормально. Что жизнь на самом деле такая: сложная, полная работы. Будто от этих слов должно стать легче. Будто должно принести смирение, ведь все так живут.
Меня перспектива такого существования не устраивает. Но и идти против системы страшно из-за навязанных нравов и принципов «познавших вкус жизни» взрослых. Они уже изучили мир. Как мне с ними тягаться?
Никак. Так что молчу, оставляя все мысли и переживания в себе.
Прохожу в красивый зал, начав крутиться в поисках занятого Остином столика. Шумно. Смех детей, голоса взрослых. Чувствую сладкий аромат фруктового чая.
– Райли, – голос друга привлекает. Оглядываюсь, наконец замечая русого парня, сидящего за круглым столиком у окна, рассчитанного на двух людей. Поднимает ладонь, улыбается при этом не так широко, как обычно. Немного сдержано, и, кажется, догадываюсь, в чем причина его скованности. Надеюсь, он сам заговорит о своем волнении, не люблю вытаскивать насильно. Хотя с самого начала сомневалась, что мы действительно встретимся сегодня.
– Привет, – улыбка озаряет мое лицо. Подхожу к столику, занимая стул напротив:
– Сегодня много людей, – сажусь. – Давно ждёшь? – бросаю рюкзак на подоконник, без удивления уставившись на кружку горячего шоколада. Остин знает, что обычно заказываю.
– Я всё утро на ногах, так что… – даже голос звучит тяжело. Парень кладет руки на край стола, сутулясь и делая крупный вздох, подтверждая мою догадку о его несобранности и усталости.
– Мне не сложно посидеть и подождать, – улыбка и взгляд на свою кружку крепкого кофе. Уверена, он очень горький. Рассматриваю его мешки под серо-голубыми глазами, пальцами касаясь кружки. Мне совесть не позволит давить на него и выносить свои требования, пока он в таком расположении духа. Для начала требуется решить его проблему.
– Ты много болеешь в последнее время, – голос парня всегда звучит обеспокоенно, когда речь идет о заболеваниях. Если вы его хорошо знаете, то вас этот факт не удивит. Чрезмерное волнение о здоровье других подкреплено его личной проблемой.
– Ничего страшного, – тут же стараюсь успокоить его, улыбаясь и поднося кружку к губам. – Весна в этом году холодная. Часто болею именно в период смены погоды, – делаю глоток, получая неистовое наслаждение от сладости, так что морщусь, даже ногами задергав под столом. Эта привычка с детства:
– Вкусно, – по большей части веду себя подобным образом, чтобы улыбнулся Остин. Он выполняет желанное, но всё так же сдержанно. Сам к своему кофе не прикасается. Опять опускает глаза.
Всё, достаточно.
Мое выражение принимает серьезность, ставлю кружку на стол, сжав ее ладонями, и наблюдаю за шоколадной массой:
– Когда ты последний раз был у неё? – поднимаю взгляд, не поражаясь своему попаданию в точку. За эти года слишком хорошо изучила Остина.
Парень сразу сжимается, даже грубеет внешне, когда речь заходит о ней. Если бы на моем месте был Робб, он бы послал друга, но со мной пытается сдерживаться. Тем более, спрашиваю без укора в голосе, аккуратно.
Начинает нервно дергать пальцами, стуча по кружке, вновь вздох и томный выдох. Взгляд в стол, будто с виной. Так не пойдет. Молча делаю крупный глоток, не желая расставаться с горячим напитком, и громко ставлю его на поверхность стола, поднявшись со стула. Остин со смятением вскидывает голову, даже успевает сбивчиво шепнуть просьбу не уходить.
– Поехали к ней, – натягиваю ремни рюкзака, улыбаясь. – Как-то нехорошо. У неё же сегодня день рождения, – каждое слово произношу с осторожностью, заранее продумывая реакцию со стороны друга. Он секунды смотрит на меня, затем на кружки с напитками, но в итоге встает, лениво вынув из кармана связку ключей. Молчит. Понимаю. Не стану выводить его на разговор. Лишь слабо растягиваю губы, дав понять, что всё нормально, и беру его под руку, поведя через зал к дверям.
