Текст книги "Считай звёзды (СИ)"

Автор книги: Paprika Fox

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 98 страниц)

Еще секунда пустого надсмотра со стороны парня, полного раздражающей надменности. Знаю, что ему нравится ощущать себя «победителем», поэтому так долго наблюдает за моими попытками крепче ухватиться за причал. Достаточно для удовлетворения эго? Да, так что О’Брайен разворачивается, как ни в чем ни бывало, уходит на берег. Искоса слежу за ним, стиснув зубы, чтобы не обругать вслух. Постараюсь больше не падать настолько низко. Не опускаться до его уровня, а это тяжело, когда иной способ контакта не выходит.

Парень исчезает за дверью дома, моего дома, так что позволяю себе со страхом выдохнуть, прижавшись мокрым лбом к дереву. Успокаиваюсь, набираюсь сил, чтобы трясущиеся от стресса руки смогли поднять меня выше.

Зла моего на этого типа вряд ли хватит.

Без желания идти домой провалялась на траве около получаса. Бледное небо хоть и прячет от меня солнце, но дарит какое-то тепло, так что согреваюсь, вот только в момент сильного дуновения ветра вся скукоживаюсь, начав потирать плечи.

Проверяю состояние телефона. Экран вроде реагирует на прикосновения пальцев, может, ему удалось пережить купание? Надеюсь, через неделю не решит уйти на покой.

Думаю, взрослые уже проснулись, так что не успеваю выпить утренний чай в одиночестве, но от кружки горячего не откажусь. Встаю, босиком бредя к дому, и ушами уже улавливаю голоса Лиллиан и отца. Тяну на себя дверь, тут же проверив внешний вид в зеркале. Выгляжу так, будто просто вышла прогуляться после душа, хотя, если потрогать одежду, то тут же усомнишься в этом варианте объяснения. Ткань сырая и холодная. Хочу миновать кухню, но вспоминаю про осколки вазы, поэтому разворачиваюсь, меняя курс направления. Подхожу к порогу, наблюдая за тем, как Лиллиан раскладывает завтрак на тарелки, при этом не выглядит так, словно ей это тяжело, наоборот, как я понимаю, женщина довольно хозяйственная. Но вот отцу совсем не нравится видеть, как его любимая девушка «надрывается». Знаю, не хочет, чтобы она сбежала от него, посчитав, что мужчине нужна лишь домохозяйка.

Отец читает распечатки своей главы, ручкой правя ошибки или просто меняя некоторые предложения. Взглядом цепляется за меня, подняв брови, будто намекая на свое недовольство по поводу занятости Лиллиан, а женщина стоит у стола, разговаривая с Диланом. И тот ковыряет вилкой омлет, опуская взгляд, еле заметно улыбается, а после шепота матери поднимает глаза, уже шире растянув губы.

– Райли, садись, – Лиллиан довольно кивает на стол. – Меня наконец подпустили к плите, – смеется. Кажется, у неё всегда хорошее настроение. Приятно видеть такого позитивного человека, даже странно, что она – мать Дилана. Хотя, быть может, парень полностью пошел в отца, с которым я не знакома, но наличие синяков на теле женщины вполне четко характеризует его, как личность.

– Спасибо, – благодарю, делая медленные шаги к столу, пока взглядом ищу осколки. Ваза раскололась на две части, можно без труда склеить. В груди ускоряет биение сердце, но ему приходит успокоение, когда внимание останавливается на урне. Вижу части вазы, поэтому неаккуратно убираю влажные волосы за уши, приседая, и начинаю осторожно вынимать крупные осколки.

– Откуда это? – не знаю, как отец замечает, сижу ведь к нему спиной.

– Стояла в маминой комнате, – отвечаю, поднимаясь, когда все три осколка оказываются в руках.

– Выбрось, – мужчина перебирает листы с черновым вариантом текста, а я оглядываюсь, хмуря брови:

– Да нет, тут еще не всё так плохо, – изучаю части вазы. – Можно склеить.

– Это старое барахло, выбрось, – с терпением повторяет отец, но не могу даже подумать о том, чтобы выкинуть мамину любимую вещь, так что продолжаю защищаться:

– Это мамина, – знаю, что за оправдание не сойдет, но для меня это весомый аргумент. Для отца – вряд ли. Он не особо любит вещи, которые принадлежат маме, думаю, всё дело в тяжелом расставании. Но это не повод выкидывать что-то без её разрешения.

– Выбрось! – отец повышает голос, опустив скрепленные листы на стол. Я невольно сжимаю осколки, не морщась от острой боли. Лиллиан обеспокоенно сглатывает, потянувшись рукой через весь стол к мужчине:

– Митчелл… – шепчет с мольбой, но отец сердится из-за непослушания, отчего выражение его лица значительно меняется. Злость даже в кривых губах. Не может отдернуть руку женщины, поэтому резко встает, заставив меня в испуге отойти в противоположную от его намеченного пути сторону. Отец тяжело шагает в коридор, Лиллиан спешит за ним, желая сыну приятного аппетита, но Дилан так же поднимается, быстро направившись за взрослыми. Стою на месте, прижав к груди осколки. Хмурюсь, без желания последовав за всеми, но с кухни не выхожу, только выглядываю из-за двери, видя, как О’Брайен стоит у порога, не спускаясь на террасу. Смотрит за тем, что происходит на улице, и мне удается разглядеть спиной стоящего отца, который зло дергает плечами, разговаривая с Лиллиан, а та поглаживает его спину, с каким-то неясным для меня пониманием сжимает губы, кивая головой.

Неужели, расставание моих родителей было настолько ужасным?

Одежда тяжелая, но не спешу в ванную комнату, чтобы в очередной раз принять незапланированный душ. Сначала надо разобраться с вазой. От кашля усиливается боль в висках, утреннее плаванье не пойдет на «ура» для моего организма. Лоб горячий, даже не касаясь его пальцами, ощущаю жар под кожей. Встаю у столешницы, разложив на поверхности стеклянные кусочки, и тянусь к полкам, в поисках клея. Найти его удается быстро, хорошо, что с канцтоварами проблем в нашем доме нет, а вот с лекарствами, конечно, отдельная история.

Поднимаю глаза на небольшое зеркальце с расписными узорами, что висит над плитой, и оставляю клей, изучая свое больно красное лицо. Невооруженным взглядом видно, даже глаза какие-то туманные. Изо рта выходит жаркий пар. Пальцами убираю локоны волос за уши, немного отходя от дела, чтобы провести дыхательную процедуру. Глубокий вдох. Долгий выдох. Мне это помогает.

– Съешь ложку.

– Горько, мам.

Оглядываюсь на обеденный стол, ощутив, как сердце приятно сжимается, ускоряя течение крови в организме.

Кухня тонет в солнечных лучах раннего утра. Девушка сидит за столом, держит на коленях девочку с непослушными после душа волосами. Та трет сонные веки, всячески морщась и отказываясь принимать чайную ложку в рот, а мать смеется, уверяя:

– Мёд повышает иммунитет, а у тебя слабый организм, – пытается сунуть ложку в ротик, но дочка кривляется, ерзая на коленях:

– Горько! – визжит, вертя головой, отчего воздушные локоны скрывают личико. Девушка делает вид, что пробует мёд, и мычит от удовольствия:

– И вкусно, и полезно, – вновь пытается дать дочери, но та ни в какую.

– Какая ты непослушная девчонка! – девушка фальшиво ругается, отложив ложку, и начинает щекотать девочку, которая не может сопротивляться, поэтому её ворчание сменяется звонким верещанием, и мать пользуется моментом, успев сунуть ложку ей в рот.

– Фу! – кривляется, чмокая губами, языком облизывая их. – Фу!

Девушка смеется, и смех заполняет кухню, лишая помещение тишины.

Никого. Стол пустой. Стулья стоят неровно. Помещение, лишенное того самого солнечного света, ведь за окном еще облачно. Тишина. Уголки моих губ опускаются. Что-то знакомо сжимается в горле, перехватывая мое дыхание, но удается лишить себя горечи. Отгоняю мысли, возвращаясь к вазе. Надо занять себя делом. Не люблю, когда отец злится на меня, так что… Приготовлю им чай, они как-то не успели позавтракать из-за меня.

Контролирую мысли, не позволяя прошлому проникать в сознание, пока тело не совсем здорово. Размякла. Начинаю склеивать кусочки вазы, и, несмотря на полную сосредоточенность, напеваю губами, практически шепотом, мелодию. Не помню слов, но в голове сохранился сам мотив. Может, в её записях есть эта песня?

Мама пела её мне.

Отец вряд ли разрешит мне играть и, тем более, петь. Не сомневаюсь: всё связанное с музыкой напоминает про неудачные отношения с матерью, но меня злит ощущение, что мужчина винит во всём именно женщину, хотя в разладе виновны всегда двое. И я убеждена, что одной из причин развода было именно отсутствие непонимания. Творческие люди – сложные. И мои родители таковы. У меня непростой характер, но сожительство с отцом учит смирению. Порой мне кажется, что вот-вот сорвусь, но не на крик, а именно попрошу разговора с мужчиной. Мы не говорим по душам около… О чем это я? Не помню, чтобы мы вообще были эмоционально близки. Думаю, от этого «молчания», игнорирования чужого желания обсудить проблемы брак и развалился. Мама не выдержала «холодность» отца, отец не выдержал «эмоциональность» матери. Поскольку мне приходится жить с мужчиной, то пока не имею права препираться, ведь он оплачивает мои курсы, содержит меня. Но иногда так и хочется человеческого простого общения между отцом и дочерью.

Ваза выглядит хуже, но зато она целая и теперь продолжает стоять в моей комнате с завядшими розами внутри. Я не принимаю душ, лучше подожду до вечера, но одеваюсь теплее. Хорошо, что с собой взяла не только майки. Застегиваю молнию бежевой кофты, спускаюсь вниз по лестнице, чтобы выйти на задний дворик, подышать. Кстати, белье лучше собрать сейчас, вечером обещают дождь. Попробую попросить Лиллиан помочь с глажкой, не сомневаюсь, что она поможет. Обычно девушка сама является инициатором помощи, думаю, ей хочется сблизиться со мной так же сильно, как моему отцу с Диланом. Вот разница в том, что я даю почву для сближения, а вот парень… Не видела, чтобы они разговаривали с момента прибытия сюда. Честно, О’Брайена вообще почти не видно, он уходит утром, возвращается вечером. Гуляет в лесу? Что ж, чем меньше вертится рядом, тем лучше проходит мой день.

Подхожу к стеклянной двери, наблюдая за обстановкой на террасе: Лиллиан стоит у мольберта, рисуя деревья впереди участка, отец сидит в плетенном кресле с ноутбуком и работает над книгой. Хмурые брови. Сжатые губы. Он всё еще сердится?

Выдыхаю, недолго помявшись на пороге, и толкаю дверь, выходя на весеннюю прохладу. Мужчина лишь стреляет коротким взглядом, после которого вновь упирается глазами в экран, а женщина оглядывается, держа в одной руке кисточку, в другой палитру.

Улыбается, не отвлекаясь от рабочего процесса. Складываю руки на груди, проходя босой по деревянной поверхности, и останавливаюсь возле холста, изучая набросок:

– Красиво, – это правда. У Лиллиан талант. Лес и горы выглядят, как настоящие, хотя картина на этапе прорисовки.

– Хочешь, научу? – женщина предлагает. Уже давно пытается дать мне пару уроков, но это просто не моё, так что признаюсь:

– Мне как-то ближе музыка.

– Я так не думаю, – голос отца действует, как подзатыльник, причем не только я ощущаю моральный удар, но и Лиллиан, улыбка которой гаснет. Оглядываемся на мужчину в кресле, что начинает сильнее стучать пальцами по клавиатуре.

– Митчелл, – сдержанно шепчет женщина.

– Закрыли тему, – отец груб, обычно он старается не проявлять подобное при своей девушке. Женщина переводит взгляд на меня, читаю в нем сожаление, поэтому пожимаю плечами:

– Ничего, у меня всё равно особого таланта к музыке нет.

– Вообще нет, – отец шепчет, и я сглатываю, отводя глаза в сторону.

– Митчелл, – голос Лиллиан тверже, но мужчина не поддается её влиянию. Он поднимает голову, сердито взглянув на мой профиль, ведь не смотрю в ответ:

– Почему белье еще здесь? – всеми силами сдерживаю проявление недовольства во взгляде, иначе сейчас начнется: «Что за выражение? Тебя что-то не устраивает? Я тебя содержу», – не хочу опять это выслушивать. Каждый раз приходилось выслушивать его мнение по поводу моего увлечения. Что в этом удивительного? Моя мать имела к этому страсть, так что странного нет в том, что мне передалась тяга к музыке. С детства меня окружали музыкальные игрушки, было ясно, к чему лежит моя душа, так какого черта я каждый раз выслушиваю одно и то же? У меня нет таланта? А кто постоянно запрещает мне развиваться в этом направлении? Мои родители – творческие люди. И я чувствую себя каким-то отсталым человеком, потому что при наличии таких талантов рядом, сама ничего не умею. Будто моя жизнь крутится вокруг учебы и дома. Вот, почему отметки всегда на высоте. Мне просто больше нечем заниматься.

– Сегодня обещали дождь, так что разберись с бельем, – дает указание. Тихо выдыхаю обиду через нос, терпеливо кивнув головой:

– Хорошо.

– Не трать впустую время, займись чем-то полезным, – такое ощущение, что у мужчины нет границ. Он начинает давить и будет продолжать до тех пор, пока я сама не отойду подальше. Лиллиан громко вздыхает, качая головой, и движения её руки больше не плавные. Кисточка сильно давит на поверхность холста, резко вырисовывая линии.

По какой-то причине, поворачиваю голову, все-таки взглянув на отца. Тот смотрит на меня. Сердито. В ответ получает мое внешнее спокойствие. Опускаю руки вдоль тела, отворачиваюсь, тяжелым шагом спускаясь на влажную траву. В горах гремит. Небо в той стороне намного темнее.

Резкими движениями снимаю белье, бросая в оставленные под деревом корзины. Предполагаю, мне никто не поможет с глажкой.

***

Перед грозой наступает духота. Ни ветра, ни накрапывающего мелкого дождя, только замерший воздух, жаркий. Кажется, его вовсе нет, и дышать становится трудно. Гладить столько белья в такое время – тяжело, но Райли разбирается с двумя корзинками, после чего не выдерживает духоты, поспешив из гостиной на кухню, чтобы немного умыть лицо прохладной водой. И без того пробивает жар и пот, а тут еще приходится работать с утюгом. Девушка принимает мысль, что чертовски ненавидит глажку. Ладно еще готовка или мытье полов, но от вида огромных пододеяльников и простыней уже тошнит. К слову, чувство это оседает у основания горла, заставляя постоянно замирать с утюгом в руках и с опаской ждать, что вот-вот начнет давление толкать рвоту наружу. Подобного не происходит, отчего состояние становится еще невыносимее. Намного легче после очищения, а ходить с этой тяжестью в груди, сводящим с ума желудок, совсем не просто.

На кухне распахнуто окно, но ветра всё равно нет, так что толку от этого никакого. Райли проводит пальцами по горячему лбу, смахивая капли пота, и включает кран, окуная лицо в ладони, наполнив те водой. Немного легче, но дышать всё равно нечем. В кармане гремит баночка витаминов. Девушка громко дышит, чтобы ослабить чувство тошноты, и наливает в стакан водички. Лучше ничего не глотать, но витамины она примет. Вдруг поможет иммунитету?

«Фу! Горько, мам».

Девушка бросает взгляд на холодильник, пока выпивает еще немного воды из стакана, по которому стучит короткими ноготками. Опускает задумчивый взгляд, недолго находится без движений. Короткими шагами приближается к гремящему аппарату, открывает дверцу, выпустив на себя холод, что приятно обволакивает её влажное тело. Смотрит на продукты, изучая каждую полку, пока не находит прозрачную пластмассовую упаковку с темно-оранжевым густым содержанием. Стакан тихо ставит на столешницу, пока другой рукой берет мёд. Уже ощущает эту неприятную горечь на языке, но внешне остается равнодушно-усталой, пока отходит к столу, ногой закрыв дверцу. Рассматривает ярко-красную крышку, после чего открывает, взглядом изучая субстанцию внутри. Сладко-горьковатый аромат доносится до носа, заставив сморщиться.

«У тебя слабый иммунитет».

Сглатывает с неприятным чувством в горле. Вновь жжение, при котором стенки глотки неясным образом сжимаются, мешая глотать и дышать. Ощущение грусти, ностальгии оседает комком на сердце, и только по этой причине глаза начинают слезиться. Райли шмыгает носом, пока белки под веками краснеют, заливаясь соленой жидкостью.

Ей нехорошо.

Дыхание преследуется судорогой, дрожь в коленях возвращается, а пальцы вообще не способны держать чайную ложку, которую девушка опускает в мёд, немного зачерпнув.

«И вкусно, и полезно».

Тихо мычит, поднося ложку к дрожащим губам, не позволяет себе громко шмыгнуть. Теперь в горле болит не от простуды. Это иное ощущение, будто внутри пульсирующий вакуум, но Райли понимает, что на её эмоции болезненно реагирует щитовидная железа.

Горько. Не вкусно. Девушка морщится, сунув ложку мёда в рот, и сжимает её губами, прикрыв веки. Громко дышит.

За окном сверкает молния. Небо черное, как ночью. И после грома, что содрогает поверхность земли под ногами, наконец слышен вой резко ударившего со стороны окна ветра. И начинает моросить дождь. Сначала мелкий, затем сильнее и сильнее. Райли продолжает с судорогой глотать горькость, от которой щиплет в горле, смотрит в сторону окна, получая хоть какое-то наслаждение от прохлады. Хвойные деревья с тонкими стволами начинает качать из стороны в сторону. Капли дождя напоминают волны воды, обрушивающиеся на лес. Небо не затихает. Гром и молнии следуют друг за другом. Стены дома трещат, Райли может слышать, как на верхних этажах стучат оконные ставни. От такой бури мерцает лампочка, и девушка никак не реагирует, когда свет гаснет. Причем во всем доме. Это нормальная реакция на непогоду. Рубильник переключается, дабы избежать возможного возгорания.

И в темноте дышать куда спокойнее.

***

Четверг

Мне не сразу удается понять, что происходит. Голова тяжелая, а после сна так вообще отказывается воспринимать наличие мыслей внутри. Просто дайте мне вновь пропасть в мире грёз, ведь в состоянии сна намного легче переносить болезнь, к тому же очень часто он помогает мне выздороветь.

Уйти в сон далось с трудом, поэтому я крайне озадачена тем, что тяжелая рука выдергивает меня из него. Могу слышать, как капли уже спокойного дождя звонко колотят по железному подоконнику, слышу, как светлые шторы гоняет ветер, но всё еще не соображаю, что происходит.

– Райли, – голос отца?

Щелчок – и свет лампы на тумбе врезается в мои больные глаза, заставив жмуриться и тереть веки.

– Райли, – отец осторожно трясет меня за плечо, заставив оторвать голову от подушки и приподняться на локте. Еле справляюсь со смазанным зрением, концентрируя его на лице мужчины, что выглядит очень обеспокоенно.

– Пап? – еле дышу забитым носом. – Что такое? – шепот хриплый, больно говорить.

– Ты можешь съездить в магазин? Тот самый, круглосуточный, – отец вроде гладит мое плечо, но это больше напоминает потрясывание, оберегающее меня от упадка в сон.

– Что? – думаю, что мне кажется, но мужчина повторяет четко:

– У Лиллиан поднялась температура, – даже тон голоса волнительно скачет, заставляя меня хмуриться.

Стоп. Серьезно?

– Думаю, она вчера простыла, – объясняет, явно считая, что мой мозг способен нормально обрабатывать слова спустя минуту после пробуждения.

Не знаю, как реагировать на просьбу. Сощуренный взгляд скачет с часиков на тумбе на лицо отца. Час ночи. Час ночи, пап.

– Но… – кашляю, еле соображая. – Я не умею водить, – напоминаю, вовсе вынудив себя присесть на кровати. Спутанные волосы греют щеки и открытый участок плеч.

– Но ты знаешь дорогу, – мужчина убирает руку. – А у Дилана есть права.

Прекращаю чесать щеку пальцами, медленно переводя внимание с отца на открытую дверь. Вижу, как явно сонный парень прижимается щекой к арке двери, держа веки закрытыми. Моргаю, думаю, добиваясь полного освобождения ото сна, и дергаю головой, чтобы отрицательно качнуть ею:

– Пап, я…

– Пожалуйста, Райли. У нас нет даже жаропонижающего.

Эм, да, пап, я в курсе. Я сама их искала.

Немного задевает и разочаровывает, что ради Лиллиан он поднимает весь дом, а, узнав о моем дурном самочувствии, просто желает скорее поправиться.

– Райли? – отец видит, что прикрываю веки, поэтому вновь трясет меня за плечо, отчего морщусь, так как ощущение тошноты возвращается в организм.

– Поможешь мне? – щурится. Не знаю, как… У меня просто нет слов, если честно, но раз уж он так всполошился, то, значит, Лиллиан правда нехорошо. Если станет хуже, то скорая будет долго сюда ехать, не хочу чувствовать впоследствии груз вины, поэтому киваю, пожав плечами:

– Хорошо, – мужчина улыбается, а я стреляю взглядом в сторону парня, который отрывает голову от стены, зевая.

Потрясающе, надеюсь, мне посчастливится умереть раньше, чем этот тип отгонит сон, вспомнив о том, что может прекрасно провести время, травя обидные шуточки в мой адрес.

========== Глава 4 ==========

Такое ощущение, словно меня пережевал бегемот, проглотив, выблевал, снова пережевал, после чего выплюнул. Со сдержанной в мыслях обидой на ситуацию еле собираюсь за минут десять, даже не смотрю на вещи, что попадаются под руки: какой-то светлый вязаный свитер с горлышком, чтобы прикрыть мое больное, джинсы, кроссовки, темно-зеленая парка, которую давно уже не надевала. Требуется ли упоминание того, как внешне напоминаю человека без места жительства? Первый язвительный комментарий именно такого содержания:

«Как живется в коробке на свалке?» – примерно такое слышу от парня, курящего у машины, когда выхожу из дома, первым делом радуясь большому размеру свитера. Рукава скрывают ладони, тем самым неплохо согревая, а ворот способен накрыть половину лица, даже уже ледяной кончик носа.

На улице больше не моросит мелкий дождь, но из-за сильной влажности вокруг довольно холодно. Тем более, немалую роль играет морозный горный воздух. Ночное небо чернее, чем обычно, оно затянуто облаками. Где-то на горизонте еще сверкают молнии, а шум грома дрожью проходится по земле, так, что даже в кроссовках хорошо ощущаю легкую тряску. Пар льется изо рта. Пропускаю мимо ушей слова Дилана, тот еще зевает, пока бродит вокруг автомобиля, докуривая сигарету. Сажусь на переднее сидение рядом с водительским местом, и хлопаю дверцей, продрогнув от озноба. Голова раскалывается, а тошнота… Боже, кого это волнует? Опыт показывает, что мало людей способны действительно переживать за других. Многие делают это, потому что «надо». Такое ощущение, только я могу в час ночи рвануть в магазин, находящийся в нескольких километрах от дома, чтобы купить неродному человеку лекарства. Честно признаться, подсознательно мне не хочется отказывать отцу, чтобы потом несколько дней слушать про свой эгоизм.

Прикрываю веки, локтем упираясь на «основание» окна. Пальцами растираю лоб, чувствуя, как горят глаза. По крайней мере, куплю лекарства и сразу приму их. Жаль, что головная боль не позволит заткнуть уши наушниками. Придется слушать О’Брайена, но, надеюсь, его так же не впечатляет ситуация, в которой оказывается, и он будет тупо молчать.

Парень выбрасывает окурок в траву, открывает дверцу, забираясь в салон, и, почему-то, выдыхает дым здесь, так что я сразу морщусь, чувствуя, что поездка пройдет не без происшествий, ибо мой живот реагирует на отвратительный запах, начав толкать комок вверх по горлу. Вдох. Выдох. Глубоко дышу, дабы сдержать всё в себе, при этом напряженно сжимаю ворот свитера, чтобы сдавить им нос. Терпение, Райли.

Я не доверяю Дилану, что не должно быть секретом. И мне действительно страшно, что придется находиться с ним в одной машине, за рулем которой именно он. Сама мысль, что этот тип ответственен за вождение, пугает, вызывая у меня дрожь в пальцах. Понятия не имею, как он водит, и мой отец не может этого знать, так почему он посылает именно его? Почему бы не оставить Дилана с мамой, а самому поехать? В голове столько вопросов, что боль только усиливается, а первое движение машины автоматически вжимает в сидение. Нет, это выше моей выдержки. Даже на американских горках не испытывала такого напряжения, как сейчас. А если я попрошу его вести аккуратнее или медленнее? Если его это разозлит? Мы будем одни на чертовой дороге, вдруг он выйдет из себя и, не знаю, как там работает сознание больных придурков? Парень оставит меня на обочине? Уж лучше пусть треснет чем-то по голове, но не бросит в лесу.

Господи, жалкие мысли слабого человека. Почему меня постоянно заботит способ общения с другими? Это проблематично. Понимать, что ты слабее. Понимать, что человек рядом может сотворить какую-то гадость, а ты против него ничего не можешь, поэтому будешь принимать всё молча и терпеть в себе ответный удар. Так всегда. В школе держишь язык за зубами, пока упыри всячески опускают тебя, а ты ничего не можешь сделать, так что стоишь и терпишь, ведь они сильнее, и тебе просто не хочется получать травмы. Даже учителя-мужчины. Они порой ведут себя, как отсталые, вымещая злость из-за своих личных проблем. И дома… Дома молчишь, не препираешься с отцом, хорошо зная, каким он становится, когда его не слушают. Помню… Помню, каким он был с матерью, как она запиралась в ванной, включая воду, лишь бы я не слышала её рыдание.

Я просто боюсь. Мужчин.

И О’Брайен не такой «особенный» с моим «особенным» отношением. Я так отношусь ко всем особям мужского пола, кроме Робба и Остина. Они прошли проверку на доверие.

Автомобиль выезжает на ровный асфальт. Вокруг темно. Деревья угрожающе наклоняются в разные стороны. Атмосфера пугает. Начинаю рвать заусенцы ногтями, стучать зубами. Не желаю привлекать к себе внимание, но громкий кашель прорывается, заставив сжать ладонью рот.

– Так это ты на мою мать чихала? – Дилан смотрит на дорогу, стуча пальцами по рулю. Я сажусь прямо, неосознанно ворча охрипшим голосом:

– Конечно, а еще я плевала в твою еду, – отворачиваю голову, уставившись в окно на темный лес. Не могу здраво оценить скорость, с которой едем по дороге, но меня начинает укачивать. Приходится сжать пальцами шею, дышать чуть громче, чтобы унять ощущение тошноты. Телефон в кармане вибрирует. Отец прислал список лекарств? Вынимаю мобильный, но на экране номер Остина, поэтому слабо улыбаюсь, открывая сообщение.

«Эй, человек, мы тебе звонили», – точно, разговор в скайпе… Совсем забыла. Отрубилась вчера без памяти. Пальцами еле попадаю на нужные буквы, пока печатаю ответ: «Прости, замоталась. Чмокни от меня завтра Агнесс и Робба ХД».

Знаю, что он засмеется, прочитав это. Сжимаю телефон, опустив на колени и смотрю на дорогу, освещенную фарами.

– Как далеко магазин? – тишина в компании с ним тревожит, а разговор так вообще вызывает отвращение. В такие моменты хочется ненадолго лишиться возможности слышать и говорить. Вздыхаю, без энтузиазма шепча:

– Час-полтора.

– Пизд… – не слушаю, игнорируя матерное слово, но, как ни странно, полностью соглашаюсь с такой характеристикой данной ситуации. Больше часа нахождения с ним. Потом еще в магазине, следом вновь дорога обратно. Это даже не смешно, мне реально охота разрыдаться от безысходности. Хочу быть дома. Хочу лежать в своей кровати. Хочу наслаждаться временем на озере, а вместо этого всё больше внутри разгорается неприязнь к моему любимому месту.

Не могу позволить чужакам испортить свое отношение к дому матери.

Просто терпи, потом будет легче.

Не знаю, к счастью или к беде, но Дилан вообще не открывает рот за рулем. Возможно, он приберег для скучного похода по магазину все свои язвительно-отвратительные словечки и фразы, но у меня было время в пути, чтобы настроить себя не пропускать внутрь никаких замечаний. Я выше этого, верно? Я взрослый человек.

Круглосуточный торговый центр пользуется популярностью у тех, кто живет в этих окрестностях. До города ехать далеко, а в этом магазине есть практически всё, чтобы выжить вне цивилизации. Здание огромное, с множеством отдельных магазинов внутри. Оно расположено там, где раньше было кукурузное поле, вокруг всё тот же лес, но данное место больше походит на пригород: уже видны дачные дома, есть парковка и детские площадки, а также знаю, что здесь среди деревьев находится храм. Школы и детские сады. Но сейчас вокруг тихо. Только еле уловимая музыка играет со стороны заправки.

Дилан решает заехать на внешнюю парковку. Пока он думает, где поставить машину (при наличии огромного количества пустых мест), я пишу отцу, чтобы тот, наконец, прислал список лекарств. Аптека так же находится в виде отдельного магазинчика внутри большого. Думаю, в такое время людей там вообще не должно быть, тем более учитывая пустую парковку.

Терпеливо жду, вертя телефон в руках, и мне становится намного легче, когда появляется возможность выйти на морозную улицу. Тут хотя бы есть вариант побега в случае, если О’Брайен поведет себя агрессивно. Топчусь на месте, жду, пока этот тип выйдет из салона, с особой хмуростью осмотревшись. Я уже говорила о том, что не понимаю, почему он носит эту кофту? Как в такой мороз можно жить с расстегнутой молнией? У него в крови, небось, сплошной лед.

Шагаем к прозрачным автоматическим дверям торгового центра, и меня немного забавляет взгляд, которым охранник провожает нас внутрь, сидя в своей будке. Думает, что за кретины закупаются в такой час?

Зал огромный. Свет приглушен для сохранности электроэнергии. Нам не нужно проходить мимо турникетов в основной зал, где находятся ряды высоких стеллажей. Нам требуется пройти в другой конец магазина, куда и начинаю двигаться, пока парень молча тащится за мной.

Телефон в руках вибрирует. Открываю сообщение от отца, слегка… Нет, ни хрена не слегка опешив. После списка лекарств идет следующее:

«Раз уж вы всё равно там, может, закупите кое-что? У тебя на карточке есть деньги», – затем следует список «необходимых» продуктов и вещей, заставивший меня приоткрыть рот, и опустить руки:

– Серьезно? – не реагирую должным образом, когда Дилан выхватывает из моих рук телефон, чтобы изучить текст сообщения, после чего хмурится куда сильнее, раздраженно выдав:

– Он хочет, чтобы мы полмагазина скупили?

Рывком отбираю свой мобильный, зло прошептав:

– Круто, – сворачиваю к входу в зал, заранее взяв железную тележку, чтобы складывать туда еду. Кто, если не я, будет заниматься этим? О’Брайен зевает, шагает позади, пока перечитываю список, в голове создавая маршрут. Плохо помню, где и что находится, отделы явно сменили свои места за столько лет.

Тошнота никуда не испаряется. Головная боль выматывает, и мне уже хочется просто бросить тележку, пойти в машину и завалиться спать на заднем сидении. Постоянно кашляю, радуясь только тому, что в магазине практически нет людей. Плюс, О’Брайен не особо многословен, не трогает меня и…

– Чего ты так медленно плетешься? – отлично. Парень пихает меня локтем, сжав пальцами ручку тележки:

– Я не собираюсь здесь полночи торчать, – ворчит, быстрым шагом отдаляясь, поэтому приходится ускориться вопреки своему состоянию. Дышу глубже, активнее, чтобы сдержать рвотные рефлексы. Отец писал про филе рыбное, поэтому заходим в рыбный отдел, и тут-то я понимаю, что дело плохо. Мне реально приходится не дышать носом.

– Что за филе? – раздражение этого типа усугубляет ситуацию. Он морально давит на меня, хотя даже не смотрит в мою сторону, изучая полки и рыбу, лежащую в кубиках льда.