Текст книги "Считай звёзды (СИ)"
Автор книги: Paprika Fox
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 98 страниц)
– Когда-то ты заставила меня слушать тебя, а теперь твоя очередь, – он сжимает веки, рукой опираясь на край стола, чтобы удержаться на ногах от легкого головокружения.
Райли помнит. И она выслушает. Ей несложно и есть, что ответить на всё, чтобы он ни сказал в её адрес. О’Брайен выпрямляется, опять находя взглядом её лицо, полное намерений словесно противостоять.
– Скажи-ка, – усмехается. – Что хорошего в том, что тебя используют? – девушка молчит, только сильнее щурит веки. – Я вот смотрю, все вокруг относятся к тому, что ты делаешь, даже к работе по дому, мол, это твоя обязанность, за которую не нужно говорить «спасибо», – всё равно покачивается на ногах, хоть и имеет опору в виде спинки стула. – Ты податлива, и люди вокруг пользуются этим, а ты на их манипуляции лыбишься, как дура. Твой отец. Твои друзья. Все, кусок, все, – разводит руки в стороны, улыбаясь довольно нервно. – Попробуй хоть раз отказать, так все начнут возмущаться и отвернутся от тебя, – еще попытка глотнуть. Райли хмуро наблюдает за тем, как парень допивает вино, опустив на неё взгляд. Ждет. Нет реакции. Никакой.
– Я думаю, на самом деле, ты… – глаза Райли вдруг становятся больше, и это изменение вынуждает парня замолчать. Девушка моргает, приоткрывая рот, и сильнее сводит брови, немного дернув головой, будто только что открывает одну важную истину:
– Ты всё слышишь, – короткая фраза, звучащая настолько уверенно, что даже задевает Дилана, который пока не совсем понимает её значение, поэтому начинает метаться взглядом по помещению:
– Чё? – останавливает зрачки на ней.
– То, что говорят люди, – голос жестче. Девушка не сомневается в своих предположениях:
– В классе. Ты ведь слышишь всё, – догадывается. – И тебе не всё равно, – О’Брайен наклоняет голову, готовясь пустить смешок на её предположения, и нервно тянет бутылку к губам, вот только вино закончилось. – Поэтому ты так бесишься, а потом выбрасываешь всё дерьмо на меня, – Райли повышает тон голоса, поскольку происходящее несправедливо по отношению к ней. Нет её вины в его проблемах.
– Вовсе нет, – он находит, что ответить, – просто хочу сказать, что ты лживая.
– Не настолько, как думаешь, – Райли сама усмехается, обороняясь.
– Ты лжешь постоянно, – Дилан указывает на неё пальцем.
– Нет, – она отрицает, невольно надавив пальцами на кожу плеч.
– Правда? – Райли напрягается, ведь опять. Опять эта улыбка. Он знает, что сказать, ему есть, что ответить, чем задеть и ударить, не применяя физическое насилие. И Дилан пользуется этим, довольно усмехаясь:
– Что думаешь о том случае на реке? – лицо Райли мрачнеет, взгляд ледяной, пронзает холодом, но это именно то, чего ждет от неё О’Брайен, поэтому он шире улыбается, радуясь полученной реакции:
– Ты… – быстро скользит кончиком языка по нижней губе. – Сказала ему, что на самом деле чувствовала? – стучит пальцами по стеклу темной бутылки, а девушка начинает тяжелее дышать, проглатывая возможный крик на парня, улыбка которого медленно сходит на «нет»:
– Ты сказала ему? Нет, – сам качает головой и хмурит брови. – Ты решила: «Ладно, мы ведь друзья, поэтому я буду продолжать улыбаться и общаться с ним, словно ничего не было», – Дилан переступает с ноги на ногу, покачиваясь, и как-то заметно выдыхает, щуря веки. – Он не твой друг, ты его боишься. Я думаю, твоя улыбка – это жалкое подобие защиты. Ты – жертва, крольчиха, – опять хочет сделать глоток, но, мать вашу, нет вина, и это злит.
Райли начинает глотать воду во рту, постоянно отводя взгляд, желает открыть рот, чтобы защитить свои интересы, но сейчас именно в О’Брайене больше стержня, чем в ней:
– Ты познакомилась с настоящим, с тем, что мы скрываем, но проявляем, находясь не в состоянии контролировать свой режим «милого парня», – опять усмешка на лице. – Ты боишься Остина. Ты – его жертва, – замолкает, изучая выражение лица девушки, которая больше не смотрит в глаза. Её лицо слегка опущено, а рот всё так же приоткрыт. Вид потерянный, немного озадаченный. Она моргает, хмурясь, и с какой-то больно явной обидой сглатывает, еле приподняв лицо.
Ей есть, что сказать, но она понимает, что это сыграет против неё, поэтому сдерживает в себе, проглатывая. Нет, в тот день не этот «почти секс» был главным разочарованием. Но Райли промолчит.
Ей… Нужно подумать.
Без сил для сопротивления опускает глаза, обходя Дилана, и быстро покидает кухню, ускоряя шаг. О’Брайен стоит на месте. Ему нужен был ответ. В виде слов, в виде эмоций, но обязательно негативных. А снова получает полное «ничего». Теряешь хватку, Янг-Финчер.
Стучит пальцами по бутылке, смотрит куда-то вниз, только слегка дергает головой, отгоняя ненужные мысли, и подносит алкоголь к губам, скривившись.
Пусто. А ему и не нужно больше.
========== Глава 9 ==========
Кто-то взрывается в возмущении, реагируя на очередную издевку со стороны мальчишек. Кто-то громко смеется, рассказывая друзьям забавный случай, приключившийся с ним совсем недавно. Кто-то спокойно разговаривает с соседом по парте, делясь своими мыслями по поводу сложности теста, прошедшего уроком ранее.
А он молчит, сидит один. Наблюдает. Слушает.
Зло вынимаю телефон из-под подушки, реагируя лишь на пятый по численности поставленных будильник, каждый из которых на равные пять минут отдален друг от друга. Восемь утра. Херово солнце слепит в глаза, какой ублюдок постоянно открывает шторы? Может, сам забываю зашторить, вчера уж точно мог. Голова раскалывается. Бросаю телефон в сторону кресла, у ножек которого лежит рюкзак. Сам лицом утыкаюсь в подушку, лежа на животе. Еще сна. Чуть больше, чем обычно, мне это, «еп твою мать», необходимо, так какого черта я должен поднимать свою задницу?
Потому что, оставшись дома, мама опять пристанет со своими расспросами. Почему она считает, что если я остался из-за лени, то проблема куда глубже? Просто ленивый засранный мыслями ублюдок. Вот и всё, чего она копается во мне, будто желает найти что-то глубокое? Нет никакой вселенской проблемы, я еще лет пять назад насрал на учебу. Но нет, блять, ей нужно достать меня. А мне придется сейчас подняться, ведь эта неугомонная женщина начнет переживать по пустякам. Уже подзаебываешься делать что-то против своей воли, лишь бы другому человеку было комфортнее.
Рывок – сажусь, ногами опираясь на холодный паркет, руками тру сонное, мятое после контакта с подушкой лицо. Дышу громко, чтобы избавиться от неприятной тяжести в груди. Надо начать пить раз в две недели, а то уже на следующий день охота чем-то закинуться, а ведь сегодня даже не пятница. Провожу ладонью по волосам, пальцами сильнее путаю, пока второй рукой поправляю задравшуюся ткань футболки. Встаю, шаркая босиком к креслу, на котором висит кофта, и натягиваю её сразу, не соизволив даже проверить состояние ран и ссадин на коже. Не хочется лишний раз испытывать отвращение к себе. Оно и так по горло, скоро блеваться начну. Застегиваю молнию, вынув из кармана пачку сигарет. Проверяю наличие нужного для выживания количества, и меняю сразу мягкие штаны на джинсы. Обуваюсь. На время даже не смотрю, зная, что всё равно опоздаю на первый урок. А какой он? Какой предмет? Ебал я.
Наклоняюсь за рюкзаком. В нём нет ничего, кроме тонкой тетради и ручки. Бросаю внутрь телефон, забив на повторную вибрацию будильника. Не смотрю в зеркало, пихая дверь, и оказываюсь в прохладном коридоре. Не иду в ванную. Как ни странно, мне не нужно. Умываться нет желания, в рот бросаю просто мятную жвачку, чтобы хоть от самого себя не было настолько противно, хотя, куда уж хуже?
Спускаюсь вниз. Не встречаю ни маму, ни того очередного типа, с которым она решила связаться. Не пахнет кофе, обычно именно его аромат заполняет кухню, но, встав на пороге и проверив ключи от машины в кармане, не замечаю никого в светлом помещении. Чайник явно не стоял и не грелся ранним утром, в раковине посуда со вчерашнего дня. Уже что-то новое.
Без лишних мыслей покидаю неприятные стены неприятного дома. Иду к машине, открыв дверцу, бросаю рюкзак на сидение рядом, сам сажусь за руль, вздыхая, и морщусь от яркого света солнца, раздражающе голубого неба. Пока мотор ревет, поглаживаю пальцами сжатые веки, чтобы отогнать сон. Нет, распивать алкоголь в рабочие дни – плохая затея. Теперь мучайся с головной болью и легким помутнением. Не особо помню, как лег спать вчера, быть может, я еще принял душ? Блять, ни хера нет в моей голове.
Несмотря на состояние организма и желание хорошенько вздремнуть, веду автомобиль на высокой скорости, на повороте с улицы задеваю мусорный бак. Окей, прав-то нет, точнее, меня их лишили еще в том году, так что, лучше Нейтану сесть рядом. Если тормознут, пересядет на водительское место, дабы избежать штрафа.
Не задумываюсь о том, что приходится гнать в другой конец чертова города, чтобы подобрать парней, которых без энтузиазма впускаю в свою машину. Какая разница. В принципе, плевать. Всё равно никуда не деться.
Подъезжаю к дому какой-то бабы, у которой вчера была вечеринка. Там же и стырил бутылку вина, после чего мирно свалил, чтобы выпить в одиночестве. Знаю, как парням нравится проводить подобные вечера вместе, но, черт, иногда охота послать к херам. Вот только аукнется мне подобное довольно сильно. Лучше перетерпеть, потом отвянут.
Торможу, стреляя не самым приветливым взглядом на Нейтана, который открывает дверцу рядом, наклоняясь, и жует жвачку, улыбаясь мне:
– Хэй, выглядишь так, будто пил вчера, – а он еще обдолбаный, как и… Бросаю взгляд на трех парней, смеющихся и пытающихся уместиться позади. Они все обдолбаные. Нейтан садится, хлопнув дверцей, и снимает капюшон, поправив рукой довольно светлые волосы. Переводит темно-голубые глаза на меня:
– Чё? Погнали? – улыбается, чавкая резиной в зубах с запахом мяты, что остро вонзается в нос. Вздыхаю, кивая головой, и цокаю языком, взглянув перед собой:
– Окей, – не интересует, почему он вдруг стал блондином, думаю, вчера он просто проиграл в карты на желания, и ему пришлось покраситься. Разворачиваю машину. Не отвлекаюсь от дороги, пока парни громко общаются. Черт, они находятся так близко друг к другу, а всё равно орут, раздирая глотку, это вообще лечится? Абстрагируюсь, выпадая из реального окружения. Нет, не в свои мысли. У меня их нет обычно. Точнее, если можно, то назову это вынужденной чисткой. Не надо мне мусора в голове, без него как-то проще находиться здесь, в одном салоне с раздражающими личностями, дома, с орущим Шоном или в той же комнате дома Финчеров.
Смотрю на дорогу. Практически не обрабатываю окружение, просто еду. Просто рулю. Просто дышу. Дышать. Тупо дышать, на большее мой мозг не обязан быть способен. Хотелось бы и про прием пищи помнить, чтобы выживать, вот только жить меня порой не тянет. Смешно, блять, сказанул, как херова малолетка, увлекшаяся депрессивным течением. «Всё плохо, всё плохо, пойду убьюсь, но вы меня спасите, а лучше, чтобы, как в кино, меня спас какой-то красавчик, мы полюбили друг друга и херанулись об закат». Притворные шлюхи. В подобном читается только эгоизм, ведь своим поведением эти подобия личностей заставляют других волноваться. Если хочешь сдохнуть, вали в лес. Меньше проблем принесешь. А требование огласки проблемы уже знак того, что ты не хочешь себя убить, а тупо требуешь внимания.
Я вот в свое время ушел в лес. Но убить себя не смог. Даже стыдно признаваться себе в подобном. Хорошо помню тот жалкий день. Я даже не напился толком, просто ни с того ни с сего вдруг решил: «А почему бы и нет?»
И пошел. Вот только не нашел смерти. А нашел нечто более отвратительное. Там, на реке.
– Дилан, – Нейтан треплет мои волосы пальцами. – Закурить есть?
Качаю головой. Есть, конечно, но не для тебя. Мне еще неделю надо прожить с этой пачкой, а там уже меньше половины. Если выну и дам тебе, то и прочие уебки сзади начнут просить.
Выдыхаю. Нет, пошло к черту. Завтра не выйду из дома Финчеров.
Коридор полон людей. Мне уже нехорошо.
Толкаю всех плечом, кто попадается на пути. Плевать на возмущения, срать на негодования и мат, довольно редко бросаемый в спину. Зло смотрю в спину Нейтану, пока следую за ним, как и все из нашей компании, которые замечают потенциальных жертв своей словесной порки, так что притормаживают, устраивая мини-спектакль, чтобы Нейтан оценил. И тот оценивает, громко смеясь и хваля друзей. Что бы они ни делали, какой бы вид издевательств не выбрали – плевать, главное, они проявили нечто неприятное по отношению к другим. Нейтану это нравится. И вчера он был не особо доволен тем, как я отреагировал на слова Остина. Точнее, тем, что не отреагировал. Сказать, что мне всё равно – солгу. Просто на тот момент было лень устраивать разборку.
Входим в класс. Мы не опоздали, это тоже что-то новенькое. Странное сегодня утро. Оно мне не нравится. В кабинете заметно затихают, словно до этого все только и делали, что перемалывали нам кости, а теперь им приходится сменить тему, поэтому зрачки присутствующих так быстро мечутся. Даже хилый на вид учитель. Будто он мысленно молился о нашем пропуске его урока.
Прохожу мимо парты Остина, хорошенько так пнув ногой его рюкзак. Парень не дает реакции, но Нейтану всё равно нравится, и он одобрительно хлопает меня по спине, задевая травмированное плечо. Молчу. Сажусь за парту, парень садится рядом, тут же задев девчонок, что до этого сидели спокойно, общаясь между собой. Начинается ежедневная травля «слабого пола» с попыткой разведения на секс. Не думаю, что им перепадет от этих баб.
Вынимаю тетрадь. Пустая. Никаких записей, только мелкие точки, оставленные мною. Пока сижу на уроках, только и делаю, что бешу всех тем, как стучу ручкой по листу. Можно уже прекратить подмечать, что мне плевать? Нет? Тогда скажу еще раз.
Плевать. Срать. Мне поебать как похер.
Начинаю стучать ручкой по листу тетради. Смотрю немного вниз, фильтруя мысли. Меньше дерьма внутри, иначе реально блевану. Запястья ноют, точнее, их кожа. Стоило потратить время на обработку мазью, но для этого пришлось бы опять пялиться на херовы отметины на теле. Заебался уже видеть одно и тоже. Пошло оно всё.
Растираю запястья через рукава. С каждым движением всё больше злости на лице. Хочется покрыть матом каждого присутствующего, разбить кому-нибудь лицо, а может и всем сразу, но мне этого будет мало. Только утро, а внутри уже весь этот кошмар из негатива. Стоит как-нибудь попробовать вымещать агрессию на том дереве, что стоит во дворе. Может, удастся сломать об него палец или запястье. Чем больше физической боли, тем меньше думаешь о том, что творится внутри. Эффект недолгий, но стоит того. Определенно.
Звонок раздирает уши. Шепот не прекращается. Учитель лениво заставляет себя начать перекличку. Парни о чем-то болтают, было бы неплохо послушать, но… Да, плевать. Изучаю свои разбитые костяшки, покрытые жесткой корочкой.
В голове всплывает старое, родное.
Урод.
– А где она? – слышу голос учителя и его крайнее удивление, после чего следует голос девчонки вначале кабинета.
– Не знаю, на звонки не отвечает, но мы сегодня выясним, – рыжая девушка… Я не ебу, как её зовут, знаю, что она общается с этой четверкой утырков.
Мог бы уже опустить голову, вернуться к изучению своих блядско-уродских рук, но отвлекаюсь на ту же четверку, пока учитель продолжает перечислять одноклассников. Их не четверо, а трое. Равнодушно смотрю на пустое место, обычно занимаемое тем самым куском мяса, и смотрю не так долго, ведь не испытываю крайнего интереса, поэтому хочу отвернуться. Взгляд натыкается на Остина. Его голова повернута в сторону рыжей, которая уже шепчется с другим кудрявым уродом, видимо, не замечая, что интерес русого друга прикован ко мне. И уставился он не хмуро, но понятно, думает о чем-то, связанном со мной. Только поэтому сам хмурю брови, с угрозой наклонив голову, чтобы дать понять, что сегодня я в том самом настроении, чтобы поднять свою задницу и разнести его рожу.
А в голове всё равно проскальзывает.
… «Пожалуйста… Не трогай»…
Остин еле заметно вздрагивает, отворачиваясь, а я продолжаю сверлить его затылок взглядом. Думает, что лучше меня? Я точно разобью ему ебало. Сегодня. После школы. Просто так. Якобы за вчерашнее оскорбление, на которое срал. Есть то, за что ему стоит ответить передо мной. Пускай не думает, что подобное сойдет ему с рук.
Если Ад существует, то мне там уже отмечено место. И Остин как раз займет положение рядом.
***
– Точно не пойдешь с нами? – Нейтан наклоняется, руками опираясь на дверцу машины. Парни позади него уже рвутся в дом, где намечено нечто «крутое», но я обычно не в состоянии после этого «крутого» соображать, так что нет, не стану тратить время на подобное. Тем более, вчера уже пил, на этой неделе всё, достаточно.
Качаю головой, морщась, и Нейтан пожимает плечами, улыбаясь:
– Я просто замолвлю за тебя словечко перед ним, – протягивает ладонь, без желания пожимаю её. – Может, травки придержит, – хлопает довольно ладонями по дверце. – До завтра.
Молчу, не провожая их взглядом. Мне нельзя задерживаться в этом районе. В районе с бродячими людьми, без места жительства, и теми, кто способен подставить нож в спине, чтобы отобрать деньги. К тому же, буквально на следующей улице дом Шона. Он не должен видеть меня.
Веду автомобиль, постоянно отвлекаясь на кровь из носа, что никак не остановится, видимо, давление в голове играет роль, так что приходится промакивать салфеткой, чтобы не запачкать одежду. Да, пропустил один удар, не был собран полностью, мой косяк, но, очень надеюсь, что сломал ему хотя бы одно ребро. Конечно, пускай пожалуется своим богачам-родителям, которые уже, наверное, все ногти изгрызли, желая посадить меня за решетку, хотя их сын ничем не лучше.
Таким, как он, с охеренной тачкой, большим домом и кучей денег, достается всё, всегда. Лучшее место в обществе, больше уважения со стороны сверстников и учителей, больше внимания от… девушек, да. Не скажу, что сильно заинтересован, но он не лучше меня. Это точно. Так что не заслуживает того, что имеет.
Костяшки болят, раны вновь вскрылись, поэтому, проводя тыльной стороной ладони по щеке, оставляю алый след. Нервно стучу пальцами по рулю, невольно с дрожью вдохнув и выдохнув не менее тяжело.
…«Хватит»…
Вша херова.
Паркую автомобиль, впервые испытывая легкое успокоение от прибытия в стены чужого дома. Больше радуюсь возможности залечь в кровать и проспать до следующего утра, потом не вставать вовсе. Оставляю машину чуть дальше, за поворотом, ведь участок занят автомобилем этого типа Митчелла. Уже дома? Должны были еще раз сгонять в больницу. Надо спросить, что там с ногой мамы, надеюсь, ничего серьезного, а то в тот раз её кости пришлось собирать по кусочкам, а курс восстановления был жутко долгим. Приходилось привлекать всё внимание Шона к себе, чтобы он не бил её, иначе она бы совсем не поправилась.
Пихаю входную дверь их «идеального» дома, хлопнув за собой довольно сильно, так что не удивлен, что с кухни выходит Митчелл:
– А, это ты, – если бы на моем месте была крольчиха, то он начал бы ругаться. Двойные стандарты. Раздражает. Мужчина решает выйти с кухни, чтобы найти сигареты в кармане своей куртки, что висит при входе, поэтому пользуюсь моментом его отсутствия, чтобы побыть немного наедине с мамой. Та сидит за столом на кухни, пьет чай и приветствует меня широкой улыбкой:
– Как день?
Показываю большой палец вниз, встав напротив стола и спрятав ладони в карманы кофты:
– Как нога? – бесит, что она каждую секунду проводит с этим херовым типом Финчером. Нет возможности тупо поговорить. Не скажу, что я разговорчивый и открытый для неё, но мне нравится иметь возможность подойти к маме в любую секунду и немного посидеть вместе, но нет. Этот кусок дерьма постоянно с ней. Сегодня тот самый день, когда раздражение на всё и всех достигает своего пика.
Мне необходима здесь крольчиха. Какого черта она не торчит на кухне в такое время?
– Хорошо, иду на поправку, – мама улыбается, ожидая, что я что-то расскажу о себе, но просто киваю, решая не начинать, ведь нас прервет Митчелл, который должен вот-вот вернуться из прихожей.
– Пойду спать, – говорю, отворачиваясь, чтобы не видеть её огорченного лица.
– Хорошо, отдыхай, – тихо в спину.
Звонок в дверь. Замираю на пороге, не ступая дальше. Слушаю, как Митчелл открывает её, обращаясь к тому, кто стоит на крыльце:
– Привет.
– Здравствуйте, – знаю этот голос. Та рыжая опять?
– А… Райли дома? – интересуется с какой-то осторожностью.
– Да, но… – мужчина делает паузу явно замявшись с ответом. – Она очень сильно болеет, – девушка «акает». – Как ей станет лучше, она напишет. Можешь передавать учителям или старосте, что она плохо себя чувствует?
– Да, конечно, – девушка вздыхает, начав делать шаги назад, если верить скрипу ступенек. – Пускай поправляется.
– Я передам привет от тебя, пока, – Митчелл закрывает дверь. Щелчок по мозгам.
Головная боль возвращается. Мне нужен сон. Но перед этим неплохо было бы «потрепать нервы» этому куску, вот только, если верить словам мужчины, она вряд ли пока выйдет. Надеюсь, к вечеру покажется, тогда можно будет оторваться. Не скажу, что горжусь тем, что делаю, но это куда лучше, чем пытаться вредить маме. С этой дамой уже ничего не поделаешь.
Вечер. Ужин. Говорящие между собой и смеющиеся взрослые. Сдерживая тошноту, жую кусочки мяса. Нет, еда вкусная, но меня немного мутит. Ковыряю вилкой, спиной прижимаясь к спинке стула, и сжимаю зубы, не находя себе места из-за неспособности избавиться от дерьма внутри. Поднимаю взгляд, исподлобья пялюсь на пустое место перед собой.
Где. Эта. Мразь?
Самого неприятно передергивает. Видимо, я уже настолько полон морально, что требуется срочная разрядка, а отсутствие этой крольчатины всё осложняет.
Стучу вилкой по тарелке.
Кусаю ногти.
Куда мне высирать свое психологическое дерьмо?
***
Утро следующего дня. Встаю с первым звонком будильника, а это чертово семь утра. Даже не меняю одежду, лишь накинув кофту, чтобы скрыть тело под ней. Спускаюсь вниз. Ни аромата кофе, никакой чертовой возни в ранний час. Светлое помещение кухни полно солнечных зайцев, прыгающих со стороны окна. В раковине больше посуды, некоторые цветы начали опускать головы. Никто их не поливает, значит, эта дура не выходила. Не может человек сидеть весь день в комнате, даже если сильно болен. Тем более, эта ненормальная. Она же на озере была вполне активна, так, какого хера сейчас она не выходит? Я не вынесу еще день с захламленным организмом.
Еще немного, и начну срываться на маме. Этого нельзя допускать.
Вчера чуть не послал Митчелла. Тоже не вариант. Требуется кусок крольчатины, которая повозмущается и свалит к чертям.
Стою на пороге пустой кухни, сунув дрожащие от утреннего напряжения пальцы рук в карманы штанов.
Пошло оно.
***
Еще один учебный день. Ещё один день, проведенный с полным до краев сознанием. Начинаю сомневаться в том, что вынос мозга крольчихе поможет избавиться с таким хламом, даже теряю уверенность в нужде повтора драки с Остином. Утром еще было желание, но в какой раз убеждаюсь, что кулаки никак не освобождают. Покажите мне тех идиотов, что вещают о пользе выброса адреналина? Не помогает. Совсем.
И сейчас я чувствую себя хуже, чем просто куском блевотины. Стою напротив зеркала в ванной, натягивая на влажное тело кофту. Холодный душ не помог, только усталость усиливается в разы, хотя до этого провалялся в комнате, не вставая с кровати. Глубоко дышу. Как-то мама посоветовала мне дыхательные процедуры, чтобы в нужный момент остановиться и не «наделать делов». Да, таким образом она дает общее понятия моим действиям против её «ухажеров», вот только мной движет именно желание помочь ей в определенный момент, когда мне кажется, что эти самые «ухажеры» делают что-то лишнее. Маме необходимо научиться отпираться, проблема в том, что она изначально дает им власть над собой, объясняя это тем, что «он, а он, а этот» хотя бы не бьет её. Поэтому так слежу за Митчеллом, находясь в ожидании, когда он откроет свою настоящую сторону. Режим «милого парня». Я хорошо с ним знаком.
Поднимаю глаза на зеркало. Руки сами опускаются, не справляясь с молнией. Выдыхаю. Сутулю плечи. Тяжесть. На подбородке еще виден синяк, веки опухают, скорее всего, от моего состояния, образуют мешки под глазами. Выглядит жутковато. Пускаю смешок в свой адрес. Ясное дело. Никак иначе быть не может.
Не желаю больше видеть себя, поэтому прикрываю веки. Дышу. Набираю в рот кислород. Выдыхаю через ноздри. Вдыхаю. Выдыхаю. В груди становится легче, но от мыслей меня вряд ли это спасет. Опять смотрю на себя, прямо в карие радужки глаз, хмурясь. Как давно во мне зародилось это омерзение по отношению к себе? В классе третьем?
Корчусь, отворачиваясь. Толкаю дверь рукой, но не выхожу за порог, слыша, как мама зовет Митчелла из его комнаты, а сам мужчина, по всей видимости, хотел зайти к крольчихе, поэтому отворачивается от её двери, поспешив обратно в свой кабинет: «В чём дело?..» – дальше не слушаю. Взглядом упираюсь в приоткрытую дверь комнаты девчонки, прислушиваюсь, пока медленно шагаю к себе. Никаких звуков. Свет в помещении явно выключен, хоть сейчас и девяти нет. Открываю дверь в свою комнату, решив наплевать. Всё равно моральная порка этой дуры не принесет мне выгоды. Уже слишком много мусора накоплено, придется самому разгребать. Жаль, что не удастся прямо сейчас залечь спать, конечно, нет шанса уснуть сразу, но полежать в тишине не против. Но мама готовит ужин. Не хочется, чтобы она старалась, а я потом проигнорировал её заботу, женщина опять будет переживать, что со мной что-то не так. Вынужден буду спуститься. Сидеть за одним столом с чужаками. Вталкивать в глотку еду. Давиться чувством тошноты. Слушать их разговоры. Иногда реагировать на слова матери. Мне придется. У меня нет иного выхода, кроме как вести себя «спокойно» рядом с женщиной, к которой всё больше испытываю не совсем родную любовь… Скорее, она начинает оказывать давление, хотя ничего для этого не делает. Я сам настраиваю себя подобным образом.
Мне просто хочется найти равновесие, успокоиться и прекратить уже бросаться за ней из крайности в крайность. У неё странное убеждение, что именно мужчина должен принести ей покой и радость. Но выходит наоборот. Когда женщина поймет, что… Не будет ей счастья, пока она не сможет быть счастливой наедине с собой?
Тяну дверь на себя. Не свою, а дверь в комнату крольчихи. Пошли вы все, сам не понимаю, что именно мне кажется странным в «болезни» этого куска мяса. Наверное, я хочу скорее найти подвох в Митчелле, чтобы увести отсюда мать.
Меня встречает темная комната. И пустая. То есть, нет, тут есть мебель, но самой девушки нет. Не особо хмурюсь из-за чувства усталости, но это всё равно странно. У них какое-то отдельное помещение для больных? Может, Митчелл не хочет, чтобы крольчиха заразила Лиллиан, поэтому попросил её перейти в другую комнату? Так на этаже больше нет таких. Может, спит в гостиной? Или…
Короче, плевать, но это реально странно.
***
Раз, два, три…
Момент, когда темнота настолько привычна, что при возможности включения света, ты остаешься во мраке, ощущая, как каждая клетка организма обретает равновесие. Тишина убаюкивает нервы, и сознание с успокоением обрабатывает лишь ночную пелену вокруг, больше никаких мыслей.
Четыре, пять, шесть…
Очень маленькое помещение с рыхлыми холодными стенами и деревянным стулом. Она, как комнатное растения, требующее немного комфортной темноты для своего сна.
Семь, восемь, девять…
Поверхность стен усыпана неоновыми еле горящими звёздами. Кислотно-зеленый оттенок. И она шепотом считает их, погружаясь в поверхностную дремоту. Процесс восстановления организма, тела, сознания. Вся она. Перезагрузка.
Десять…
***
Поглядываю на часы. Ужин тянется довольно долго, всё из-за бурного общения взрослых. Стучу вилкой по тарелке. Пришлось всё съесть, но вставать из-за стола пока нельзя. Обычно мать ругала за это в детстве. Неприлично и прочая хрень. Видимо, она меня неплохо воспитала, раз уж продолжаю торчать здесь, еле изолируясь от голосов. Слежу за стрелкой на часах. После перевожу косой взгляд на пустое место напротив. Затем на Митчелла, мило улыбающегося моей маме. Пускаю тихий смешок, фыркнув. Не верю. Чертов лжец. Наверное, я просто поехавший параноик, но не могу поверить его улыбке, тем более, он творит нечто странное, точнее, меня напрягает его отношение к дочери. Нет, не в том смысле. Он – отец крольчихи. И то, как он относится к ней, характеризует его настоящего. Почему мама этого не видит? Или закрывает глаза? Скорее всего, второе. Она так отчаялась, что бросается на всех, хотя с Митчеллом она пробыла в отношениях на расстоянии дольше, чем с любым мужчиной до этого.
Беру стакан с водой, поднося к губам, и, как бы, невзначай:
– А где эта… – делаю паузу, чтобы мать вздохнула с улыбкой:
– Райли. Её зовут Райли, – переглядывается со мной, а я делаю вид, что «да, точно, вот, как её зовут», и ставлю стакан на стол, глотнув воды:
– Где она? – перевожу взгляд на Митчелла, ожидая увидеть хотя бы намек на его смятение, но он продолжает спокойно жевать еду, отвечая вполне здраво:
– Плохо себя чувствует.
Сверлю его взглядом, пальцами стуча по прозрачному стеклу стакана. Он проколется. Ты не так чист, Митчелл. Мама тормошит мои волосы:
– Ты уже поел? – радуется, думая, что у меня наконец возвращается аппетит. Вовсе нет, ты слишком наивна, мам.
Вновь подношу стакан к губам, делая глоток. Искоса смотрю на мужчину, улыбающегося женщине.
Мне. Он. Не. Нравится.
***
Бессонная ночь. Каждый шорох вызывал резкий подъем на кровати. Порой мне удается потеряться в голове, забыв, что нахожусь не в доме Шона, где приходилось быть начеку постоянно. Но и тут не успокоиться. Вся ночь в напряжении. Такое происходит довольно часто, просто не способен уснуть, расслабить мышцы, сознание. Дыхание не помогает в таких случаях. Лежу, пялюсь в потолок, прислушиваюсь ко всем звукам. И рой жужжащих в голове мыслей. Всё тяжелее и тяжелее. Больше. И под утро ты тупо моргаешь, не понимая, как вообще твой организм способен функционировать и продолжать деятельность.
Мешаю чай. Не кофе. И без него в глотке горько, сухо, хочется чего-то горячего, но не приносящего неприятное послевкусие. На кухне тихо, светло. Уже какой день солнце шпарит, как летом, а мне больше по душе прохлада, поэтому нет, сегодня я точно не выйду из дома. Нейтан названивает, телефон оставляю в комнате, чтобы не швырять его от злости в стену. Денег нет на новый, а постоянное давление со стороны упырей раздражает. Соглашусь, тишина в доме играет мне на руку. Сижу за столом, уставившись на кружку с чаем, и немного морщусь от ноющей боли, что преследует при каждой попытке вдохнуть немного глубже. Прижимаю ладонь к грудной клетке. Дышу. Терзает в районе сердца, но боль распространяется по всей грудной клетке, даже отдается в плече и в лопатках. Что за фигня?
