Текст книги "Считай звёзды (СИ)"
Автор книги: Paprika Fox
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 98 страниц)
Обычно мама советует пить что-то для сердца, но не похоже, чтобы болело именно оно. К слову, мать уже успела спуститься ко мне, спросив, почему я не в школе. «Не хочу», – таков был мой ответ. Без объяснений. Вообще поражен, что смог заставить язык двигаться. Было бы проще оставить его в молчаливом игнорировании, но из этого вытекло бы лишь больше проблем.
Слышу шаги. Тяжелые. Это не женщина, уж точно.
– Доброе утро, – Митчелл входит на кухню с неуложенными волосами. Шагает к столешнице, подняв руку к полкам, и берет баночку, видимо, с таблетками. Сверлю его спину. Удивительно, что мужчина не чувствует моего надзора, ведь тот так очевиден.
Уверен, он просто закрывает на мое поведение глаза. Митчелл высыпает в ладонь две капсулы. Для мамы? Ей опять нехорошо?
Но эта догадка отпадает. Он берет белую кружку с кроликом, наливая внутрь воды, после чего сжато улыбается мне, покидая помещение. Щурюсь, понятия не имея, что помогает мне проявить силу и встать со стула. Медленно направляюсь в коридор, прислушиваясь к шагам мужчины. Он в гостиной? Осторожно, боясь быть замеченным, подхожу к двери, немного надавив на её поверхность ладонью. Через щелку изучаю помещение. Никого? В смысле? Полностью открываю дверь, хмуро изучая гостиную комнату. Взгляд упирается на дверь возле шкафа с алкоголем. Точно, тут же есть своего рода погреб, верно? Мною движет лишь интерес и недоверие к этому человеку, как и к семье в целом, поэтому оглядываюсь, проходя в гостиную, и закрываю за собой дверь, еле слышимо приближаясь к двери. Осторожно касаюсь ручки, дернув на себя. И хмурюсь.
Заперто.
Моргаю, подняв глаза, и вновь оглядываю помещение, думая, что, скорее всего, ошибся, и тут есть какой-то другой выход, но нет. Уверен, что Митчелл направился туда. Зачем ему понадобилась кружка крольчихи? Может, там есть комната для больных? Что за зона карантина? Бред какой-то, изолятор чертов. Мне это совсем не нравится. Почему моя мать не видит всех этих странностей?
Не верю. Я не верю человеку, что запирает дверь. Точно ли там погреб? Может, он лжет? Без сомнений лжет. Я не позволю ему одурачить себя, как он делает это с мамой. Не закрою глаза, не потеряю внимание.
Отпускаю ручку двери, сжав губы.
Пиздец какой-то, а не семейка.
***
Холодает лишь к ночи. Причем, духота сменяется прохладой ближе к двум часам, а достаточно темноты немного расслабляет напряженные глаза, вот только уснуть это не помогает. Лежу на кровати, смотрю в потолок, слушая, как подол темных штор касается пола, пока ветер влетает внутрь помещения, самостоятельно перелистывая страницы открытого учебника, который положил утром для вида, чтобы мама думала, что я занимаюсь. Так и лежит. Шелестит страницами. Раздражает, но чувство злости немного ослабевает. Тишина этому способствует. Такая приятная, как ни странно, атмосфера. Успокаивает нервы, что не давали покоя на протяжении всего дня.
Не совру, сказав, что сейчас начинаю дремать.
Но повторюсь в который раз. Жизнь с разными придурками под крышей сделало меня параноиком, восприимчивым к любым звукам, порой даже слишком тихим.
И в данный момент я приоткрываю веки из-за доносящегося шума снизу. Черт, серьезно? У меня нет сил, чтобы нормально сердиться. Вроде вновь тихо, так что повторяю попытку уснуть.
И снова звон посуды.
Выдыхаю в потолок, резко присев, и ладонями тру лицо, без эмоций, без негатива, от которого дико устал, жду, пока шум затихнет. Этого не происходит, лишь поэтому слезаю с кровати, схватив с кресла кофту. Может, мама опять не спит? Она часто бродит по ночам из-за бессонницы. Именно в такие моменты мне удается побыть наедине с ней. Стоит воспользоваться. В последнее время мы мало сидим за столом вместе. Постоянно этот чертов… Нет, не впускай в голову. Тебе только удалось расслабиться и, вроде как, немного унять злость.
Надеваю кофту, выходя за порог комнаты в коридор, погруженный во мрак. Глаза давно привыкли к темноте, так что без проблем добираюсь до лестницы, спокойно спускаясь вниз, сунув замерзшие ладони в карманы штанов. Со стороны кухни скользят тусклые лучи света. Видимо, мама включила светильник над плитой, что расположен на вытяжке.
Не могу оценить уровень своего разочарования, когда открываю дверь, встречаясь взглядом вовсе не с родным человеком. Девушка с мешками под уставшими глазами недолго смотрит на меня, стоя у открытой дверцы морозилки. На носках. Пф, уже смешно. Решила котлеты пожарить? В той же «пижаме» с морковками. Молчу, продолжая стоять на месте, а крольчиха отворачивается, с тихим, но тяжелым выдохом. Берет из морозилки банку мороженого, после чего направляется к столу, прихватив чайную ложку. Садится. Сутулится, ничего не говорит, начав медленно кушать холодное. И это у неё такой способ выздороветь? Опять пускаю смешок, решая воспользоваться моментом. Не зря же спускался, всё равно скучно.
– Ого, тебя не видно несколько дней, а тут такая встреча, – делаю большой шаг на кухню, изучая спутанные локоны её волос. Не убирает с лица пряди, прилипающие к губам. Кушает мороженое, смотрит только в содержимое банки. На лице – ничего. Может, из-за болезни, но выглядит равнодушной, лишенной сил.
– Теперь понятно, чего тебя так разнесло, – встаю напротив, жду реакции. Крольчиха кушает, молчит, не поднимает глаз. Выражение полного опустошения. Ты свои эмоции в задницу запихнула?
Мне требуется немного вспышки, а ты сидишь с чертовой миной. Зря спускался?
Начинаю стучать пальцами по спинке стула, немного недовольно цокнув языком:
– Ты лжешь всем, что больна? Почему я…
– Это лучшее, что есть в моей жизни, – девушка внезапно говорит, причем всё без тех же нужных эмоций. Тыкает ложкой в мороженое, имеет в виду именно его, и поднимает больные от голода глаза на меня, будто всё это время она вообще не ела. Изгибаю брови, одну подняв выше, и усмехаюсь:
– Чё?
– Я люблю мороженое, – звучит хрипло. Крольчиха вздыхает, продолжив ковырять холодную сладость. Без энтузиазма, словно перед ней тазик мокрой земли. Замолкает. Смотрю на неё, сохраняя тишину, и вздыхаю, вынув из стакана на столе маленькую ложку. Отодвигаю стул, садясь напротив, и без разрешения тяну в центр мороженое, морщась:
– Не люблю шоколадное, – разочарованно выдыхаю, но ложкой черпаю немного, сунув в рот без особого желания.
– Я тоже, но отец любит, – будто это причина жевать то, что тебе не нравится. Не понимаю я таких людей.
Одну руку укладываю на край стола, локтем другой опираюсь на него, чтобы иметь возможность брать еще мороженого. Девушка молчит, взгляд опущен на содержимое тазика, которое набирает, после кладет в рот, корчась. Да, мороженое явно из горького шоколада. Но чем больше пробую, тем меньше оно кажется мне мерзким.
Хмурюсь, изучая содержимое своей ложки, и без задней мысли выдаю:
– Не так противно.
Крольчиха мычит в ответ, поэтому исподлобья смотрю на неё, щурясь. Вынимай уже свои эмоции из заднего прохода, я не ради твоей кислой мины поднимал свою задницу с кровати.
– Так… – слишком туго соображаю. Не знаю, что сказать, как сказать, чтобы вывести её на разговор. Глубокий вдох. Выдох. Плевать. Черпаю больше мороженого, но моя мелкая ложка не способна отвечать запросам, поэтому закатываю глаза, понимая, что не хочется вставать ради предмета побольше.
И, наконец, приходит мысль.
– Дай мне столовую ложку, – киваю на подставку для посуды, что стоит у раковины. Девушка поднимает на меня свой пустой взгляд, хмуря брови:
– Тебе надо – сам бери, – всё еще без эмоций. Опускаю на неё наглый взгляд, подняв брови, и слежу за тем, как крольчиха продолжает кушать мороженое. Нет, надо больше.
Пинаю её ногой под столом. Девушка замирает, стрельнув уже резким взглядом в меня. Вот, уже что-то. Еще немного – и проявится возмущение.
– Ложку дай, – натянуто улыбаюсь, изображая надменность. – Столько мороженого ешь, задницу уже поднять не способна?
Девушка щурит веки, фыркая. Вот. Давай.
– Пошел ты, – садится на колени, забираясь таким образом на стул, чтобы я не мог достать её ногой. Двигает тазик к себе, дав понять, что больше не собирается делиться. На лице недовольство. Отлично.
Наблюдаю, как она начинает набивать рот мороженым, закладывая за обе щеки, и искоса поглядывает на меня, сильнее хмурясь. Наверное, бесится, ведь выгляжу очень довольным. Не долго думаю над тем, какой предпринять «удар», чтобы вызвать уже не возмущение, а нечто иное. Девушка сует ложку в мороженое, поднимает, желая сунуть в рот, но быстро вырываю столовый предмет из её руки, и кладу чашечку ложечки в рот. Довольно усмехаюсь, наблюдая за тем, как приоткрываются губы крольчихи, которая смотрит на мои, медленно скользнув взглядом на глаза. Выглядит обескураженной, сбитой с толку и да, смущенной. Поэтому улыбаюсь шире, кивнув головой, словно вопросительно. Девушка моргает, ненадолго прикрыв веки, чтобы сообразить и понять, что я реально это сделал.
– А-м, – запинается. – Мне стоит спрашивать, зачем ты это… – пальцами указывает на свою ложку, которую вынимаю изо рта. – Зачем ты это сделал? Или мне самой догадаться?
Вздыхаю, поддавшись вперед, и объясняю вполне нагло:
– Ты либо помоешь эту, – дергаю ложкой у её лица. – Либо возьмешь новую. В любом случае, тебе придется встать со стула и подойти к раковине, так что, – киваю на столовые приборы, – захвати мне столовую ложку.
Крольчиха сидит с открытым ртом. И вот оно: шок, возмущение, смущение, негодование и неприязнь. Весь необходимый спектр чувств, помогающих мне почувствовать себя гораздо лучше, поэтому не изменяю своей наглости, пользуясь оцепенением девушки, пытающейся обработать мою наглость и информацию вместе с ней. Начинаю стучать ложкой по кончику её носа, отчего она приходит в движение, возмущенно вспыхнув:
– Ты… – моргает, поднимая пальцы к вискам, чтобы надавить на них с особым мучением. – Ты мерзкий, – говорит так, словно думает, что я этого не понимаю, но, о Боже, Райли. Я хорошо знаком с самим собой.
– Противный, отвратительный, – встает со стула, кряхтя и ругаясь. – Боже, мерзкий тип.
– И это лучшее, что во мне есть, – улыбаюсь, сунув её ложку в рот. Я этого не скрываю. Я – противный. Еще тот кусок собачьего дерьма. Девушка секунду пялится на меня с отвращением, после чего морщится:
– Иди ты, – шагает к раковине, начав греметь ложками. – Придурок, – оборачивается, бросив мне то, что просил. Не благодарю, только сильнее растягиваю губы, получая удовольствие от легких манипуляций.
– Нужно? – тяну ей её ту ложку, и крольчиха кривится, фыркая:
– Оставь себе, – начинает грубо черпать мороженое, жуя так активно, словно кушает мелкий лёд. Пыхтит. Старается смотреть в сторону, поджав одно колено к груди, а вторую ногу оставляет болтаться внизу.
Довольно наблюдаю за ней, кушая горькое мороженое.
Да, это именно то, что мне было необходимо.
========== Глава 10 ==========
Как она себя чувствует?
Нормально. Ровно. Представьте тихое поле, полное ржи, серо-золотое, еле колышущееся под давлением несильного ветра. Оно дарит легкий свет, пока небо тонет в темноте и спокойных черных тучах, что вовсе не внушает ощущение паники перед бурей. Буря не последует. Погода будет пассивно агрессивной, а воздух останется таким же прохладным, не вызывающим мороз на коже.
Именно так Райли себя чувствует. С холодком в груди, и его наличие расслабляет, помогая наконец вернуться в комнату этим пятничным утром. С таким же равнодушием девушка принимается за полив растений. Кто, если не она? Уборкой заниматься не станет, так же её не колышет наличие горы грязной посуды в раковине. Боже, в доме полно взрослых людей. Кому-то надоест мусор, вот и приберется. В данный момент у Райли нет желания проявлять себя, как хозяйку. Но растения должны питаться, должны ощущать её любовь, поэтому вместо крепкого сна девушка тратит время на обход этажей с лейкой. Ни отца, ни Лиллиан она не встречает. Уже час дня, скорее всего они запираются в кабинете и пытаются работать. Наверное, это один из плюсов творческих людей. Если возьмутся за дело, не оторвать, пока не закончат начатое.
Так что пока взрослые даже не подозревают о выходе Райли. Она наслаждается возможностью создать иллюзию «своего одиночества». Это её дом, и пока не удается справиться с дискомфортом от присутствия чужаков. Нет, никого вокруг нет. Девушка одна. В доме.
Райли Янг-Финчер, неужели приходит тот момент, когда ты начинаешь лгать самой себе?
Поливает на первом этаже, заканчивает со вторым, вот только есть одна проблема. В комнате Дилана так же должны стоять горшки с растениями, с тех пор, как он въехал, они не поливались, и Райли не находит себе места, не зная, как цветы себя чувствуют. Девушка старается не переходить границы дозволенного, и этот факт обиден. Не можешь спокойно войти в комнату, находящуюся в твоем доме, плюс ко всему, это твоя бывшая комната, правда, после ремонта, ничего от Райли там и не осталось. Время учебное, и девушка всё-таки решается на немного рискованный шаг – зайти в комнату, пока О’Брайена нет дома. Понятия не имеет, где он, главное, что точно не в стенах этого строения.
Райли наполняет лейку водой в ванной, после чего довольно быстрым шагом направляется в уже чужую комнату. В наушниках играет Адель, и её песни составляют целый большой плейлист, который девушка ставит на повтор, не удерживаясь от желания подпевать. Ключ от комнаты отец вряд ли давал парню, так что Райли спокойно сжимает холодную ручку, открывая помещение, и заглядывает внутрь.
Что ж, не сложно догадаться, что здесь спит парень, да еще и не особо следящий за порядком. У девушки даже сердце кольнуло от непонимания, как можно так относиться к месту, в котором живешь. Хотя, зная «любовь» Дилана к дому Финчеров, ничего удивительного в представшей картине нет. Райли опускает руки, выдохнув, и не удерживается, закатив глаза. Проходит через порог, изучая взглядом помещение: незаправленная кровать в углу, одеяло немного спадает с края на пол, мягкий коврик сдвинут к подоконнику, будто Дилан ногой пинал его дальше, больше предпочитая, когда с утра босые ноги встречаются с мерзко холодным паркетом. Стул стоит далеко от стола. На его спинке множество футболок, поверх них кофты, причем, такое чувство, будто они одни и те же, копии друг друга. Серые, черные, однотонные. Стол завален вещами: начиная от учебных принадлежностей, заканчивая пустыми пачками сигарет. Под столом две бутылки вина: одна пустая, другая почти полная. Заначка? Дверцы шкафа закрыты, но внизу из-под дверцы вылезает ткань пледа, который обычно стелется поверх кровати. Не трудно понять, что лучше не открывать шкаф, а то всё повалится на тебя.
Райли больше страшится, что О’Брайен просто выбросил горшки, но те стоят на подоконнике, и девушка выдыхает, проходя невольно на носках, будто парень сейчас спит на кровати. Осторожность даже во время его отсутствия. Смешно и нелепо. Девушка делает музыку тише в наушниках, чтобы быть готовой ко всему. Ставит лейку на пыльный подоконник, сдерживая желание провести влажную уборку, и начинает трогать, изучать опущенные бутоны и бледные листья растений. Им совсем нехорошо. Если бы была возможность больше тратить времени на уход….
Выдыхает. С грустью гладит лепестки, подливая воды в землю. Остается надеяться, что завтра О’Брайен так же свалит к черту из дома, подарив ей возможность вновь полить бедняжек. Девушка пересчитывает горшки, чтобы знать, сколько всего здесь растений. Вдруг парень всё же психанет и избавится от некоторых, а так Райли будет точно знать, что всё в порядке.
Заканчивает с поливкой растений, занимающих подоконник, и оглядывается, убеждаясь, что больше тут нет цветов. Можно, наконец, покинуть это помещение, которое не вызывает родных чувств. Теперь это точно не её комната, ну и пускай. В кабинете мамы куда теплее и приятнее находиться. Девушка сжимает ручку лейки, сделав пару шагов по направлению к двери, но внимание привлекает кровать, а точнее черный уголок, по всей видимости, тетради, выглядывающий из-за мятой подушки. Райли какое-то время стоит на месте, прислушиваясь к собственным мыслям, что вовсе не просят её лезть не в свое дело, но легкий интерес берет верх, поэтому подходит к кровати, поставив лейку на тумбу. Нагибается, осторожно вынимая небольшую тетрадь в темной твердой обложке, и вертит в руках, выпрямляясь. Рассматривает внешний вид, понимая, что на школьную тетрадь это не тянет, скорее всего, внутри пустые листы без клеток или линеек. Так оно и оказывается. Райли открывает где-то на середине, заморгав с легкой хмуростью на лице, ведь не совсем понимает, что видит: эм, каракули. Нет, правда. Словно человек просто берет карандаш и начинает водить им по листу, активно и с сильным нажимом. Будто в этот момент он ощущает что-то давящее, поэтому выходит так резко. Судя по тому, что у корешка тетради надломленные кончики грифелей, парень довольно сильно давит пишущим предметом на листы, отчего те не выдерживают и ломаются. Разворот, что открывает Райли, заполнен этими «каракулями», и от этого выглядит таким черным, мрачным, и девушка не может сказать, по какой причине на её лице возникает всё больше озадаченной хмурости. Вроде… Ничего тут и не изображено конкретного, но цепляет взгляд, не позволяя его оторвать. Хочется изучить каждую линию, и, благодаря этому, Райли замечает на обратной стороне одной из страниц слово, но не может разобрать, поэтому собирается перевернуть, вот только тихая музыка помогает быть в курсе происходящего.
Шаги.
Черт возьми, лишь бы отец или Лиллиан.
Слишком нервно бросает тетрадь обратно, накрыв одеялом, и хватает лейку, начав топтаться на месте, как растерянная мартышка, после чего резко возвращается к подоконнику, расправив плечи и делая вид, что занимается поливкой растений. Прислушивается. Может, кто-то из взрослых просто вышел в уборную? Боже, ощущение такое, что Райли воришка, незаконно пробравшийся в чужое владение. Девушка качает головой, выдыхая. Самой смешно от своего детского поведения. По крайне мере, больше никаких звуков из коридора, значит, можно не паниковать и…
– Матерь Божья! – девушка вскрикивает, на выдохе, когда оборачивается, совсем не ожидая увидеть на пороге парня, стоящего с таким выражением лица, будто видит перед собой не одетую, а голую особу. Райли прижимает к груди ладонь, после опускает чуть ниже ребер, и переминается с ноги на ногу, хмурясь и распахивая рот с возмущением:
– Почему ты такой тихий? – вопрос, который в другой ситуации имеет большую значимость, а сейчас звучит, как замечание. Да, Дилан тихий. Он всегда был таким.
О’Брайен моргает, поднимая брови, ведь ждет объяснений от девушки о её нахождении в его комнате, и та это чувствует, поэтому кое-как принимает невозмутимый вид, дергая лейкой в воздухе:
– Цветы поливаю, – отворачивается к подоконнику, пользуясь моментом, пока он не видит её лица, и выдыхает, широко распахнув глаза. Ведь могла попасться, тогда не отвертеться. Кто знает, как бы парень отреагировал.
– Я не разрешал входить, – Дилан с недоверием озирается, изучая комнату, будто считая, что Райли что-то трогала.
– У меня была договоренность с отцом, что я имею свободный доступ в это помещение раз в неделю для уборки, – девушка поднимает лейку, но воды уже нет. Окей. О’Брайен морщится, сунув ладони в карманы джинсов, и подходит ближе, остановившись в двух-трех шагах от Янг-Финчер:
– Думаю, стоит договариваться со мной, а не с ним, и мне не нравится то, что ты так спокойно сюда заходишь.
– Тебя это не касается, – просто смотри на растения, просто делай вид, что ты занята, да, трогай листья пальцами, снимая с каждого пыль. Дилан хмурит брови, немного сощурившись:
– Эм, нет, пока я здесь живу, я…
– Ничего не решаешь, – Райли опять начинает кривляться, но не желает поворачиваться к парню лицом, ведь и без того чувствует его растущее раздражение. О’Брайен сверлит взглядом её затылок, пристально смотрит, будто хочет силой мысли взорвать голову девушки, но параллельно с этим начинает нагло рассматривать её внешний вид, чтобы в итоге произнести обидное:
– Выглядишь ужасно, – правда? По-моему, её внешняя неряшливость смотрится очень забавно и мило: клетчатая большая для такого тела рубашка зеленых оттенков, из-под которой выглядывает край серых шорт, собранные в хвостик нерасчесанные волосы, а ноги под защитой белых носочков.
Реагирует она с достоинством, оглянувшись на парня с натянутой улыбкой:
– Сказала бы, что думаю о тебе, но ты и так знаешь, – вновь отворачивается, начав передвигать горшки, чтобы на растения попадало больше света.
– Не трогай мои вещи, – уже слишком раздраженно.
– Здесь нет ничего твоего, – Райли отвечает таким же тоном.
– Твой отец сказал… – Дилан начинает, и упоминание мужчины заставляет опустить руки, обернуться с еле сдержанной лыбой, полной раздражения:
– Окей, девочка, ладно, – начинает осматривать комнату, не желая задерживать взгляд на парне. – Всё, что находится здесь, на территории этого помещения, твоё, – руками указывает на Дилана, который только нагло усмехается с её поведения, явно готовясь ответить на брошенные в его адрес слова.
– Даже та чертова игрушечная уточка для ванной, – Райли кивает на шкаф, на одной из внешних полок которого покоится пыльный желтый утенок. – Делай с ним, что хочешь, – опускает руки, активно моргая. – Это всё, чего ты желаешь? – пускает смешок, качая головой, и недолго смотрит на О’Брайена, затем вновь поворачивается к подоконнику, чтобы забрать лейку, и разочарованно вздыхает, понимая, что стоит «выкрасть» отсюда растения. Всё равно они парню не нужны, только из-за вредности он ведет себя так, и это ребячество злит.
Серьезно, не верится, что кто-то может вести себя так нелогично, при этом внешне сохраняя выражение полной уверенности в себе. О’Брайен не может быть большим ребенком, поскольку…
Замирает. Нет, Райли Янг-Финчер, как и её мозг, приостанавливает свою бурную деятельность, когда ощущает неприятное покалывание в районе…
Эм.
Девушка сжимает ручку лейки, медленно, с настоящей угрозой на лице и общим шоком в широко распахнутых глазах, оборачивается, переступая с ноги на ногу. Взглядом врезается без сомнений в наглые глаза парня, который всё еще держит одну ладонь в кармане джинсов, а другую опускает висеть вдоль тела, сжимая и разжимая холодные пальцы. Стоит близко. И его довольная, нахальная улыбка вызывает не просто пик возмущения и негодования. Райли не понимает, как описать собственную потерянность, ведь она граничит со злостью и яростью, может даже ненавистью, но самое обидное, что далеко не негатив властвует на её лице с порозовевшими щеками. Губы приоткрывает, не справляясь с высокой тональностью недовольства, так как это выходит вообще за рамки чьего-либо понимания.
– Ты… – Райли моргает, чуть дергая головой, ведь мысли начинают роем шуметь внутри черепа. – Ты только что ущипнул меня за задницу?
Уставилась в упор на О’Брайена, а тот продолжает раздражать своей наглой усмешкой, пока хмуро повторяет сказанное девушкой несколько секунд назад:
– Всё, что находится на территории этого помещения – моё, – улыбка растет. – Где ты находишься, крольчиха?
Райли шире открывает рот, уже не может контролировать это чертово смущение, что соседствует с нереально бешенным возмущением от происходящего:
– Это не дает тебе права трогать меня! – дергает руками, чуть было не бьет себя лейкой по виску. – Господи, что за детский сад?!
Уголки губ парня не опускаются. Он стоит на месте, внезапно потянув руку и немного наклонившись вперед, чтобы достать до ягодицы Янг-Финчер, которая буквально подпрыгивает на месте, не успев вовремя треснуть его по ладони. Щипает за мягкую кожу, пропуская смешок, поскольку Райли забавно выворачивается, уходя в сторону, и поднимает лейку, словно оружие, держа на вытянутой руке. Направляет на Дилана, не изменяя злости, вот только лицо уже красное:
– Ты вообще в своем уме?! – пыхтит, обходя его и держась на безопасном расстоянии. – Придурок! Что с твоей головой не так?! – Дилан поворачивается к ней всем телом, сунув обе руки в карманы кофты, и улыбается, томно выдохнув:
– Ты всё еще в моей комнате, – кивает в сторону тумбы. – А в том ящике неначатая упаковка презервативов, – намек. Пошлый, мерзкий намек, от которого Райли передергивает, и её лицо корчится:
– Ты отвратителен! – слов нет. Девушка с угрозой указывает на него пальцем:
– Еще раз коснешься меня, – обещает. – Я порежу твои руки! – и отворачивается, даже не подозревая, с какой жалкой усмешкой О’Брайен реагирует на её слова, невольно сдержав желание потереть больные запястья.
Тоже, блин, угроза. Ничего нового она не сделает.
Дверь громко хлопает. И уголки губ парня опускаются. Стоит. Смотрит. Тишина. Вынимает ладони из карманов, начав потирать запястья, словно подсознательно ощущает мнимую боль в коже. Снимает с плеч рюкзак, бросив у кровати, валится на неё, лицом в подушку. Лежит. И будет лежать. Может, до вечера, может, до утра.
Никаких сил.
***
Засранец, заноза, чертова задница О’Брайен.
Вхожу в комнату, будто ураган, хлопаю громко дверью, не в силах контролировать свое неприятное смущение, от которого горит лицо. Этому типу только в радость водить меня в краску, думает, это сойдет ему с рук? Придурок.
Подхожу к зеркалу, чувствуя, как болит травмированное место, поэтому поднимаю немного край шорт, пальцами касаясь покрасневшей кожи ягодицы. Вот кретин. Какое он вообще право имеет трогать другого человека?
Хмуро и с возмущением в глазах пытаюсь погладить больной участок, чтобы немного снизить вероятность появления синяка. С губ слетает вздох, и брови перестают сводиться к переносице, отчего лицо теперь выражает только недовольство по поводу происходящего безобразия. Даже дома не ощущаешь себя в безопасности, подобное расстраивает. Хочется обсудить с отцом вопрос, касающийся Лиллиан и О’Брайена. Надолго ли они здесь? Ладно, женщина еще может остаться, главное, чтобы не начала менять что-то в доме, всё-таки всё здесь сделано так, как задумывала мама. Но Дилан… Он обязан съехать. Понимаю, если бы он старался вести себя адекватно, но нет. У него мысли такой нет, продолжает распространять свой дебилизм, а меня надолго не хватит.
В голове внезапно: «Рисунки были странные», – но, нахмурив брови, остаюсь верна своей основной задаче. Обязательно обговорю этот вопрос с отцом. Как только наберусь смелости.
Телефонный звонок сбивает настрой для борьбы с паразитом. Не хочется признавать, но, взглянув на свое отражение в зеркале, я увидела совсем не то, что пришлось рассматривать утром: нет бледноты лица, щеки розовые, а кожа красная от смущения, глаза не усталые, не безжизненные, а полны злости из-за своей безысходности. Эти негативные эмоции делают меня похожей на здорового человека. Больше нет пустоты в голове и в груди. Есть чувства. Да, отрицательные, но именно они придают какой-то энергии, заряжают меня, что даже невольно усмехаюсь своему отражению, вообще удивляясь, что меня тянет улыбаться.
Беру телефон с заправленной кровати. Агнесс. Что ж, еще ранним утром я не хотела говорить с ней и игнорировала звонки, но теперь с удовольствием отвечаю, даже… Улыбаясь. Очень необычное резкое изменение настроения:
– Привет, – мы говорим буквально одновременно, из-за чего смеемся в голос.
«Как ты себя чувствуешь?» – девушка всё равно спрашивает, чтобы убедиться.
– Прекрасно, могла сегодня пойти на занятия, но не нашла сил поднять свой зад с кровати, – улыбаюсь, но слегка сморщив лицо, ведь пальцами вновь касаюсь больного участка на ягодице.
«Отлично, – судя по звуку, Агнесс хлопает ладонями по столу. – То есть, у тебя нет ни температуры, ни головной боли, короче, ничего, и ты, как огурчик, так?»
С улыбкой, но немного смутившись, отвечаю:
– Да, я полностью выздоровела.
«Тогда увидимся!» – её довольный высокий голос и гудки. Моргаю быстро, опустив телефон, чтобы увериться в том, что она сбросила. Увидимся? Что это значит? Всё равно улыбка не пропадает с лица, и я качаю головой, просто припоминая о том, что «это ведь Агнесс». Хорошо, когда рядом есть такой человек, полный позитивного мышления. Порой, правда, её нелюбовь сидеть на попе ровно убивает, но закаляет. По крайней мере, чтобы она не выкинула, всё принимается мною без чувства недоумения.
Бросаю мобильный на кровать, потянувшись руками к потолку и встав на носки, чтобы слегка расправить плечи. Без предела радуюсь своему резко поднявшемуся настроению, до такой степени хорошо, что сяду и сделаю эти гребаные уроки, чтобы все выходные провести с Агнесс. Если честно, не помню, когда мы в последний раз гуляли без парней. С нами постоянно Остин и Робб. Нужно это исправить, всё-таки мы о многом не можем поговорить из-за их присутствия. Думаю, ей можно доверить, нет, я уверена, что должна рассказать про «семейку», которая въехала к нам домой. Нести этот бред одной в своей голове тяжело.
Хочу наклониться за рюкзаком, чтобы вывалить учебники и тетради на стол, но взгляд касается пианино, так что выпрямляюсь, задумчиво вздохнув и прислушавшись к происходящему в коридоре. Из кабинета отца доносится спокойная музыка, может, он не услышит?
Сажусь на стульчик, подняв крышку инструмента, и осторожно провожу пальцами по поверхности клавиш, начав довольно ерзать на месте. Скольжу нервно кончиком языка по сухим губам, и вновь поглядываю в сторону двери. Ладно, не услышит. На поверхности пианино стопками сложены тетради матери с нотами, беру одну, в которой отметила музыку, что женщина играла мне и пела чаще всего. Я помню её наизусть, осталось научиться играть.
Поглядываю на раскрытый разворот тетради и аккуратно жму на нужные клавиши, улыбаясь шире, ведь чувство ностальгии разливается теплотой по организму. Не начинаю петь, еще не готова, но в мыслях уже звучат слова, только вот голосом мамы. От этого данный процесс приносит больше удовольствия. Уже не поглядываю на ноты, переигрываю мелодию, иногда сбиваясь и начиная с самого начала.
И становится так хорошо, спокойно внутри. День начался тяжело, но сейчас груз пустоты пропадает.
Я чувствую себя отлично.
***
Целый день, нет, правда, день провожу в комнате, покидая её только для того, чтобы налить себе горячий чай с ягодами, а после вернуться и продолжить пыхтеть над домашней работой и просто конспектами, которые, по просьбе, скидывает Остин, параллельно интересуясь моим самочувствием. Тяжело заставить себя вернуться к учебе, причем в таких количествах, но я очень горжусь тем, что смогла заставить себя закончить за сегодня. Да, пускай на часах почти восемь вечера, но этот день – лучший, так как не было ссор с отцом, он сам работает, не было лишних стычек с придурком из соседней комнаты.
