Текст книги "Считай звёзды (СИ)"
Автор книги: Paprika Fox
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 98 страниц)
– Кстати, что за особая новость? Я так понимаю, эта Лиллиан не перебралась к вам?
– М, – мычу, – нет, просто отец раздул из мыши слона, ничего интересного, – отмахиваюсь, делая вид, что яро желаю взяться за приготовление завтрака, хотя даже понятия не имею, что именно готовить.
– Ничего нового, – девушка подходит ко мне. – Точно, давай шарлотку замутим? – играет пальцами со своим цветастым платьем.
– Шарлотку… – моргаю, без энтузиазма изображая разочарованность. – Яблок нет.
– Ничего, на то нам и даны вот эти два бездаря, – Агнесс указывает на Остина и Робба, которые издают фальшивое «ха».
– Пусть сгоняют в магазин, а дальше уже мы начнем мутить, – девушка трясет мою руку, чувствую, как она воодушевлена, и знаете… Она по-настоящему успевает соскучиться по мне за неделю отсутствия, поэтому не сомневаюсь, что именно Агнесс решила собрать всех и рвануть ко мне пораньше. Уверена, Остин и Робб еще уговорили её не сунуться в мой дом часов в шесть утра.
– Ладно, – киваю. Соглашаюсь только из-за мысли, что Агнесс нужно наверстать время со мной. – Я пока приготовлю всё для шарлотки, а вы, – смотрю на парней, – сходите в магазин.
Робб вынимает руки из карманов:
– Боже, мы еще не женаты, но нас уже эксплуатируют женщины, – и опускает устало голову, терпя дружески хлопки ладонью по спине от Остина:
– Понимаю, чувак, – а сам улыбается мне, пока ведет друга к двери. Смотрю в ответ, вдруг ощутив неловкость, поэтому пальцами касаюсь ключиц, невольно позволив воспоминанию проникнуть в голову.
…Мокрая трава под ладонями. Легкий ветер. Черное ночное небо, полное августовских звёзд. Ноги вытянуты, расслаблены, сидят у реки…
– Понимаю, – русый парень повторяет со вздохом, но уже не смотрит на меня, успокаивая наигранно поникшего Робба, над поведением которого смеется Ангесс.
…Теплые пальцы касаются колена, скользят к подолу платья, немного задирая его выше, чем разрешено здравым сознанием. Легкое помутнение, приятное щекотливое ощущение внизу живота. Аромат сладкого вина. И его вкус.
На его губах…
Моя улыбка становится сдержанной, но теплой от летнего воспоминания.
Несомненно, мы были сильно пьяны.
– Райли, – Агнесс отвлекает меня, так что опускаю руку, прекратив трогать ключицы, и обращаю на неё внимание, чувствуя, как постепенно мое настроение улучшается. Иногда эти перепады тревожат, но я быстро забываю о волнении, пока рядом друзья.
– Я сегодня главная на кухне, – подруга заявляет, потянувшись за фартуком, что висит на спинке стула.
– С чего бы? – улыбаюсь, ведь знаю, что таланта к готовке у неё нет.
– Мы с Роббом поспорили, – ох, Агнесс… Ладно, всё равно буду помогать, может, не проиграет спор. В очередной раз. Помогаю девушке завязать фартук, чтобы она не испачкала свое красивое платье, и в процессе отгоняю смущение, с которым беспощадно борюсь на протяжении этого учебного года.
Так и проходит этот день. И удивителен тот факт, что я не ожидала, как под вечер буду чувствовать себя превосходно, словно никакой тревоги и не было с самого утра, будто… Вовсе не было этой тяжелой недели в домике у озера. Мне это приснилось, и хочется верить в нереальность пережитого, вернее, я так и поступлю. Не стану вспоминать, не буду больше заботиться. Это легче, чем кажется. Просто «щелк» – и нет волнения. Пускай отец настраивает отношения с Лиллиан, меня подобное не будет касаться, остается надеяться, что мужчина переосмыслит свои действия и обсудит со мной тему переезда женщины к нам, если, конечно, до этого когда-нибудь дойдет.
Прекрасный день в прекрасной компании – и вечер встречаю с улыбкой, причем такой неестественно широкой, что мускулы лица начинают болеть.
Отец так и не выходит из комнаты, но я оставляю ему стикер на дверце холодильника, оповещающий о наличии кусочка шарлотки внутри. Выполняю домашнее задание на завтра, принимаю душ и ложусь спать с легкостью в теле. Никакого груза в груди, никакой тяжести в голове. Надеюсь, это состояние продлится долгое время, ибо мне нравится чувствовать себя счастливой.
***
Кабинет забит веселыми голосами, еще детским смехом и такими яркими, незамученными учебой улыбками подростков, шумно проводящих большую перемену. Мало кто задумывается о влиянии настроения одного человека на совершенно другого, поэтому и он не задумывался, просто ему нравилось видеть, как резвятся другие дети, как их сознания открыты миру и познанию, пока он сам сидит за партой, только и умея исследовать и наблюдать. Пальцами касается ранки на губе. Она покрыта твердой корочкой, болит при нажатии, как и ноющий лоб, на котором красуется заметный синяк. Тихий мальчишка, которого учителя ругают за любовь к дракам, только вот они не подозревают, что полученные ссадины не имеют никакого отношения к прогулкам на улице.
Следит за выражениями эмоций, следит за жестами, следит за активными ребятами, что имеют способность с легкостью вписывать себя в коллектив. А сам продолжает сидеть на месте. Даже звонок не успокаивает ребятню, только вошедший учитель привлекает внимание, прося всех успокоиться и присесть.
Этот день был таким же, как и другие. Так же хмуро было небо, так же противно накрапывал дождь, из-за чего черви выползали из земли, давая мальчишкам повод для запугивания восприимчивых девчонок, что с визгом бежали прочь от «противных парней».
Да, это был один из таких дней. Дней осени, когда всё вокруг умирало, и он тоже чувствовал, как лишается своих жизненных сил, ведь опять его встретил новый дом, новый человек, новый «главарь», к правилам которого придется привыкать.
Обычный день. Такой же, как все.
И сейчас учитель должен начать отмечать присутствующих, после чего пойдет проверка домашней работы, вот только первый пункт уже не соблюдается, когда мужчина в легкой рубашке не произносит привычную для ушей фразу про журнал. Он говорит иное, поглаживая ладонью спину другого человека: «…Так что не переживай…» – и это лишь середина фразы, которую улавливает ушами, поднимая голову.
Этот день не был «таким, как все». Для него уж точно.
Недельный перерыв от учебы – и я уже еле заставляю себя выйти из дома. Кажется, совсем не готова к встрече с обыденностью. Всё же времяпровождение на озере делает меня асоциальной: отвыкаешь от города, от шумных улиц, от разговоров на каждом повороте. Та неделя тянулась чертову бесконечность и была настоящей пыткой, хоть её окончанию стоит порадоваться, но улыбка не лезет на лицо. Витамины должны помочь моему мозгу разогнать свою деятельность, но до сих пор чувствую себя вареной картошкой, разваливающейся при даже самом слабом надавливании.
Уикенд обязан был помочь набраться новых сил, а выходит именно наоборот. Я их лишилась.
Улицы полны ярких красок за счет сияющего в голубом небе солнца. Высокие строения перебрасываются лучами с помощью игры света, отражающегося в окнах. Холмистая местность, окруженная хвойными деревьями. Так приятно постоянно глотать аромат леса, пока находишься в самом центре города. Помогает немного успокоить мысли в голове. Делаю музыку в наушниках тише, ведь выезжаю на дорогу, где полно машин. Держусь ближе к тротуару, жалея, что надела не тонкую блузку, а узорчатый свитер. Печет жутко.
Впереди светофор. Торможу, одной ногой опираясь на асфальт, и внимательно слежу за показателями на аппарате. Играет одна из песен Sia, только по её вине мне удается немного потерять бдительность и не сразу среагировать на звук колес позади. Резкое торможение – и капот автомобиля врезается мне в заднее колесо. Удар сбивает равновесие, отчего падаю на колени, одним из которых сильно провожу по поверхности дороги. Велосипед падает рядом. Быстро дышу из-за резкого перепада сердечного ритма. Кровавый орган внутри груди колотится, вызывая головокружение. Сижу на бедре, схватившись ладонью за больнее колено, джинсы на месте которой ободраны. Щиплет. На фалангах пальцев остается кровь, а на мягких подушечках ладоней бледные потертости, медленно пропускающие алые капли из-под кожи. Хмурюсь, подняв голову, слыша знакомое:
– Мы скучали, крольчиха, – парни в машине смеются, делая музыку на большую громкость, чтобы вызвать всеобщее негодования людей вокруг, что наслаждались этим тихим утром.
Упыри.
Моргаю, сильнее сводя брови к переносице, и в страхе вскакиваю на ноги, с болью морщась, ведь загорается зеленый, и колеса машины визжат, после чего автомобиль рвется с места, вынудив давиться пылью. Еле опираюсь на больную ногу, хромаю к велосипеду, провожая упырей взглядом, полным далеко не злости. Сердито. Просто сердито. Им не испортить этот день…
…– Уроды, – коротко и ясно. Агнесс ставит ногу на скамейку, начав перевязывать шнурки на разноцветных кедах. Спортзал с хорошим эхом отлично справляется со своей задачей – передачей слов на большие расстояния, поэтому мы шепчем, чтобы не привлечь чужого внимания. Огромное помещение с высоким потолком выполнено в бледно-голубом цвете, не самый лучший выбор. Когда я изучала цветоведение, то там говорилось о причастности данного цвета и его оттенков к плохому настроению и даже апатии. Этот зал вызывает у меня только чувство усталости, я люблю физические нагрузки, но именно на улице. Пока находишься тут, совсем нет желания двигаться.
Не стоило рассказывать подруге о произошедшем, но в последнее время я слишком много лгу ей, утаивая правду, тем более, девушка сама догадалась, кто причастен к моей «беде». Сижу на скамье, потирая колено под серыми спортивными штанами. Не люблю оголять ноги в присутствии чужих людей. С недоверием оглядываю большое количество людей – в понедельник сумасшедший день. Первый урок – физкультура. И занимаются целых два класса в одном помещении. И наличие незнакомцев напрягает, вынуждая надевать тонкую одежду с длинными рукавами.
Слишком много «мужчин».
Робб и Остин, по обычаю, прогуливают первый урок, наверняка опять проспали по вине первого. Тот любит устраивать вечер игр в воскресенье. Иногда и мы с ними сидим за приставками, но это развлечение дорого стоит – на следующее утро жутко болят глаза от перенапряжения.
Рядом с Агнесс я выгляжу блекло – её яркая одежда привлекает много внимания, но, думаю, это последнее, что её волнует.
– Сильно болит? – девушка заканчивает со шнурками, садится на корточки, ладонями хватаясь за мои голени, чтобы поддерживать равновесие.
– Нет, – качаю головой, надавив на больную чашечку. – Просто ссадина, – голос тише, ведь в зал входит компания упырей. Смотрю в упор на подругу, которая закатывает глаза, еле вынося звук их голосов:
– Была бы мужиком, весом под сто двадцать, я бы тупо садилась на них, давя к черту.
Улыбаюсь, хихикнув:
– Не думай об этом, – не нужно тратить время на злословие о других, лучше не станет, да и проблему это не решит, а только настроение испоганит.
Из своего кабинета выходит учитель с большим пузом, свистит, командуя:
– В строй! – все двигаются в ответ лениво, сонно, но становятся в один длинный ряд. Мы стоим практически в конце по вине своего роста, хотя я не считаю его проблемой. Иногда тебя не замечают в метро или в переполненном автобусе, но по большей части маленький рост бывает полезен. Правда, не в случае, когда нужно достать что-то с верхнего шкафа и протереть там пыль. Обычно подобное заканчивается плачевно. Отбитой пятой точкой, если конкретнее.
Все разговаривают, но учитель перекрикивает толпу без особых усилий своим прокуренным голосом. Перекличка проходит долго: сначала один класс, затем второй. Агнесс успевает неплохо растянуться, она и так занимается йогой каждое утро перед школой, чтобы уметь контролировать себя и привнести немного гармонии в свое тело.
– Опять? – мужчина задает вопрос, на который никто не обращает внимания, кроме старосты нашего класса, оглядывающего ряд «гогочущих» подростков, чтобы подтвердить:
– Да, его нет.
Агнесс начинает плести мне косичку, а я слушаю мужчину с пузом, который с презрением что-то черкает в журнале:
– О’Брайен даже этот предмет решил завалить? У него неплохая такая двойка выходит.
Были бы здесь Остин и Робб, сразу же начали шутить на эту тему. Начинаю пальцами тянуть свою легкую кофту, хмурясь, ведь совсем не обратила внимания на отсутствие главного виновника моей проблемной недели. И только сейчас припоминаю один очень заманчивый факт.
Конкретно О’Брайена я практически не замечаю. Нейтан, Дастин и другие упыри – постоянное бельмо на глазу, но «противный тип» в поле зрения попадает нечасто, точнее… Только, если о нем упоминают, как просто о имеющим место рядом. Обычно О’Брайен проявляет себя именно в действиях, но и тут меня немного… Дергает от озадаченности. Он, вроде, нечасто кого-то трогает. Нет, конечно, если на него наехать, как нередко поступает Остин, то да, парень реагирует, а его грубые попытки задеть меня физически? Но те прекратились в далеком девятом классе. Нет, ни в коем случае не пытаюсь изменить свое мнение о Дилане. Он творит неправильные вещи, одна из которых когда-то коснулась и меня. То, что никогда не забуду, не прощу. То, что является порождением моей сильнейшей ненависти по отношению к этому «нечеловеку». И лучше не думать об этом лишний раз, иначе моя злость возьмет власть над организмом, испортив мне остаток дня.
Если разобраться, то, получается, этот тип особо не задействован, просто «массовка» для упырей. От этого выглядит еще более жалким, даже смешно. Тогда, почему учителя и родители, как и ученики, постоянно жалуются на него? Стоп, не на него, а на «упырей» в целом. Стоит заметить: «Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты». Это правило работает безоговорочно. Твой круг общения характеризует и тебя, как личность. Если бы я общалась со старостами, то меня бы считали заучкой. Если с упырями – то тут же приписывали все их грехи и мне. Не знаю, почему трачу так много мыслей на рассуждения про компанию амебных созданий, просто вдруг вспоминаю что-то интересное, потратив на это время, пока учитель не свистит, заставляя бегать по залу.
Ровный строй быстро смешивается, теперь напоминая стадо. Агнесс обгоняет меня, точнее, я не бегаю из-за больного колена, предварительно отпросившись у учителя, и подруге приходится носиться одной. Она быстро пробегает круг, немного замедляясь возле меня, чтобы поболтать, после чего мужчина со свистком ругает её, вынуждая вновь рвануть с места, пока сам чешет пузо, сидя на скамье и делая записи в журналах.
Люди пихаются, приходится отойти ближе к стене. Становится скучно бродить в одиночку, поэтому ищу глазами Агнесс, когда слышу приглушенный хлопок, но перед этим скрип подошвы. И смех. Хмурюсь, пытаясь пройти сквозь «косяк» подростков, чтобы разглядеть, что творится в другом конце зала.
И вижу.
Агнесс сидит на полу, со злостью скалясь, напоминая тем самым выбешенного пса, а Нейтан и другие упыри смеются, продолжая травить шутки в её адрес. Они её толкнули. Без сомнений. Шагаю в их сторону, не чувствуя, что смогу что-то исправить, но хотя бы отведу их внимание от девушки. Бросаю взгляд на учителя, который грызет кончик свистка, не отвлекаясь от своей работы с журналом. Обычное дело. Ничего «нового» не происходит. Это же упыри.
– Эй, – хромаю быстрее, когда один из компании начинает пихать Агнесс, мешая её попыткам подняться, за что девушка пинает его ногой в колено, получая удар намного сильнее. Плюю на больное колено, сорвавшись на бег, ведь они окружают её, начав пихать из стороны в сторону, и девушка вновь падает. Все продолжают бегать. Делают вид, что не замечают. Не жалею сил, руками толкая одного из упырей, чтобы оказаться внутри их круга. Агнесс вновь на полу. Поднимает голову, со злостью, но с долей страха смотрит на меня, хватая протянутую мною ладонь. Но поднять мне её не позволяют, поэтому просто сжимаю её руку, повернувшись лицом к парням. Даже не слушаю, что они говорят. Несут какую-то матерную чушь, всячески унижая. Всё это я уже слышала, и нет необходимости вновь пропускать через себя. Нейтан опять тянет ногу, чтобы пихнуть Агнесс в плечо, словно мусор, что встречают с одобрительным смехом и мерзкими шуточками его друзья.
Я ничего не говорю, но толкаю парня в плечо, готовясь к тому, что происходит дальше: Нейтан сильно дергает меня за руку, грубо толкнув назад. Спотыкаюсь о колени подруги, рухнув на спину, но тут же приподнимаюсь на локтях, отпихнув от себя ногу другого парня, который хотел придавить мне живот. Агнесс подползает ко мне, сев совсем близко, плечом прижимается к моему плечу, а колени – к своей груди, чтобы упыри больше не могли наносить удары по её ногам.
Свист. Их противный смех и словесные плевки, с которыми они продолжают идти, оставляя нас тяжело дышащими и рассерженными. Учитель проигнорировал. Люди вокруг якобы не заметили. Все боятся этих упырей, но никто не пытается противостоять. А самое обидное, что мне самой охота забиться в угол, умчаться прочь, лишь бы избавиться от пытки видеть их довольные наглые лица. Агнесс трясется от ненависти, испуга. Я – от боли, полученной той же коленке.
И эта слабость раздражает больше всего прочего.
***
Масло в сковородке скворчит, пока бросаю туда нарезанную кубиками капусту. Успеваю говорить по телефону с Агнесс, чтобы убедиться, что она вполне перенесла неприятный инцидент в школе. Собираюсь приготовить что-нибудь вкусное, чтобы отец точно поел. Вчера он так и не притронулся к тарелке, оставленной в холодильнике.
Девушка всё говорит обо мне, и мне приходится перебить:
– Ты-то как? – перемешиваю деревянной лопаточкой капусту на сковородке, которую тушу в воде. Агнесс вздыхает, явно не желая говорить о случившемся:
«Да нормально, – уверяет, хоть и не срабатывает её ложь. – Давай… – мнется, – не будем говорить ребятам, ладно?»
Киваю, соглашаясь:
– Да, конечно, не стоит их напрягать, это же типичные будни бок о бок с упырями, – в моих словах нет сарказма, я полностью поддерживаю подругу. На пороге кухни показывается отец, поэтому на автомате шепчу, что перезвоню позже, после чего отключаюсь, спрятав мобильный аппарат в задний карман джинсов с ободранным коленом:
– Привет, – говорю, сглотнув, так как переживаю. – Ты… Будешь сегодня кушать?
– Дилан был в школе? – вопрос, ставящий в тупик и вызывающий легкое смятение. Прекращаю мешать капусту, уставившись на мужчину, немного хмуря брови:
– Н-нет, – не знаю, по какой причине запинаюсь, дав ответ. Отец молча кивает и вздыхает, правда, тихо, после чего разворачивается, шагая обратно, по всей видимости, в свой кабинет. Поднимаю лопаточку, задумчиво кусая её край зубами, и опускаю взгляд, теперь выдавая свою озадаченность на лице.
Почему он спрашивает об этом?
***
– Его опять нет? – учитель с удовольствием на языке произносит следующие слова. – Точно вылетит, – и мои друзья довольно шепчутся, осознавая, что карма, наконец, настигает упырей. Остин говорит о том, как было бы здорово, чтобы до выпускных экзаменов всю эту компанию выперли к черту, Робб только кивает, соглашаясь, а Агнесс в который раз напоминает обо всех неприятностях, что приносят эти придурки, и их радость мне ясна. Я тоже не люблю упырей и желаю, чтобы школа скорее избавила нормальных учеников от этой компании. Но голову всё равно поворачиваю, взглядом исследуя пустое место О’Брайена. Не дает покоя вчерашний вопрос отца о Дилане. С чего вдруг он интересуется подобным? Связано ли это с отсутствием парня на уроках?
– Райли опять в трансе, – подруга щипает мое плечо, привлекая внимание, так что отворачиваюсь, только не улыбаюсь, сохранив на лице серьезность и легкую озадаченность поведением отца.
– Ты чего такая тихая? – Остин поворачивается туловищем ко мне, пока Робб обсуждает с Агнесс очередной спор, который она обязательно продует.
Хмурю брови, качнув головой, и принимаюсь листать тетрадь, вовсе не пытаясь читать лекции:
– Я не тихая.
– О чем ты думаешь? – парень стучит ручкой по своей парте, сам сводит брови к переносице, явно нервничая, ведь не привык видеть меня такой. Сглатываю, еле отрывая взгляд от тетради, чтобы посмотреть русому в глаза. Зрительный контакт – уже признак уверенности:
– Об экзаменах, – ложь. Полнейшая.
– Они еще не скоро, – Остин улыбается, настраивая меня на лучшее. – Тем более, не тебе переживать об этом. Для тебя сдать экзамены – мелочь, в отличие от Робба, – пускает смешок, ведь друг пихает его, хорошо расслышав слова:
– Верь в меня и мои возможности.
– Мда, – Агнесс шепчет, кривя губы. Возможности Робба – это, как йети. Есть люди, которые в них верят, но сами никогда не видели. За весь год Робб только и делал, что списывал наши домашние работы, надеюсь, он хоть на три сдаст.
Не улыбаюсь, опять утыкаюсь в конспект, но не вникаю в суть того, что читаю. Мое настроение дает мне предательского пинка, отпуская на растерзание обществу, что привыкло лицезреть меня совершенно иным человеком. Подстава. Причем, подставляю я себя сама, ведь накручиваю мысли вместо того, чтобы отпустить некасающуюся меня проблему. Дело в том, что проблемы Дилана касаются Лиллиан. Проблемы Лиллиан касаются отца. А проблемы отца – меня. Выходит, что эта цепочка держится на каком-то неприятном типе, полном холодного эгоизма по отношению к другим? И я невольно становлюсь частью цепи. Это злит. Раздражает. Живешь себе, стараешься не думать о людях, что сами по себе отвратительны, а потом внезапно твое настроение становится зависимым от них.
– Райли, – Агнесс тыкает меня локтем, хмурясь. Поднимаю голову, понимая, что они что-то бодро обсуждают, а я не принимаю в этом участие, поэтому привлекаю к себе внимание.
– Что с тобой сегодня? – девушка переглядывается с парнями, непривычно видеть её такой хмурой. Они не должны испытывать волнение, их вины в моем состоянии нет, поэтому улыбаюсь, пожав плечами, чтобы исправить образовавшуюся вокруг ауру непонимания:
– Ничего. Всё в порядке.
***
«Знаешь, ты сотворил грех. Ты нарушил закон, а ведь тебе всего девять».
«Он ударил маму».
«С такими вещами идут в полицию. Зачем было бить ножом?»
«Кто, если не я?»
Трудный день. Эмоционально требующий от меня слишком много сил, и под вечер я валюсь с ног, но не от физического недостатка организма. Хочется скорее окунуться в мир снов, забыться, но вместо этого на столе горит лампа, а светильники-звездочки сверкают, тянувшись от окна к двери балкона. Часы противно тикают, намекая, что давно пора лечь, чтобы выспаться. Мне нужен здоровый сон.
Сутулюсь, больше не в силах держать осанку. Ладонью подпираю лоб, кручу пальцами ручку над тетрадкой по химии. Пытаюсь разобраться с формулами, но глаза так горят, что приходится прикрывать их довольно часто, а это замедляет процесс. Все те домашние работы, что не делала на той неделе, теперь создают одну большую проблему, которую разобрать будет непросто. Смотрю на часы. Одиннадцать. Нет, пора ложится, только… Решу последнее уравнение, что окончательно расплавит мои мозги. Отец сегодня не выходит из комнаты. Надеюсь, причина тому – его бурная деятельность с книгой. В ином случае – всё плохо. Если мужчина просто сидит в кабинете, то это уже второй тревожный звоночек.
Стук. Поворачиваю голову, выпрямившись, и смотрю на отца, открывшего дверь моей комнаты. Он выглядит… Уставшим, и видеть его таким неприятно.
– Привет, – впервые за этот день. – Почему ты еще не спишь? – нет, в тоне не то самое недовольство, просто обычно я сплю в это время, поэтому он не рассчитывал застать меня за столом.
– Да вот… – киваю на гору учебников. – Думаю, немного сделать сегодня.
– Лучше ложись, забей на это дерьмо, – мужчина хочет выйти, но останавливается. Он явно хочет что-то спросить, и, почему-то, я без сомнения произношу, не ожидая его слов:
– Дилана не было сегодня, – взглядом скольжу по тексту учебника, чтобы разобраться с темой. Мужчина какое-то время стоит молча на пороге. Поглядываю на его опущенный профиль, в глазах те самые мысли. О чем он думает? Что его беспокоит? Если бы мы говорили чаще, если бы имели привычку открываться друг перед другом, было бы нам куда проще уживаться вместе? Да. Определенно. Я люблю своего отца. Даже с теми «демонами», в проявлении которых он не виноват. Психология человека очень заманчива, и порой она создает нечто, не поддающееся описанию или пониманию. А я пытаюсь понять его. Его молчание.
Закрывает дверь. Ничего так и не дает в ответ, поэтому с тяжестью вздыхаю, начав потирать веки, и ненадолго накрываю ладонью глаза, дабы уберечь себя от уже свирепого света лампы. Или мне просто напросто охота скрыться. Совсем ненадолго. Откуда этот ком в горле? И почему именно он обычно вызывает горечь во рту и жжение в ребрах?
Что это такое? Это высшая степень усталости, переходящая в форму…
Шмыгаю носом, губы приоткрываю, чтобы с дрожью вдохнуть немного кислорода, смешанного с ароматом цветов. Хнычу, тихо, чтобы никто не узнал о моих перепадах настроения, чтобы самой не акцентировать на этом внимание, ведь это не имеет значения. Слезы, от которых веки становятся мокрыми, и теперь я грубо сдавливаю их пальцами, причиняя боль влажным глазам. Тихо. Только тихо. Начинаю задыхаться, приглушенно мыча. Всё тело охвачено эмоциональной судорогой.
Знаешь, как тяжело жить с отцом, мам?
Всё равно, что существовать в замкнутом помещении с голыми стенами и без света, который проявляется лишь в моменты его интереса ко мне.
Убираю ладонь от глаз, пытаясь сконцентрироваться на химии, учеба часто отключает мою чувствительную сторону, но, похоже, сегодня не тот день. Продолжаю шмыгать носом, испытывая злость во время падения соленых капель на лист тетради, отчего написанное смазывается. Чернила расплываются, превращая мою запись в хаос.
Внезапно в коридоре хлопает дверь. Я с испугом начинаю вытирать слезы, боясь, что отец зайдет и увидит их, даже резко тяну руку к лампе, задев пустую кружку с кроликом. Свет гаснет. Но тяжелые шаги уносят человека дальше, к лестнице, только поэтому удается отогнать горечь, нахмурившись. Встаю, продолжая вытирать глаза, и выхожу в коридор, прислушиваясь к шуму. Отец куда-то уходит?
Быстрым шагом подхожу к лестнице, замерев у её спуска, наблюдаю с легкой растерянностью, как мужчина быстро натягивает куртку, руками роется в карманах, ища ключи.
– Пап, – моргаю, надеясь, что полумрак прихожей скроет от него мои покрасневшие глаза и румяные щеки. Про нос вообще молчу. Он первым делом обретает багровый оттенок, выдавая меня начисто.
– Куда ты? – опускаю руки. Мужчина тараторит, хватая связку ключей с комода:
– Проверю, как там Лиллиан.
– Всё в порядке? – делаю шаг на ступеньку ниже, так как отец уже открывает входную дверь. – Пап, – немного повышаю тон. Мужчина поворачивает голову. Смотрит на меня, в упор, но, кажется, давление от зрительного контакта впервые ощущает именно он, а не я.
– Ты ведь мне… – не время, Райли. – Ничего не рассказываешь, – пытаюсь тихо справляться с хлюпаньем носа. Глаза наливаются слезами, но нет, ему не под силу разглядеть мое состояние, поэтому прикрываюсь зевотой:
– Я бы поняла тебя, если бы ты рассказал.
Мужчина смотрит. Долго. И вновь ощущаю укол вины, когда он качает головой, как-то сдержанно выдав:
– Тебя не касается, иди спать, – после чего выходит на темную улицу, заперев дверь. Стою. Смотрю. Слушаю звучание мотора нашего автомобиля, и медленно опускаюсь, пальцами нащупав ступеньку, чтобы сесть на неё. И сижу. Буду сидеть, пока он не вернется. Ладонями потираю голень, после складываю руки на груди, положив их на колени, задев больное со ссадиной, а подбородком упираюсь в мягкую кожу предплечья.
Не смогу уснуть. Поэтому буду ждать.
***
Глубокая ночь. Время давно не детское, и Райли успевает поклевать носом, прежде чем, наконец, до ушей доносится рычание мотора. Он действует на неё, как холодная вода, окатившая сознание, поэтому девушка еле разгибает колени, поднявшись. Слушает. Хмуро, сонно, с больными, опухшими глазами.
И разбирает голос, принадлежащий не только отцу, поэтому неуверенно шагает назад, вовсе убегая за стену до того, как щелкает замок входной двери – и в помещении оказываются двое. Мужчина, руки которого так отчетливо трясутся, что даже темноте не скрыть этого. И женщина. С её разбитой верхней губой. С синяком на подбородке и шишкой на лбу. Такой изнеможенной, морально разваленной и подавленной. Её ладони в порезах, локти покрыты ссадинами. Одна ступня распухла из-за сильных, повторяющихся ударов. Митчелл поддерживает её, помогая переступить порог. Женщина способна наступать только на одну ногу, что более-менее уцелела после побоев.
– Надо было остаться с ним, – Лиллиан никак не успокоится, кажется, она в каком-то бреду. Митчелл понимает это, поэтому отвечает спокойно и ровно:
– Завтра заберем, пусть побудет в больнице, – закрывает дверь, но её руки не отпускает.
– А вдруг Шон туда явится? – новая волна переживания и страха.
– Нам сообщат, не волнуйся, ему нужно пройти обследование, – напоминает, ради чего в принципе его и положили в палату.
– Но вдруг Шон… – всё, вот она – фикс-идея, сводящая с ума женщину, лишенную сна в эти дни.
– Всё, – Митчелл успокаивает, потирая её плечи, и берет за подбородок, заставив взглянуть на себя. – Эй, тебе нужно отдохнуть, – кивает, чем вынуждает её автоматически повторять кивок головой. Смотрит прямо в глаза, пропуская в себя его голос.
– Сейчас примешь душ, – кивок. Она в ответ – кивок. – И ляжешь спать, – большими пальцами потирает её щеки. – Хорошо?
Лиллиан глотает эмоции, но на глазах выступают слезы. Кивает. Поняла.
– Хорошо, – Митчелл касается губами её лба, обещая. – Утром мы заберем его.
Женщина вновь кивает, громко шмыгнув носом, и они продолжают стоять вот так в тишине, скорее всего, оба набираясь сил, чтобы продолжать действовать.
Райли прижимается спиной к стене, нервно дергая ткань своей майки. Смотрит в пол.
И чувство неправильной вины возвращается.
========== Глава 7 ==========
Что такое ложь?
Мне кажется, её использование вполне оправданно в некоторых случаях, конечно, пока действия не выходят за границы морали, но моя ложь – нечто ценное, помогающее воспитывать терпение и создающая атмосферу для благоприятных взаимодействий с миром. Я лгу, когда говорю, что люблю черный чай, ведь обо мне подумал друг, купив в кафетерии стаканчик специально для меня. Я лгу, пока признаю свою любовь к готовке, хотя за столько лет с плитой в обнимку меня уже начинает поташнивать от запаха мыльного средства против жира. Ведь еда – один из способов повысить настроение людей, играющих важную роль в моей жизни. Я лгу, говоря, что мне нравится следить за чистотой в доме, но сама устаю от ежедневных и еженедельных обязанностей. Я лгу, отправившись с друзьями на вечеринку или отдохнуть на реку, так как не желаю компании.
