Текст книги "Считай звёзды (СИ)"

Автор книги: Paprika Fox

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 98 страниц)

Медленно хожу вдоль стеллажа, помутненным взглядом ища нужную упаковку. Живот воет, прижимаю к нему ладонь, немного согнувшись.

– Харе стоять, найди уже эту рыбу, – парень ведет себя, как нетерпеливый ребенок. Он везет за мной тележку, без конца врезается ею в мою спину, подталкивая к действию.

– Крольчатина, у тебя какие-то проблемы? – просто отвали. Дилан ворчит, запрокинув голову, даже не пытаюсь разобрать его слова. Вижу нужную упаковку и беру, бросив в тележку, после чего рвусь прочь из отдела морепродуктов. Но лучше не становится. Боюсь, мне придется отлучиться в уборную. Ощущение такое, что головная боль является причиной тошноты. Не могу терпеть давление в висках.

Проверяю список, ладонью держусь за ворот, прижимая его ко рту. Дышу. Не заставляю себя отвечать на раздражение парня, иначе точно вырвет. Останавливаюсь у отдела, где замечаю на полках мёд. Не вхожу внутрь, просто смотрю, ненадолго выпадая из реальности в свои мысли, поэтому с болью на лице реагирую, когда Дилан дает мне в спину тележкой, со злостью процедив:

– Блять, как же бесишь, – выдергивает из рук телефон, просматривая список. – Дура, мы прошли молочный отдел, – начинает пихать мне в лицо экран мобильного устройства, причем стараясь как следует вжать кончик моего носа, но ничего не отвечаю, только сморщившись. Делаю шаг назад. О’Брайен оставляет мой телефон у себя, пока разворачивает тележку, направившись в молочный отдел. Так не хочу идти за ним. Хочется стоять здесь, не двигаться, пускай даже у него мой телефон, главное, что находится на расстоянии от меня. Мне требуется больше личного пространства, в котором нет этого упыря.

И, знаете, я бы правда осталась на месте, ведь парень не нуждается в моем присутствии так же сильно, вот только…

Медленно поворачиваю голову, краем глаз улавливая движение. Трое мужчин, явно нетрезвых, бродят в отделе с алкоголем. Напрягаюсь, хотя они далеко от меня и вряд ли вообще способны в таком состоянии что-то сделать. Качаются из стороны в сторону, опьянено смеются, поддерживая друг друга за плечи.

Сглатываю, непроизвольно поспешив ближе к молочной секции. Я не доверяю Дилану, но незнакомых мужчин боюсь сильнее, поэтому буду стараться держаться рядом с парнем, чтобы недоброжелатели думали, что я не одна здесь. Звучит так же жалко, как и выглядит? Я прикрываюсь человеком, которого так же остерегаюсь, как и любого другого.

Парень берет упаковку яиц, неосторожно положив в тележку, и оглядывается, когда подхожу ближе, ладони скрывая под длинными рукавами свитера.

– Чего ты так медленно ходишь? У тебя в заднице что-то? – Боже, дай мне сил игнорировать это дерьмо, льющееся из его рта. Закатываю глаза, когда Дилан отворачивается, продолжив идти, и делаю пару шагов, внезапно ощутив, как тошнота подкатывает к самому вверху, поэтому замираю, испуганно сжав пальцами рот.

Начинает кружиться голова. Лоб горит, глаза к черту сейчас лопнут от давления.

– Ты стебешься? – О’Брайен подает голос, вытягивая ногу, чтобы пнуть меня в колено, только по этой причине не выдерживаю:

– Мне нехорошо, – звучит так раздраженно, как и хотелось, вот только из-за боли голос дрожит. Ставлю одну руку на талию, пока пальцами другой сжимаю рот, сильно сутулясь. Дышу через нос громко и ровно. Так глубоко, как только можно, чтобы помочь себе отогнать тошноту. От слабости организма трясутся колени. Не помню, чтобы когда-нибудь мне было настолько плохо.

– Не думаю, что тебе настолько плохо, – он делает пару шагов ко мне.

– Тебе откуда знать? – еле говорю, немного дернувшись от давления в глотке. Раздражает, что Дилан говорит это таким тоном, будто считает, что я лгу. Я не меньше хочу скорее покончить с этой вылазкой и вернуться домой. Думает, мне в кайф торчать здесь с ним?

– Ага, твой отец отправляет тебя, будучи тяжело больной, – уверена, он даже показывает кавычки пальцами, неприятно усмехаясь, – в магазин, нарушая твой оздоровительный сон, и…

Не могу. Сгибаюсь, не вытерпев, и с чувством стыда меня рвет на пол. Опираюсь ладонями на полусогнутые колени. Кашляю, успевая подавиться, и вовсе не чувствую, что мне становится легче от вышедшего, наоборот, подкатывает еще больше, что даже на глазах выступают неприятные слезы.

– На… на мои кроссовки? – парень интересуется сдержанно, видимо, уставившись куда-то перед собой, чтобы не видеть происходящего. Тон голоса такой… Ровный, без эмоций. Кое-как качаю головой, дав ответ, а сама не разгибаюсь, не меняю положения, чувствуя, как всё тело дрожит от напряжения.

– Славно, – шепчет, судя по движению, начинает оглядываться. – Тебе реально настолько плохо? – гребаное удивление в голосе, за которое хочется ему хорошенько врезать. И без того горю от стыда, еле перенося очередное унижение.

– Я сейчас на тебя плюну… – не выходит прошептать со злостью. Не способна на такой негатив в данный момент.

Слышу, как сдержанно он выдыхает, издав подобие тихого горлового мычания. Прекращает озираться, кажется, с трудом принимая решение, которое озвучивает мне:

– Для начала отойдем от этого места, – начинаю поддерживать локоны своих волос, находя в себе силы, чтобы немного выпрямиться, но головы по-прежнему не поднимаю. – Аптека где? – оставляет тележку, но вообще не думаю о ней, повернувшись, и спешно перебираю ногами, ведь шаг у парня большой:

– В конце, – только и могу выговорить, после сильно сжав дрожащие губы, боясь, что сейчас опять начну плеваться. Руками обнимаю живот, уже выше подняв лицо, но замученный усталостью взгляд оставляю на уровне пола. Следую за Диланом через отдел булочных изделий к кассам, одна из которых рабочая и находится в начале магазина. Есть перегородка, которая, в принципе, должна мешать тебе выйти из магазина не через положенное место, но её можно с легкостью миновать: О’Брайен без труда перелезает, а мне приходится наклониться, присев на корточки, чтобы пройти. И на секунду торможу, оставаясь в сидячем положении, чтобы перетерпеть резко подкатившуюся тошноту к горлу.

– Ты можешь не задерживать процесс? – Дилан успевает ворчать, пока оборачивается, продолжая двигаться в нужном направлении. – Я не хочу, чтобы ты заблевала меня.

Хочется послать его, вот только возможности нет, поэтому лишь судорожно выдыхаю, хватаясь за перегородку, чтобы помочь себе подняться на слабые ноги. Шагаю, терплю.

Аптека работает, уже хорошо, что она реально круглосуточная. Мы входим в прозрачные двери, оказываясь в прохладном помещении с голубыми стенами, вдоль которых тянутся прозрачные шкафчики с предложенным товаром. Могу рассмотреть свое отражение и пугаюсь того, какого оттенка мое лицо. Либо дело в освещении, либо у меня реально зеленоватый цвет кожи. Прикладываю ладонь к горячему лбу. Может, мне действительно посчастливится отрубиться на обратном пути, что лишит меня времяпровождения с парнем?

Подходим к окошку, и Дилан пускает смешок, вынув руки из карманов кофты:

– Какой, на хер, перерыв в ночное время? – привстаю на носки, замечая табличку рядом с кассой. – Ночная смена – это и есть один большой перерыв, – у него явно нет терпения. Парень начинает стучать пальцами по оконному стеклу. Причем долго, пока к нам не выходит сонный мужчина средних лет в белом халате. Он вынимает затычки из ушей, внешне демонстрирует целый спектр негативных эмоций. Ему явно не по душе, что кто-то нарушает сон.

– Табличку видите? – открывает мелкую дверцу окошка, раздраженно процедив. – Перерыв.

– Охереть, – не знаю, но хочется пустить смешок с того, как Дилан пожимает плечами, уставившись на мужчину, как на придурка. – Обслужи нас, а потом дрыхни, – не очень-то уважительно, но, если честно, всё равно, ибо предполагаю, что меня сейчас опять стошнит. Лучше скорее получить лекарства и скрыться в уборной.

– У меня перерыв, – чего этот тип заладил? Всё равно покупателей больше нет.

– Чувак, просто обслужи нас сейчас, – О’Брайен нервно притоптывает ногой, а я сжимаю ладонью рот, вновь сутулясь.

– Жди десять минут, – что вообще происходит?

– Мне нужно сейчас, – Дилан уже не на шутку раздражен, а мужчина пускает противный смешок:

– А если не сейчас, то что? У нас тут охрана есть, – будто понимает, что от О’Брайена можно и в нос получить.

– А у меня тут баба, умеющая блевать по заказу, – и стоило ему вроде как усмехнуться, как я срываюсь с места, убегая из магазина в сторону уборной. Еще одного позора не перенесу.

…Умываю лицо холодной водой. В уборной пахнет мятой. Обычно я спокойно переношу этот аромат, но сейчас он только ухудшает мое состояние. Белые мраморные раковины блестят на свету ярких ламп, плиточный пол только что вымыт женщиной, что теперь бродит по туалету, заходя в каждую серую кабинку с тряпкой и моющим средством. Сгибаюсь так, чтобы можно было опереться локтями на край раковины, пальцами сдавливаю щеки, уставившись на свое отражение. Круги под глазами. Лицо такое бледное. Но мне удалось достаточно долго проторчать над унитазом, живот болит, но больше нет такого давления. Ничего в горле не мешает дышать. Желудок ноет, да и голова не проходит, но… Хочется заметить, мне гораздо легче.

Глубокий вдох. Выдох. Опускаю лицо, пальцами проникая в распущенные волосы. Ни с чем не сравнимое чувство наслаждения, когда тебя наконец «отпускает».

Слышу, как позади открывается дверь, поэтому поднимаю голову, хмурясь при виде парня в отражении, который спокойно входит в женскую уборную, держа в одной руке белый пакетик из аптеки. Дилан смотрит на уборщицу, которая замирает, немного возмущенно отвечая на его зрительный контакт.

– Дамы, – О’Брайен усмехается и продолжает идти ко мне. Качаю головой, щурясь:

– Ты же знаешь, что это женская уборная, – не поворачиваю голову, всё еще следя за Диланом при помощи отражения.

– А ты знаешь, что тебе лучше молчать, пока я не решил оставить тебя без лекарств? – ставит пакет на край раковины, начав осматривать уборную. Прикрываю веки, полностью забивая. Мне стоит впредь меньше переживать о происходящем. Выпрямляюсь и беру пакет, изучая содержимое:

– Это всё из списка? – ищу что-нибудь от головной боли и для понижения жара.

Дилан игнорирует вопрос, двинувшись к кабинке:

– У тебя есть время принять что-то, а мне надо отлить.

Поднимаю взгляд на зеркало, хмуро уставившись парню в спину, и еле сдерживаю свое отвращение к его личности:

– Ты противный, – не знаю, как еще выразить то, что чувствую по отношению к нему и к его поведению. Это омерзительно.

Только вот мои слова встречают тот самый наглый смешок О’Брайена, открывающего дверь кабинки:

– Я знаю.

Возвращаемся в зал, взяв на всякий случай тележку, если ту нашу уже увезли. Хотя, думаю, весь персонал, состоящий из одного кассира и рабочего из зала, хорошо проводят время, отдыхая на своих местах. Мне гораздо лучше, поэтому отнимаю у парня телефон, чтобы зачитывать продукты.

Выходим на открытое пространство между рядами отделов, и я притормаживаю, замечая, как что-то привлекает внимание Дилана, заставив остановиться. Делаю пару шагов назад к нему и ищу взглядом объект, на который он пялится, с необычным желанием сощурившись:

– Как же хочется… – шепчет, выглядит при этом настолько серьезно, что мне становится не по себе. Моргаю, перескакивая взглядом с него на гору сладкой кукурузы впереди:

– Эм… Это уже слишком, – знаю фишку: садишься в тележку, тебя толкают в кучу продуктов, но подобное – сплошное ребячество… Стоп, каждый раз забываю, что речь идет о Дилане. Ну, да, ну, да…

Парень опускает на меня взгляд, хмурясь:

– У тебя сил не хватит толкнуть, ладно, – вздыхает реально разочарованно, будто ему правда так необходимо развалить ту гору.

– Ты бы всё равно не сделал этого, – не верю, пустив смешок, и продолжаю идти, листая ленту новостей в социальной сети. Не слышу, чтобы парень пошел за мной, поэтому оглядываюсь, встречаясь с его спокойно раздраженным взглядом. Опять. То самое выражение лица, будто именно я – идиот, несущий какую-то чушь. Молчу, и он молчит. Но смотрим.

Сильно толкает тележку, поэтому перевожу хмурый взгляд на предмет, который быстро едет в сторону горы из упаковок кукурузы. Парень отворачивается, сунув руки в карманы джинсов, а я вновь подхожу к нему, так же, как и он, следя за тележкой, что влетает в цель, разнося аккуратно разложенные продукты. Падает. Смотрим. Приоткрываю рот, заморгав с непониманием и хмуростью на своем лице:

– Я вот не пойму, – слабо дергаю головой, будто хочу поверить в правдивость происходящего, – ты получаешь какое-то эстетическое наслаждение от разрушений? – поднимаю лицо, взглянув на Дилана, а тот выглядит очень довольным, что не выражается открыто на лице, но хорошо ясно по глазам:

– Кайф, – тянет шепотом, после чего уголок его губы поднимается в ухмылке.

– Детский сад, – у него любовь к разрушению в генах заложена что ли?

– Дай пять, – фыркает, ударив ладонью мне в лоб, отчего морщусь, пальцы прижав к больному участку. – Что с твоей реакцией? – неприятно усмехается, обходя, и прячет ладони в карманы кофты. Тру лоб, оборачиваясь, и хмуро смотрю ему в спину. Он сделал это нарочно. Придурок.

Довольно быстро и без происшествий набираем тележку продуктами. Кажется, Дилан так же сильно хочет спать, как и я, поэтому торопится скорее покинуть магазин, и это играет мне на руку: никаких оскорблений, кроме тех слов, касающихся моей любви к моркови, пока мы проходили овощной ряд.

Такое чувство, что мы с парнем мешаем всем, кто работает в ночную смену. Тот же молодой кассир в забавной кепке еле открывает веки, вырываясь из сна, пока Дилан щелкает пальцами у его носа, а я выкладываю продукты из тележки, закатив глаза. Какой раз уже повторяю мысленно о том, что этот тип ведет себя, как ребенок?

Пока кассир лениво выполняет свою работу, изучаю разные конфетки на стенде и беру арбузную жвачку. Дилан тоже тянет руку, взяв мятную и упаковку сигарет. Кхм, интересно, помнит ли он, что оплачиваю покупки я? Хмурюсь, прижавшись к стене позади, ведь О’Брайен не ограничивается выбранным и тянет руку к… Эм, к упаковке презервативов, чем заставляет меня отвести взгляд, откашлявшись. Поворачивает голову, фыркая:

– Чего? – бросает все на ленту, непринужденно сложив руки на груди. Нет, ничего, совсем ничего.

Мужчина с равнодушным выражением берет упаковку сигарет, оставив её и средство контрацепции напоследок. Поднимает на Дилана взгляд, лишенный интереса, а тот лишь изгибает брови:

– Проблемы?

Кассир опускает свой аппарат для счета данных с кода, и берет пачку презервативов, поднимая обе покупки вверх.

– А что? – Дилан усмехается, заставив меня немного опешить, ведь перекидывает руку мне через плечо:

– Нам ведь не нужны сюрпризы, – поворачиваю голову, с возмущением открыв рот, и корчусь, ощутив, как волны отвращения проходят по всему организму, помогая оттолкнуть его ладонь:

– Мерзость, – повышаю голос, делая большие шаги от него, и отряхиваю свою одежду, словно О’Брайен испачкал меня. Ощущение как раз похожее. Раздражает его довольная физиономия. Явно получает наслаждение, ставя меня в неловкое положение, уже чувствую, как горят мои щеки от смущения перед незнакомым человеком.

Он специально вызывает у меня чувство стыда.

– Есть восемнадцать? – парень лет двадцати пяти сонно зевает, поворачивая обе покупки так, чтобы было видно красный значок с пометкой «18+».

– Серьезно? – Дилан начинает недовольно качать головой, роясь в карманах в поисках документов. – А как развлекаться детям до восемнадцати? – отвратительный тип. Просто… Слов нет. Много, чем можно заниматься, если твой мозг чуть больше ореха. Я, конечно, не отличаюсь особым разнообразием увлечений, но если бы мне позволили, то занималась и музыкой, и танцами, больше бы пела. Вообще, вокруг полно интересного, прекрасное множество вещей, способных развить тебя, а О’Брайен что? Презервативы и сигареты, ох, горе какое, черт возьми.

Ему восемнадцать лет. Он старше меня, а ведет совсем не соответствующе.

– Тебя очень легко смутить, – Дилан никак не прекращает терроризировать мой больной мозг, пока идем по парковке, вырвавшись из стен торгового центра. – Сразу краснеешь, смотришь, как петух с выпученными глазами, – везет тележку, я шагаю впереди, шепча под нос слова выдержки. Ему в удовольствие.

– Не верится, что тебе восемнадцать, – всё-таки слетает громче, когда подходим к машине. Дилан держит во рту сигарету, открывая багажник, и хмурится, выдыхая дым через ноздри:

– Да, и мне, оказывается, по закону можно курить и трахаться, – дайте мне биту, я отобью ему яйца. Складываю руки на груди, раздраженно качнув головой, а парень довольно улыбается, вынув сигарету изо рта:

– Как видишь, курить я почти закончил, – окидывает меня взглядом, усмехаясь, поэтому мой рот открывается с прежнем возмущением, а взгляд полон уже надоевшего отвращения. И мой оцепеневший вид заставляет Дилана мерзко смеяться:

– Лицо попроще, кусок крольчатины, – выкидывает окурок, возвращаясь к пакетам в тележке. Я продолжаю с шоком смотреть на это омерзительное создание, не понимая, как вообще подобные «шутки» могут рождаться в чей-то голове. Хлопаю ресницами, еле выдавливая с запинками:

– У-у меня просто… – прикрываю веки, после моргаю. – Слов нет, – с недоумением качаю головой.

– Подержи, – он не обращает внимания на меня и мое отношение к его поведению, что не удивляет, и поднимает к моим рукам пакет, вынуждая взять его. Затем дает второй. Сверху третий. Я с непониманием хмурю брови, прошептав:

– Э-эй, – он кладет еще один сверху, и мои ноги подгибаются под тяжестью, поэтому в следующее мгновение я уже сижу на коленях, чувствуя через ткань джинсов ледяной асфальт. Смотрю на парня, тот с насмешкой уставился в ответ, сунув вторую сигарету в рот:

– Ради таких моментов стоит жить, – ради моментов унижения других? Почему его выходки до сих пор вызывают у меня шок? Они пусты, бессмысленны и нелогичны. Зачем надо было вот это делать? Вот это прямо сейчас? Это жизненно необходимо? Мне не понять таких людей. К счастью.

Сжимаю зубы, сдержав вздох, и кривлюсь с довольно неприятной улыбкой:

– Ты противный.

Успокаивает лишь мысль о том, что скоро у меня появится возможность остаться наедине, залечь спать и не вставать, пока мне не полегчает. И никто не будет нарушать мой комфорт: ни отец, ни Лиллиан, ни этот хмырь за рулем, который прокурил весь салон, и теперь мне приходится ехать с опущенным окном, чтобы не задохнуться. Дождь вновь начинает моросить, ветер становится сильнее, холоднее, мне каждый вдох дается с трудом, ведь мороз беспощадно царапает глотку, блокируя доступ кислорода в легкие. На часах полтретьего, мы так долго проторчали в магазине. Прикрываю воротом шею, кашляя, и роюсь в пакете с лекарством, чтобы принять таблетку от горла.

– Ми-ло, – и чего ему не сидится молча? Говорит с издевкой, даже пускает смешок, только поэтому реагирую, поинтересовавшись с недовольством:

– Что опять? – нет, правда, что опять? Что я сделала такого, вызывающего подобную реакцию?

Поворачиваю голову, уставившись на профиль О’Брайена, который, кстати, не отводит взгляд от дороги. Повезло, что он, вроде, серьезно относится к вождению.

– Если бы я болел, – у него на устах усмешка, но в голосе не слышу привычного давления. – Моя мать не заставила бы меня ехать в задницу, чтобы купить твоему отцу лекарства.

Если честно, не знаю, как реагировать на сказанное, поэтому сохраняю хмурость на лице, цокнув языком:

– Конечно, она у тебя классная, – и почему не могу произнести подобное без раздражения, ведь на самом деле так считаю. Замечаю, как уголки губ Дилана опускаются, а равнодушное выражение немного настораживает, поэтому отворачиваюсь, избегая возможного конфликта. Ничего плохого вроде не сказала, а этот тип так реагирует. Слава Богу, от дороги хоть не отвлекается.

Да, у него классная мать. И нет, мне не завидно, что она «такая», просто… Наблюдая за их отношениями, невольно задумываюсь о том, как было бы у меня с моей мамой, будь она сейчас рядом. И эти мысли настраивают меня на негативные эмоции, так что стараюсь не пропускать их в голову так часто.

Остаток пути мне не приходится открывать рот. Пальцем указываю, куда нужно повернуть, и парень сам не заговаривает со мной, постоянно зевая, с чем сама начинаю грешить, прикрывая рот ладонью. Хочется спать.

Дома не горит свет, когда мы оставляем машину, взяв пакеты. Приходится ориентироваться в темноте. Слышу, как спускается отец, так что в сознание возвращается обида на него за такое, по моему мнению, несправедливое отношение ко мне и к Лиллиан. Ставлю пакеты на стол. Дилан сгибается, локтями опираясь на его поверхность, а лицо опускает в ладони, ровно дыша, такое чувство, что уснет прямо здесь в этом положении. Не собираюсь разбирать продукты, пускай этим займется человек, который всё это время находился дома в тепле. Отец включает свет, заставив всех щуриться:

– Вы долго, – я не стану закатывать глаза, а вот О’Брайен подает голос:

– Да что ты? – шепчет, двигая к себе стул. Садится, запрокинув голову:

– Там лекарства, – говорит о пакете, который держу в руках, собираясь взять себе немного раствора для полоскания рта.

– Лиллиан лучше, но всё равно стоит продезинфицировать горло, – мужчина делает шаг за порог, обращаясь ко мне. – Можешь, развести ей лекарство? Я пока поднимусь к ней.

– Пап, – прикрываю веки, выдохнув. – Я очень хочу спать, – сомневаюсь, что в силах самой себе развести, скорее всего просто приму еще таблетку.

– Райли, хватит уже эгоизма, – вечно одно и тоже. Его упреки не меняются, и у меня уже скрипят зубы слышать однообразную информацию каждый раз, когда не желаю выполнять какую-то его просьбу.

Мужчина выходит, оставляя меня с пакетиком лекарств, и мне стоит особого труда, чтобы не выкрикнуть ему в спину не самые хорошие слова. Качаю головой, начав резкими движениями рыться в пакете.

– Предлагаю блевануть ему на кофту, – Дилан падает лицом в стол, громко зевая. Не даю ответа, взяв со стола кружку. Чем быстрее сделаю, тем скорее от меня отстанут. Тянусь к упаковке с раствором, но не успеваю схватить, так как её берет О’Брайен, при этом раздраженно смотрит на меня, будто делаю что-то неправильное:

– Что? Это моя мать, не твоя, – встает со стула, локтем толкнув меня в сторону от стола. Хмурюсь. Нет у меня больше сил, чтоб припираться. Парень начинает заниматься приготовлением средства для полоскания, и его напрягает мое молчаливое присутствие, пока сама занимаюсь поиском таблеток для горла.

– Ты можешь исчезнуть? – ворчит, стрельнув косым взглядом на меня. – Мне хватило времени наедине с тобой. Надо еще отойти от твоего блевотно-тошнотного спектакля.

Выпрямляюсь. Из-за вымотанности равнодушно смотрю на Дилана. Плевать. Бросаю пакет на стол, отворачиваясь и двигаясь в коридор с шепотом:

– Противный, – вроде тихо, но получаю ответ в спину:

– Сказал человек, проблевавшийся в магазине.

Пошел ты.

***

В спальне взрослых пахнет масляными красками и сигаретами. На круглом журнальном столике стоит бутылка вина с недоеденными сэндвичами. Женщина кашляет, держась за шею пальцами, и морщится при каждом глотке, проверяя ладонью лоб. Горячий, но ей определенно лучше. Сидит на кровати, пока мужчина курит на балконе, сказав, что ей сейчас принесут лекарства, так что вставать совсем необязательно. Иногда его забота переходит все границы, но Лиллиан слишком любит этого человека, который делает для неё очень многое, о чем не стоит упоминать.

Стук в дверь. Женщина поднимает голову, включив лампу на тумбе, когда за дверью видит сына. Он входит, оглядывая помещение:

– Где этот тип?

– Его зовут Митчелл, – Лиллиан хрипло отвечает, улыбаясь, и двигается ближе к краю, на который садится Дилан, протягивая ей стакан:

– Как себя чувствуешь?

– Лучше, – берет его, кашляя, и поднимает взгляд на сына, слегка замявшись. – Знаю, что не время спрашивать, но… – набирается уверенности, хорошо понимая, что вопрос очень щекотливый. – Ты подумал над моим предложением?

О’Брайен потирает висок пальцем, сжав и растянув губы, но не в улыбку, а скорее выражает именно сомнение, поэтому женщина тревожно хмурится, пальцами касаясь его локтя:

– Эй, надо попробовать.

– Это не мой дом, – Дилан жестко перебивает, качнув головой, и смотрит на мать. Та опускает плечи, глотнув воды в больном горле:

– Знаю, но…

– Мам, я не перееду, – заявляет шепотом, ведь рядом Митчелл. – Ты спокойно можешь перебраться, – напоминает, но Лиллиан обеспокоенно вертит головой:

– Нет, тогда он…

– Всё, отстань, – парень морщится, дернув рукой, чтобы освободиться от хватки матери, и встает, быстрым шагом покидая комнату.

Лиллиан опускает взгляд на раствор в стакане и начинает стучать зубами, сдерживая желание кусать губы и ногти.

Если она сбежит одна, то Шон не станет её искать, потому что под рукой будет Дилан.

========== Глава 5 ==========

«Хэй, мам, как там в Нью-Йорке?

Знаю, ты сильно занята на работе, постоянные перелеты, ты ведь до сих пор играешь в оркестре? Было бы здорово как-нибудь побывать на твоем концерте.

Знаешь, скоро лето. Ты не приезжаешь в домик у озера уже много лет, а твои растения ждут тебя. Я тоже жду, вот хожу, пытаюсь привести их к жизни, хах, выходит жалко, даже статьи не помогают мне понять, как следует ухаживать за ними.

На самом деле, мне хотелось бы с тобой провести это лето. Я уже писала о том, что хочу поступить в университет в Нью-Йорке? Или колледж. Куда возьмут, туда рвану, не могу больше жить с отцом, мам. Нет, он не бьет меня, но тяжело переносить постоянное давление. Знаю, не стоит упоминать его в письме, неприятно, наверное, читать, но мне хочется кому-то выговориться. Мам, давай встретимся летом? Ты найдешь для меня время?»

Отправить? Нет, бросаю в черновик, нервно куснув нижнюю губу. С комком в горле смотрю на список черновых писем, которые начинают копиться на моей почте. Самое первое письмо отправлено семь лет назад. До этого я писала с почты отца, но мать не отвечала ему, поэтому испытывала неописуемую детскую радость, когда получилось создать свой почтовый ящик, вот только первые письма не получали ответа. Такое чувство, мама не знает, что это правда я, хотя писала ей, кто это. Мне было лет девять, когда я стащила у отца телефон, чтобы записать номер мамы, но он оказался неверным. Думаю, она сменила его, чтобы оборвать любую связь с мужчиной, и понимаю такое рвение, ведь отец, после её ухода, продолжал каждый день звонить, напиваясь. Во время депрессии он стал спокойнее, вообще не выходил на контакт. Но до этого мужчина правда проявлял серьезную настойчивость, тем самым оказывая психологическое давление на маму.

И сейчас я боюсь отправлять сообщения. И причина в том, что… Как бы вы сильно не были близки с определенным человеком, даже если это ваша родная мать, расстояние и долгое отсутствие контакта отдаляет, делает чужими. Чувство, когда вам не хочется навязываться, когда вы думаете, что навязываетесь – ужасно, ибо это тот человек, с которым вас столько связывает, который является вашей непосредственной частью, пускай им может быть просто друг детства, вы ощущаете примерно одно и то же.

Уже какой год подряд я чувствую нечто странное. Незнакомое ранее ощущение одиночества, и его не должно быть в моей жизни, ведь у меня есть всё. Да, звучит непонятно, но у меня есть отец, есть крыша над головой, продукты в холодильнике, друзья, поддерживающие меня в трудное время, но… Сложно выразиться. Вот она – я в данное мгновение моей жизни: сижу одна, в комнате. Вокруг тишина, но можно уловить смех и голоса с приятной музыкой, что льются с этажа ниже. За окном серое небо, накрапывает надоевший дождь, что сильно влияет на мое настроение. Охота улыбнуться, но кому? Пустоте рядом с собой? Как давно чувство одиночества стало моим товарищем, а я проигнорировала его появление в своем сердце?

Это внутреннее одиночество. Моральное. Вот, наконец нашла правильные слова, чтобы самой разобраться в том, что гложет. Вокруг меня много людей, я окружена ими, стараюсь вести социально активную жизнь, но при этом не чувствую себя настоящей. То есть… Я улыбаюсь, но на самом деле мне не хочется. Я смеюсь, но без желания. Я говорю и слушаю, но не думаю, что мне это нужно. И постепенно ты становишься этой фальшивой копией, уже на автомате ведешь себя так, как привыкло тебя видеть общество. Иногда мне не хочется говорить в присутствии друзей, хоть в этом и нет их вины, просто лично во мне что-то нехорошее. Иногда мне не хочется улыбаться отцу, учителям, кассирам, водителям автобуса и прочим людям, даже тем, кто не имеет к моей жизни никакого отношения, но я делаю это. На автомате. Словно привычка. Переступаю порог комнаты – уголки губ лезут вверх, и со стороны выгляжу счастливой, а вот внутри еле терплю желание, как следует ударить себя по лицу. Поскольку с каждым годом отвращение к этой маске растет, но ничего не могу с этим поделать. Те же самые «упыри». Они издеваются и травят шутки, а вместо правильной и уместной грубости показываю улыбку, мол, «ха-ха, да, забавно». Тошнит от себя.

Так что меня не должно поражать присутствие чувства внутреннего одиночества. Психологически – я одна. Просто одна. Сижу в комнате, и обо мне вспомнят, меня хватятся только в тот момент, когда от меня что-то будет требоваться. Никак иначе. Неприятно признавать, но даже друзья… Порой они ведут себя странно по отношению ко мне. Привыкли, что я никогда ни в чем не отказываю, поэтому очень удивляются, когда пытаюсь сказать «нет», но, слава Богу, в отличие от отца не начинают давить. Просто забивают.

Внутреннее одиночество – это не физическое состояние, когда у тебя нет друзей, семьи и того подобного. И глупо было бы начать терзать меня словами о том, что «у тебя всё есть». Плевала я на материальное. Мне нужно какое-то спокойствие внутри, чтобы убрать это гнойное ощущение воспаленнности в груди.

Закрываю крышку ноутбука, лежащего на кровати возле согнутых в коленях ногах. Ладонями тру лицо, громко выдыхая. На часах почти час дня, а я не покидала этаж, принимала только душ, но из-за болезни кушать не хочется. Нет нужды спускаться. Уверена, отец скоро зайдет, чтобы узнать, что со мной, но, очень надеюсь, что забота о здоровье Лиллиан полностью отключит его от реального мира. Помню, как-то в третьем классе, когда моя учительница узнала, что мама не живет с нами, она сказала: «Как ты отнесешься к тому, что у твоих родителей появятся новые семьи?»

Я ответила, что они всё равно будут любить меня больше, на что девушка с сожалением поморщилась, вздохнув: «Милая, когда люди расстаются, они не хотят иметь рядом ничего, что будет напоминать им о прошлом», – тогда, будучи ребенком, я даже не задумывалась, что речь может идти не только о вещах, которые отец в ярости выбрасывал. До сих пор не могу принять то, что общие дети разведенных родителей становятся обузами. Возможно, поэтому я так пытаюсь угодить во всем отцу. Боюсь, «надоем» ему. Но больше пугает мысль, что… Именно поэтому моя мама не связывается со мной. Она не желает иметь при себе остаток прошлого. Это дико, и я не принимаю подобное, как правду, поскольку они же взрослые. Они должны понимать, что ребенок – не вещь. От него нельзя избавиться.