Текст книги "Считай звёзды (СИ)"

Автор книги: Paprika Fox

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 98 страниц)

Именно в тот день тишина стала его кошмаром.

Вырываюсь из сна с ощущением, будто что-то чугунное падает на голову. Такая сильная мнимая боль, даже перед глазами сохраняется темнота следующие несколько секунд, пока растираю опухшие веки, стараясь морально отойти от увиденного. Нельзя думать ни о чем подобном перед сном. Обязательно что-то всплывет из глубин сознания. А тормошить прошлое не люблю.

Опираюсь холодными ладонями на паркет, начав крутить головой. Вокруг темно. Коридор во мраке и морозе. Кончиками пальцев ощущаю, как из-под двери за спиной вырывается ветер, поэтому и минуты не проходит после пробуждения, как опять хмурю брови, настороженно двигаясь от двери, с напряжением уставившись на щелку над паркетом:

– Эй, – приходится откашляться, но добиться избавления от хрипоты не выходит. – Зачем ты открыла окно? – морщусь от холода, заставив себя подняться на ноги, что еле держат, ноя после смены их положения. В стопах неприятное ощущение песка. Немного сгибаю колени, рукой сжав ручку, и дергаю. Заперто.

– Райли? – сдерживаю раздражение.

Ненавижу. Изоляцию. Других. Когда понятия не имеешь, что происходит по ту сторону. Как в случае с отцом.

Наверное, этим стоит оправдывать мое грубое поведение. Пинаю дверь ногой, рассерженно, практически яростно обещая:

– Если ты не подашь звук, я выбью дверь, заодно и тебе вставлю по самые…

Что-то тяжелое прилетает с той стороны, ударившись о деревянную поверхность. Слышу звон стекла. Думаю, это одна из завалявшихся бутылок. Связь, блять, установлена. Не знаю, почему повторно бью ногой дверь, видимо, мне необходимо вынести из тела накопившиеся отрицательные чувства, вызванные херовым воспоминанием.

Сую ладони в карманы, надеясь согреть их, и ругаюсь:

– Ты, блять, можешь не говорить со мной, но дай забрать документы, и я свалю к херам из этого гадюшника, – тяжело дышу, вновь встретившись с молчанием. Дура. Пошла в задницу. Да, я виноват, но не стану распинаться перед человеком, который ничем не лучше меня.

С легкой ноющей болью в сердце спускаюсь на кухню, чтобы принять успокоительное. Мне требуется быть собранным и вести себя сдержанно. Лучше в принципе помалкивать, зная, как эта девчонка выходит из себя.

Точно.

Запиваю капсулу, проглотив, и оглядываю кухонные тумбы, вдруг вспомнив, как видел баночку таблеток вчера утром. Где-то здесь. Они точно принадлежат Янг, и сомневаюсь, что девушка забрала их. Скорее всего, какой-нибудь придурок принял витамины за «веселые» таблеточки. Блять.

Встаю у окна, изучив темное небо, и подношу стакан с водой к губам, взглянув на часы. Восемь вечера. Охренеть. Переминаюсь с ноги на ногу, останавливая желание повторно набрать номер мамы. Смотрю на воду в стакане, слегка сощурившись.

Крольчиха пить уж точно хочет. И кушать.

Выдыхаю. Опускаю руки, постучав стаканом о бедро, а чувство вины только растет. Очередной вдох – и беру какую-то кружку, наполнив водой из фильтра. Мысленно молчу, стараясь лишний раз не обдумывать свои действия, пока поднимаюсь обратно на этаж, встав напротив запертой двери. Набираю в легкие кислород. Притоптываю ногой, сжимаю и разжимаю пальцы руки, которой стучу по деревянной поверхности, прочистив глотку:

– Если что, я поставлю здесь воду, – наклоняюсь, опустив кружку на пол, и встаю прямо, опираясь ладонями в свои бока. Слушаю тишину. Она вряд ли ответит. Делаю шаг назад, оборачиваюсь к комнате девчонки. Разруха еще та. Переступаю порог, не включая свет, ибо им частично тянет со стороны коридора. Есть возможность всё рассмотреть в полных подробностях, к чему не совсем стремлюсь. Останавливаюсь у разбросанных тетрадок, наклонившись, чтобы поднять одну: высохла, пахнет пивом, чернила от ручки расплылось, так что тяжело разобрать ноты. Думаю, больше всего мне придется заплатить за ущерб, нанесенный комнате крольчихи. Поворачиваю голову, серьезным взглядом исследуя пианино. В принципе… Я могу отдать ей свое, если оно у нее повреждено. Всё равно больше не играю на клавишных.

Бросаю косой взгляд на ноты в испорченной тетради, что держу в руках. Лучше проверить, в каком состоянии музыкальный инструмент, вдруг ничего страшного?

Уверенным шагом подхожу к пианино, положив на поверхность её крышки тетрадь, и пальцами провожу по клавишам, предварительно похрустев конечностями. Сутулюсь, надавливая, и внимательно оцениваю звучание каждой ноты. Вроде, ничего плохого, звучит «чисто». Сажусь на стул, думая над тем, что лучше сыграть для проверки, и внимание опять падает на тетрадь крольчихи, точнее ее матери. Опираюсь спиной на спинку стула, взяв чужие записи, и начинаю листать. Не могу оценить талант матери Райли, но сочиняет она неплохо. Останавливаюсь на развороте, где ноты видны четче, и читаю название произведения.

«Колыбель для звёзд». Серьезно, эта семейка повернута на теме сверкающих шаров в космосе? Почему звёзды так часто фигурируют в творчестве? Ладно, не моего ума дело.

Ставлю тетрадь на подставку, повторно размяв пальцы, иначе с непривычки начнут болеть. Поглядываю на ноты, сначала хорошенько и несколько раз пробежавшись по ним глазами, при этом попробовав воссоздать мелодию в голове.

Спустя, как минимум, минут пять моего физического бездействия, начинаю пытаться наигрывать. Звучит красиво. Отдаленно напоминает знакомую колыбель, возможно, мотив похожий где-то приходилось слышать.

Играю. Громче. Третий круг. Четвертый. Вхожу во вкус. За столько лет успел забыть, как звучит клавишный инструмент. Последний раз играл в классе четвертом, может, в начале пятого. На самом деле, только сейчас припоминаю, что вообще толкнуло меня к музыке. Данный вид искусства успокаивает, создает шум. И сейчас мне становится гораздо легче. Особенно с таким приятным мотивом. Колыбель действительно способна окутать…

Мне еле удается не прервать игру. Внезапно замечаю в отражении поверхности пианино заглядывающую в темную комнату девушку. Начинаю нервничать, отчего пальцы путают ноты. Стреляю взглядом. Райли еще стоит. Держит в руках кружку с водой. Мне сложно разглядеть ее лицо, но в спину бьет неприятно съедающий взгляд. Останавливаюсь. Ошибка. Крольчиха с опаской касается пальцами дверной рамы. Моргаю, осторожно оглядываясь на девушку, и приоткрываю рот, желая выдать что-то… Неважно, главное, что я проявляю стремление установить контакт, а Райли тут же скрывается за стеной, заставив меня сжать ладони в кулак, и ругнуться под нос, слегка дернув головой.

Щелчок двери. Она снова запирается.

Черт.

***

Два дня напрочь потеряны. Понедельник просыпаю, прибираюсь от скуки. Сегодня вторник. Пропускаю уроки, это не совсем хорошо, учитывая моё положение. Придется опять лгать, хотя сомневаюсь, что кто-либо мне вообще верит. Играю с огнем, нет желания проверять на прочность терпение заведующей, надеюсь, она не исключит меня раньше недели проверочного тестирования, на котором будет шанс показать свой хотя бы мизерный уровень знаний.

Звучание телевизора в гостиной не спасает меня, так что вовсе выключаю устройство, оставшись на съедение гребаной тишины, сопровождающейся собственным моральным молчанием. Серьезно, в голове даже намека на мысль не нахожу, хотя уже какой час торчу на кухне, не зная, чем себя занять. Тяжело вот так переносить атмосферу, создавшуюся в стенах дома. Кажется, мне тяжело нормализовать ритм сердца именно по вине давления. Понятия не имею, выходила ли девчонка из комнаты этой ночью. Я отрубился и проспал до семи утра. Проснулся с ощущением тошноты. Желудок сводит и от голода, и от незнания. Но держу свое раздражение в руках. Не имею права высказываться. По крайней мере в данной ситуации.

Стою на кухне, заваривая чай. Кажется, моя жизнь превращается в череду из сна и распития данной горячей субстанции. Уже тошнит от горького вкуса. Бросаю пакетик в урну, одной рукой опираюсь на край кухонной тумбы, другой пытаюсь поднести кружку к губам, чтобы не обжечь их, но язык всё равно начинает колоть, ведь делаю довольно крупный глоток, когда краем глаз замечаю движение. Настолько не верил в то, что она выйдет так скоро, даже давлюсь, начав морщиться от боли в глотке.

Кашляю, а Райли не обращает на меня внимания, подходя к ящикам, которые выдвигает, находясь в поисках определенной вещи. Не могу перестать драть горло, всеми силами держу дыхание в груди, чтобы как-то прийти в себя. Девчонка в той же одежде, в которой была в воскресенье. Волосы не расчесаны. На разбитой губе ранка, покрывшаяся темной корочкой. Если судить по состоянию лица, то нетрудно догадаться, что сон отсутствовал. Янг не спала. Или, быть может, отрубалась от бессилия, но не надолго.

Прекращаю кашлять, осознав, что уж лучше бы дальше давился, ибо вокруг тишина, сопровождаемая скрипом выдвижных ящиков. Девушка лениво выворачивает одной ладонью содержимое, движения медленные, будто в моей голове происходящее обрабатывается не совсем нормально, но проблема явно в физической активности крольчихи. С моей башкой всё не так плохо. Пока что.

– Ты не забирала таблетки? – окей, больше невозмутимости в голосе и на лице, а так же я занимаю нескованную позу, расслабленно уставившись на Райли. Не уверен, что моя способность изображать непоколебимость сейчас играет мне на руку.

Стучу пальцами по кружке, помявшись с одной ноги на другую, и вновь откашливаюсь, следя за тем, как девушка начинает резче дергать вещи, вовсе выгребая их из ящиков на пол. Такое чувство, что её руки еле заметно трясутся, заставляя меня сделать незаметный шаг назад. Если ей придет в голову ударить меня, то буду хотя бы морально готов сдержать ответную реакцию.

Я, конечно, мудак, но бить девчонку нельзя. Даже если та чертовски сильно херачит.

– Я не могу их найти, – опускаю кружку на столешницу, как бы создавая впечатление, что ничего вовсе не произошло пару суток назад, знаю, насколько это неправильно, но мне проще забыть и закрыть глаза:

– Я помню, они лежали здесь, – окидываю быстрым взглядом кухонные тумбы, постучав пальцами по жесткой поверхности, и опять направляю внимание на Райли, которая рушит мой «неповторимый» порядок, когда вываливает все вещи из ящиков на пол, наконец, находя то, что ищет. Мусорные пакеты. Берет один, рывком отрывая от других. Стучу зубами, сжав губы до бледноты, и немного опускаю голову, исподлобья следя за девушкой, которая покидает кухню с таким же наплевательским отношением ко мне, как и до этого. Нервно расправляю плечи, тем самым решаясь немного размять спину. Хруст между лопатками.

Что ж, мне не привыкать к игнорированию. Вся жизнь, как херово отрицание собственного существования.

Оставляю чай, направляясь за крольчихой на второй этаж. Судя по звукам, она в своей комнате, дверь прикрыта, но не до конца, поэтому собираю наглость толкнуть деревянную преграду, чтобы видеть, чем занята девчонка: Райли бродит по комнате с мусорным пакетом особой прочности и собирает грязь. Я вынес отсюда основной мусор, не решаясь трогать остальное, думал, Янг захочет как-то вернуть к жизни испорченные вещи, как, например, поступила с той вазой её матери, которую сейчас она берет в руку и… Бросает в мусорный пакет. Глотаю воду во рту, сунув покрывшиеся холодным потом ладони в карманы кофты. Опираюсь плечом на дверной проем, наблюдая за происходящим. Финчер спокойно ходит от угла в угол, избавляясь без психологической заминки от разбитый и целых цветочных горшков, от самих цветков и растений, даже если они целы. Она проверяет работу ночников в виде звёзд. И они работают, но девушка по какой-то причине всё равно срывает их, оставляя стены голыми, покрытыми лишь бледной краской.

Глубокий вдох. Выдох.

– Мы можем сгонять в торговый центр. Я оплачу покупки, – ей плевать. Она не слушает меня. Будто в её голове первична лишь одна цель – избавиться от всего.

Медленно, но приближается к пианино, на котором оставил тетради её матери, и что-то изнутри толкает меня скорее шагнуть к музыкальному инструменту. Беру записи, сунув под бок, и поглядываю на девчонку, без сожаления избавляющуюся от всего, что я считаю хламом. Но для неё эти вещи вряд ли считались таковыми. Комната пустеет. Она больше не полна красок. Здесь не остается намека на личность, а именно вся эта зеленая, растительная дребедень давала понять, что живущий здесь человек полон своего мира. Индивидуальность исчезает.

Щелкаю пальцами, занимая себя чем-то, пока не приходит хотя бы какая-то мысль:

– Хочешь чай или… – прерываюсь, с настороженностью уставившись на Райли, которая останавливается у лежащего в её ногах кролика. С интересом и ожиданием слежу за тем, как девушка, находясь спиной ко мне, медленно наклоняется. От этой вещи она точно не избавится. Может, отнести в ателье, чтобы игрушку «привели в порядок»? Думаю, это совсем не сложно.

Райли бросает кролика в мусорный пакет.

Ёперный…

Молчу. Ничего не говорю. Янг снимает с кровати всё белье, выбрасывая, после чего собирает осколки кружки с кроликом, так же без задумчивости на лице избавляясь, как от старого хлама. Всё. Комната совсем перестала играть красками. Серая. Безликая.

Финчер поднимает фотографию в разбитой рамке, и оставляет пакет. Я без смущения наблюдаю за лицом девушки, ожидая каких-то внешних перемен, но мускулы остаются неподвижными, глаза слишком туманными, губы ровными. Ничего. Абсолютно.

Девчонка выходит, видимо, решает разобраться с фотографией – единственной вещью, от которой она не способна избавиться. Окей, хорошо, что она в принципе вышла. Слышу, как спускается вниз, сам остаюсь в неприятно-холодном помещении, что долго изучаю взглядом, хмурясь с каждой секундой всё сильнее. Ладно, теперь чувство вины выходит за пределы дозволенного. И мне необходимо сделать что-то, чтобы это дерьмо ушло из меня.

Наклоняю голову в разные стороны, в попытке убрать комок из глотки, подхожу к пакету, присев на одно колено и начав рыться в нем, чтобы забрать чертового кролика. Возможно, в данный момент девчонка просто не осознает, от чего собирается избавиться, поэтому, чтобы избежать её вспышек гнева в будущем, стоит хотя бы оставить эту игрушку. Логично, блин.

Встаю, вынимая из-под бока стопку тетрадей с нотами, и взглядом скачу с порванного кролика на испорченные обложки записей. Вздыхаю, закатив глаза, словно от раздражения к самому себе.

Нейтан прав. Я в полной заднице.

***

Их мир полон бессонных ночей. Глотание крепкого чая, горького, от вкуса которого сводит язык, но без него парень точно отрубится, потеряв драгоценное время. Знаете, многие считают, что сон – самое наилучшее, что может быть в жизни любого человека. Ночное время – время для себя. И Дилан считает так же, но понимает, что обязан пренебречь собой, занявшись тем, что имеет в данный момент большую важность.

И нет, он вовсе не желает задобрить девчонку, что торчит в час ночи в ванной. Парень, скорее, делает это, поскольку осознает необходимость и нужность, ставит себя на место крольчихи, размышляя над тем, что бы чувствовал он, если бы нечто подобное произошло с его вещами. Всем тем, что ему так дорого, и что находится под замком.

О’Брайен вдруг приподнимает взгляд, оторвав его от поверхности тетради. Он сидит на своей кровати, спиной прижимается к стене, рядом лежит раскрытая тетрадь матери Райли, а в руках у него ручка и найденная новая, довольно толстая тетрадь для записей. Стучит пишущим предметом себе по губе, пока отдается зародившейся идее, и мозг медленно обрабатывает мысль, пока уши улавливают тихий щелчок.

Вышла из ванной. Дилан специально оставляет дверь своей комнаты нараспашку.

Переводит внимание с переписанных нот, которыми занимается уже какой час, на коридор. Мимо проходит Райли. Она не замечает его на протяжении дня. Дилан и не пытается занять её собой, зная, что скорее всего получит по лицу. Его вариант – не высовываться, иногда проверяя, чем занят кусок крольчатины. Ну так… На всякий.

О’Брайен со скрытым любопытством вытягивает шею, прикусив кончик ручки. Янг проходит комнату, не сворачивает в свою, значит, идет вниз. Зачем? Не его дело, но откладывает тетрадь, перестав заполнять её записями мисс Янг. Слезает с кровати, двинувшись к порогу, и выглядывает в коридор, убеждаясь, что девушка давно спускается по лестнице, так что не сможет обнаружить слежку за собой. Точнее, Дилан не стремится заниматься преследованием. В его голове засела идея, которая поможет избавиться от груза вины, и хоть он не слишком в восторге, но задним числом понимает. Иначе никак. Придется допустить подобное. Дать Райли возможность ответить тем же. Самый верный способ извиниться.

Слова никому не нужны. Они не несут в себе избавление от моральной загруженности.

Дилан рассчитывает найти крольчатину на кухне, но помещение той погружено во мрак ночи, так что остается вариант с гостиной, где горит легкий свет лампы, что установлена на комоде. Парень проходит внутрь, покрутившись на месте, чтобы убедиться – Райли здесь нет, но в таком случае, остается лишь…

О’Брайен без предостережения шагает к двери, отмечая, как его интерес усиливается. Да, он хмур и немного напряжен, но по-прежнему не способен догадаться самостоятельно, чем именно члены этой семьи занимаются там, в подвальном помещении. Берется за холодную ручку, не сразу потянув на себя. Заглядывает в темный, короткий коридор, оценивающе скользнув взглядом по стенам и двери в конце. Тихо. Может, она не здесь вовсе? Проходит немного вперед, ощутив, как отмерзают кончики пальцев, на которые пускает пар, но всё без толку. Мороз продолжает нападки. Приходится терпеть.

С такой же осторожностью открывает дверь, оказываясь в уже знакомом помещении, забитым всяким хламом. Озирается, как следует изучив, не находит девушку, решая, что у него проявляется паранойя. Хочет получить подтверждение своим догадкам, касающимся происходящего в доме. Видимо, слишком увлекается теориями, не дающими ему покоя. Требуется хороший сон, способный хотя бы наполовину восстановить нервную систему.

Отворачивается, потянув на себя дверь за ручку, как улавливает тихий звук. Будто чем-то жестким водят по поверхности шершавой стены, и парень оглядывается обратно, опустив глаза в пол. Слушает. Да, точно. Словно кто-то…

С серьезным выражением лица мгновенно находит в темноте дверку с запиской на ней. Звук точно исходит от туда, и Дилан не сомневается, что девчонка находится внутри. И именно сейчас она водит мелками по стене, никак иначе О’Брайен не может охарактеризовать принадлежность шума.

Райли рисует? Звёзды?

Дилан не находит мужества двинуться с места, боясь ворваться в зону комфорта крольчатины.

Что за херня здесь происходит?

***

Мне кажется, физическая смерть не столь отвратна, нежели психологическая. Когда умирает тело, умирает и сознание, но мертвый разум не признак мертвого существа. Человек продолжает глотать кислород, его сердце бьется, а потребности немного снижают процент своей важности. Ты не умираешь, но ощущение гниения не отставляет ни на минутку, не давая немного отойти от внутреннего бурления крови, что часто вырывается, стекая из носа к губам.

Ненавижу моральную смерть. Она продолжает убивать. Словно процесс омертвления бесконечен. Дайте оружие. Сделайте выстрел в голову и в грудь. Я буду мертва. Я не буду ничего чувствовать. Ни от чего страдать. Дайте мне легкой смерти, не заставляйте ощущать отмирание каждой клетки.

Конечно, всё это лишь красноречивое описание того, как я себя чувствую. Мое состояние настолько неопределенное, что растет желание начать отчаянно рвать на голове волосы, ибо не знаю, как себе помочь. Как вырваться из бесконечного круга гноения мыслей. Мне хочется кричать. Хочется разбрасывать вещи. Хочется разрушить окружающее пространство, но в то же время я желаю лишь одного – освободиться от столь мерзкой темноты. Это не я. Это не свойственно мне. Я не такая.

«Считай звёзды, Райли», – но, мам, я теряю среди звёзд себя.

Открываю дверь, шаркая ногами по короткому темному коридору, внутри мрака которого путаюсь, начав покачиваться из сторону в сторону. Ладонью скольжу по холодной стене, дабы ориентироваться в пространстве, и таким образом, без лишних мыслей подхожу к выходу, решая, что лучший исходом будет просто попытаться уснуть. Я не хочу ни о чем думать. Отныне меня не заботит, кто переступает порог дома, кто здесь ночует, кто здесь бродит и живет, мне… Мне всё равно. Ибо больше это не мой дом. Я теряю любое ощущение родства с этими стенами. Никакого тепла. Только мороз и отсутствие близости.

Теперь я не могу предположить, где буду чувствовать себя в безопасности.

Выхожу в гостиную, без труда не замечая парня, сидящего со сложенными руками на диване. Он поднимает глаза, затем только голову и явно собирается открыть рот, чтобы что-то сказать, но всем видом показываю, что мне плевать, тем самым сбивая его настрой.

Ему лучше покинуть это место.

Спокойно иду к двери, выводящей меня в коридор, и рассчитываю так же без препятствий добраться до комнаты, в голых стенах которой проведу остаток бессонной ночи, ожидая, что отец сам проявит инициативу позвонить и узнать, как у меня дела.

Сворачиваю к лестнице – и мне преграждают путь, прерывая размышления в голове. Опускаю голову, не желая пересекаться взглядом с человеком, который не имеет права более отнимать у меня время. Дилан стоит напротив, довольно спокойно заявляя:

– Одевайся.

И его ровный тон должен вызвать шквал негатива, но я так устала и физически, и истощена морально, что плюю на его наглость, предпринимая попытку просто обойти кретина. А О’Брайен повторно встает передо мной, немного раскинув руки:

– Тебе только обуться и куртку накинуть, – не поднимаю голову, делая шаг в сторону. И он делает. Резким движением пихаю его руку – парень вновь поднимает её, не дав возможности сбежать наверх.

Не хочу. Не хочу смотреть на него, не хочу слышать его голос. И уж точно нет желания противостоять ему. Так или иначе проиграю, но и сдаваться так просто нет тяги.

Повторно толкаю его в бок, но, знаете, это больше похоже на давление: я руками надавливаю ему на плечо, старательно двигая в сторону, а Дилан остается неподвижным, но не пытается неприятно пошутить над моими провальными попытками справиться с ним. Парень лишь закатывает глаза, сдержанно выдохнув через нос, и пальцами сжимает мои плечи, дернув от себя и от лестницы, к которой так стремлюсь:

– Идем, – пихаюсь, но разворачивает к себе спиной, так что начинаю дергаться, пытаясь освободить руки от хватки. Молчаливая борьба. Я не стану говорить с ним. Никакого контакта. Абсолютно. И телесный пробуждает во мне дрожь злости, правда, в данной ситуации я скорее рухну на пол, перестав двигаться, нежели начну атаковать кулаками придурка, который подводит меня к комоду прихожей, надавив на плечи. Надеюсь, мои удары локтями приносят ему хоть какую-то боль. Усаживает на мягкое подобие двуместной скамьи, в ящиках которой находится обувь. Сохраняю злость в глазах, опущенных в пол. Резко встаю – он снова давит, сажая обратно:

– Обувайся, – хмурю брови. Опять встаю, еле разгибая колени, и меня опять насильно усаживают. Пальцами сжимаю края скамьи, уставившись вниз. Дилан оставляет одну ладонь на моем плече, другой перебирает куртки на вешалках:

– Какая твоя? – стреляет с простотой на меня, словно ничего за рамки выходящего не происходит. – Чем быстрее оденешься, тем скорее покажу тебе кое-что.

Бред. Иди к херам. Ни черта мне от этого типа не нужно.

– Обувайся, Райли, – он произносит строже, намекая, что не оставит меня в покое. Сопротивление бесполезно. Мое состояние ровное, стабильно уставшее. Хотелось бы взорваться, как тогда, но, думаю, я слишком эмоционально измотана.

Да, оправдывай свою беспомощность, дура. Податливая, не способная сказать «нет».

Наклоняюсь, пальцами нащупав край своих кед. Выполняю действия медленно. Дилан снимает одну куртку, магическим образом выбирая ту, что принадлежит мне, и отпускает мое плечо, начав нагло натягивать рукава мне на руки. Грубо пихаю его от себя, заставив остановиться, и исподлобья смотрю на него, демонстрируя весь свой негатив по отношению к его существу. О’Брайен усмехается, подняв ладони, но назад не отходит, не давая мне больше свободы, пока заканчиваю одеваться. Встаю. Вновь крепкая хватка, сдерживающая меня за локоть. Дергаю рукой – не отпускает. Ведет к двери. Молча упираюсь ногами в паркет. Быстро избавляюсь от накатывающих на глаза слез усталости. Придется терпеть. Опять.

Дилан выходит за порог, вытягивая меня на холодную улицу, и держит на месте, пока закрывает дверь на замок. Без желания оглядываю темную улицу, освещенную светом фонарных столбов. Ветер треплет волосы. Жалею, что вышла из подвала.

Тащит дальше, к машине. В груди рождается нотка страха, вынуждающая меня сильнее упереться ногами в траву, пальцами свободной ладони сжать его запястье, в попытке отдернуть от себя. Дилан звенит связкой ключей, бросая на меня взгляд с легкой усмешкой:

– Сделай лицо попроще, – в глотке встает ком. Парень открывает дверцу, предлагая мне самой сесть на место рядом с водительским, но отрицательно лезу в сторону, предпочитая сидеть сзади, а сегодня мои желания никем не рассматриваются. Как и всегда, в принципе.

Дилан напряжено сжимает губы, прокашлявшись, и поднимает голову, сдержанно пихнув меня внутрь салона. Сажусь, сильно вжавшись спиной в мягкое покрытие. Парень хлопает дверцей, обходя автомобиль, и я провожаю его недобрым взглядом, еле удерживая дыхание ровным. Косо и без доверия слежу за тем, как О’Брайен садится за руль, вынудив двинуться в сторону от него, подобрав колени ближе к груди, чтобы насколько возможно увеличить расстояние между нами.

– Включить печку? – парень спрашивает, но не получает ответа, всё равно включая обогревание. После минутной возни, он заводит мотор, заставив меня ощутить сильное давление в горле. Ком растет. Глаза горят. Стараюсь смотреть в окно, чтобы избежать раскрытия своих жалких эмоций.

Машина трогается с места, выезжает на дорогу между домами и рвется вперед к основной улице. В салоне становится тепло, и, неприятно это осознавать и принимать, мне становится немного комфортнее. Дилан молчит, пока ведет автомобиль. Продолжаю пялиться на темные улицы. Смотреть без мыслей, будто передо мной мелькают обычные неподвижные картинки, не вызывающие никакого интереса. В какой-то момент мне становится вовсе всё равно: куда мы едем, как долго уже пребываем в пути, чего от меня хочет этот тип. Плевать. Я просто слежу за изменениями, происходящими за окном, и не сразу понимаю, что едем мы в северную часть города. Районы там с дурной славой. Вот этот факт пробуждает тревогу. Ерзаю на сидении. Виды меняются. С каждым поворотом дома за стеклом всё беднее, улице грязнее, а бродящие люди агрессивнее, пьянее. Многие из них, напившись, сидят на скамейках, громко общаются. Участки загажены. Псы без хозяев роются в мусорных баках, некоторые начинают лаять, мчась за нашим автомобилем. Нервно моргаю, переступая через гордость:

– Куда едем? – грубость не пропадает из тона. Задаю вопрос жестко, как необходимо. Краем глаз вижу, с какой непринужденностью парень поглядывает на меня, спокойно отвечая:

– Не скажу.

Поворачиваю голову, уставившись на него с чертовой озадаченностью и уже проглядывающимся страхом, что вызывает на его лице широкую улыбку:

– Боже, я не собираюсь убить тебя, – качает головой, без скованности поворачивая руль. – Расслабься.

Не могу. Сижу, как на иголках, поглядывая в окно и на время. Половина третьего ночи. Нервничаю. Дергаю пальцами ткань куртки.

Машина, наконец, тормозит у участка района, где вовсе не горит свет. Фонарные столбы отсутствуют. Вокруг тьма, тишина. Окна старых строений занавешены. За тканью темнота. Оглядываюсь, хмуро изучая окружение, и ощущаю себя некомфортно, когда Дилан выходит из салона, обходя автомобиль. Нет, я не собираюсь выходить, в какую глушь он меня привез?

Парень стучит костяшками по стеклу моего окна, кивнув головой в сторону двухэтажного дома напротив. Я скачу тревожным взглядом с лица Дилана на строение, начав отрицательно качать головой, и О’Брайен в какой раз прикрывает веки, сдержав раздражение. Этот отвратительный тип на удивление держится неплохо, стараясь мне не грубить, вот только проблема в том, что мне плевать. Открывает дверцу, взяв меня за локоть, и тащит на себя, вынуждая поддаться. Конечно, кретин сильнее. Выхожу на морозный воздух, сжавшись от дискомфорта в теле. Складываю руки на груди, озираясь по сторонам, пока парень блокирует двери машины, с такой же простотой зашагав к крыльцу дома с забитыми дощечками оконными ставнями. Больше не тащит меня, думаю, дает шанс самой последовать за ним, тем более, у меня нет выбора. Стоять здесь я не собираюсь. Это место не внушает доверия, тем более, я слышу пьяный хохот с другой улицы и лай бродячих псов, поэтому шагаю за О’Брайном, который открывает дверь, оглянувшись на меня:

– Серьезно, что с твоим лицом? – щурит веки, выставляя меня полной идиоткой. Искоса смотрю на него, сжимая пальцами плечи, и прохожу в коридор, слыша, как Дилан прикрывает дверь за моей спиной. Моргаю. Плохо видно. Здесь темно. Но я могу различить мебель и без труда понимаю, как давно здесь никто не живет. Буквально ощущаю пыль на языке. Подхожу к комоду в прихожей, пальцами проводя по его поверхности. Собираю слой пыли. Ого.

Дилан проходит мимо:

– Идём, – ничего не объясняет. Мне остается наивно последовать за ним. Лестница узкая, ведет на второй этаж. Она болезненно скрипит, пока парень быстро поднимается, переступая сразу две ступеньки, а я шагаю позади, пытаясь разглядеть под слоем пыли фотографии в рамках, но нет времени. О’Брайен только и делает, что подгоняет меня. Знаете, он становится каким-то нервным, словно мы не должны здесь быть.

Этот дом намного меньше моего. Второй этаж совсем короткий, здесь всего две двери, то есть две комнаты, и Дилан открывает замок одной из них. Никогда не придавала значения тому, сколько ключей у него в связке. Стою чуть в стороне, обнимая себя руками, чтобы как-то защитить от холода. Этот дом явно был убран перед тем, как его покинули много лет назад, просто с годами всё покрылось пылью, а так, в целом, тут довольно приятно, хоть и создается ощущение пустоты из-за отсутствия предметов интерьера.

Хмурю брови, изучая легкое дрожание рук парня. Это вызывает тревогу. Он больше не пытается изобразить улыбку. Смотрит на поверхность двери, пока еле поворачивает ключ, поморщившись, и пихает дверь от себя, повернувшись ко мне всем телом:

– Проходи, – играет с ключами. Стою на месте. Смотрю на него. В глаза. Испытывая страх. О’Брайен переступает с ноги на ногу, скользнув языком по внутренней стороне щеки, и хмурит брови: