Текст книги "Считай звёзды (СИ)"

Автор книги: Paprika Fox

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 98 страниц)

Не знаю, как остальные, но я часто сопровождаю Остина в больницу. Конечно, могу предположить, что мне просто повезло узнать больше, чем Роббу и Агнесс, но это не делает их никудышными друзьями. Сам по себе Остин – скрытный. Он может улыбаться, может вести себя дружелюбно или быть настоящим агрессивным придурком, но есть вещи, о которых даже эмоционально сильные умалчивают, ведь это их потенциальные слабости. Я всегда знала об этой стороне парня, думаю, это и есть одна из причин, почему постоянно предпринимаю попытки оправдать его поведение. Видимо, я слишком преданный друг. Возможно, это моя хорошая черта, кто знает.

В любом случае, Остин бы не поехал сюда в одиночку.

От одного вида бледных голубых стен у него мрачнеет лицо, а взгляд становится холодным. Запах медикаментов прорывает ноздри, оседая привкусом лекарств на языке. Мне самой некомфортно от гробовой тишины, царящей на каждом этаже. Нас проводит стройная медсестра в белой, облегающей ее тело форме. Стук ее невысоких каблучков раздражает. Мы следуем за ней, не переглядываясь. С каждым шагом приближения тяжесть сильнее давит на легкие. Подходим к белой двери, девушка открывает карточкой, пропуская нас внутрь, при этом приторно улыбается, словно змея с лисьим взглядом.

Мне приходится подтолкнуть парня, чтобы тот переступил порог. Медсестра закрывает дверь. Палата большая, стены не отличаются яркостью. Они голые, холодные, бледные. Комод у стены, тумба у кровати, ваза давно без цветов. Плотно задвинутые шторы балкона. Стоит полумрак. Тиканье больничных аппаратов вызывает нервный тик. Вижу, как Остин грызет губу, стуча пальцами по своему бедру. Хочу усмирить его несобранность, коснувшись ладони, но парень резко дергает рукой вверх, потирая губы:

– Я… – заикается, качнув головой, и стреляет немного злым взглядом на меня, словно обвиняя в том, что заставила прийти сюда. – Я хочу подышать, – как же сдержанно продавливает. Громкими шагами стремится к балкону, не смотрит на кровать, спешно покинув душное помещение. Шторы начинают подниматься под давлением ветра. Стою на месте, какое-то время молча опустив опечаленный взгляд в сверкающий пол. И тяжело вздыхаю.

Не буду его торопить.

Поднимаю голову, взглянув на белую, как снег женщину, лежащую на кровати. Она подключена к аппарату питания и подачи кислорода. Цепкие провода следят за ритмом сердца. Худая, истощенная, с заметно усилившейся сединой в тонких, выпадающих волосах. Впалые щеки. Серого оттенка круги под мягко закрытыми веками глаз.

Когда я перевелась, она уже сильно болела.

Снимаю с плеч рюкзак, положив на кресло, и двигаюсь к стене у двери, включая свет. Толком не успела познакомиться с матерью Остина. Когда приходила к нему домой, то женщина либо спала, либо служанки помогали ей принимать ванну.

Вешаю ветровку на крючок, собрав рукава зеленого свитера в локтях, и встаю у раковины, начав мыть ладони. Однажды мне удалось застать ее. Летом сиделка вывела ее на задний двор. Она передвигалась исключительно в инвалидном кресле. Тогда впервые увидела их взаимодействие с Остином. Женщина улыбалась так слабо, но в этой улыбке было куда больше чувств, чем в ином другом проявлении тепла и любви. Она постоянно проводила ладонью по его волосам, затем задорно дергала кончик носа. Когда ей становилось хуже, Остин поддерживал ее руку, дабы мама справилась с данной деятельностью. Именно некая скромная любовь заставила меня, будучи ребенком, сравнить ее с моей матерью, которую на тот момент я уже не видела долгое время.

Странно чувствовать тепло к человеку, которого видел лишь раз. Но мать Остина почему-то вызывает во мне ощущение родства. Скорее всего, это из-за недостатка присутствия в моей жизни мамы. Глупо, наверное хвататься за всё, что напоминает мне о ней. Одна из моих серьезных ошибок по этой причине была допущена с О’Брайеном. Видимо, я так нуждалась в каком-то проявлении любви, что наивно предположила, что этот тип может дать мне желанное, заменить мать, заполнить ту часть в груди, отведенную для нее. Но, повторюсь. Это был самый серьезный и тяжелый проступок. Горько, но опыт на то и является опытом, чтобы на нем учиться.

Даже, если из-за него тебе жутко отвратно внутри.

Вытираю ладони, подхожу к кровати. Считается, что люди, пребывающие в состоянии комы, всё прекрасно слышат. Так это или нет, мне все равно. Я постоянно говорю.

– Добрый день, – улыбаюсь, поправляя ее одеяло, чтобы укрыть плечи от холода. – Знаю, что уже много раз отмечала, но ваш сын редкостный идиот, – ставлю ровно пустую вазу на тумбе. – Даже цветы не приносит, – поглядываю на бездвижное лицо женщины. – Хотя да, к чему они вам, вы больше шоколад любили, он говорил как-то.

Оглядываюсь на балкон, немного переживая за Остина, поэтому оставляю его мать, выходя на морозный воздух, тут же пустив пар. Складываю руки на груди, переступив порог, и прикрываю дверь, уставившись на друга, который редко это делает. Курит. Максимум трижды видела его с сигаретой в руках. Остин бросает на меня короткий взгляд, после чего вновь опирается локтями на красивую перегородку, взглядом исследуя город впереди. Шумно. Больница Хенгтон расположена ближе к лесу. Это оздоровительный комплекс. Стоит недешево.

Делаю большие шаги, встав рядом с парнем, позволив ветру тормошить волосы:

– Твой отец давно не приходит?

– У него есть дела важнее, – Остин морщится с непривычки от вкуса никотина. – Например, ебать мне мозг о том, кем я должен быть, каким я должен быть и с какими бабами спать, – пускает нервный смешок, пальцами растирая сжатые веки. Серьезно смотрю на него, хмурясь.

– Ну, знаешь, – он произносит с сарказмом, активно жестикулируя рукой, в которой держит сигарету. – Это же так важно. Даже в отношениях соответствовать статусу, – нервно затягивает. – Задрал, – шепчет, раздраженно уставившись вниз. – Тем более, у него целый набор сосок, так что… – замолкает, мгновение отвечая на мой зрительный контакт. – Прости, что говорю так, просто, я немного не собран сегодня, – опять пялится перед собой.

– Ты спокойно можешь выговориться, – старательно улыбаюсь. – Есть то, что тебя злит?

– Меня много, что злит, Райли, – сглатывает, притоптывая ногой. – На самом деле, я… – неуверенно посматривает на меня. – Я очень злой человек.

– Знаю, – странно, но мой ответ его успокаивает. Это означает, что Остин может быть собой со мной.

– Я так устал, – начинает раскрываться, – от этой гонки.

– О чем ты? – опираюсь руками на перегородку, внимательно слушая.

– Быть лучшим, – Остин стряхивает пепел, снова поднося сигарету к губам. – Мы же самая известная семья в этой глуши, блять, – говорит словами своего отца. Часто слышу этот пафос от мужчины, занимающего одну из самых высоких должностей. У него большой бизнес.

– С самого детства слышу эти просьбы. Он постоянно твердит: «Не опозорь нас. Не позорь меня», «почему ты второй?», «ты обязан быть первым», – Остин пристально смотрит вниз, пока с явной остротой ненависти перечисляет:

– Лучшим, сильным, первым, умным, – выдыхает дым, от попадания которого в нос морщусь, но не подаю вида, чтобы не сбивать парня:

– Не удивлена. Зная твоего отца. Я всегда считала, что у него завышенные требования. Взять тот случай, когда ты получил первое «хорошо». Помню, у тебя такой шок был.

Остин крутит сигарету, собирая разбросанные по голове мысли. Минуту молчит.

– Иногда мне хочется на ком-то сорваться, – признается. – Отец умело расставлял мне понятия о неудачниках, говорил, что я не должен быть одним из них, ведь неудачник не сможет возглавить его компанию. Он признавал унижение в качестве морального роста. Представь, каково на него работать, – пускает смешок. – Он всё чаще твердит, что разочарован во мне. Я боюсь стать неудачником. Конечно, это не оправдывает мое поведение, но я хочу делать другим больно, чтобы как-то… – стучит кулаком по животу, корчась. – Вот, что-то там жжется, и я делаю это. Неважно, кого задеваю, я хочу, чтобы этому человеку было хреново, – мнется, глотнув воды, и переводит на меня взгляд, явно собираясь признать кое-что неприятное. – Я не хотел делать тебе неприятно, то есть… – исправляется, видя, как я мрачнею внешне. – Я поступил ужасно. Я… – стучит сигаретой по перегородке, ведь не находит себе места. – Я воспользовался тобой, – опускает глаза, указывая на меня ладонью. – Мне очень, – замолкает, делая акцент на том, что его вина сильнее, чем может показаться. – Очень стыдно и жаль, – не осмелится посмотреть на меня. – И я прошу прощения. Я не хотел, чтобы тебе было плохо, но не смог остановиться.

Сердито смотрю на него, не скрывая настоящих эмоций:

– Твоей маме это бы не понравилось, – строгий, жесткий тон, режущий его ножом. Остин сильнее клонит голову, без остановки стуча пальцами по бедру. Окончательно теряет стабильность.

– Ты так хочешь уподобиться отцу? – хмурюсь, начав давить на друга. – Почему не пытаешься сопротивляться, я… – опускаю руки, выдыхая.

– Ты мой друг, – Остин моргает, поглядывая на меня с опаской. – Пожалуйста, не бросай меня, мне очень стыдно.

Сжимаю губы. Никто не собирается его оставлять, Господи. Потираю виски, понимая, что сейчас можем зайти в тупик, поэтому набираюсь сил оттолкнуть свою обиду. Порой, это необходимо. И нужно уметь отключить эмоции:

– Ничего страшного в твоей злости нет, – начинаю работать руками, жестикулировать. Мне так проще сосредоточиться и говорить. Смотрю в ответ, складывая мысли:

– Но ты должен работать над собой, ты ведь лучше своего отца. Я понимаю, что взрослые больше понимают, больше знают, но они не могут говорить, кто ты есть на самом деле. Прости, но твой отец – полнейший мудак.

Остин смеется, прикрывая ладонью глаза. Улыбаюсь, выдавая нервные смешки:

– Это правда, – чувствую себя раскованней. – Не будь им, иначе я лично сверну тебе шею. И я прощу тебя, если… – откашливаюсь, произнося скованно из-за того, как внимание парня полностью переходит на меня. – Если ты будешь контролировать себя, серьезно, Остин. Более я не желаю ничего слышать про упырей, ничего. Абсолютно. Никаких стычек, никаких унижений. Полное игнорирование, – радуюсь появлению строгости в голосе. – Я не шучу. Мне это дерьмо надоело.

– Как тебе будет угодно, – он, на удивление, тараторит, упуская заминки. – Я постараюсь, – догадываюсь, что у него не будет получаться, но мы с ребятами попробуем следить за ним. Надо меньше внимания уделять раздражителям.

– Хорошо, – улыбаюсь краем губ, встав к нему ближе, чтобы пихнуть плечом. Остин растягивает губы, но еще внутренне скован, поэтому стоим в молчании, пока он докуривает вторую сигарету.

– Если на то пошло, – не ждала, что он заговорит, – то я должен кое в чем признаться, – тушит сигарету о перегородку. Поворачиваю голову, сильно замерзнув, но это не мешает слушать. Остин смотрит на меня, осторожно начав:

– Думаю, это будет актуально, учитывая то, как ты защищаешь упырей в последнее время.

– Боже, Остин, – с раздражением закатываю глаза, заставив друга смеяться.

– Нет, это правда в тему, поскольку мы ведь договорились быть честными, – улыбается. – В общем, – качаю головой, уставившись перед собой:

– Как же ты бесишь, – шепчу.

– Ты знала, что О’Брайен очень быстро бегает.

Какую-то секунду молчу, моргая, чтобы понять, к чему он, тем более, что я не соглашусь с этим мнением:

– И к чему ты? – щурю веки, вновь уставившись на друга. – Кстати, очень сомневаюсь в твоем мнении.

– Нет, Райли, я уверен. Две вещи, которые этот тип способен делать на отлично: быстро бегать и играть на пианино, – второе он как бы произносит просто так, как бы невзначай, но именно это вызывает на моем лице удивление. Успеваю перебить друга, явно смутившись:

– Эм, пианино? – хмурюсь, озадаченно пыхтя. – Бред.

– Нет, – Остин на мгновение сомневается в своих словах под давлением моего взгляда, но после опять кивает головой, вернув внимание на меня. – Я уверен. В начальных классах постоянно слышал, как он играл. У нас в школе был отдельный этаж для перемен. Там были и кабинеты кружков. Я ходил туда с друзьями в игральную комнату, а О’Брайен постоянно торчал в музыкальном классе, – задумчиво мычит. – И-и я точно уверен, что он играл на пианино. Причем каждую перемену. Уже в то время все знали, что он странный, – хмурится, возвращаясь к тому, о чем хочет сообщить, а вот мне теперь не дает покоя этот чертов факт.

О’Брайен что херов музыкальный гений?

– Так вот, помнишь, в пятом классе… – точно не припомнит. – У нас проходили соревнования между классами.

– Ну, да, – не понимаю, к чему он.

– Тогда пришел мой отец. Он не часто выделяет мне время, поэтому я был безумно счастлив и хотел показать себя лучшим. Вышел на бег с точным желанием победить, – пускает смешок. – И тут вызывают О’Брайена. Сказать, что я пересрался, это просто… Ничего не сказать, – улыбается. – Дело в том, что у наших семей не самые гладкие отношения, то есть для моего отца семья Дилана была самым отличным примером неудачников. Мне, честно, было плевать. Но в тот день я понял, что это будет крах. Я точно проиграл бы.

– Но ты выиграл, – вспоминаю.

– Да, потому что я сжульничал. Поставил О’Брайену подножку.

Отвожу взгляд, прозрев:

– Вот оно что… – приоткрываю рот. – А я-то думала, чего он свалился на старте. Над ним еще долго смеялись после этого, – тут мне становится не по себе. – Нехорошо вышло, – огорченно смотрю на Остина, понимая, как сделала Дилану неприятно, когда сказала его маме о его фиаско на соревнованиях. Неловко.

– Отец не заметил, но даже увидев, похвалил бы. Как он говорит: «Чтобы идти по головам, для начала нужно поставить всех на колени», – хочет вновь закурить, поэтому отнимаю упаковку. – В общем, честно, мне было стыдно, но не за то, как я его опозорил. Перед самим соревнованием произошло кое-что странное, – прерывается. – Я могу умолчать об этом?

– Почему?

– Не хочу, чтобы ты думала об этом, – признается, переминаясь с ноги на ноги, меняя опору с локтей на ладони, чтобы немного вытянуться на носках. – Знаешь, я немного собственник.

– Немного? – чуть ли не смеюсь.

– Не горжусь, – он сдержан в улыбке. – Ты мой друг. Не хочу, чтобы ты забивала этим голову. Просто, уверен, что этому типу в принципе было плевать на позор перед столькими людьми. Он ненавидит меня по иной причине. И мне это всегда нравилось, ибо я знал, что всегда мог вынести на нем злость, а он и не станет терпеть. Он будет отвечать, а это плюс к адреналину, понимаешь?

– Если честно, нет, – качаю головой. – Я вряд ли пойму желание приносить кому-то вред.

– Это хорошо, – Остин оглядывается на дверь балкона. Думаю, он уже готов побыть немного с мамой.

– Спасибо, что выслушала, – наклоняет голову, касаясь виском тыльной стороны своей ладони. Смотрит на меня. Так, его на самом деле сложно понять, но я невольно представляю, что было бы с ним, не будь у него возможности поделиться проблемами. Он держал бы всё в себе, так что… Хорошо, что у него есть друзья. Думаю, Остин точно не станет таким уродом, как его отец.

Дружески хлопаю его по плечу, кивая:

– Всё в норме. Я рада, что мы поговорили, – вздыхаю. – Может, немного посидишь с мамой? – мне самой необходимо побыть одной и отойти от разговора, родившего внутри меня много иных вопросов, связанных не только с отношениями между парнями, но и тот странный случай, о котором не пожелал говорить Остин… Настораживает. Никак не могу вспомнить, чем занимался друг перед соревнованиями. Может, они с Диланом пересеклись перед забегом? Голова кипит.

– Да, я пока… – выпрямляется с тяжелым вздохом. – Пойду.

– Дам тебе время, – мои пальцы окоченели, но плевать. Остин готовится развернуться, чтобы пойти в палату, но останавливается, снимая с себя куртку. Набрасывает мне на плечи. Молча благодарю, улыбнувшись, и кутаюсь в нее, упираясь локтями на перегородку. Парень уходит. Стою одна. Надо взять паузу. Слишком много откровения. На такое я точно не рассчитывала, но всё равно рада, что всё обернулось именно так. Да, мне тяжело понять Остина. Да, он не прав во многом. Но кто будет пытаться его поддержать, если не я? Никто.

***

Вечер. Чертов вечер. И теперь О’Брайен убежден в собственной догадке. Он проводит целый день на кухне, не потому, что ему нечем заняться, дело в том, насколько вокруг тихо. Ничего. Пусто. Столько лет морального одиночества должны были выработать привычку, но парень всё равно чувствует себя дискомфортно. Он набирает номер матери на протяжении стольких часов, а получает одно и то же. Недоступен абонент. Ладно. Продолжает сидеть.

Темнеет. Становится холоднее. И невыносимо. Райли не придет. У нее ведь херова ночь с Остином, так почему О’Брайен должен терпеть одиночество? Все развлекаются, хорошо проводя время, так что…

Дилан создаст вокруг себя иллюзию родства.

***

Остин паркует автомобиль у дома Агнесс, и мы оба начинаем обсуждать его внешний облик, каждый раз поражаясь фантазии этой семьи. Сейчас одноэтажное строение пестрилось разноцветными огнями сверкающих гирлянд. Цветастые занавески скрывали окна дома, но было видно, как внутри на кухне всё окутал легкий дымок.

– Опять они притон устроили, – мы шутим об этом, хоть образ жизни Агнесс для нас необычен, мягко говоря: постоянно колесит с родителями в фургоне, устраивают митинги. И таких, как они, целая группа. Много людей-кочевников. Когда они собираются вместе на фестивале, то это потрясающее зрелище. И пускай они частенько грешат с травой. Главное, что Агнесс как-то далека от употребления. Правда, был случай, она принесла на ночевку к Остину упаковку. Мы ее скурили… И больше не притрагивались.

– Надеюсь, Агнесс не надышалась, – поворачиваюсь к парню. Тот смотрит на меня, скрывая недоверия:

– Может, не стоит тебе сегодня у нее оставаться?

– Да ладно, как будто ты не знаешь родителей Агнесс, – беру рюкзак. – Увидимся в школе. Завтра буду травить мозг домашкой.

– Да, ты многое пропустила, – друг загадочно ухмыляется, и я замираю, не веря:

– Черт, Агнесс опять заплела Роббу косички, пока тот спал?

– Ага, – Остин смеется. Я рада. – И уже неделю не может расплести.

Закатываю глаза, улыбаясь:

– Мне его жаль, – открываю дверцу. – Ладно, пока, – выхожу, но Остин вынуждает меня наклониться к окну.

– Спасибо за сегодня, – он прикусывает нижнюю губу. Киваю, пожимая плечами, и отхожу от автомобиля, ожидая, когда тот сдвинется с места.

Тяжелый день. Еще и неприятно покалывает в груди. Нужно принять витамины, чтобы точно провести остаток дня в отличном настроении.

Держу рюкзак за крючок, оглядев бедный, но уютный район Агнесс, и оборачиваюсь, шагая к сверкающему дому подруги. Поднимаюсь на скрипящее крыльцо, открывая сначала одну дверь, затем стеклянную вторую, завешенную сеткой от комаров. Вхожу в теплый, тускло освещенный плохими лампами коридор, прислушиваясь к музыке, льющейся из старого магнитофона.

– Добрый вечер, – встаю на пороге кухни, приветствуя родителей Агнесс. Представителей ярких рыжиков с веснушками, одетых в пестрые вещи.

– Приве-ет! – мама Агнесс поднимает ладонь, задевая кружку с соком, которая падает на пол, но не привлекает их внимания. Мужчина так же весело здоровается со мной, закручивая жене еще косяк:

– Агнесс тебя заждалась.

Вокруг стоит дым. Я прикрываю ладонью рот и нос, улыбаясь:

– Тогда я к ней…

– Райли! – совершенно не замечаю быстрого приближения подруги, бросающейся меня обнимать и тискать, как плюшевую игрушку:

– Ты уделяешь слишком много времени Остину, – бурчит, отчего смеюсь, обнимая ее в ответ:

– Ты же не курила?

– Ни капли, я не такая, – кивает на родителей, делающих затяжки, – как они, – кладет руку мне на плечо.

– Эй! – восклицает ее мать. – Как ты говоришь со мной?

– Обсудим это, когда ты будешь способна сфокусировать на мне оба своих глаза, – Агнесс тащит меня за собой в короткий коридор, и я хихикаю, слыша, как смеются ее родители.

Комната небольшая. Но она – отдельный вид искусства. Серьезно. Повсюду плакаты с разными призывающими лозунгами, бенгальские огни, не прекращающие гореть даже по ночам, цветы, которые дарила ей, до сих пор живут. Картины. Агнесс много рисует маслом, так что в комнате главенствует аромат краски. Картины и наброски повсюду. Творческий беспорядок, так вдохновляющий меня.

Второй сильный эмоциональный укол. Витамины, срочно.

– Как неделя прошла? – интересуюсь, проходя к ее столу, заваленным карандашами, мелом и углями. Сама поверхность стола изрисована. Стул вымазан в краске, давно высохшей. Мольберт стоит у двери, выходящей на задний двор.

– Сложно, без тебя скучно было, – подруга поднимает подол вязанного платья, сев на край кровати. – Остин постоянно молчал, Робб ныл из-за косичек.

Смеюсь, роясь в рюкзаке, и разговариваю с Агнесс, стараясь не паниковать. Ведь не могу найти баночку.

– Ты много пропускаешь, – девушка встает, шагая ко мне. – Дома проблемы или просто болела?

Останавливаю руки, выдохнув. Подруга встает рядом:

– Что потеряла?

– М… Забыла кое-что дома, – признаюсь, начав ощущать значительное ухудшение настроения, но пытаюсь скрыть за неловкой улыбкой. Совсем не то, чего хотела. Я так соскучилась по Агнесс, а тут эта чертовщина…

– Что? – подруга видит, как я обеспокоенна, поэтому начинает переживать, а мне приходится взглянуть на нее и солгать:

– Зубную пасту.

Девушка хлопает ресницами, засмеявшись:

– Боже, у меня есть паста! У нас всё ещё не так запущено по финансам.

Поддерживаю ее смех улыбкой. Надо контролировать себя.

Сегодня мне не удастся получить удовольствие от общения.

Я скачала наш любимый сериал, закончившийся в том месяце. Мы терпели, не смотрели и готовились получить настоящее наслаждение за просмотром. Уверена, Агнесс его получает, кушая морковку, а вот я… Лежим на кровати. Ноутбук напротив. В комнате горят только разноцветные гирлянды. И мне тяжело. Давит на голову, сердечный ритм ускорился. Потею. Настроение падает. Понижается. У меня начинается приступ одышки. Нервно дергаю волосы. Раздражение появляется из пустоты. Даже запах масла выводит из себя. Тошнит.

– Райли, – Агнесс опускает пальцы в блюдце с морковками.

Не говори со мной.

– Да? – не смотрю, делая вид, что увлечена происходящим на экране.

– Я хочу тебе признаться.

Опять откровения? Вот это денек.

– М? – мычу, рассчитывая на короткий диалог, но Агнесс ставит серию на паузу. Так, грядет что-то масштабное. Девушка начинает дергать морковку, ломая ее. Косо смотрю на нее, готовясь. Взгляд такой же, как у Остина.

– Я не скажу всего, но… – выдыхает. Лицо обретает тревогу:

– Просто… Я боюсь твоей реакции, поэтому для начала скажу только факт, без конкретики.

Так. Окей. Потираю виски пальцами, настраивая себя на понимание любого, что предстоит услышать. Агнесс скользит языком по губам, окончательно ломая овощ, и выдает тихо:

– Я сплю с одним человеком.

Перестаю давить на кожу. Смотрю вниз. Дышу. Подруга начинает нервно поглядывать на меня, хрустит пальцами и не переносит молчания:

– Я знаю, звучит глупо, но мне важно сказать тебе, потому что не хочу ничего скрывать. Но не могу сказать, с кем именно. Наша компания точно не должна знать, – слабо улыбается, а мое дыхание тяжелеет. Чувствую, как удары сердца становятся мощнее и медленнее. Скольжу взглядом к краю, уставившись на пальцы подруги.

– С таким отношением к этим людям, – улыбается. – Они не поймут, но ты…

Резко встаю, ощутив сильное головокружение.

– Райли? – тревога. Агнесс присаживается на кровати. Хватаю ноутбук, начав пихать его в рюкзак.

– Райли? – девушка вскакивает, начав мяться. – Я… Я что-то не то сказала?

Обуваю кроссовки, не поворачиваясь к ней лицом. Натягиваю куртку.

– Ты обижаешься, потому что не говорю всего? – Девушка касается моего плеча. Оборачиваюсь, растерянно взглянув на нее. Нет, так нельзя. Я… Я не злюсь, просто боюсь сорваться. Мне стоит поехать домой, принять таблетки, остаться одной.

– Прости, но мне надо… – беру рюкзак. – Прости, – прикрываю глаза. – У меня был тяжелый разговор с Остином, я просто не перенесу еще подобного, – пытаюсь выкрутиться и оправдаться. Агнесс испытывает страх. Она трет ладони о платье, активно моргая:

– Извини, я не знала, что…

– Ты прости, – касаюсь ее плеча пальцами. – Не твоя вина, просто не удачный день для разговора, давай отложим?

Киваю. И подруга кивает, но менее уверено:

– Я тебе всё расскажу.

– Ладно, – обнимаю ее, при этом испытывая внутреннее желание оттолкнуть ее, но не хочу ссориться. Это всё лишь в моей голове.

– Я вызову себе такси, – говорю, двинувшись к двери, и оглядываюсь. – Прости еще раз, – берусь за ручку. – Я позвоню завтра, – мне так стыдно. Агнесс выдавливает улыбку, но я знаю. Ей обидно.

Прости.

Виню себя. Подруга собралась с мыслями. Хотела поделиться со мной переживаниями, а я не смогла принять и выслушать. Какой я друг после этого? Мое чертово состояние подвело. Были бы при мне витамины, вечер прошел бы иначе. Но с другой стороны, мне было страшно. Услышать правду. Ее. Я боялась, что она связана с Диланом. Мое внутреннее противостояние сыграла роль. Мне просто не захотелось слышать то, что может меня задеть.

Таксист слушает радио. У меня раскалывается голова. Он пытается быть вежливым, занимать меня разговором, но от его болтовни становится только хуже. Мужчина не виноват. Это его работа, поэтому пытаюсь отвечать, притворно улыбаясь. Думаю, мужичок догадывается, что состояние у меня не расположенное для контакта, так что оставляет в покое, молча ведя машину. Музыку делает громче. Сижу на заднем сидении, мучаясь от жжения под ребрами. Мне нужно успокоиться. Никак не усидеть на месте. Ерзаю, постоянно меняя положение ног. Дышать стараюсь тише. Тошнота сжимает глотку. Без причины тянет пустить слезу. Это уже ненормально. Что за бред?

Разберусь позже. Приедет отец, я обговорю с ним проблему. А пока надеюсь на витамины. Или же сразу позвонить врачу? Тру горячий лоб. Температура моего тела всегда высокая, мне чаще жарко, чем холодно. Отец говорит, что это нормально, такова особенность моего организма. Вот только мне так нехорошо.

Смахиваю пот, сутулясь. Локтем опираюсь на коленку, опустив лицо в ладонь. Абстрагируюсь. Выходит немного расслабиться. Ощущаю, как машина снижает скорость, но не разжимаю веки. Пока не готова. Давно за полночь, поэтому странно слышать тихий гул.

– Эм, мисс, – водитель обращается ко мне растерянно. – Вы уверены, что указали точный адрес?

Мне впервые задают такой вопрос. Поднимаю голову, сначала уставившись мужчине в затылок, и только после перевожу внимание на улицу впереди. И рот сам приоткрывается. Автомобиль тормозит не у моего участка. Чуть раньше. Водитель оглядывается на меня, окидывая смирением, будто не верит, что я могу быть причисленной к тем, кто… Кто это, черт возьми?!

Поддаюсь вперед, к окну, с ужасом наблюдая за происходящим: играет громкая музыка, даже соседи подходят к окнам, сонно разглядывая творящийся хаос. Незнакомые люди. Их много. Они бродят с бутылками алкоголя, общаются, громко смеются. Дверь дома раскрыта нараспашку. Народ, как муравьи. Их так много. И все мне незнакомы. Курят, бросаются бутылками, устраивают пьяные драки на траве. Вижу, как в окнах приглушен свет, но тени разглядываю, понимая, что такое же безумие творится внутри.

Господи…

Ничего не отвечаю таксисту, схватив свой рюкзак и выскочив на холодную улицу. От давления подкашиваются ноги. Но у меня находятся силы прибавить шагу. Музыка рвет уши. Запах никотина ощущается в нескольких метрах от крыльца. С опаской обхожу группы людей, которые, к счастью, не обращают на меня никакого внимания. Лишаю себя спокойного дыхания. Сердце скачет. Глотки кислорода выводят всё тело из равновесия. С паникой озираюсь по сторонам, поднимаясь на крыльцо. Мимо проносится качающийся из стороны в сторону мужчина, пихающий меня. Он блюет на траву. Все смеются. Драка на газоне не прекращается.

Переступаю порог. И сердце замирает. Горшки с цветами опрокинуты, разбиты. Фотографии в рамках лежат на полу, по ним ходят, давят, иные личные вещи разбросаны. Обои на стене у дверной рамы кухни порваны, словно кому-то они не пришлись по вкусу. Парочка мужиков замяла одну девушку в углу, откровенно раздевая её, чтобы приступить к совокуплению. Люди толкаются. Пихаются.

Я схожу с ума, или мой череп сейчас реально треснет?

От слез горят глаза. Активно дышу, не давая им воли. Глотаю ком, начав пихаться в толпе, проталкиваюсь, чувствуя, как кровь закипает в жилах.

Я убью его.

Злость с дрожью в каждом толчке. Встаю на пороге кухни, совершенно случайно замечая этого придурка.

Тебе конец, ублюдок.

Замираю на пороге полной незнакомцев кухни. Агрессия кипит. Выводит меня, рвет чертовы нити вен. Громкая музыка, как подпитка. Разбитая посуда. Опрокинутый стол, стулья, повсюду разбросаны банки, бутылки, сигареты, окурки. Все цветы и растения поломаны. Эти люди… Они разрушают мой дом. Мою крепость, место, где я… Где я давно не ощущаю себя в безопасности по вине этой мрази, который является центром всего разрушения. Сидит на чертовом стуле, держа бутылку пива, пока вокруг происходит черт знает, что.

– Эй! – пытаюсь перекричать музыку. Дилан смотрит куда-то вниз, явно ни о чем не думает, словно отключается, изолируясь от происходящего. Не реагирует на мой голос. Но реакцию проявляет Нейтан. Он стоял у холодильника, поэтому услышал. И, честно, мне насрать, что именно вызывает на его лице такое херово удивление! Я на взводе! Я поубиваю здесь всех, на хер!

– Ты! Чертов мудак! – кричу, когда меня грубо пытаются отодвинуть с прохода, чтобы пройти. – Пошел от меня! – толкаю со всей силы какого-то парня, еле стоящего на ногах и соображающего. Он валится в сторону, на других людей, отчего те поливают окружающих матом. Мои спутанные локоны волос прилипают к коже шеи, когда перевожу внимания обратно на О’Брайена. К тому уже подоспел Нейтан. Он пихает его ногой, привлекая внимание, и что-то громко сообщает. Дилан сначала смотрит на него спокойно, затем хмурит брови, остановив попытку сделать глоток пива. И по движению губ несложно прочитать его вопрос: «Что?»

Меня толкают в сторону. Отхожу назад от кухни, подняв злой взгляд на парня, которого пихнула до этого. Он несет какую-то ересь, видимо, вообще не соображает. Вновь наступает на меня, желая толкнуть, но я… Я не могу вернуть себе контроль. Рычу под нос, со всей силы ударив руками в его грудь. Мне… Я хочу… Я хочу…

«Сук…» – он валится на колени, но не даю ему договорить. Подскакиваю, ударив ногой в ребра. Парень мычит, согнувшись, а у меня начинается паника. И она смешивается с путаницей. Как тогда. Когда я нападала на Дилана.