Текст книги "Считай звёзды (СИ)"
Автор книги: Paprika Fox
сообщить о нарушении
Текущая страница: 77 (всего у книги 98 страниц)
С особым смятением покидаю комнату Дилана, оставляя мир его позади, ведь в доме присутствуют взрослые, от чего успеваю отвыкнуть. Близость с отцом давно утеряна. Это печалит, но в глубине подсознания хранится понимание наших с ним жизненных ситуаций: у него теперь Лиллиан, у меня…
Ну, неважно. Просто я понимаю его положение. Ему тягостно со мной. Странно, что меня в ответ вовсе не удручает отец, а ведь я подарила ему большую часть своей жизни, заботясь о нем. Многое из социального взаимоотношения мне, видимо, совсем не понять. Кто-то отдается полностью и получает в ответ, а кто-то остается ни с чем. Это эгоизм? Я считаю себя эгоисткой, но… Я пытаюсь отдавать. Насколько это возможно.
Слышу голоса взрослых. Они сидят на кухне, думаю, завтракают, но меня не останавливает факт их присутствия. Не избегать же мне их теперь? Постараюсь лишь не усугублять наши отношения.
– Доброе утро, – с моих губ слетает с особой легкостью, но всё же сухо, без эмоций, которые не хочется отдавать ни отцу, ни Лиллиан, сидящим за столом и пьющим кофе. Оба обращают на меня удивленные взгляды, пока с ровным выражением лица прохожу к чайнику, проверяя его на наличие кипятка, и ставлю греться воду.
– Доброе, – голос отца мог бы поразить меня своей слабостью, но не в данный момент, когда мне плевать. Они с Лиллиан переглядываются, причем женщина выглядит не менее обескураженной, серьезно, будто я вышла к ним совершенно нагой. Что за реакция? Ждала, что буду просиживать всё время в комнате, дабы не пересекаться с ними? Сильно, конечно, но мне придется разрушить её предположения, касающиеся моего поведения. Знаете, а я рада, что сегодня чувствую себя нехорошо, ибо только в таком состоянии имею возможность держать себя столь невозмутимо и равнодушно. Поворачиваюсь к холодильнику, обращая внимание на глянцевые журналы, что стопками разбросаны на столе возле Лиллиан. Они дорогие… Опять деньги на всякую бесполезную дрянь тратит?
Вижу, что отец по-прежнему ерзает на стуле, нервно потирая ладони, постоянно поглядывает на женщину рядом, будто набирается сил, чтобы о чем-то сообщить, или просто сказать, или…. Или его настолько вышибает из колеи мое спокойствие?
Открываю дверцу холодильника, пробегаясь взглядом по светлым полкам, полным еды, когда мужчина неуверенно обращается ко мне:
– Райли?
– М? – мычу ровным тоном, не оглядываясь, и тяну руку к питьевому йогурту.
– Мы сегодня идем на ночную выставку, – и? – Не хочешь с нами?
Категоричное «нет», это точно, и как мне удается не рассмеяться в голос? Нелепо. Мы с отцом давно никуда не ходили, тем более, не перенесу несколько часов в компании Лиллиан, уж простите и оберегите. Хлопаю дверцей, со вздохом оборачиваясь:
– Нет, я под арестом, – прижимаюсь спиной к холодной поверхности, начав применять силу, чтобы ослабить и повернуть крышку йогурта. Смотрю вниз, но без морального упадка. Просто не хочется лишний раз пересекаться взглядом с присутствующими. Но приходится, поскольку отец начинает хлопать ртом, бросая полные поражения взгляды на Лиллиан, которая вопросительно кивает ему, не понимая причину удивления мужчины.
– Прости, когда я тебя… – отец начинает, так как не помнит, чтобы сажал меня под арест, поэтому перебиваю, наконец, справляясь с крышкой, и подношу йогурт к губам:
– Нет, не ты, – машу свободной ладонью у своего лица, морщась с безразличием. – Дилан запретил мне выходить, – делаю глоток, невольно оценивая тишину, повисшую в помещении. Вопрос вызывает то, что реакция взрослых отлична друг от друга: отец сцепляет ладони, поставив локти на край стола, его голова повернута в мою сторону, а глаза на мгновение смотрят в сторону, после чего мужчина поднимает брови, с неясным для меня спокойствием обратив свое внимание на меня. Лиллиан же кладет журнал, который до сего момента якобы читала. Я точно знаю, что она делает вид, что не прислушивается. На деле, эта женщина – опытный хищник. Ожидала любой реакции, но не молчания, поэтому испытываю легкое волнение, которое морально сдерживаю, не давая проявиться.
– Раз мы заговорили об этом… – Лиллиан вздыхает, переплетая пальцы рук с красивым маникюром, и сначала смотрит на отца, только после на меня. – Хочется обсудить это ваше… – начинает жестикулировать ладонями у своего лица, сжимая и разжимая пальцы. – Подобие отношений, – она бросает еле уловимый смешок, произносит с сарказмом, будто в шутку, оттого звучат её слова неприятно, будто мы с Диланом играемся, будто мы – детишки из садика, которые толком ничего не знают, а уже пытаются из себя строить нечто вменяемое и взрослое. Да, может, мы и подростки, но, черт возьми, какого хера она так улыбается?
Сжимаю йогурт, но не сильно, стараюсь себя контролировать. Последнее, чего я хочу – это показывать Лиллиан свои эмоции.
Женщина садится ровно, поднимая голову, и продолжает свою речь, которую не пропускаю через себя, дабы защититься:
– Я считаю, это немного неуместно, учитывая, в каких отношениях состоим мы, и… – и всё. Всё. Просто… Нет, вовсе не я обрываю её, поэтому такая резкая остановка меня сжимает. Тот, кто прерывает женщину – мой отец. Данное вдвойне удивительно, учитывая то, что он не разу не перебивал её. Вообще.
– Лиллиан, – мужчина произносит без давления, вполне себе собранно, и улыбается хлопающей ресницами Лиллиан, которая приоткрывает рот, уставившись на него в ответ, видимо, её происходящее поражает куда сильнее. Она даже не успевает сообразить, что сказать. Отец обращается ко мне. В его голосе нет ничего напрягающего, и именно это меня настораживает.
– У вас с Диланом всё… – начинает ладонями рисовать какие-то круги над столом, не отрывая локтей от деревянной поверхности. – Ну… – смотрит на меня с такими же поднятыми бровями, отчего на его лбу собираются глубокие линии морщин. Он ждет. Ждет, что я скажу? Он хочет слышать меня?
Сильнее нервничаю, начав пальцами крутить йогурт и переминаться с ноги на ногу, растерянно заикаясь:
– Ну… Я… Мы…
– Он тебе нравится? – вопрос прилетает в лоб. Я панически перескакиваю взглядом с отца на Лиллиан, которая с большим напряжением уставилась на меня, будто мысленно приказывая дать отрицательный ответ, именно это и толкает меня признаться сквозь горячее смущение, что перекрывает собой ту серость, что обещала мучить меня до конца дня, ту, с которой пришлось бы бороться. Пустота уходит. Приходит пылкий жар.
– Да, – киваю, моргая, и успеваю глотнуть набравшейся во рту воды, прежде чем неловко запнуться. – Очень.
В упор смотрю на отца, не в силах контролировать нормальное поступление кислорода в легкие, а мужчина пожимает плечами, расцепив ладони:
– Хорошо, – опускает взгляд на свою кружку, взяв её одной рукой, и делает глоток остывшего кофе, оставляя меня с ненормально скачущим сердцем в груди.
И не только меня, похоже.
– Митчелл, – Лиллиан продолжает держать осанку, хранить улыбку. Она обращается к отцу умеренно спокойным тоном, но я клянусь, она давит. Она настолько профессионально сдавливает своим существом, что охота зарыть себя в паркет. Мужчина обращает на неё внимание, вопросительно кивнув:
– Что? – секундный взгляд в мою сторону и по-прежнему неясное мне равнодушие. – Я не вижу ничего сверхужасного, – ставит кружку, скользнув пальцем по её краю, смахнув капельку кофе. – Они ведь не родные.
– Но это странно, – женщина щурит веки, пуская смешок, но её лицо всё такое же красивое и ясное, ангельское выражение. Странно ощущать себя зрителем, мне даже неловко, но не могу заставить себя шевельнуться, так как с волнением вслушиваюсь в разговор взрослых, боясь, что женщина способна изменить мнение отца, чего, к слову, ожидаю с тревогой, ведь это очевидный исход их беседы.
– Будет сложно объяснять людям, что…
– Мне плевать, что подумают другие, – не думала, что отец способен говорить с Лиллиан в таком тоне, кажется, сама женщина не догадывалась, что мужчина когда-нибудь обратится к ней с подобным сердитым выражением лица, но это происходит. Прямо сейчас. Мне не верится. Лиллиан отклоняется спиной назад, к спинке стула, и пристально смотрит на отца, словно имеет способность взглядом внушать людям свою точку зрения, но мужчина явно не поддается. Он оставляет кружку, поднимаясь из-за стола, и всем своим грозным видом дает мне и Лиллиан понять – он всё сказал. Он поставил точку. Более не желает трепать языком. Кажется, женщина не может смириться с этим, поэтому продолжает гордо держать голову, но мне удается ухватить в её взгляде настоящую скованность. Она… Неужели, она проявляет признак слабости?
– Идем, – отец шагает мимо меня к двери. – Надо документы на дом собрать, – цепенею, когда чувствую, как тяжелая, но такая знакомая ладонь отца ложится мне на голову, слегка потрепав волосы. Взглядом врезаюсь в пол, сжав обеими руками бутылочку йогурта. Я уже и забыла… Каково это. Так непривычно. И странно. И… Тепло. У отца теплые пальцы.
Стою неподвижно. Взрослые покидают помещение, дав мне возможность вдохнуть полной грудью, но не выходит. Мое сердце колотится настолько быстро, что ощущаю каждый удар в кончиках пальцев. Мне тяжело в это поверить. Отец выбрал мою сторону? Он выслушал меня? Он…
Моргаю, с неопределенным чувством радости и тревоги касаюсь ладонью шеи, чтобы нащупать кулон матери. Совершаю это действие невольно, на автомате, и продолжаю находиться в прострации, понимая, что мое равнодушие отходит на задний план, вовсе растворяется под натиском совершенно обратных, полных тепла эмоций.
И непроизвольно уголки моих губ дергаются вверх.
***
Разбор документов в кабинете происходит в молчании, которое должно бы смутить Митчелла, как происходит обычно, но этим утром всё идет не так, как ожидает Лиллиан, точнее, не тем образом, к которому она привыкает за столько лет общения с мужчиной, никогда не спорившим с ней и уж тем более не смевший перебивать её.
Все любовники Лилиан не смели пререкаться с ней. Кроме Роберта. Он был поистине особенным, единственным, кого она яро уважала. И боялась.
– Ты правда считаешь это нормальным? – женщина решает заговорить об этом, пока они наедине. Не потому, что хочет справиться с мужчиной наедине. Она понимает, многое из поведения Митчелла зависит от присутствия Райли, и сейчас она хочет, нет, действительно, желает узнать его настоящее мнение. Лиллиан сидит на кровати, держа папку с документами в руках, листает файлы в поисках нужных «бумажек». Поглядывает на мужчину, который находится у стола, спиной к ней, и слышит, как он пропускает вздох, поэтому продолжает свою мысль, что правда беспокоит её:
– Учитывая её болезнь. Зачем ты так поступаешь? Хочешь, чтобы Дилан пережил то же, что и ты?
– Я просто… – Митчелл разворачивается, ладонью скользнув ото лба к щеке, и накрывает пальцами рот, задумчиво уставившись в пол. Женщина не торопит, ждет, пока он соберет свои мысли воедино. Даже не смотрит на него, дабы не отягощать своим давлением.
– Я смотрю на неё сейчас, – мужчина берет папку из коробки со стола и шагает к кровати. Лиллиан поднимает на него взгляд.
– Она кажется такой… – ему трудно подобрать правильные слова. – Живой, что ли, – садится на край, рядом с ней, и вновь вздыхает, сутулясь, опираясь локтями на свои колени, а взглядом упираясь в папку, которую нервно вертит руками. – Мы переписываемся с Диланом.
– Что? – она… Она удивлена? Да, её лицо заметно меняется. Услышанное вызывает странные эмоции. Лиллиан не могла бы предположить, что эти двое нашли общий язык. Последний раз её сын налаживал контакт с Коннором. И немного с Шоном, пока тот не потерял свою голову.
– Дилан не дает ей таблетки, – Митчелл нервничает, его ладони потеют, но переполняют его положительные эмоции, ведь он начинает верить в прогресс. – Ты видишь? Она несколько дней держится без них, – смотрит на Лиллиан. – И она… Она в порядке.
– Откуда тебе знать это наверняка? – женщина не хочет погубить зачатки надежды, просто рассуждает, как психолог. То, что она видит и может уловить – не каждый заметит. И именно сегодня женщина обратила внимание на поведение Янг. Та явно чувствует себя некомфортно, и Лиллиан не желает предполагать, что это вызвано отсутствием Дилана. Такая психологическая зависимость от другого человека – губительна. Митчелл зря считает это – спасательным кругом. Он должен был на своем опыте осознать, к чему это приводит. Эллис была зависима от него, но в один момент приняла решение отпустить, чтобы больше не приносить увечий, а Митчелл не желал её оставлять, но не справился. Он сам ушел, сбежал, чем сделал только хуже. Если человек сам отказывается от чего-то, он с пониманием причин оставляет источник зависимости. Но в случае, когда необходимый человек сам покидает тебя, всё происходит иначе. Психически больные люди воспринимают это по-другому. С Райли может произойти тоже самое, так как Лиллиан знает своего сына. Тот может сорваться. Правда, Дилан, подобно Митчеллу, вернется. Он не бросит Янг, в чем женщина с печалью признается самой себе, но даже если он сбежит на короткие часы, Райли успеет себя погубить.
Зависимость – не спасение, а гибель. Причем для обоих.
Буквально несколько минут Райли продолжает чувствовать себя собранной, даже счастливой, ведь отец поддерживает её сторону, но проходят жалкие полчаса, как эмоциональный упадок медленно возвращается, тяжестью накатывая на глазные яблоки. Янг всячески игнорирует свою апатию, зная, что как только чем-то займется, ей станет морально проще перенести этот день, поэтому берет кружку с кроликом, наполненную горячим ягодным чаем, и отправляется наверх, встречая перед собой первую дилемму: в какую комнату ей идти? Машинально хочется свернуть к Дилану, но у неё есть свой уголок, в котором, честно, она давно перестает ощущать себя комфортно, поэтому не долго мнется, делая выбор в пользу комнаты парня. Всё равно его нет.
Тут так же прохладно. Янг проверяет окна. Они закрыты, но по-прежнему дует. Начинает бродить по помещению с кружкой в руках, иногда делая короткие глотки, чтобы чая хватило надолго. Её взгляд с новым интересом изучает комнату, будто она здесь впервые. Помнится, у девушки вызывало отвращение вид комнаты парня, особенно по той причине, что тот довольно неряшлив и не стремится следить за порядком. Даже сейчас Райли лицезрит тот же бардак на столе из учебников, старых ручек, сломанных карандашей и мятых тетрадей. Под столом пустые бутылки вина, которые валяются тут с самого их приезда, и Финчер отмечает, что числа стеклящек не растет, значит, О’Брайен давно не пьет. Пустые пачки сигарет лежат на подоконнике, на тумбе, пепельница на одной из полок шкафа переполнена. Самое необычное заключается в том, что «свой» дом Дилан содержит в чистоте. Как он сказал, он приезжает туда убираться, а здесь не видит смысла приводить всё в порядок, поскольку это не его комната. Отчасти Райли понимает его суждения.
Замечает на столе разрисованную тетрадь по алгебре. Начинает её листать, улыбаясь, и покачивает головой, не удивляясь. Помнит, как они долго занимались вместе. Ещё в самом начале их общения. Это был… Кажется поздний вечер, Райли ломала голову и психику, пытаясь чему-то научить О’Брайена, а тот… Тот просто рисовал. Боже, он – наглый баран. Уголки губ Янг медленно опускаются, но светлые эмоции не пропадают с лица. Просто теперь на многие события прошлого Райли начинает смотреть иначе. Даже этот день. Один из дней, когда они занимались.
– Ты можешь сосредоточиться? – еле держится, чтобы не сорваться. Дилан её раздражает. Всем своим существом. Особенно выводит из себя тот факт, что он не старается, пока Янг рвет свой мозг на части, еле унимая желание кричать.
– Ты сбиваешь мой настрой, – вот, что он ответил в тот момент, и тогда Райли не поняла, что он имел в виду. Приняла его ответ за попытку в очередной раз обвинить в своей тупости какого-то другого, но всё обстояло немного иначе.
Райли лежала на животе. На кровати, спиной к парню, который сидел за столом над тетрадью по алгебре и выводил круги ручкой рядом с недописанными примерами. Девушка без остановки пыхтела, мысленно ругая его за такое отвратное поведение, но не давала себе обругать его словами в лицо. Ей неважно, будет ли он стараться. Её задача делать рядом с ним домашнюю работу, проговаривая решение вслух. Списывать или нет – его дело.
А Дилан не способен сосредоточиться. Он локтем опирается на стол, пальцами потирая лоб. Пытается концентрировать всё свое внимание на тетради, на уравнениях, но всё равно сдается, слегка повернув голову. Искоса смотрит на Янг, которая не додумалась надеть что-нибудь более закрытое, хотя бы джинсы или… Хоть что-нибудь, но не шорты. Она спокойно покачивает ножками, стопами в зеленых носках тянется к потолку, разминая суставы. Сосредоточенно пишет решение в тетради, не подозревая, что может являться источником, что сбивает чужое внимание.
Дилан переводит взгляд на тетрадь, поднося к ней ручку, но вновь отвлекается. Райли поправляет лямку лифчика, что сползает по плечу. Серьезно? Янг, ты мешаешь ему.
Финчер закрывает тетрадь, вздохнув полной грудью, и обращает внимание на резак для бумаги, что замечает в немного выдвинутом ящике стола. Лезет за ним рукой, вынимая, и с интересом изучает его острие, не понимая, что за темные подтеки сверкают на краях. В голове всплывают образы шрамов О’Брайена. Янг не знает причину их появления, но почему-то сомневается, что Дилан сам приносит себе увечья. Тем более, если раны свежие, то их легко можно вычислить. Если он и приносил себе вред, то делал это давно. Всё это время, которое они проводят бок о бок, Райли не замечала у него новых порезов, которые отливались бы краснотой. Значит, Дилан не режет себя. Она надеется. Она… Она понаблюдает за этим. Обязательно.
Девушка с хмуростью подносит острие к своему запястью, заворожено наблюдает за тем, как её кожа натягивается под давлением острого предмета, и возникает вопрос – как люди это делают? Чем им это угождает? Они находят успокоение в физическом увечье? Это работает? Может… Возможно, Райли это нужно? Она выплескивает агрессию на других, так может ей требуется просто переносить злость на себя? Девушка серьезно задумывается над этим, но сейчас откладывает ножик обратно в ящик, задвинув его. В данный момент она сомневается, но берет эту мысль на заметку, как одну из основных. Точно, в момент, когда ей будет сложно сдержаться, она сможет навредить себе вместо того, чтобы вредить Дилану или отцу. Почему она раньше этим не занималась?
Поворачивается к кровати, взглянув на гитару, и понимает – вот оно. Вот, чем она займет себя. Музыкой. Музыка всегда помогала.
***
Ближе к семи вечера дом резко опустел. Отец с Лиллиан уходят на ночную выставку, и строение полностью принадлежит мне. Данного хотелось ранним утром, но, получив желанное, возникают сомнения насчет необходимости нахождения в одиночестве. Мне нечем себя занять: готовить не для кого, игра на гитаре лишь расстраивает, так как у меня не получается, уборка… Давно не убиралась в доме, да и не хочется. Правда, в комнате Дилана я всё же прибралась, надеюсь, он не станет ворчать по этому поводу. Нет нужды лишний раз упоминать о моем настроении, иначе только хуже сделаю, поэтому спускаюсь в гостиную, дабы пощелкать каналы, посмотреть бессмысленные, глупые телешоу, которые просто обязаны отвлечь меня от своего внутреннего дискомфорта. Постоянно поглядываю на круглые настенные часы, ожидая звонка Дилана. Да, я точно зависима от этого типа. Но вместо телефонного звонка по коридору разносится дверной, заставивший меня удивленно похлопать ресницами и выключить телевизор.
Сомнений нет в том, кто это может быть, и я чертовски рада, что этот человек находит для меня время. Подхожу к двери, раскрывая её, и взглядом врезаюсь в упаковку салата, которую Агнесс держит перед своим лицом, после чего медленно опускает её, выглядывая:
– Приве-ет, – она такая забавная. Правда. Смотрю на неё и не могу сдержать улыбку, пускай даже такую тяжелую для моего лица. Розалин – постоянно яркая и пестрая рыжая девчонка с озорными огоньками в глазах.
– Надеюсь, я тебя не потревожила? – Агнесс мило наклоняет голову, уточняя, и я закатываю глаза, жалуясь:
– Шутишь? Я со скуки помираю, – отхожу в сторону, позволяя подруги пройти. – Где ты была весь день? – оцениваю её растрепанные волосы, которые она явно много раз убирала в пучок, да и вид у девушки вымотанный.
– Носилась на собеседования, – Розалин вздыхает, повторно заставив меня обратить внимание на салат. – Решила не приходить с пустыми руками.
– Это салат из «Санчоус»? – закрываю дверь на замок.
– Да… – подруга с обреченным смешком кивает. – У них я проходила последнее собеседование. Они, как и многие другие, сделали акцент на том, кто мои родители, поэтому я посчитала, что вправе стащить у них еду.
– Подожди, твои родители… – не совсем понимаю цепочку связи.
– Райли, не тупи, – Агнесс направляется на кухню, и я следую за ней, слушая. – Мои родители выращивают травку, курят и продают её, – подходит к столу, заваленному журналами, и ставит на него упаковку салата. – Наш город маленький, все о них знают.
Хмурю брови, сложив руки на груди, и по-прежнему не могу построить связи. Почему люди так поверхностны? Агнесс неплохо работает. Она подрабатывала много лет в одном заведении. Начальник и персонал, как и клиенты – все к ней хорошо относились. Но после того, как выяснилось, чем занимаются её родители, Агнесс уволили, а бывшие «хорошие знакомые» теперь смотрят косо, осуждая, будто Розалин имеет прямое отношение к тому, чем живут её близкие. Очень странно. И непонятно для меня.
– Эй… – Розалин опускает руки, выдыхая тяжесть из своей груди. Понятное дело – она огорчена. Девушка уже какой год пытается куда-то устроиться, чтобы иметь какие-то деньги. Родителей всё чаще не застать дома. Уже долгое время они поступают таким образом – просто сбегают, оставляя дочери записку. Впервые они скрылись, когда Розалин было восемь. Она проплакала все шесть дней, что они отсутствовали. Сейчас она никак не реагирует на их внезапное исчезновение. Просто надеется, что с ними всё в порядке.
Но деньги нужны.
– Не делай такое лицо, – Агнесс устало плюхается на стул, подперев щеку ладонью, и сутулится, смотря на меня. – Обидно, конечно, что у мне не удается трудоустроиться по вине родителей. Но я их слишком люблю, чтобы упрекать в этом. Просто… – укладывает голову на руки, что сложены на поверхности стола. – Сложно найти работу. Думаю, переехать в другой город – верное решение. Там меня не будут знать. Не будут знать моих родителей. Точно получится устроиться куда-нибудь.
Молча киваю ей, не зная, каким образом могу подбодрить. Она и не ждет от меня лестных слов, поэтому прикрывает веки, зевнув:
– Ребята уехали… Мне без них скучно.
– Без Нейтана? – уточняю, наконец, заставив подругу искренне улыбнуться и стрельнуть на меня теплым взглядом:
– Не ходи по мою душеньку, Райли Янг-Финчер.
Улыбаюсь, двигаясь к чайнику, чтобы поставить воду греться, а Агнесс выпрямляется, обратив внимание на журналы:
– О-у, желтая пресса.
– Это Лиллиан, – с упреком процеживаю, наполняя чайник водой из фильтра.
– Дорогие журналы, – не может не отметить Розалин. Мы с ней в этом плане похожи. Думаю, все люди, живущие в материальном недостатке, обращают внимание на стоимость вещей.
– Знаю, надеюсь она тратит деньги из своего кармана, что сомнительно, учитывая финансовое положение наших семей, – ставлю греться.
– Наших? – Розалин оглядывается на меня, задорно хихикнув. – Я думала, вы с Диланом уже синхронизировались.
– Агнесс… – закатываю глаза, прошептав её имя.
– Ну, ты понимаешь, о какой синхронизации я говорю… – она смеется надо мной, над моей реакцией, оттого прикусываю губу, сдерживая их, дабы не улыбаться, как идиотка:
– Агнесс.
– Боже, я про секс, Райли, – девушка заливается смехом, не выдерживая моего пристального взгляда, и лицом падает на свои сложенные руки, продолжая хихикать, пока я сверлю морально её затылок:
– Вы с Нейтаном стоите друг друга, – качаю головой, взяв две кружки. – Чай будешь?
– Да, – Агнесс театрально смахивает слезинку с глаз и берет в руки первый попавшийся журнал, начав листать. – Кошмар, это так интересно, – наигранно охает. – Ты представляешь? Нилл Вуйман с седьмой улицы спит с нашей директрисой, – и смеется. Я иногда оглядываюсь на неё, радуясь тому, что настроение подруги поднимается, а вместе с ним – и моё. Хорошо, что она пришла.
– Боже… – шепчу. – А кто этого не знал?
– Черт… – получаю в ответ тихо и раздосадованное, поэтому оборачиваюсь, бросив пакетик чая в кружку. Смотрю в спину Розалин, которая склонилась над разворотом журнала, яро поглощая написанное.
– Что? – моргаю с непониманием и интересом. – Что там? – подхожу к стулу Агнесс, а та молвит с прежним напряжением и злостью:
– Вот уроды…
Склоняюсь над столом, изучая раскрытые страницы журнала, и меня тут же пробирает неприятная дрожь, вызванная по большей части чувством внезапно усилившейся ярости. Статья на две полосы про Робба. И всё бы ничего, если бы заголовок не звучал следующим образом: «Очередная жертва – ЛЮБОВНИК ДОНБАРА-МЛАДШЕГО?!» Молча, подобно подруге, пробегаюсь взглядом по написанному, чувствуя то же, что и она – злость. Злость, ведь… Как они могут такое писать? Как Донбар позволил этому стать достоянием общественности? Он не любил Робба, но ведь… Но ведь Остин… О чем я вообще? Ясное дело, Донбар не заботится о нем. Но почему он позволил этому выйти в массы?
– Господи… – изучаю смазанные фотографии, приложенные к статьям. – Боюсь представить, что теперь в школе твориться будет… Бедный Остин…
– Ты ведь видела новости о Роббе? – мы с Розалин это не обсуждали, но уверена, она была в курсе всё это время.
– Да, – киваю, а подруга резким движением закрывает журнал, бросив его на стол, и опираясь на спинку стула, поднимаясь:
– Я умоюсь, – и вдруг припоминает, что ей нет необходимости скрывать свои мысли и чувства при мне, но всё равно остается сдержанной. – Надо… – кивает на дверь. – Смыть с себя это дерьмо, – указывает ладонями на свое лицо. Она даже накрасилась, чтобы понравится всем на собеседованиях. Но нет.
– Ладно, – шепчу. – Я сделаю чай.
– Хорошо, спасибо, – подруга спешно покидает помещение, оставляя меня одну, так что с ненавистью смотрю на журналы. Действую без замедления: беру корзину для мусора и жестким движением руки сбрасываю этот хлам внутрь темного пакета. Кошмар. Остин и так еле держится. А тут ещё и это… Что теперь будет в школе? Мне страшно за его эмоциональное состояние.
Ставлю корзину на место, отвлекаясь на громкое мяуканье, которое быстро затихает, будто обрывается. Выпрямляюсь. Прислушиваюсь. Опять соседская кошка в нашем дворе теряется? Бедная, её охватывает такая паника. Явно домашняя кошка, почему её хозяева не закрывают окна?
Ладно, всё равно чайник греется, а Агнесс наверху. Пойду, выручу.
Выхожу на террасу заднего двора, щурясь, чтобы разобрать что-то в темноте. Может, она уже убежала? Спускаюсь на траву, направляясь ближе к забору, у которого кошка обычно скребется, зовя хозяев, но в этот раз всё тихо. Мне могло показаться, но замечаю в траве пятнистое животное, лежащее на боку, и с волнением приседаю на одно колено, пальцами потянувшись к нему:
– Эй, котейка, ты чего? – столько лет здесь живу, а никак её кличку не запомню. – Ты упала, да? – сильно ударилась? Вряд ли, кошки и с большей высоты падают, продолжая пребывать в сознании. Касаюсь её мордочки, пытаясь приподнять головку, и с тревогой понимаю, что она не дышит. Мордочка свободно качается в разные стороны, будто её шея сломана.
– Господи… – хмурюсь, поднимая пальцы обратно к своему лицу, разглядывая темные подтеки крови.
Не успеваю утонуть мысленно в опечаленных догадках, как по моей голове приходится сильный удар, полностью вышибающий разум, и без того погрязший в темноте.
***
– Ты надоешь ей, – Нейтан дает умозаключение, наблюдая за тем, как его друг уже третий раз набирает номер и курит в ожидании ответа, который не следует, по причине чего Дилан изрядно матерится, повторяя бессмысленный набор цифр.
– Она не берет трубку, – процеживает, зажав между зубами кончик сигареты. На улице давно стемнело. На окраинах города всегда холоднее, но парни не спешат отправиться в поисках дешевой еды. К сожалению, заказчик рабочей силы не предусматривает парням бесплатных коек и пайки, поэтому все, кто приехал на заработки, разбегаются по соседним мотелям. Хорошо хоть, что рабочий день заканчивается в восемь, а начинается в семь. У них будет возможность выспаться.
Склад расположен у леса, освещение после восьми отключают, поэтому парни сидят у забора в полной темноте. Престон уже начинает дергать ногами, пытаясь справиться с холодом:
– Хватит, Дилан, – настаивает. – Оставь девчонку в покое. Иначе она сбежит от тебя.
О’Брайен не понимает. Они договорились. Почему она не отвечает? Быть может, Митчелл её куда-то забрал или о чем-то попросил? Но он и Митчеллу написал. Тот не ответил. Что за черт? Почему ничего не происходит, как запланировано?
Дилан выдыхает никотин, вынув сигарету изо рта, и с особым противоречием и несогласием с собой шепчет:
– Ладно, погнали, – продолжает держать телефон возле уха. – Будем в машине ночевать? – поднимается за другом, который ликует, желая скорее оказаться в теплом салоне:
– Койки стоят дорого, лучше по-старинке, – улыбается, но его попытки поднять парню настроение идут к черту, ведь О’Брайен всё ещё пытается дозвониться. – Серьезно, чувак, будь…
– Я тебе врежу, если ты продолжишь эту фразу, – Дилан угрожает, но не со злостью. Его окутывает неизвестность. Может, он сделал что-то не так утром? Не знает. И это чувство сосет под ребрами.
Выходят с территории склада последними, оттого старый охранник с подозрением провожает их, молча пережевывая лапшу быстрого приготовления, и Нейтан, уловив аромат еды, жалуется на дикий голод. А у них ничего нет. Идут к машине, которую оставили у заброшенного одноэтажного дома, где теперь проживают бомжи.
– Давай, откатим немного к лесу, – Престон с напряжением озирается по сторонам, не чувствуя себя безопасно. Их могут спокойно ограбить, лучше остановиться близ деревьев, чтобы их машину трудно было обнаружить.
Сворачивают, уходя дальше по темной грязной улице, дома на которой выглядят так, будто остаются брошенными после бедствия людей с материка, но, самое страшное, что здесь продолжают жить целые семьи беспризорных. Видят свой автомобиль, но вместо расслабления приходит ещё большее напряжение, которое заставляет парней замедлить шаг. И вовсе остановиться.
