Текст книги "Считай звёзды (СИ)"
Автор книги: Paprika Fox
сообщить о нарушении
Текущая страница: 43 (всего у книги 98 страниц)
– Мы бы им тоже мешали, – вступает в защиту Агнесс, и её слова вызывают удивление на лице парня:
– Ты только что сравнила себя со стереосистемой? – пускает смешок. – Я, конечно, хорош, но не настолько, – и сдерживается, чтобы не рассмеяться при виде выражения лица девушки, которое как бы заявляет ему о кретинизме. Агнесс качает головой, не отводя глаз:
– Идиот ты, Престон.
Райли смеется. После многих глотков алкоголя её наконец отпускает скованность. Девушка сама делает музыку громче, так же громко разговаривает, чтобы Дилан мог её услышать. Когда начинает играть Леди Гага, Янг выдает всё свою любовь к этой певице парню, хотя в трезвом состоянии бы промолчала, а О’Брайен даже после такого количества выпитого может заставить себя получать информацию, ведь они редко говорят «ни о чем», но при этом вся услышанное – факты, которые строят характер человека, поэтому Дилан слушает. Странно, наверное. Райли кружится под песни эстрадных певиц и певцов. Рассказывает случаи из жизни, связанные с каждой из них. И это так необычно. Будто в данный момент они перестают быть знакомыми. Они двое незнакомцев, а незнакомым людям проще рассказать о себе, ведь ты уверен, что полученная информация никак ему не пригодится.
Прямо, как тогда. Тем летом. Они ведь толком не знали друг друга, но разговаривали с особой легкостью.
Райли рассказывает, что в детстве, на утреннике должна была выступать перед зрителями на сцене, сыграть на пианино, но настолько переволновалась, что рухнула в обморок. И случайно заикается о том, что скорее всего она сделала это специально, думая, что её родители опаздывают на праздник, а выступить хотелось перед ними, но они просто не могли прийти. И множество, огромное множество подобных историй, которые Янг вряд ли кому-то рассказывала. С какого-то момента Дилан не говорит, только слушает, иногда вставляя короткое слово. Сидит на диване, с бутылкой в руках. Смотрит на девушку, которая пританцовывает под музыку, с яркими эмоциями вспоминая случаи из своей жизни. Она настолько открыта в плане проявления чувств. И смеется, и улыбается, и успевает оказаться опечаленной. Столько обрушивается на парня, что он боится не охватить всё. И не делает лишние глотки, не отвлекается. Слушая и слушая. Райли громко смеется, до коликов в животе, пока рассказывает ему, как один раз в детстве решила спрятаться от мамы в кувшин в сарае. Тот был огромных размеров. Залезть она смогла, но вылезти обратно – нет. Поэтому провела более двух часов внутри, плача. Дилан широко улыбается, наблюдая за тем, как девушку от смеха еле держат ноги.
– Конечно, я тогда очень испугалась, но, – смеется, обнимая рукой живот. – Это так смешно, – ходит по ту сторону журнального столика. – Когда я услышала, как кто-то ходит мимо сарая и зовет меня, я смогла высунуть голову. Знаешь, что сделали мои родители, когда обнаружили меня? – она указывает на О’Брайена с улыбкой. – Они начали хохотать и помчались искать камеру, чтобы заснять меня, понимаешь?! – смеется. – У меня где-то валяется этот снимок, жуть просто, я там заплаканная и напуганная.
Дилан продолжает с улыбкой смотреть на Янг, а та выдохлась, начав растирать сонные глаза. Она делает музыку тише, уставая от шума, и неустойчиво шагает к дивану, голову вскидывает, совершая глотки, и плюхается на мягкую поверхность, заставив Дилана немного отодвинуться в сторону. Он, может, далеко не трезвый, но в таком опьянении помнит о важности личного пространства для человека, который не приветствует, если лишний раз пытаешься его коснуться. Янг громко зевает, начав тянуться руками к потолку, и хихикает над чем-то в своей голове, рухнув набок, щекой на одну из подушек дивана у самого подлокотника. Ноги подбирает, коленками укладывая на диван, упираясь носками в бедро О’Брайена, нервно опустошающего бутылку. Он направляет мысли в иное русло, игнорируя легкую раскованность девушки, в голову которой ударяет алкоголь.
Похожая ситуация. В тот день он был пьян. Она была пьяна. Они сидели на диване в каком-то погребе, окруженные вином и иными алкогольными напитками, а в воздухе витал аромат хвои, попадающий внутрь помещения через приоткрытые форточки. Так же отдаленно тихо слышалась музыка с верхних этажей, а они молчали, временами переговаривая ни о чем. Было так спокойно. Как сейчас.
Райли лежит на спине, смотрит в потолок, бутылку ставит на живот. Ее грудная клетка поднимается, легкие медленно заполняются воздухом. Дилан затылком касается спинки дивана, краем глаз смотрит на девчонку, которая испускает тяжкий вздох, внезапно проявив на лице серьезную задумчивость. Парень стучит пальцами по стеклу, изучая жидкость, оставшуюся на дне, и смачивает горло, прежде чем заговорить привычно хриплым голосом:
– Что ты думаешь? – не смотрит на Янг, а та не отводит взгляда от потолка, не сразу шепнув в ответ:
– О чем ты?
– Вообще, – дает непонятный ответ. – О всей ситуации в целом, – лениво двигается, садясь немного боком, чтобы видеть Райли. – Про женатых придурков.
Финчер раздражает это. То, что ей приходится обсуждать свои переживания именно с ним, а не с отцом. Неправильно. Такие личные разговоры. Почему этот тип постоянно попадает в точку? Откуда знает о причинах беспокойства девушки? И как догадывается, что те имеют место в ее сознании?
Райли медленно приподнимается на локти, допивая остаток пива, и под молчаливое ожидание Дилана приседает в позе йога, задумчиво уставившись на пальцы, которыми вертит бутылку:
– Я знаю, чем ты занимаешься, – шепчет, хмуря брови. – Пытаешься расположить меня к себе, – О’Брайен резко мрачнеет, а она оставляет бутылку на журнальный столик, после чего пальцами массирует виски тяжелой головы. – Говоришь на тревожащие темы. Задаешь личные вопросы. Отключаешь режим мудака, – опускает руки, разочарованно вздохнув. – И всё, чтобы… Переспать со мной, – Дилан реагирует на слова, напряженно поерзав на диване, но девушка не дает ему вставить слово. – Потом игнорировать до тех пор, пока тебе снова не приспичит поиграться.
– Ты… – парень дергается, с неправильной злостью сжав губы, чтобы не сказать лишнего, пока Райли умиротворенно продолжает речь, уже не хмурясь:
– Не перебивай, – она мягко хлопает ладонями по коленкам, взглянув на Дилана, немного наклонив голову. – Давай так и поступим. Раз тебе охота так, – парень нервно озирается. Райли пьяна. И ее нетрезвые решения полны глупости, но главное в ее словах – издевка. Она высмеивает не только Дилана, но и себя, таким образом относясь к тому, что произошло между ними тем летом:
– Смотри, – улыбается. – Я пьяна, – указывает ладонями на себя, потом на него. – Ты пьян. Знакомая ситуация, не правда ли? Так вот, – хлопает в ладони, не обращая внимания на то, с каким раздражением парень следит за ней, жестко глотая пиво. – Мы сейчас можем переспать, – Дилан давится, грубо сдавив ладонью рот, – но потом ты сразу, моментально собираешь шмотки – и я тебя больше не вижу. Как и тогда. Летом. Ну, повторим прошлое? – она фальшиво улыбается, как ребенок протянув к парню руки, а он остается лишенным идей для ответа, пялится на Финчер, кажется, разговор его отрезвляет. Или же нет?
В любом случае, Дилан хмур. Сложно прочитать его эмоции за столь напряженной маской. Столь же провальна попытка понять намерения Янг. Девушки с такой ядовитой усмешкой. Она не отводит взгляда, и в нем видно еще больше скрытого раздражения. Ее обида снова берет сознание под цепкий контроль, от того парня одолевает его давняя знакомая – ноющая боль в груди. Каждый вдох – сильный дискомфорт. В этот момент, да, лишь в этот, О’Брайен осознает, насколько сильно были задеты чувства девушки. И эта злость выражает себя в виде сарказма и издевательства.
Райли Янг-Финчер обижена на Дилана О’Брайена. И обида паразитирует ее человеческие качества. Поэтому парень не имеет права высказывать ей.
От внезапности движения девушка вздрагивает, отдернув руки и прижав их к своей груди, а вроде довольное лицо сменяется испугом, когда Дилан вдруг шевелится, но вовсе не в ее сторону. Он отворачивает голову, крепче сжимает губы. Не смотрит на нее, встает с дивана, горячими от негативных эмоций ладонями грубо собирая пустые бутылки, оставленные на столе. Янг опускает руки на свои колени, с полным равнодушием наблюдает за парнем, повернувшимся к ней спиной. Идет к двери. Гремит бутылками. Ничего не говорит в ответ. Девушка щурит веки, начав ногтями дергать рукав своей кофты.
Дилан выходит. Райли остается одна. Но не выглядит рассерженной или недовольной.
Она опускает взгляд, задумчиво. Расслабленно прижимается плечом и щекой к спинке дивана, продолжив играть пальцами с тканью одежды. Она пьяна, верно?
Но почему вдруг улыбается. Еле растягивает губы. Без выражения фальши. Поднимает глаза, услышав, как разбиваются бутылки, видимо, Дилан не жалеет сил, когда бросает их в ведро на кухне. Это был неприятный разговор, так, почему Райли ощущает такое успокоение?
Дело в том, что она не имела понятия о намерениях О’Брайена. Она относится к нему без доверия, и ей порядком надоедает существовать в неопределенности. Именно поэтому она поставила ему условие: получить то, что хочет, а потом уйти. Таким способом, девушка намеревалась проверить, чего на самом деле добивается парень. Если же ему нужно только переспать с ней, то пускай сделает это и свалит, тогда и Финчер прекратит мучить себя мыслями и догадками.
Но Дилан ушел. Ничего не дал в ответ. Значит, секс – не та цель, которую он преследует?
Это поэтому Райли сейчас улыбается? Улыбается от осознания, что ему нужно от неё нечто другое?
***
Прохладное утро легким порывом ветра встречает меня, не вырывает из сна, но мягко касается кожи лица, будто нежно скользит пальцами, приводя мускулы в движение. Морщусь, промычав с тяжестью, и начинаю тянуться на кровати, укутываясь в теплое одеяло. В комнате парит весенняя свежесть, которую с удовольствием глотаю, наполняя ею легкие. Конечно, эстетика помещения более меня не привлекает. Здесь многое придется изменить, чтобы я вновь почувствовала себя комфортно.
Со сжатыми веками переворачиваюсь на спину, начав тянуться руками вверх. Зеваю. Громко. По телу разливается приятное тепло, оно настолько расслабленно, что еле ощущаю тяжесть в голове после выпитого алкоголя. Выспалась. Не помню, когда в последний раз мне удавалось так крепко и долго спать.
Приоткрываю глаза, щуря веки из-за яркости, и сразу краем замечаю девушку, рыжая копна волос которой вьющимися локонами разбросаны по подушке. Сонно улыбаюсь, предполагаю, как опухло за ночь мое лицо, но не смущаюсь своего вида, ложась набок.
Агнесс открывает глаза, с такой же сонной улыбкой прошептав:
– С каких пор ты любительница долгого сна?
Зеваю, укладывая голову удобнее на общую подушку:
– А сколько времени?
Подруга вынимает руку из-под одеяла, взглянув на запястье с часами:
– Двенадцать дня.
Я отрываю щеку от подушки, удивленно хлопая ресницами:
– Ничего себе, – и укладываю голову обратно. – Ну и ладно.
Агнесс ерзает, голыми коленками касаясь моих ног, и расслабляется, вновь прикрывая веки. Я изучаю ее покрытое веснушками лицо и понимаю, что еще не скоро решусь подняться с кровати. Один из редких случаев, когда мне так хорошо, сохраняется ощущение, будто тело проваливается в поверхность матраса. Моргаю. Стоп. Немного приподнимаю голову, уложив ее ближе к лицу Агнесс, чтобы шептать:
– А где Нейтан?
Подруга не открывает глаз, глубоко дышит:
– Они с Диланом выехали еще утром.
– Куда? – немного хмурюсь.
Агнесс открывает веки:
– Ну, когда появляется вариант заработка, тогда они едут.
Приподнимаюсь на локти, с интересом слушая:
– Они работают?
– Подрабатывают, – рыжая переворачивается на спину, потянувшись с довольным видом. – Вот ночью в четверг они работали в баре. Оттуда и алкоголь притащили.
Я совсем не замечала. А ведь…
А. Так вот куда иногда пропадает Дилан. Обычно вечером куда-то уходит. Я думала, он просто шляется где-то с упырями, да и Лиллиан так считает, а оказывается… Даже стыдно за свои мысли.
Пытаюсь пальцами расчесать свои волосы и обращаю внимание на то, как задумчиво Агнесс смотрит в потолок. Стоит спросить.
– Вы с Нейтаном ведь не в отношениях? – догадываюсь об ответе благодаря вздоху, который слетает с губ подруги. – Ты ведь понимаешь, что кроме тебя он может спать с другими. Я переживаю, как бы он болячки не перенес тебе, да и вообще, – пальцами начинаю играть с ее волосами. – Это не твой вид отношений, верно? – подруга устремляет свой нагруженный мыслями взгляд на меня. Она явно расстроена, но понимает, к чему я веду, так что не тяну резину:
– Рано или поздно это придется прекратить, знаешь?
Агнесс сжимает губы, и я замечаю, насколько они искусаны. Она нервничает. Причем часто.
– Всё так или иначе закончится, – девушка натягивает улыбку. – Колледж, разные города, – шире растягивает губы. – Ну, ты понимаешь.
Улыбаюсь в ответ:
– Понимаю, – вздыхаю, осторожно сжав пальцами ее щеки. – Чаю?
Агнесс смеется:
– С ромашкой, пожалуйста.
Всё закончится. Скоро прошлое перестанет иметь значение.
Верно, Дилан?
========== Глава 28 ==========
…Горячее солнце лучами одаряет бледную кожу ладони. Сквозь пальцы свет проникает ниже, касаясь слегка нездорового оттенка кожи женщины, лежащей на зеленой траве. Её карие глаза с замиранием в груди изучают игру ярких вспышек, пока немного двигает ладонью, меняя угол и наклон, чтобы поиграть с солнцем, будто не давая тому легонечко тронуть кожу щек. На её лице нет улыбки. Обездвиженная мимика, полная усталости.
– Мам, – рядом на спине ерзает девочка, цвет кожи её куда здоровее, глаза ярче, хоть такие же карие. Но есть что-то в невинном ребенке свежее, живое, ещё предвкушающее чудеса жизни.
До определенного момента все мы верим в чудеса.
Женщина тоже верила. Но чем старше она становилась, тем сильнее огорчалась, получая в ответ на свое желание познать радости жизни одно разочарование. Когда ты ребенок, то по глупости желаешь скорейшего взросления. А в результате оказывается, что быть взрослым – не столь приятно. Сколько женщина знает судеб, порушенных из-за неумения людей приспосабливаться. Сколько её друзей покончили жизнь самоубийством после слов: «Это дерьмо не для меня». Она видела их лица, знала об их трудностях, но никогда не понимала, что может быть настолько тяжелым, настолько изнуряющим в твоей обыденности.
И вот сейчас понимает. Лежит. Смотрит на текущие облака. В доме на плите стоит кастрюля с водой, разбросанные игрушки не убраны, цветы не политы, пыль не протерта, постель не заправлена. Ещё пару месяцев – и придется вернуться на работу в офис. И таким образом, каждый день. Уборка, стирка, готовка, ребенок со своими требованиями, работа в офисе среди тучи бумаг. Она этого желала? Хотела?
– Мам?
Поворачивает голову. Изучает красивое личико девочки, что с интересом смотрит в ответ, пытаясь повернуть голову так, чтобы видеть мать:
– Что ты делаешь?
Женщина не способна сдавить губами улыбку, когда смотрит на этот лучик света, поэтому растягивает губы, выдохнув:
– Я считаю.
Девочка поднимает глаза на небо:
– Что считаешь?
Лицо женщины вновь окутывает печаль, голос звучит гораздо тише:
– Звёзды.
– Но… – ребенок приседает на колени, всматриваясь в голубое небо. – Но… Их там нет.
Её мать больше не улыбается. Стеклянный взгляд врезается в кулон на шее дочери, медленно покачивающийся из стороны в сторону.
– Вот именно, Райли.
Телефон требовательным звоном пробуждает меня, возвращая в реальность из мира приятных грез. Мой старый мобильный аппарат грешит громкостью, используя все свои силы, чтобы как следует сдавить виски. Как только тяжелые веки раскрываются, меня окутывает головная боль по вине излишних часов сна. Да, после того, как проводила Агнесс, снова прилегла вздремнуть, в итоге проспала еще… Беру телефон с тумбы, хмурым взглядом изучая цифры. Пять часов дня. Я проспала еще два часа. Ну и денек. Полностью потерян, но в моем доме давно не царило такое приятное спокойствие. Ни отца, ни Лиллиан, ни, судя по отсутствию шума, Дилана.
Кстати, о Лиллиан. На старый телефон вписаны номера, так что сейчас на треснувшем экране высвечивается имя женщины. Прикрываю веки, перевернувшись на спину, подавив на глаза пальцами. Тру, избавляясь от желания проваляться еще часиков шесть, и подношу телефон к уху, хрипло спросив:
– Да?
– Привет, Райли.
Да, привет.
Голос Лиллиан звучит громко, бодро, мне немного завидно. Приседаю, согнув ноги в коленях, и обнимаю их одной рукой, продолжая попытки казаться обрадованной нежданному звонку:
– Здравствуйте, – и тут же перехожу к интересующему. – С отцом что-то? Он пришел в себя?
– Ой, еще пару дней назад, – она весело смеется, а у меня чуть челюсть не отваливается от услышанного. Почему мне никто не сообщил? Я звонила позавчера. Ни слова эта женщина не сказала про отца. Какого черта?
– Я вот чего звоню, – Лиллиан переходит к делу. – Твой отец просит привезти ноутбук, он совсем не здоров! Не хочет тратить время зря. Работа, работа, – смеется.
Хмуро смотрю на свои колени. А он сам не мог набрать? Почему меня обязуют слушать его просьбы через посредника? Всё потому, что ему стыдно? А ему вообще есть дело до того, что он чуть не убил нас? Меня? Он хоть понимает, что я требую объяснений по поводу их помолвки, он…
– Райли? Ты на линии? – Лиллиан пытается достучаться до меня, так что проглатываю обиду, говоря ровным тоном:
– Я поняла, – прокашливаюсь. – Привезу.
– Отлично, там кабинет не закрыт, – женщина благодарит. – Спасибо большое.
Бросаю трубку первой, с неприязнью цокнув языком, и откидываю телефон к краю одеяла, пальцы запустив в волосы. Локтями давлю на колени, сжав локоны, и громко глотаю кислород, обратив внимание в сторону окна, за которым еще утром было солнечно, а теперь погода стоит пасмурная. Серое небо оказывает давление, вызывая исключительно отрицательные эмоции, но я стараюсь не подаваться навязываемому настроению. Не хотелось бы остаток дня провести в хмурости только из-за разговора с незначительной личностью. Хотя… Если они с отцом помолвлены, или даже женаты… Значит, хочешь, не хочешь, а она будет иметь место в моей обыденности. Это удручает. Не знаю, что и думать, чего ожидать в дальнейшем. Нет желания гадать. Мысли об этом вгоняют меня в уныние.
Провожу ладонью по волосам, приглаживая растрепанные пряди. Глубоко дышу, набираясь моральных сил для подъема. Ладно, этот день всё равно не обещал быть хорошим.
Слезаю с кровати, решая сразу сменить одежду, собрать вещи отца, только потом выпить чаю и поесть хлопьев. Знаю, что уже завтракала с Агнесс, но безделье требует больше калорий. Отличная миссия дня – набить живот. Странно надеяться, что еда поможет избавиться от негативных чувств внутри, но я изрядно прибегаю к методу «обжорства», дабы недолго ощущать себя лучше.
Переодеваюсь в теплый свитер, джинсы, натягиваю носочки с веселой расцветкой, только она не радует глаз. Поднимаю голову. Смотрю на свое отражение. Позади голая стена. Вокруг всё настолько чужое. Моя комната прекратила являться чем-то особенным. Будто я не дома, а в стенах любого другого общественного места.
Волосы выглядят так, словно простирнула их в машинке, а лицо пустила через мясорубку. Нельзя так много спать.
Беру рюкзак, телефон. Покидаю комнату, лениво плетусь к двери кабинета отца и Лиллиан. Теперь везде придется добавлять ее имя. Уже раздражает.
Толкаю дверь, оказываясь в комнате, отличающейся по интерьеру от общей атмосферы дома. Да, как говорит Лиллиан, скоро они везде сделают ремонт.
Не хочу задерживаться здесь. Пахнет красками, повсюду стоят картины. У стен, на подоконнике, под столом и кроватью. Я люблю подобные места, но в моем доме никогда еще так сильно не пахло другой женщиной. Духи. Сладкие. Тут закрыты окна, и мне не терпится выйти в прохладный коридор. Беру со стола ноутбук, укладывая в мягкий мешочек с эмблемой компании, в которой когда-то работал отец, и сую аккуратно в рюкзак, пытаясь разместить вещи, избегая повреждений.
Мне не нравится обращать внимание на всё свои ощущения, но одно чувство не отпускает, поэтому придаю ему значение.
Я не параноик, но…
Перестаю укладывать, чувствуя, как на грудную клетку оказывают давление. Дышу. Глубоко. Незнакомое ощущение, будто кто-то наблюдает со спины, но понимаю, что это лишь мнительность, правда всё равно оглядываюсь, с хмурым беспокойством изучая темное помещение. Тихо. Ничего и, конечно, никого за спиной. Просто непривычно быть одной в целом доме. Когда отец боролся с депрессией, он не выходил отсюда, но я знала, что он рядом, а сейчас я лишена чувства близости. Стоит прекратить отрицать: если отец не посчитал важным сообщить мне о таком событии, как помолвка, то играю ли я роль в его жизни? Сомневаюсь.
Натыкаюсь зрительно на фотографию в рамке. С неё на меня смотрят улыбающиеся отец и Лиллиан, обнимающие друг друга. Хмурюсь, осторожно вынимая из рамки недавно сделанный снимок, за которым обнаруживаю то, что заставляет меня слегка оробеть.
Старая фотография. Она была сделана моим отцом ещё до их свадьбы, когда мама была беременна мной. К слову, они не устраивали пир, ограничившись простым штампом. Денег и времени на что-то грандиозное у них не было, да и не желали они ничего сверхдорогого. На фотографии моя мать стоит вполоборота. В одной руке держит валик, в другой ведро зеленой краски. Улыбается. Кончик носа вымазан.
Изучаю снимок. Чем дольше смотрю на лицо матери, тем тяжелее становится на душе, поэтому сжимаю губы, быстро убирая рамку на место, оставив прежний порядок фотографий.
Почему отец хранит фотографию женщины, упоминание которой выводит его из себя?
Качаю головой, закрывая молнию рюкзака, и хочу сделать шаг к двери, но останавливаюсь, привлеченная уголками картин, сложенных за шкафом. Холстов так много, что негде размещать. Пейзажи и натюрморты Лиллиан неплохо бы продавались. Почему она отказывается от идеи использовать свой талант?
Надеваю ремни рюкзака, подходя к шкафу, и заинтересованно дергаю один холст за край, выдвинув наружу. Горы. Очень красиво. У этой женщины руки из того самого места растут. Приседаю на колени, осторожно вынимая все холсты сразу, чтобы разложить на полу. Сплошная природа. И почему у таких людей, как Дилан и Лиллиан, есть такие таланты? Музыка и рисование. Мне… Завидно.
Изучаю все картины, обратив внимание на те, что завернуты в плотную бумагу и лежат под кроватью. Аккуратно убираю картины обратно. И опять. Я чувствую себя необычно тяжело, находясь в атмосфере творчества Лиллиан. Эта комната пропитана ее энергетикой, глупо звучит, но словно ощущаю ее постоянное присутствие здесь. Вот сейчас обернусь и вовсе не буду поражена, застав её в дверях. Это жуткие и точно несбыточные мысли, но я всё равно оборачиваюсь, несколько секунд разглядывая пустой дверной проем. И что со мной сегодня не так?
Параноик.
Хочется рассмеяться от нелепости. Качаю головой и с натянутой улыбкой на лице вынимаю завернутые холсты. В голове усиливается боль. Понятия не имею, чем она вызвана, но давление в висках не мешает поставить скрытые с моих глаз картины и начать разворачивать уголки серой бумаги. Долго не вожусь, делая всё предельно осторожно, чтобы была возможность спрятать обратно. Опускаю мятый, хрустящий материал, подняв взгляд на картину, и от неожиданности произношу резкое «что», дернувшись назад, будто на меня только что выпустили чертову стаю летучих мышей.
Я смотрю на неё.
Она смотрит на меня.
Портрет девушки или женщины на темно-синем фоне. У неё длинная шея, вытянутое лицо, светлые прямые пряди волос. Кожа белая. Но первое, что врезается в память, занимает отдельное место в моем сознании – глаза. Нечеловечески огромные глаза. С широкими голубыми радужками. И крупными черными зрачками. И они смотрят на меня. Прямо на меня, вызывая неподдельную панику, времени разобрать которую нет, от того так резко с мычанием пинаю ногой картину, отчего та валится лицевой стороной на паркет, открывая моему взору следующую.
Я не справляюсь. Я не понимаю. Я…
Откуда этот ужас, сковавший мои легкие? Откуда неспособность сделать вдох? Почему мое сердце активно скачет?
И по какой причине я не могу разорвать зрительный контакт с девушкой, что смотрит на меня со следующего холста: портрет брюнетки с карими глазами, и я клянусь, что вижу, как обманчиво её зрачки увеличиваются с иллюзорной пульсацией. Внутри моих глазных яблок происходит нечто непонятное, дикая боль, словно кто-то изнутри давит пальцами, дабы они выкатились к чертовой матери.
Я матерюсь, ладонями схватившись за лицо, и пихаю очередную картину. Бью холсты ногой, пока не понимаю, что они все упали на пол. Сижу. С закрытым лицом. Дышу в ладони. А образ продолжает стоять в сознании. Всячески стараюсь заменить его чем-то иным. Знаете, это как кошмар. Как-то мне приснился страшный сон. В нем я была потеряна среди толпы. Люди вокруг были одеты в черные вещи, а их рост не позволял мне увидеть, куда идти и как выбраться. И этот тревожный сон продолжался до тех пор, пока мой взгляд не остановился на девушке, которая медленно оборачивалась ко мне. И чем больше незнакомка разворачивалась, тем сильнее её лицо вытягивалось, губы бледнели, растягиваясь до ушей, а зрачки глаз становились меньше, пока не остались только стеклянные белки. Тогда я проснулась с колотящимся сердцем. И не могла уснуть вновь, ведь как только закрывала веки, снова её образ стоял перед глазами.
И тут так же. Не могу избавиться. Они продолжают смотреть на меня.
Активно дышу, пытаясь мыслями вернуть себе покой. Боже, и с чего меня так напугали эти лица? Не знала, что Лиллиан пишет портреты, но сомневаюсь, что это существующие люди. Наверное, она взяла их образы из головы.
Но эти глаза…
Образы всплывают из темноты.
– Господи, – шепчу, желая расхохотаться от нелепости. Меня так просто вывести из себя? Что за бред, Янг? Будь взрослой. Опускаю ладони, с опаской взглянув на холсты. Не хочу их поднимать, но надо завернуть, как было, иначе Лиллиан поймет, что кто-то рылся в её вещах.
– Блин, – глубоко глотаю воздух, надеясь, что дыхание поможет вырваться из состояния неуместного стресса. Глупая. Дурочка. Ребенок.
Выдыхаю, качнув головой, и убираю локоны за уши, пальцами касаясь уголков картин, чтобы вновь поднять, но внезапно донесшийся со стороны коридора щелчок вынуждает резко оглянуться на распахнутую дверь. С хмурой настороженностью задерживаю дыхание, что приводит к скачку давления в грудной клетке. Чувствую каждый удар сердца. Смотрю в коридор. Что это было? Будто у кого-то челюсть щелкнула…
Параноик.
Цокаю языком, негодуя от своего поведения, а подсознательно остаюсь скованной из-за дрожи в пальцах.
Вот же бред.
Поднимаю картины. Смотрю на бледную девушку, что уставилась в ответ огромными глазами. Угол не прямой, но ощущение её взгляда остается. Обман зрения. Моргаю, кое-как справляясь с упаковкой холстов, и закидываю картины обратно под кровать, не желая находиться в этой комнате ни минуты больше. Выбегаю к черту. И поступаю так же, как поступала в детстве. Поздно вечером, когда надо было ложиться спать, я бегала по дому, выключая свет. Но из-за страха темноты делала это таким образом: поворачивалась спиной к помещению, быстро ударив по кнопке выключателя, и сжимала веки, толкая дверь, чтобы та закрылась. Сейчас не закрываю глаза, но стою спиной к кабинету, захлопнув дверь, словно боюсь обнаружить кого-то позади, если вдруг обернусь.
Комната закрыта, а успокоение не наступает. Вся атмосфера резко меняется. Я не чувствую себя комфортно в стенах дома, меня будто парализует от мысли, что кто-то может находиться там, в темноте ванной комнаты, и наблюдать за мной. Откуда это в моей голове?
Топаю по коридору к лестнице.
Щелк.
Оглядываюсь назад. В конце коридора приоткрытая дверь ванной комнаты, погруженной в темноту. Шагаю. Смотрю с хмурым напряжением.
Щелк.
Всматриваюсь.
Глаза.
Торможу, заморгав, чтобы прогнать образ незнакомки с холста. Опять насильно заставляю себя уставиться в темноту. Ничего, и проверять не тянет. Спешу вниз, громко выдавливая из себя вздох. Мне определенно нужен горячий чай.
Захожу на более-менее светлую кухню, радуясь пасмурности за окном. Радует, что пока не начинает темнеть небо, иначе я бы точно…
Боже, Райли, прекрати этот цирк.
Ругаю себя за странное поведение, тем временем паническая дрожь не уходит из тела, так что трясущейся рукой наливаю себе простой воды, обратив внимание на те же витамины, которые по-прежнему лежат в пакете в углу тумбы. Поднимаю стакан к губам, размышляя над важностью их принятия.
Может… Стоит возобновить прием таблеток?
Щелк.
Давлюсь, начав кашлять. Прикрываю ладонью рот, краснея от давления в глотке, и смотрю в сторону двери, прислушиваясь. Кашель перестает мучить. Выпрямляюсь. Не отвожу взгляда. Прислушиваюсь к тишине. Серьезно, это похоже на стук зубов. Словно кто-то громко стучит ими, щелкает. Может, неполадки с электричеством?
К черту.
Оставляю стакан, поспешив в прихожую. В спину бьет острая боль. Не оборачиваюсь к лестнице, ко второму этажу, панически быстро обувая кеды. Тороплюсь. Ощущение чужого приближения не отпускает, и внезапно оно настигает своего пика, заставив меня с испугом обернуться. Громко дышу, с ужасом изучая пустой полумрак позади.
Что. За. Чертовщина.
Понимаю, после просмотров страшных фильмов я хожу, как на иголках, но сейчас, сейчас что не так?!
Посылаю к херам, выскакиваю на холодную улицу, и стою спиной, хлопнув дверью, только после справляюсь с замком. Частое дыхание рвет глотку.
Уверена, это своего рода последствия алкоголя. Никак иначе не могу объяснить происходящее…
…В автобусе нахожу свободное место, рухнув на него с такой усталостью, словно всё утро занималась кардио-тренировками. Рюкзак располагаю на коленях, без желания видеть остальных пассажиров направляю взгляд в окно. Транспорт движется по главной улице. Стараюсь ни о чем не думать, а просто расслабиться. Наушники вставляю в уши, ищу нужную песню, которая могла бы даровать мне позитивный настрой, но мысли о необходимости возвращения в тот дом удручают.
Я только что назвала свой дом «тем домом»?
Пыхчу, никак не находя в плейлисте подходящую музыку, и поднимаю голову, сердито уставившись на улицу за окном автобуса. Мой взгляд фокусируется на людях, медленно меняя фокусировку на заляпанное стекло. Изучаю свое отражение, выгляжу ужасно, но понимаю, что не испытываю необходимости в приведении себя в порядок. Правильно ли такое равнодушие к своему внешнему виду?
