Текст книги "Считай звёзды (СИ)"

Автор книги: Paprika Fox

сообщить о нарушении

Текущая страница: 76 (всего у книги 98 страниц)

– Ты ведь понимаешь… – знает, что понимает, а как иначе? – Это неправильно, – шепот давит, но Дилан остается непринужденным внешне и также складывает руки на груди, встав в позу защиты. Да, он психологически закрывается, а физически перекрывает ей путь в свою комнату.

Это его мир. Пусть проваливает. Ей там более нет места.

– Очередной траходром моих мозгов? – у него даже не осталось желания изливать злость на мать. Серьезно, его утомляет однообразие эмоций, ощущаемых по отношению к этой женщине, поэтому парень немного скуп на чувства. Ему действительно надоедает то, через что приходится проходить постоянно, изо дня в день на протяжении его жизни. Если вам не понравится фильм, станете ли вы его пересматривать, чтобы вновь ощутить то самое отвращение? Нет, вы просто не станете проигрывать его. Так же с эмоциями Дилана и его понимаем подобных ситуаций. Разговоры ни о чем. Они ни к чему не приводят, не имеют смысловой нагрузки. Так что он морально ограждается от матери с целью не пропускать в себя её энергетическое внушение.

– Ты понимаешь, – Лиллиан оглядывается на дверь кабинета, где спит Митчелл. – Мы не сможем взять ее с нами.

– О чем ты? – парень скользит языком по губам, хорошо зная, о чем идет речь, но ему хочется потормошить нервы матери, а то лишь она развлекается, занимаясь мозговой долбешкой.

– Не придуривайся, – наконец, женщина выдает ожидаемое раздражение. – У нас есть план.

Дилан щурится, забегав взглядом по стене напротив, и указывает одной ладонью на мать:

– Твой план, частичным исполнителем которого являюсь я? – и переводит ладонь на себя, вновь сложив на груди.

– Дилан, – Лиллиан опускает руки, немного раскинув их в стороны, и открывает рот, теряясь. – Изначально были только мы с тобой, – напоминает, сверля взглядом лицо парня. – Мы – всё, что нам нужно. Мы сильные, и мы должны выжить.

О’Брайен закатывает глаза, испустив тяжкий вздох, и скользит ладонью по лицу, пытаясь привести себя в чувства. Она серьезно? Не шутит? Женщина делает шаг к сыну, шепча тише, но настойчивость и твердость в голосе куда ощутимее:

– Помнишь? – повторяет попытку достучаться до Дилана. – Дом продается даже за большую сумму, не на ту, которую рассчитывали, – говорит во множественном числе, на лице искаженное подобие радости, ведь даже такой человек, как Лиллиан – устает, причем безумно, поэтому она счастлива, что всё наконец идет так, как планировалось. – Нам этого хватит, чтобы уехать и купить дом, и…

– Не говори о нас, как о едином существе, – грубость проглядывается в ровном тоне парня, который махнул рукой в сторону лестницы. – И да. Вперед, – намекает на то, что она может спокойно и без угрызения совести проваливать, на что Лиллиан отвечает грозным голосом, а безэмоциональное лицо выглядит холодным:

– Ты – мой сын.

О’Брайен не сдерживает смешок, сунув замерзшие ладони в карманы спальных штанов, и только сейчас понимает, что стоит перед матерью без кофты в футболке, и она может видеть его шрамы:

– И часто ты об этом вспоминаешь? – старается не думать о своей «оголенности» перед человеком, которому не доверяет.

– Мы вместе это начали, – сквозь зубы.

– Начала это ты, когда связалась с Робертом, – парень резким шагом приближается к ней, заставив отойти назад, испытав легкий страх. – И по твоей вине мы вынуждены бежать, – он возвращается обратно к двери, заявляя уверенно. – Но лично мои планы слегка изменились.

– В каком смысле? – она понимает намек, но хочет, чтобы он открыто признался, чем Дилан и занимается, когда непринужденно пожимает плечами, всем видом показывая, насколько его не колышет происходящее:

– Ну, например, сейчас я собираюсь спать, – большим пальцем показывает за спину на дверь. – А в ближайшее время я расскажу ей всё.

– Ты чокнулся? – у Лиллиан срывается голос, отчего она визжит, сжав ладони в кулаки, и парень сурово хмурится, молча уставившись в ответ на мать. Они оба ожидают в тишине. Никаких звуков, её голос никого не разбудил.

– Уже давно, – О’Брайен шепчет, разрезая мысли Лиллиан на гребаные куски. Но не сдается. Она ехидно усмехается, качнув головой, и начинает переминаться с ноги на ногу, процедив:

– Хорошо, – цокает языком, – тогда не забудь упомянуть о том, что мы вместе продумывали план, касающийся охмурения этого старого кретина с депрессивным расстройством, – с пренебрежением махнула рукой в сторону кабинета. – Расскажи о том, что ты не был против, когда я предложила эту авантюру, – Дилан пристально смотрит в ответ, стискивая зубы, его дыхание значительно тяжелеет. – Думаешь, ей будет плевать? Я слишком хорошо разбираюсь в людях. Она делает вид, что ей всё равно, но девчонка слишком любит отца, учитывая, сколько лет жила, заботясь о нем, – кивает головой, будто поддерживая свои же слова, и радуется, видя, что ей удается вызвать у парня эмоции. – Она вряд ли обрадуется тому, что по нашей вине, Митчелл вновь впадет в депрессию.

– Не говори о нас, как о чем-то одном, – Дилан не вытерпит этого дерьма. Пусть она прекратит, немедленно.

– Но мы – одно, Дилан, – женщина хватает пальцами его за плечи, ощутив чертов холод его кожи, и с безумной паникой смотрит в глаза. – Мы… Только мы оба и есть друг у друга. Ты нужен мне, я нужна тебе, – и никак иначе.

– Ну да, кто-то же должен выполнять грязную работу, – Дилан шепчет, с неприязнью убирая её цепкие «лапы», после чего прижимается спиной к поверхности двери, внешней непоколебимостью показывая, что не собирается сдавать позиции.

– Ты не прав, – Лиллиан пыхтит.

– Да ладно? – её сын пускает смешок, пальцами надавив на виски, в которых чувствует боль. Она не может считать его большим придурком.

Женщина продолжает нервничать, поэтому прибегает к последнему заготовленному диалогу, который должен вразумить парня:

– Мы не сможем взять ее, даже, если я соглашусь работать с ней, – потирает вспотевшие от нервов ладони, получая ответный взгляд сына. – Мы тупо не потянем, – признается, и это правда. – Она больна, – напоминает с целью не ранить чувства Дилана или девчонки, ведь говорит о реальном положении дел. Хочет, чтобы О’Брайен выбрался из омута грез, из своего мира и взглянул на вещи с правдивой точки зрения. Его иллюзия – опасная штука. И он сам осознает это, но не принимает.

Женщина вновь делает попытку достучаться морально до него:

– Ты знаешь, как закончила ее мать, – уверяет, и Дилан раздраженно выдыхает, пальцами проводя по затылку:

– Не сравнивай, – начинает проявлять нервозность, поэтому прячет ладони в карманы, сжав ткань штанов.

– Нет, буду, – твердо заявляет, начиная играть на нужных струнах чужого подсознания. – Ты знаешь, что биология творит порой отвратительные вещи? Генетика – потрясающая и изучать ее можно долгое время. Послушай меня, я знаю, о чем говорю. Она предрасположена. Она закончит так же, как и ее мать. Сам посуди. Эллис и Митчелл – ее родители. У Эллис хроническое расстройство, передающееся по наследству, у Митчелла – расположенность к депрессии, то, чего не было у матери Райли. И это комбо, – сцепляет ладони вместе, – совместилось в Янг. Поэтому ее болезнь прогрессирует с такой скоростью, – объясняет ровно и понятно, чтобы до парня дошло. Она не пытается его задеть. Она хочет быть услышанной, хочет, чтобы жизнь сына построилась по иному сценарию, ведь знает, чем всё закончится. Дилан станет Митчелом. Райли превратится в Эллис. Лиллиан должна спасти О’Брайена от этой участи.

– Ее родители – они оба больные. Я говорю, как специалист. Финчер не проживет еще и года. Скорее всего, она покончит с собой через три-четыре месяца после того, как покинет город, уехав в колледж. Смена обстановки, потеря зоны комфорта. Митчелл даже прав. С точки зрения медицины, ей правда было бы куда безопаснее в больнице под присмотром врачей.

Заканчивает. Смотрит на сына. Но… Видит не то, чего ожидает. Он пялится на неё с ноткой злой усмешки, край его губы поднимается, а в глазах проглядывается уместное огорчение. Но непонятного злорадства куда больше.

– Биология? Да? – переступает с ноги на ногу, сжав губы до бледноты, чтобы не так широко улыбаться, как хочет. Его реакция ставит Лиллиан в тупик. Она моргает, потерянно запинаясь:

– Что?

– Генетика и предрасположенность, так? – О’Брайен не может контролировать то, что рвется из его нутра наружу. – В таком случае, и меня ждет похожая судьба? – задается этим вопросом последние несколько лет и наконец озвучивает его перед кем-то. Женщина стоит в секундном замешательстве, но быстро понимает, о чем говорит сын:

– Господи, – открывает рот, закачав головой. – Ты совсем не такой, как твой отец, – это действительно так. – Он был слаб, к тому же… – заикается, жестикулируя руками. – Творческие личности, особенно музыканты, часто кончают жизнь самоубийством. А ты… – думает, каким образом его переубедить. – Ты имеешь мои гены, – Дилан с усмешкой кивает головой, подняв взгляд выше, и кусает край губы, еле сдерживая смешок. – Мы сильные и…

– Я не о Конноре, – его достает эта игра, это притворство. Он перебивает мать, получая желанную реакцию в виде панической растерянности. Лиллиан дергает головой, хмурясь, и еле строит логически связанные предложения:

– В каком смысле?

– Коннор О’Брайен, – произносит имя уверенно. Они меняются ролями. Лиллиан ведет себя замкнуто, а Дилан раскрывается, чтобы к черту высосать все её моральные силы.

– Ну… Да… – женщина с сомнением наклоняет лицо, пальцами нервно дергая ткань своего халата.

О’Брайен улыбается, но улыбка не содержит в себе положительных эмоций. Он издевается, потому что дает матери понять – все эти годы не она держала его в дураках, а он игрался с ней:

– Если я ношу его фамилию, это не значит, что я его биологический сын, – спокойно шепчет, следя за значительными изменениями на лице женщины, кажется, оно становится бледнее. – И это не означает, что у тебя выходит дурачить меня.

– О чем ты? – только и может проронить, не находя больше сил сопротивляться. Дилан устает от этого. Он не идиот. Она понимает это, но продолжает выражать испуганное удивление, с которым парень хочет оставить её, поэтому ладонью сжимает ледяную ручку двери, поворачиваясь спиной к женщине, голос которой меняется, приобретая колющую способность:

– Откуда ты знаешь? – режет спину взглядом, но не со злостью к сыну. Она не хотела, чтобы он знал. Лиллиан – отличный психолог, определенно понимающий, как влияет на ребенка факт того, кем являются его родители.

– Генетика, – Дилан противно улыбается, с надменностью уставившись на мать. – Основываясь на твоих словах, я буду, как он, да?

Лиллиан боле не выказывает грубости и жесткости. Она приоткрывает губы, выглядит ослабленной, но не разрывает зрительного контакта с парнем, который первым опускает взгляд в пол, открывая дверь, и возвращается в комнату, чувствуя давление от пристального внимания матери, поэтому спешит оказаться вне зоны её наблюдения.

Закрывает дверь, оставив хлопающую от изумления ртом женщину наедине с собой в коридоре холодного дома. Ледяными пальцами стучит по железной ручке, скрипнув зубами. С губ слетает обреченно злой вздох. Прижимается лбом к деревянной поверхности, прикрыв веки. Глаза болят давлением после напряженного разговора.

Существует такое излюбленное изречение: «Неважно, кто тебя родил, важно, кто воспитал». Так вот О’Брайену плевать на данную фразу. Его воспитывал Коннор, давал ему что-то от себя, в то время как Дилан, будучи ребенком, без сопротивления тянулся к этому мужчине, поглощая каждое его слово, каждое учение о жизни. Бесспорно, Коннор хорошо постарался, ему удалось помочь Дилану сохранить рассудок, привить любовь к музыке, что помогала ему находить успокоение в безумном течении жизни, но парню этого не достаточно. Он всеми клетками организма жаждет быть не просто его воспитанником. Он желает быть его сыном. Биологическим. Кровным. Иметь у себя в генах частичку по-настоящему хорошего человека. Но Лиллиан говорит правильные вещи. Против биологии не попрешь. Поэтому О’Брайен себе не доверяет.

Ему не нравится размышлять об этом. Не нравится вспоминать о том, кто его отец на самом деле, ведь парень таким образом осознает, откуда в нем порой скапливается столько агрессии. Но в чем-то Лиллиан и правда пригодилась. Точнее, ее гены. Дилан так же хорошо разбирается в психологии, поэтому нашел собственный способ избавления от негативных эмоций.

Рисунки. Его неясные каракули – сгусток сильнейших, мрачных чувств и мыслей.

Жить для кого-то, как когда-то Коннор жил для него – вот главное, чему мужчина его научил. И самое морально разрушающее, хоть и дающая смысл бытия.

Находится без движения около трех минут. Набирается психологических сил для выдержки и терпения перед тем, чтобы вернуться в кровать к мирно спящей девчонке, на которую приятно смотреть. Он оборачивается, признавая свое «зрительное» наслаждение от того, что видит ее здесь, в его кровати. Так необычно. Кажется, никогда не привыкнет.

Через секунду замок издает тихий щелчок – и отныне он снова здесь. Возвращается в мир спокойствия. Райли успевает неплохо покрутиться на кровати, поэтому раскидывает руки, занимая ее большую часть. О’Брайен садится коленями на край, без труда осторожно пролезая ладонями девушке под спину, не отодвигая, но поворачивая набок. Психологически покалечен, но на лице проявляется усмешка, ведь Янг начинает ворчать, пребывая во сне, даже пихается, но слабо, ладонями упираясь в подушку, о которую трется щекой, громко выдохнув, когда парень разворачивает ее спиной к себе. Сам ложится позади, крепким объятием сковав девчонку, которая бурчит, надув щеки, но через секунду уходит обратно в глубокий сон, лишь морщится, напоследок носом вжавшись в наволочку. О’Брайену наконец не чужда усталость. Беседы с Лиллиан постоянно выматывают, пускай эта не отличалась особой продолжительностью. Парень руками лезет под одеяло, под руку девчонки, пальцами сжав край их общей подушки, по-прежнему не отпуская Янг. Щекой прижимается к ее спине, между лопатками. Выходит так, что лежит он немного ниже, но ему так куда комфортнее. Ненадолго скрыть часть лица под одеялом, и в который раз признать необычную истину.

Райли теплая. Такая же, как в ту ночь.

Разговор с матерью может и выводит из себя, но заставляет задуматься над дальнейшими действиями. Лиллиан точно выполнит затеянное. Если Дилан останется, а он так или иначе поступит по-своему, то здесь начнется настоящий хаос. К Митчеллу вернется депрессия, скорее всего, в более крупных масштабах, чем прежде. Райли будет переживать о нем, заботиться и корить Дилана за то, что он не рассказал, возможно, им даже придется разойтись. Всё может быть, зная эмоциональные вспышки девчонки. И болезнь Янг продолжит развиваться. Еще неизвестно, как на нее подействует предательство Лиллиан и О’Брайена. Парень почему-то уверен, что она не простит его. Ибо он скрывает это.

Черт, эти мысли лишают сна, вызывая давление в груди. Дилан ни в чем не уверен. Ситуация обернется совершенно неизвестным образом, но в одном парень уверен – будет сложно. Охренеть, как сложно. Даже разрушительно. От этих негативных мыслей О’Брайен сводит брови к переносице, позволив эмоциям проявиться на лице. Когда они всё начинали, парень не представлял, что обернется это против него, а не против Лиллиан. Ее точно здесь ничего не держит.

Крепче сжимает руками девчонку, издающую тихое мычание. От такой грубости она приходит в движение, бубнит шепотом непонятное, начав ворочаться. О’Брайен ослабляет хватку, подняв голову. Опять испытывает зависть, ведь Финчер имеет возможность спать, лишить себя тревожных мыслей в ночное время. Конечно, парень рад. Если завтра Янг будет в хорошем расположении духа, то и его наполнит своим позитивным настроением.

Райли переворачивается всем телом к парню, а тот пользуется моментом, ложась на живот – его любимая поза для сна. Голову укладывает так, чтобы видеть девчонку, одной рукой лезет под подушку, другую возвращает к Янг, приобнимая талию. Смотрит на ее спящее лицо. Такое расслабленное. Невольно сам находит покой в простом наблюдении, и прикрывает веки, намереваясь немного, но поспать.

Никто не обещал легкой жизни, Дилан. Ты трезво оценивал свой выбор. И это действительно здорово, что ты остался при нем, несмотря на все очевидные трудности.

========== Глава 51 ==========

Моё внезапное пробуждение не должно, по сути, вызывать внутри знакомое ощущение жжения, но в животе ощущается непонятная боль, меня скручивает, но не тошнота, и понять причины такого дискомфорта не сложно – это начальное проявление моей нестабильности. Та же тяжесть в глазах, та же трудность в изложении собственных мыслей в сознании, но форма пока не устрашает, правда, я уверена, что к вечеру мне станет хуже. Подобным образом происходит всегда: утром я чувствую апатию и меланхолию, вечером – готова окончательно разорвать себя на куски, выпотрошить органы в поисках ядра моей эмоциональной боли, которого мне не обнаружить по той причине, что проблема несет психологический характер, и физическими увечьями её не решить.

Так что сейчас, приходя в себя после крепкого, как ни странно, сна, я не тороплюсь распахнуть веки и встретить это утро с улыбкой, которую необходимо проявить на лице, ведь пообещала стараться и самой справляться с подобным состоянием, держать себя в узде, контролировать, дабы не приносить неудобств. К тому же, просыпаюсь от тихого перемещения Дилана по комнате. Если судить по звукам, то он явно куда-то собирается, ещё и торопясь. Не скажу, что обычно в таком расположении духа стремлюсь к познанию неизвестного, что уж говорить о моей заинтересованности в реальном мире – её просто нет, так как у меня происходит что-то с головой, – но в данный момент действия совершает О’Брайен, поэтому, хочу этого или нет, открываю глаза, морщась от бледного света, что проникает сквозь приоткрытое окно. Приходится изрядно напрячься, чтобы справиться с расплывчатостью и увидеть, наконец, парня, который стоит у стола, собирая какие-то вещи в рюкзак. Не могу заставить себя оторвать голову от подушки. Ещё сложнее – попробовать проявить положительные эмоции. Вместо них, нет, не демонстрирую сугубо отрицательные. Проблема в том, что на моем лице – ничего. Мускулы каменные, и мне тяжело что-то выразить эмоциональное, оттого одариваю спину Дилана безразличием. Надеюсь, он объяснит это тем, что я сонная.

– Куда ты? – он явно только после душа. Настолько торопится, что толком не вытерся, отчего его футболка намокает местами, прилипая к спине, а с влажных волос на затылке стекают капли воды. Парень оглядывается, слегка удивлен тем, что я проснулась, видимо, время раннее.

– Привет, – странно, но обычно утром он именно так начинает диалог. – Нейтан позвонил, – вновь поворачивается спиной, перерывая рюкзак, чтобы убедиться, что ничего не забыл. – Есть работа.

Громко втягиваю воздух через нос, решив остановиться на образе «сонной», чтобы не вызвать подозрений у О’Брайена, и начинаю потирать веки, перевернувшись на спину:

– Сколько времени? – зеваю для большего эффекта. Надеюсь, выглядит не так фальшиво, как может.

– Шесть утра, – Дилан спешит к шкафу, открывая его дверцы, и беглым взглядом просматривает полки. Я хмурюсь, раскинув руки в стороны:

– Так рано встал, – пытаюсь отшутиться. – Удивительно, – но не выходит улыбнуться. О’Брайен щурит веки, бросив на меня косой взгляд, и ухмыляется, а я догадываюсь:

– Ты плохо спал? – принуждаю себя и присаживаюсь на кровати в позе йога, сутуло опустив плечи. Одеяло спадает к коленкам, рук касается прохладный воздух.

– Вполне нормально, – лжет. Я вижу. И это должно разозлить, ведь он продолжает скрывать от меня свое состояние, но вспоминаю о том, что я тоже не особо чиста. Сама постоянно лгу. Например, сейчас.

– Надолго уезжаете? – знаю, что в нормальном расположении духа я особо болтливая, поэтому хочу соответствовать себе «обыденной». На самом деле, меня интересуют задаваемые мной вопросы, просто сейчас мне тяжело заставить себя говорить. Язык будто онемел.

– Надеюсь, – парень с паузами отвечает, стягивая через голову футболку, и тянется за новой, старую бросив куда-то в шкаф. – На два дня, как прописано в объявлении.

Два дня? Я могла бы расстроиться, если бы не отметила, что отсутствие Дилана поможет мне скрыть упадок настроения. Думаю, к его возвращению я вновь буду собой.

– Долго… – шепчу, начав пальцами чесать теплую кожу щек.

– Зато заплатят хорошо, – Дилан уже в джинсах, поэтому разбирается с ремнем, сильнее его затягивая. Похудел так? Плохо питаемся в последнее время.

– Круглосуточная работа? – уточняю, и парень кивает, кое-как затягиваю ремень, чтобы джинсы не спадали. Меня беспокоит его потеря веса, надо больше готовить, иначе совсем у него сил не будет. Работают ребята, наверняка, руками, там, где нужны силы и выносливость, боюсь, скоро у О’Брайена не будет возможности поднимать тяжелые предметы. Надо продумать данный нюанс, пока ещё есть возможность.

Ухожу в себя, заменяя тусклую пустоту в голове мыслями о парне, и вовремя замечаю, что он наблюдает за мной, пока надевает кофту, поэтому еле поднимаю уголки губ, потянувшись руками к потолку:

– Я так хорошо спала, – мычу, довольно морщась. – Так тепло, – а Дилан улыбается, наполовину застегивая молнию кофты:

– Конечно, – двигается спокойным шагом к столу. – Ты ведь спала с таким горячим парнем, – почему-то мне кажется, что он произносит это с сарказмом, причем самокритичным, ведь я хорошо знаю, как трудно парню удается согреться. Его ладони постоянно холодные, как и кончик носа, но сейчас решаю отшутиться, и резко распахиваю веки, удивленно уставившись на Дилана:

– Нейтан разве был здесь? – и хихикаю, оставаясь довольной брошенной фразой. Немного наклоняю голову, пальцами постукивая по щекам, чтобы пробудить кожу лица, но отвлекаюсь на парня, ощутив резкий зрительный удар в висок. Обращаю на него внимание и, честно, не могу понять, хочется ли мне истерично рассмеяться, или скорейшим образом утихомирить это создание, которое пялится на меня, стоя в пол оборота. И выражение его лица говорит о том, что сегодня умру либо я, либо Престон, поэтому еле сдерживаю улыбку, сжав губы, и кое-как тараторю:

– Я пошутила, – с опаской стреляю на него взглядом, начиная страшиться, что он продолжит так пристально смотреть на меня, поэтому повторяю. – Шутка, – чувствую себя неловко. Кажется, на подобные темы лучше не разбрасываться юморком.

Ерзаю на кровати, искоса наблюдая за парнем, который внезапно щурит веки, положив на стол телефон, который до этого взял в руки, и шагает ко мне:

– Шутка? – я бы не начала улыбаться и спешно отползать, если бы он не усмехнулся, присев на колено на край кровати.

– Шутка, шутка! – панически повторяю, засмеявшись, когда Дилан хватает меня за лодыжки, потянув к себе, и я верещу, пытаясь отпихнуть от себя ледяные руки, стараясь зарыться в одеяло, но в итоге Дилан побеждает, откидывая одеяло назад, и руками опирается на мои колени, со вздохом нахмурив брови:

– Не смешные у тебя шутки.

Лежу на спине, с улыбкой изучая его лицо, и пальцами продолжаю сдерживать его запястья, боясь, что этот тип защекочет меня до смерти.

– Не шути так, – морщится с неприязнью.

– Ты улыбаешься, – замечаю, как О’Брайен старательно скрывает свое желание растянуть губы, отчего его лицо наигранно мрачнеет. Ожидаю, что он продолжит эту тему, но внезапно, как назло, поток его мыслей сменят направление, и парень слегка приподнимается от моих колен, внимательно изучая мое лицо:

– Как твое настроение? – я не хочу говорить об этом, поэтому пожимаю плечами, изображая непринуждение по отношению к тому, о чем заходит речь:

– В последнее время я чувствую себя хорошо, – улыбаюсь. Надеюсь, выходит искренне.

Дилан щекой касается моей коленки, опустив ладонь к животу, и проникает под ткань футболки, трогая теплую кожу живота. Хранит молчание, он что-то обдумывает, поэтому не мешаю, осознав, с каким удовольствием наблюдаю за ним. Мне нравится смотреть на него. Он действительно очень красивый. Странно признаваться самой себе в чем-то подобном, и больше вопросов вызывает то, когда он стал таким? Хорошо помню, как после нашей ночи в том доме у озера, он избегал меня. Хорошо помню, с какой ненавистью и отвращением воспринимала его присутствие, сколько недостатков в нем находила и как много отмечала в его внешности, что совершенно не привлекало меня. Так вот, в какой момент я заметила, что он красивый? Нет, вернее, когда он стал таким лично для меня? Это доказывает, что люди способны влюбляться не во внешность, хотя считается, что первым делом человек обращает внимание на внешние составляющие. Но мое отношение строилось со временем, и опираться приходилось вовсе не на его демонстративные качества, да и вменяемым поведением этот тип не отличался.

Так, как это произошло? Такое ощущение, что очень быстро, поэтому мне не удалось проследить за переменой в своем сознании. И теперь я смотрю на него, не находя возможным ненадолго отвернуться. Чувствую себя глупо, но даже его долгий взгляд в сторону вызывает внутри неправильное волнение. Будто я девчонка, которая сохнет по самому популярному парню в школе, и довольствуюсь одним наблюдением со стороны.

Я… Я правда настолько сильно влюблена? Так необычно рассуждать об этом в своей голове.

– Я позвоню в восемь, – Дилан отрывает голову, садясь ровно, но ладонь оставляет на коленке, пальцами водя по коже. – На домашний, – поясняет.

– Не протянешь и дня без моей болтовни? – не улыбаюсь, но чувствую себя хорошо. Намного лучше, чем после пробуждения. О’Брайен пропускает довольный смешок:

– Проверю, как ты соблюдаешь домашний арест.

Морщусь, схватив подушку из-под головы, и накрываю ею лицо, слыша, как парень коротко смеется, и продолжаю улыбаться в подушку, понимая, насколько хорошо на меня действует присутствие Дилана.

– Держи, – парень обращается ко мне, поэтому приходится откинуть подушку в сторону. С интересом смотрю на ключ, который он мне протягивает, и приподнимаюсь на локти, хмурясь:

– Да ладно, оставь себе, – это ключ от его комнаты. – Я всё равно сейчас встану.

О’Брайен заметно мешкает, прокашлявшись, и быстрым движением чешет кончик носа, объяснив:

– Это копия, – моргаю, теперь уже с настоящим внутренним любопытством изучая лицо парня, который продолжает протягивать ключ:

– Я давно сделал копию, на случай, если ты или Нейтан снова решите отнять ключ от этой комнаты.

Приоткрываю рот, присаживаясь, и почему-то чувствую себя немного… Необычно, когда принимаю ключ, не в силах усмирить странное сравнение. Дилан словно вручает ключ от своей квартиры. Нет, он отдает мне ключ от того места, в котором мог добиться уединения – его собственный мир, где он обычно прячется от матери, чтобы немного передохнуть. Он правда вручает мне ключ, будто дает понять, что мое присутствие его не удручает, что я имею доступ в его мир, что…

Что я – его часть.

О’Брайен не ожидает моих комментариев. Он поднимается с кровати, вернувшись к столу, и берет рюкзак с телефоном, оставив за своей спиной меня, ещё полностью не осознавшую, каким серьезным доверием этот парень пропитан ко мне. Это радует и пугает одновременно.

Поднимаю голову, сжав в ладони ключ, и натянуто улыбаюсь Дилану, шагающему к двери.

– В восемь, – он сует ключ в замочную скважину, стреляя взглядом в мою сторону.

– Хорошо, – киваю.

– Быть дома, – он сжимает ручку, приоткрыв дверь, но продолжает смотреть на меня.

– Ага, па-ап, – пускаю смешок, растянув, а О’Брайен щурится, фыркнув:

– Не называй меня так, – ещё одно указание, которое принимаю, послушно кивая.

Парень стоит на месте, смотрит на меня, и я отвечаю на зрительный контакт, чувствуя легкое смущение из-за долгого молчания между нами, поэтому решаю заговорить:

– Удачи вам.

Дилан неуверенно кивает, словно не желает оставлять меня на два дня, но не спешит показывать свою скованность:

– Да, пока, – отвечает, отворачиваясь, и покидает комнату, прикрывая за собой дверь.

Остаюсь одна. Уголки губ опускаются после того, как до ушей доносится тихий щелчок замка. Взглядом уставилась в поверхность двери.

Это к лучшему. По крайней мере, он не станет лицезреть мое состояние, значит, не будет в курсе того, что происходит. И у меня будет время справиться с собой.

Сжимаю в ладони ключ, глотнув воды от беспокойства, что постепенно растет в груди.

Надеюсь, я справлюсь.

В голове полнейшая несуразица. Я лежу на кровати, молча смотрю в потолок, старательно оценивая каждую мысль, всплывающую в сознании, с желанием вовремя обнаружить источник заразы, что воспаляет разум. Мне требуется ухватиться за нее, обнаружить пробоину и крепко сжать ее края, не давая туманному облаку окутать больше пространства. Черная дыра не должна расширить свои границы. За ней следует помутнение. Я рада, что могу контролировать себя. Это дает надежду на то, что мне удастся усмирить свое бесконтрольное «Я».

Ладони держу на животе, пальцами играю с теплым серебристым ключиком, переливающимся на бледном свету. За окном так же пасмурно. Почему погода постоянно подстать настроению? Будто угождает моему состоянию, подливая масло в огонь своей серостью. Мой живот крутит от тошноты. Мне стоит что-то съесть, чтобы голод не ухудшил ситуацию, вызвав усиление головной боли, как происходит обычно.

Без желания приседаю на кровати, согнув ноги, и локтями упираюсь в колени, окунув лицо в теплые ладони. Ненадолго сохраняю веки сжатыми. Вскидываю голову, надавив пальцами на губы, и смотрю в потолок, отмечая его особую бледноту. Еще вчера всё вокруг казалось иным. Ярким, пестрым, таким… Таким живым.

Мысли приходится прервать. Опускаю лицо, держа перед ним раскрытые ладони. Они дрожат. Я вижу, как трясутся пальцы, но мне не холодно. Это что-то изнутри. Оно медленно, неспешно проявляется. Господи, хорошо, что Дилан не застанет этого дерьма. Растираю ладони, пытаясь немного унять их свободное раздражительное действие. Спускаю ноги с кровати, встав полностью, и замечаю второй настораживающий признак.

Вялость. Серьезная вялость во всем теле, будто я только пришла с суточной тренировки, и организм жаждет физической разгрузки. Но нет. Сейчас далеко не вечер, позволивший бы мне свалиться на кровать и утонуть в ней. Это утро. И утро – порог, после которого следует тяжкий день, полный борьбы с собой. Когда-нибудь мне надоест сражаться, когда-нибудь придет момент опустить руки, поскольку противостоять себе уже не будет смысла. Но не сейчас.

Всё нормально, Райли. Всё в порядке, Финчер.