Текст книги "Фатум (СИ)"

Автор книги: Miss_Windrunner

сообщить о нарушении

Текущая страница: 51 (всего у книги 83 страниц)

Николь кивнула на прощанье и усмехнулась: ей нравилась эта девушка. Конечно, она ей не доверяла, но ее стиль Никки импонировал. По крайней мере, на этом судне был, как минимум, еще один человек, который понимал, что к чему, а это не могло не радовать. Будь эта Анна Стивенс журналисткой или вражеским лазутчиком, она была полезна. Она могла оказаться неплохим союзником, а союзники Николь были нужны, как никогда прежде.

Николь послушно приняла сверток из рук молчаливого хранителя и двинулась дальше по тускло освещенному коридору. Она краем уха слышала удивленные возгласы своих коллег, когда те получали свою новую экипировку: еще бы им не удивляться, когда вместо трех чемоданов, набитых брендовой одеждой, им выдали крохотную стопочку какого-то бурого рванья. Бунтарка все же оказалась права: им с Николь было проще, ведь они знали, что их ожидало. Они знали, что у серых было всего по одному комплекту одежды и нижнего белья: рабочие Танвита спали нагими в капсулах, подобных тем, в которых путешествовали землянки, в то время как их одежда подвергалась обработке. Николь даже не могла назвать это стиркой, потому что воду для этих целей не использовали – экономили. Обработка проходила с помощью какой-то волновой технологии: одежда загружалась в что-то типа гигантской микроволновки, и там буквально за несколько минут обрабатывалась. Быстро, удобно и, что самое главное, качественно. Если на Земле рабы ассоциировались у Никки с грязью и антисанитарией, то на Эстасе все было иначе. Да, условия были спартанскими, но зато кругом была чистота.

С целью экономии воды пришельцы придумали и другие примочки, которые Николь не могла не оценить: вместо зубной пасты и щетки землянкам выдали комплект жвачек, которые выполняли ту же функцию, только качественнее и быстрее. Мыла, шампуней и прочей прелести, для смывания которой требовалась вода, тоже не было: душевые работали по тому же принципу, что и стиральные машины-микроволновки: человек заходил в кабинку, нажимал кнопочку и вуаля – какая-то электромагнитная хрень очищала его тело. Для Николь все это было в новинку, и потому она, в каком-то смысле, была в восторге. Однако, судя по обрывкам разговоров, которые до нее периодически долетали, она поняла, что после того, как новизна ощущений исчезала, народ начинал тосковать по воде и прочим атрибутам земной жизни.

Сразу после воды в рейтинге шло солнце: серые почти его не видели. Да и не только серые: скрываясь от радиации, выжившие Эстаса передислоцировались на другой материк, обнаруженный уже после катастрофы. Клочок земли, на котором располагалась новая база, находился на экваторе, а потому снаружи стояла нестерпимая жара. Даже в темное время суток, температура снаружи была настолько высокой, что люди обзаводились ожогами уже через десять минут. Днем же, к жаре добавлялись нещадно палящие и слепящие солнечные лучи: без специальных очков и формы покидать базу было равносильно самоубийству. И, разумеется, необходимая экипировка была только у хранителей.

От старого Танвита, как и говорила Анна Стивенс, осталось лишь одно сооружение-скала: Нокс. Тюрьма находилась на самой границе с радиоактивной зоной, где когда-то был Танвит.

Внутри самой базы, несмотря на все старания техников, тоже было ужасно жарко и душно. Кондиционеры работали только там, где обитали хранители, в то время как серые были вынуждены вариться в собственном соку. А потому Николь с присущей ей черствостью не понимала, из-за чего разыгрывалась такая трагедия по поводу солнца: находясь в такой жаре, сама девушка абсолютно не тосковала по небесному светилу. Однако остальные с ней не соглашались; все старожилы поголовно изнывали от тоски по солнцу. Один итальянский исследователь, похищенный почти год назад, объяснил это тем, что люди чувствовали солнце, на что Никки отвечала со скептицизмом: чувствовали они его, как же. Просто народ от скуки придумывал себе проблемы, чтобы сфокусироваться хоть на чем-то, кроме той задницы, в которой он оказался.

Одним словом, бытом и условиями «француженка» осталась довольна. Может, конечно, и в ней взыграют чувства, но она сильно в этом сомневалась: она уже давным-давно разучилась чувствовать что-то кроме злости и усталости, с которыми она уже свыклась и которые не воспринимала как эмоции в принципе. Вся ее жизнь, на самом деле, состояла только из ожидания, усталости и раздражения, так что Эстасу предстояло очень сильно постараться, чтобы вывести ее из равновесия. Правда, одну попытку планета уже предприняла: распределение. Распределение обязанностей. Николь ожидала некой церемонии (как в «Гарри Поттере», например), на которой на них бы напялили какой-нибудь железный шлем, предсказывавший судьбу, но все происходило совсем иначе. Оказалось, что медосмотр, который прошли все студентки, был призван не только для того, чтобы проверить девушек на наличие каких-то болячек, но и для того, чтобы оценить их потенциал в плане деторождения. Так вот лучших потенциальных рожениц даже спрашивать ни о чем не стали, их просто вызвали вперед и увели в какой-то темный коридор. Николь была в ужасе, чего не скажешь о «старожилах»: другие серые смотрели вслед землянкам с неприкрытой завистью. Также по результатам медосмотра выделили еще парочку девушек, в числе которых оказалась и Николь, которые также могли избрать путь свиноматок, но ни Никки, ни остальные на это не согласились. Тогда им просто выдали список обязанностей, и девушкам только и оставалось, что записаться туда, куда хотели. Они подносили штрих-код к сканерам, регистрировались и настраивали радиус действия своих браслетов: в зависимости от обязанностей, у каждого был допуск на разные уровни. Николь выбрала должность уборщицы. Во-первых, эта работа показалась ей наиболее простой: с многочисленными девайсами и дроидами-уборщиками, это даже работой назвать нельзя было. А, во-вторых, девушку заинтересовала локация, участок, который никто не хотел брать – тюремный отсек. Николь так и подмывало узнать, кого же среди беглых зеков заново приговорили к заключению и почему.

Анна Стивенс, как Никки узнала позже, отправилась работать на кухню: место, через которое проходили абсолютно все слухи. Умно. Эта журналистка, вообще, была девушкой не промах: она находила общий язык абсолютно со всеми – вот уж действительно суперспособность. Николь по-прежнему ей не доверяла, но все же не могла отрицать, что сотрудничество с ней могло принести плоды: бунтарка уже пообещала Никки как можно быстрее узнать о том, кто такая Каролина Сандевал и на кого она работала.

Добравшись до своей комнаты, Николь поднесла запястье с кодом к сканеру, вошла и, чуть было, не ослепла: помещение было белым, слепяще белым. Низкий потолок излучал яркий свет, который отражался от всех поверхностей, металлических, отчего создавалось впечатление, что Николь во всех сторон окружали лампы. К счастью, девушке удалось обнаружить своеобразный выключатель и отрегулировать освещение, температуру (в комнатке было жарко), а так же установить звуковые сигналы на душевую, стиральную микроволновку и капсулу сна, которая выглядела в точности, как солярий. Закончив с этим, она хотела было отдохнуть, но не тут-то было: вот он, конфликт культур и цивилизаций. Николь все не могла понять, что же в это месте было не так, и теперь ее осенило: здесь, на Эстасе, все было твердым. Все поверхности были либо металлическими, либо стеклянными, угловатыми и холодными. Ей не на что было присесть, негде полежать: спать в капсуле можно было только потому, что там был «режим сна» и только. Не было здесь и телевизоров, радио приемников и прочего. Хотя нет, они-то были, но использовались исключительно для связи с правящей верхушкой, причем для связи односторонней: проще говоря, через все эти девайсы сыпались приказы и распоряжения. Все было современно, функционально и логично: серые – рабочие лошадки. Они не должны отдыхать, не должны отвлекаться от своих прямых обязанностей. Да, может, Никки и ошибалась, и в скором времени она тоже начнет скучать по своей скрипучей койке на «Заре»?

Переодевшись, Николь с грустью осмотрела свою старую одежду. Она была не очень дорогой, обыкновенной, но по сравнению с тем серым рубищем, которое ей выдали… Да, даже одежда серых была призвана для того, чтобы не давать рабочим забывать о собственном месте: грубая, царапающая кожу ткань, неудобные, точно вытесанные из камня, тяжеленые сапоги – Николь чувствовала себя пугалом, сбежавшим с огорода. Но, как ни странно, хоть ткань была плотной, в одежде не было жарко – чудеса. Заправив узкие брюки в обувь, одернув мешковатую тунику, девушка хотела было подойти к зеркалу, вот только и его в комнате не было. Да и зачем? Теперь Никки была тенью, невидимкой, серой – так какая разница, как она выглядела, если на нее все равно никто не смотрел? Усмехнувшись, Николь уже собиралась сбросить свои старые вещи в специальную корзину, когда внезапно кое-что вспомнила: кулон! Ее алмазный талисман. Она сняла его во время медосмотра и положила в карман брюк, от которых вот-вот избавится!

– Дура, – ругнулась девушка и выудила цепочку из недр мягкой земной ткани. С какой-то непонятной нежностью Николь погладила гладкий прозрачный камень и улыбнулась: теперь все точно будет хорошо. Со своим талисманом она преодолеет что угодно. Надев цепочку на шею, девушка спрятала ее под тунику и с облегчением выдохнула. Вот теперь она готова. Она больше не станет ждать помощи со стороны и надеяться на чудо. Она не станет больше полагаться на других, и не станет принимать все на веру. В конце концов, она же не зря часы напролет занималась в тренажерном зале, учила языки и изучала своих врагов; это чего-то да стоило. Так что это не она должна была бояться встречи с мутантами, о нет; настал их черед нервничать. Теперь они должны браться за голову и проклинать тот день, когда напали на их корабль. Ведь они сами, по собственной воле привели врага в свой тыл, открыли ворота троянскому коню. И скоро они об этом пожалеют.

Комментарий к Глава 44 Серые *Bonjour – добрый день (фр.)

**Ça va? – Как дела? Все хорошо? (фр.)

====== Глава 45 Человек в железной маске ======

Двери лифта бесшумно закрылись, и Николь осталась в железной кабине в гордом одиночестве: тюремный блок находился на самом нижнем уровне базы, а кроме Никки желающих работать там ни у кого не возникло. Тем лучше. Девушка не могла сосредоточиться в окружении перепуганных и суетливых коллег. Как она ни старалась, она не могла проникнуться жалостью к остальным землянкам, а потому все их стенания вызывали у нее исключительно раздражение. Теперь же, оставшись в одиночестве, Николь могла хоть немного расслабиться, перестать носить маску наивной, перепуганной до смерти кисейной барышни и немного подумать.

С тех пор как они приземлились на Эстасе, прошла почти неделя, а от Вороновой вестей все не было. Она будто бы сквозь землю провалилась: ни свидетелей, ни документальных доказательств ее существования не было. Если бы не Анна, которая-таки зубами вгрызлась в эту историю, Николь бы всерьез начала подозревать у самой себя наличие шизофрении или иного расстройства: что если Вороновой вообще не было на корабле? Что если Николь это все приснилось? Что если она вообще умерла, и последние три года ее жизни – ее персональный ад? В последнее время девушка все чаще рассуждала в этом направлении. Она словно находилась в тумане, двигалась по жизни на ощупь: ни прошлого, ни будущего, ни цели в настоящем.

Наконец лифт остановился, двери открылись, и Никки молниеносно выскочила в коридор. Причина у такой спешки была, и весьма весомая: пару дней назад одна из девушек, россиянка, попыталась придержать двери лифта, чтобы другая замешкавшаяся особа успела прошмыгнуть внутрь… Хорошая новость: россиянка избавилась от своего браслета; плохая новость – она избавилась и от руки, увенчанной этим самым браслетом. Так что теперь лифт у всех новичков ассоциировался исключительно с мясорубкой и внушал больший ужас, чем перспектива остаться на Эстасе до конца жизни. Последнее, кстати, массу, казалось, вообще не волновало. Николь подозревала, что остальные похищенные просто еще не поняли, что именно произошло неделю назад; видимо, до них еще не дошло, что их стажировка стала пожизненной. Сама же девушка с каждым днем чувствовала себя лучше. Как ни странно, но находясь в плену у инопланетян, работая на них и живя в комнатке, которая по размеру была больше похожа на ванную, Никки чувствовала себя куда свободнее, чем на «Заре». Да, ей приходилось круглосуточно носить маску другого человека; да, ей каждый раз приходилось делать над собой усилие, чтобы не выдать своих истинных чувств, но зато она впервые за последние годы делала то, что она сама считала нужным; она, а не кто-то другой, сверху. В каком-то смысле Воронова оказалась права: они очутились так далеко от дома, что даже Крыша теперь не мог до них добраться. Дергать за ниточки было некому, и, пусть это было нелегко, теперь Николь училась ходить, жить, думать самостоятельно – приятное ощущение. Правда, оно было бы еще приятнее, если бы не парочка «но»: во-первых, письмо с подробным описанием миссии девушки осталось лежать в чемодане с биркой «Адель Дюваль», и можно было только гадать, когда его обнаружат инопланетные ищейки. Николь не сомневалась, что все вещи землянок пройдут через множество рук или железных клешней роботов, а потому это был лишь вопрос времени, когда пришельцы поймут, кого они пустили к себе домой. Во-вторых, Воронова. Никки должна была найти ее. Девушка сама не знала, откуда в ней взялась такая решимость, ведь отношения с «пираткой» у них не заладились с самого начала, но, тем не менее, Вероника была и оставалась в списке приоритетных задач. И, наконец, в-третьих, из-за всего этого хаоса, который в народе называли жизнью, Николь почти было забыла, из-за чего она согласилась на это задание. Нет, дело было не в том, что она хотела вернуть себе память: за последнюю неделю в ней ничего не проснулось, что, возможно, было и к лучшему. Вирус – вот, что не давало девушке покоя. Николь не могла знать наверняка, была ли смертоносная болезнь выдумкой Крыши или нет, но пока существовала вероятность того, что эта часть легенды правдива, девушка просто не могла вычеркнуть это задание из списка приоритетов. Будь у нее письмо с описанием миссии, все было бы проще… Определенность, вот чего не хватало Никки. Пусть она была более подкованной, чем ее товарищи по несчастью, она тоже находилась в подвешенном состоянии: она послушно играла роль серой, однако, время шло, нужно было действовать, но без достаточного количества информации это было неосуществимо. Николь общалась с другими серыми, но от тех толку было мало: как ни печально, но со временем похищенные земляне в полной мере начинали соответствовать своему статусу и названию. Масса, бессловесные рабы – вот кем, по сути, были серые. И, как ни парадоксально, причиной подобной метаморфозы была не жестокость и даже не страх: в какой-то момент, видимо, в тот самый, когда умирала надежда, люди переставали думать; переставали чувствовать и, единственное, что отличало их от тех же дроидов-уборщиков, это то, что у людей срок эксплуатации был несколько короче. Конечно, были среди похищенных и живчики, но то – единицы, меркнувшие в толпе. Анна Стивенс была как раз из такой категории: казалось, ничто не могло омрачить ее дух. Она продолжала совать свой нос во все дела, о которых только могла разнюхать, и делала она это с неоспоримым профессионализмом. Но ее усердие пока не приносило плодов: из камня воды не выжмешь, как ни старайся. Потому, у Николь оставался последний источник информации, который, с одной стороны, был ценнее всех остальных, вместе взятых, но с другой, изливался в угодном ему одному направлении, ибо разговаривать он мог лишь сам с собой – одно из условий его заключения.

– Привет, – Николь вздрогнула, проходя мимо первой и единственной обитаемой камеры тюремного отсека. Она все еще не могла привыкнуть к тому, что ее подопечный мог чувствовать ее присутствие. Буквально. Камера была стеклянной, но Никки знала, что стекло просвечивало только с одной стороны, в то время как изнутри камера была зеркальной. И звуконепроницаемой. Тем не менее, заключенный всегда безошибочно угадывал момент, когда в его обиталище приходила гостья; первый человек за последние несколько лет, по его признанию. До того, как Николь взяла этот участок, единственной компанией пленника был дроид, запрограммированный исключительно на сканирование системы безопасности и выдаче пайка. Теперь все эти функции выполняла Никки, на что у нее, в общей сложности, уходило минут двадцать: разогреть пакет в устройстве, типа микроволновки, и нажимать на кнопочку сканирования каждые два часа. Все остальное время девушка просто сидела у стеночки, слушая рассказы заключенного, которых у последнего скопилось предостаточно. Беда была в том, что не все истории были по теме, нужной Николь; точнее, они были совсем не по теме. За последнюю неделю девушке удалось узнать о том, что ее подопечный явно страдал (хотя, в его случае, наслаждался) манией величия, был профессиональным бабником (что на Эстасе было плюсом; на этой планете, в принципе, не было такого понятия, как «бабник», все принадлежали друг другу, в серьезные отношения вступали единицы, и те – по расчету), и что его начальство представляло собой, цитата, «сборище тупых говнюков», и вот здесь, пожалуй, Николь могла его понять, как и почти каждый подневольный человек. Девушке нравилось слушать заключенного, хоть сам он ей не очень импонировал: она ему сочувствовала, но не более того. Однако какими бы увлекательными ни были его истории, они не несли в себе ценной для шпионки информации. Потому Николь, освоившись на новом рабочем месте, планировала проводить время куда более продуктивно – начать вылазки в другие отсеки, например, но и тут ее подстерегал облом: система не выпускала ее из блока до тех пор, пока длился ее рабочий день. Ну, или рабочая ночь, так как серые работали по ночам, чтобы не мозолить глаза «элите», то есть хранителям.

– Привет, – ответила девушка, хоть и понимала, что заключенный ничего не услышит. Чисто теоретически, она могла попытаться отключить звукоизоляцию (она знала, где находилась панель управления), но предпочитала этого не делать: пленник, несмотря на его дружелюбный настрой, пугал ее. Как бы доброжелательно он ни говорил, как бы спокойно он себя ни вел, Николь понимала, что просто так человека не стали бы заковывать в железную маску. Тяжелая, железная клетка почти не позволяла разглядеть ни миллиметра лица заключенного: в ней не было прорезей ни для глаз, ни для носа, только для рта, да и та позволяла есть исключительно через соломинку. Николь так и прозвала своего подопечного – Маска, ибо ни в одной из своих историй пленник, к сожалению, не упоминал ни своего имени, ни своего преступления. К сожалению, не потому, что его имя могло что-то сказать шпионке, а потому что, безымянный и угнетенный, он являл собой скорее образ жертвы, а не преступника, и, каждый раз глядя на него, Никки испытывала, в первую очередь, жалость и только потом – ужас: жалость оттого, что она не могла представить какого это, жить в постоянной тьме; как он мог дышать в своем скафандре; ужас от того, что ей было страшно подумать о том, что этот парень мог совершить, чтобы понести такое наказание.

Маска был довольно молод, по крайней мере, его голос и тело было молодым. Его одежда уже давно превратилась в лохмотья, однако, даже в них узнавалась униформа хранителя. И это, кстати, тоже о многом говорило: хранители всегда выглядели идеально, опрятно, чисто. Даже среди серых рваная одежда считалась чем-то вроде моветона: технологии Танвита позволяли не просто починить, но и сшить новую вещь за пару минут. Так что серые все же не были на самом дне общественной иерархии – там были преступники.

– Знаешь, какой сегодня день? – Маска сидел, прижавшись спиной к стене и запрокинув голову к потолку. Он терпеливо выдерживал паузу, будто бы выслушивая ответную реплику, прежде чем продолжить. Возможно даже, ему кто-то и отвечал – в такой обстановке свихнуться недолго. – Сегодня Эпокрон, – он снова замолчал, а вот девушка оживилась и навострила ушли. – День освобождения, – расшифровал пленник на всякий случай. – Годовщина свержения ордена хранителей и сената, гибели Танвита; можно сказать, сегодня годовщина конца света.

Маска замолчал, продолжая слепо смотреть в потолок камеры. Николь, между тем, сама не заметила, как покинула свой пост и чуть ли не вплотную приникла к стеклянной стене, жадно ловя каждое слово. Внезапно паузация заключенного начала ее раздражать, будто бы он нарочно оттягивал самую интересную часть истории.

– Должен признаться, я был немного разочарован, – наконец продолжил Маска. – Я думал, что все будет куда более масштабно, что Судный день настанет для всех, а не только для избранных, а на деле вышел какой-то цирк. Да и вообще, само слово «апокалипсис» неверно истолковывают: очень многие считают, что апокалипсис – это конец света, но это не так. Апокалипсис – это откровение. Пророчество, в некотором роде. Пророчество, которое, как я считал, должно иметь глубокий смысл и глубокую цель, – он замолчал и слегка повернул голову, безошибочно угадывая место, откуда, по ту сторону стекла, на него смотрела девушка. – На деле же ничего такого не было: то, что произошло – результат целой серии случайностей и ошибок, вызванных слабостью человеческой природы. Той ее части, которую у нас, хранителей, пытались подавить, задушить, пресечь на корню. Забавно, правда? Нас и наши методы называли чудовищными, так называемые гуманисты не упускали случая бросить камень в наш огород, но, на практике, именно эти бесчеловечные меры и могли бы спасти наше общество. Разум, холодный расчет, объективность – вот к чему человечество должно стремиться, и здесь, на Эстасе, мы уже шли в правильном направлении, но…, – очередная пауза заставила Николь чуть ли не взвыть от напряжения. Лирические отступления Маска тоже очень любил, и обычно Никки не имела ничего против. Обычно, не сейчас. Сейчас ей выпал шанс услышать историю из уст очевидца, прошедшую через гораздо меньшее количество фильтров, чем те, что выдавал Крыша. – Вы, земляне, должно быть, ненавидите нас, а ты и остальные похищенные – особенно, ведь мы, вроде как, лишили вас дома, оторвали от семьи и прочего, но знаешь в чем ирония? В том, что вы сами во всем виноваты. В каком-то смысле из-за вас погиб Танвит, а потому из-за вас мои собратья похищают людей, чтобы найти рабочую силу, чтобы построить новое общество: вы лишили нас нормальной жизни, а мы лишь отвечаем вам тем же. Вы, земляне, должны нам государство и планету, вот так вот.

– Да неужели?! – возмутилась Николь, забыв про то, что собеседник ее не слышал. – Не раскрой вы варежку на нашу планету, ничего бы с вами не случилось! – девушка насупилась и отошла от стекла, сверля оппонента хмурым взглядом. – Прибереги свои россказни для какой-нибудь наивной дурочки, которая в них поверит! То, что произошло, дружок, называется кармой или эффектом бумеранга, но не…

– Конечно, – сам того не зная, прервал ее Маска, – без нашей вины тоже не обошлось. Как говорится, в семье не без урода. А в нашем случае, урод, к несчастью, оказался достаточно могущественным, чтобы уничтожить целую цивилизацию. Правда, недостаточно живучим, для того чтобы пережить сам переворот. Туда ему и дорога. Ублюдок, – впервые за все время, что Николь провела с пленником, его голос наполнился неприкрытой ненавистью. Жгучим, едким ядом. Прежде, самым прочным щитом от реальности у Маски был сарказм, но чтобы такая злоба – никогда. – Этот гад уничтожил все, к чему мы так долго шли, и сдох, не имея возможности узреть последствия своих действий. И ради чего, как думаешь? – очередная драматичная пауза. – Ради того, чтобы спасти вас, землян! Это как же надо было тронуться, чтобы променять собственную державу на…, – пленник невесело рассмеялся. – Не обижайся, мой таинственный тюремщик, но, согласись, мы стоим выше вашей расы, так что… Но, что еще хуже, это безумие оказалось заразным: Арчер нашел сторонников, которые помогли ему провернуть всю эту авантюру. Арчер – это тот самый ублюдок, которому вы, земляне, обязаны жизнью, если что, – по спине Николь пробежали мурашки: легенда Крыши подтверждалась: Эстас действительно уничтожил некто по имени Кристиан Арчер, тот самый мутант, который, вероятно, стер Никки память. Тот самый, с которым она могла быть знакома в прошлом. Тот самый, который погиб во время мятежа. Николь и раньше об этом знала, однако, по какой-то необъяснимой причине, теперь, когда этот факт был озвучен непосредственным участником вышеупомянутых событий, на девушку вдруг напала непонятная тоска. Маска меж тем продолжал. – Его соратники, собственно говоря, и назвали сегодняшний день днем освобождения. Знаешь почему? – пауза. – Потому что все ваши господа, все хранители, которые здесь заправляют, преступники. И то, что для добропорядочных граждан стало концом света, для них – освобождение. Освобождение от цепей и ответственности за то, что они сделали в прошлом. По сути, большинству из них абсолютно наплевать на то, что сейчас происходит; их не заботит то, что творится за пределами их жалкого существования. Все, что они знают, это то, что Граф их посадил в клетку, а Арчер освободил, а потому они принесли ему присягу, – пленник снова замолчал, давая Николь шанс обмозговать услышанное. В принципе, все было понятно, кроме одного – кто такой Граф?? – Точнее, эти глупцы думают, что присягнули на верность Арчеру, в то время как на троне сидит самозванец. Сидит там, наверху, и носа не показывает. Спроси у кого угодно, когда в последний раз видели Арчера? Настоящего, из плоти и крови, а не голограмму или голосовое сообщение. Так вот никто тебе не ответит, мой друг, потому что с момента взрыва его никто не видел, да и не мог видеть, ведь сукин сын сгорел дотла, вместе со зданием Гладиуса. Спросишь, откуда такая уверенность? Откуда я могу знать? Я знаю, потому что своими глазами видел, как этот ублюдок горел. Черт, я так засмотрелся на эту картину, что меня самого чутка задело, – пленник указал пальцем на свою маску, – я бы показал, да маска мешает.

Николь вновь подошла к стеклу: а маска действительно мешала. И не потому, что Никки вдруг резко захотелось посмотреть на шрамы рассказчика, а потому что сейчас ей, как никогда, хотелось увидеть его лицо. Внезапно ее посетило чувство дежа вю; голос хранителя вдруг показался ей очень знакомым, хоть она и понимала, что, скорее всего, причиной подобных ощущений послужило то, что впервые за все время она услышала хоть что-то стоящее. Человек, что сидел по ту сторону камеры, был настоящим сокровищем: он знал Арчера, путь и люто ненавидел его; он знал, что произошло в день освобождения; наконец, он знал, в чьих руках находились бразды правления сейчас.

– Пожалуй, даже хорошо, что я ничерта не вижу, – Маска неожиданно возобновил речь. – Лучше уж жить во тьме, чем смотреть на то, во что превратились мои братья. Тюрьма не пошла им на пользу, знаешь ли: за время, проведенное в Ноксе, они, кажется, потеряли остатки разума, зато их высокомерие осталось невредимым. Они реально не понимают, что происходит. Они не понимают, что, по сути, в их жизни ничего не изменилось: они как были, так и остаются марионетками, серыми по отношению к самозванцу, который выдает себя за Арчера. Они думают, что свободны, хотя, на самом деле, им просто увеличили камеры: они застряли на этой базе точно так же, как и в Ноксе. Они все так же подчиняются тирану с крайней стадией мании величия, но при этом умудряются задирать нос. Глупцы, – Маска покачал головой и невесело рассмеялся. – Да и я ничуть не лучше. Нет, я даже хуже: мне хватило ума сказать то, что я только что озвучил, своим братьям в надежде, что они сделают выводы, но… Я идиот, мой друг, потому что совершенно забыл о том, что наш новый Граф – долбанный гибрид. И даже если бы выжившие хранители и прислушались ко мне, они бы не стали ничего предпринимать: так уж у нас в обществе повелось, что иксы занимают самое дно, самую нижнюю ступеньку социальной иерархии; им и в голову не придет поднять мятеж. Подумать только, какая косность мышления! Десятки иксов против одного гибрида – не нужно быть провидцем, чтобы предсказать исход подобной схватки, но, черт возьми, этого боя никогда не будет: иксы никогда не пойдут ни против телекинетика, ни, тем более, против гибрида. Н е п о л о ж е н о, – последняя фраза заключенного так и источала сарказм. – А, между тем, Малик отнюдь не глуп: он хоть и понимает, что иксы не осмелятся восстать против него, но все же перестраховывается – он все делает для того, чтобы поддержать иллюзию собственного могущества у каждого из своих людей. Абсолютно все. Элементарный, но гениальный ход: зачем иксам поднимать мятеж, если они и так на самом верху? Ну, они так думают, разумеется. Зачем идти против человека, который освободил их от службы в тюрьме, да еще и сделал иксами абсолютно всех? Всех провидцев, всех телекинетиков и телепатов, что отбывали наказание в Ноксе, он сделал обыкновенными! Всех, кроме себя, – ухмыльнулся Маска и повернулся в сторону Николь, вновь безошибочно угадывая ее местоположение. – Малик все делает правильно, грамотно. Он разводит стадо послушных баранов, устраняя тех, кто еще не разучился думать, кто осмеливается подавать голос. Он и меня сюда посадил по этой же причине: я слишком много и, что самое главное, громко говорил, вот он меня и заткнул. Разумеется, он бы убил меня, не будь он у меня в долгу, – интерес Николь к Маске достиг пика: его ценность, как свидетеля, была невероятна. – Вот увидишь, мой друг, скоро начнется второй этап битвы. Когда Малик накопит достаточно сил, он ударит: правда, не знаю, с кого он начнет – с тех крыс, которые знали о катастрофе и сбежали с Эстаса, не предупредив остальных, или же с Земли, – Николь замерла. – Арчер мертв, мой друг, а он был единственным, что стояло между землянами и концом света: пройдет еще немного времени, и все забудут из-за чего, собственно говоря, настал день освобождения; за что боролся их новый лидер. И тогда Малик ударит. Как по мне, это лишь вопрос времени.

Довольный собой, Маска замолчал и расслабился, а вот Николь была как никогда далека от покоя. В одно мгновенье перед ней открылось больше, чем за последние несколько лет, вот только облегчения не наступило: вопросов стало только больше, а те немногие полученные ответы лишь повергали отчаянье. Дела обстояли куда хуже, чем девушка могла себе представить. Николь прежде не отдавала себе отчета в том, как много надежд она возлагала на то, что хранитель, который уже однажды помог Земле, поможет голубой планете еще раз. Именно благодаря этой подспудной мысли Никки чувствовала себя увереннее, именно поэтому сохраняла рассудок и смотрела на будущее с оптимизмом, но теперь… Похищение Вороновой, заточение среди серых, смерть Арчера – освободителя – точно кто-то разбирал щит Никки по кирпичикам, один за другим, оставляя ее один-на-один с жестокой реальностью.