Текст книги "Фатум (СИ)"
Автор книги: Miss_Windrunner
сообщить о нарушении
Текущая страница: 40 (всего у книги 83 страниц)
Николь пялилась на собеседника так, будто он только отрастил вторую голову. Девушка тяжело дышала, а от мыслей, что роились у нее в голове, становилось невыносимо: надо было хапнуть на парочку таблеток больше.
– И заметь, – Дэвид отодвинул тарелку и снова откинулся на спинку стула, – я ничего ему не внушал: он мне все сам выложил. Так что, как видишь, обыкновенным природным обаянием я тоже не обделен.
– Что ты сделал с Монро?
– Да ничего, – отмахнулся тот. – Сдал обратно в клинику. Он для меня не опасен, да и матери, как очнется и вернется на родную койку, будет с кем поговорить. Мне он больше не интересен, – Дэвид подался вперед и уперся локтями о стол. – Куда больше меня волнует мой братец, так что давай поговорим о нем и нашем с тобой сотрудничестве.
– Что? – видимо, девушка пропустила мимо ушей какую-то часть разговора, ибо тот момент, когда разговор свернул к Дэниелу, она не помнила. Дэвид же, либо просто не замечая ее замешательства, либо игнорируя его, пояснил: – Видишь ли, Никки, я в скором времени отправлюсь на Эстас: мой человек уже там и собирает для меня небольшую команду, с который и прилетит сюда. Но прежде чем покинуть Землю, я должен убедиться, что за мной не будет хвоста и что мое прошлое останется в прошлом, а ты… Ты часть моего прошлого, Никки, понимаешь? Более того, ты знаешь обо мне очень много, я бы даже сказал слишком много, а…
– То есть ты все-таки меня убьешь?
– Все зависит от тебя, – Дэвид развел ладони, мол, карты перед тобой. – Проблема в том, что ты, мягко говоря, не очень везучая: изначально, я собирался лишь подставить твоего дядю, навязав ему эту идею о межпланетном сотрудничестве…
– Так это т…
Дэвид поднял ладонь, призывая к молчанию, и, точно по щелчку, Николь замолчала, приходя в еще больший шок: она чувствовала себя застрявшей в собственном, внезапно окаменевшем теле. Она продолжала все чувствовать, думать, но ее тело не откликалось на ее сигналы, будто ее сознание – человек, а тело – гроб, в котором его заживо похоронили: сколько ни бейся, ни кричи – толку нет.
– Ничего личного, Никки, – мужчина не обращал ни малейшего внимания на одеревеневшую девушку, с горящими глазами – единственным, над чем у нее еще оставалась власть, – просто банальная жажда справедливости. Твоя тетя разрушила мою семью, а решил разрушить ее: око за око. Ты была лишь приятным бонусом: я действительно хотел тебя увидеть, я скучал. Плюс, через тебя я мог получать информацию о ваших гостях, которые, как предполагалось в самом начале, должны были сопроводить меня в Танвит к моему настоящему отцу. Кстати говоря, изначально я планировал взять с собой маму, но она закатила истерику, и мне пришлось ее… немного усмирить. Как видишь, я собирался провернуть все достаточно мирным и цивилизованным способом, но, как говорится, не судьба. Чисто случайно я узнал, что твоя тетя… как бы это помягче сказать…оказалась самой настоящей тварью: она не просто сдала мою мать в психушку, она предала ее.
Николь снова предприняла попытку пошевелиться: человек-сознание неистово стучал по крышке гроба, всеми конечностями, отчаянно воя и разбрасываясь проклятьями направо и налево. Внешне же девушка сидела, точно фарфоровая кукла, с влажными от слез щеками. Николь клокотала от гнева, тонула в злости, но все же недостаточно сильно, чтобы отогнать подступающее отчаянье: подозрения, которые давно уже укоренились в ее сознании, начали разрастаться, точно бобровые стебли из сказки про великанов. Это он. Это Дэвид. Это он убил тетю!
– Эбигейл Прайс прекрасно знала, что моя мать не была сумасшедшей, но, тем не менее, собственноручно запихнула ее в дурку. Собственную няню, Никки. Ту, что вырастила ее, ту, что была ей как мать… И что еще хуже, она позволила мне, брошенному ребенку, поверить в то, что его мать, единственный родной человек, была долбанной шизофреничкой! – внезапно мужчина ударил двумя руками по столешнице и вскочил на ноги. Контраст между его ледяным голосом и пылающими ненавистью черными глазами был ужасающ. Казалось, что Дэвид заполнил собой весь дом, и что его слова отдавались громовыми раскатами, хотя говорил он очень тихо. – И ради чего? Ради того, чтобы ее собственная задница была в шоколаде, чтобы ее собственный имидж не пострадал. Чтобы Эмбер, и ты, и твой дядя жили счастливо, в то время как я был один, брошенный всеми, кого любил… Она не просто разрушила мою семью, она сломала мне жизнь, Никки. И то, что сейчас стоит перед тобой – творение Эбигейл Прайс. Вот ведь ирония, да? Но неважно, вернемся к тебе, – мужчина немного успокоился, и его глаза вновь стали мертвыми, под стать голосу. – Это открытие в корне поменяло дело. Засадить за решетку Ричарда Прайса – недостаточная цена за то, что сделала твоя покойная тетка, согласись. Особенно если учесть, что сам Прайс, на котором лежала лишь косвенная вина, пострадал бы от этого гораздо больше, чем та, для кого месть предназначалась. Пришлось срочно менять планы, и, соответственно, твое в них участие. Я же говорю, тебе ужасно «везет»: если раньше ты была лишь ничего не знающей пешкой, то потом ты эволюционировала до ладьи. Ну и, сама понимаешь, ты ведь тоже сыграла не последнюю роль в прошлых событиях: твой длинный детский язык и запустил всю эту канитель, – Дэвид запустил пятерню в свои угольные волосы и вздохнул. – В общем, ситуация усложнялась с каждым днем, а тут еще и братец мой объявился – совсем некстати. Время поджимало, делегация собиралась возвращаться, я не успевал сделать и половину из того, что собирался – все летело коту под хвост, – Дэвид отвернулся, чтобы налить себе стакан воды. Николь же почувствовала, как ее тело потихоньку начинало оживать. Она все еще не могла двигаться или говорить, но ее спина перестала быть натянутой как струна, да и напряжение в груди ослабло. – Идея с пожаром пришла внезапно, хотя не могу не признать, что получилось весьма символично. Смотри: твоя тетка предала свою наставницу, вторую мать, можно сказать, разрушила целую семью… Подлая, неблагодарная тварь, одним словом. Но в итоге она встретила свою смерть точно так же – эффект бумеранга в действии, – внезапно мужчина рассмеялся, тихо и не по-доброму, играя со стаканом. – Самое смешное то, что она чувствовала, что ей скоро конец. Она была уверена, что ей отомстит мой бро, боялась его до чертиков… А прилетело-то совершенно с другой стороны. Хотел бы я увидеть ее лицо в тот момент, – одним глотком мужчина осушил стакан и со стуком поставил его на стол. – А особенно глаза. Взгляд человека, который понимает, что вот-вот умрет – это невероятное откровение, в каком-то смысле, интимный момент. Я думаю, именно в последние секунды жизни глаза и становятся зеркалом души. Жаль, что мне не удалось увидеть воочию всю грязь этой подлой женщины. К сожалению, эта великая честь досталась тебе Никки, и если бы ты только знала, как я тебе завидую…
Николь, которая все это время пыталась дотянуться до вилки, замерла. Смысл его слов медленно начал проникать в ее сознание. Дэвид взял паузу, наслаждаясь смятением девушки: это тоже было частью его мести. Пусть он уже наказал ее за прошлые грехи, на ее счету остались настоящие: она предпочла занять сторону его брата, забыв о том, сколько Дэвид сделал для нее. И хоть раньше он не планировал открывать ей всю правду, то теперь все вновь изменилось. Теперь он действительно хотел, чтобы она страдала.
– Теперь ты понимаешь, Никки, в чем символичность? Твоя тетя была для тебя как мать. Она была для тебя той, кем была для нее Мэриан. И, так же как и Прайс уничтожила мою мать, ты уничтожила ее. Да, Николь, – Дэвид подошел к фарфоровой девушке, которую начала бить мелкая дрожь, и взглянул прямо в горящие от боли и слез глаза. – Это правда, – мужчина улыбнулся, аккуратно скользнув пальцем по ее щеке. В этом жесте была скорее издевка, чем забота. – Это была ты. Это ты убила Эбигейл Прайс.
====== Глава 37 Слабости ======
«Это была ты. Это ты убила Эбигейл Прайс»…
Нет, это не могло быть правдой.
Не могло, и точка.
Не могло.
Не могло.
Не. Могло. Быть. Правдой.
– Но это не главное, – Дэвид дал девушке пару минут на то, чтобы успокоиться: хоть он и держал ее тело в невидимых тисках, ее разум он не трогал. Пока что. Выждав какое-то время – разговаривать с коматозницей у мужчины не было ни времени, ни желания – и заметив в серых глазах осознанность, он продолжил. – Главное то, Никки, что предполагалось, что и ты погибнешь во время пожара. Как и Эмбер. Это был самый лучший сценарий: справедливость бы свершилась, а меня, наконец-то оставили в покое. Я мог бы со спокойной совестью исчезнуть, и никто бы даже не догадался о моей причастности или о моем существовании, – Дэвид обошел стол и устало плюхнулся на диван, зевнул в кулак. Николь же продолжала битья в ментальных конвульсиях, задыхаясь от слез и бессилия. – Но ты выжила, и это все усложнило. Лично у меня не было к тебе ненависти: зависть – да, обида – возможно, но ненависть… Я не желал тебе смерти, просто мне было бы удобнее, если бы ты умерла. И тебе, кстати, тоже, потому что тогда бы ты так и не узнала, что ты – убийца. Но ты выжила, – мужчина тяжело вздохнул и покачал головой, будто порицая Николь за подобную оплошность. – Ты выжила, и к тому же тебя видели на месте преступления: было очевидно, что останься ты здесь, тебя посадят, а я этого не хотел: это было бы слишком сурово, на мой взгляд. Потому я и решил тебя увезти: дать тебе шанс на новую жизнь. Шанс, который ты благополучно спустила в унитаз.
– Лжец, – прошипела девушка, обнаружив, что контроль над ее телом постепенно возвращался к ней. Разумеется, Дэвид намеренно ослабил хватку, но Николь была слишком измотана психологически, чтобы выяснять его резоны. Раз она может говорить, она будет говорить. Она будет кричать, вопить, шипеть – что угодно, лишь бы вывести собеседника на чистую воду. – Лицемер. Убийца.
– Не говори как все, Никки, – отмахнулся мужчина с разочарованием. Он не ожидал от нее подобной косности. – Я действительно хотел для тебя такой жизни: убив Эбигейл Прайс, ты искупила свою вину, у нас с тобой счетов не оставалось. Все, что от тебя требовалось, это принять мою помощь и перевернуть эту страницу своей жизни. Я бы оставил тебе достаточно подъемных средств – я знаю, ты очень избалованный ребенок – я уже сделал Воронову Веронику настоящей: внес тебя в базы, тебе лишь оставалось вжиться в образ, но ты… Ты предпочла вернуться, а я…
– Ты мог внушить мне остаться. Если бы ты действительно хотел, чтобы я осталась в России, я бы там остала…
– Я слишком уважаю тебя, чтобы лезть в твою голову. Веришь или нет, но я стараюсь не использовать свои способности больше, чем оно необходимо. Плюс, это не так просто, как ты думаешь. С глупыми людьми, конечно, все гладко: у них все на лбу написано, так что не нужно быть экстрасенсом, чтобы понять, что у них на уме. С Дином, тем парнишкой, что гостил у вас, тоже было просто: он такой же, как и я, телепат, а потому искренне полагал, что ему не нужно учиться защищать свое сознание; что если он сам лез в чужие головы, его собственная тыква оставалась неприкосновенной. Думается, он был весьма разочарован, – хмыкнул Дэвид, погружаясь в размышления. – Но есть и другие, те, кто плохо поддаются. Наш дружок Пол был из таких, кстати. Он чувствовал мое присутствие, хотя не должен был, а потому пытался его купировать алкоголем. Глупое занятие, учитывая, что бухло не выгоняло меня из его головы, а притупляло его собственные ощущения: разрушая свой мозг, ты делаешь его доступнее, Николь, – Дэвид поймал ненавидящий взгляд девушки, и в его глазах мелькнула искра злорадства. – Поэтому, прошу тебя, не злоупотребляй таблетками: этим ты делаешь хуже только себе, – Николь вздрогнула и поспешила отвести глаза: она-то наивно полагала, что валиум был гарантией ментальной неприкосновенности, а тут такое! Получалось, наглотавшись таблеток, она не просто не обезопасила себя, она сделала свое сознание еще более доступным для вторжения. – И заметь, чтобы понять, что ты под кайфом, мне не нужно было залезать в твою голову: у тебя зрачки размером с блюдце. Как видишь, наблюдательность, порой, устраняет необходимость читать чьи-либо мысли. Но вернемся к делу, – Дэвид откинулся на спинку дивана, и устремил глаза в потолок. – Ты решила вернуться, а я – использовать эту возможность. Процентов так на шестьдесят-семьдесят я был уверен, что Монро жив. Во-первых, я это чувствовал, а, во-вторых, я знал старика слишком хорошо, чтобы поверить в то, что тот наложил на себя руки – мой дражайший и упертый папочка никогда бы этого не сделал. Это не имело смысла, ведь я уже вышел и на тебя, и на своего братца, и на Прайсов, – Николь непроизвольно развернула лицо к собеседнику: Дэвид снова заговорил о своем брате. Будучи увлеченной своим горем и болью, девушка совершенно забыла об этом элементе истории. Она не знала ничего о втором сыне своей няни, кроме его имени. Дэвид же говорил так, будто он не просто знаком с Дэниелом, но даже знал, где он. А это могло означать только одно – все эти двадцать с лишним лет на Земле жил еще один такой же парень, который либо не был монстром, как его брат, либо просто лучше скрывался. – В общем, после того, как я наметил цели, старик мне был не нужен. Более того, он был угрозой: он догадывался о том, что я собирался сделать. Он не знал каким образом, но все же он понимал, что я не покину это место до тех пор, пока Эбигейл Прайс не получит по заслугам. И ты думаешь, что при таком раскладе он бы совершил суицид? Будучи единственным свидетелем моей закулисной игры, думаешь, он бы так просто сдался??? – Дэвид подмигнул собеседнице и недобро улыбнулся. – Вот и я не думал. Потому-то и заявил в полицию: я хотел найти старика до того, как он успеет предупредить тебя или еще кого-то. Потом же, после того, как я имел удовольствие лицезреть падение твоей семьи, Монро перестал быть для меня приоритетной задачей: он стал бесполезным во всех возможных смыслах – мне не было нужды искать его, но, раз уж ты собралась вернуться на родину, я решил использовать тебя еще раз, – мужчина взял паузу и нахмурился. – Прозвучало, конечно, не очень…
– Зато отразило суть, – выплюнула девушка, вложив в слова как можно больше яда, которого в ней было более, чем предостаточно.
– Согласен. В общем, я поставил на то, что если Монро еще жив и прячется, то он обязательно выйдет на тебя. Но я его недооценил, – мужчина, впервые за все время, рассмеялся так, что это было действительно похоже на смех. До этого Дэвид говорил и двигался, точно робот: резкие, выверенные движения, ровные интонации – будто ему давным-давно наскучило абсолютно все, что его окружало. Сейчас же в его голосе появился новый оттенок, который можно было даже называть чувством – азарт. Как у игрока в покер, который под конец игры все же снял маску и выплеснул торжество победителя. – Монро, по его собственному признанию, даже и не думал тебя искать: невероятно, но он знал меня гораздо лучше, чем я мог себе представить. К счастью, мой братец не отличается подобным здравомыслием. Судя по всему, если бы ты сама не пришла прямо к нему, то он сам бы пошел тебя искать.
– Что ты н…
– Но как бы там ни было, все обернулось даже лучше: я пошел на карася, а поймал акулу. Точнее, вот-вот поймаю, и именно за это я хочу поблагодарить тебя, Никки. Именно поэтому Пол не убил тебя перед тем, как выпустить себе мозги, и именно поэтому я сейчас разговариваю с тобой по-человечески. Раз уж жизнь так тебя любит, то кто я такой, чтобы разлучать вас, правда? Я не врал, когда говорил, что хочу сотрудничать: пусть меня весьма ранило то, как быстро ты забыла все, что я для тебя сделал, я готов простить тебя. Воронова Вероника Андреевна все еще может вернуться на родину, в Россию, и жить нормальной жизнью. И, что самое главное, – Дэвид прямо посмотрел на девушку, – тебе не придется ничего делать. Тебе просто надо посидеть здесь, не выкидывая никаких глупостей, и подождать, пока мой брат нас найдет. Я закончу то, что должен, и со спокойной совестью покину эту планету. Ты никогда больше не услышишь обо мне. Кстати, – он оживился, в черных глазах заиграл огонек. – Возможно, я могу предложить еще лучший вариант: пусть я не внушал вашей экономке воспоминания о тебе и том, как ты поджигала дом, но я могу сделать так, чтобы всех собак спустили на моего братца, что скажешь? Тогда тебе даже не придется менять имя: тебя оправдают, и ты сможешь хотя бы попытаться склеить свою семью. У меня, между прочим, такого шанса не было.
Мужчина обратил все свое внимание на собеседницу, но та была в ступоре. И дело было даже не в том, что Дэвид продолжал удерживать ее под контролем, а в том, что Николь тупо зависла: она понимала слова, которые использовал мужчина, знала, что они обозначают по-отдельности и как пишутся, однако, все целиком – речь, что произнес Демон, не имела для девушки абсолютно никакого смысла. Стресс стрессом, конечно, но все же Никки была не в таком состоянии, чтобы вообще не понимать о чем, а точнее, о ком, речь. Одно было очевидно: все крутилось вокруг одного человека – Дэниела – но, если Дэвид, судя по всему, хоть что-то про него знал, то Николь, для которой второй сын Мэриан был таким же реальным, как и жизнь на Марсе, происходящее казалось каким-то кошмаром. Девушка не имела ни малейшего понятия о том, где сейчас находился Дэниел, как он выглядел и почему, раз уж он все это время тоже был на Земле, он так и не связался с родными, но это было неважно: пусть она не знала его, зато она знала Дэвида – и одного этого было достаточно для того, чтобы отказаться от сотрудничества с этим Демоном. Однако Николь не торопилась давать ответ, ведь она все еще не нашла связи между собой и Дэниелом – черт, да она даже его знала!
– Знаешь, – девушка вздрогнула и подняла глаза, а затем вздрогнула снова, ибо Дэвид, оказывается, уже стоял чуть ли не вплотную, грозно возвышаясь над ней. На лбу мужчины залегла складка, и весь его вид выдавал сосредоточенность и настороженность. – Получается, Монро ничего не сказал.
– Слишком уважаешь, чтобы лезть в мою голову, значит? – с сарказмом откликнулась девушка, чувствуя, что ее тело снова оказалось в чужой власти. Видимо, Дэвид все еще считал ее опасной, чтобы приближаться к ней, предварительно не обездвижив. И правильно, ибо так оно и было. – Что именно Монро должен был сказать?
– Так даже лучше, – заключил Дэвид, обращаясь скорее к самому себе, игнорируя Николь. – Лучше один раз увидеть, – мужчина резко выставил руку в сторону, и через мгновенье в его крепкой хватке оказалась тетрадь. Пухлая, кожаная обложка, туго стянутая веревочками, торчавшие пожелтевшие листы – девушка сразу узнала вещицу: дневник Мэриан. Стало быть, Зомби был прав: тетрадь действительно забрал невидимка. Николь почувствовала весьма ощутимый укол совести. Пора бы уже привыкнуть, что Зомби очень часто оказывался прав. Примерно так же часто, как и она совершала глупости.
Пока Николь сжималась на барном стуле, поникшая от тяжести сожалений, Дэвид рывками развязал веревку и небрежно, совершенно не заботясь о сохранности пожелтевших страниц, листал дневник, ища нужное место. Нашел и, снова демонстрируя полнейшее безразличие к личной вещи собственной матери, швырнул раскрытую тетрадь на стол.
– Взгляни.
Первым порывом пленницы было демонстративно отвернуться и задрать нос: пережиток детства, не более того. Но даже если бы она и решила прибегнуть к тактике упрямого ребенка, она все равно опоздала: ее взгляд уже зацепился за картинку. И как только Никки поняла, что именно было изображено на пожелтевшей странице, ей стало плохо. На какое-то мгновение ей показалось, что она вот-вот потеряет сознание и грохнется прямо на полированный паркет, но, во-первых, ее тело все еще было прибито невидимыми гвоздями к спинке стула, а, во-вторых, шок от осознания был заметно притуплен таблетками. Нет, ей не удастся так просто кануть в небытие, не удастся уплыть в края бессознательности и безмятежности: реальность наносила один удар за другим, и оставалось только гадать, сколько еще Николь сможет оставаться на плаву. Что еще она должна узнать, прежде чем окончательно свихнется? Все, во что она верила, все, кому она доверяла – абсолютно все, что помогало ей держаться на ногах, летело ко всем чертям. Ее друг оказался монстром, ее враг – другом, а она сама – убийцей, и все они так или иначе были связаны с самого детства. Как такое вообще было возможно?!
Прильнув к изображению, Николь была готова то ли зайтись истерическим смехом, то ли расплакаться: о да, она знала Дэниела. Она не просто его знала, она была обязана ему жизнью. Не веря собственным глазам, девушка жадно вглядывалась в портрет, пытаясь найти хотя бы одну деталь, цепляясь за каждую мелочь, способную дать другое объяснение увиденному, но все безрезультатно. С пожелтевшей, потертой, истончившейся страницы на нее смотрела черноволосая версия Кристиана Арчера: тот же овал лица, тот же нос, те же губы, но, самое главное, глаза… Черт! Как же она раньше не догадалась??? В тот самый момент, там, в пещере, когда она открыла досье Малика, она ведь сразу обратила внимание на его глаза! Она почувствовала что-то, что-то знакомое… Но возраст, цвет волос и борода в конечном итоге сыграли решающую роль: вера в невозможность подобного сценария делала очевидное таким невероятным, что девушка даже и мыслить в эту сторону не смела… А стоило бы.
– Ну, раз теперь вы с моим братцем наконец-то познакомились, – Дэвид прервал наступившую тишину, прислушиваясь к излучению Николь: он чувствовал, что буря эмоций потихоньку шла на спад, – можно перейти к обсуждению?
– Зачем он тебе? – девушка продолжала смотреть на портрет с непонятно откуда взявшимся желанием прикоснуться к выцветшему изображению.
– А ты как думаешь? – хмыкнул Дэвид, захлопнув тетрадь. – Я убью его.
Николь ожидала чего-то подобного, хоть и надеялась, что она ошибалась.
– Он ничего тебе не сделал.
– Шутишь? Дэни, – с издевкой вымолвил мужчина, – это второй человек после твоей тетки, который приложил лапу к уничтожению моей жизни.
– Да он даже не знал о тебе! – Николь уставилась на Демона во все глаза. Да что там говорить, Зомби до сих пор ничего не знал!
– И, тем не менее, ему это удалось! Он с самого рождения отнимал у меня все и всех: отец забрал его с собой, мать всю жизнь только и делала, что твердила о нем без умолку, и даже ты… Ты знаешь его каких-то несколько недель, но даже сейчас продолжаешь думать о нем! Ты прилепилась к этому дневнику, как муха к дерьму, хотя это даже не его портрет! – голос Дэвида звенел от злости, сочился ненавистью, теряя свою былую сухость и безразличие. – У него было все: его обучили, его уважают, его ценят – иначе бы никогда не послали сюда! Черт, даже Дин, этот сопляк, что пытался пристрелить его, и тот ссал кипятком от одной лишь возможности находится рядом! Я прочитал это в его мыслях, – Дэвид оперся обеими руками о столешницу так, что Николь оказалась зажатой с двух сторон, и навис над девушкой, прожигая ее разъяренным взглядом: она чувствовала его тяжелое дыхание на своем лице. – Его все называют Избранным, Никки. Этого сукина сына считают чуть ли не Богом, в то время как меня всю жизнь смешивали с дерьмом! Я был фриком, изгоем, я …я ненавидел себя, считал себя ущербным и недостойным, я…., – он оттолкнулся от столешницы и повернулся к девушке спиной. – Он украл мою жизнь. Пользовался привилегиями, которые должны были быть моими! Это меня должны были почитать и бояться. Это меня должны боготворить, потому что Я СИЛЬНЕЕ, ЧЕРТ ВОЗЬМИ!
Лампа, что освещала кухонную зону, с хлопком лопнула: Николь вскрикнула от неожиданности. Она хотела было прикрыться руками и поджать ноги, но невидимые тиски не позволяли ей пошевелиться. Девушка смогла лишь зажмуриться и переждать дождь из осколков. Дэвид же, казалось, даже ничего не заметил.
– Но и этого ему показалось мало, – он заговорил тише, но ненависти в его голосе не убавилось. – Он прилетел сюда, чтобы помешать мне вернуться на Эстас. Его можно понять: тот, кто хоть раз почувствовал вкус власти, никогда от нее не откажется. Добровольно, я имею в виду.
– Все не так, – Николь открыла глаза. – Он, точно так же, как и ты, не знал отца. И матери. Он даже о тебе не знает, он…
– Хватит! – рявкнул Дэвид, вновь приближаясь к девушке. – Ты еще не поняла? У тебя нет права голоса: как я уже сказал, я говорю с тобой по-человечески исключительно из-за моего к тебе расположения. Но это вовсе не значит, что нужно этим злоупотреблять. Ты не в том положении, чтобы спорить или пытаться переубедить меня, Никки. И единственная причина, по которой я предлагаю тебе мир, состоит в том, что я не хочу убивать вас обоих. Если Филипп был прав, то мой братец уже ищет тебя, он скоро будет здесь, так что, как видишь, с твоим согласием или же без него, ты уже мне помогаешь. Я убью Арчера в любом случае. Но если ты будешь мешать мне, пытаться остановить меня, помочь ему – что угодно, я не посмотрю на то, что ты помогла мне закончить коллекцию из киндер-сюрприза: я убью и тебя, – он навис над Николь, снова заключая ее в плен между своих рук. – Знаешь, Монро всегда верил в мою человечность. Он думал, и до сих пор думает, что все, что я делаю, я делаю из самозащиты; что я выстраиваю вокруг себя стену безразличия и полнейшей отчужденности, чтобы никто больше не смог меня ранить. Так вот, Никки, очень тебя прошу, не повторяй его ошибки: моя человечность умерла давным-давно, вместе с загнанным и испуганным подростком. И нет во мне ни света, ни жалости; меня не нужно спасать. Ты жива не потому, что я питаю к тебе слабость, а потому что ее питает Дэни. Ты жива, потому что у меня нет причин убивать тебя. Пока что. Но не надо принимать мою практичность за слабость, сестренка. Не нужно играть в адвоката или пытаться переубедить меня, ясно? – чуть отстранившись от дрожащей девушки, он осторожно подцепил осколок лампы, что блестел в ее влажных после душа волосах, и отбросил его в сторону. – Итак, я повторю еще раз: ты здесь гостья, званная и желанная ровно до тех пор, пока ведешь себя хорошо. Ты вольна делать что угодно, если твои действия не идут вразрез с моими планами. И тогда, после того, как я разберусь с Дэни, ты сможешь вернуться в Россию и забыть все, как страшный сон. Второй вариант: в принципе, он почти не отличается от предыдущего, не считая небольшой модификации. Ты все так же будешь сидеть здесь и наслаждаться жизнью, но, если вдруг мне понадобится твоя помощь, ты не посмеешь мне отказать. В этом случае, после того, как все будет кончено, я сделаю так, что убийство Эбигейл Прайс и все прочие неприятности, свалившиеся на вашу семью, повесят на Дэниела. Для тебя это самый настоящий хэппи энд – тебе даже не придется иммигрировать в Россию. И, наконец, третий вариант: ты соглашаешься на любой из двух предыдущих, наивно полагая, что тебе удастся обвести меня вокруг пальца и помочь Дэни. Разумеется, я тут же узнаю об этом. Узнаю, но вида не покажу: просто в решающий момент, – мужчина наклонился совсем низко, так, что его губы оказались в каких-то миллиметрах от уха Николь, – когда ты уже поверишь в собственный успех, – его щетина колола и царапала нежную кожу девушки там, где их лица соприкасались, – когда ты уже почувствуешь, как свобода опьяняет и окрыляет тебя, – от тела мужчины исходил жар и едва уловимый запах одеколона, – ты рухнешь в бездну, обратно в объятия страха и отчаянья, а вкус свободы станет ядом. Ты будешь задыхаться, понимая, что тебе пришел конец, и надеяться попасть в ад, потому что только там ты сможешь встретиться со своими родными. Решать тебе, Никки.
Дэвид резко отстранился и, даже не посмотрев на девушку, вышел вон из коттеджа: Николь остекленевшими глазами следила за его спиной сквозь прозрачные стены дома, чувствуя, как в ее тело возвращается жизнь. Мужчина даже не потрудился закрыть дверь: он знал, что в этом не было нужды – Николь, обретя контроль над собственным телом, все еще оставалась связанной. Связанной самыми прочными цепями, которые только могла придумать вселенная – оковами знания. Знания о том, к каким последствиям приведут ее действия; о том, какой ценой обернется ее оплошность.
Дэвид пошел к причалу и, остановившись у самой воды, смотрел вдаль на окрашенное в закатные краски небо: девушка смотрела ему вслед, чувствуя, как горлу подступают рыдания. Что это: жалость к себе, скорбь по тете, безысходность? Девушка слезла со стула и, сделав буквально пару шагов, осела на пол: уперевшись лбом в обитую кожей спинку дивана, Николь начала глубоко дышать в отчаянной попытке избавиться от подступающего к горлу кома. Ее живот сдавливало спазмами, грудь разрывалась от ноющей боли, а в голове царила настоящая какофония. Одинокий тихий всхлип все же пробился наружу, и девушка прижала ладонь ко рту, не давая сбежать остальным. Сейчас не время. Не время жалеть себя или скорбеть; не время поддаваться отчаянию и вешать нос. Разум подсказывал девушке, что она уже ничем не сможет помочь тете; что то, что произошло, уже не изменить, как бы она того ни хотела. Своими слезами Николь не могла помочь никому. Она понимала это, но ничего с собой поделать не могла. Она понимала, что рыданиями она не выказывала почести ушедшей из ее жизни тете; что она лишь жалела и мучила саму себя: где бы Эбигейл Прайс ни находилась, ей там наверняка было лучше, чем Николь. А даже если и нет, даже если загробной жизни и вовсе не существовало, это все равно не меняло того, что тем, кто остался жить, всегда труднее.
Умирать легко, жить дальше – вот что действительно сложно. И страданиями и переживаниями по поводу умерших люди лишь все усложняли: будто в каждом человеке жил маленький мазохист, который нарочно подкладывал дрова в уже потухающий костер. Станет ли волк скорбеть по погибшему товарищу? Возможно. Но станет ли его печаль всепоглощающей, станет ли животное губить себя, жалеть себя, в ущерб собственной жизни? Вряд ли. Лучшее, чем можно отплатить действительно близким тебе людям, – идти дальше. Идти, тем самым показывая, что жертва, силы, вложенные в тебя, были не напрасны. Идти, не позволяя смерти ближнего отметить и очернить твою собственную жизнь. Разумно – да, выполнимо – ничего подобного. К сожалению, вместе с разумом людям подарили и способность глубже чувствовать. А самое смешное, что сложнее, чем разбудить свои чувства, было только заставить их заснуть снова. Они сильнее разума, сильнее здравого смысла, сильнее всего, что только можно себе представить. А те, кто думал иначе – просто счастливчики, которым не довелось испытать ничего подобного. Если бы разум был сильнее, Николь сейчас бы не корчилась на полу в немых рыданиях; она бы сейчас не вспоминала запах тетиных духов, и аромат масла, который она втирала в свои волосы каждый вечер. Девушка не корила бы себя за то, что все ее объятия и поцелуи, которыми они обменивались с тетей при встрече или прощании, были дежурными; не мечтала бы о том, чтобы вновь обнять ее, вдохнуть родной запах и никогда не отпускать… Эбигейл Прайс больше не войдет ни в одну дверь, больше не позовет Николь к столу, больше не станет отчитывать ее, больше не станет расчесывать ее волосы… Николь не увидит ее улыбки, не попросит прощения и не скажет о том, как сильно она ее любит. Да и вообще, когда в последний раз она это говорила? Почему она, однажды потеряв родителей, продолжила потребительски относиться к родным? Почему она воспринимала их как данность? Она, которая, как никто, должна была понимать, какое сокровище являет собой семья?!
