Текст книги "Фатум (СИ)"

Автор книги: Miss_Windrunner

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 83 страниц)

Наконец, в тумане начал выступать контур огромных ворот: они уходили глубоко вниз, теряясь во тьме, и ровно настолько же поднимались вверх, заканчиваясь исполинским табло, на котором светилась цифра «19». Точно маяк среди мглы, ворота выплыли из темноты, оповещая о том, что Оливер прибыл на место.

– Добро пожаловать в сектор 19, – известил металлический голос из скрипящих динамиков вагона. – Станция «Нокс», конечная.

– Ну что, – прошептал мужчина, вешая на шею пропуск и накинув на голову капюшон. – Понеслась.

Ступив на железный мостик, Оливер сразу заскучал по поезду: пусть там было грязно, тускло и неуютно, но по сравнению с тем, где он находился сейчас, вагончик сказался отелем класса люкс. Сейчас же он чувствовал себя, будто он застрял на веревочном мостике над пропастью: конечно, железный помост не шатался на ветру, да и перила были выше и надежнее, но сам факт того, что мужчина, как ни старался, не мог увидеть то, чем заканчивалась его металлическая тропа, неслабо давил на психику. Он снова позавидовал детям: когда он сам, будучи эфебусом прибыл сюда на экскурсию, ему было не так жутко, как сейчас. Ему было интересно, неизвестность манила его, обещая огромный простор для воображения… К тому же он был не один. Саммерс – беллатор, однако, больше не находил это место привлекательным. Ни капельки.

Шаги хранителя гулко отдавались в тишине. Он уже не видел перрона, но и пункта назначения тоже: отвратительное чувство – ни там, ни здесь; подвешенное состояние. Наконец, через несколько минут, показавшихся айтишнику вечностью, очертания тюрьмы начали выступать из серой мглы. Издалека Нокс напоминал огромный черный карандаш, воткнутый острием в землю. И, разумеется, этой самой земли видно не было. Только исполинские черные стены, выщербленные из скалы.

– Новенький? – осведомился из тумана хриплый голос. Оливер, прищурившись, повернулся на звук, радуясь тому, что он больше не одинок в этой мертвой долине. – Имя, идентификационный номер?

– Саммерс, Оливер, – откликнулся айтишник. – Номер…

– Расслабься, сопляк, – голос обзавелся хозяином, появившимся на мостике: краснолицый здоровяк, с длинными, чуть тронутыми сединой волосами и спутанной бородой, хлопнул Оливера по спине мясистой ладонью, выбив из того весь воздух. – Ты прошел мимо охранного поста, – служащий повертел бейджик Уолли в руках, на мгновенье задержав взгляд на фотографии, и разжал пальцы. – Вы, новички, всегда мимо чешете. На какой уровень?

– Третий, – осторожно ответил айтишник, поражаясь халатности охранника: он даже не пробил его номер по базе.

– Третий? – здоровяк присвистнул и, закинув ручищу на плечи парня, потащил его за собой. – Как тебя угораздило, а?

– А это плохо?

– Чего ж хорошего? – наконец мужчины дошли до нужной двери, и охранник поднес свой пропуск к сканеру: с тихим щелчком цвет индикатора на панели сменился с красного на зеленый, и металлическая дверь отъехала в сторону. – Кстати, меня зовут Морган. Чарльз Морган. Или сэр, как тебе угодно.

Они вошли в здание, где их встретил еще один охранник: женщина.

– Син, – Морган сорвал пропуск с шеи Оливера до того, как тот успел открыть рот, и бросил его коллеге. – Новичок на третий уровень, проверь.

Син, или же Синтия Кокс, невысокая женщина крепкого телосложения, машинально приняла подачу, но не сдвинулась с места. Оливер, не отрываясь, смотрел на нее, на то, как она вертела его пропуск в своих коротких, мощных пальцах, ожидая собственной участи. На вид женщине было около сорока, и она почти вдвое уступала здоровяку в росте, однако, что-то подсказывало Уолли, что в этой паре, она была ведущей. Син посмотрела на новичка своим зеленым глазом; второй был скрыт под ассиметричной челкой ярко-желтого, жженого цвета с голубыми прядками. На мощной шее темнели татуировки, которые извилистым орнаментом исчезали за высоким воротником. Оба охранника были одеты в удлиненные серые жилеты, прямые штаны со стрелками, заправленными в высокие сапоги. Мускулистые руки, которыми могли похвастаться оба, были перехвачены двумя ремнями – один вокруг бицепса, второй – чуть ниже локтя – на которых были закреплены метательные ножи: по паре на каждый ремень. Оливер с опозданием понял, что они с Каролиной совсем не подумали про униформу.

– Нет смысла, – закончив осмотр, женщина вернула парню карту. – Сбой в системе: полетела база данных.

– Серьезно? – здоровяк нахмурился и почесал бороду. – Но наши пропуска проходят.

– Оборудование тюрьмы работает от другого сервера, – устало напомнила женщина, и Оливер мог поклясться, что видел, как она закатила глаза. Видимо, Морган ничерта не понимал в технике и сетевом оборудовании. Отлично, Уолли это может сыграть на руку. – Ладно, черт с ним. Проведи мальца на его уровень, пусть хоть посмотрит, на что он подписался, и проследи, чтобы ему выдали униформу. К работе приступит, когда проблему устранят.

– А пропуск? – подал голос парень, не веря в собственную удачу.

– Тебе он не понадобится, просто не отходи от Моргана, – с этими словами женщина скрылась в соседнем отсеке.

– Какая женщина, – восхищенно пробормотал здоровяк и обрушил еще один воздуховышибительный удар по спине Оливера. – Ладно, пошли, сопляк, покажу тебе, что такое настоящий ад.

Следующие минут двадцать мужчины переходили из одного коридора в другой, останавливаясь перед каждым охранным пунктом и картой этажа. Хоть Уолли и был здесь раньше, он абсолютно ничего не помнил и не узнавал: хорошо, что он догадался скинуть себе карту этого места. Удивительно, как Морган мог здесь ориентироваться. Видимо, он попал сюда практически сразу после того, как прошел выпускное испытание, потому и выглядел он немного дико, да и держался очень раскованно и местами фамильярно. В Гладиусе подобное поведение считалось бы грубым или даже девиантным.

Здесь, в Ноксе, все друг друга знали в лицо и проработали бок-о-бок не меньше двадцати лет, потому на Оливера все смотрели как на диковинку: свежее лицо нечасто встретишь. Сначала парня это беспокоило: ведь они уж точно его запомнили и, в случае чего, могли быстренько его найти. Но потом здоровяк его успокоил: орден регулярно переводил в Нокс свежую кровь, но только единицы осмеливались там остаться. После экскурсии половина новичков не возвращалась, а большая часть из смельчаков сдавалась после недельки службы. Как правило, оставались только те, кто добровольно вызвался на пост.

– Мы находимся в служебном блоке: здесь умники с очках лупятся в мониторы и делают вид, что что-то понимают, – увлеченно рассказывал экскурсовод, ведя Оливера по очередному безликому коридору. – Сама тюрьма: камеры, заключенные – и так далее, находится в центре. Это как дерево, – он обернулся на новичка и уточнил, – ты ведь в курсе, что такое дерево, да?

Оливер кивнул.

– Хорошо, – одобрил тот и продолжил путь. Его шаги были такими широкими, что Саммерс едва мог за ним поспевать. – Так вот, у деревьев есть годичные кольца, так? Они слоями идут друг за другом вплоть до сердцевины, представил?

Еще один кивок, который Морган даже не заметил, так как шел впереди.

– Теперь вытащи эту сердцевину и получишь Нокс, – Оливер снова кивнул, хотя экскурсоводу было наплевать – он, не оглядываясь, шагал вперед. Уолли знал, как устроено это место. Эта тюрьма была своеобразным фортом, карандашом из которого вытащили грифель, и воткнули в скалу. Морган, меж тем, продолжал. – Пропасть, что в центре, это наша версия гильотины*. В крайних случаях, когда орден приговаривает кого-то к смертной казни, мы просто сбрасываем несчастных в эту бездну. Служебный сектор – это крайние кольца – мы сейчас гуляем по ним, а вот камеры находятся ближе к центру и одной стороной выходят на наш колодец смертников. Знаешь, зачем? – и, не дождавшись ответа, Морган сам и ответил. – Чтобы остальные могли видеть, как их товарищи испускают дух. Дисциплину поддерживаем, так сказать, – здоровяк хохотнул, прикладывая пропуск к очередному терминалу. – Уровней, всего три: считаем сверху вниз, это ты знаешь. Ты у нас «счастливчик»: тебе достался третий. Он расположен так глубоко внизу, что там темно, как у негра в заднице, холодно и дышать нечем. Как по мне, там свихнуться недолго, так что не удивлюсь, парень, если завтра не увижу у нас твоей смазливой мордашки. В плане работы, делать там нечего: парочка дряхлых заключенных, которые не в состоянии на унитаз сесть без посторонней помощи, не то, что сбежать. Но зато они поболтать любят, так что мой тебе совет, сопляк: помалкивай. Алек, ну тот, кого ты пришел сменить, у нас рекордсмен – уже лет десять там работает, и даже не свихнулся. Точнее, он тот еще псих, но он таким и был изначально, когда прибыл: другие сюда не суются, так что это не в счет. Правда, он глухонемой… В общем, не расстраивайся, если сейчас в штаны наложишь: у нас штаб укомплектован, так что можешь спокойно возвращаться в центр и дальше осеменять красоток.

– Вы думаете, что этим и занимаются в центре? – весело осведомился Оливер. Все-таки ему нравился этот гигант.

– А чем еще? На кой черт нужны воины на планете, на которой существует всего одно государство? Воевать-то не с кем, – он снова рассмеялся, грохот его смеха заполнил узкий коридор. – Так что остается только решать демографическую проблему: даже если детей не будет, попытки сами по себе приятны, а, пацан? Скажешь, я не прав?

Оливер лишь рассмеялся.

– То-то и оно. Дальше поехали… Кстати, если есть вопросы, то задавай, не стесняйся.

– Что с лифтами? – этот вопрос мучил парня уже давно: с тех пор, как они преодолели десятый лестничный пролет. У Моргана же этот вопрос вызвал очередную порцию грохочущего смеха.

– Их здесь нет, сопляк. На кой черт упрощать этим поганцам побег, а? Если даже мы и упустим какого-нибудь задохлика, и он выскочит из камеры, чего, кстати, еще не было, то, скорее всего, он сдохнет, пока будет карабкаться по всем этим ступенькам.

– Логично, – признал Оливер. – А если сдохнет кто-то из охранников? По той же причине, я имею в виду.

И снова здоровяк покатился со смеху.

– А ты смешной, пацан, – не оборачиваясь, отметил он. – Все же, надеюсь, ты вернешься: глядишь, с тобой повеселей станет. А с этой проблемой мы справились. Мы…

Он резко остановился и развернулся к новичку, окинув его оценивающим взглядом.

– А, ладно, черт с тобой! Чем сто раз объяснять, лучше один раз покажу, – Морган открыл следующую дверь, но вместо того, чтобы свернуть налево, в очередной лестнице, ведущей в низ, он повернул направо. Скоро Оливер понял, что если раньше они двигались по периметру тюрьмы, по спирали спускаясь вниз , используя служебные коридоры, то теперь они направлялись прямиком к центру: и чем ближе они подходили, тем сильнее менялся облик тюрьмы. Серые, абсолютно одинаковые коридоры, освещаемые жужжащими флуоресцентными лампами, сменились машинным отсеком: мужчины петляли по подвесным металлическим мостикам среди многочисленных толстенных труб и колонн с какими-то индикаторами, которые пищали, шипели, тикали вразнобой: у Оливера скоро заболела голова от этого звукового хаоса.

– Знаю, пацан, не лучший маршрут, – понимающе кивал экскурсовод. – Это машинный отсек, а надо было пройти через жилые: посмотрел бы, как мы тут живем. Но они наверху, на первом уровне, а мы с тобой уже на середине второго!

– Все нормально, сэр, – перекрикивая шум, заверил Оливер. – Тут хоть лестниц нет.

Вскоре, мокрые от пота и краснолицые, мужчины наконец-то вышли к пункту назначения, и у Оливера против воли вырвался изумленный возглас. Они стояли на железном помосте: вокруг них бесчисленное количество камер ровными линиями спускалось вниз, теряясь во тьме; под ними не было ничего кроме мрака. Чуть перегнувшись через перила, чтобы лучше разглядеть так называемый колодец смертников, мужчина почувствовал на лице порыв ледяного ветра: невероятный контраст. Он и не думал, что на Эстасе вообще были холодные места.

– Проходи вперед парень, – Морган подтолкнул его в спину. – Идем на мост.

И снова Оливер почувствовал себя не в своей тарелке: он стоял на узеньком решетчатом мостике, располагавшемся прямо в центре, над ледяной бездной, и соединявшем противоположные стороны тюрьмы-форта.

– Держись крепче, парень, – здоровяк взялся одной рукой за перила, а второй указал на противоположные концы моста. – В общем, это можно назвать лифтом. Видишь, с обеих сторон стоят охранники: чтобы запустить мост, нужно, чтобы его одновременно активировали с обоих концов. Активировать его может только сотрудник Нокса, ясное дело: сканер отпечатков пальца, сетчатки – выбирай сам, главное, чтобы твои данные были в базе. А потом, – он повернулся к одному из коллег и выставил вперед три пальца, – они доставляют тебя туда, куда тебя нужно.

И как только он договорил, мост сорвался с места и рванул вниз. Оливер только и успевал, что глазеть по сторонам: множество камер пролетали мимо, пока они спускались все ниже и ниже. Воздух становился все более затхлым, а от ледяного ветра у Уолли заслезились глаза.

– Ничего, привыкнешь, – прокричал здоровяк, который, в отличие от Оливера, который вцепился в поручни, как кот в ствол дерева, был абсолютно расслаблен. Одной рукой он небрежно держался за перила, а второй придерживал бороду, которая, подхваченная ветром, норовила залезть ему в глаза. – Итак, добро пожаловать на третий уровень!

Оливер на негнущихся ногах сошел с моста и выдохнул.

– Все еще недоволен лестницами? – хмыкнул здоровяк, давая новичку время отдышаться.

– Нет, сэр, – выдохнул тот, рассмешив Моргана.

– Вот и славненько, потому что обратно будешь пешком подниматься – отсюда мост не запускают – некому. Дойдешь до второго уровня, там тебя подбросят. Ну, если захочешь.

– Это вряд ли.

– Как знаешь, – здоровяк хлопнул в ладоши. – Значит так, слушай внимательно: этот уровень – проклятье не только для заключенных: это настоящий ад для любого, кто спустится сюда. Камеры здесь укреплены энергетическими экранами, заключенные находятся в полнейшей темноте, особо опасных клиентов регулярно накачивают всякой дрянью, чтобы купировать их способности, но: это вовсе не гарантирует полнейшую безопасность для нас. Я уже говорил, что побегов в Ноксе еще не было, однако, это не повод расслабляться. Не думай, что то, что ты – икс, делает тебя неуязвимым. Пусть ты не поддаешься воздействию других хранителей, но это не значит, что они, скажем, не могут задушить тебя твоим же плащом на расстоянии, понимаешь? Однажды, из-за очередной электромагнитной бури, экраны вышли из строя, и одному из охранников выкололи глаза его же амэлом. Да, тот псих не сбежал, не внушил отпустить его, но жизнь Рикки, теперь уже «слепышу Рикки», подпортил ужасно. Есть вопросы?

– Да, – Оливер, который еще мгновенье назад был занят тем, что пытался не выдохнуть собственные легкие, теперь полностью переключился во внимание: был один момент в рассказе здоровяка, который он не понял. – Вы говорили про то, что я икс, но это вовсе не повод расслабляться. Что Вы имели в виду?

– В смысле? – тот растерянно почесал бороду. – Что здесь непонятного? Я говорю, что даже если эти психи не смогут воздействовать непосредственно на тебя, то это не значит, что они не смогут навредить тебе.

– Что значит, они не смогут воздействовать на меня?

– То и значит! – Морган внимательно осмотрел парня, прикидывая, как сильно ему продуло голову во время спуска на мосте. – Иксы невосприимчивы к внушению, парень! Как и к предсказанию провидцев! Или ты думаешь, что в Нокс набирают таких как мы просто так?!

А ведь он думал. Оливер так опешил от услышанного, что не сразу нашелся с ответом.

– Н-но, постойте, сэр, – он прочистил горло и выпрямился, отцепившись от перил. – Если это так, то почему нам об этом не сообщают во время обучения?

– А ты котелок-то вруби, – Морган легонько ткнул Оливера в висок. – Как иначе поддерживать порядок? Во главе ордена с момента его основания всегда стоял телепат: конечно, в кодексе это не указано; там говорится, что любой магистр может претендовать на этот пост, но практика показывает, что это не так. Орден, кстати говоря, существует сравнительно недавно. Вот и перебери всех глав и посмотри, был ли среди них кто-то, кто не являлся бы телепатом? Найдешь одного, максимум, двух – не больше. И то они недолго на постах задерживались. Телепат у руля всегда внушает благоговение и трепет, потому что все прекрасно понимают, что человек, способный пудрить людям мозги, пусть и опасен, но зато как никто другой сможет держать подчиненных в узде. А теперь представь, что будет, если все узнают, что есть те, чьи головы принадлежат только им и никому больше? Что есть те, кому проще оторвать башку, чем затуманить ее? – здоровяк вскинул бровь. – Авторитет ашек будет подорван, но ни к чему хорошему это не приведет по той простой причине, что всегда останутся бэшки, которые воздействуют на все физически, а не психологически; от которых иммунитета нет и быть не может. Что получится в итоге? Междоусобица между хранителями. Вечные конфликты, понимаешь? Поставь у руля бэшку, и сразу начнутся вопросы, мол, а сам ли он действует, или же ему кто-то внушает? Поставь у руля икса, и все начнут возмущаться, почему какие-то мутные, слабые хранители заправляют более сильными? А провидцы… Эти вообще на своей волне живут, они во власть никогда не рвались, – здоровяк взял паузу, чтобы восстановить дыхание. – Поэтому о сопротивляемости иксов молчат. Заметь, ее не скрывают, а лишь умалчивают о ней. А взрослые хранители, пусть и не сразу, но понимают, что оно к лучшему. Еще вопросы? Не про иксов, а про тюрьму.

– В общем-то, нет, – Уолли все еще не мог собраться с мыслями, а потому говорил заторможено. – Я, по сути, ничего не знаю о третьем уровне, чтобы что-то про него спрашивать или уточнять.

– Это ты верно пометил, – кивнул Морган. – Тогда сделаем так: ты тут осмотрись пока, а я заскочу наверх и узнаю, что там с сетью. Вернусь, пойдем разберемся с твоим пропуском, униформой и прочим. Найди Алека, он тебе все покажет. Ну, сам понимаешь, рассказа от него не жди, – здоровяк хлопнул Оливера по спине, но тот был готов, а потому даже не поморщился. – Дерзай, малец. Скоро вернусь, – он пошел в сторону лестницы, которая, в отличии тех железных, что были на верхних уровнях, была вырезана прямо в скале. Но потом Морган развернулся и, прежде чем исчезнуть за поворотом, сказал:

– Только это, если что, ты тут был со мной, усек?

– Да.

– Сэр, – напомнил здоровяк.

– Да, сэр, – исправился парень, провожая взглядом удаляющийся силуэт.

Комментарий к Глава 28 Нокс *гильотина – орудие для обезглавливания осужденных на казнь

====== Глава 29 Малик ======

Он почувствовал, что что-то изменилось еще до того, как охранник заговорил. За почти тридцать лет заточения в кромешной тьме, Эйден Малик научился извлекать максимум информации из сигналов, посылаемых ему другими органами чувств: слухом, обонянием, осязанием. Вот и сейчас, когда вместо знакомых шаркающих шагов до него доносились звуки еле слышной осторожной поступи, он сразу понял, что навестить его пришел явно не Алек. Магистр чуть повернул голову в сторону, откуда доносились шаги, но не с тем, чтобы взглянуть на гостя, а по привычке. Он знал, что все равно никого не увидит, ведь экран не позволял ему этого. Хорошо хоть они не поставили и звукоизоляцию, иначе он бы уже давно сошел с ума.

– Доброго времени суток, – вежливо поздоровался заключенный.

Оливер от неожиданности вздрогнул: он пытался идти максимально тихо, как их учили на военной подготовке, но его все же услышали. Эта затея казалась айтишнику все менее и менее удачной по мере того, как он приближался к камере. Хоть Морган и объяснил ему принцип работы экрана на третьем уровне, Саммерсу казалось, Малик не только слышал, но и видел абсолютно все, что происходило вокруг.

– Хоть Вы и молчите, я все же несказанно рад Вам, – заключенный продолжал свой монолог. – В последнее время, ко мне редко заходит кто-то, помимо Алека. Не поймите меня неправильно, он прекрасный слушатель. Просто иногда очень хочется, чтобы тебя не только слушали, но и услышали. Могу я узнать, зачем Вы здесь? Возможно, Вы ищете кого-то? Быть может, даже меня?

– Да, сэр, – справившись с внутренним смятением, Оливер обрел контроль над голосом. Слово «сэр» у него вырвалось непроизвольно, потому что человек, который неподвижно, точно каменное изваяние сидел на полу камеры в позе лотоса, выглядел так благородно, что парень просто не мог не проявить к нему уважение. Уолли ожидал увидеть что угодно: оборванную одежду, изможденное тело, безумные глаза. Но вместо этого перед ним сидел крепкого вида старец, в чистой, но слегка помятой белой робе. Длинные седые волосы были заплетены в небрежную косу, спускающуюся вплоть до пола, но лицо старца было гладко выбрито. Но больше всего Оливера поразили глаза заключенного: они были точно такими же, молодыми и живо горящими, как и тридцать лет назад. Конечно, Уолли не мог этого помнить, но все же, прежде чем отправиться сюда, он собрал всю возможную информацию об объекте, а потому он имел представление о том, как выглядел магистр Малик в свои лучшие годы, годы управления орденом.

– Могу я узнать, с кем имею честь разговаривать? Хотя, если Вы предпочтете скрыть вашу личность, я пойму это.

– Беллатор Оливер Саммерс, – представился мужчина, прежде чем понял, что говорит. Несмотря на то, что не он был в камере, а старик, он не чувствовал превосходства или уверенности. Это не Малик застрял в темнице, это он, Оливер, застрял с Маликом в Ноксе.

– Вот как! – заключенный встрепенулся, и в его глазах зажегся подлинный интерес. Он легко встал на ноги и подошел к решетке, смотря в сторону, откуда доносился голос. – Я очень рад наконец-то познакомиться с Вами, мой друг. Признаться, я не думал, что это произойдет так скоро!

– Прошу прощения? – Уолли стало совсем не по себе: магистр стоял к нему лицом, и смотрел прямо на него. Черт, но как это возможно? Морган же говорил, что видимость камер односторонняя: охрана видит заключенных, они ее – нет. – Вы знали, что я приду?

– Я полагал, что это может произойти, – кивнул Малик, продолжая вглядываться во мрак.

– Но почему? – Саммерс был не в силах выдержать подобного потрясения: да он сам не знал, что отважится на подобное! Так откуда этот человек мог это предугадать это? В архивах было сказано, что Эйден Малик владел телепатией и телекинезом, но про проскопию там не было ни слова. Да даже если он и мог предсказывать будущее, это ничего не изменило бы: теперь Оливер знал, что судьба иксов была недоступна для предсказаний.

– Мне говорили, что Вы придете, – вновь огорошил парня тот. –У Вас есть вопросы, не так ли? Вопросы, на которые только я и могу ответить. Именно поэтому Вы и отважились на столь рискованный шаг.

Магистр не спрашивал, а утверждал, что пугало Оливера еще больше. Может, Морган был прав, и разговаривать с заключенными действительно было опасно? Может, ему вообще не следовало приходить сюда?

– Я понимаю, что своими словами я сбиваю Вас с толку, друг мой. Уверен, что сейчас у Вас в голове теперь гораздо больше вопросов, чем было тогда, когда Вы сюда спускались, – Малик медленно, но уверенно, подошел к свой койке, сел и взял с тумбочки стакан воды. – Поверьте, я с удовольствием ответил бы на них все, но, сдается мне, у нас очень мало времени. Поэтому я предлагаю начать с главного. Что Вы хотите знать?

Оливер не верил своим ушам. Согласно тому, что им говорили в Гладиусе, Эйден Малик был чудовищем, предателем страны и идеалов ордена. Айтишник готовился к тому, что тридцать лет в заточении усугубят положение, заточив и без того острые черты личности этого человека, этой легенды. Но перед ним сидел вполне вменяемый, адекватный хранитель, который был куда более приятным, чем многие из знакомых Уолли. Головой мужчина понимал, что это могло быть обманом, виртуозной актерской игрой, но интуиция подсказывала ему, что это не так. В любом случае, у Оливера не было выбора: он уже был здесь, а потому поддаться сомнениям и сдаться у самого финиша было бы глупо. В конце концов, он ничего не терял.

– Я хочу поговорить о Вашем сыне, – Оливер увидел около стены стул и, придвинув его к камере, сел. Магистр же кивнул и молча ждал продолжения. Когда такового не последовало, он уточнил:

– Который из моих сыновей Вас интересует, друг мой?

– В смысле? – мужчина начинал чувствовать себя полным идиотом. – Я думал, что у Вас всего один сын.

– Хм, – магистр потер подбородок и нахмурился. – Кажется, наш разговор, мой друг, рискует стать менее продуктивным, чем нам бы хотелось. Мы располагаем разной информацией, – Малик сделал глоток воды, встал и начал медленно расхаживать по камере. – Тогда поступим следующим образом, мистер Саммерс. Я расскажу Вам свою историю, и, быть может, ответ найдется сам собой. Я не хочу Вас утомлять подробностями из своей юности и боевых заслуг, хотя бы потому что я больше чем уверен, что Вы знаете их не хуже меня. Более того, зная страсть наших историков к приукрашиванию действительности, не удивлюсь, если Вы сможете рассказать про меня нечто, чего я сам представить не могу. То, о чем Вам нужно знать, по моему мнению, так это то, как и почему я оказался здесь. Тем более, это имеет прямое отношение к моим сыновьям, – он слегка улыбнулся, ощущая смятение своего собеседника даже сквозь энергетический барьер. – Мне было чуть за тридцать и у меня было все, чего можно было желать: слава, деньги, друзья, женщины… Я был самым молодым хранителем, который занял пост главы ордена. Сейчас я понимаю, что не был готов к этому, но тогда… Власть, уважение, положение в обществе – все это опьяняло меня, кружило мне голову. Словами этого не передать, мой друг. Эйфория от ощущения безграничной власти, иллюзия безнаказанности – от этого не так-то просто отказаться. Я бы не выдержал и пары лет на этом посту, если бы не мои друзья, которые помогали мне не сойти с ума, вовремя остановиться, не стать полоумным самодержцем… Среди них я особо выделял двоих, имена которых, как я полагаю, Вам прекрасно известны: Валтер Морт и Клементиус Второй. Несмотря на мое предвзятое отношение к провидцам, Клементиуса я уважал и иногда прислушивался к его советам. Как показало время, мне следовало слушать его гораздо чаще, но мое упрямство и неприятие такой вещи, как фатализм, мешало мне увидеть то, что видел мой товарищ так же ясно, как Вы, мой друг, видите меня. Мне было невыносимо даже думать о том, что моя судьба мне не принадлежала; что некое провидение уже все давно придумало, а я лишь исполнитель намеченного плана. Эта моя позиция, в итоге, и привела меня сюда, – пленник отпил немного воды, чтобы смочить пересохшее горло. – Когда мне исполнилось тридцать пять, я впервые увидел у себя седой волос. Разумеется, я более чем уверен, что он не был первым, а лишь тем, на который обратил внимание я, но все же тогда я, пожалуй, впервые в жизни осознал то, что рано или поздно всему приходит конец. В том числе и мне. Конечно, мои заслуги были увековечены в анналах истории, однако имя мое неизбежно кануло бы в лету, и… Меня стал мучить вопрос: а какой, собственно говоря, был смысл в моем существовании? Зачем мне богатство, власть, если в конечном итоге я все равно умру, как и любой другой человек? Какая разница, кем я был при жизни, если после смерти мы все станем равны? Тогда я впервые задумался о наследнике. Я хотел, чтобы мое величие жило не только в архиве, где оно рано или поздно померкнет, но и в человеке, в сыне, который вместе с моими генами, мог унаследовать и мой пост. Да, я чуть было не превратил наш орден в мини-империю, – хмыкнул он и покачал головой. – Зная о проблемах с рождаемостью, я поставил задачу нашим ученым подобрать мне такую жену, которая была бы наиболее совместима со мной биологически, и очень скоро они выполнили поставленную задачу. Эта девушка, которую они выбрали, была одной из «серых»: жила в пятом секторе, занималась гончарным мастерством. В день, когда я собирался нанести ей визит и заключить с ней брачную сделку, ко мне пришел Клементиус. У него было видение, и то, что оно сулило, было ужасающе, – Малик вздохнул и потер переносицу. – Как я говорил, я никогда не верил в судьбу, но что-то в лице моего друга заставило меня прислушаться к нему. Клементиус сказал мне, что мой сын станет последним главой ордена. Сначала я не понял, что такого ужасного было в этом пророчестве: разве не этого я так хотел? Мой сын станет великим и могучим, займет мое место во главе совета… Но потом я понял, что слова Клементиуса были вовсе не о величии моего сына. Не было ничего хорошего в том, что мой сын будет последним: это значило, что после него не останется никого. Мне не хотелось в это верить, однако, и игнорировать это пророчество я не мог. Хотя бы потому что Клементиус никогда не досаждал мне подобными вещами, зная, что это бесполезно. Следовательно, раз он все-таки пришел ко мне, это могло значить лишь то, что дело серьезное. И даже если бы я не воспринял это предупреждение всерьез, то узнай о нем остальные, они бы убили и меня, и девушку, которая даже не знала, что за участь я ей приготовил, – Малик остановился и сделал еще глоток воды, ибо за время своего заключения он совсем отвык от длинных речей. Чудо, что его язык еще помнил, как это делалось. – Решение покинуть Эстас тогда казалось мне единственным правильным. Разумеется, я и думать забыл про брак и наследника, но Клементиус считал это недостаточным. Признаться, он тогда чуть не свел меня с ума: он утверждал, что мне не имело смысла отменять свадьбу, что, как я считал, противоречило его собственному предостережению; он говорил о том, что пришел ко мне с тем, чтобы я смирился с грядущим и с пользой провел отмеренное нам всем время; чтобы я воспитал сына, достойного моего наследия. Сына, который также смог бы принять свою судьбу и судьбу нашего народа. Клементиус был абсолютно убежден в том, что, что бы я ни сделал, судьба все равно приведет все к одному знаменателю. Он уверял меня, что даже если я никогда не женюсь и не разделю постель с женщиной добровольно, у меня все равно будет сын, который исполнит пророчество. Бред, одним словом, – Малик усмехнулся и снова посмотрел в ту сторону, где сидел Оливер. – Самое интересное в этой ситуации было то, что я мог изменить ход событий в тот же день, покончив с собой. Но и на это у моего всезнающего друга был ответ: меня могли клонировать. Что, теоретически, было возможно. Да, в этот день мы не на шутку с ним разругались… Я был непреклонен и не желал прогибаться из-за какого-то провидения. Взяв с Клементиуса слово, что тот никому не расскажет о пророчестве, я покинул Эстас на следующий же день. Я не имел ни малейшего понятия о том, как я буду жить на Земле, чем стану заниматься… Более того, я был уверен, что не протяну и недели на другой планете, потому что буквально сразу по прибытию мне стало плохо. Я чувствовал, как мой организм буквально разлагался изнутри, и последней моей мыслью, прежде чем я отключился, едва отойдя от корабля, было то, что, к счастью или к сожалению, но сына у меня точно не будет. Магистр Эйден Малик, один из сильнейших хранителей истории, живая легенда, умирал в одиночестве на чужой планете. Умирал, но все же не умер, – во взгляде заключенного что-то изменилось, он стал мягче. Оливер, который весь обратился в слушание, замер в ожидании продолжения. – Я очнулся в неизвестном месте, и первым, кого я увидел, была женщина. Смуглая, черноволосая незнакомка спала в кресле возле моей кровати. Она не была красавицей, но что-то в ее облике показалось мне особенным. Я знал, что земляне внешне очень походили на нас, но я никогда не сталкивался с ними вживую. Ощущения, эмоции, которые я испытывал, были для меня в новинку. Я был смущен, обескуражен, но более всего заинтересован… Я не знаю, что именно заставило меня влюбиться в Мэриан Абрамс: то, что она стала первой землянкой, которую я встретил, или то, что она спасла мою жизнь. Но одно я знал точно – эта встреча изменила всю мою жизнь. Мэри была бедной, работала, не покладая рук, на каких-то богачей, но все же я не променял бы ни одной минуты, проведенной с ней, на более роскошную и богатую жизнь. Мои способности на Земле ослабли, но со временем мне удалось восстановить их: я мог буквально придумать нам с ней новую жизнь, но не стал. Меня все устраивало. Сдается мне, я был не очень ревностным патриотом, ведь не прошло и года, а я уже забыл о своей жизни на Эстасе. Все, что я оставил позади, меня не волновало: мне все это приелось, было знакомо. На Земле же я будто заново родился: я постоянно открывал что-то новое, я жил жизнью, о которой здесь, в Танвите, не мог и мечтать. Трудности были, конечно, но по сравнению с тем, что я приобретал на Земле, они меркли. Единственное, что действительно омрачало мою жизнь, было то, что я не мог открыть своей избраннице правду. Она бы ни за что не поверила мне, так я себя успокаивал. Хотя, на самом деле, я боялся, того, что она мне поверит и уйдет, – Малик заново наполнил стакан и тут же осушил его. – Все изменилось, когда я узнал, что Мэриан беременна. Эта новость повергла меня в шок, потому что я был уверен, что у нас с ней не могло быть детей: хранители уже проделывали подобные опыты с земными женщинами, но все безрезультатно. Я был удивлен, и я был в ужасе. Слова Клементиуса, которые я забыл, как страшный сон, снова начали преследовать меня. Я понимал, что провидцы непременно узнают о рождении новых хранителей, что орден найдет нас… Я собственноручно уничтожил свою жизнь, свое счастье, – заключенный тяжело опустился на кровать и вздохнул. – Как оно часто и бывает, жизнь преподносит нам сюрпризы за сюрпризом: когда я думал, что хуже быть не может, судьба доказала мне обратное, – он совсем невесело усмехнулся, а не его морщинистом лбу появилась еще пара складок. – Днями и ночами я думал о том, как сбить орден со следа – с одной стороны; и как не дать пророчеству свершиться – с другой. У меня не было четкого представления о том, что я буду делать дальше, еще когда Мэриан носила под сердцем моего ребенка; когда же она родила… В тот момент, когда я взял на руки своих сыновей, я в полной мере осознал, как же я был ничтожен. Я думал, что моя судьба была в моих руках, но на самом деле… Я всматривался в лица своих сыновей и понимал, что один из них положит конец целой планете, но самое горькое было то, что я не имел ни малейшего понятия, который из них и есть тот самый! Я полюбил своих мальчиков в тот момент, когда услышал их первый крик: тогда же я понял, что скорее умру, чем позволю кому-то навредить им. Мне понадобилась всего одна секунда, чтобы решить судьбу целой планеты, мой друг.