Текст книги "Венок Альянса (СИ)"

Автор книги: Allmark

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 87 страниц)

Сколько их было, подобных разговоров, за те годы, что он живёт здесь, и сколько потом, оставаясь один, он удивлялся тому, что происходили они без капли спиртного! Было подобное в годы учёбы, да. О, о каких только глубоких вселенских вопросах они не говорили, какие мировые проблемы не обсуждали дерзко, горячо, не скупясь на умные слова – покуда язык справлялся с их выговариванием… Сколько громких имён, теорий и терминов сыпались, звеня, как осколки разбитых бокалов… Несомненно, услышь их, юнцов, кто-нибудь взрослый, он смеялся бы долго. Наверное, и сейчас над их разговором кто-нибудь посмеялся бы. Но как тогда он чувствовал опьянение не от искрящихся вин, а от тех разговоров, так и сейчас счастлив был сидеть и говорить с этим серьёзным ребёнком, с которым сам позволил себе говорить о чём угодно – и ни разу не встретил отказа… Всё-таки есть в этом хорошее, что минбарцы загружают мозги философией с детства. И пресловутый минбарский запрет на ложь… Дэвид ещё не научился изящно обходить его с помощью образности и недомолвок, и можно не гадать, что он думает на самом деле внутри себя. Он ещё не способен подумать о том, как неловко должно быть Винтари от осознания бескультурности, бестактности своего поведения – от того, что он откровенно рассказывает о семье, о своей жизни, своём мире, не щетинясь на простодушные и неудобные вопросы, которых больше всего задал ему именно Дэвид, ещё не научившийся, как взрослые, не трогать там, где болит, не вздёргивая гордо подбородок, не выгораживая тех, кого меньше всего хотелось выгораживать. От того, что иногда это звучит как откровенные жалобы. Он принял это как данность, болезнь, поражающая центаврианина в сияющей бездне – говорить, говорить о том, о чём естественно было б молчать.

Сейчас однотонная лунная картина лежала на полу и стенах, не было тихого, аскетичного уюта маленькой комнаты, где выбивался из интерьера только странный сосуд в нише. А разговор продолжался.

– Нет, я не обижаюсь, вы правы, тысячу раз правы, поднимая снова этот вопрос. Плохо б было, напротив, если б вы уговаривали меня… Вы понимаете это так, что возражения сеют сомнения, смущают ум, сбивают с цели – нет, с настоящей цели ничто не собьёт. Моя задача – понять, настоящая ли это моя цель.

– Но вы хотели бы, чтоб она была настоящей.

Губы Дэвида вдруг сжались в упрямую горькую складку.

– Вы всё время говорите мне, Диус: «Вы, минбарцы»… Иногда говорите так же: «Вы, земляне»… Хотя не забываете, я думаю, что я всё-таки дитя двух миров, но не понимаете в полной мере, что это значит. Я и то, и другое. И я ни там, ни там.

– И вы, полагая, что ни один мир не мог бы принять вас полностью, стремитесь туда, где больше, чем где-либо ещё, не важны расовые различия, где каждый в первую очередь – рейнджер, и уже во вторую – землянин ли, минбарец или нарн…

– Да. Как ни крути, это лучший путь для меня, и хоть постыдно делать выбор от безысходности, это вообще не выбор, но другого пути я не вижу. Любовь моих родителей велика, как вселенная, но сама вселенная от этого никуда не делась.

Ему рано думать о таком, внутренне негодовал Винтари. Он не должен допускать кощунственной мысли о том, что его родители не подумали, каково будет жить ребёнку, соединяющему в себе две природы…

– Мне не представить, конечно, что вы чувствуете. Ведь попытаться выбрать что-то одно, отринув свою вторую часть, было бы иллюзией…

– Это просто невозможно. На большую часть я, биологически, землянин. Но родился и вырос я на Минбаре, по воспитанию я минбарец. Мне обрести гармонию двух моих природ ещё сложнее, чем было моей матери.

– Понимаю.

– Простите, но не думаю. Каждый раз во время тренировок или во время медитаций я вспоминаю, что я не минбарец. То, что легко для моих сверстников, бывает неподъёмным для меня. И именно рейнджеры напоминают мне, что это преодолимо. Что я могу стать выносливее, могу смирить свою гордыню и научиться послушанию и дисциплине, которые считаются неотъемлемым свойством нашего народа…

– Вы ненавидите свою земную часть? Ох, простите, я не хотел этого говорить…

– Это правда. С этой ненавистью я борюсь, я обязан её победить. Вы знаете, я безмерно люблю своего отца, я люблю тётю Сьюзен, Маркуса… Но я не знаю Земли, я боюсь её и не могу любить.

– Может быть, вам стоило бы… побывать там однажды?

– Возможно, конечно, и так. Но… вам не кажется, что Земля не готова принять меня? Вы скажете, конечно – с войны прошло так много времени, это уже не важно… Скажете ли вы то же самое о войне с Нарном лет через десять? Но не только в этом дело. Просто я знаю о Земле слишком много плохого, при том, что мой отец – патриот своего мира, и любит его несмотря на всё, что он ему сделал… и это жжёт мне сердце. Земля, может быть, и готова, или могла б так сказать, им ложь, в отличие от нас, не запрещена. Я не готов.

Ещё долго, когда Дэвид заснул, Винтари смотрел в его спокойное красивое лицо, озарённое лунным светом и неведомыми, наверняка чистыми и героическими снами, которые много лучше, чем муки и тревоги реальности, и перебирал их в уме – все те слова, с которыми он боролся…

Комментарий к Часть 1. ЛОТРАКСА. Гл. 4. Над сияющей бездной

В озвучке я не разобрал, как звучит звание рейнджерского учителя – “зет” или “сех”, использую первый вариант.

Ну и конечно, позволил себе придумать некоторые обычаи и традиции, не упомянутые в каноне.

========== Часть 1. ЛОТРАКСА. Гл.5 Дар от сердца и новый Заговор Света ==========

Прошёл год, или чуть менее, с этих событий, и они возымели неожиданное драматичное продолжение. Когда Шеридан вызвал Винтари в свой кабинет, лицо его было очень серьёзным, правильней даже сказать – расстроенным.

– По правде, принц, вы не только первый, но и единственный, с кем я могу об этом поговорить, от кого могу просить совета и помощи… Это касается Амины Джани.

– Амина? Что с ней?– Винтари только вчера говорил с ней по видеосвязи, она жарко критиковала завершающую главу его книги о рейнджерах, заявляя, что он неверно указал источники и по-прежнему путается в хронологии. Распрощались они на совершенно позитивной ноте – Винтари принял все её поправки, она обещала помочь с редактированием глоссария…

– С Центавра пришёл запрос о её возвращении на родину. Запрос в форме приказа, если вы понимаете, о чём я… С одной стороны, Амина – член анлашок и подотчётна Альянсу, а не Центавру… Но с другой стороны – мы обязались не вмешиваться во внутренние дела даже миров, входящих в Альянс, а Центавр не член Альянса… И они не присылали Амину, она пришла сама. Да, любой желающий может придти и вступить в анлашок, у нас тут не закрытый клуб по протекциям… Но ситуация с Центавром особая, прецедентов, как вы знаете, не было… Я пытаюсь понять, как лучше всего поступить, пытаюсь понять, как сложится ситуация исходя из моего ответа.

Не то чтоб хоть малую каплю это удивляло. К такому повороту, к такому разговору Винтари был давно готов и всё для себя решил, все слова были подогнаны друг к другу, как камни в кладке эйякьянских стен. Нет, конечно, он не ждал, что это случится, ему хотелось верить, во всяком случае, что милосердное провидение подобного не допустит. Слишком жестоко и абсурдно это было бы. Но он помнил, что жестокий абсурд и порядки их родины были часто синонимичными понятиями. И он держал в себе эти слова, как человек, знающий, что у него есть враги, держит под подушкой кинжал, даже если не знает, придут ли эти враги когда-нибудь.

– Не может быть речи о её выдаче. Амина уже не простая центаврианка, жизнью которой наш мир мог бы распоряжаться по своему усмотрению, здесь у неё дело, обязанности, здесь её место… Здесь она счастлива, как бы банально это ни звучало. И по правде, я сомневаюсь, что Центавр решится развязать какой бы то ни было конфликт в случае вашего решительного отказа. Ни одна женщина, разве только она особа королевской крови, не стоит того, чтобы ради неё ломалось столько копий и создавался ненужный конфликт… Но мне, по правде, интересно, что такое вообще произошло. Она говорила, что её семья, хоть и знатна, имеет недостаточно широкие возможности, чтобы преследовать её… Да и почему они ждали два года, чтобы объявиться только теперь?

– Вот в том-то и дело, принц. Требование о её выдаче пришло не от её семьи. А от её жениха. От её нового жениха. Как нам удалось выяснить – в общих чертах и без подробностей, увы – на Центавре сейчас происходят некоторые перемены… Локальные, но значимые. Перетурбации во власти. Император Моллари плох – плох, видимо, настолько, что претенденты воспряли духом и открыли очередную партию своих закулисных игр. Случилось так, что первый претендент на трон, Кутария из рода Киро, неделю назад ушёл из жизни. Насколько мы поняли, это не было убийством, смерть по естественным причинам. Первым претендентом автоматически становится Вир Котто, ставленник Моллари, вторым – вы… На фоне этих перемен четвёртый претендент, как раз Дантория, решил стать сразу вторым. Воспользовавшись вашим отсутствием и воспользовавшись… Вы не хуже меня, если не лучше, знаете положение и характер Дантории. Он не знатен, своим восхождением он обязан Картажье, который жаловал ему имение и титул, отобранные у рода Муто…

– За верную службу – за то, что он и помог погубить род Муто. Знаю. Дантория, как и многие другие, не понёс наказания, потому что преступления периода Картажье так и не были у нас как следует расследованы. Однако в случае с Данторией очень жаль… Если б им в его действиях тогда руководили лишь страх за свою безопасность и необходимость подчиняться верховной власти, он мог бы и не быть столь усерден.

Шеридан кивнул.

– Итак, Дантория богат. Главным образом богат. Единственное, чего ему не хватает для того, чтоб чувствовать себя более уверенно на политической арене – это доброго имени. Имя, отобранное у обезглавленного – всё же немножко не то… Женитьба на девушке из древнего, благородного рода, к тому же не запятнавшего себя в событиях последнего времени никоим образом, была б решением проблемы. Он планирует заключить два таких брака, один из них – с Аминой Джани. Как я понимаю, её семью подкупили богатство и статус, и уже куда более реальная и осязаемая вероятность однажды увидеть свою дочь императрицей.

Винтари вскочил, взволнованно заходил по комнате.

– Плохо дело. Но ведь это бесчестье! Дантория бандит, и никакие ордена на его груди не закроют черноты и гнилости его души! Такого человека вовсе нельзя было пускать во власть, там и без него подонков хватает… И уж точно нельзя, чтобы древний, славный род пятнал себя такой связью… Неужели они не понимают?

– Вероятно, нет. Решение уже принято, и Амина – единственная девушка на выданье в семье Джани, им кроме неё больше и предложить некого. Я подумал, принц… Что может быть, если б вы сделали заявление, что Амина находится здесь с вашего высочайшего изволения – они б отступились. Вы всё-таки член императорской семьи…

Винтари остановился возле окна, постоял, перекатываясь с пятки на носок.

– Ну разумеется, я сделаю такое заявление! Я очень не люблю, господин президент, когда разбойная чернь позволяет себе творить всё, что ей вздумается, но ещё больше я не люблю, когда благородные, те, кто должны бы быть хранителями и столпами наших устоев, им в этом потворствуют. Есть только одна проблема, господин президент – я не знаю точно, возымеет ли на него действие моё заявление.

Шеридан нахмурился, глубокая складка пролегла между его бровями.

– Проблема в том, что мы не знаем, насколько принципиально для него забрать Амину… Объективно ведь она не единственная дворянка, на которой он мог бы жениться. Так зачем надо пытаться дотянуться аж до Минбара, рационально ли это?

Центаврианин кусал губы, пытаясь оформить в слова набегающие мысли, чему беснующаяся в крови ярость не очень способствовала. Отвык, так отвык он от традиций и обычаев своего мира, от прежней среды своего существования…

– Если только… Если только это не тоже часть кампании по созиданию имени. В самом деле, тот, кто не только сумел породниться со знатным родом, но и сумел вернуть невесту домой, указав Альянсу, чтоб не смел вмешиваться… обратит на себя внимание.

Президент кивнул – определённо, слова принца подтверждали его собственные мысли.

– Да, скорее всего, его расчёт таков. На руку нам то, что он-то тоже точно не знает, как далеко мы готовы пойти, защищая Амину Джани. Вряд ли у него есть роскошь располагать всем Центавром… Это всё очень гадко, принц. То, что государство вспоминает об отдельном человеке тогда, когда хочет его как-то использовать. То, что один человек сам по себе – недостаточная величина… Его жизнь, его потребности, его счастье… Одна только Амина Джани не стоит, конечно же, того, чтоб Центавр хоть в чём-то поступился своей гордостью, своими правами… А того, чтоб Альянс пошёл на принцип?

Винтами стиснул зубы. В самом деле, его ли соотечественников гневно вопрошать, неужели нельзя оставить в покое одну славную, никому не сделавшую дурного девушку? Он наивно полагал, что оставили в покое, забыли его самого… Наивности пора умереть. Дантория сделает всё, чтоб добиться возвращения невесты – тем более он сделает всё, чтоб устранить политического соперника. Не так уж легко заслать наёмных убийц в столицу Альянса, но когда путь к власти был лёгким? Теперь нужно, воистину, быть готовым ко всему…

– Я думаю, вы и не окажетесь в сложном положении. Моего слова им должно быть достаточно. Я всё же не последний человек на Центавре… Хотя то, что я не был там шесть лет, тоже может сказаться… Но ведь не искав её всё это время, они тоже, получается, подтвердили её право самой решать свою судьбу. Центавр не обеднеет от того, что одна его гражданка останется там, где ей хочется остаться.

Шеридан откинулся на спинку кресла.

– Надеюсь, что так… Хотелось бы вообще избежать скандала… Но вариантов у нас, честно говоря, немного. Решать, конечно, всё-таки ей, и ей не хотелось прибегать к радикальным заявлениям, вообще привлекать нездоровое внимание к своей персоне… но в крайнем случае, изобразив её мученицей за веру, мы могли бы добиться своего. Вряд ли Центавру нужна такая слава, а притеснения по религиозным мотивам – это уже аргумент, когда Альянс может вмешаться, и предоставить убежище на законных основаниях.

Винтари, в уме простраивавший возможные ходы Дантории и планировавший свои контрходы, воззрился на него недоумевающе.

– Господин президент… Вы сейчас о чём?

На лице Шеридана мелькнуло минутное замешательство, позже Винтари с улыбкой размышлял – легко ли помнить, кто о чём знает, кто нет? Он полагал, что ни один ум так не упражняется с юности, как центаврианский, в планировании слов и действий, но вряд ли он мог бы представить себя на месте Шеридана в те дни. Чего стоило уложить в голове малую часть из того, что открылось… Если б он знал, сколько открытий следует по пятам, он бы, наверное, меньше удивился в тот момент.

– Амина – последовательница учения Г’Квана, вы не знали? Едва ли ей на родине позволят свободно исповедовать свои принципы. Она не хочет прибегать к этому аргументу, считая веру делом сугубо личным, интимным, неподходящим для того, чтобы размахивать им, как флагом… Но если её попытаются забрать силой, если заберут – это так или иначе откроется, такое надолго не скроешь.

– Вот оно что… – Винтари рухнул в кресло, потрясённый, – но ради всех богов – как? Как это может быть правдой, господин Шеридан? В то же время, вы не похожи на человека, который шутит на такие темы.

– Я был в шоке не меньшем, чем вы, поверьте. Но, каким бы невероятным мы это ни считали – это факт. Когда мне пришло это сообщение, я вызвал её сюда. Она при мне читала это сообщение… весьма резкое и дерзкое по форме, кстати. Амина сильная и мужественная девушка, но есть ситуации, когда нервы не выдерживают у любого. Пытаясь унять её рыдания, я поднёс ей воды с бальзамом… лечебным бальзамом, Сьюзен привезла мне его с Земли… Содержание алкоголя в нём совсем небольшое, но Амина, машинально хлебнувшая, выплюнула, на лице её был неподдельный ужас. Я осторожно сказал, что, насколько знаю, сейчас здесь из неминбарцев категорически не употребляет алкоголя только одна категория, ввиду начавшихся священных дней Г’Квана… Просто, уж извините, центаврианин-трезвенник для меня примерно то же, что пак’ма’ра-вегетарианец. То есть, может, где-то и бывает, но наукой не установлено… Она сказала, что исповедует веру нарнов. Она сказала об этом Сьюзен, когда только приехала, Сьюзен сейчас, с её согласия, подтвердила это. Как ещё один из факторов, осложняющих ситуацию… Если вы в таком шоке – представьте, как отреагирует её семья. Для них она совершила двойное предательство – сбежала, да ещё и сменила веру.

Мир упорно отказывался обратно собираться в сознании в цельную картину, вертясь хаотичными яркими пятнами. А нужно было осознавать, соображать, думать, что делать. Как сберечь ту картину мира, которую выстроил здесь, собрал, как отсвет из пластин светильника…

– Не сменила… Если вы говорите, что она сказала об этом энтил’за сразу по прибытии – значит, она уже была… последовательницей Г’Квана… великий создатель, в таких случаях говорят: «Не думал, что доживу до такого бреда», но я-то точно ещё молод, чтобы… доживать… Я думаю, я должен поговорить с ней лично.

– Именно этого я от вас и хотел. Вместе, я уверен, мы найдём… Какой-нибудь выход… Все эти два года, что Амина провела здесь, она показала себя исключительно с хороших сторон. Способная ученица, дружелюбная и приветливая со всеми, всегда готовая помочь, всегда устремлённая к цели… Не было ни одного, совершенно ни одного, от самых строгих учителей, нарекания к ней. Если мы будем вынуждены отослать образцовую ученицу – это будет не лучшим примером в нашей истории. Но я не знаю, что творится в её голове, я не знаю её жизни… её внутренней жизни, того, что руководит её поступками… Поговорите с ней, Винтари. Я думаю, сейчас для неё будет особенно важно почувствовать поддержку соплеменника. Ведь вы поддерживаете её?

– Господин президент, я получил возможность жить здесь благодаря вашей доброте. А она – заслужила. Было б несправедливо теперь, если б она улетела, а я остался.

Дороги до Эйякьяна он почти не заметил, погружённый в размышления. К по-настоящему скверным вещам никогда не бываешь готов, это верно. Шеридан сказал, Сьюзен собирается отправить Эйякьянский отряд на плановые учения в сектор дрази, может быть, уже завтра – это позволит как-то оттянуть время… Какой закон победит – центаврианский, по которому браки заключаются без согласия молодых, или закон Альянса, по которому пришедшему не отказывают в помощи? Как далеко может простираться решимость каждой из сторон? Что может заставить Данторию отступить?

Амину ему пришлось подождать – она в классе заканчивала какое-то задание с географическими картами. Он отметил с первого взгляда, насколько хорошо она держит себя в руках, как величаво спокойна, хотя веки, кажется, припухли…

– Вы уже знаете, не так ли?

Они зашли за крепостную стену, смотрели в сторону реки – где провели тогда беспечный вечер всем отрядом… И река взметала бриллианты брызг и их смеха, и он думал тогда, сидя на берегу – он не взял с собой, во что мог бы переодеться для купания – что издали Амину и землянку Лори в одинаковых купальниках можно спутать… Минбарцы, ввиду отсутствия необходимости мыться, в купании обычно не принимали участия, для них вода имела в основном ритуальное значение, но терпимо относились к причудам других рас. Сидели на берегу на песке, мужчины отпускали, видимо, какие-то остроты, женщины посмеивались… Каким же тёплым и славным был тот вечер…

– Знаю. Амина, если моё слово будет что-то значить – ты не уедешь отсюда.

– Ваше слово против его слова… я б не решилась тут делать ставки, принц.

Он взял её маленькую ручку – ладонь была горячей и шершавой от постоянных тренировок с денн’боком. Почему этому мерзкому созданию угодно было избрать себе в жертвы именно её? Почему ему непременно хотелось повыше, побольше – не только выгодно жениться, но и чтобы его имя прозвучало… Вернуть заблудшую дочь на родину. Доказать Альянсу преимущественное право Центавра. Да, в его игре годились все средства. Как же он отвык тут, отказывается, от правил этих игр.

– Я хочу, чтоб вы знали – если не будет другого пути, я подчинюсь и вернусь. Я не позволю, чтоб кто-то страдал из-за меня. Я вернусь и буду нести своё бремя с достоинством, и сделаю всё, всё от меня зависящее… хотя зависеть от меня уже почти ничего не будет, – она не выдержала и зарыдала, и он не мог осуждать её за это.

…Шаловливые волны тогда смывали отпечатки его босых ног – он подходил к самой кромке воды, решил, что непременно ещё искупается… Думал о том, что расово больше повезло земным мужчинам и даже Дэвиду, которые могли раздеться до плавок и с разбега врезаться горячими телами в бриллиантовую прохладу, смеяться, беситься, как малые дети, выделываться перед девушками, демонстрируя навыки плаванья в различных стилях… Минбарец Леханн шепотком сообщил, что первое время случались курьёзы, потому что у некоторых рас в купании в обнажённом виде нет ничего постыдного, что привело, логично, к печали по нескольким утопленным полотенцам…

– Амина, это правда, что вы последовательница учения Г’Квана?

– Да. И я хочу сказать… Поймите, поверьте, главное, что я хочу сказать – я не буду прикрываться своей верой, чтобы остаться тут, это было бы некрасиво, но и не отрекусь от неё никогда. Я не хочу, чтоб вы подумали, чтоб у вас создалось впечатление… Это не причуда романтичной натуры или что-то в этом роде, это не какой-нибудь синдром войны, о каких вы и я слышали. Это не потому, что я хотела бы… изменить то, что я есть… Я то, что я есть, в этом и во всём… Г’Кар говорил, что те, кто много говорит о вере, хуже тех, кто не говорит о ней вовсе. Пока меня никто не спрашивал – я не говорила, во что я верю, я не стремилась подавать свой голос везде, где бы звучали другие голоса. Но если б кто-то спросил меня – я б ответила, честно и ничего не стыдясь.

Он усадил ей на камень и легко поглаживал её плечи, всё ещё содрогающиеся от всхлипываний.

– Поверь, Амина, я хочу сейчас слушать, а не говорить. Я хочу понять. Чистоты и искренности, подобной твоей, я ещё не встречал в своей жизни, и в другой ситуации я б позавидовал Дантории, потому что нет большего благословения богов, чем иметь такую жену… Но я боюсь, он подобен глупцу, приобретающему реликвию для того, чтоб она лежала среди его прочего добра и скарба, не принося блага его душе. Скажи, Амина, почему ты избрала веру другого народа?

– Я не была с детства религиозна, принц. Как, пожалуй, и никто в моей семье не был религиозен. Я не искала бога, нет, потому что не видела его в сердцах тех, кто меня окружал. Я не знала иных понятий, чем те, что слетали с уст отца и матери, в молитвах пантеону нашего рода. Я привыкла к тому, что они молились… Но не могла молиться сама. Не могла, потому что мне было… стыдно. Я не могла всё время о чём-то просить богов, будто они были как мой отец для тех просителей, что ждали от него ссуды на строительство нового величественного особняка, который несомненно украсит облик города, или разрешения на переименование улицы, или пожертвования городскому театру – частицы своего достатка, которой он поделился бы с ними. Неужели боги нужны лишь для того, чтоб благоволить в банковских операциях, посылать благосклонность влиятельных лиц, укреплять наше тело, но не наш дух? О да, многие говорят: у нас кризис веры… я не понимала, что это значит – кризис веры. Как могут лики богов превратиться для людей в политические образы, имена богов – в другие имена для их страстей? Среди нас нет атеистов, но нет и истинно верующих, для которых бы молитвы не были бы чем-то сродни заговору, произносимому на всякий случай… Я много спорила об этом с отцом, любившим доказывать мне несостоятельность и нелепость религий других рас. Я не стремилась принижать нашу веру, я лишь говорила, что у неё нет оснований превозноситься. Я не принижала нашу веру… Потому что не могла понять, где здесь вера… Особенно дурно отец отзывался о нарнах, величая их примитивными язычниками, а их религиозные книги – полным бредом. Я не сомневалась, что он никогда не читал их. Я стала изучать Г’Кван в пику ему, чтобы аргументировано доказать ему, что он неправ… Увы, я могла найти Г’Кван лишь в переводе, на Центавре нет нарнских книг… Но я достала несколько переводов, выбирая наиболее качественные, опуская пропагандистские критические статьи, стремясь вычленить именно сам текст. Мне было очень непросто – полного перевода нет, я до того, как попала на Минбар, не читала Г’Кван целиком… Но и того, что я прочла, хватило, чтоб… Откровение – оно всегда простое, Винтари. Я увидела, что в религии нарнов всё очень просто. Без вычурностей, без наносного. Благодарить за то, что жив. Благодарить солнце за то, что оно светит, землю за то, что даёт плоды. Благодарить бога за то, что дал разум, способность постигать красоту, слагать и петь хвалебные песни. Благодарить, не просить, понимаете? Не устраивать с богом торговых отношений, не низводить его до уровня лысоватого банкира, решающего, какую же ссуду тебе выделить. Бог разлит во всём, бог имеет тысячи имён, и ни одно не отразит его. Бог – это дар нам, всё то, что у нас есть. Это не противоречит ни любви, ни созиданию, ни труду, ни светлому помыслу. Почему так нельзя было говорить о Венцене, и Ли, и Моготе? Наверное, ведь можно. Благодарить – за изобилие, и любовь, и удачу, и каждый новый день, и каждое приятное воспоминание. И если просить – то о понимании, об очищении помыслов, о наставлении в пути. Я верю, что тут нет противоречия. Венцен, и Ли, и Могот, и Гон – всё это имя бога, и нет никакого смысла спорить, один он или их множество, никакого. Разница лишь в способе поклонения, в качестве отношения… Я прочитала там одну простую фразу, которая перевернула мой мир. «Если ты принимаешь это сердцем – ты верующий». Я не готовила себя принять – я осознала, что приняла. Осознала, что верующая.

– Это твоей была та десятая корзина.

– Да, моей. Я была счастлива поучаствовать в этом обычае, потому что Праздник Даров как нельзя лучше отражает моё понимание… того, как надо верить… Радоваться Дару и стремиться делиться им. И я была счастлива, что мне удалось в тайне, как и полагается, принести свою корзину, и была счастлива получать от сослуживцев и от вас пироги из своей же корзины с похвалами, как они вкусны… Я готовила их с усердием и любовью, как самое важное религиозное действо. Потому что это не фимиам, бесцельно сжигаемый на алтаре, не золото храмов. Это дар от сердца сердцу.

– Амина…

– Я не вижу, почему, если я центаврианка, я не должна назвать правду правдой там, где её встречу. Будто мы должны поклониться богу только если он воссядет в славе на золотом троне в своём храме, а если встретим его в чужом краю на просёлочной дороге – так можно и мимо пройти. Мы все здесь принимаем часть религиозных практик минбарцев – потому что они полезны нам. Они не оскверняют нас, а очищают. Бог не обидится на это, как не обиделся бы добрый родитель, если, замерзая в дороге, ты сменишь ветхую одежду, что взял из дома, на тёплую, пусть и чужеземную. Всё, что помогает нам стать лучше – полезно… Г’Кван прочно вошёл в моё сердце, и всё, что я делаю по предписаниям Г’Квана, помогает мне продвигаться на моём пути.

– Даже… эта их церемония… как её…

– Праздник Г’Кван-Эд? Да. Знаете, за те два года, что я здесь… На первое празднование я опоздала, прибыв вскорости после него. Мне было грустно от этого, но это было не в моих силах. В прошлом году мы отмечали этот праздник всем лагерем – нарны сказали, что здесь все одна семья, и если хотим, мы можем присутствовать. Мы стояли внешним кругом, но и это было для меня… так много… Я вознесла хвалы в своём сердце – мне хотелось петь вместе со всеми, но голос не слушался, настолько меня переполняло счастье. И если сейчас меня заберут на Центавр – через две недели, когда солнце озарит священную гору, я проведу этот ритуал, пусть и буду единственной на всей планете. Потому что он важен для меня. Потому что это молитва благодарности. Потому что это свидетельство бодрости твоего духа. Потому что дым этого фимиама напоминает нам о том, что сами мы сгораем в жертвенном огне веры, посвящая себя богу – в благодарность за то, что он посвятил себя нам. Перед отлётом я попрошу Тжи’Тена о том, что очень важно для меня, и уповаю, он не откажет мне. Подарить мне семена священного цветка.

– Амина, ты понимаешь, что если это увидят на Центавре, увидят, когда ты будешь замужем за Данторией…. Последствия могут быть… непредсказуемыми?

– Это уже будет не в моей власти. Я не иду со своей верой в храмы или на площади, или туда, где могу быть не принята. Но если они найдут её в потайных комнатах или в поле, куда я удалюсь – я не виновата. Я очень хочу остаться здесь, принц. Если б мне удалось убедить отца отказаться от этого брачного союза…

– Хочешь, я поговорю с ним?

– Правильно ли, если это будет делать кто-то за меня?

– Ну ведь твой брак они за тебя решили. Амина… – Винтари помолчал, собираясь с духом, – насколько я понимаю – хотя разумеется, могу быть не прав, потому что не вижу всей картины целиком… К тому, чтоб оставить тебя здесь, есть несколько способов. Возможно, их охладит решительный отказ Шеридана и Ивановой, и не будут дальше ломать копья… Возможно, тебе всё же следует во всеуслышанье сказать о своей вере – с вероятностью, тогда Дантория откажется от брака, такой славы ему не надо. Возможно… Он в любом случае не преуспеет, если у тебя уже будет другой жених. Здесь, на Минбаре.

– О чём вы говорите, принц?

– Мне тяжело это говорить, на самом деле… И ещё сложнее будет исполнить, учитывая характеры наших семей… Но я мог бы… сделать тебе предложение. Уверен, оно перекроет предложение Дантории для твоих родителей, всё же я пока второй претендент, а он третий, к тому же я родственник Турхана, а не он. С моей стороны… с частью моих дядей проблем не будет точно, другую часть, конечно, может не впечатлить фамилия Джани…

– Принц, зачем?

– Чтобы спасти тебя от отправки на Центавр и от Дантории в частности.

Амина посмотрела ему прямо в глаза.

– Разве вы любите меня, принц? Разве так должно звучать подобное? Разве мало вы встречали в нашем мире несчастья, что готовы прибавить к нему ещё и собственное?

– Почему ты считаешь, что я буду несчастен? Уже тем, что помогу тебе, я буду счастлив, браки в нашем мире совершаются по куда более идиотским поводам. В тебе я вижу женщину прекрасную, сильную, добрую, обладающую высокими моральными качествами. Если я и не буду любить тебя, я буду достаточно восхищаться тобой, чтоб полюбить тебя со временем, потому что ты объективно достойна этого. Но любя или не любя тебя так, как мужчина любит женщину, я никогда не причиню тебе никакого стеснения. Если моё имя может подарить тебе свободу – разве это не достаточный повод? Не это ли лучший путь для центаврианина?