Текст книги "Венок Альянса (СИ)"

Автор книги: Allmark

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 87 страниц)

– Это ужасно, мой господин. Почему же никто ничего не делает, почему никто не знает об этом гнусном заговоре?

– Потому что страх и подлость правят нынче на Центавре… Слушай, девушка. Я не верю, что Центавр можно спасти. Эта бомба не одна, их около пятидесяти, как я слышал… и половина из них – в глубоких шахтах, что достают почти до ядра… Те бомбы, что на поверхности, нужны были им для устрашения. Те, что глубоко – сотрут нашу планету с карты галактики. Я не могу даже верить в то, что, отключи мы эту бомбу, хотя бы этот город выжил бы… Я не стану её отключать. Эти люди были добры ко мне, и я хочу быстрой, лёгкой смерти для них. Растаять в огне – лучше, чем чувствовать, как под тобой раскалывается земля, как на тебя падают камни разрушающихся домов… Бери своего брата и кого ещё сможешь спасти, и бегите с Центавра. Я дам вам денег. В наших колониях, где ещё уцелеют центавриане, спой поучительные песни о том, что бывает, когда забываешь о чести и мужестве.

Дэвид обомлел. Поучить сразу столько информации… он и надеяться не смел. И ведь ничего, в общем-то, и не пришлось делать, он рассказывает сам…

– Но кто они, мой господин? Откуда они, за что они так с нами? Разве у нас нет армии, которая могла бы изгнать врага?

– Слуги тьмы, оставшиеся с великой войны… в той великой войне облечённые властью безумцы призвали тьму на нашу землю. Они думали, что смогут держать эту силу в своей руке, и грозить ею мирам. Но сила эта сжала нас в кулаке, и теперь – раздавит. Имя им – дракхи, и они не знают жалости. Армия… армия наша бессильна, пока во главе стоят такие, как я. Они позаботились о том, чтоб те, от кого много зависит в Империи, были им подконтрольны. Чтобы те, кто призваны беречь и защищать свой народ, своими руками помогли его уничтожить.

– Неужели ничего нельзя сделать, никак нельзя им противостоять?

– Его око никогда не смыкается, только если выпить много алкоголя… алкоголь усыпляет его, поэтому он запрещает мне пить. Они поняли, как много они могут упустить, если позволят нам пить… Если я протяну свою руку к стакану – он остановит эту руку. Ты думаешь, он позволит этой руке взять меч, чтобы поднять его на захватчиков? Всякой цивилизации, говорят, однажды предстоит умереть. Видно, пришло и наше время. Мне жаль, что мне пришлось жить в это время… Никакие раны, никакие потери не могут быть страшнее бессилия, страшнее осознания, что ты оружие в руках врага, разящее твоих родных и близких… Прошу, девушка, беги. Сохрани память о нас.

Он уснул. Отвыкший от алкоголя организм, видимо, сразили три бокала, которые раньше не много бы значили… Дэвид смотрел в спящее лицо, и во сне подёрнутое усталостью и скорбью. Сзади, неслышно ступая по мягкому ковру, подошёл Брюс.

– Пора. Через полчаса у меня сеанс связи с агентами Арвини, и будем вытаскивать бомбу… Ведь она здесь есть?

– Есть… Как жаль, что мы ничего не можем сделать для этого несчастного. Даже освободить его.

– Мы освободим Центавр – и этим поможем и ему, и всем подобным ему.

– Да, но… как жаль, что он проснётся – и снова будет несвободным.

– У Уильяма или Адрианы хватило бы сил отсоединить от него Стража… У меня едва ли. Но, даже будь здесь Уильям или Адриана… ведь мы выдали бы себя, если б сделали это.

– Верно… Он прав, нет ничего страшнее бессилия. Уходить, зная, что не можешь помочь… Всё знаешь, и ничего не можешь сделать… Ведь даже нет такого яда, который отравил бы только Стража, и не тронул его жертву… Брюс… Брюс, вы видите его?

– Смутно, но вижу. Он сильный, сильнее, чем тот, что у вас.

– Скажите, а можете вы… ну, например, ранить его? Положим, убить не сможете… Но хотя бы какое-то время, которое потребуется ему для восстановления, генерал получит хоть немного свободы.

– Можно попробовать. И это не вызовет особых подозрений. Ведь так поступила бы любая честная центаврианка на вашем месте.

Страж встретил их за поворотом. «Очень хорошо, что вам удалось. Дня три Страж не сможет полноценно контролировать этого генерала, и он не помешает вывезти бомбу. Но потом его заставят объявить в розыск певицу Дэйву и её брата. Вам нужно изменить внешность и поменять напарников».

– Это очевидно…

Две пары – Амина с Уильямом и Винтари с Адрианой – случайно пересеклись по дороге к точке сбора. Ну, ничего странного в этом, в общем-то, не было – пути передвижения строго не оговаривались, было ни к чему, да и невозможно предугадать. «Звёзды» не имели правильных форм, длины их «лучей» были разными, а уж дальнейшие пути тем более причудливы. С точностью нельзя было предугадать даже затраченное время: иногда всё получалось быстрее – нужная информация находилась быстро и столь же быстро передавалась агентам-исполнителям, которые брали на себя собственно операцию под кодовым названием «Ловля блох», или же наоборот, выяснялось, что именно здесь искать – нечего, и диверсанты направлялись к месту встречи для обмена информацией и дальнейших инструкций. Винтари регулярно, по нескольку раз на дню думал о том, как много слабых звеньев в их схемах, что будет, если однажды цепочка возвращающихся к новой точке сбора растянется длиннее, чем следует, если кто-то выдвинется на новую позицию, не успев получить какую-то очень важную информацию, если невовремя разрядится переговорник… Если кто-то из окружающих поймёт, что причина немногословности его спутницы – в том, что она знает центаврианский на уровне туристического разговорника…

Поэтому каждая новая встреча – с кем бы то ни было из товарищей по миссии – была облегчением. У них всё хорошо, у них в целом всё получается, они идут по намеченному плану.

Дорога была длинной – через поля, потом живописный лес, в это время года напоенный солнцем и пением птиц. Винтари и не знал, что так прекрасна может быть природа родной планеты – прежде он видел в основном сады и парки, слегка, по правде, даже побаиваясь природы в её чистом, неокультуренном виде, а уж того, что он может вот так идти сквозь лес, чувствуя на своей коже льющийся сквозь кроны свет, пыль пройденных дорог, приятную усталость от оставшегося позади пути, он и представить не мог. Нет, на самом деле он и сейчас всего этого побаивался… Он не знал названий большинства дикорастущих трав, но смутно помнил, что некоторые из них ядовиты, могут вызвать серьёзные ожоги, которые заживают потом очень долго… Он не был уверен, что из манящей тенистой чащи к ним не выйдет какое-нибудь достаточно крупное и не слишком миролюбивое животное, зато вот про опасных насекомых он помнил хорошо… Но ему нравилось преодолевать свой страх. Нравилось само то, что он, принц, претендент на престол, идёт по этим дорогам, как простой крестьянин… Вернее, нет, солдат. Солдат, защищающий свой мир. И он позволял себе любоваться этой дикой красотой. Любоваться издали, не касаясь – как потому, что побаивался, так и потому, что не было у них времени любоваться… Но всё же, глядя на могучие стволы, увитые бахромой мха и тонкие, почти прозрачные молодые ростки, на тихо пробивающиеся в густой траве ручьи и зреющие на ветвях лесные ягоды и думая о том, что на это смотрят его товарищи из других миров, он испытывал странную тихую гордость. Пусть они любуются, пусть видят Центавр не только опасным, погрязшим во лжи и сумраке, заблудшим, погибающим – но и красивым. А если им будет грозить какая-то опасность – он сумеет сделать всё, чтобы их защитить.

И совершенно естественно получилось, что пары перегруппировались – телепаты пошли чуть впереди, беззвучно беседуя о чём-то своём, телепатском, а они с Аминой – следом.

– Я так рада видеть вас, Диус. В прошлый раз мы не пересеклись – видимо, вы подошли уже после того, как я отбыла на следующий объект… Это было досадно.

– Что поделаешь, оказаться на одном объекте для нас с вами практически нереально, мы нужны другим, чтобы страховать их своим знанием языка и центаврианских реалий.

– Это верно… Хорошо вам работалось с Адрианой?

Винтари пожал плечами.

– Вполне. Конечно, она не слишком общительна, и на первый взгляд может показаться хмурой… Это Ледяной город, они там через одного такие. Но она очень серьёзно и ответственно относится к делу, когда мы оставались без свидетелей, она сама просила прорабатывать с нею типовые диалоги. Делает успехи.

– Центаврианский – не самый лёгкий для изучения язык, хотя телепатам в какой-то мере проще – когда мы объясняем им что-то, они добирают из мыслей то, с чем не справляются слова… По крайней мере, с Уильямом было так. Он переживает, что не знает центаврианских телепатических техник, а мне тут, честное слово, ему совершенно нечем помочь… Он боится встречи с центаврианскими телепатами, ведь они смогут раскрыть его в два счёта.

– Да о таком у нас мало кто не думал… В безопасности мы только во время общих сборов, Андо держит ментальный купол, но Андо у нас один, он не может быть рядом с каждым из нас. Ну, раньше на сильного телепата в такой глуши, где мы сейчас, трудно было напороться… А сейчас всё возможно – дракхи хоть и не уничтожали их так открыто и масштабно, как Тени, но дали понять, что лучше держаться подальше от крупных городов и тех сфер, где они прежде привыкли вращаться. Им бы, на самом деле, встать сейчас на нашу сторону… Но боюсь, нет у нас столько времени – объяснять им, что к чему.

Амина поёжилась.

– Тени… А вы видели Теней, Диус? …Ох, простите, не стоило мне об этом… какая же я глупая!

– Боги миловали меня, Амина, от того, чтоб именно видеть их. Хотя мы и были в столице во время этого их… парада…

– Я думала, вы, как сын императора…

– Ну, мой отец, к счастью, за великими государственными делами о семье особо не вспоминал. Моя мать, надо сказать, была достаточно благоразумна, чтобы тоже не проявлять инициативы… Непредсказуемость царственного супруга ей как-то совершенно не импонировала, мог ведь осыпать благами, а мог отправить на плаху, и всё исключительно от того, в каком с утра проснётся настроении. Но она, конечно, как и подавляющее большинство знати, выразила своё… уважение новым союзникам, присутствовав на параде. Не в первых рядах, не рядом с отцом, но она там была. Ну, а я тому, что не сидел в этот момент на отцовских коленях, только рад, сама понимаешь.

Винтари закашлялся – лес снова сменился пустошью, щедро напоенной солнечным зноем, мягкая бурая пыль взмётывалась из-под ног густым дымом. Пришлось сойти с дороги, пойти по обочине.

– Как хорошо, что она проявила такое благоразумие и уберегла вас…

Удивительно, думал Винтари, что одни и те же слова звучат в таких разных обстоятельствах – там среди бескрайних снегов, под застывшими от холода звёздами чужого неба, здесь жарким летним днём под родным солнцем, лучей которого не чувствовал столько лет…

– Не знаю, стоит ли предполагать здесь именно материнскую заботу, или скорее я, по малолетству, был ей там нежелательной помехой. Мы не говорили с ней об этом никогда, честно говоря, я и сейчас не горю желанием. Ну, сожалений об упущенной возможности у меня как-то нет. Не знаю, кто уберёг меня – родители, со своим пренебрежением, или моя нянька, со своим суеверным ужасом, так прочно вошедшим в кровь их расы… С той поры, с того далёкого дня, немного этого ужаса живёт и во мне. И немного двоякого отношения к огню. Я и боюсь его, и боготворю. Занятно, не правда ли? Меня в детстве коснулось нарнское язычество, и теперь я рассказываю об этом последовательнице Г’Квана…

– Тулани далеко от столицы… Но мы видели их на горизонте. Их силуэты не были различимы, и эти ужасные звуки доносились лишь слабыми отголосками. Но мы долго стояли потом под жарким летним солнцем и не могли согреться. Мать сказала, что, наверное, такие союзники и правда ценнейшее приобретение Центавра – если такой ужас они наводят на них, то какой же наведут на врагов… А отец ничего не сказал. Его молчание было страшным.

– Сейчас мы уже можем воспринимать и Теней, и ворлонцев без мистической призмы. Мы должны их так воспринимать. Они просто древнее, намного древнее нас. Намного сильнее. Они были уже древними и сильными, когда наши цивилизации только зарождались. Они умели воздействовать на нашу психику, на наше сознание нужным им образом… Но считать их на этом основании божествами – то же самое, что поклоняться алкоголю или одурманивающему газу. Мы должны уметь определять как действие химии, так и действие наших собственных детских страхов и надежд. Потому что не вправе позволять себе оставаться одной ногой в пещерах. Ворлонцы – не боги, Тени – не демоны, а дракхов – можно победить, и победим.

Амина невольно вскрикнула, ободрав ногу о колючку.

– Ну вот… Тоже хорошо… пошли по зарослям… Хотя тут-то их ещё не так много… Ну почему на пустырях чего-то доброго не растёт, талфы, например, я уж звёздных кружев не прошу…

– Что это за растение? – внезапно заинтересовался Винтари, – смутно знакомое что-то, хотя не припомню, чтоб видел в саду…

– В каком саду, что ему там делать! Это ж чертополох. Колючий сорняк… зараза… Вот как он сюда попал, скажите? А заполонил всё… самый настырный из эмигрантов. Это ж земное растение, завезли семена с каким-то грузом – и вот… Теперь не выведешь…

– А цветёт красиво.

– Ну да, в этом не отказать. На земле у него, правда, другой оттенок, видимо, почва влияет… Но колется так же.

– Так интересно… дикая красота… Но он, по крайней мере, не ядовитый?

– Нет, слава Г’Квану, хоть без этого… А вы вообще не верите в богов, Диус?

И вспомнился другой разговор, теперь уже – с Андо.

– Сложно сказать. Раньше вроде бы верил, а теперь… не знаю. Я их не видел, не чувствовал и не имею основания в них верить. Я допускаю, что есть что-то, на что мы могли бы надеяться и что могло бы повлиять на нашу жизнь… Но я уже не верю, что это какой-то конкретный бог или боги. Скорее некое общее понятие справедливости, правды, правильности. По инерции я вспоминаю имена богов – я воспитан центаврианином, это как для землянина перекреститься. Но я помню, что все эти боги когда-то топтали землю Центавра и дышали тем воздухом, что и мы. Они не только удивляли чудесами и совершали подвиги, они получали раны и умирали. А значит – они такие, как мы, только сильнее. Как и ворлонцы. Как и Тени. Как мы были б богами для расы, возможности которой меньше, чем наши. В Великой войне не Свет победил Тьму, а разум победил дикость, когда человек по имени Джон Шеридан послал за предел и древних богов, и древних демонов. С той поры мы должны сами строить свою судьбу и надеяться на свои силы, на свои качества, а не на помощь свыше, молитвы или заклинания. Это труднее, но только это делает расу достойной того, чтобы жить дальше.

Трансконтинентальный экспресс мог бы, конечно, впечатлить больше, возьми они билет в вагон первого класса. Там, по рассказам Милиаса, фруктовые соки подают в витых бокалах, каждый из которых стоит примерно как весь вагон четвёртого, полы устелены коврами с картой галактики, и есть выход на смотровую площадку на крыше, которая, правда, редко используется на континенте – много туннелей. Сам Милиас первым классом ездил один раз – в далёком детстве, когда их с семьёй пригласили на свадьбу дальних родственников отца. Родня была невообразимо далёкой, ни до ни после Милиас её не видел, но свадьба праздновалась широко – приглашены были все, от родственников, не исключая седьмой воды на киселе, до одноклассников, недолгих сослуживцев и просто соседей, и вся эта несметная толпа непременно должна была сопроводить молодую чету от дома невесты до дома жениха (что аккурат через полматерика) и три дня гулять там. Сейчас же, разумеется, не то что о первом, даже о третьем классе не было речи – наличных дукатов, отпущенных на увлекательное приключение, было ужасающе мало при объёме задач. Увы, но иначе не получалось – валютные операции Центавра сейчас не столь масштабны, как в прежние времена, их все не проблема отследить. Вся наличность, по сути, приобретена благодаря торговым операциям Арвини – Альянс оплачивал их сделки земной валютой либо валютой миров, с которыми эти сделки совершались, а дукаты передавались в фонд операции. Большая удача, что Арвини практически всегда рассчитывались наличными – старая традиция, установившаяся ещё до изоляции, после одного крупного ценного поставщика, с дразийской упертостью не доверявшего безналичным операциям. Суммы на первый взгляд могли казаться большими, но передвижения между городами и аренда жилья, даже почасовая, съедали их с удивительной быстротой. Ну, первый класс никому тут и не сдался, а вот за третий Милиас с удовольствием доплатил бы, если б у него было, чем. Вагоны четвёртого класса не имели ограничения по количеству мест, потому что не имели мест как таковых. Сколько народу купило билет в эту селёдочную бочку – столько сюда и влезет, и их дело, сидеть друг у друга на головах или лежать растоптанными. Голый пол, голые стены с небольшими, забранными толстенным небьющимся пластиком, слишком мутным, чтоб пропускать достаточно света, окошками, конечно, не открывающимися. Вентиляция имелась, правда, но не справлялась, духота стояла чудовищная, и остановки, когда в открывающиеся двери врывался свежий воздух, были спасением. Хоть вместе с ним и врывалось ещё пара десятков пассажиров. Сейчас, заверял Милиас, на коленях которого сидели по очереди то Дэвид, то Селестина, здесь ещё довольно свободно. Ну, во всяком случае, им крупно повезло занять этот угол, где, отгороженные и полузадавленные тюками переселенцев и коробами мелких торговцев, они были всё же в относительном покое и безопасности, да и разговаривать между собой им было легче, чем тем, кто сидел-стоял где-нибудь в середине вагона – там гвалт был такой, что приходилось орать, чтобы его перекрыть. И подслушать их было при этом значительно труднее – а была некоторая проблема, говорить на земном или на центарине. Центарин Селестина знала мягко говоря плоховато, ей, конечно, нужна была практика, но когда требовалось быстро посвятить её в какую-то обширную тему из центаврианской жизни, проще было излагать это на земном. На центарине – любое неосторожное слово не о деле даже, а вот эти самые разъяснения, странные для вроде как аборигенов, привлекут внимание, а дорога длинная, кто-то да пристанет с расспросами. На земном – мало кто здесь поймёт более отдельных слов, публика в основном малообразованная, но зацепит внимание сам факт звучания инопланетного языка. Поэтому говорить старались тихо, а между языками переключались в зависимости от сложности обсуждаемой темы. Заранее было условлено по возможности не произносить в людных местах слов и названий, имеющих резко инопланетное звучание или определённую специфику, что позволит случайному уху сразу выхватить их из потока речи.

– Гелишени называют городом мостов. Их там не только очень много – что естественно, его пересекает столько рек и мелких ручьёв, но куда больше потрясает их многообразие и красота. От огромнейших железнодорожных и автомобильных мостов, соединяющих берега самой большой и полноводной реки в этой части континента, до крохотных мосточков над мелкими речушками, которые не сложно и перешагнуть, от старинных, камни которых помнят времена феодальных войн, до новейших большепролётных конструкций. Все направления архитектуры, все возможные материалы и конструктивные решения. Это, можно сказать, музей мостов. И мало не у половины мостов есть какая-нибудь роль в истории, легенда, какая-нибудь связанная с ним традиция…

– Красиво, наверное, – проговорила Селестина. Она была на вид ровесница Андо, точного её возраста Милиас не знал, первое время путал с другой девушкой из курсантов Винтари. Сейчас он знал, что она отличалась тем, что создала практически идеальную маскировку – из сбритых волос изготовила шиньон и дополнила им жидковатый хвост до вполне приемлемой толщины. Дэвид вздыхал, сожалея, что не может так же – ему платок необходим, чтобы прикрывать гребень.

– Я сам, увы, не был в Гелишени. Только читал, смотрел на открытках… Вот и теперь не побываю. Стоянка 20 минут, о каких экскурсиях может идти речь…

– Ну, за 20 минут немного-то увидеть можно? Если не отходить далеко от вокзала… Если взойти куда-то повыше, можно хотя бы увидеть панораму города.

Дэвиду как-то защемило сердце от этого. У сперва немногословной, холодной телепатки сейчас были очень живые интонации. Всё-таки она так мало в жизни видела… Больше, конечно, чем Адриана, жившая в Ледяном городе безвылазно. Фриди иногда рассказывали, как очарованно смотрели молодые северные отшельники, рискнувшие выбраться в город, на здания, улицы, храмы, машины. Не в том вопрос, нравилось ли им то или иное, было ли близким, или нет. Это было новым, после бесконечной снежной белизны. Житель севера, конечно, скажет, что родные места каждый день и даже каждую минуту разные, уникальные и прекрасные, пронизанные нитями его привязанности, и это будет правдой. Но от новизны впечатлений, разнообразия картин кружится голова, как после долгого голода. Человек не может без познания, без открытий… А Центавр – это ещё больше нового, яркого… Прежде никогда Селестине не было по-настоящему жарко – хотя она и думала так летом в Тузаноре. Прежде никогда она не видела настолько больших, шумных, беспорядочных толп – на Минбаре это просто немыслимо. Иногда, конечно, ей становилось от этого дурно, и можно было только представлять себе, как тяжело ей было в окружении стольких незнакомых, чуждых сознаний. Конечно, её учили ставить блоки, но сил это отнимало порой очень много.

– Жаль, но лучше не рисковать. Потом не то что не займём снова этот угол, можем вообще в вагон не влезть. И кому какая разница, что у нас билеты…

Ещё два часа в душном грязном вагоне – это звучало как издевательство. Да, нужно думать о том, что не ещё, а всего. И они будут в Селижани, а оттуда рукой подать до Гьёжи – неприметного местечка дальше по побережью, откуда ходят паромы до островов… И это легко может оказаться пустышкой, как оказались уже три места до этого. Но не это страшно, конечно. Страшно будет уезжать и думать – а может, всё же не пустышка? Может, просто хорошо спрятано, и не попалось болтунов, может, плохо искали?

– Будь это Поклонники Порядка, наверное, было бы проще. Поклонники порядка распределили бы эти бомбы строго геометрически, по возможности с точностью до метра! А это слуги хаоса. Какая тут может быть система?

– Система есть всегда, только систему хаоса постичь сложнее.

Разговоры о городах и их достопримечательностях отвлекали Милиаса от мрачных мыслей. Он надеялся, что постепенно притерпится, этот неуют и откровенный страх пройдут… Не проходило. Да, верно, он слишком приличный домашний мальчик из пусть небогатой, но не знавшей нужды семьи, он недавний ребёнок, детский мир которого как могли оберегали от невзгод, он не соприкасался с низами и не мог соприкоснуться, пока сам не выбрал в жизни такой крутой поворот, став рейнджером. Грань между мрачными, грубоватыми чернорабочими и откровенно полуразбойными элементами непривычный не сразу уловит, навыка взаимодействия с такими людьми тем более никакого.

– В общем-то, я такая же, – вздохнула Селестина, – моим старшим, наверное, это было б знакомой обстановкой, они б не потерялись, они и в худших местах бывали и среди худшей публики. А я это знаю только по рассказам, только видела, но не переживала. Наверное, среди нас вообще мало кто на самом деле готов… Ну, кроме учителя Рикардо. Его жизненный опыт намного богаче нашего.

– Зет Рикардо, – в голосе Милиаса слышалось восхищение, – лучший учитель, какого можно представить. Иногда кажется, нет такого, с чем он не справится, во всяком случае, что его напугало бы. В нём столько силы, и при том эта сила не подавляет… Он, как никто, умеет вселять уверенность и готовность к действиям. Я не поверил своим ушам, когда услышал – оказывается, многие учителя не верили, что он сможет быть наставником, и он сам не верил! Да, наверное, безволосых, – так условлено было называть минбарцев, – он раздражает сперва, кажется легкомысленным… Но достаточно узнать его поближе, чтоб не сомневаться в нём больше никогда. Лично я верю в наш успех, пока успех сопутствует ему.

– Он действительно необыкновенный человек, – кивнула Селестина, – я никогда не слышала ни о каком другом человеке, нормале, которого невозможно б было просканировать. И не слышала, чтоб у какой-то расы такое было. Нормала можно научить ставить блок, но это очень трудно, конечно. Но у него ведь это как-то само. Он не ставит этот блок и не может снять. Это не с чем сравнить, не бывает такого. Нет его мыслей фоном, словно нет этого человека вообще, и если толкнёшься глубже – это не обычная стена, ты словно соскальзываешь, не видя и не ощущая ровным счётом ничего. Словно грань кристалла, из каких сделаны дома безволосых…

– Нам и так лучше не встречаться на своём пути с телепатами, по многим причинам… А обнаружение такой странности вообще ничего хорошего не сулит.

– Разве телепаты не пострадали от… наших трудноуловимых приятелей? Зачем им сдавать нас или чинить нам какие-то неприятности?

– Мы на Центавре, дружище. Зачем сразу трудноуловимые? Будто тут без них некому обеспечить… отсутствие скуки. Здесь не всегда угадаешь, кто тебя продаст, за сколько и кому. Может быть, и ни ради чего, а просто на всякий случай. Из азарта, из желания выслужиться, из желания обезопасить себя… Центавр – это удивительная игра со сложнопостижимыми правилами. Лучше не доверять никому. Но никому не доверять невозможно, всё равно кому-то да поверишь… всё равно где-то да споткнёшься. Здесь высоко ценятся сила, преимущества… А у нас даже две удивительные для них силы – Андо и Рикардо. Странно… они даже чем-то похожи, немного. А их дары по сути зеркальны…

– Только если Андо знает, чем он обладает, хорошо понимает это, то Рикардо, кажется, нет. Я ведь знаю его с раннего детства, и с тех самых пор думаю об этом. Он бывал в нашем селенье много раз, там живут трое спасённых им. Честно говоря, мне хотелось вступить в орден именно затем, чтоб больше узнать, как-то приблизиться к разгадке… Жаль, конечно, если ответ и есть, он очень сильно опоздал.

– Почему?

– Подумайте сами. Это было б жизненно важно лет так 20-30 назад. Если узнать, как он приобрёл этот абсолютный блок, если б такую непроницаемость могли приобрести все нормалы – это избавило бы наш вид от векового ада.

– А сами телепаты согласились бы на это?

По лицу Селестины пробежала тень.

– Не могу отвечать за всех.

Чего Милиас настойчиво боялся, то и случилось после третьей большой стоянки в их пути, когда их ближайший сосед, до того безмятежно храпевший, встрепенулся, подскочил, и, расталкивая толпу и голося, рванул на выход – кажется, он проспал свою станцию, а его место занял разбитной парень в засаленной куртке, надетой на такую ветхую рубаху, что можно было считать – на голое тело. Он явно был счастлив такой удаче – притулиться рядом с двумя молодыми девушками, что и не преминул продемонстрировать, присутствие Милиаса смущало его не очень.

– Эй, хлюпик, из каких краёв будешь? Где это такие девчонки водятся? Как это ты аж двух отхватил? Верно, одну для меня припас?

– Это моя жена и моя сестра, – Милиасу, понятно, больше всего хотелось просто послать нахала далеко, но перспектива драки в поезде никак не радовала, хотя и вырисовывалась отчётливо, и очень уж хотелось этот момент оттянуть.

– Надо ж, такому сопляку да этакую красотку кто-то отдал! Малютка, бросай ты этого молокососа, пока не поздно! Слишком ты для него хороша! Впрочем, и сестрёнка ничего. Только чего ж такой платок страшный повязала? Пошли со мной, будут у тебя серёжки, что не стыдно будет ушки показать.

– Ох же завидный ухажёр выискался! – отозвался с другой стороны насмешливый женский голос, – серёжками девчонку завлекать! Ты на миску похлёбки-то заработаешь? Жилет себе сначала купи, а то подробности скоро вывалятся!

– А мне за свои подробности не стыдно!

– Моя сестра едет к своему жениху, дата свадьбы уже назначена. Он купит ей сколько угодно и серёжек, и платков, и нарядов.

– Ух ты! Он что, богач?

– Ну, он много прожил и много заработал, он достаточно состоятельный. К тому же, ему 103 года, так что моя сестрёнка может в скором времени остаться богатой молодой вдовой.

Дэвид, конечно, почти притерпелся к подобным разговорам, обычным для культуры браков ради выгоды, дружбы ради выгоды, но всё же был немного зол, что женой назначили не его, а Селестину. Хотя это объяснимо – Селестина больше привлекает мужское внимание, и внешне ну совсем не похожа на Милиаса, кто б поверил, что сестра, даже если б оно так и было?

– Ишь ты, шустрый… Он, может, ещё лет 20 проживёт, а то и 30, уже денюжки сидит считает… А уж старшие жёны да их дети тем временем как девчонку заклюют… Бедная, бедная девочка! Да видать, жених скряга и сволочь, что ж к нему невеста четвёртым классом едет?

– А может, прямо здесь себе другого жениха найдёшь, попроще, да понадёжнее? А то приедешь, да окажется, что богат фантазией? Мой вон тоже… и серёжки и бусы слал. Все их продать пришлось, и года даже не прошло.

– Нешто послать ему за вами не нашлось, кого? Да мог бы и сам, если уж так говорить. Жена, хоть вторая, третья, четвёртая – это всё-таки жена.

Да, это звучало действительно сомнительно. Что поделать, Милиас тоже нащупывал дорогу на нехоженном прежде поле вслепую, немногим увереннее иномирцев.

– Он присылал нам деньги. Увы, нам пришлось потратить их на похороны нашей матушки и уплату долгов, без которой нам не позволили бы уехать. Мы решили поостеречься просить ещё денег. Если он передумает жениться на Мии, будет плохо.

– Что, ухажёр, замолчал? Будешь богатой молодой вдовы ждать? Да на кой ты ей будешь нужен тогда?

«Ухажёр» меж тем пододвигался ближе, хотя и так уже сидел почти вплотную к Дэвиду. Селестина зашевелилась, намереваясь поменяться – уступить место на коленях Милиаса, но было подозрение, что в момент, когда Дэвид встанет, на его место заползёт этот типчик, и преспокойненько предложит кому-нибудь из девушек сесть к нему на колени. Нормальная практика…

– Не, ждать – это не моё, здесь и сейчас живём. Слышишь, девочка, что народ говорит? Дрянь у тебя женишок. Может, плюнешь на всё и сбежишь? Он, поди, и искать тебя не станет…

– А деньги, на переезд выданные?

– Далеко вам ехать-то? Впереди долгая стоянка, может, выйдем, прогуляемся… Отведаешь молодого тела, прежде чем к старому чучелу… Если у него, конечно, ещё работает что-нибудь. Ну чего ты деревянная такая? На меня ещё ни одна не жаловалась…

Он протянул руку к виску Дэвида, тот, естественно, отшатнулся в ужасе. Милиас с отчаянно-злым выражением лица начал выбираться из-под Селестины – похоже, надежда свести всё к шуточкам-прибауточкам и обойтись без мордобоя пошла прахом. Мужики и бабы у другой стены загалдели и, кажется, начали делать ставки. Чумазые дети, копошащиеся среди узлов, предусмотрительно порскнули в сторону. И в этот момент в бедро домогателя бесцеремонно ткнулся облупленным носом лакированный когда-то сапог.