Текст книги "Венок Альянса (СИ)"

Автор книги: Allmark

сообщить о нарушении

Текущая страница: 69 (всего у книги 87 страниц)

Если удастся отбить «Белую звезду», завтра или хотя бы послезавтра, то Гарриетт спасён. Кажется, Далва не очень-то верит, что они успеют. Ну и ладно, есть, кому верить, и кроме неё.

Безумно жаль Блескотта. Почему-то он так и вспоминается с медленно, но неуклонно тающей пачкой сигарет, вяло переругивающийся с Роммом… Ну, с Роммом кто не переругивался…

А здесь сказать «жаль» не повернётся язык. Грустно, невыразимо грустно… Но Харроу говорит, надо радоваться, что хотя бы некоторые редкие люди могут выбирать, как им умереть, и пожалуй, понятно, что он имеет в виду. Сидней, наверное, больше всех крыл отборной бранью эту планету, эту войну, её, Виргинию, и он же дрался так, словно, как никто другой среди них, был рождён для этого. Такой же весёлый, злой азарт, с каким он, наверное, нарушал закон половину своей жизни…

На поляне у костра – большого, жаркого костра, таиться уже не приходится, весь континент, кроме нескольких крепостей и столицы, уже их, атмосферники армии Бул-Булы всё реже отваживаются на попытки накрыть их с воздуха – слишком быстро их снимают с вышек ребята Кутак-Йутха, молодцы, – сидели молодые солдаты Сайумакского дивизиона. Завтра решающее сражение, а они, кажется, не ощущают никакой тревоги, они смеются, звучит мелодичный перебор рысын – местного подобия гуслей, разве что покрупнее, поувесистей. В победе уже никто не сомневается, это дело времени, только безумец, каковым, впрочем, Бул-Була и является, может надеяться отыграться за полшага до своего бесславного финала. На что он надеется? Ярость того, кто прекрасно понимает, что его ждёт, страшнее ядерного оружия, но и она не даёт бессмертия. Да, жертв будет ещё много, и одно только утешает – это последние жертвы… Виргиния смотрела на галдящих у костра бреммейров, ёжась от мерзкого холодка по спине – кто из них без малого мертвецы? Она думала когда-то, что оставила это на Арнассии – а молодые пилоты улыбались, неестественно, неумело, арнасииане ведь не умеют улыбаться как люди, хотя внешне довольно сильно на них похожи, говорили, что смерть – вершина жизни мужчины… Вспоминала Скхуу-Дыйыма – сколько ж она привыкала-то к этой мысли, что они все гермафродиты, что вот у него осталось дитя-подросток, дитя, для которого он «земля». Это дитя сейчас спит где-то в объятом ночью городе, освобождённом ими, уже мирном городе, и это греет…

Рысын перехватил Андрес – он сидел там, с ними же, у костра, когда он успел-то освоить инопланетный инструмент, как вообще умудрился при таком знании языка… вот уже наиграл какую-то песню из тех, которые звучали у них там, тогда, в декорациях нездоровой, опасной романтики, и вот уже как-то переложил на эту мелодию какие-то тексты бреммейров, и испанский звучал вперемешку с брим-ай…

За плечо тронул Тай Нару.

– Гелен выходил на связь. Сказал, по свежим новостям – сторонники Бул-Булы оставили столицу. Заминировав, они намерены не отдать нам «Белую звезду», раз уж самим сейчас не до неё откровенно… Аламаэрта обещает и это взять на себя, нам об этом не нужно думать, нам нужно двигаться к крепости Никс, там сейчас Бул-Була… Там машина. Туда они отогнали ваш корабль. Оттуда они надеются всё же нанести решительный удар, который переломит ход войны на пороге их поражения… Аминтанир с отрядом на подступах к Никсу, они просят дать добро на операцию «Троян». У них сейчас все возможности, уже через час их может не быть.

– Передайте, добро даю.

– А небо всё же красивое, генерал.

– Вы всегда называете небо её именем, Тай Нару.

– Не верно. Я всегда называю революцию её именем. Я называю её именем небо, только если оно над армией восставшего народа, идущего в бой за свою свободу, за лучшее будущее… Она была прекраснейшей женщиной моего мира, и она была убита за то, что была мятежницей, за то, что была связана со мной. Я позже расскажу тебе об этом, маленький генерал. Сейчас я пойду давать твой ответ Аминтаниру.

Оставшись одна, любуясь звёздами, которые перемигивались как будто в такт бодрым аккордам рысын, Виргиния не думала, конечно, о том, как сложно представить гроумскую красавицу, какие вообще там, у гроумов, представления о красоте… Она думала о том, что каждый из них, при этом жарком веселье сейчас, понимает… Любой из них может не пережить завтрашний день. И она тоже. И если разобраться, это было б не так плохо. Она спросила капитана Ли, сильно ли на неё злятся за то, что втравила их во всё это, и он ответил – вселенная приводит нас туда, где мы должны быть, чтобы сделать то, что должны сделать. Мы можем, конечно, отказаться от этого – но сможем ли простить себе это когда-нибудь позже? У рейнджеров не принято торговаться – за великое или малое благо они отдают жизнь…

– Не беспокойтесь, мы справимся. Правда.

На буром, ввиду подсветки прожекторов и зарева далёких пожаров, бархате ночного мрака сюрреалистично проступал силуэт «Белой звезды». Чуть поодаль обозначались тёмные очертания бреммейрских кораблей – имеющие некоторое сходство с хуррскими. Хуррских тут, разумеется, не было давно, инопланетные «советники» и «торговцы» свалили подобру-поздорову сразу, как только дело запахло жареным. В этом, конечно, сопротивленцам очень повезло, с инопланетной военной поддержкой, даже ограниченной, перспективы могли стать совсем не радужными. Но к счастью, они, видимо, выбрали стратегию выжидания…

– Ладно. Очень надеюсь, что так. Мне, честно говоря, надо бы заскочить ещё на один объект, и не опоздать к финальной вечеринке.

Раскосые глаза И хитро блеснули, бросив взгляд в сторону корабля. Команда специалистов-взрывников уже разворачивала работу. Благо, попасть внутрь «Белой звезды» людям Бул-Булы не удалось – куда им. Поэтому взрывчатку расположили по периметру, насколько достало щедрости. Уничтожить корабль таким образом едва ли получилось бы, но люди при посадке погибнуть могли. Дело осложнялось хитроумной системой растяжек – малейшее неверное движение могло привести к детонации, тут бреммейрская старательность явилась во всей красе.

– Думаю даже, мы будем максимально рачительны. Просто перенесём всё это к шаттлам, на всякий случай, так сказать…

– Ну, уж это-то сильно вряд ли. Бежать с планеты Бул-Була и его тёплая компания не отважатся – им попросту некуда. Едва ли хурры окажут им радушный приём – им своего такого добра девать некуда, да и зачем им бывший правитель, не имеющий больше ни власти, ни ресурсов? Впрочем, даже если такая дурная мысль и придёт им в голову – с отчаянья чего только не творят… Вырваться из оцепления они едва ли смогут без серьёзных потерь, а прорваться сюда – тем более.

И улыбнулся. Столица была занята на сутки раньше, чем они рассчитывали, это, конечно, заслуга экстренной эвакуации Бул-Булы и его личной гвардии отморозков, без верховной власти над головой оставленный в городе гарнизон быстро утратил всякую мотивацию к защите позиций. А вот за панику Бул-Булы уже спасибо Аламаэрте, блестяще спланировавшему операцию. Даже слишком блестяще, превосходя способности противника раза в два, как выразился Гелен.

– Завтра всё закончится. Ну, очень хочется на это надеяться… Вы наконец сможете вернуться к своим обычным делам. Всё-таки, хотя вы, конечно, в совсем ином положении, чем все мы, вы ни минуты не были заложником этого мира, но ведь эта маленькая гражданская война определённо спутала ваши планы…

– Не особенно. Во всяком случае, качественно помешать им она не смогла.

– Ну, вы ведь куда-то держали путь, когда встретили Виргинию…

– Последние пять лет я почти непрерывно нахожусь в дороге. Едва ли двое сумасбродных детишек могли б завести меня дальше, чем мой собственный поиск.

– Что ж, тогда надеюсь, что вы найдёте то, что ищете.

– К счастью, я уже нашёл.

– Дай, я, – Виктор оттеснил плечом щуплую Стефанию и рывком распрямил сложенную крестовину стойки, затянув тугую шайбу.

– Вообще-то, хорошо бы мне самой наловчиться это делать, раз уж я осталась тут в помощь Далве, тем более что скоро может понадобиться много таких…

– После того, как мы победим – а мы победим – в их распоряжении будут все госпитали столицы и ближайших городов. Какие уцелели, конечно. Правда, с нехваткой врачей явно предстоит столкнуться…

Стефания думала о том, что в бреммейрской жизни вообще много странного, например – такие высокие стойки для капельниц, при том, что они сами метр с небольшим, надо у Далвы спросить, наверное, у них давление другое какое-то, или что, и о том, что с Виктором всё сложно и только сложно, наверное, и может быть, хотя они, конечно, на ты – после всего-то, но между ними всё же стоит невидимая стена. Или это в ней проблема? До сих пор всегда была в ней.

– Может быть, в таком случае собрать ещё несколько заранее?

Женщина вздохнула, покосившись на сложенные телескопы стоек в углу. Может быть, может быть… Какая-то из них может потом понадобиться самому Виктору. Хотя это, разумеется, Далве виднее. Она что-то говорила такое, что кроме литической смеси из бреммейрских препаратов мало что подходит землянам, если только в критической ситуации или кратковременно…

– Эта просто новая. Вроде бы. Те, что уже собирались и разбирались, более разработанные.

– Если б это и нангим-ныог касалось…

– Ну, к счастью, тебе ведь не приходилось собирать их с нуля?

– Хоть от этого бог миловал.

Стефания подумала о том, что Виктор меньше всего, из этого отряда, имел времени и возможностей для тренировок на этой машине, и никакого оптимизма это внушать не может… Впрочем, Виргиния тоже до «Золотого Дара» не управляла кораблём.

– Самое сложное в нангим-ныог – поместиться в кабине. С этой задачей я справился.

– Теперь главное из этой кабины завтра выбраться целым. На курсах оказания первой помощи у меня, конечно, были неплохие результаты, но уколы я ставлю отвратительно.

Кстати, как не сказать, было вспомнить про Виргинию… Про то, например, как под Акшемтешем она послала в лобовую атаку недавно сдавшийся в плен отряд – они погибли почти все, зато вынудили противника рассредоточить силы. Их нельзя было, разумеется, считать какими-то ягнятами на убой, и Виктора, наверное, нельзя, но всё же – многим ли лучше это, чем быть связанным пленником, перетаскиваемым туда-сюда? Ты в любом случае больше не определяешь свою судьбу. Ты можешь сказать себе, что лучше сражаться, чем им всем здесь погибнуть, победы Бул-Булы он мог бы желать ещё менее, или надеяться погибнуть, чтобы просто прекратилось всё это…

– Я никогда тебя не спрашивала… Мне и сейчас не очень-то хочется. Но на войне иногда убивают. Возможно, потом я буду жалеть, что уже не спросить. То устройство… что оно должно было сделать? Как оно должно было изменить этих людей?

Виктор сжимал и разжимал пальцы, которые свело судорогой от напряжения во время распрямления очередной крестовины.

– Тут кто-то изящно выразился, что, мол, знак, который она носит на волосах, некоторые носят в сердце… Они правы и не правы. Знаете ли вы что-то о судьбе всех этих тысяч нагрудных значков? Уверен, однажды кто-нибудь напишет об этом книгу. Когда стало известно, что Бюро намерено отказаться от внешней атрибутики – то есть, известно об этом стало сразу, как от сегрегационного, рабского элемента – точнее, когда в это окончательно поверили… Легко, думаю, представить, как на это реагировали.

– Мне – сложно. То есть, я не задумывалась об этом… и тогда тоже, наверное, не задумалась бы. То есть, что от этого изменилось бы?

– И такое мнение тоже имело место быть. Разумеется, многие испытали чувство счастья, освобождения – когда уничтожали свои значки, сдавали их на переплавку… Не стоит их прямо осуждать за это. Были и те, конечно, кто наоборот, продолжали носить значки с гордостью. Запрета-то тоже нет… Были те, кто снял и бережно хранил дома. А через несколько лет появились даже коллекционеры, которым можно было эти значки продать… Думаю, они стоили бы дороже, имей они какие-то индивидуальные номера, позволяющие идентифицировать их бывших носителей…

– А ты?

– А что я? По специфике своей работы, я не так часто его носил, и какой-то прочной эмоциональной связи у меня с ним не установилось. Лежит дома… Я это к чему – многие склонны подозревать в участии в неких радикальных, основанных на ностальгии по Корпусу, организациях тех, кто продолжает носить значки, кто тепло или хотя бы нейтрально отзывается о корпусовском прошлом. Ну, наивных людей много… И дело даже не в том, что не так уж разумно члену такой организации афишировать, привлекать внимание. Правда ещё в том, что вопрос, о каких корпусовских идеалах говорить…

– Слышала выражение, что «корпусовские идеалы» – это вообще оксюморон.

– Ну, не стоит всё же так… Понятно, что некая… двойственность, и огромное количество вскрывшейся грязи политической шокировало многих даже больше, чем все эти подробности с лагерями, пытками и прочими ущемлениями прав и свобод. Хотя не совсем понимаю, почему. Самоотверженное и доблестное служение нормальскому обществу просто не могло не иметь оборотной, невидной стороны. Уничтожение системы просто раскололо эти две стороны… Просто ностальгирующие тосковали о Корпусе как об оплоте порядка и безопасности, и видеть в этом кружке по интересам что-то угрожающее может только конченый идиот. Иное дело те, кому ближе оборотная сторона. После всех издевательств – создания системы, натурально и очень жёстко меняющей сознание, не забываем всё же, кем, во имя чьих интересов она была создана – а потом, с лицемерным ужасом, её уничтожение – было логично, в некотором роде, пойти вразнос?

– Логично… хотя не вполне. Меня всегда удивляла вековая вражда. Может, это психология детдомовского ребёнка, но как можно предъявлять счета за то, что произошло сто лет назад?

– Это если верить, что за эти сто лет действительно многое изменилось.

– Да, верно… Пожалуй, я много буду думать об этом. Потому что сейчас для меня, с моей колокольни, вы выглядите такими же детьми, как ностальгирующие по «доброму» Корпусу. Мечты о мировой власти… вон, мы с одним таким примером пятый месяц сражаемся.

– И это интересная ирония, правда, что через несколько часов я выхожу в бой против него? Да, я и не спорю, это выглядело во многом глупо. Это порождение отчаянья… Любой радикализм, наверное, порождение отчаянья. Мы делали то, что нас приучили считать правильным, мы старались делать это хорошо, мы жизнь этому отдавали. Все были довольны. Ну, понятно, не все – нелегалы не были… Отдельные правозащитники и сочувствующие из нормалов не были. А в целом-то мир хорошо спал, зная, что за его спокойствие все, кто надо, заплатят, сколько надо. А потом где тонко, всё же рвануло… И надо же, это же уважаемое и довольное общество ужаснулось тому монстру, которого оно создало. На самом деле, конечно, ужаснулось силе этого монстра и пониманию, что он скоро начнёт откусывать головы не собственным детям, а хозяевам… Уничтожением организации, концентрированности, порядка они хотели предотвратить очень нехорошие перспективы для себя. Ну, так почему кому-то было не решить стать именно тем, чего они боялись? Что такого уж неестественного во власти телепатов над нормалами?

– И ты действительно верил в это?

– Каждому надо во что-то верить.

– Подождать, пока в одном месте соберётся как можно больше телепатов – и превратить их в непоколебимую, безжалостную армию… Если подумать – пары миллионов действительно могло хватить. История не раз показала, меньшинство успешно раскатывает большинство при правильном настрое и приложении силы. Боюсь теперь иногда думать – а не жалею ли я, что у вас ничего не получилось?

– Ты в этом плане редкий человек, спокойно и без особых переживаний воспринимающий власть над собой, регламенты и инструкции, так что не осложняй себе жизни такими откровениями, ты и так не имеешь бешеной популярности. Я всего лишь хотел показать тебе, как можно одновременно быть верным идеалам Корпуса и предавать их, возвращаясь к нашему давнему разговору… Откровенное признание стремления к власти – это именно такое предательство.

– Ну, до времени, когда люди перестанут хотеть власти, я точно не доживу. Твои желания в этом плане не более ужасны, чем чьи-либо другие. Там, в крепости, засел куда более неадекватный экземпляр, хотя и его кое в чём понять можно. Хотя всякая власть – насилие, но как-то хочется, чтоб оно было более умеренным. Одно время я думала – что останавливает тебя, кроме понимания, что едва ли Бул-Була мог бы быть в тебе заинтересован?

– Мне уже незачем стремиться выжить. На самом деле – давно незачем… Кто-то тут удивлялся, почему я был на свободе, а надо было удивляться, почему я жив. Понятно, что на суде я тоже мог порассказать кое-чего такого, что, может быть, и не перевернуло бы и встряхнуло мир, но прошло бы лёгким штормом по отдельным территориям и организациям… Один я не владелец особо судьбоносных сведений, но ты можешь себе представить, что может вылезти, если потянуть за цепочку. И это тоже одно из свидетельств, что игра не закончена и никогда закончена не будет. Конечно, я принял некоторые необходимые меры, как и любой на моём месте… Хотя всё это, если разобраться, пустое. Я осколок прошлого, или, если выражаться менее романтично, отработанная карта. Знаю, что звучит это не очень, солдат-суицидник это вообще сомнительное приобретение…

– Как сказать, террористы-смертники оспорили бы. Хотя вряд ли ты готов умереть за цели Виргинии Ханниривер.

– Тем не менее, удачи я ей желаю.

Стефания некоторое время колебалась, но всё же обратилась к собирающемуся уже уходить Виктору.

– У тебя нет каких-нибудь предположений, кто может быть её отцом? Конечно, это вообще последнее, о чём стоило б спрашивать… Я об этом и знать, если уж так, не должна, но корабль не так велик, как кажется, и потом, когда небольшой, понемногу редеющей компанией идёшь через лес, через море, через степи – поневоле разговоры всякие услышишь…

– Если честно, есть у меня одно предположение. Но воздержусь его озвучивать.

– Выр-Гыйын, может быть, всё же не идти слишком вперёд все? На стены Никс самый сильный пушки, что есть ещё у Бул-Була, зверь, когда загнали, свиреп, очень свиреп!

– Отставить, Кутак-Йутха. Полководец должен быть впереди армии, не верите мне – у Аламаэрты спросите… Потом, сейчас им не до вас… – Виргиния вдавила рычаг нангим-ныог, и неуклюжий робот практически бегом устремился, разрезая голенастыми ногами плотный, слежавшийся весенний снег, к горизонту, где чернели хищные очертания Никса. Да, пехоте здесь делать нечего… а поле ещё пересечено рвами, в которых снега ещё глубже, а из замаскированных под холмы укреплений бьют снайперы Бул-Булы… Пусть бьют, оружие, которое они получили с последней подводой, было щедро полито по дороге ледяной водой с самолёта Кутак-Йутха – если что-то из этого теперь стреляет, то не метче школьной линейки.

– Выр-Гыйын…

– Тебе нечем заняться, Лаук-Туушса? У вас прямо по курсу – отряд нангим-ныог врага, они вам не по глазам? Я должна быть в голове отряда, чтобы Бул-Була знал – к нему иду я! Впрочем, по моим расчётам, не более чем через четыре минуты они получат такой удар изнутри…

Минуты стелилась снежным полем под брюхом машины. Как много можно сделать за четыре минуты… Очередной холм взметнулся пургой до небес, снайперы Бул-Булы замолчали. От крепости отделял последний ров. Нангим-ныог выстроились в боевой порядок, держали прицел – но ждали.

…Взрыва не было.

– Генерал, на связи Никс.

– Ага, они соизволили ответить? Сдаются?

…Почему взрыва нет? Что с «Трояном»?

– Приветствую тебя, генерал Выр-Гыйын. На моей, навеки моей земле, – лицо Бул-Булы на экране было спокойным, радостным, предвкушающе-злым, – из великодушия и уважения к твоей храбрости и таланту предлагаю тебе сдаться.

– Ты ничего не перепутал? Мы окружили вас, Бул-Була, из этой крепости вам никуда не деться. Ну, хотите – сидите там месяц или два, пока продовольствие не кончится и друг друга жрать не начнёте. Нет, нам-то что, мы подождём.

– Ты забываешь, Выр-Гыйын, что у меня здесь есть кое-что. Есть твой корабль, и я смогу его завести. Ты знаешь его мощь в бою.

– Сможешь завести? Отлично, давай, я наблюдаю. После того, как вы его несколько раз перевернули, когда тащили сюда? Жаль, я этого не видела, занятное, наверное, было зрелище, древние египтяне со своими камнями для пирамид аплодировали бы стоя. Пупки не надорвали?

– У меня есть машина. Она здесь, рядом со мной, – он указал на невзрачное, как-то даже разочаровавшее Виргинию недостатком величественности сооружение, почему-то напомнившее ей старую стиральную машину бабушки, – и уже скоро, очень скоро она будет запущена. И у меня есть твой мальчишка.

– Чего?!

– Им не повезло, – ухмыльнулся Бул-Була и отошёл от экрана. В кадре возник Аминтанир, удерживаемый под руки сразу четырьмя рослыми охранниками – даже эти богатыри доставали лорканцу только до плеча, – мои воины оказались расторопны, они не подвели меня.

– Бул-Була, на что ты, собственно, надеешься? Ты в плотном кольце, пойми. Сдавайся сейчас, зачем тебе лишние жертвы?

– Жертвы лишними не бывают, разве ты не знаешь, Выр-Гыйын? У каждой жертвы есть смысл и сила. Я знаю, чем и когда можно пожертвовать… А знаешь ли ты? Готова ты пожертвовать им ради победы?

У горла Аминтанира сверкнула тёмная, кривая бреммейрская сталь.

– Виргинне! Не смей! Никто теперь не стоит, чтобы сдаться!

– Ты не посмеешь, Бул-Була. Если ты убьёшь его – ничто на всей этой планете не укроет тебя.

– Для управления машиной он мне и не был нужен – он ничего бы не сказал, да, он юн, но слишком крепок. Но мне уже всё, что нужно, дала женщина. Как только силы лорканского генерала снимут блокаду нашей электростанции и мы получим достаточно энергии – я запущу машину. А он дорог тебе – значит, он моя сила и твоя слабость. Власть даётся тому, у кого сила, а не слабость, Выр-Гыйын. Сейчас ты выйдешь из нангим-ныог и пойдёшь к Никсу, и все твои офицеры тоже. Сталь не уберётся от горла мальчишки, пока не будут заглушены моторы всех нангим-ныог, мы следим за вами по радарам. Отдай приказ Аламаэрте, чтоб снял блокаду.

– По рангу я не имею права отдавать приказы Аламаэрте.

– Тогда ласково попроси его. Уверен, ради своего соотечественника он не откажется.

– И что потом? Где мои гарантии, что вы не перережете ему горло, как только я выйду из машины? – Виргиния тянула время. Она ждала подхода Гелена, его удар с воздуха станет неприятным сюрпризом для Бул-Булы.

– Виргинне, не торгуйся с ним! Сталь – лишь мгновение перед встречей с Наисветлейшим, с желаннейшим светом!

– Я запущу машину – и её лучи изменят всех здесь, Выр-Гыйын. В том числе и тебя. Не будет казней, не будет крови, будет прекрасный мир, ты будешь служить мне, ты будешь желать работать на меня! Мне нужен твой талант, Выр-Гыйын, я вовсе не хочу тебя убивать!

– Может, с тобой ещё и переспать?

– Значит, быстрая смерть – вас не пугает… Что ж…

Чувствуя, как леденеет в жилах кровь, Виргиния смотрела, как Аминтанира обливают с ног до головы – несомненно, горючим, как на расстояние не более трёх шагов подходит охранник с керосиновым светильником.

– Что теперь ты скажешь, Выр-Гыйын?

– Виргинне, нет! Свет, огонь – не убьют мою душу! – дальнейшее Аминтанир прокричал на лорканском, вырвался из рук охранников, схватил светильник и обрушил его на пол перед собой, – нет заложника – нет силы!

Объятая пламенем фигура Аминтанира бросилась на стоящую за его спиной машину.

– На штурм! – завопила Виргиния и вдавила рычаг скоростей до упора. Чёрная тень закрыла сумеречное небо – это сверху над Никсом спускался корабль Гелена…

========== Часть 6. СЕЙХТШИ. Гл. 1. Прощание ==========

– Как он?

– Жив. Во всяком случае, пока – он жив.

Аламаэрта, покачнувшись под напором налетевшей на него с объятьями Виргинии – левая её рука была на перевязи, сломанная, но она крепко обняла его за шею здоровой рукой, отступил, пропуская её в палату.

Импровизированный лазарет был устроен на корабле Гелена – технически это было лучшее, что здесь и сейчас могло быть. Аминтанир, погружённый в капсулу, наполненную голубоватым слабо фосфоресцирующим гелем, был в сознании. Над поверхностью виднелась только его голова, но даже на ней не было живого места от ожогов.

– Вир…гинне… Спасибо тебе, что не сдалась. Видишь… мы не так сильно горючи, как он думал…

Губы, бледные до синевы, он разлеплял с трудом, голос, если б не вмонтированные в капсулу динамики, едва ли было бы слышно.

– Молчать, Аминтанир! Чтоб я больше не слышала прощальных нот в голосе. Чтоб я вообще не слышала твоего голоса, пока ты не пойдёшь на поправку. Я твой генерал, и это мой приказ. Все силы на выздоровление. Я буду приходить к тебе каждый день. Но ты – молчи.

Она вышла из палаты, быстрыми шагами удалилась в направлении выхода, больше не глядя ни на кого.

– Вы ведь спасёте его? – Андрес ковылял по лазарету на костылях, несмотря на угрозы Далвы просто привязать его к кровати. Не помогали и угрозы Гелена, что нога может срастись криво, а хромота обаяния облику Андреса не добавит.

Гелен повернулся к нему.

– Его немного спасло то, что они пытались его потушить – вместе с машиной, и немного спасло то, что мы успели вовремя… Но сейчас ещё что-то должно его спасти.

– Ну, я думаю, у вас здесь этого навалом. Не может быть, чтобы этот сказочный паршивец умер теперь, тем более после нашей победы.

– Он очень сильно обгорел. Но да, он жив, значит, надежда есть.

Андрес облизал сохнущие губы.

– Когда ты рассказывал об Арнассии… Ты говорили, что Виргиния была тяжело ранена, была при смерти, но ты спас её. Ты ведь повторишь это и для него? Даже если он не дорог тебе так же, как она – просто ради неё, потому что ей дорог…

Гелен почти упал спиной на стену.

– Там, на Арнассии… – голос его тих, взгляд блуждал по стенам, по потолку, не встречаясь со взглядом Андреса, – мы почти не имели надежды. Мне пришлось использовать один очень древний механизм… Даже я не знаю, какой расой изобретена эта машина, хотя значки на ней похожи на лорканские. Чтобы спасти того, кто находится на пороге смерти, кто-то должен отдать жизнь. Поверь, там был некоторый выбор из тех, кто хотел бы это сделать. Для солдата честь отдать жизнь за своего генерала. Для арнассианского мужчины честь отдать свою жизнь по требованию женщины. Это вершина его жизни, когда женщина избирает его для того, чтоб он отдал свою жизнь потомству. Нет, я не говорил им, что Виргиния – женщина, иначе их рвение было бы ещё больше, и мне, пожалуй, пришлось бы столкнуться с местью тех, кому я откажу… Но я не знаю, найдётся ли тут желающий поменяться с Аминтаниром.

– Вот тут ты ошиба…

Андреса твёрдо отодвинул Виктор. На лбу его красовался свежий шов, но в целом ему досталось не так сильно по сравнению с многими в финальной яростной схватке шагающих танков. За ним плёлся хмурый Харроу, баюкая перебинтованную руку – не перелом, просто царапина, только вот шов на всякий случай пришлось наложить.

– Где эта машина? Здесь, на корабле?

– Виктор, ты не…

– Помолчи, ладно? Вы мне весь мозг проели тем, что всю жизнь я жил, исполняя чужую, не желавшую мне добра волю, так? Там я делал то, что считал должным. Здесь я делал то, что должен был. Теперь я сделаю то, что хочу сделать. Моя жизнь была не слишком хороша, ну так вот ему она пригодится больше.

В соседней «палате», за наскоро возведённой тонкой матовой перегородкой, лежало накрытое простынёй тело. Никто не решался откинуть простыню, чтоб посмотреть на него – хватало рассказов тех, кто спускался в тюремные подземелья дворца и других крепостей сторонников Бул-Булы, кто проводил расследование их многочисленных преступлений. Тело Талеса было погребено в братской могиле на огороженном поле за дворцом – его убили сразу, спящим, не видя в землянине никакой особой ценности.

– Синеасдан…

– Да. Был женщиной, как оказалось. Есть, всё-таки, и недостаток, и достоинство у ваших бесформенных хламид, под ними различить половые признаки проблематично, да они у вас и не столь выражены, как у землян. Как же ей это удалось, столько лет, с таким риском в случае раскрытия… Такая тяга к знаниям, к богу… Вам, думаю, будет интересно взглянуть на записи, оставленные ею на стенах камеры…

– Вот почему Синеасдан, единственный из нас, не был женат…

– Она была сильной, очень сильной. Они убили её только два дня назад, всё это время, пока она была у них в плену, они выбивали из неё расшифровку инструкции к машине. Не её вина, что она сдалась, пожелав смерти.

– Она тоже, как могла, приближала нашу победу. Своей стойкостью, каждым своим отказом… И мы каждым выигранным сражением, каждой отбитой крепостью, каждым сбитым с темницы замком приближали её освобождение. Увы, не успели…

– Они собрались, Геа-Ерэн. Это самое большое место у нас, где может собраться много, это наш самый большой стадион для спортивных состязаний. Во время правления Бул-Булы спортивные игры были запрещены, поощрялись только боевые искусства, теперь стадион снова будет работать. Сегодня, провожая Выр-Гыйын и всех вас, мы вернём ему жизнь.

– Теперь всё будет по-другому, Кинту-Мыак, – улыбнулся Ли.

– Да. Мы хотели, чтобы, улетая обратно к своим звёздам, вы протянули мост от нас до них. Мы хотели бы, чтоб вы передали там, что мы хотим вступить в Альянс. Если можно, конечно. Если наш небольшой, молодой мир может быть младшим братом вашим мирам.

– Кинту-Мыак, не нужно…

– Не нужно делать этого только из благодарности? – выступил вперёд Тай Нару, – или для того, чтоб Альянс теперь руководил ими? Они хотели сказать совсем не это. Они хотели сказать, что теперь они очень хорошо знают – жить и побеждать можно только вместе. Нет, они не хотели бы, чтоб вы учили их жить. Они научатся сами. Потому что всегда умели. Умели учиться. Но они хотели бы, чтоб вы видели это и радовались за них. Им предстоит долгий путь, но они готовы к нему. Они хотели бы, конечно, избрать Выр-Гыйын новым правителем, но они понимают, что её ждут звёзды, с которых она пришла. Всех вас ждут. Хотя, конечно, если б кто-то из вас захотел остаться – они были б рады этому…

На стадионе набилось народу много больше, чем обычно он должен был вмещать. Жители Бримы съехались с обоих континентов, они сидели на сиденьях, стояли в проходах, стояли на самом поле, перед наскоро возведённой трибуной. Три больших экрана были обращены к толпе вокруг стадиона, стараньями Гелена и местных инженеров была обеспечена трансляция в другие города для тех, кто не смог приехать.

Рядом с Виргинией стоял всё ещё пристёгнутый к передвижной капельнице Аминтанир, Андрес постоянно шутил насчёт этой капельницы, что если на них кто-нибудь, не дай бог, нападёт в дороге, он сможет использовать её стойку, как рейнджеры – денн-бок, или что предложение станцевать вокруг шеста, когда-то сделанное Таувиллару, в принципе и для него в силе, и эти дурацкие, в общем-то, шутки сейчас радовали – жизнь мальчишки была уже вне опасности, и все это знали. Прозрачные трубочки капельницы исчезали в прорезях зеленоватого балахона из специальной неэлектризующейся ткани, в который, в целях защиты от вредного воздействия на восстановленную, ещё очень тонкую кожу, он был одет, волосы на опалённых участках головы понемногу начинали отрастать. Виргиния погладила его по щеке.