Текст книги "Венок Альянса (СИ)"

Автор книги: Allmark

сообщить о нарушении

Текущая страница: 74 (всего у книги 87 страниц)

Небольшие, но выразительные глаза дрази посмотрели на неё долгим, проникновенным взглядом.

– Может быть, я полезу сейчас не в своё дело, Шин, но мне хотелось бы хотя бы хотя бы чем-то тебе помочь… Хотя бы просто выслушать.

– Благодарю, Штхейн. Но что об этом можно сказать… Ты прекрасно знаешь, что происходит сейчас, да и причину моего угнетённого состояния духа…

– Дэвид? Ты слишком давно чувствуешь бессилие рядом с ним, ещё с Тучанкью.

– Да, ты понимаешь…

Шин Афал подумала, что, кажется, ей давно уже невероятно легко общаться с этой дрази. Это было невероятно при том, как мало, казалось в начале, между ними было точек соприкосновения, как много того, что казалось невозможным понять… Но в итоге единственным сложным моментом, пожалуй, оставалась двойственность имени и рода, когда Шин Афал не знала, как следует обращаться к Штхиукке и, что ещё сложнее, как говорить о Штхиукке с другими.

– Дэвид многое скрывает от меня… Нет, не так. Я сама не знаю, как заговорить, это моя вина, конечно… Когда мы были детьми, всё было намного проще. Мой духовный наставник говорит, что я заблуждаюсь относительно своих чувств, потому они и приносят мне столько печали и беспокойства. Между теми, кто действительно близок друг другу, многое происходит без слов, и сердца сами ведут любящих друг к другу, пусть и через многие испытания. Мне кажется, конечно, он не верит в возможность наших отношений потому, что Дэвид не совсем минбарец…

– Ну, если так, это нехорошо с его стороны. С кем-то ведь и Дэвиду надо быть, а такой он в своём роде один.

– Но ведь это правда – любя, я не могу ничего для него сделать, и порой я чувствую, что не понимаю того, что с ним, в нём происходит…

– Ты считаешь, что он очень изменился, и, может быть, не в лучшую сторону?

Шин Афал сокрушённо покачала головой.

– Не знаю, не знаю… То, что происходит сейчас – с этим всё понятно, это объективно… Он потерял отца – я помню, как пришло известие о кончине моего отца, я понимаю, какое это горе. Он потерял друга – хотя, каюсь, я не понимала Андо и не понимаю, как он мог вызвать к себе такое расположение, которое, по-видимому, испытывал Дэвид. Но по отзывам других друзей Андо, которые провели с ним последние месяцы, он, по-видимому, очень изменился с той поры, как я помню его… Но как бы то ни было, это ужасная трагедия, и я понимаю… И они оба, он и принц, сейчас совершенно правы, что ищут облегчения своей боли в помощи другим и друг другу. А я чувствую себя совершенно…

– Беспомощной? Бесполезной?

– Да. Я говорила об этом уже с Рузанной, там, на Тучанкью мы столько не говорили, сколько здесь. Она ведь чувствует то же, что и я. Словно… словно ты стоишь на отмели и бессильно смотришь, как корабль, который тебе так дорог, сражается с штормом. Она сказала: «Может быть, потому, что мы одни в семье, нам так сложно понять это, тем более сложно потому, что они ведь не родные друг другу, они вообще из разных миров. Но кажется, им никто сейчас не нужен, кроме друг друга…». Это тем более тяжело, что я не должна плохо относиться к Винтари, он объективно хороший, и сейчас ему очень тяжело, многим тяжелее, чем, например, мне или тебе, в связи с кончиной президента… Когда я была маленькой, я не понимала этого – «как тяжело, когда детство кончается». Мне казалось – как бы ни чудесно было время беззаботности, взрослая жизнь прекрасна широтой дорог и возможностей. Но сколько же проблем она несёт…

– Возможно, стоит просто подождать… Или сделать какой-то решительный шаг к нему, который выразил бы твои чувства. Ведь он, возможно, даже не догадывается о них, о том, что всё уже не так, как было, когда вы были детьми. Может быть, его чувствам нужно время, чтобы вырасти… Я здесь долго любовался на разные цветы. Меня заинтересовало вот это растение… точнее, сперва я подумал, что это несколько разных растений, одинаково любящих расти в тени, и иногда растущих на коре старых деревьев. Но посмотрев в справочнике, я с удивлением обнаружил, что это одно и то же растение, просто вид и расцветка его цветков очень сильно варьируется в зависимости от того, где оно растёт, какие вещества получает, сколько воды, сколько солнца.

– Да… Строго говоря, это даже не растение, а скорее гриб. Потому что его корневая система распространяется под землёй порой на десятки квадратных метров, то, что мы видим – сами стебли и цветы – это лишь малая часть… Это сейхтши, «огонь души», или ещё его называют…

– Сейхтши… Красиво звучит.

– Мы говорим на примере этого цветка, что, как бы мы ни были различны внешне, как бы ни были различны наши проявления, это единый огонь души…

– Возможно, ваши с Дэвидом цветы выросли различными по форме и цвету, и потому вы кажетесь себе совершенно разными цветами, просто не осознавая, что вас связывает единая грибница, и не только вашего общего детства.

Шин Афал улыбнулась.

– В таком ключе я не смотрела на это, Штхейн.

– Кто-нибудь может объяснить, что произошло?

Винтари открыл было рот, но его опередил Андрес Колменарес.

– Я б сам, честно говоря, с удовольствием послушал объяснения. Ну, уже через несколько часов они будут здесь…

– Кто, «Белая звезда-60»?

– Да. С ума сойти, у нас наступил месячник возвращения потерявшихся «Белых звёзд»… Надо запросить у Деленн информацию по остальным пропавшим номерам, кого нам ещё в ближайшее время ждать. А если серьёзно, то это какая-то дичь… Нет, это полная дичь. Я успел услышать не весь разговор, и в этот разговор явно не поместилось бы всё, слушать их мы явно будем ещё дольше, чем тут слушали нас… Они ведь отсутствовали три года, так?

– Да, три года назад они отправились к границам изведанного космоса, последнее сообщение от них было совершенно обыденным и не предвещающим никаких странностей… И больше они на связь не выходили. И вернулись, получается, только теперь. Потерявшихся кораблей, если взять историю всех миров Альянса, множество. Мало вернувшихся. Тем более через три года…

Андрес хмыкнул.

– Неделю.

– Что?!

– Ну, по их календарю они отсутствовали неделю. И это вполне логично звучит, если учесть, что они провели этот срок, если верить их словам, в другом времени. В будущем… или правильней говорить – в одном из вариантов будущего, если полагать, что оно меняется в каждый момент, по крайней мере, каждый значимый момент…

– Но… как? Временной разлом?

– И что всё-таки произошло с «Белой звездой-44»? Кто её уничтожил?

– Это самое дикое в этой истории. Её уничтожила… «Белая звезда-44». Из другого времени. Точнее, как предполагают на «Белой звезде-60», не уничтожили, а отправили в другое время, они сами видели такую же вспышку оба своих скачка… Майкл Дир в этот момент был за бортом, попросил о такой возможности… Ну, видите ли, они остановились там потому, что наткнулись на довольно крупный астероид, которого сроду там не было, маршрут-то вообще-то изученный… Подозреваю, этот астероид тоже загулял из другого времени. Это его спасло – или оставило в нашем времени, если смотреть иначе. Но его зацепило… выстрелом или этой вспышкой, тут уже не понять… «Белая звезда-60» подобрала его, надеются довезти живым…

Рузанна стиснула руки до хруста.

– Всё настолько плохо? Боже… бедная шиМай-Ги, они ведь только поженились! И он должен был по возвращении начать лечение… Ну почему всё должно было быть именно так-то? Это ведь был безопасный маршрут… Хотя, если я правильно поняла, где это, то это совсем недалеко от… ну, не очень благополучного места в нашем секторе. Случилось прежде, что там пропадали корабли. Но этого не было уже очень давно, около десяти лет, да и… патруль ведь шёл по границе сектора, вряд ли они стали бы заходить на нашу территорию, да?

– Погодите, я не понял одного – «Белая звезда-44» атаковала… саму себя?

– Это ко мне, что ли, вопрос? Может быть, рейнджеры с «60» объяснят, когда долетят, но кажется, они тоже были в основном наблюдателями чего-то непостижимого для себя. Возможно, «Белая звезда» из будущего загоняла саму себя во временной разлом, чтобы… ну, не нарушить ход событий, которые для них уже свершившиеся. То есть, получилось такое временное кольцо… Боже, какую чушь я несу…

Винтари нахмурился.

– Крепко мне всё это не нравится. Временных аномалий нам как раз и не хватало для полного счастья. Очень интересно, чем же таким и в каком будущем так заняты наши «Белые звёзды», что им аж потребовалось… А, ладно. Сейчас, как понимаю, надо ждать прибытия. Только после этого можно думать, что делать. Что можно с этим сделать-то… Всё равно я сейчас ни на чём сосредоточиться уже не смогу. Хотя вообще-то есть, на чём. Ко мне ещё и почему-то обратился Джек Харроу. Я, видимо, считаюсь теперь главным специалистом по поиску биологической родни… Дэвид, а Виргиния уже слышала об этом? Великий Создатель, каково ей будет, когда услышит… Это ведь её соратники по Бриме, как-никак. Да почему же из всего сонма «Белых звёзд» это должны были быть именно они?!

– Если б можно было вообще скрыть от Виргинии факт произошедшего, – усмехнулся Андрес, – это было бы лучше всего. Искренне опасаюсь, не ринулась бы она туда лично всё посмотреть и ощутить на себе… Взывать к её благоразумию можно, но до сих пор мало что получалось. Хотя теперь-то ей это, пожалуй, уже несколько не по рангу. С ума сойти, до чего ж неожиданным Альянс бывает в своих решениях. Вчера два бандита, сегодня чиновники на серьёзной службе…

– Ну, я что-то новое к словам Деленн тут добавить не смогу. Было б действительно странно, если б Альянс не благодарил и не ценил тех, кто сделал для него что-то настолько важное. Мы не настолько давно счастливо избежали дракхианской угрозы, чтобы обрадоваться активности других слуг Теней у наших границ. Да и то, что произошло на Бриме, сложно недооценить. Жаль, господин президент не успел порадоваться этим замечательным новостям… А касаемо изменения вашего статуса – хочется надеяться, что и Джек Харроу, после того, как разрешит важнейший для него сейчас вопрос в жизни, нашёл и подходящее место в этой жизни. Господин И предпочёл вернуться к прежней своей деятельности на Земле – что ж, его право…

– А мисс Карнеску? По правде, я до сих пор что-то не вспоминал о ней, да и видел её один раз… Вообще-то, стыдно, конечно, но мне так показалось, она сама не стремится поддерживать со всеми нами нежную дружбу и устраивать вместе пикники на выходных. И это справедливо, мы здорово поломали ей привычный жизненный уклад и едва не саму жизнь.

– Наверное, характер человека всё же не меняется в одночасье, она остаётся замкнутым и стеснительным человеком. К тому же, пережитое… нескоро отпустит её. Мы говорили с нею. Свою прежнюю работу она фактически потеряла, когда, вместе с вами всеми, пропала без вести. Сейчас стоит задача дать ей новую. Ну, переводчики долго ещё не будут лишними. Пока что она консультирует меня в моих переводах…

– Ладно, до прибытия «Белой звезды» всё равно никто из нас не найдёт себе места. Пойду пройдусь по саду, может, получится привести мысли в порядок…

У дверей Андрес повернулся, посмотрел на центаврианина с прищуром.

– Вы действительно ему приёмный сын? Уверены, что он по лихой юности не грешил со знатными центаврианочками?

Винтари подумал, что в другой раз пырнул бы нахального землянина шпагой, но сейчас просто грустно рассмеялся.

– Определённо, мне здесь понравится, – Офелия прошлась по маленькой, почти пустой комнате, в которой из уюта был только низкий диванчик с тремя треугольными подушками и такая же низкая, земного типа, к счастью, кровать, да и то едва ли было заслугой Андо, – конечно, кое-что будет нужно… Ну, кроватка для Элайи и занавески на окна, больше-то даже не знаю, что… Ого, какой вместительный шкаф! Наверное, все наши пожитки как раз сюда войдут. Ну да, будет пустовато, зато сразу видно, что порядок.

– Понимаю. Меня тоже в последнее время, можно сказать, к минимализму тянет. Там, на Бриме, ко многим вещам начинаешь иначе относиться. Правда, я всё равно могу забарахлить любое жизненное пространство. Не шмотьём, так бумагами… Их на меня свалилась такая уйма, сколько я, наверное, за все годы учёбы не видела.

– Вам нравится то, что вы делаете?

Виргиния отлипла от стены, чтобы помочь Офелии вытащить из чемодана комплект постельного белья, подаренного, кажется, Кэролин.

– Ну, точно больше, чем понравилось бы сидеть в тюрьме… Не в этом дело, то есть, конечно. Пока я, по правде говоря, присматриваюсь, ну, это совсем другое, да, чем моя жизнь последние полгода… Но это тоже возможность сделать массу полезного, это главное. Как ни крути, если б случилось так, что мы победили бы, но не смогли выбраться с Бримы… Ну, если б ненормальный Бул-Була действительно повредил наш корабль… Мне пришлось бы вникать во множество вопросов – политических, хозяйственных, экономических, которые до сих пор мне были в жизни как-то параллельны. Потому что тогда уж точно бреммейры бы с меня живьём не слезли, и кем-нибудь я у них там была бы. Хорошо, если не совсем верховным правителем, я всё-таки не готова к такой ответственности.

– Странно это слышать. Мне показалось, что вы готовы вообще ко всему.

– Ха, наверное, может так показаться. Наверное, просто потому, что я с детства видела вокруг себя… ну, не последних людей в обществе. И при этом я видела, что эти люди зачастую были редкостными придурками. Они сомневались, совершали ошибки, спрашивали совета иногда не у тех людей, на публике, конечно, натягивали пафосную морду, но на самом-то деле порой не умнее подростков. Ни один человек не знает заранее, как жить. Можно стараться избегать каких-то крутых поворотов и нехоженых троп, но тогда человек становится ещё беспомощнее.

– Как интересно вы говорите… – Офелия присела на кровать, опустив недоразобранный сундучок на пол, – а ведь для человека с детства самое важное, пожалуй – научиться поступать правильно. Сначала в мелочах, вроде заправленной постели, сделанных уроков, вежливого поведения, потом и в более сложных вещах…

– Рискну предположить, что ваши родители вас просто не очень-то любили.

– Ну, об этом сложно рассуждать…

– Вообще, можно даже очень любить своего ребёнка, но воспринимать его как средоточие и источник проблем. Не знаю, зачем эти люди вообще заводят семью и детей.

– Я много думала об этом, когда сама… ну, решила создать семью. Точнее, это мне так казалось. На самом деле я ничего не решала и ничего не создавала. Ну, тогда я подумала – люди женятся, живут вместе, и делают это как-то достаточно просто… То есть, каждому, конечно, думается, что его проблемы самые серьёзные и сложные, но на самом-то деле в большинстве проблем нет ничего уникального, и живут люди вместе, иногда даже до старости, не разводятся… У меня было такое воспитание, что вообще сложно было выработать какое-то отношение к браку. Ну, здравое и объективное. У нас брак был, в своём роде, разновидностью службы. Супруги – это деловые партнёры, попутно занятые производством качественного потомства. И поэтому, наверное, так соблазнительно было проявить такое легкомыслие – выйти замуж за кого вздумалось, кто предложил. А там как-нибудь срастётся… У всех ведь что-то да срастается. Главное – что сделала этот шаг, этот переход в иное качество. Сменила фамилию, хотя бы.

Виргиния потопталась с вынутой из сумки коробочкой, потом рассеянно поставила её на широкую спинку кровати.

– Ох не знаю, не знаю… Не представляю себе, честно, чтоб я вышла замуж за нормала. Это не какой-то шовинизм, поймите меня правильно, это вопрос, ну, потребности в равном положении, наверное. Конечно, оба моих парня были нормалами… Ну так о браке речи и не шло. Дьюи мне, на самом деле, в том числе поэтому предложил расстаться – всё равно ведь у нас не получится ничего серьёзного. То есть, формально наши отношения прекратила его новая работа – ему предложили хорошее место на Орионе, хорошая зарплата, да и сам проект интересный, от таких предложений не отказываются… А у меня как раз диплом предстоит. И хотя он мне теперь, конечно, всё равно как рыбе велосипед, но на тот момент не бросать же было всё это. Нет, можно было и на заочное, но я, если уж честно, не тот человек, которому можно учиться на заочном, я и на очном училась не бей лежачего. В общем, если для обоих их работа или учёба слишком важны, то почему б и не расстаться-то. А Дьюи сказал, что это даже хорошо, что всё сложилось именно так, всё равно это не было бы вечно, мы хороши были как временная пара, но общая жизнь – нет, это для нас немыслимо.

– И вам… действительно легко было это принять?

– Легко. Наверное, правильно сказать, что я не любила Дьюи, но «не любила» звучит как-то обидно. Он был слишком хороший человек, чтоб так о нём говорить. Как все компьютерщики, слегка не от мира сего, беззащитный чудик с экстравагантной наружностью и гениальнейшими мозгами. Вообще никто не мог понять, что нас, таких разных, притянуло друг к другу. Но с ним было хорошо, хоть я и не понимала больше половины в том, чем он живёт. Но меня это, наверное, не настолько парило, как его. Ну, вот не понимаем мы на самом деле, как устроены звёзды, вселенная вообще. Но мы любим всё это, нас завораживает звёздное небо, панорамы космоса… А вот для него это было важно. То есть, не то, чтоб я понимала его – его в полной мере понять могли немногие, те, кто с ним на одной волне. А то, что он не сможет понять меня. Он сказал: «Тебе всё равно нужен такой же, как ты. Быть с нормалом – это как музыканту жить с человеком без слуха».

– Грустно…

– Ничего подобного. Люди иногда расстаются, это нормально. Люди не всегда вместе для того, чтоб быть вместе насовсем.

Офелия встала, оставив сундучок на кровати и вернувшись к разбору сумки.

– Вот этого, наверное, уже мне не понять. Как это – вступить с человеком в отношения и уже знать, что однажды ты его оставишь…

– Ну, не обязательно же думать об этом постоянно. И вообще, куда хуже думать, и обманывать друг друга, что навсегда, а потом разочароваться и разочаровать другого. Уж по крайней мере, если получилось расстаться тепло и по-дружески – это огромный плюс для обоих.

– Да уж, оба камешка в мой огород…

– …Вот с Сэлом так не получилось. Мне, конечно, было всего 19, я тогда вообще взрывная была… Но и сейчас бы не получилось, совершенно точно.

– Он крепко вас обидел?

– Крепко? Хо! Повезло ему, что он жив остался. Я вообще не прощаю людям трусости и глупости, а тем более – любимым людям. А его я любила, он был первым мужчиной в моей жизни. Но человек может перечеркнуть любовь одним неразумным поступком. И тогда любовь превратится в ненависть.

– Он вам изменил?

– Что? Какая измена, при чём тут эти глупости… Нее, он как раз был настроен в отношении меня очень серьёзно. Но просчитался.

– Не понимаю.

– Ну да, наверное, меня в этом сложно понять… Когда мы познакомились, я была вчерашней школьницей, а Сэл – рок-музыкантом. Не так чтоб звездой, играли они, если честно, посредственно и на какие-то большие площадки не попадали, но я тогда тащилась со всего этого сильно, и верила в их звезду больше, чем они сами. Практически жила у них на реп-точках, на концерты в другие города ездила… Родители к этому относились… ну, сложно. То есть – они точно не из тех, кто осуждал бы такие связи, они не ханжи. Но понятно, что это два разных мира, сложно сочетаемых между собой. Сложно представить моих родителей, других родственников и Сэла за одним столом, хотя вообще-то пару раз так было. Точнее, не совсем за столом – на загородный отдых мы его приглашали, мы часто брали кого-нибудь из детей друзей или соседей. Всё вроде бы было нормально, хотя понятно, что больше времени мы с Сэлом проводили вместе, чем с родителями, и для них это, кстати, было нормально, они сами не лезли. Ну, звали кушать, или кататься на лодке, что-то спрашивали или предлагали, но в собеседники не набивались – всё-таки, это мой парень, а не их. Но Сэл считал, видимо, что они им брезгуют… И в общем, кончилось тем, что Сэл решил, что в перспективе сделать мне предложение он должен стать серьёзным, нормальным человеком. Бросил группу, подстригся, устроился на перспективную работу – вроде, даже попросил о протекции кого-то из папиных друзей, который симпатизировал ему, потому что у самого была шальная молодость. И очень удивился, когда я его послала.

– Кажется, начинаю понимать…

– Я любила его таким, каким он был – образ бунтаря, которому он, как оказалось, внутренне не соответствовал. Даже допуская, что ему не добиться больших успехов, не собирать стадионы, я б его всё равно любила – за верность образу жизни, идеалам. Серьёзно, правильных мальчиков, умеющих думать о будущем и производить благоприятное впечатление, вокруг меня и без него было до чёрта. Если б мне нужна была такая партия, она б у меня, несомненно, была, многие из них были вполне милы и интересны. Но – не моё. Они могли быть хорошими друзьями, почти братишками, но не любимыми. Зачем всё это было нужно? Чтобы мои родители рассматривали его как серьёзного претендента на мою руку, точнее, чтобы им потом не было неловко перед какими-нибудь друзьями? Как будто у моих родителей не было других причин для неловкости, которые они не рассматривали…

– И всё вот так закончилось?

– Ну да. Я просто поняла, что не знаю этого человека и ничего с ним иметь не хочу.

– И он не попытался… ну, дать задний ход? Уговорить вас помириться, обещав остаться прежним? Волосы ведь можно отрастить обратно…

– Волосы – можно, доверие – нет. То есть, он, может, и попытался бы, но я не дала ему такой возможности. Не отвечала на его вызовы, не читала его писем, и избегала встреч с ним. И я и теперь считаю, что права. Если человек так легко предал то, чем жил до встречи со мной – то почему ему не предать и меня, если однажды это покажется ему разумным и целесообразным? Нет, мы с мамой очень похожи. С мужчиной может быть сытно и безопасно, но если в нём нет некой сумасшедшинки, если он не заставляет твои глаза светиться, не превращает обыденную жизнь в драйв, если вы не можете два часа ржать как ненормальные или вместе совершить какую-нибудь спонтанную глупость – зачем такой мужчина нужен?

Офелия улыбнулась.

– Да, наверное, вы действительно такая. Надеюсь, годы вас не изменят. Серьёзно, такие люди нужны миру. Тихих мышек хватало и будет хватать во все времена.

Виргиния села на пол, чтобы удобнее было заполнять нижние полки шкафа.

– Когда Андрес рассказывал мне о Колодце вечности, где им посчастливилось побывать, он сказал, что рад, что меня не было с ними. Потому что он не хотел бы, чтобы я хоть что-то в себя оставила, признала неправильным, ненужным. Но думаю, его суждение обо мне всё же неполно. Не бывает такого человека, которому нечего в себе было бы подвергнуть строгой редакции, пересмотреть и, возможно, отринуть. Но вообще-то, кое от чего я именно отказалась. И это не жертва, не какой-то болезненный перелом, не более, чем отказ от одежды, из которой ты вырос… Я отказалась от своей прежней жизни, жизни девушки из богатой семьи, всем обеспеченной, не имевшей проблем. Я была обласкана богом с самого детства, на самом деле, у меня была прекрасная семья, любящая, счастливая, и при том не знавшая материальной нужды и всех тех печалей, которые она так часто несет. Я понимаю, что очень многим обязана именно этому факту, что я сформировалась именно так потому, что меня ничто не ломало, у меня было всё, что могло быть мне нужно. И всю жизнь я не видела в этом ничего неестественного. Всё-таки, ведь с Сэлом для меня не шла речь о том, чтоб жить на съёмных квартирах и голодать, моя семья не отказалась бы от меня. Я это твёрдо знала и даже не рассматривала такой вариант. Мы оба могли остаться собой и всё же быть вместе. Если бы Сэл этого хотел, конечно… Но там, на Арнассии, на Бриме… особенно на Бриме… я многое переосмыслила. Я увидела, что делает с некоторыми богатство, знатное положение. То есть, не то чтоб я не видела этого раньше. Среди друзей семьи были разные люди… И отец с матерью рассказывали мне достаточно историй, чтоб знать – деньги и власть очень даже портят людей. Ну, разумеется, это никогда не касалось меня и моей семьи, это всегда было где-то, и было как будто каким-то отвлечённым моральным вопросом, то есть, я верила, что это просто люди такие, а положение в обществе тут ни при чём. Я видела, может быть, не так много бессовестных, мерзких людей, такие в окружении нашей семьи не задерживались. Но я видела много людей поверхностных, легкомысленных, верящих, что данное им в жизни они действительно заслужили, они такие хорошие, ну а у кого всего этого нет – видимо, чем-то бога не устроил. В полной мере на Бриме я осознала, как комфорт развращает души людей, делает их самодовольными, ни к чему не стремящимися. Я была в тюрьме. Я питалась какой-то дрянью, спала на земляном полу в шкурах, у меня не осталось своей одежды, мне нечем было мыть голову… Я поняла, чего стоит человек на самом деле. Там, на Бриме, я оставила последнее, что связывало меня с прежним моим образом, символ, переросший себя, переросший мою сентиментальность, которой суждено было стать взрослым вопросом, мой детский протест, ставший взрослым протестом. Можно сказать, я вернулась сюда голой – всё, что на мне есть, подарено мне. Заслужено мной. Мать учила меня чего-то стоить, Арнассия, Брима, весь пройденный нами путь учил меня. Меня спрашивали, собираюсь ли я отказаться от отцовской фамилии – конечно, нет. Моя фамилия, мои родители – это свято для меня. Но я отказываюсь от тепла и покоя родного дома, который действительно много значил для меня… От комфорта. Я начала свой собственный путь, и как бы тяжело мне ни было – я буду идти самостоятельно.

Бережно притворив стеклянные створки, Андрес вышел в сад. В свободные минуты он нередко выходил сюда – если многим, как он слышал, тихий шелест листвы и журчание ручьёв помогали успокоиться, прояснить и упорядочить мысли, то ему, пожалуй, нравилось, что здесь у него мыслей почти не было. По крайней мере, явных, ощутимых. К тому же, сад – не самое многолюдное место, и здесь он на какое-то время был избавлен от тревожного фона мыслей, которые резонансом усиливали его тревогу, и так не засыпавшую все эти дни даже ненадолго. Действительно ли это было предчувствием новых бед, или просто вымотанные ещё до этого нервы?

За деревьями он услышал голоса, а завернув по тропинке, увидел ползающих между корнями деревьев минбарку и дрази. Зрелище настолько потрясло его, что он остановился как вкопанный.

– Здравствуйте, леди. Потеряли что-то?

Шин Афал взглянула на него со смесью интереса и неприязни. С одной стороны, вызвала невольное уважение способность на глаз отличить женщину-дрази от мужчины – с Штхиуккой он едва ли был знаком, с другой, как-то теперь нужно найти возможность и слова объяснить ему, что Штхиукке неприятно, когда её называют в женском роде.

– Нет, всё в порядке, мы просто беседовали о цветах, – Штхиукка указала на поросль сейхтши между корнями ближайшего иэтшо.

– Этих? Э… а можно повторить для меня? Не столь давно примерно здесь же я споткнулся о заросли этих самых цветов, стало интересно, даже пошарился в справочнике, но, по правде, мало что понял… Меня, кстати, зовут Андрес Колменарес.

– Это честь для нас, Андрес Колменарес, – церемонно поклонилась Шин Афал, не поднимаясь с земли. Теперь уже Штхиукка посмотрела на землянина с нарастающим неудовольствием – уж не клеится ли он, часом? – строго говоря, споткнулись вы не о заросли, а о грибницу, она порой так оплетает верхний слой дёрна… Это сейхтши, его ещё называют Валенов корень…

– А, так вот это он? – Андрес взялся за крайний стебелёк с намереньем сорвать цветок и вырвал его с корнем, – ой… Нда, как-то вы нелестно о Валене-то…

Шин Афал посмотрела на него непонимающе, Штхиукка невольно прыснула.

– Вы невозможный человек, Андрес.

– Да, мне говорили…

– Вообще-то это довольно сложно – вырвать сейхтши с корнем, потому что его корневая система может простираться на метры вокруг. То, чему вы так улыбаетесь – это только часть корня.

– Вот как…

– Сейхтши отличается множеством интересных свойств. Одно из них мы обсуждали как раз незадолго до вашего появления. Все вот эти цветы – это всё сейхтши, хотя форма и цвет их стеблей и цветков сильно различает. Это символизирует наше единство. Все мы разные, но это только на внешний взгляд, есть то, что, пусть и не видно глазу, но объединяет нас всех. Кроме того, сейхтши – растение, в равной степени ценное для всех трёх каст. У воинов медики используют его в фармацевтике, жрецы используют в церемониях, а мастера – для приготовления красок.

– Потому и называют Валеновым корнем? Потому что, как учение Валена, объединяет касты?

– Да.

– Круто… – Андрес вдумчиво понюхал сорванный цветок, – даже жаль, что на Земле чего-то такого нет… Хотя может, и есть, в ботанике я не особенно силён. Первый раз заинтересовался ботаникой, кстати, я уже в космосе, точнее, на Лорке, когда прихватил там один местный цветочек… Насколько знаю, он ничего особенного не означал, просто рос там среди камней, такой сиротливый, чахлый… Мне его стало жалко, я подумал – чего хорошего ему тут расти? Выкопал, посадил в горшочек, решил, подарю Виргинии, когда мы её наконец найдём… За время, пока искали, он, кстати, неплохо так разросся… Зацвёл, сперва так себе, робко… Но окончательно покорил меня этот цветок тем, что за то время, пока «Белая звезда» стояла на космодроме бреммейров, он не сдох! Я, конечно, прикрепил там к нему поливалку вроде капельницы, потому что сам грешен забывать поливать… Но как-никак, это не дни, месяцы! Может быть, конечно, закалился уже, пока рос на камнях и песке…

– Если у этого растения и не было символа, вы сами создали его, – улыбнулась Шин Афал, – так Виргиния получила свой подарок?

– Ага. Стоит теперь в её комнате, создаёт хоть какой-то уют… Нарвать себе, что ли, Валенова корня букет, пусть символизирует… Да, отличное растение, про нас всех. Основа вроде как одна, а поди угадай, что вырастет…

За прошедшее время шиМай-Ги научилась читать эмоции на сдержанных лицах минбарцев, и сейчас эти лица не говорили ей ничего хорошего, ничего утешительного.

– Он умирает? Умирает?

– Сожалеем. То, что он пережил… невозможно пережить, даже для очень сильного человеческого организма. А организм Майкла был и так ослаблен болезнью, которая привела его к слепоте.

– Ничего нельзя сделать? Совсем ничего?

– Это тот случай, когда мы и рады бы дать какую-то надежду, но её нет. При максимальном уходе он проживёт ещё, быть может, неделю… но едва ли ещё выйдет из комы. И честно говоря, мы не видим смысла в том, чтоб обрекать душу мужчины, воина на дополнительные страдания в теле, которому уже не жить и не стоять в строю…