Текст книги "Венок Альянса (СИ)"

Автор книги: Allmark

сообщить о нарушении

Текущая страница: 78 (всего у книги 87 страниц)

– Я понимаю это всё. У нас ведь, знаете, тоже такие явления есть…

– И так же в нашей организации находят прибежище гетеросексуальные парни и девушки, которым по той или иной причине невыносимо в сложившейся системе – кого хотели оженить с тем, кто им отвратителен, кому не позволили быть вместе с любимыми. Женщины, которым захотелось учиться, работать, заниматься искусством, а не рожать детей. Сложно на самом деле сказать, женщины или мужчины у нас управляют обществом. На самом деле управление – это некий фантом… Ни те, ни другие не вправе решать за себя, как им жить. Решает семья, род, решают за каждого гражданина, неравноправие никогда не бьёт только по одной стороне… Поэтому мы с таким восторгом смотрим на ваш пример – на пример женщин Земли! Ваши женщины водят звездолёты, служат в армии, становятся президентами или командорами станций, и никто при этом не спрашивает с них, замужем ли они и есть ли у них дети. Мы понимаем, что Альянс, или Земля, или Минбар не решат наших проблем, не выступят за нас перед нашим обществом, но нам важны такие примеры, нам важно видеть, как сражались и побеждали другие…

– Тогда вам полезно будет пообщаться и с лорканцами, наверное… У них сейчас, кажется, назревают солидные перемены в обществе. У них там сейчас своя икона – жрец Синеасдан, оказавшийся переодетой женщиной. Даже неизвестно её настоящее имя… У них там было ещё веселее, чем у вас, там женщинам даже учиться не разрешали… Вообще прискорбно, что у вас там такие феодальные пережитки под эгидой заботы о нации процветают. Если учесть, что дрази вроде к вымирающим расам не относятся…

Штхиукка повела плечами.

– Мой народ имеет множество несомненных достоинств, но меняет что-то в своей жизни очень медленно и трудно. Доктрины, принятые некогда, под влиянием тех или иных исторических условий, живут очень долго, пока сама история не заставит отменить их… Существует исторический и идеологический парадокс – порицание бесплодия и безбрачия наряду с обычаем ритуальных сражений, укоренившимся когда-то именно как регулятор численности, хотя происхождение, конечно, имел иное… Но в век, когда возможна колонизация других планет, и нет угрозы перенаселения, и когда развитие медицинских технологий, искусственное оплодотворение позволило бы родить столько детей, и того пола, как душе потребно – и то, и другое бессмысленно. Но дрази держатся устоев, им кажется, что падение устоев ведёт за собой падение нации, что если позволить таким, как я, существовать открыто – то все женщины и все мужчины пожелают отказаться от брака, от сексуальных отношений с противоположным полом, от рождения детей, наступит демографический кризис и дрази вымрут. Им кажется, что мы совращаем молодых, заражаем их дурным примером… Хотя ничего нет соблазнительного в той доле, которая нам выпала. Мужчины и женщины из нашей организации селятся в покинутых деревнях, где очень скудная земля, они очень много трудятся, а им ещё приходится защищать себя от тех, кто считает их угрозой! Очень трудно найти работу, особенно тем, кто не был в браке, из женщин. Мужчинам легче, но когда узнают, кто они такие – приходится тяжелее… Многие ушли из семей, покинув супругов и детей, когда осознали, что не могут противиться зову своей натуры и лгать… Настоящим достижением для нас было, когда наше поселение признали, мы нашли сбыт для нашей продукции, меня избрали главой общины, благодаря этому я могу делать заявления для прессы, держать связь с другими общинами, делать всё возможное, чтобы отношение общества к нам стало иным… Шин Афал… наверное, неправильно, что я это сейчас говорю, но врать тоже не могу. Она мне верит, и не называет меня в женском роде. Но на неё давят. То, что она общается со мной, что благодаря ей в том числе я всё ещё здесь, ей приходится как-то оправдывать перед своими старейшинами. А они, конечно, не могут оправдывать такой образ жизни и мыслей… И она изображает, что помогает мне принять свою женскую суть, придти в гармонию с ней. Минбарец не должен лгать, ей очень тяжело. Вообще тяжело спорить с теми, кого считал авторитетом всю жизнь. И проще сказать, что ваш пример поможет мне утвердиться в личном самоопределении, поможет принять себя как женщину… Я же думаю, что моя личная самоидентификация – не самая большая проблема, от её решения существующий порядок вещей приятнее не станет… Вы были символом для многих, станете и для нас. Потому что были освободительницей народов, потому что, будучи женщиной, самостоятельны, независимы, потому что вы сестра Андо, о котором мне говорили, что он… во многом был таким же, как мы.

– Ну да, пожалуй… – Виргиния помолчала, укладывая в голове всё обилие новой информации, – Штхиукка, разрешите вопрос? Возможно, нескромный? Ваша речь, ваш лексикон… Возможно, я сужу как-то предвзято, но мне кажется, ваш коэффициент интеллекта превысит всех ваших официальных представителей, вместе взятых. Как так получается, если женщинам у вас положено только начальное образование?

– Самообразование, – развела руками Штхиукка, – когда тебе что-то запрещают, или, по крайней мере, ограничивают – становится понятно, что только своими силами чего-то достигнешь… Мне приходилось произносить много речей, писать статьи для газет… Это обязывает. Что же до наших… официальных представителей… Не судите их строго. Туда и не выбирают умнейших и речистых.

– Вот как?

– Тоже традиция. Посылаемые во внешний мир – как правило, воины, и не всегда высочайшего ранга. У дрази не принято щеголять умом перед другими расами, это считается нескромно. У нас есть и учёные, и поэты, но они, считается, пригодятся нам и дома. Уж не знаю, почему, но полагается, что для внешней политики много ума и не надо.

Виргиния прыснула в кулак.

– Ну, не могу сказать, что они такие одни… Это, конечно, создаёт порой трудности, но когда ж мы трудностей боялись… Да, можно ещё вопрос? Я слышала, у дрази большим почётом пользовалась бывшая анлашок-на Иванова. Почему? Она ведь женщина, к тому же женщина, занимающая влиятельный пост…

– Да, но замужняя и имеющая троих детей. Таких женщин и у нас уважают. Хотя, истоки этого почёта ещё раньше, до её замужества. Это после той истории, ещё на Вавилоне, когда она разрешила конфликт, вызванный нашей ритуальной войной, став вождём Зелёных.

– Неужели так впечатлились? Вождь – это понятно, конечно… Но ведь только на цикл.

Штхиукка улыбнулась.

– Дрази – очень упрямый народ. И ценят, когда кто-то сумел переупрямить, перехитрить их.

– Представляю, что теперь будет твориться с Центавром, – хохотнул Андрес, – они и так боялись Альянса, а теперь у Альянса ещё и президент – нарн! Впрочем, кто им виноват-то теперь… Иногда мне очень жаль императора Котто…

– Император Котто держится либеральных принципов и прислушивается к мнению народа, – Алион остановился возле высоких ступеней парадной лестницы центральной городской библиотеки, простые и величественные формы традиционной нарнской архитектуры вызывали в нём невольное восхищение, – правда, на народ сейчас оказывают немалое влияние радикальные силы… Им кажется, что вступление в Альянс стало бы унижением для Центавра, признанием неспособности справиться самим… Эту обособленность они считают патриотизмом.

– Пусть, конечно. Быть патриотом никому не возбранно… Правда, один центаврианин тут сказал мне, что на Центавре отличить патриота и идиота вообще очень сложно… Что-то врии, экономика которых никаких существенных стрессов не испытывала лет сто, униженными себя не считают. Хотя может быть, потому и не считают. Я вообще заметил, что у многих народов патриотические настроения особенно обостряются после того, как им надают по шеям, и очень не хочется признавать, что надавали справедливо… Интересно б было для сравнения посмотреть уроки патриотического воспитания нарнов…

– Андо говорил, у нарнов нет патриотического воспитания как такового, они патриоты сами по себе.

– Понимаю… Видимо, сама атмосфера обязывает.

– Так жаль, – тихо проговорил Алион, – что Андо так и не был здесь… Я знаю, он любил свою родину, хоть и не слишком любил говорить об этом, считая разговоры о патриотизме пустыми. Он считал, что любовь к родине естественна, естественно, как дыхание, желание защищать её и служить ей. Из его воспоминаний я понял, что он долгое время в детстве провел в клиниках, где его изучали, чтобы создать телепатов Нарна. И из этих воспоминаний можно судить о том, что для него возможность быть полезным родному миру значила очень много… Не каждому ребёнку его возраста везёт такую возможность иметь. Кроме того, вы ведь знаете, кем является его отчим. Кем он был для своего народа и, конечно, для Андо. Хотя, разумеется, дело не только в авторитете отчима, не во влиянии его взглядов на жизнь Андо… Но, тем не менее, он очень хотел быть достойным своего отца.

На последних словах фриди Алион запнулся, не зная, продолжать ему или нет. Он поднял лицо к небу, там занимался закат, разливая по горизонту алые дороги. Тонкие черты лица фриди озарились этим алым свечением, зеленые глаза заблестели. Глубоко вдохнув, Алион посмотрел на человека.

– Вспоминаю то, что вы сказали тогда, как удивительно верно… «Зачем было сверхъестественной силе притворяться человеком, или почему человеческое бытие так и не принесло счастья». Что-то такое вертелось и у меня в голове, но вам удалось это лучше сформулировать. Я думал сперва об удивительной противоречивости натуры землян, я просто не готов был осознавать то, что он представляет из себя на самом деле… Признаюсь, это просто сложно… для моего воспитания…

– Вот тут я, пожалуй, согласен с Дэвидом Шериданом, что отнюдь не повезло в этом минбарцам – они испытали влияние ворлонцев прямое, а не опосредованное, выработали перед ними почтение, чтоб не сказать – подобострастие… А разочаровываться в своих кумирах потом бывает ой как тяжело.

– Всем хочется иметь перед собой пример чего-то более высокого, светлого, мудрого – и землянам, и минбарцам.

– Тогда хороший вариант стать такими самим, разве нет?

– Некоторое время я думал о том, что… Мне было жаль, что в то время, когда ещё была такая возможность, я не узнал больше, не расспрашивал его. Но я был приставлен к нему, чтобы учить, чтобы помогать овладевать своей силой, а не чтобы удовлетворять своё любопытство. Сейчас мне уже легче переживать этот факт.

– Да уж, забавно… Многое они в него вложили – огромную силу, огромный потенциал… Только вот умение справиться с этим подарком, и умение найти себе применение положить забыли. Или не сочли нужным размениваться на такие мелочи. Что тоже многое говорит о мудрости и совершенстве…

Алион опустил голову.

– Наверное, в этом вы тоже правы – что они увели его за собой… Может быть, и ненамеренно, а притянув, как большое целое притягивает свой малый элемент. Остаётся надеяться, что его сыну больше повезёт найти себя в этом мире.

Свернув за угол, на площадке перед красно-коричневым двухэтажным зданием в форме буквы П они увидели собравшуюся в кружок стайку нарнских детей. Перед этим они, кажется, играли в какую-то шумную, подвижную игру – песок на площадке был изрыт множеством ног, многие дети выглядели запыхавшимися. Сейчас сидящая в центре девочка – Андрес уже знал, что одежда девочек отличается более яркими красками, изображениями цветов – серьёзно и торжественно рассказывала что-то, остальные дети слушали её в молчании, лишь изредка перешушукиваясь. Увидев Алиона и Андреса, они все резко замолчали и уставились на них – смолкла и рассказчица. Мальчик постарше что-то спросил, Андрес развёл руками – нарнский он знал на уровне туристического разговорника.

– Извините их, – раздался у них за спиной хоть и сильно искажённый акцентом, но земной говор, – у нас на улицах всё же не так часто можно встретить настоящего минбарца…

Андрес обернулся.

– Ну, мы, честно говоря, тоже впервые видим маленьких нарнов, так что любопытство наше взаимно.

– Я фриди Алион, – Алион сложил руки в приветственном жесте, – мне жаль, что я смутил детей своим появлением, но мне хотелось послушать их рассказы. К сожалению, я мало понял – мой нарнский несовершенен…

– Они рассказывают истории по случаю великого дня. Истории о войне – как знают их они, ещё не учившие новейшей истории. Эти дети – мои ученики, большинство первогодки, они родились уже в отстроенной столице и не видели послевоенной разрухи, ужасы войны они знают только по рассказам старших. В их изложении это скорее похоже на мифы или сказки…

– Так вы школьный учитель?

– Да, я преподаю математику у первогодок и физику у средней школы, моё имя На’Рук.

– Прошу вас, На’Рук, если вам не сложно… Не могли бы вы попросить детей продолжить их рассказы, и перевести их для нас?

– Они покажутся вам очень наивными, господин Алион.

– Мы, минбарцы, высоко оцениваем значение сказок для воспитания. Я неплохо знаю новейшую историю, но совсем не знаю нарнских сказок, и нахожу это печальным упущением.

Сперва дети беспокойно косились на инопланетян, воспринимая их, видимо, чем-то вроде строгих экзаменаторов, но постепенно рассказчица осмелела – и гости слушали, в переводе На’Рука, как, спустя пятьдесят лет мирной жизни, центавриане снова вторглись на священную землю Нарна, как кровожадный император, заключивший сделку с самим Древним Злом, привёл сюда свои корабли, и мир лежал в руинах, и рекой лилась кровь, но было предсказано – до тех пор не падёт Нарн, пока на свободе великий вождь Г’Кар, и послал император всех своих слуг, чтобы нашли Г’Кара, и они искали день и ночь по всем концам галактики. Но Шеридан, военачальник землян, отказался выдать им Г’Кара, не поддаваясь ни на угрозы, ни на обещание награды, и тогда император попросил Древнее Зло, чтобы оно похитило друга Г’Кара. Г’Кар отправился выручать друга, и попал в расставленную для него ловушку. И император думал, что теперь Нарн навечно в его власти. Но он не знал, что в это время военачальник землян Шеридан прогнал Древнее Зло из галактики, запретив ему впредь появляться здесь, и без могущественной поддержки император снова стал уязвим, как любой смертный. Император не щадил ни чужие народы, ни свой, и собрал на себе множество проклятий, и вселенная покарала его, властной рукой раздавив в его груди оба его сердца – тому, кто надеялся владеть землёй Нарна, можно только лежать в ней мёртвым. И поняли центавриане, что это знак, и навсегда ушли с этой земли.

Были истории и о героях войны, и в этих история герои вырастали практически в былинных богатырей, и о центаврианах, не послушавших предостережения не трогать какую-нибудь святыню и в итоге погибших какой-нибудь ужасной смертью, и о том, как вставали из могил древние воины, чтобы вместе с живыми сражаться против захватчиков…

– Ну что, Андрес, – спросил потом Алион, – скажите, Вселенная ответила на ваш вопрос про патриотическое воспитание?

– Пожалуй… Пожалуй, мне жаль, что с нами здесь не было их высочества. Я слышал, он как раз фольклором увлекается, а это ведь уже фольклор. Если некоторым из этих историй я ещё могу найти логическое объяснение, то другим… Уж не сами ли они их сочиняют?

– Сдаётся, вы ищете не то логическое объяснение. История устная тем и отличается от истории написанной, что цель её – не излагать факты, а показывать отношение, восприятие этих фактов, и более того – поддерживать веру народа, дух народа, тогда, когда ничто другое не даст таких сил. История, которую мы читаем со страниц, говорит с нашим умом, а история, которую мы слышим, говорит с нашим сердцем.

После церемонии Винтари подошёл к На’Тот.

– Разрешите поздравить вас… госпожа президент.

– Благодарю, ваше высочество, – нарнка посмотрела на него пристально и, кажется, с лёгкой усмешкой, – я, признаться, удивлена, вы не в парадном мундире…

– Я долго сомневался, стоит ли мне его надевать. Всё-таки я не представляю здесь официально республику Центавр. Но в то же время, моё появление не при параде могло быть воспринято как неуважение… Но всё разрешилось проще – он на меня не налез. Всё-таки я не надевал его десять лет, а за это время несколько подрос.

На’Тот прищурилась.

– Было большой смелостью с вашей стороны прилететь сюда, принц.

– Я прилетел не как официальный представитель Центавра, а как воспитанник дома Шериданов. Кроме того, я глубоко верю в традиции толерантности, заложенные Альянсом, и я не мог не совершить сам шага, свидетельствующего о моей вере.

– Наверное, вы и правда переросли свой мундир, принц.

– В принципе, вот это тоже вполне вариант… – Винтари продолжал пролистывать файлы с личными делами, в актуальности которых был более-менее уверен. Хорошо хоть, доступ матушка ему не заблокировала – то ли не сообразила, то ли надеялась, что устыдится, любуясь, чем занимаются и чего достигают его родственники в то время, пока он мается ерундой, – Родемар Горгатто, сам по себе, по характеру и дарованиям, звёзд с неба, может быть, и не хватал бы, но судьба одарила его столь чудной женой, что он предпочитает проводить время на службе, даже ночуя в кабинете… Если ему удастся отмазаться от перевоза семьи на Винтари, он, думаю, будет благодарен мне по гроб жизни и заповедает детям быть благодарными моим потомкам. Или вот, Норо Горгатто, довольно молодой, но образование получил неплохое… На Приме, в тени более влиятельных дядек, которые пока на тот свет не собираются, ему едва ли в ближайшее время подняться высоко, вакантных мест, так сказать, не наблюдается… Ух ты, помолвлен с какой-то Гратини… Видимо, после назначения Гордеуса послом эта фамилия резко начала интересовать многих, если уж даже род Горгатто… Правда, эта ветвь никогда не была слишком удачлива… Можно будет, кстати, по возвращении посоветоваться и с Гордеусом, в родовых хитросплетениях он, может, понимает и не столько, зато жизненной мудрости у него побольше, чем у меня…

Дэвид стоял у окна, любуясь на панораму заката.

– Странно… Всё это кажется таким знакомым… Эти крыши, это небо… Кажется, я видел это во сне. В тех снах, глазами Андо.

Винтари оторвался от штудирования файлов.

– Но ведь сам Андо никогда не был здесь. Хотя, конечно, он мог видеть это в мыслях других, каких-нибудь гостей с Нарна… Сложно даже представить, сколько всего можно увидеть глазами телепата. На всю жизнь потом, наверное, хватит осмыслять. У тебя ведь… сейчас больше нет этих снов?

Дэвид покачал головой, всё так же глядя в окно.

– Не так часто, и более смутно, большей частью я ничего не запоминаю. Чаще остаётся смутное ощущение, что я видел не свой сон…

– Но ведь… Андо больше нет, и ты говорил, что сны прекратились. Почему ты ничего не рассказываешь?!

– Не о чем рассказывать. Я сам не могу точно сказать, что именно вижу. Возможно, это лишь слабые отголоски, осмысление-переживание того, что я видел… раньше.

Винтари отложил планшет, лицо его было отрешённо-грустным.

– Не знаю, то ли я ненавижу Андо за это всё – если всё же окончательно принять на веру то, что между вами была эта непостижимая ментальная связь – то ли нет уже никакого смысла его ненавидеть…

– Знаешь, я вспомнил сейчас о том… Странно, я почти никогда в воспоминаниях Андо не видел отца. То есть, видел, но… Он там был, да, но его невозможно было увидеть… Я не знаю, говорил ли, но в памяти человека есть как бы два отображения чьего-то лица, или происходивших событий, или чего угодно… То, как человек это видел, как воспринял – например, бывает, что человек вспоминает лицо случайного знакомого похожим на кого-то, с кем он его в тот момент сравнил, и потом он удивляется, увидев, что оно вовсе не таково… и то, что есть на самом деле. И обычно, если человек не сканирует специально, он видит что-то в мыслях другого человека таким, каким он это видел, как воспринимал… Не спрашивай, откуда я всё это знаю. Так вот, один раз я видел отца в его воспоминаниях, именно видел его лицо… Видел его за стеной огня, но не в свете, как обычно. Я хорошо помню мысль… Мысль о том, что ни на кого не должна ложиться вина за то, что у него не было шанса… Не было, но ещё будет.

– Какого шанса?

– Сложно сказать… Защитить меня… Хотя мне кажется – нечто большее. Я думаю – может быть, это страх Андо, за отца, за меня… из-за того, что я ахари. Он мог не говорить, не спрашивать, но ведь он не мог об этом не знать.

– Наверное… Знаешь, прямо сейчас созерцание морд моих именитых и не очень родственничков надоело мне до чёрта. Я предлагаю прогуляться. Солнце садиться только начало, время сейчас летнее, время у нас ещё есть.

– Прогуляться?

– Ну да. Надо же посмотреть местные достопримечательности, чтоб было, что рассказать тем, кто не был. К тому же, там сейчас как раз, полагаю, народные гулянья… Нет, я прекрасно понимаю твоё опасение, что это может быть не безопасно для меня, потому что я всё-таки остаюсь сыном все мы помним, кого, и все нарны не обязались относиться ко мне так же, как знакомые нам нарны-рейнджеры, но, во-первых, всю жизнь теперь бояться – недостойно центаврианина, во-вторых – ни к чему сразу настраиваться на плохое, всё-таки это столица и за порядком здесь следят, в-третьих – если что, отобьюсь, не маленький.

Было действительно ещё очень светло, но на площади уже зажигались фонари – не электрические, а традиционные нарнские, жёлтые и оранжевые шары. Звучала музыка – в основном народные духовые и ударные. От многочисленных лавочек с закусками и сувенирами зазывали торговцы. Дэвид вежливо улыбался и извинялся – как ни хороши были все эти пирожки на вид, после торжественного обеда они бы в них никак не влезли. Лавки с сувенирами заинтересовали его больше.

– Иноземцы, купите браслеты! Для любимых девушек, для матерей, для сестёр! Отличная ниджоракская ковка, не окисляются, не ржавеют, износу не будет триста лет, внукам достанутся, как новенькие!

Дэвид задумчиво повертел в руках широкую полоску металла с чёрно-красной гравировкой.

– Как думаешь, маме понравится? В конце концов, можно купить, носить или нет – уже ей решать… А что здесь изображено?

– Вот на этих – традиционные сюжеты. Г’Кван с учениками, Праздник Даров, деревенская свадьба, праздник спортивных состязаний… На этих – растительные мотивы…

– Была б здесь Амина… Но боюсь, если я подарю ей браслет – заслужу косой взгляд от Тжи’Тена. А Рузанне не знаю, как покажется… Хотя можно попробовать…

– Трубки, перечницы, солонки, дудочки, свистульки – лучшей забавы для детей не придумаешь, да и взрослым нравится, – продолжал торговец, заметив, что Винтари заинтересовался керамикой. Вероятно, он не понял, что перед ним центаврианин – ну, это и не странно, кто б мог ожидать появления здесь центавриан даже спустя столько лет? А землян-то на церемонию прилетело видимо-невидимо, – отличный выбор, иноземец! Птица линн – самая редкая и сладкоголосая птица на Нарне, кому повезёт услышать её пение – тот, говорят, на семь лет благословлён небом на удачу в торговле и в любви!

– А, ну, это можно…

– Свистулька очень удачно имитирует её пение! Дуньте, попробуйте!

– Мне бы, наверное, больше свистулька в виде накалина подошла, – усмехнулся Винтари.

– А вы знаете легенду о центаврианах и накалинах?

– Нет, а что, такая есть? Откуда?

– Не знаю, мне дед рассказывал. Говорил, древняя сказка, только древней-то она быть не может, мы тогда центавриан не знали…

– Расскажите, интересно!

– Ну ладно, – торговец важно поправлял на лотке перечницы и статуэтки, – было это, говорят, очень давно, на заре миров, так давно, что некому было вести отсчёт лет, чтоб определить, как давно, да и счёта самого ещё не было. Решил центаврианский бог породить центавриан, а то некому было их с богиней почитать и прославлять, и пока богиня вынашивала первенца, сам ушёл создавать мир для них. А богиня, как всякая центаврианка, была капризна и не любила трудностей. Сказала она: «Тяжело мне столько времени мучиться, пусть уж он родится поскорее, устала я терпеть». Родилось дитя прежде срока, родилось безобразное и неразумное, и прославлять бога и богиню совсем не умело – в общем, накалин. Разгневалась богиня на неразумное дитя и прогнала его из дома. А чтобы на неё саму супруг не разгневался, когда вернётся, решила она родить другое дитя…

– От кого, простите, если супруг был в отъезде?

– Ай, не знаю, будто не найдёт женщина, если ей очень надо? В общем, когда вернулся супруг, ждало его уже готовое дитя, и красивое, и пригожее, разве что только очень уж балованное и непочтительное. Сразу, как бог вернулся, спрашивает – где, мол, мой мир обещанный? Хочу быть в нём королём! А тут приходит ещё старшее дитя, которое накалин, и тоже требует – моя, мол, планета, я первенец, и так я пострадал из-за этой глупой женщины, родился некрасивым и даже разума своего у меня нет. Страшно раскричался, раскапризничался второй ребёнок, узнав, что он не старший и не единственный, сказал, чтоб убрали с его глаз это чудовище, и что теперь родители, чтоб унять его расстройство, должны ему уже две планеты, а лучше три. Разгневался тогда бог на них всех, всех их проклял, да и себя самого, за такое неудачное творение. Предрёк он, что теперь накалины, раз у них своего разума нет, будут отнимать разум у других, а центавриане, хоть и живут в прекрасном, плодородном мире, будут теперь жадными, всего желать, но никогда не насытятся. А их с богиней, раз они такими дурными родителями оказались, и те и другие забудут, других, придуманных богов будут почитать, а не настоящих. И удалились бог и богиня в заповедные дали, а куда – никто не знает.

– Интересная сказка… Надо ж было придумать такое. …Интересно, а в колониях были такие сказки?

– Не знаю, мне это дед рассказывал, а сам, говорил, от своего деда слышал, а больше я не слышал ни от кого… Может быть, и выдумал он всё, мог и выдумать… А в колониях наша семья никогда не жила. А почему вы спрашиваете?

– Так… Из-за одного нашего друга. Наверное, ещё долго, слыша что-нибудь, мы будем задумываться, мог ли он тоже это слышать…

========== Часть 6. СЕЙХТШИ. Гл. 7. Выбор ==========

От торжественного обеда в доме новоиспечённого президента Винтари, может, и рад был как-то увильнуть – всё же конкретно он был на положении рядового гостя, не облечённого никаким высоким чином, и среди высшей дипломатии всех миров в этой невнятной роли было как-то неловко. Серьёзно, такого количества именитых тузов в одном месте он не видел до сего дня ни разу в жизни, ну, ведь и равных по значимости событий в жизни Альянса он до сих пор не лицезрел. Конечно, далеко не всё это были верховные правители (а у некоторых, как, к примеру, геймов, для внешних сношений предназначен строго определённый класс граждан, в силу расовых особенностей), но в любом случае это были представители высших кругов. Но На’Тот отозвалась на этот счёт столь обтекаемо, что в коротком мозговом штурме с Дэвидом было принято решение всё же идти. Обвинение в непочтительности как-то хуже, чем возможная неловкость.

Первым удивлением было то, что обед, собственно, состоялся-то не в доме. Широкий длинный стол был накрыт в саду, нарядно убранном праздничными гирляндами. Как любезно пояснила На’Тот, в доме просто тесновато для такого количества гостей.

– Я, конечно, очень люблю свой дом и горжусь им, и охотно бы им похвасталась, но он действительно маловат. Поэтому похвастаюсь садом, он тоже вполне стоит того.

– Лично я нахожу идею блестящей, – Робертсон, пожилой негр богатырского телосложения, аккуратно переступил через миниатюрный мостик над пересекающим сад ручьём, – свежий воздух, зелень, солнце – по мне так лучшая обстановка для торжества, чем любой дворец. Хотя по правде говоря, я несколько удивлён. Вы ведь член Кха’Ри уже много лет. И вы живёте в столь… скромной обстановке?

– Это подходящая мне обстановка, это главное. Я люблю свой дом. Я сама выбирала место для него, сама проектировала, и в постройке тоже участвовала. Здесь всё сделано именно так, как мне больше всего нравится, и каждая вещь на своём месте, и ничто ничему не мешает. Я могла б, конечно, переселиться в дом побольше, но, во-первых, зачем? Мне нравится этот, мне хорошо в этом. Я вложила в него душу, приросла к нему за эти годы. Во-вторых, у нас и вообще мало теперь дворцов и особняков, как-то нет нужды. Наша жизнь на большую часть проходит в обществе, на работе…

– Ну, а как же дети? Я слышал, нарны как правило заводят много детей. Это понятно, после понесённых в войне потерь…

– Ну, лично мой вклад в демографию не слишком велик… А что – дети? Дети у нас, как только перестают зависеть от родителей физически, твёрдо стоят на ногах и внятно говорят, отдаются в школы. У нас преимущественно интернатское воспитание… Разумеется, если подходящая школа находится недалеко, то дети часто бывают дома, но это мало меняет. Дети должны привыкать к самостоятельности, а не к родительской опеке.

– Да, действительно, с учётом, что вы быстро взрослеющая раса, это вполне понятно…

Дэвид, в ожидании, пока соберутся все – неприлично садиться за стол в числе первых, когда ты не входишь в число важных гостей – прохаживался среди необычной формы кустов, усыпанных мелкими конусовидными то ли соцветьями, то ли завязями. Шум голосов доносился сюда ровным гулом, в котором невозможно было разобрать отдельные слова и опознать говорящих. Мог ли Андо представить себе, что наступит такой день? Если б мог – наверное, постарался б дожить до него…

Ну да, кольнула тут же едкая, злая мысль, был бы он счастлив и горд, как же. Для него ведь одно имело значение – его Свет и последний в мире сосуд этого Света… «То, что это твоя родина, что это твоя воспитательница, кумир твоего детства – пересилило б в тебе эту проклятую тоску? Хоть что-то могло её пересилить? У тебя всё было. Целый мир… Зачем тебе были они? Зачем тебе был отец, в котором того, кого ты искал, больше нет? Кого вообще больше нет… И среди них – тоже. И что с того, что он был на капельку лучше, чем все остальные? Одна только память стоила всего того, что у тебя было?»

Нет, конечно, так нельзя говорить. Не тому, кто видел… Дэвид пошевелил пальцами, поглаживающими бахромчатую листву кустарника, красные солнечные блики играли на кольце. Кольцо молчало. Как понять, молчание это безголосого или не желающего отвечать? «Я, конечно, знаю, что он значил для тебя, мне ли не знать. Хотя, знаю ли я это на самом деле… Кто значил – отец или один эпизод в его прошлом? А я? Что мне не даёт покоя – мои сны, связанные с тобой и твоей жизнью, или другие сны, связанные с огнём и голосами – о чём ты тоже, кажется, мог дать какие-то ответы…»

– Вы тоже считаете, что это удивительно красиво? – раздался голос рядом, – действительно чудесный сад. Конечно, деревья пока совсем маленькие… Это понятно, мало прошло времени. Жаль то поколение, которое не успеет увидеть настоящих садов…