Текст книги "Венок Альянса (СИ)"

Автор книги: Allmark

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 87 страниц)

========== Часть 1. ЛОТРАКСА. Гл. 1. Прибытие ==========

Гл.1 Прибытие

Когда принц Винтари получил от президента Шеридана приглашение пожить в его резиденции на Минбаре, он был, мягко говоря, потрясён. Он предполагал, конечно, что удивление ждёт его, в немалых объёмах, всё это необыкновенное путешествие, и старался себя к этому подготовить… Хотя времени, которое занимал путь «Валена» до Минбара, для этого было явно недостаточно.

Президент Межзвёздного Альянса Джон Шеридан, в силу занятости с одной стороны и какой-то природной тактичности с другой, был весьма ненавязчив, что только на руку было Винтари, которому требовалось успокоиться и привести мысли в порядок. Он многого ожидал от этой поездки на «Вавилон», но не такого поворота точно. Однако конечно, если б он не был рад этому повороту, его б сейчас здесь не сидело. Но всё равно, осмыслить саму идею – что он летит на Минбар, с бессрочным приглашением от человека, которому он пока не успел сделать ровным счётом ничего такого, чтоб заслужить подобное внимание… это требовало времени. Поэтому принц уединился в своей каюте, которая, несмотря на минбарский минимализм, кстати, произвела на него весьма благоприятное впечатление.

Какое там, в каюте, было спальное место – минбарское наклонное или земное горизонтальное, он так потом и не смог вспомнить… потому что не прилёг ни на минуту. В компьютере кстати нашлось много интересного о земной и минбарской культурах. Винтари решил, что необходимо как можно больше знать о том, с чем предстоит иметь дело. Земной универсальный язык он знал довольно неплохо, минбарского же не знал вовсе, приходилось пользоваться услугами электронного переводчика, но это Винтари не останавливало. Центаврианские источники он изучил, наиболее заслуживающие внимания, давно, и относился к ним весьма реалистически – даже лучшие, грамотнейшие из них не были лишены пристрастного, с налётом «патриотической» пропаганды, слога. Немало порадовало его и найти в базе несколько художественных произведений, здесь трудности перевода пугали куда больше, и всё же центаврианин решил рискнуть. В наиболее сомнительных и трудных местах он делал себе закладки, с тем, чтобы спросить потом хотя бы у Шеридана. Да, с земной литературой было несколько проще, всё-таки их культуры действительно имеют много общего, минбарскую же ему пришлось покуда отложить – переводить со словарём глубокие художественные образы было сложно. Но и того, что он уже прочёл, хватило, чтоб погрузиться в состояние, которое правильно бы было назвать хаосом мыслей и чувств. Большую часть из них он даже не мог внятно осмыслить и оформить – как будто внутри него тоже сейчас шла сложная переводческая работа. Винтари всегда гордился своей дотошностью и решил, что обязательно подумает об этом в ближайшее время и во всём разберётся.

Да, таким образом получилось, что из своей каюты он всё время перелёта не выходил, погружённый в чтение. Что, наверное, было неплохо, усмехнулся он про себя, выход, чтоб не смущать себя наблюдением множества снующих туда-сюда минбарцев.

Правда, к снующим туда-сюда минбарцам всё-таки следовало привыкать.

Незадолго перед посадкой зашёл Шеридан, осведомился о самочувствии, Винтари заметил, что оно прекрасное, хотя глаза от долгого сидения перед монитором, признаться, устали. Шеридан предложил полюбоваться панорамой Минбара, и Винтари, конечно, не нужно было предлагать дважды. Тому, кто влюблён в космос, космические пейзажи и панорамы планет, на которых до сих пор не бывал, в принципе не могут быть неинтересны… А зрелище и правда было впечатляющее.

Когда Винтари впервые увидел Землю на мониторе – она показалась ему такой хрупкой. Голубая слеза, повисшая в чёрной бездне космоса. Сейчас он понял, что был не прав. Земля в сравнении с Минбаром смотрелась как-то весомее и основательнее. Минбар выглядел по-настоящему хрупким, и в то же время… не то чтобы ярким – он светился утончённым, нежным голубым светом, наверное, конечно, из-за обширных шапок льда, против воли навевающим тихую торжественность. И это тоже было ново и интересно.

Когда Винтари первый раз увидел Деленн – конечно, он и до этого видел её, но на экране, а вот вживую первый раз – его поразила новизна испытанных эмоций, которых он, опять же, не мог определить и описать сразу.

Нормальным для центаврианина – вне зависимости от того, сколь почтительно и сдержанно он общался с той или иной женщиной, было оценивать по параметру, представляет ли он себя с нею в постели. Это никоим образом не означало каких-то планов и реальных намерений такого рода, а скорее было культурной особенностью. Ценность женщины определялась двумя вопросами – красива ли она и влиятельна ли. Если она и красива, и влиятельна – уместна была любая степень подобострастия. Если влиятельна, но некрасива – градус лести ограничивался возможными выгодами, а так же умом и проницательностью женщины. Флирт был такой же частью делового этикета, как разговоры о погоде. Если женщина была не влиятельна, но красива – с декларацией намерений вообще не было никаких сложностей. Если же женщина была и не красива, и не влиятельна, максимум ей можно было посочувствовать.

Так вот, после встречи с Деленн, анализируя свои мысли и поведение, Винтари заключил, что, вероятно, Деленн не следует считать красивой, коль скоро никаких эротических мыслей в её присутствии у него даже не возникло.

Что ж, она была, во всяком случае, несомненно влиятельна, но от несомненности этого факта выбирать стиль общения было не проще – и дело было даже не в том, что цели и возможные выгоды пока не были определены, и не в том, что она была столь же несомненно умна, поэтому с градусом лести следовало быть осторожным, а Винтари был совершенно неопытным в таких делах. Прежде всего – она была минбаркой, существом чуждой и непонятной культуры, следовало куда больше знать о её особенностях восприятия.

После обеда, бесед о впечатлениях от дороги – Винтари не смог удержаться, чтоб не задать несколько вопросов о прочитанном, и Деленн пообещала, что они после непременно вернутся к этому разговору, так как вопрос глубокий и сложный, и не хотелось бы говорить о нём не обстоятельно, расспросов о ситуации на Центавре – здесь Винтари было проще всего, так как дипломатические формулы он выучил в совершенстве – Шеридан позвал его познакомиться с сыном. Участия во взрослой беседе юный наследник, естественно, не принимал, и был сейчас в своей комнате. Знакомство предстояло кратким, так как гостю нужно было распаковать вещи и отдохнуть с дороги, а у юного Шеридана были сегодня ещё то ли какие-то учебные занятия, то ли тренировки.

Винтари, надо сказать, разбирало чисто житейское любопытство – на кого больше похож этот мальчик, на отца или на мать, на землян или на минбарцев.

Дэвид Шеридан был ещё одним его удивлением. При их появлении он встал –он собирал на середине комнаты на низенькой подставке сложную конструкцию из пластин и кристаллов, Винтари не смог бы даже предположить, игрой это было, медитацией или серьёзным учебным занятием, как посмотреть, так минбарцы занимаются чем-то подобным большую часть времени, свободного от переговоров, войн и религиозных обрядов – подошёл и церемонно поклонился – в соответствии с минбарскими традициями, Винтари поприветствовал его по-центавриански.

Дэвиду было, как сказал его отец, 8 лет. Он был строен, даже худ, у него были тёмные, как у матери, волосы, только прямые, и большие, ясные глаза – такие же лучистые и спокойные, как у неё. Редкие, почти незаметные брови и зачаток гребня, виднеющийся на висках и топорщащийся под волосами, не делали его внешность более минбарской – эти признаки достаточно были сглажены земными чертами. Винтари было интересно в этот момент, воспринимается ли его взгляд сейчас именно так, как он сам его ощущает – как бесцеремонное и даже бестактное разглядывание, но это было нечто выше его воли – невозможно не понимать, что перед тобой существо совершенно особенной природы, подобного которому во вселенной просто нет, оно существует в единственном числе как исключение из всех мыслимых правил. Верно, так же когда-то таращились на Деленн, позабыв всякое приличие, и сложно сказать, что диковиннее – изменение уже существующей природы или же рождение гибрида, которого нельзя было и вообразить. Полуминбарец, полуземлянин – больше в нём, по идее, земной крови, но воспитанием, культурой он несомненно должен быть ближе к минбарскому народу. И не может не будоражить вопрос, как сам он ощущает и воспринимает себя, не тяжело ли ему, не одиноко ли – ведь он никогда в полной мере не может принадлежать ни к одному миру, он стоит на грани их. Он один, других таких просто нет. Впрочем, он вряд ли имеет из-за этого какие-то фактические проблемы, учитывая, кто его родители… Однако это тоже определённо не было однозначным моментом. Когда Винтари, совершенно машинально, обратился к нему «Ваше высочество», в глазах мальчика не было ничего подобного тому, как если б он был горд или польщён. Удивление, подобное тому, как если б его назвали не его именем. Они обменялись лишь парой фраз, но этот недолгий разговор стал для Винтари залогом множества интереснейших бесед.

Проснулся наутро он от звонка в дверь – Деленн в переговорник осведомлялась, проснулся ли он, одет ли, и когда сможет спуститься для приёма пищи. Винтари понял, что завтрак он проспал, при чём проспал очень основательно. Давно ему не было так стыдно.

Для центаврианина является нормой вставать рано, если того требует служба, и столь же естественным нежиться в постели до обеда, если спешить некуда. На Минбаре же, вспомнил он, принято встречать каждый рассвет.

Вещи, конечно, были разобраны лишь на малую часть. Винтари сразу отказался от варианта церемониального мундира с регалиями наследника центаврианского престола, как неуместного, но и появляться перед женщиной в халате было верхом неприличия. Поэтому он облачился в костюм попроще, который использовался для выходов в город.

Делен заверила его, что прекрасно понимает, насколько необходимо выспаться после утомительной дороги – минбарцы всегда готовы извиниться за тебя прежде, чем ты сам это сделаешь, подумал Винтари, как будто, в самом деле, это не звездолёт нёс его к Минбару, а он нёс звездолёт на себе, что так устал. И в свою очередь извинилась перед ним за то, что подаёт простой завтрак, приготовленный на скорую руку (насколько это вообще возможно у минбарцев), а не по всем правилам торжественное угощение. Вчерашний обед по настоянию Джона был смесью традиций земных и центаврианских, но время для торжественных обедов у них ещё будет.

После завтрака – Винтари неожиданно был рад тому, что был он непривычно для центаврианского желудка лёгким, бодрящим, а не отягощающим – ему было предложено выйти для прогулки в сад. Позже они вместе составят культурную программу, сейчас же у Деленн важная видеоконференция, которую никак нельзя отложить.

Сад был смешанным. Те из растений, которые не требовали специфической только земной или только минбарской почвы, росли рядом. Винтари узнал и несколько центаврианских кустарников – правда, заметил, что выращиваются они здесь совсем не так, как на Центавре, без перекручивания корней и формирования кроны – похоже, всегда строгие к себе минбарцы не были столь же строги к растениям.

Он пошёл по присыпанной гравием дорожке, вспоминая всё, что читал о минбарской фауне и традициях местного садоводства, и вышел к лужайке. Здесь его ждал сюрприз – в саду в этот час он был не один. На лужайке президент Шеридан с сыном играли в спортивную игру, названия которой он не мог вспомнить – с помощью двух деревянных обручей с сеткой, на длинных ручках, перекидывали друг другу мелкий предмет, представляющий собой мячик с юбочкой из сетки. Игра, должно быть, длилась давно, Шеридан-старший, раскрасневшийся и запыхавшийся, обернулся к нему, согнулся, уперев руки в колени:

– Принц, как хорошо, что вы подошли – не смените ли меня? В моём возрасте против молодой энергии – дело безнадёжное.

– Признаться, я не умею, – покачал головой Винтари, вертя в руках орудие для отбивания мячей, – я никогда не играл в эту игру.

– Правила совсем простые, – подбежал Дэвид, явно обрадовавшийся свежей крови, – я объясню. Если, конечно, вы не будете против. Отцу и правда хорошо бы уже пойти отдохнуть перед приёмом послов, я совсем его замучил.

– Нет, я не против, я охотно сыграю в эту игру. Если, конечно, вы меня научите…

Чувствуя, что Винтари снова начал пытаться подобрать какой-то титул, мальчишка рассмеялся:

– Просто Дэвид. Пышные звания мне пока рановато. Эта игра, принц, называется бадминтон. Суть состоит в том…

Шеридан-старший пожал Винтари руку, потрепал по голове сына и поспешил к дому.

– Ракетку держат вот так! – широкие ладони Винтари почему-то никак не хотели облегать рукоять так же легко, как узкие ладошки Дэвида, но у Шеридана же как-то получалось, и Винтари не сдавался, – подача…

Конечно, ждать сразу каких-то феноменальных успехов было б странно. Подачи Дэвида Винтари отбивал через раз, но и когда отбивал – посылал мяч высоко в небо или в окрестные кусты, где то ему, то Дэвиду его потом приходилось, иногда очень долго, разыскивать.

Костюм, конечно, проверки в полевых условиях не выдержал. Винтари решил, что для повседневной жизни ему нужно что-то более простое и удобное.

Впрочем, в основном мысли его были далеки и от игры, и от проблем гардероба тоже. Видимо, физическая активность так стимулировала работу мозга, что именно сейчас ему пришла охота проанализировать накопившийся пласт мыслей и ощущений.

Он размышлял, почему его так впечатлил образ Шеридана в домашней серой футболке и перепачканных землёй и травяной зеленью брюках, встрёпанного, вспотевшего, смеющегося. Нельзя было сказать, чтоб он увидел в этот момент какое-то новое и неожиданное лицо Шеридана. Для него привычным и нормальным было, что известные, облечённые властью люди имеют множество масок-лиц, он знал эти парадные маски пышных приёмов, парадов и балов, и имел некоторое представление о личинах закулисных – он видел мертвецки пьяного Лондо, едва не падающего с трона, и хихикающих придворных, тискающих по укромным уголкам дам. Но всё это было не про Шеридана. Нельзя было сказать, чтоб это был какой-то другой Шеридан, нет, как раз дело в том, что был он один и тот же и там, на корабле и на «Вавилоне», и здесь, в своей резиденции, и Винтари вновь размышлял, как ему это удаётся. Либо этот человек врёт виртуозно, подумал он тогда, либо, что совершенно невероятно, не врёт вовсе. Между их расами, особенно в отношении к власти, политике, дипломатии, всё же очень много общего. Они подчиняются одним и тем же законам, и в целом между видными деятелями Центавра и Земли различия заметнее биологические, нежели психологические. Но Шеридан, при своей простоте, не укладывался в простые схемы. На Центавре о нём одни говорили, как о недалёком простеце-солдафоне, которого занесло в политику волей случая, по ошибке, другие – как об очень хитром и расчётливом интригане, сумевшем взлететь на гребне волны истории.

– Вы устали, принц. Думаю, пока нам стоит остановиться на достигнутом, вы согласны? Быть может, просто прогуляемся, или посидим в беседке?

Они пошли по тенистой боковой аллее – кроны высоких кустарников сплетались над их головами, как шатёр, от чего в аллее стоял приятный зелёный сумрак.

– Скажите, ва…

– Дэвид, просто Дэвид.

– Извините, Дэвид. Видите ли, я никак не могу отделаться от манер придавать самому обычному разговору официальный тон и нагружать речь соответствующими формулами… Это, если угодно, как акцент. Это тем более странно, что разговор, который я хочу с вами завести, лежит в сфере, официоза чуждой и потому непривычной для меня…

Дэвид остановился, повернулся, чуть склонив голову с лёгкой улыбкой.

– Принц, поверьте, не всегда отсутствие отточенных и выверенных фраз препятствует пониманию. И если вы сейчас не найдёте подходящих слов и настроя для этого разговора, я просто подожду, пока найдёте и попробуете снова.

– О нет, я найду. Никуда не денется то обстоятельство, что я просто имею мало опыта в ведении простых и по-настоящему интересных мне разговоров… Если я не спрошу сейчас, то потом могу просто не решиться. Но не воспримете ли вы мой вопрос как слишком неуместный и бестактный?

Они дошли до беседки, Дэвид приглашающим жестом пропустил гостя вперёд, предложив ему удобное место в центре.

– Сначала задайте ваш вопрос, ваше высочество, и тогда я смогу сказать, бестактен ли он.

Винтари кивнул. В беспредметных извинениях действительно мало толку.

– Скажите… Дэвид, вы любите своего отца?

Вопрос, может, и не обескуражил, но удивил точно.

– Конечно! Разве может быть иначе? А почему вы об этом спросили? Мой отец… показался вам плохим человеком? Поверьте, я способен понять, что взгляд с совершенно другой позиции, обусловленной… определёнными историческими и политическими обстоятельствами, может быть иным.

– Дело не во взгляде… Дэвид. Хотя… о взгляде и обстоятельствах позже. Нет, меня заинтересовало само… Знаете, по дороге сюда я читал некоторые земные книги. Поэзию… и прозу тоже… Меня заинтересовало то, как там описывается отношение к семье, к родителям. Очень…

– Сентиментально, вы хотели, должно быть, сказать?

– Не уверен, что здесь смогу подобрать слова. По части сентиментальности, или, во всяком случае, пафоса наша литература всегда была богата… Нет, знаете, Дэвид, слово «любовь» есть в каждом языке, только одинаковое ли у этих слов значение? Вы сказали – как может быть иначе… Я понимаю, ваша культура предписывает вам любить родственников…– Винтари запоздало сделал себе замечание, что не уточнил, которую культуру он имеет в виду, ведь всё же родители его собеседника принадлежат к разным культурам, но кажется, это сейчас не имело большого значения для разговора.

– Разве любовь можно предписать, принц? Да, культура, как вы говорите… почти любая культура, какую я с ходу могу назвать… скорее не предписывает, а воспевает искренние и горячие отношения между родственниками, любовь к детям, любовь к отцу, к матери… это естественно, это основа жизни, это возникает не потому, что восхваляется, а восхваляется потому, что невозможна сама жизнь без этого… А вы? Разве вы не любите своего отца?

От этих совершенно, в общем-то, логичных и невинных слов Винтари едва не стало плохо.

– Дэвид… вы знаете, кто мой отец? Кем он был? Нет… возможно, вы слышали, но не понимаете в полной мере. Это сложно понять тому, кто не встречался с ним лично, или не жил на Центавре, не слышал, каким зловещим эхом отражается это имя от стен, или хотя бы не видел последствий… его великих деяний… Но прежде, чем вы спросите меня, мог ли я знать его с иной, лучшей стороны, и мог ли простить ему… всё, что он сделал… Я просто скажу, что практически не знал его. Я, можно сказать, рос сиротой, родители не занимались мной – это тоже часто бывает у нас в знатных семьях… Я знал моих отца и мать по имени, по титулу, и даже знал в лицо, но как людей, как личностей я знал их лишь со слов… В большей мере слов окружающих, чем их собственных. В большей мере видел их отражения в кривых и правдивых зеркалах нашей жизни. У нас могут говорить о любви, почтении и признательности к роду, могут не говорить – суть от этого не меняется, в этом ряду нет места любви. Мы служим роду, фамилии, а род служит нам. Маскам, фигурам на политической арене, не людям. Иными словами, Дэвид – возможно, я скажу сейчас очень бредовое… Но я хотел бы послушать от вас именно об этом настоящем, не отравленном выгодами и условностями чувстве любви к родителям.

И в этот момент Винтари накрыло. Он понял, что удивило его не столько в Шеридане, сколько в себе самом. Пропустив ещё раз через память прочитанное из земных книг, он нашёл своему смятению, обуревающим его эмоциям верный эквивалент. Он воспринимал Шеридана как отца. Это было тем более дико, что подобных эмоций к своему собственному отцу он никогда не мог даже представить. Он действительно не знал отца – родители жили раздельно, это тоже не редкость у знатных центавриан, поженившихся по велению семей, отец приезжал в их поместье лишь пару раз на его памяти, и, положа руку на сердце, никакой грусти и чувства потери у него не было. Мать, впрочем, родительской нежностью его тоже не баловала – просто не испытывала к тому склонности. Дети (брат Винтари, увы, родился неполноценным и прожил недолго) были частью её обязанностей, её статуса, но никак не её личных интересов – в доме было достаточно слуг и учителей, которым можно было препоручить наследника. И оглядываясь сейчас назад, он мог сказать, что никогда до сего дня не видел в таком мироустройстве ничего странного и прискорбного, в общем-то и не предполагая, что может быть иначе. До этой встречи, радушной улыбки первого лица Межзвёздного Альянса, его неожиданного гостеприимства, тех книг в компьютере корабля, этого утра и наблюдения за игрой отца и сына – он и не знал, что такое бывает. Что такое может быть и с ним. И именно поэтому при встрече с Деленн он не испытал ни малейших эротических эмоций – как в целом ввиду глубокого уважения к Шеридану, так и потому, что в ней он так же увидел мать. Мать, которой прежде у него не было.

Винтари не брался, конечно, предсказывать свою дальнейшую жизнь на много лет вперёд. Но именно сейчас, он точно знал, ему необходимо быть здесь. Чтоб дать себе сполна насладиться этими новыми для себя чувствами, этим тайным счастьем обретения. Если прямо сейчас лишить его этого – он будет чувствовать себя обкраденным всю оставшуюся жизнь.

Его взгляд натолкнулся на мягкую тонкую травку с бледными цветочками, пробивающуюся между плит у подножия беседки.

– Дэвид, скажите… что это?

– Удивлён, что вы спрашиваете у меня об этом, принц. Ведь это растение с Центавра. Неприхотливый достаточно распространённый сорняк, обычно растущий в тени более крупных сородичей. Его семена попали к нам вместе с семенами клумбовых люрий, по всей видимости, у них очень мелкие семена… Нам пришлось покопаться в справочниках, чтобы определить, что это. Это же лотракса.

Винтари кивнул. Лотракса, да. Обычно это растение просто не замечают – его стебли не видны под раскидистыми ветвями и листьями кустов, его аромат сливается с ароматами других трав, глушится более резкими запахами цветов. Но всё же оно есть. Его чувство подобно этому растению. Невидимое обычному взгляду, неведомое до сих пор даже ему самому. Только на Минбаре он и смог разглядеть его.

– Увы, мне пора собираться. Через час у меня занятия при храме…

– Понимаю. Скажите, Дэвид, завтра я смогу сыграть с вами так же, в это же время?

– К сожалению, завтра я никак не могу, принц. С завтрашнего дня на двое суток я буду плотно занят в обряде…

– Обряде?

– Приготовления торжественного обеда в вашу честь. Мне повезло удостоиться чести приготовить этот обед самому.

Винтари снова кивнул. Что отказываться, говорить, что не стоит ради него так хлопотать – бесполезно, он прекрасно понимал, не перед минбарцами отказываться от особых почестей, да и не центаврианину. Так же прекрасно понимал и ещё кое-что. Что сегодня придёт в свою комнату и перечитает всё, касающееся этого обряда, выучит назубок все действия, которые ему следует во время этого обеда совершить, все слова, которые следует сказать. Потому что он просто не допустит, чтоб была совершена хоть малейшая ошибка и Дэвиду пришлось выдержать ещё двое суток бдений. Это и для минбарца не плёвое дело, хотя они на порядок выносливее и землян, и центавриан, вместе взятых, раз выдерживают многодневные посты и медитации, но Дэвид-то на большую часть – землянин…

– Господин президент, мне нужно поговорить с вами. Если, конечно, вы не слишком заняты.

– Нет-нет, проходите, Винтари. Что-то случилось?

Центаврианин осторожно сел в глубокое кресло, принялся сосредоточенно очерчивать взглядом бледный узор столешницы, стесняясь смотреть в улыбающиеся глаза Шеридана. Слова давались трудно. Наконец он собрался с духом.

– Господин президент, когда вы пригласили меня погостить в вашей резиденции, вы, помнится, не поставили мне чётких сроков…

– Это так. Я сказал, что вы можете жить здесь, сколько пожелаете, и сейчас повторю вам то же самое. Что-то изменилось у вас? Рискну предположить, вы соскучились по дому, или просто заскучали здесь? Вы решили покинуть Минбар и вернуться на Центавр?

Винтари усмехнулся от этих ожидаемых, в общем-то, слов.

– Напротив. Мне нравится здесь, господин Шеридан, и мне хотелось бы быть здесь… я не знаю, насколько долго. Но мне не хотелось бы обременять вас…

Шеридан рассеянно переложил какие-то бумаги перед ним на столе с места на место.

– Мы уже говорили об этом. Вы не обременяете меня. И Деленн, и уж тем более Дэвида, не обременяете уж точно.

Пальцы центаврианина, нервно теребящие подлокотник, на миг замерли.

– Спасибо вам за эти слова, господин Шеридан… Всё же я продолжу. Всё же мне необходимо это сказать. Для того, чтоб нам всем ни сейчас, ни впоследствии не испытать никакого стеснения, я хотел бы сам оплачивать своё проживание. Поверьте, деньги у меня есть.

– Но…

– Но это ещё не всё, – Винтари встал, нервно прошёлся по кабинету, – прекрасно понимая, что у вас тут не гостиница для богатых бездельников, я хотел бы найти себе дело, которое оправдало бы моё здесь пребывание. Я заметил, что, несмотря на давность общения, полноценного культурного обмена между нашими расами так и не было. Общение было слишком разрозненным, рваным, и, что уж говорить, местами тяжёлым… Мне бы хотелось внести посильную лепту в исправление этого положения. Я мог бы заняться переводами… Для начала, конечно, мне необходимо будет выучить в совершенстве язык… все три главных языка – и лучше места, чем метрополия, для этого не найти. Мне хочется надеяться, что эта моя деятельность будет нужна не мне одному.

Шеридан выронил ручку.

– Принц, я… У меня нет слов. Вы уже говорили об этом с Деленн? Если хотите моего мнения, то я считаю, что это замечательная идея. Но не могу не сказать сразу – такая масштабная задача ведь потребует много, очень много времени…

– Что меня вполне устраивает. Родина меня не манит, поверьте, господин президент. Мне нечего там делать, и никто там меня не ждёт. Во всяком случае, не ждёт ни для чего хорошего.

– А как же ваша семья? Я знаю, у вас много недоброжелателей, но… Есть ведь и родные люди. Вы не скучаете по ним, а они по вам?

Винтари остановился возле стеллажа, где рядом с золочёными корешками книг и папок , футлярами свитков и «деревцами» информкристаллов переливчато сияло хрупкое чудо – модель «Белой звезды». Пальцы так и жгло от желания прикоснуться к ней, огладить сверкающий корпус, кольнуть подушечки кончиками крыльев.

– Семья? Господин Шеридан… Я немного говорил уже об этом с вашим сыном. Признаться, столкнулся с проблемой… Мне сложно подобрать слова, чтоб объяснить. Не всё можно описать банальными словами «не любят». Просто поверьте, никто из моих родственников не привязан ко мне и не испытывает грусти из-за моего отсутствия.

– Вы уверены в этом, ваше высочество?

– Поверьте мне – абсолютно.

Шеридан тоже поднялся, прошёлся у противоположной стены, Винтари вслушивался в его медленные, тихие шаги.

– Да, я знаю о… вашем отце… И допускаю, что из его семьи… вы так же ни с кем не близки… А ваша мать?

Винтари совершил над собой усилие – разорвал этот гипнотический контакт с бело-фиолетовым чарующим светом, обернулся.

– Я читал, что в прежние времена в вашем мире тоже существовала практика насильственных, династических браков, когда партию молодым выбирали старшие, и часто супруги даже не встречались до свадьбы. Сейчас подобного, кроме отдельных узких специфических кругов, у вас уже нет. Не могу не сказать, что в целом рад за ваш народ. Я так же знаю, что несмотря на это, многие семьи, созданные по принуждению, всё же получались счастливыми, супруги проникались друг к другу если не любовью, то сочувствием, их сближали дети, совместная жизнь… У вас об этом есть поговорка – «стерпится-слюбится», кажется, так? Странно, что такой поговорки нет у нас… Но у нас тоже есть счастливые семьи, в которых мир и лад. Мужья и жёны, которым повезло сойтись характером по крайней мере настолько, чтоб не приходилось селиться по разным домам, которые смогли найти друг в друге качества, достаточные во всяком случае для… дружбы, если можно так выразиться… которые заслужили любовь своих детей, по крайней мере, и их глазами смогли взглянуть друг на друга… Я завидую им, потому что всё это не про мою семью. Когда моих родителей поженили, они оба были вопиюще молоды – но достаточно сведущи в законах жизни, чтоб не иметь иллюзий. Мой отец тогда ещё не был тем, кем его помнят ныне, но уже обнаруживал… признаки психического нездоровья, будем говорить честно. Моя мать прожила с ним под одной крышей полгода – столько длится наш медовый месяц… и ей этого хватило. После моего рождения они встречались лишь на официальных мероприятиях, и, в общем-то, это устраивало обоих. Его супружеские обязанности выражались в отчислении положенного содержания, её – в том, что в её доме жил я. Поверьте, это весьма щадящий вариант, это везенье. Некоторые такие семьи, «чтобы соблюсти приличия», родственники заставляли съезжаться – и ничего хорошего из этого не получалось. Да, господин Шеридан, я жил с матерью, я видел её, конечно, куда чаще, чем отца… но это ничего не меняло. Ко мне мать относилась так же официально, как к супругу. Отец, мать, сын, дочь – у нас это тоже вроде должности, сана, статуса… Дворец большой, и мы жили в противоположных его частях. Без важного повода она ко мне не заходила, даже не интересовалась, как я там. Она заботилась о том, чтоб я был всем обеспечен, хорошо одет и подобающе воспитан и обучен, но она сама не одевала меня по утрам и не укладывала спать, не читала мне книг и не вела со мной бесед. Кормилицы, няньки, учителя – кого угодно я видел чаще и знал лучше, чем её. У меня не было… мамы, господин Шеридан. У меня была леди Вакана из рода Горгатто, моя мать. Конечно, после… отцовского возвышения… она провела со мной несколько… больших, обстоятельных бесед. Стремясь разъяснить новую политическую ситуацию и мои перспективы, выдать рекомендации, к чему стремиться и как себя вести… Вы сказали бы, что это несколько не то, что хотел бы слышать и постигать ребёнок, но у нас вот так. После того, как… отца не стало, она так же провела со мной беседу. Сказала, что политическая ситуация мрачна и нестабильна, но род наш теперь совершенно точно в опале, и мне нужно будет расти, думая, как суметь выбиться, устроиться в жизни. Сейчас – уже прошло много времени, и опала с нашего рода снята, моих родственников по матери снова приглашают на официальные приёмы и рады видеть в знатных домах – моя мать занята важной задачей. Закрепить этот зыбкий пока успех. В том числе лично для себя. Всё-таки, как ни крути, она остаётся вдовой человека, с именем которого связаны ещё не утихшие скандалы. Она планирует выйти снова замуж, и я, как живое напоминание о её связи с отцом, ей в этом совсем некстати. Да, я третий претендент на императорский трон, это верно… Но я в этом смысле слишком ненадёжная валюта, два первых претендента живы, здравствуют и не собираются уступать мне дорогу. В мои шансы мать откровенно не верит, не верит, что я сам способен проложить эту дорогу, а у неё возможности проложить её для меня сейчас нет. Поверьте, она только счастлива будет, если я как можно дольше не буду маячить на горизонте. Она без колебаний отравила бы меня, если это потребуется для личного успеха.