Текст книги "Венок Альянса (СИ)"

Автор книги: Allmark

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 87 страниц)

Зак вспомнил Таллию, какой видел её когда-то каждый день на «Вавилоне» – молодую привлекательную женщину, безупречный костюм, лицо как с обложки… Что, что с ней надо было сделать, чтоб превратить её в это?

– Много всего, поверь – чего ты не захочешь знать. Не удивляйся, она передаёт мне мысли тех, кто оказывается рядом. Говорить она не хочет, предпочитает заставлять меня делать то, чего я никогда не делала и думала, что не буду делать… Когда я не могу дождаться её ответа, мне приходится спрашивать её… по-другому…

Они недолго молчали. Зак думал о том, насколько лучше Сьюзен с распущенными волосами, сразу видно, какая она красивая, а Сьюзен думала о том, что форма анлашок идёт Заку куда больше, чем форма СБ, в которой он выглядел так, словно только что её примерил и она ему не подошла.

– Страшное они всё-таки… явление… Жестоко, когда тебя заставляют… вспомнить о чём-то и переоценить это. Не знаю, поймёшь ли ты. Вот бывает в жизни что-нибудь такое, о чём ты… не забываешь, конечно, нет… Просто не вспоминаешь, или, если вспоминаешь, думаешь об этом иначе, чем потом оказывается… Ну, успокаиваешь себя… делаешь вид, что пережил, или что переживать особенно нечего.

– Ты это мне? Пойму, поверь.

Зак бросил нервный взгляд на Таллию… Но к чёрту, такое ли уж это присутствие третьего лица, когда лицо это таково, да как ни крути, ничего странного, что приватный разговор о телепатах приходится вести в присутствии другого телепата, какая жизнь паскудная штука, он убедился задолго до этого дня. И не в состоянии Таллия сейчас раззвонить что-либо всему Минбару, а и могла бы – кашу маслом уже не испортишь.

– Ты знаешь, в историю, говорят, можно или войти, или вляпаться. Так вот, войти в историю я никогда не стремился, нечего мне там делать. Я человек простой, многого не понимаю, многое и не хочу понять. А вот не вляпаться не получается… Я даже и спорить не буду, что полный профан в отношениях, у меня их сколько и было-то… Я не умею их начинать и не умею их строить. Мне вот как-то надо, чтобы оно сложилось, чтобы пришло к этому, я не могу так, чтоб не серьёзно… А какое тут могло быть серьёзно? Я сразу сказал себе, что мы слишком разные, ну и как будто это помогло… Она на меня не обращала внимания, я из этого не делал трагедии. Когда она улетела, я жил, как жил до этого, работал, как работал… Я по-другому не умею. Просто сказал себе: где-нибудь там ей будет лучше, чем здесь. Что ей от всей моей поддержки проку и пользы. Когда я узнал, что она мертва… Сьюзен… Мне кажется, я до сих пор этого… не знаю. Всё-таки одно дело – если куда-то уехала, пусть даже очень далеко, всё равно ведь однажды свалится, как снег на голову, и совсем другое – знать, что больше не увидишь никогда. Но я принял, что не увижу… и успокоился. Думал, что принял. Думал, что успокоился. И зачем это надо было – через столько лет увидеть её лицо у другого человека, и понять, что ничерта мне не спокойно? Я два дня назад понял, что она умерла, что я её больше не увижу… а хочу видеть. Слишком сильно хочу. Хотя и бессмысленно это. Я с ней не прощался. Я ей никем не был. Я ей никем не мог быть. Для отношений ведь основания нужны. Жизнь должна свести вместе, найти общее. Что общего может быть у телепатки с нормалом? Подобное к подобному тянется, ей нужен был кто-то такой же, как она. Г’Кар и то больше мог для неё сделать. Увёз её тогда от греха подальше, а потом вырастил её сына… Теперь он здесь, а я не знаю, что мне делать. Потому что сделать-то мне совершенно нечего. Только снова жить, убеждая себя, что никакой такой любви быть не может… Любовь к тому, кто умер – это вообще как-то неправильно, ты словно с самой смертью споришь, смерть уже провела черту, а ты за эту черту тянешься, пытаешься что-то ухватить… Почему же он так похож на мать-то? Не для того же, чтоб судьбе вот было угодно поиздеваться именно над Заком Алланом?

Экс-энтил’за покачала головой.

– Знаешь, я была почти уверена, что Таллия мертва. Моя Таллия была мертва, хуже, чем мертва, а в том, что Корпус её уморит, пытаясь добраться до секретов Айронхарта, тоже как-то не приходилось сомневаться… И я продолжала её любить.

– Ты по крайней мере нашла в себе мужество это признать.

– Ошибаешься. Только сейчас. Я же нормальная женщина… всегда считала себя такой. Я еврейка по рождению, я не могла любить женщину… А теперь я закрываю вот эту дверь – и оставляю за ней всю свою жизнь, которую я с таким трудом построила, теперь я оставила всё, даже не ради неё… Ради призрака надежды на то, что было ею. И мне больно. И я часто спрашиваю себя, как же я так могу. У меня обязанности, у меня семья, которую я люблю и которая любит меня. Но я сижу здесь, смотрю, как она складывает кубики, и даже не пытаюсь ставить блоки, когда она показывает мне, что с ней было там. И я не уйду, как бы мало у меня ни было надежды, потому что хотя бы какая-то, она у меня будет всегда. Знаешь, легко уйти за кем-то, когда у тебя ничего нет, легко оставить то, что тебе совсем не дорого. Я любила свою работу и свою семью. И я не знаю, совершенно не могу себе представить, что с нами будет дальше, чем всё это кончится. Просто я нужна ей – и это сейчас всё для меня.

– Даже если нужна для того, чтоб мучить тебя? …Я и для этого не нужен. Надо поговорить с Маркусом, чтобы послал меня… подальше… На окраинах всегда что-то интересное происходит, и будет объективная причина… Того, что больше её не увижу.

– Как показывает жизнь, от себя не убежишь, Зак.

Зак снова с силой потёр лицо, потом хлопнул себя по коленям, произнёс преувеличенно бодро:

– Да справлюсь как-нибудь… Как всегда справлялся. Всё равно, а здесь я что такого делаю? Вот делом заняться надо. Дело – оно всегда помогает. Чем дальше буду – тем здоровее буду. Я вообще не люблю, когда у меня в мозгах копаются, как помнишь. Тем более уж не хватало, чтоб это делал нарн с лицом Литы Александер…

========== Часть 2. ДЖАТИЛ. Гл. 2 По душам ==========

Совершая на следующее утро прогулку по саду, Винтари увидел возле одной из клумб коленопреклонённого нарна. Сначала он подумал, что тот молится, но приглядевшись, понял, что он просто любуется какими-то цветами.

– Доброе утро. Вы ведь прибыли вместе с Андо Александером, его друг? Извините, что не помню вашего имени, если оно при мне вообще звучало.

– К’Лан, – юноша распрямился и поприветствовал, прижав кулак к груди, Винтари отметил, что у него удивительно для нарна круглая добродушная физиономия, а акцент даже сильнее, чем у Андо, – да, надеюсь, я друг Г’Андо, как вы – друг юного Дэвида. Вчера вы рано удалились… Сегодня вам лучше?

– Долго, наверное, меня ещё будут спрашивать об этом… Благодарю, лучше. Хотя как раньше, конечно, мне не будет уже никогда.

– Я сожалею… Думаю, Андо, если б умел, сожалел бы тоже.

– Вы ведь знали, что ваш друг…

– Нафарик? Да, знаю, хотя не столь давно. Жалко, что ваше знакомство состоялось… вот так. Он… не слишком компанейский, наш Андо, так, что ли, сказать…

– Да, я заметил.

– Не злитесь на него – он просто не умеет. Не умеет сдерживаться, не умеет общаться, не умеет жить. Но у него всё получится, он ведь для того сюда прибыл. Главное, не отталкивайте его сразу. Вы знаете, что это за цветок?

– Ну… Кажется, какое-то нарнское растение, флору Нарна я знаю слабовато, поэтому боюсь ошибиться. Но оно точно с Нарна, вы ведь поэтому возле него остановились?

– Да. Это джатил, нарнская роза. Вы ведь слышали, читали, когда-то наша планета была цветущей… У нас было развитое сельское хозяйство, это было главное, чем мы занимались. И цветники у нас тоже были – мы окультуривали некоторые дикие растения просто для того, чтоб они радовали наш глаз возле наших домов. Ещё тогда мы заметили, что некоторые растения растут лучше и цветут пышнее просто от того, что их перенесли в другую, более мягкую, влажную почву. В диких условиях джатил – мелкие, корявые кустики с бледными ломкими листочками, да и цветы у него некрупные. А здесь – посмотрите, ведь это тот же джатил, без всякой селекции, просто растёт на хорошо вскопанной клумбе, а не на камнях и глине, получает вдоволь воды. Конечно, от этого у него более слабая корневая система, дикая жизнь, суровые условия – закаляют… Но ведь это цветок, почему бы ему не цвести, так ярко, как он способен? Так и человека иногда просто нужно пересадить на другую почву – пусть не его родную, да более ласковую.

– У минбарцев есть поговорка: «Перемещая тело с места на место, тьму из сердца не изгонишь».

– Я не думаю, что у Андо тьма в сердце.

Винтари не ответил. Он смотрел на джатил – тёмно-багровые махровые гроздья клонили стебли к земле, молодые побеги светили золотистыми прожилками. Это ведь не только об Андо, это и о нём…

И тут он услышал самый странный вопрос в своей жизни.

– А вы… правда центаврианин?

– Что?

– Не похожи. То есть, я сам не видел живых центавриан, я в войну только родился, да и нашу колонию война затронула мало… Вы не носите гребень, не одеваетесь в центаврианскую одежду. Вчера Андо ошибочно принял вас за Дэвида… странно, ведь вы намного старше! Я подумал, может быть, вы старший сын Джона Шеридана, у него ведь были жёны до Деленн… Когда потом я услышал ваше имя, я не мог поверить. То есть, не то чтоб я верил всему, что говорят о центаврианах…

– Вас ещё ждёт главное удивление в центаврианах, по имени Амина Джани. Когда попадёте в Эйякьян, убедитесь – сейчас она работает там с новым набором. А я… Я гость планеты Минбар и лично Джона Шеридана. Ну да, смешно звучит, уже много лет как гость… Но я нашёл себе здесь работу, и работы этой много. Можно сказать, центаврианскими определениями, что я воспитанник дома Шериданов…

Они разом обернулись. От дома к ним спешил Дэвид.

– К’Лан, у меня хорошие новости для вас! С вами хотят увидеться Тжи’Тен и Ше’Лан, они как раз возвращаются с учений, планируют посетить и Эйякьян…

– Тжи’Тен решил не упускать в кои веки появившуюся возможность? Мудро с его стороны, учитывая, как им с Аминой не повезло с распределением. И как надолго они сюда? А то я слышал, отряд Тжи’Тена планируют послать на какое-то особенно ответственное задание… Оно может быть надолго. Нет, мне всё равно ничего не светит, это я помню, я просто исключительно за друзей радею.

– Диус, если хотите смущать – смущайте непосредственно Тжи’Тена и Амину, меня и гостя-то за что?

Лицо К’Лана сияло от предвкушения.

– Надо сказать Андо… Или ему уже сказали? Мне так хотелось бы, чтоб он вступил в анлашок вместе со мной… Но я понимаю, что у него сейчас есть и другие задачи. Но у него получится, он способный, только бы нашлись ему учителя.

Дэвид улыбнулся.

– Найдутся. Мама сейчас как раз разговаривала с несколькими жрецами, выбирает наиболее подходящий вариант… В Йедоре много храмов, в которых хорошо обучают телепатов… Лучший всё же в Анидаре, но это далеко, это место для отшельников… Не лучший вариант.

– Совершенно не лучший, – кивнул К’Лан, – Андо достаточно отшельничал сам в себе дома, сейчас его надо от этого отучить. Он должен научиться видеть и людей, не только мыслеобразы и память.

– Вот и мама сказала то же самое. Она не хочет выпускать его из наблюдения. Свозить его в Анидар – можно, но не оставлять там. Большинство людей приходится учить тишине, чтобы во внутреннем молчании они услышали настоящий голос своего сердца. Тут другое… Ему нужно услышать другие сердца. Ему нужны не только учителя. Но и все встречи, какие могут тут быть.

К’Лан снова усиленно закивал.

– Андо слишком долго был один. И потом не смог научиться быть не один. Он так умён, он на такое способен – но не понимает простых вещей. Он видит то, что скрыто от него стенами, видит каждую мысль каждого из нас, но он не видит истины. И он очень горд, он считает, что никто никогда не чувствовал того, что чувствовал он, никто никогда не страдал, как он, никто, как он, не слышал голос бога… Он не понимает, что голос бога звучит в каждом, хотя об этом написано в священной книге. Он читает священные книги, но не понимает того, что в них написано. У него есть он и есть весь остальной мир.

– Такое бывает. Большинство телепатов растут… непростыми детьми. Я имею в виду, по крайней мере, телепатов-землян. Андо не сломала земная система, но он постарался сломать себя сам… Но нет ничего безнадёжного.

– Вы поможете ему… преодолеть это?

– Наши учителя не боятся никаких трудных случаев. А для начала ему, думаю, очень поможет встреча с людьми Ледяного города.

Винтари, в это время размышлявший, как же можно одновременно так бояться живого общения и быть таким необузданном в ментальном, вскинулся.

– Ледяной город? Дэвид, я ведь давно хотел спросить вас об этом, но всё забывал. Когда я впервые услышал это выражение, я подумал, что это какая-то минбарская поговорка. Звучало вроде «Это всё равно что растопить Ледяной город» – как сравнение для чего-то одновременно бессмысленного, жестокого и невозможного. Но нигде в фольклоре я не нашёл таких упоминаний.

Кажется, почувствовало его сердце раньше, чем Дэвид разомкнул уста, сейчас его ждёт ещё одно потрясение.

– Потому что на самом деле это выражение совсем свежее. Ледяной город появился на Минбаре в 2262 году. Вы ведь знаете, у нас очень много незаселённых территорий – потому что четверть поверхности планеты покрыта шапками льда. А вы помните, кому в 2262 году нужны были именно незаселённые территории? Негласно, мы предоставили их. Они согласны были на любые условия, к суровым условиям они привыкли. А жизнь в этих широтах даёт отличную гарантию необнаружения… На Земле об этом поселении не знают до сих пор. А город – точнее, это даже система городов – с населением уже более пяти тысяч.

– Это беглые телепаты с Земли?

– Да. Ледяной дом после всего пережитого они восприняли как рай. Мы могли, по крайней мере когда уже не обязательно было соблюдать строжайшую секретность, предоставить им и более жилые места… Но они сами не хотели. Они живут там, занимаются, по сразу установленному соглашению, изготовлением, по заказам храмов и художественных школ, различных изделий ручной работы, вышивкой, репродукциями, мозаикой – такая работа им очень нравится. А в обмен получают продукты, вещи… Это, на самом деле, не очень хорошо – такая изоляция… Но мы не навязываемся им. Мы ждём, когда они сами выйдут к нам. И некоторые уже выходят. Они ведь не оставались без контактов с внешним миром насовсем – когда привозят необходимые им вещи, они так или иначе узнают новости, и не только читая мысли, но и спрашивая – это уже хорошо. Некоторые семьи минбарских телепатов поселились по соседству – это логично, для обеспечения нужд товарообмена, там должен быть порт… В последние годы дети этих деревень стали встречаться и играть с детьми Ледяного города. Это, конечно, несколько тревожит взрослых с обоих сторон, потому что им приходится, наведываясь в гости, преодолевать ледяное море на лодках, а иногда и на льдинах. Но это даёт надежду. За детьми выйдут и взрослые.

Винтари честно пытался представить себе это. Во многих мирах всё ещё есть изолированные поселения каких-нибудь этнических меньшинств, нередко отстающих от остальной цивилизации лет на сто, но чаще всего количество их медленно, но верно сокращается – молодёжь уезжает в города, «отрывается от корней». Обратная миграция – куда как более редкое явление. А жить так ещё и не в своём мире…

– Как они вообще там живут, среди вечной зимы? Это же ужасно!

– Они считают, что ужасно было на Земле в Пси-Корпусе, в космосе на ржавых корытах – давно списанных кораблях, которые им чудом удалось выкупить для своего бегства, в трущобах захудалых колоний. А здесь… мирно. На самом деле, суровых морозов там почти нет. А высеченные прямо во льду дома очень тёплые.

– Они живут прямо во льду? А как же отопление? Лёд не тает от огня?

– Лёд умеет жить рядом с огнём, если всё в равновесии. На Земле некоторые северные народы так и жили – строили дома из единственного материала, которого у них было в изобилии – снега. Тепло разведённого внутри очага подтапливает снег, но не растопляет полностью, только повышает прочность. Здесь, конечно, не живой огонь, в основном нагревательные приборы. Бытовая техника у них есть – у них стоит несколько солнечных генераторов и один ветряной. А вот средств передвижения, кроме собственных ног, ну и, для моря, лодок – нет. Это очень самобытный и интересный мир… Надеюсь, мне позволят отправиться в этот визит вместе с Андо. Я много читал и слышал об этом, но хотел бы увидеть своими глазами.

Когда Винтари вернулся в дом, Андо уже сидел в гостиной – изучал что-то на голографическом проекторе. Винтари мысленно взмолился всем богам, но храбро сделал шаг вперёд.

– Здравствуйте, Андо. Я хочу вручить вам этот цветок, как символ. Это цветок с Нарна, поэтому вы поймёте этот символ. Он означает память, боль, одиночество, обретение, мир, покой, заботу. Я хочу сказать, что я прощаю вам это вторжение и ту боль, которую вы мне невольно причинили, я говорю это и на тот случай, если вы вовсе не считаете себя виноватым. Если вам хоть чем-то было полезно то, что вы во мне прочитали – я рад. Возможно, это было даже лучше, мне не придётся подбирать слова для того, для чего всё равно любые слова недостаточны. Всё, чего мне хотелось бы – чтобы и вы однажды сумели простить.

Андо поднял на него пристальный взгляд огромных голубых глаз. Винтари сложно было как-то определить этот взгляд, кроме как «изучающий», но выражение в них было странное. А ещё он думал… Думал о том, что, применительно к Андо, он больше слышал разговоров о Лите, его матери. А вот он сейчас почему-то подумал о его отце. У Андо глаза отца – Винтари ночью просматривал файлы и видел фотографию. Ещё он думал о том, что где-то видел похожее лицо, не мог вспомнить, где именно… Да мало ли на свете лиц, мало ли похожих людей. Если уж даже некоторые люди и центавриане умудряются быть похожими.

– Мне недавно сказали, что я говорю как настоящий нарн. А вам мне хочется сказать, что вы говорите совсем не как центаврианин.

– Я живу в Риме по римским законам, как выражаются земляне. И я не настолько наивен, чтобы пытаться лгать телепату.

– Но вы ведь лжёте сами себе, придумывая себе другую жизнь и чувства, которых у вас никогда не было. Я напомнил вам, кто на самом деле был ваш отец, и вам неприятно из-за этого. И из-за того, что ваши извинения мне совершенно не нужны.

Несомненно, он видел, как дёрнулся от этих слов Винтари, однако на его лице не отразилось никаких эмоций.

– Мне не нужна ваша боль о прошлом, которое легло между нами из-за наших отцов. Мне не нужны извинения за то, чего всё равно не изменить. И мне не нужны покой и забота наподобие вашей иллюзии другой жизни. Мне ничего не нужно от вас, как, впрочем, и от кого-либо другого.

Это правда, думал Винтари. Он может читать окружающих как открытую книгу – и при том ничего не видеть. Ну или возможно, некоторые растения предпочли бы остаться на бесплодной земле отчужденности и ненависти. Точнее, растения-то не обладают волей и способностью к выбору, поэтому любые такие сравнения так же смешны, как иллюзия другой жизни.

– Ну, это всё-таки не совсем правда. От одного человека вам всё же что-то нужно. Но и этот человек хотел бы от вас… большей сердечности к окружающим.

– И поэтому вы говорите сейчас со мной? Ради него?

– Вообще-то нет. Хотя это правда, одного его слова достаточно бы было, чтобы я пошёл вам навстречу. Когда я прибыл сюда, я был таким же, как вы. Одиноким. Колючим. Жадным. Как голодный ребёнок, который хватает со стола всё подряд, боясь, что в следующий миг этот праздник жизни у него отнимется. Что нужно всегда помнить, всегда бдить, всегда быть готовым. Я был таким же вот несчастным зазнайкой, уверенным, что могу полагаться только на себя, что я знаю жизнь – раз знаю её с плохих сторон.

– А сейчас вы стали другим?

– Не вполне. Но я не отказываю себе в самой возможности. Если были те, кто влиял на меня дурно – почему бы не позволить и доброе влияние? Когда-то я был уверен, что мне никто не нужен. Но однажды мне встретился человек, который изменил это. Человек, который дал мне прокатиться на «Старфьюри» – уже этим одним мог купить меня с потрохами, на самом деле. Я позволил себе быть очарованным им – и я позволил себе поверить ему. И это моё желание. Я не собираюсь набиваться вам в друзья. То есть, я вполне готов к тому, что сейчас вы скажете, что вам вовсе не нужны друзья, или по крайней мере, вам не нужен в качестве друга я. Я просто буду рядом, на другом берегу вашего ледяного моря. Когда вы захотите, вы сами найдёте лодку.

– Я знаю об этом.

В дороге до Эйякьяна все, пожалуй, чувствовали некоторое напряжение. Сложно было однозначно сказать насчёт Тжи‘Тена и Ше’Лана – они вполголоса обсуждали что-то, кажется, сугубо деловое-учебное. К’Лан, очевидно, волновался, и волновался настолько сильно, что не находил слов. Молчал и Андо. Винтари снова чувствовал, что ревнует Дэвида к его рейнджерскому будущему, и злился на себя. Дэвид вёл, и казался сосредоточенным на дороге, но едва ли это было на самом деле так.

Щедро залитая солнцем посадочная площадка была почти пустынной. Рикардо, загодя извещённый об их прибытии, встречал их лично. По случаю щедрого весеннего солнца – деревьев здесь было маловато, и тени, соответственно, тоже – на голове у него снова была широкополая соломенная шляпа, довольно странно сочетавшаяся с рейнджерским одеянием, точнее, не сочетавшаяся совсем, из-под неё выбивались порядком отросшие спутанные волосы.

– Приветствую. Это ты, парень, стало быть, сын славного Г’Кара? – он сразу протянул руку Андо. Рты поотворяли все, включая оного, что само по себе было сильно.

– Вам уже сообщили, да? – против воли вырвалось у Винтари.

– О вашем приезде-то? Ну так…

– Нет, о том, что… ну, что Андо… ну, не совсем нарн.

Рейнджер пожал плечами.

– А, вы об этом? Да нет, сам догадался. Ну, вообще-то, хотя наружность славного юноши мне никто по видеосвязи, конечно, не описывал, но о главном-то упомянули. Что гражданин Г’Андо прибыл сюда не пополнять славные ряды анлашок – хотя по-честному, одно другому не мешает – а учиться у минбарских телепатов. Ну а в то, что это может потребоваться урождённому нарну, я пока, извините, с ходу не готов поверить.

– Так вы что, и ожидали увидеть человека?

– Ну… вообще зная Г’Кара, я ничему не удивлён.

– Вы знали Г’Кара? – подпрыгнул К’Лан.

– Общались. Одно время он часто пересекал свои пути с нашими. Я служил тогда на корабле… Так, если вы меня не заткнёте, я ведь прямо здесь начну байки травить. Давайте лучше пойдёмте, покажу вам тут всё. Имя второго молодого человека правильно запомнил, К’Лан? Вам эта экскурсия будет особенно полезна, запоминайте всё сразу, чтоб потом не бегать, старших по десять раз не дёргать.

На лицо К’Лана было любо-дорого посмотреть.

– Так вы… Так вы меня примете, да?

– Ну, решение принимаю не я… Не только я, в смысле. С вами, конечно, ещё побеседуют… Но энтил’за дал добро, я тоже никаких возражений не имею… Вообще-то, мы никого и не гоним. Сюда человек приносит своё сердце, этим не кидаются. Конечно, когда мы видим, что на самом деле этот путь не подходит пришедшему, мы стараемся мягко его переубедить, прояснить для него его заблуждение и его причины… Но если он настаивает, мы принимаем. В конце концов, бывает, что и мы ошибаемся, а вселенной виднее.

На полянке перед учебными корпусами два центаврианина – Винтари узнал их, первые, кого привёз Арвини – упражнялись в рукопашном бое и шуточных перепалках на тему заслуг родов. Чуть поодаль дрази и землянка жарко обсуждали какую-то книгу, поминутно то он, то она начинали что-то ожесточённо искать, резво шелестя страницами. К’Лан восторженно стрекотал о своём брате, пересказывая всё то, что слышал от него об анлашок. Рикардо улыбнулся.

– Напомните-ка мне его имя, сдаётся мне, где-то мы с ним пересекались.

– Ой, в самом деле? Да нет, наверное, вы ошиблись, иначе он мне о вас непременно бы рассказывал. Он рассказывал про весь свой отряд… А вы давно в анлашок?

– Двенадцатый год, если не изменяет память.

– Ого! …Значит, войну Теней вы не застали?

– Нет, войну Теней не застал, тогда у меня была ещё мирная гражданская профессия.

– А с дракхами вы сражались?

– Самую малость захватил. Тогда меня уже поставили руководить подготовкой молодняка, ещё не здесь, правда… Вот во время одного из тренировочных вылетов мы случайно на один их корабль напоролись.

– И?

– Ну, мы потрепали их, они – нас, нас, конечно, сильнее… Вообще-то нам бы крышка была, но вовремя подоспела подмога потяжелее, размазали их ровным слоем по сектору. Очень плодотворная вышла тренировочка, ребята наглядно увидели, какие бывают враги и с чем их надо есть.

Дальше они разделились – Рикардо повёл Андо и К’Лана в тренировочный зал, а Винтари и Дэвид вместе со старшими нарнами отправились повидать знакомых учителей и Амину. Винтари отметил про себя, насколько удивительно разные реакции двух друзей, насколько вообще они разные. И вовсе не в том, что один человек, другой нарн. К’Лан был открыт, понятен. Этим и дружелюбными манерами он располагал к себе. И отлично верилось, что в Эйякьяне он будет на своём месте. А вот Андо, судя по его хмурой, безучастной физиономии, едва ли вступит в анлашок… Слишком похоже, что всё происходящее вокруг его не интересует. По всей видимости, К’Лан только вследствие своей наивности полагает, что Андо пойдёт вместе с ним и что для него вообще имеют какое-то значение проведённые вместе детские годы, а Андо не разубеждает его лишь по причине всё того же тотального равнодушия. Винтари не хотелось думать, что, скорее всего, это обычное презрение телепата к нормалам. И на проблемы из детства не спишешь тоже, глядя на терпение, порой непостижимое, того же К’Лана, да и вряд ли кто-то мог бы выказывать явное пренебрежение сыну Г’Кара, будь он хоть с волосами, хоть с чешуёй. Разве только он видел в мыслях их настоящее отношение… Но, зная пунктик нарнов относительно пси-способностей, больше представляется, что Андо могли утомить обожанием.

– Думается что-то, Андо не горит желанием поступать в анлашок, – озвучил ту же мысль Дэвид, – зачем тогда он поехал с нами? Просто от скуки?

– И вот как-то жаль, – зло пробурчал Винтари, – представляется, Рикардо сбил бы с него спесь. Как бы он ни изображал из себя эдакого компанейского простачка – я как-то верю, что он умеет быть очень серьёзным, когда надо. Иначе б дисциплину в таком винегрете нипочём не удержал.

– Учителя-фриди* тем более умеют быть серьёзными, а с ними он вроде как вынужден будет иметь дело.

– Да уж… Надеюсь, это пойдёт ему на пользу. Вот им пусть и расскажет, что, видите ли, он Богу служит… Он один, а остальные рукавами машут…

– Я думаю, мне необходимо попробовать поговорить с ним. Надо же понять…

– Почему он такой?

Дэвид раздражённо пытался заправлять за уши и рожки растрёпанные ветром пряди, но у него мало что получалось.

– Всё-таки, кажется, ради тех, кто имеет для него значение, он многое готов делать. В своей школе он был не из худших учеников. Имя приёмного отца заставляло его держать высокую планку, хотя человеческая физиология и проблемы из-за его дара очень мешали в этом. Сейчас для него важно научиться пользоваться этим даром, не причиняя вреда себе и другим… И ему важно одобрение моего отца.

– Ну да, если хотя бы ради чьего-то одобрения он способен вести себя прилично – надеюсь, так и будет.

Дэвид рассмеялся.

– Диус, изначально всякий ребёнок делает что-либо главным образом ради одобрения старших. Конечно, более опытная и мудрая душа проявляет больше склонности к добропорядочному поведению, больше тяги к познанию и альтруизму… Но если б можно было положиться единственно на врождённые задатки, зачем нужны б были семья, учителя, общество? Кем мы выросли бы, если б не было тех, кого мы боялись огорчить или желали порадовать?

– Это понимать как – что у него душа не очень мудрая, или что с учителями не свезло?

– Думаю, мы торопимся думать о нём плохо. Мы слишком мало знаем о нём, о его жизни. Мы не можем представить, как это – нести тройной груз. Груз такого дара, когда ты с ним единственный в своём мире, груз великого имени отца, груз расового отличия от всех вокруг…

– За минусом пси-способностей, у вас то же самое.

А про груз великого имени, подумал Винтари про себя, вообще лучше не надо. У Андо это величие по крайней мере было с положительным зарядом…

Вспомнилось, как кто-то из колледжевских недругов бросил походя: «Но ведь вас не воспитывали как принца». Это должно было, конечно, звучать уничижительно, но Винтари и тогда было как-то всё равно. А по прошествии некоторых лет и вдумчивом анализе было очевидно, что только юный возрастом представитель рода, давно ко двору не приближенного, мог полагать, что есть какое-то преимущество в том, чтоб с колыбели зваться наследником престола. Иллюзия ясности будущего имеет свою цену. Во-первых, ещё не факт, что ты до этого престола доживёшь, при наличии младших братьев и дядей, имеющих свои виды и планы. Благо, примеров в истории достаточно. Во-вторых, перспектива наместничества колонии может показаться синицей в руках только тому, кого жизнь ещё не вылечила от неадекватных амбиций. Нет, и в те времена, когда звание третьего претендента ещё грело душу, он не страдал от того, что первые семь лет жизни не были украшены наивысочайшими ожиданьями. Он и тогда был внучатым племянником бездетного императора, но леди Вакана была достаточно благоразумна, чтобы, если имела в этом смысле какие-то надежды, держать их при себе. Между родством по женской линии и более дальним по мужской выбор был не столь уж очевидным, на каждый вариант нашлись бы примеры актов о престолонаследии в путаной, бурной истории Центавра. Надо быть тут справедливым к отцу, о верховной власти он и не помышлял, она свалилась на него крепким ударом по голове, он был слишком праздным и легкомысленным, чтобы самому прокладывать к ней дорогу и чтобы отказаться от неё, преподнесенной на блюде. Многие говорили, что, дескать, шок от такого неожиданного поворота вскружил голову, многие говорили – вот если б был он старше лет хотя бы на десять, не совпали бы трудные и трагические страницы истории с проводимой в общепринятых кутежах юностью… Винтари обтекаемо поддакивал тому и другому, по сути отмахиваясь, чтобы не мешали его собственному внутреннему анализу. И хоть как по этому анализу выходило, что великие имена, обласканные судьбой – самые несчастные щепки в бурном жизненном потоке. Объективно говоря – отец не стремился никогда и ни к чему, кроме единственно значимого для него – наслаждений, впрочем, разве чем-то он тут выделялся среди тысяч таких, как он? Чуть больше грубости в шутках, которыми он сыпал за теми немногими общими семейными обедами, которые Винтари помнил в своём довоенном детстве, на большинстве из них он не присутствовал по малому возрасту, но из-за приоткрытых дверей, в которые он смотрел на нечастого гостя, слышал многое, чуть меньше хотя бы напускного интереса к наукам – о том, как сбегал с занятий и глумился над учителями, он сам охотно и с удовольствием рассказывал, к искусствам – если не называть таковыми те довольно вульгарные образцы, которые вызывали у него одобрение. Нельзя сказать, конечно, что он ничем не интересовался – он читал, смотрел или слушал то, что ему было интересно, что отвечало его запросам. И в этом никто, в общем-то, не видел бы беды, если б он, невзирая на статус и правила приличия, не полюбил с юных лет эпатировать публику. Да, всё это было ещё тогда – когда он потехи ради рассказывал матери о последнем похождении с друзьями по злачным местам, о шутках и розыгрышах, иногда совсем не невинных, а она слушала с непроницаемым лицом, и его в самом деле никто не воспринимал всерьёз – ни она, ни те считавшие себя удачливыми и мудрыми, кто надеялся, что с именем легкомысленного, посредственного по своим задаткам юнца они смогут беспечально делать то, что сочтут нужным, достаточно будет лишь оплачивать его развлечения. Какой же их всех ожидал сюрприз…