Текст книги "Венок Альянса (СИ)"

Автор книги: Allmark

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 87 страниц)

– Вот это сейчас звучит как обвинение меня в толстокожести, – ответил Милиас, – я видел кошмары. Первые дни…

– Угу, а Дэвид – регулярно. Конечно, и то, что случилось с Селестиной и Фальном…

– Думаю, тут никто не принял это легко. Всё-таки это ведь первые наши потери…

– Не первые, – вздохнул Винтари, – днём раньше погиб Кристиан. Лучший мой ученик, кстати. Блестящее дарование, и как телепат, и как диверсант. Мы эту операцию практически на нём одном вытянули, он держал иллюзию до последнего… Ну, вы-то об этом не знали, понятно.

– Селестина и Фальн тоже стояли до последнего. У инженера было в кабине два места – для него и ещё одного. Ни один из них не захотел бросить другого. И не знаю, насколько утонуть – это лучше, чем сгореть… И мне кажется, что Дэвид как-то обострённо чувствует смерть. Чувствует… Что Андо ему что-то передаёт. Не знаю, каким образом.

– Вот именно – каким, если его даже не было рядом?

– Ада, тебе, вроде бы, хорошо известно, что даже человек с высшим пси-рейтингом не может слышать мысли того, кто находится от него за сотни километров, а о нормале тут и говорить не стоит.

– Скажите это моей матушке, – усмехнулся Милиас, – она всегда утверждала, что ей сердце подсказало, что я оступился и вывихнул палец.

– Я вообще-то ещё здесь, – фыркнул Дэвид, – хватит это обсуждать. Мы тут все кое-что пережили, и кошмары… пройдут. Справлюсь.

– Сам ты, конечно, об этом не сказал бы. Ни о том, как на тебя повлияла эта трагедия – ты ж хоть и в платье у нас, но крепкий мужик, не жалуешься, даром что просто боишься засыпать, ни тем более о том, что в твоих снах каким-то образом присутствует Андо – вдруг ещё подумают что не то… Но вот незадача, к тебе же телепатов приставили!

– Ада, а как же телепатский кодекс?

Ада зыркнула на Иржана так, что ему сразу расхотелось узнавать, где она этот кодекс видала.

– Кстати, хотите ещё новость для взрыва мозга? Там, в Селижани, это Страж остановил Дэвида. В смысле, замедлил его путь, когда понял, что что-то не то происходит. Те центавриане подумали, что Дэвид эта… огненная сомнамбула, а я думаю, что дело в другом. Жаль, нельзя расспросить Стража, мы можем что-то узнавать от него только через Дэвида…

– Может, допросим? – кровожадно пошевелил пальцами Милиас.

– В любом случае, теперь думается, что отпустить на следующее задание Дэвида с Андо – не лучшая идея.

– Я вам дам, «не лучшая идея»! – вскипел Дэвид, – напомнить, что вообще-то это Андо главным образом поручено надзирать за мной – ну да, надзирать, потому что у меня Страж, мало ли, какой можно беды ждать – потому что он сильнее всех остальных? И хватит говорить обо мне так, как будто я болен, как будто со мной происходит что-нибудь такое, чего все ещё на Минбаре ожидали! То вы не доверяли Стражу, теперь ещё и Андо, мне, видимо, в принципе не доверяете… Ну дайте кого-нибудь третьим, объекты, как я понимаю, остались сложные…

– И кого третьим? Послать нормала – мало толку, а поставить двух телепатов – роскошь, у нас уже минус два. Телепаты везде нужны.

– Тогда доверяйте Андо. И мне.

– Извините, – прокашлялась Лаиса, – я, может быть, не всё понимаю… Но исключён вариант, что Дэвид тоже телепат? Это бы многое объясняло, наверное. Бывает же позднее пробуждение способностей?

– Ну, в 16 лет действительно бывает… Но не, не. В роду Дэвида не было телепатов, и его самого вроде бы проверяли, это ж нормальная практика…

– Я не слышу ничьих мыслей. Ни ваших сейчас, ни чьих-то ещё. Да, во сне мне иногда казалось, что Андо говорит со мной… или просто, словно Андо рядом, я его чувствую, даже если не вижу… А что, ни у кого такого не бывало? Это настолько экстремально?

– Нет, кроме одного вопроса, – тон Винтари был откровенно ревнивым, – почему именно Андо?

– Я тоже здесь и всё слышу, – Андо ковылял из ванной, опираясь на плечо Уильяма, – лучше вам перестать думать, что я могу причинить вред Дэвиду. Мне-то всё равно, что вы думаете, но Дэвиду это неприятно. Вам, может быть, не нравится, принц, что мы делим Дэвида, но так будет.

– Отличный поворот сюжета!

– Лучше бы тебе тоже не говорить, мальчик мой, – Лаиса повернулась к Андо, – что тебе всё равно, что думают твои товарищи. Вы одно дело делаете, при чём такое, для которого даже тебя мало. Если вы будете подозревать друг друга чёрт знает в чём, это дракхам прямо лучший подарок. Нет ничего здорового, что тебя подозревают, видимо, в насылании кошмаров…

– Не насылании, а…

– А тебе плевать. Вроде, у нас тут три телепата, а скоро больше будет? Гуртом-то сможете разобраться? Тут вот Милиас мне рассказал, кстати, интересную историю, о том же Селижани. Об иллюзии, которую неизвестно, кто создал. Точно не Фальн, потому что нормал, и у него, как и у Селестины, опять же, не спросишь… Вам не интересно, что это было? По рассказу – чистая фантастика!

– Ну, строго говоря – а что мы знаем о способностях Стража не от самого Стража?

– Вообще, – мрачно подал голос Андо, – я б хотел, чтоб мы занялись обсуждением некоторой новой информации, а не меня.

– Это сны, просто сны, – терпеливо повторял Дэвид, когда на следующий день они прогуливались по окрестностям. На рассвете прибыли Адриана и Амина – страшно матерясь, потому что чуть не заблудились, жрецы показались только один раз, весьма… не при параде, удовольствовались новой иллюзией огромного пожертвования и намёками на высокородность Милиаса и Винтари (надо будет всё же озаботиться тем, чтоб стереть, на всякий случай, из их памяти появление двух молодых сумасбродов со странной компанией, которым приспичило посетить капище в неурочное время, если дурманящие вещества сами не позаботятся о том, чтоб эту информацию стереть), и больше пришельцев никто не беспокоил. Окрестности, конечно, были не столь живописны, как были бы весной, но Дэвиду вполне нравились и такими. И нравились бы ещё больше, если б не донельзя мрачный Винтари.

– Просто, ага. Просто огонь, смерть, Андо… Мы, центавриане, придаём большое значение снам, как ты знаешь.

– Мы, минбарцы, тоже. Но здесь, я считаю, нет причины для тревог. То есть, кошмары – это плохо… но в данном случае, увы, естественно. Да, Ада напугалась, напугала и вас. Её сложно винить – телепат не всегда может закрыться от такого, а она ещё ребёнок, она восприимчива… Но это не дурное предзнаменование, я уверен.

– Минбарская ложь во спасение, на редкость неуклюжая. Вовсе ты в этом не уверен.

– Зато я уверен в нас. В тебе, в Рикардо, во всех наших соратниках. Да, и в Андо тоже. Нас всех очень сблизило это дело, это место – хоть мы большей частью и не рядом, мы поддерживаем друг друга, думаем друг о друге, каждый из нас кому-то многим обязан, кто-то обязан ему. Андо это тоже должно касаться.

– Угу. Коснулось?

– А думаешь, нет? Когда человек отпускает контроль – во сне или в бреду, становятся видны его настоящие порывы… Он ищет тепла. Ты ведь видел это. По-твоему, живой человек может действительно стать оружием, функцией без чувств и потребностей? Как бы старательно он ни убеждал себя и других…

– Постой, откуда ТЫ об этом знаешь? Тебя при этом не было!

– Ты рассказал. Или Рикардо…

– Никто не рассказывал. С какой бы стати. Надо понимать, это ты тоже знаешь из снов?

– Может быть, и так. В конце концов, если Андо смог, как вы сказали, уничтожить дракха дистанционно, ментальным усилием – наверное, он может дистанционно коснуться чужого сознания не с разрушительными намерениями. Разве это плохо? Это в том числе опровергает его фантазию о себе как об оружии света, сокрушающем тьму и больше ничего. Он знает, что мы уже много сделали, что наша победа становится всё ближе. Что он будет делать после этого? Что ему делать, когда последователей Теней в нашей вселенной больше не останется? Страдать, чувствуя себя бесполезным, как стареющая, зарастающая дорога? Или учиться жить? Он имеет возможность видеть сейчас, что наша сила именно в команде, что мы все дороги друг другу – телепаты, люди, центавриане, мы скорбим, теряя, и счастливы, слыша, что те, за кого мы волновались, живы. И чем скорее он поймёт…

– То есть, ты собираешься выбить из него эту дурь?

– Естественно!

– Ну, герои простых путей не ищут…

Они почти дошли до небольшого озерца, виднеющегося в просвете деревьев, когда Винтари вдруг резко развернул Дэвида и повёл обратно.

– Ничего-ничего. Просто там Андо. С Адрианой. Как раз, видимо, учится жить. Ну, с не самых дурных параграфов, хочу заметить. В общем-то, всё правильно, мы в капище Ли. Хоть и нарн по религии, а чувствует такие вещи.

– Да, тут, надо сказать, я немного в сложном положении. Воспитание говорит мне, что недопустимо быть в доме бога и не поклониться ему, пусть это и бог иной религиозной традиции. Но учитывая традиции, связанные именно с этим божеством, и посвящённые ему обряды… Я не уверен, что могу…

– Ради Валена, Дэвид, давай всё же обсуждать Андо, переходить с тобой на такую специфическую тему я просто не готов.

На небольшой уютной лужайке за домиком, надёжно отгороженной от посторонних глаз раскидистыми кустами, на которых ещё кое-где виднелись засохшие бордовые соцветья, Лаиса и Рикардо собирали сканер. Дело было уникальным по серьёзности и ответственности – сканер существовал попросту в единственном экземпляре. Детали для него поодиночке, в течение полугода, выкрадывали или изготавливали инженеры, работавшие на предприятиях, входящих в сферу интереса дракхов, иногда с риском для жизни. Один из этих инженеров приложил и чертёж. Для надёжности не на обычном центарине, который дракхи неплохо знали, а на специфическом воровском жаргоне, который, что удачно, неплохо знала Лаиса. Лаиса за это могла поблагодарить ту разнообразную публику, среди которой прошли её детство и юность, о чём Рикардо жалел – так это о невозможности выяснить, откуда такие удивительные познания у инженеров. Если сканер собрать правильно – обнаружить бомбу в огромной разветвлённой шахте можно будет гораздо быстрее, с гораздо меньшими рисками и сложностями. Если собрать неправильно… главное будет понять это до того, как операция будет провалена.

– Я всё думаю об этой девушке, Селестине. Что-то меня дрожь пробрала от этой истории, что когда первый раз её слышала, что теперь… Каково это – остаться, зная, что умрёшь? Что у тебя осталось, самое большее, полчаса, пока вода доберётся до тебя… А потом она будет заполнять капкан, в котором ты оказался, и ты будешь карабкаться повыше, чтобы ещё немного подышать, и в то же время ждать, когда же уже всё закончится, потому что выхода – нет…

– Они не смогли выбрать, кому из них жить, и решили остаться оба. Логично, хотя это логичность отчаянья. Но думается, только так могут поступить люди, которые по-настоящему дороги друг другу.

– Я могу понять инженера, который не стал жертвовать собой, чтобы спастись могли они оба. Обречь себя на смерть очень тяжело. На войне ты хоть иллюзию шанса имеешь – может, убьют, а может, нет, возвращаются ведь люди с войны… Они ему были всё же посторонние, а у него семья, и то, что он старше – тоже не повод, возраст – это знания, опыт… Он тоже кому-то нужен был, от него кто-то зависел. А их понять сложнее. Осознавали ли они в полной мере, что делают? Что они действительно умрут? Сидели, разбирали механизм, потом сидели и просто ждали конца… Думаю – о чём они говорили, что вспоминали? И голова кругом… Она могла ведь обосновать, что спастись нужно именно ей – она телепатка, ценный агент. Но предпочла остаться с ним, чтоб он просто не умер в одиночестве. Он мог обосновать, что спастись должен именно он – он центаврианин, хотя бы поэтому инженер мог предпочесть взять его. Он вообще во всё это случайно ввязался, мог жить, сколько получится, ни о чём не помышляя, как сейчас живут миллионы, пока вы спасаете их задницы… Да, может быть, именно потому, что они молоды. Молодости свойственно безрассудство. Легче швырнуть свою жизнь широким жестом в огонь, во тьму, в любые жернова… Старые, мне кажется, меньше к такому склонны, хоть это и не логично, и не правильно. Тот, кто распробовал жизнь, ценит её больше.

– Вы, видно, любите жизнь, Лаиса. А всё же ввязались в это. А ведь могут убить. Ну, у вас и сейчас ещё есть возможность сойти с опасного пути… А позже может уже не быть.

На чувственных губах Лаисы появилась усмешка, которую можно было назвать в равной мере ироничной и мечтательной.

– Жизнь я, конечно, люблю. Хоть многие из вас и сказали бы, что жизнь эта ужасная. Но на самом деле я не так уж много видела плохого. Да, меня, считай, родила улица – я не помню ни мать, ни отца, не знаю их имён. Я даже не знаю точно, в каком городе родилась – много путешествовала со всякими бродягами. Но всегда рядом были какие-нибудь люди, чаще неплохие – делились чем могли, лишний раз не обижали. У такой братии, знаете, подзатыльник или тумак норма жизни, но всегда – за дело. Так усваиваешь – не брать то, что не твоё, если не уверен, что окажешься сильнее, исполнять, если пообещал, не связываться с теми, с кем не следует, не трогать человека, если он в дурном настроении, помогает в жизни. Меня приучили за сделанное добро чем-то платить: накормили в забегаловке – помоги помыть посуду, подмести пол, поделились куском хлеба – почини дырку на платье, с молодыми глазами это легче, покачай ребёнка, пока мать работает… Ну, ласки не так чтоб много видела, да, тут и на родных детей её не всегда хватало, но пьяные иногда чувствительны, расцеловывают всех детишек, без разбору, покупают им дешёвые конфеты… Опять же, всегда таким праздником было, когда кто-то из бродяг собирался гурьбой – надоел этот город, пошли в соседний, Лаиса, пойдёшь с нами? Новые места, новые события… Мало кому удавалось где-то осесть надолго, найти работу не на сезон, а постоянную, да чтоб можно было хоть внаём комнатку найти… Кто находил – мне остаться с ними не предлагал, ну и я не напрашивалась – не приучена. Прибивалась к другим… Детвора понемногу воровала, да. Ноги быстрые, спрятаться в любой щели легче, чем взрослым. Меня лично ни разу не ловили. Были свои правила, у кого воровать можно, и что. В основном – кошельки у богатых и беспечных. Товар у лавочников – крайне редко, нашей братии у этих лавочников работать – товар там грузить, во дворах прибирать… Так что жизнь хоть суровая, но не совсем безобразная – в ней есть свои правила, и по ним вполне можно жить. Кстати, и что касаемо того самого… Я сексуальную жизнь в 14 лет начала, и добровольно, кстати. Детей у нас трогать было не принято. Ценились бабы с телом, чем сочнее, тем лучше, девчонок в этом плане не рассматривали. Считалось, что это извращение богатеев, которые с жиру бесятся, уже нормальные женщины их не удовлетворяют, а простой мужик жизнь видит правильно. Сейчас, конечно, я знаю, что не везде и не у всех это так, но мне повезло среди таких людей вращаться. Конечно, и щепетильности какой-то к сексу вообще не было – запросто предлагали, просто так или за плату, деньгами или харчами, но запросто и отказ принимали – баб что ли больше нет? Конечно, когда пьяные – многие настырнее… Но пьяного и с ног свалить легче, рука у меня всё же тяжёлая. Опять же, пока ты молода и красива, и в клиентах переборчивой можно быть, разная публика, бывали вполне даже шишки. Некоторые в содержанки звали, но мне это не надо. Вот, как хорошо Милиас про Фальна этого сказал – свобода дороже. Прямо моя мысль.

– Что же, вы действительно не думали о том, чтоб… найти себе постоянного спутника, завести семью? Или не встречали никого достойного?

Лаиса наконец нашла в складках ткани мелкий шуруп, которого ей не хватало до сборки своего блока.

– Слишком серьёзный это вопрос, господин Алварес. И точно не надо его решать потому только, что есть хочется. Ну, будет у меня каждый день пропитание и крыша над головой, буду даже в золоте ходить – ой, да сколько мне того золота по пьяни чинуши разные дарили, я один только браслет сохранила – вот этот, красивый уж очень. Золото ведь тогда только цену имеет, когда его можно продать и купить себе что-то для жизни потребное. А просто так на себе носить… что в нём, в этом золоте, такого? У нас один умелец из проволоки не хуже завитушки гнул. Ну и смысл, ради того, чтоб манекеном под побрякушки и тряпки быть, терпеть рядом с собой того, кто тебе не очень-то и интересен? Красивые вещи я люблю, конечно, как красоту не любить? Но ведь это на два дня, ну на неделю, а дальше не в новинку, дальше приестся. И вкусно покушать как не любить? Но каждый день так есть – так ведь и не останется, чего хотеть. А семья… мало я видала счастливых семей. Либо нуждой, либо богатством люди друг другом скованы, как кандалами. Что такое нелюбимый рядом? Даже не в том дело, что спать с ним – ну, спала и не с одним. Но это ж жизнь связать, жизнь! Видеть его постоянно, а он тебе, может, за вечер надоест до тошноты. Хошь не хошь, в его дела вникать. На других не смотреть – во-первых, если любит, ему больно будет, во-вторых – вот не люблю я неверность супружескую, странно, да? А ещё если дети… Либо и детей не любить, а для детей это хуже смерти, когда их мать не любит. Либо любить детей – и не любить их отца, тоже отвратительно. В том и дело, что обменяться чем можешь – секс на деньги – это просто, это не больно. А вот привязываться, общие тяготы нести – это труд, это серьёзный выбор, ошибёшься в человеке – сломаешь жизнь себе и ему. Было раз, долго я с одним провстречалась. Он начал, видать, ко мне привязываться, пьяные истерики пошли, раз на прежнего моего набросился, чудом как в тюрьму не угодил. Я из того города попросту сбежала, вот просто как была. Мне оно надо? Мужик терзается, а у меня – вина одна только разве, зачем слишком ласкова с ним была. От другого даже жена, представьте, приходила, говорила – согласна на вторую жену, только б в семью вернулся. Снова из города сбежала, уже два города, куда я не ходок… А, три даже, в третьем вояка один застрелить меня грозился, если жить к нему не приду. Блефовал, поди, но мало ли. Вам, наверное, кажется сейчас, что я сумасшедшая гордячка, или что вообще выдумала всё это. Но, понимаете, то, что человек любит – или думает, что любит, что любовной горячкой мучается – это не основание. Люди, если решили быть вместе, должны давать друг другу что-то кроме пищи и физического удовольствия. Они должны быть нужны друг другу не как вещь. Они должны делать друг друга лучше. Я не встречала мужчины, которого хотелось бы быть достойной. Я центаврианка, я хочу восхищаться мужчиной, служить ему с чувством, что это служение приносит мне радость, делает мою жизнь осмысленной, а не просто удовлетворять мелкие повседневные потребности, для которых, в общем-то, любая сгодится. Не везло мне покуда на героев. Потому я и с вами здесь. Здесь по крайней мере что-то делается, что-то стоящее. Можно просто жить-выживать, пока ты не встретил возможность стать частью настоящего дела, а вот если встретил – выбрать жить-выживать уже мелко как-то. Да, могут убить – ну так убить всегда могут, и если в уличном ограблении или вот из ревности – что это, приятнее что ли? Если угодно, и проверяю себя, смогу ли, если придётся, принять смерть достойно? Смогу ли отдать жизнь за кого-то? Может быть, и не смогу. Может быть, и сверну. Потому и думаю сейчас об этих ребятах – почти дети, а такая сила, такой огонь души… Дико говорить, но ведь это счастье – встретить человека, без которого жить хуже, чем умереть с ним.

– Вы полагаете, что это была любовь? Но ведь они… ну, разной расы. Нет, и мне это приходило в голову, но…

– А что ж в этом такого невозможного? Если не держать всё время в голове, что мы разные расы, то ведь мы очень похожи. Всё же, когда они познакомились, она прикидывалась центаврианкой. Наверное, это и на неё влияло, не только на него. Но если и не любовь, если отношение сестры к брату… У меня не было братьев, я не представляю, что это такое. А разве родного не можно любить так сильно, чтоб он был дороже жизни? Думаю, можно. А мне ещё потому об этом так думается, что эта история даже Андо задела. Иначе, конечно, чем меня и вас…

– Если принимать близко к сердцу всё, что говорит Андо, то это никаких нервов не хватит. Он вообще как-то не задумывается, что что-то из сказанного может быть неприятно и несправедливо, да и хорошее отношение окружающих ему, как он утверждает, не важно. За это его, закономерно, многие не любят. Ну, что тут жаловаться – у меня и так очень хорошая команда, странно б было, если б в ней не было хоть одного трудного подростка.

– Разве одного? Никогда не бывает, чтобы конфликтовала одна сторона, всегда есть ещё хотя бы одна. Послушайте меня, глупую женщину, господин Алварес – эти трое, Андо, Дэвид и Диус, в ближайшее время лёгкой жизни не дадут ни себе ни вам. Сами видите, когда в одной точке собираются двое – то ещё ничего, когда все трое – жди взрыва. И это надолго. То, что между ними есть, это не просто бытовая приязнь-неприязнь.

– Да и сам вижу… хотя не понимаю. Ладно б, кто-то из них был девушкой, действительно, любовный треугольник-то можно понять…

– Ох и наивные ж вы, земляне. Хотя видеть это как простую ревность в самом деле было б наивно. Это их дух. У каждого из них сильный дух, возможно, сильнее их самих. Этот дух руководит их жизнью, может быть, даст им силу, может быть – приведёт к падению.

========== Часть 3. ЧЕРТОПОЛОХ. Гл. 6. Шпионский роман ==========

В рабочем кабинете Его Величества было светло. Светло в сравнении с большинством помещений дворца и коридорами, стоит поправиться. Это уже привычно, у основной массы обитателей глаза адаптировались. Никто не смог бы сказать, когда и как была введена такая скупость освещения, никому б не пришло и в голову задать такой вопрос, тем более вслух вспомнить – вот, раньше же наши залы и галереи сияли подобающе блеску центаврианского трона, роскошные светильники работы мастеров столь легендарных, что их слава, пожалуй, не уступала славе Великих Родов, не покрывались слоем пыли… Ну, когда – ответить не сложно. При предыдущем императоре. И почему – ответить несложно. Если б кто ещё спросил… О по-настоящему серьёзном не спрашивают. Новый император тихонько, но упорно эту традицию отменял, распоряжаясь зажечь лишнюю лампу то в бальной зале, то в пиршественной, то в коридоре по пути своего следования в покои. Так же, как тихо и упорно менял многое… В тени многое бывает не видно. На ярком свету, что интересно, тоже.

– Что там? – он шевельнул ворох принесённых бумаг устало-брезгливо, – бюджеты, сметы, прошения… Как же они надоедливы! И ведь нельзя подписать их все одним махом, мало ли, чего они там себе затребовали! Они думают, наверное, что у меня тут этот… как его… философский камень, и я могу порождать золото силой своего желания! Губернатор Марнья… Это где вообще? Вроде бы, я распоряжался прислать мне карту поприличнее. Ненавижу все эти названия, в которых только путаться можно – Марнья, Турья… Ладно… пошлём им… как думаешь, 50 тысяч достаточно? Уверен, они таких денег давно не видели. Пусть онемеет от счастья и в следующий раз напишет мне нескоро. Лучше не мне, а моему преемнику. Двекер… мне кажется, или они уже просили денег и у них растут аппетиты? Дуатуйя… а, эти не о деньгах. Приятное разнообразие. Просят об объединении провинций… Не, об этом я думать сейчас не хочу. Пусть ждут. Такого серьёзного решения не грех и подождать. Лет так десять… Как раз я смогу оценить, способен ли нынешний Дуатуйя на управление большей территорией. Судя по предыдущему его прошению, он на управление собой не очень-то способен. Сменить бы его… но сейчас мне об этом думать неохота. О, а это интересно. Ревнители интересов империи из Десало нижайше просят, не много не мало, о смене Сенатора… Кто там их Сенатор? Кутова? Ну да… их можно понять. Но увы, пока оставим их жалобу без удовлетворения. С Родом Кутова не стоит ссориться, они оказали много услуг Двору, сам Дуаве – исключительно почтенная, почти легендарная фигура… В конце концов, он попросту скоро умёт своей смертью. Что там, в Дорами беспорядки? И с каких это пор это должно интересовать императора? Скоро они будут писать о том, что у них сломался кондиционер или завял любимый розовый куст. Хорошо, вышлем им дополнительный отряд Гвардии. Из Сегеани, во-первых, это рядом, во-вторых, управляет Гвардией там младший Луфа, он жаждет быть полезен отечеству, и за него очень просили перед Сенатором… Вот пусть и использует возможность. Всё. Вели не беспокоить меня некоторое время, я изучаю корреспонденцию с Беты-1. Они думают, видимо, что императора забот нет, кроме метрополии! Отпиши этим попрошайкам из Зенивы сама, Высочайшая Печать у тебя есть. Намекни им, кстати, что они не прислали подобающего дара на моё восшествие, славословие в храме Венцена, конечно, лестно, но это немного не то. И да, распорядись принести мне ещё одну лампу! Я распрощаюсь с глазами, разбирая их проклятые каракули.

Линдисти кивнула, учтиво попрощалась и вышла, непрерывно кланяясь, как подобает. О, можно не сомневаться, она б лично притащила не лампу, а мощнейший прожектор, какой только можно найти на Центавре. И направила его в тот угол, по которому она непрерывно скользила рассеянным взглядом, пока Вир перебирал бумаги и отписывал на них свои резолюции. Она никогда не смотрела на эти бумаги, на его руку – всё равно она знала, что она выводит. Она не смотрела на него. Она смотрела поверх, оглядывая комнату. Особенно тот, дальний угол, потянутый неистребимой тенью. Пока она здесь, пока смотрит туда, ему за спину – оно не сможет приблизиться, не сможет прочитать. Оно едва ли может увидеть, что листов несколько больше, чем было озвучено. Конечно, потом они поймут, что провинции, которым было отказано в финансовых вливаниях – те, где находятся важные для них сейчас производственные участки. Может быть, теперь уже это не много сыграет роли, но хоть немного задержит и спутает их планы. Что бесполезность и откровенное идиотство правителей, которых хотели заменить на кого-то более молодого и толкового – на руку сейчас совсем не им. Что младший Луфа точно не тот человек, кто способен даже подавить стихийный мятеж в провинции, где начала просачиваться нежелательная и пугающая информация. Что некоторые прошения, доносы, рапорты вовсе остались без ответа, либо отвечено на них было – ею. Что есть информация, которая старательно фильтруется, не пропускается к устам, которые могут озвучить её для них – о вывозимых диверсантами бомбах, о распространяемой по планете вакцине. Пусть они всё больше уверяются, что император – безвольный, легкомысленный, недалёкий вечный мальчик, для которого государственные обязанности – досадная помеха более интересным для него делам, что он руководствуется в своих решениях либо скукой, либо извечными традициями протекционизма и кумовства, либо даже детским стремлением сделать что-то наперекор тому, как делали предыдущие императоры, но только не здравым смыслом. Пусть считают её услужливой интриганкой, которая, умела подогревая лень и инфантильность императора, пользуясь своим влиянием, подталкивает его к тем или иным решениям, продвигает какие-то свои интересы. Пусть. Они вообще никого уже здесь не считают серьёзной величиной, кроме себя. И сам император, наследник богов, солнце Империи – для них даже не их пешка, нет, досадное недоразумение, путающееся у них под ногами и играющее в верховную власть мира, который они, как считают, держат в кулаке. Однажды они понесут наказание и за это. Этот момент всё ближе. Они думают, что в совершенстве изучили поражённый ими мир, изучили и освоили все инструменты лжи, иносказаний, лести, шантажа, подкупа, предательства. Они думали переиграть центавриан на их поле. Ну, их расплата будет жестокой, если хоть один бог слышит её молитвы.

И разумеется, у неё есть доверенные люди, через которых она отправляет императорскую корреспонденцию. И разумеется, они подбираются, будто бы из её личных соображений, так, чтоб они не могли ничего перехватить. Ну, а если перехватят, если прочтут – то там, на том конце тоже верные люди, научившиеся понимать иносказания императорских отписок. Они выстраивали эту систему долго, кропотливо, в лучших центаврианских традициях. Начали ещё при покойном императоре, когда оба играли одну роль – милых бестолковых кукол, которыми беззубо умилялся старый больной император. Глупеньких, честолюбивых и подобострастных куколок, которыми так богат Центавр. Которые могли видеть больше, чем император, делать больше, чем император. Которые научились чувствовать вечное неусыпное око, глядящее на них с ненавистью и подозрением, и научились жить так, словно так ничего и не поняли. Ёжиться в тёмных коридорах и не останавливать взгляда там, где в рисунке каменной кладки читается призрачный силуэт, слышать шаги в ночи и будто в самом деле не замечать руки, направляющей марионеток. Притворяться столь мелкими, декоративными фигурами, чтоб не удостоиться собственной нити, чтоб иметь роскошь наблюдать, выжидать, готовиться.

Линдисти пыталась угадывать порабощённых. Это было нелегко, конечно – попробуй угадай, подневольно он лжёт, что-то утаивает или наоборот, рассказывает, кому не следовало, или из осознанной, свободной корысти. Или из страха, который впитался в эти стены, как некогда впитывалась копоть свечей. Радует только, что и им понимать мотивы не всегда даётся безошибочно.

Покончив с текущей корреспонденцией, Линдисти вышла на террасу у Южного сада. При жизни покойного императора это было их с Виром любимое место, где они могли болтать о чём угодно и молчать об одном и том же. Так повелось, нигде во дворце они не могли быть уверены, что не будут услышаны. Говорить откровенно можно было на дальних прогулках, в выездах на отдых на море, где щедрое солнце не допустило бы недобрых пристальных глаз, выжгло бы их до дна черепушки. В остальное время говорить приходилось глазами, кивками головы, незаметными касаньями, иносказаниями и намёками. Это традиционный для Центавра навык, к их возрасту при дворе им владеют все.

В этот час на террасе не было никого, кроме ещё одной дворцовой традиции, которую Линдисти сменила бы немедля хотя бы из одних эстетических соображений. Господин Каваго, Величайший из Дозорных. Без малого тысячу лет тому назад, поведал Линдисти человек, несколько знакомый в молодые годы с анналами дворцовой истории, юная императрица жаловала это звание одному садовнику, своевременно заметившему приближение стаи диких птиц, собиравшихся полакомиться её любимыми ягодами, и отпугнувшему их несколькими выстрелами из рогатки. Императрица, юная разумом ещё в большей мере, чем телом, не уточняла, следует ли считать это почётным званием или должностью, и если должностью – наследственной она должна быть или выборной, и какие предполагать обязанности. Это было ниже её внимания. Но поскольку любое распоряжение члена императорской семьи имеет статус непреложного закона – во дворце появилась ещё одна штатная единица, непонятно, в сущности, чем занятая. Особо никого это не волновало – таких высоких и почётных должностей в придворной челяди было в разные времена от сотни, до нескольких сотен. Был ведь ещё до того специальный слуга, отворявший по утрам окно в покоях Его Величества – именно это конкретное действие было его обязанностью, и больше он в принципе мог ничего не делать. Была служанка, подносившая императрице её любимый напиток из цветов и нектара в час полуденного отдыха, был слуга, носивший за нею на прогулках свитки избранных стихов на случай, если ей захочется их почитать, были слуги, приставленные для ухода за тем или иным любимым животным кого-то из членов императорской семьи – у некоторых животных такой слуга был даже не один. Так что на очередную причуду никто не обратил особого внимания. Большинство Великих Родов, не только правящие, гордились количеством прислуги и считали хорошим тоном путешествовать со свитой составом практически на все случаи жизни. Императоры Рода Киро, правда, навели в сонме челяди некоторый порядок, объединив многие должности, а иные и просто сократив в соответствии с требованиями времени. Но оказалось, что Величайшего из Дозорных, даром что обязанностей у него не было ровно никаких, если уж только и правда защищать сад от птиц, хотя с этим давно прекрасно справлялись ультразвуковые отпугиватели, сократить не так-то легко. То есть, может быть, и легко – но незачем. За прошедшие столетия Дозорные, в безделье слонявшиеся по дворцу и совавшие во всё свой нос, накопили такой шикарный компромат на слуг, придворных и даже некоторых министров, и продолжали это делать, что избавиться от такого кладезя уже никому не пришло бы в голову. Кавага были как будто незаметны и ничтожны, не удостаивались частых упоминаний, они просто стали непреложной частью дворцового уклада. Как светильники, ковровые дорожки, герб императорского рода на всех заслуживающих этого символа вещах. Нынешний Кавага, мерзкий старикашка с набрякшими под глазами мешками и обвисшими щеками и подбородком был, говорят, ровесником Турхана. Почему же он пережил его так надолго! Может быть, смерть просто брезгует им, как любой, кто только посмотрит на это лысеющее сморщенное убожество, вся фигура которого дышит надменностью и неприязнью? Он пережил Картажье! А ведь при нём дворцовая обслуга почти полностью сменилась раза три. На некоторых позициях вымерли целые семьи – сыновья и дочери заступали на место казнённых родителей, чтобы в свою очередь пасть жертвой дурного настроения тирана, и уступить свой пост внукам, если таковые имелись… У Каваги не было ни детей, ни внуков. Кажется, когда-то он был женат, но никто не помнил имени его жены и как ей так трагически не повезло, детей в этом браке, по-видимому, не родилось. Линдисти иногда казалось, что Кавага и человеком-то не был. Но скорее, всё дело было в том, что он умел служить. Служить подобострастно, беспринципно. И – всегда тем, у кого была настоящая власть. Он умел дёргать за ведомые ему рычаги. Они у него, благодаря семейной истории и личному немалому опыту, были. Он умел, когда надо, сказать слово, когда надо – не сказать, и чутьё у него было отменное. Вероятно, он выполнил немало грязных поручений, о которых можно было только догадываться – прятать концы в воду Кавага тоже умел образцово.