Текст книги "Венок Альянса (СИ)"

Автор книги: Allmark

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 87 страниц)

Рикардо выскочил из-за стола.

– Что-о?! Дай гляну… Я своими глазами должен это увидеть… Чтоб я сдох, а! Шерида-ан! Я знал, что он готовит второй десант для отвлекающего манёвра, но это… это…

– На данный момент, кроме тех десяти, выведены из строя и находятся в починке ещё два, три получили лёгкие повреждения. Диверсантам, правда, тоже нанесён ущерб… Средней тяжести, но боеспособность они сохранили… В ответ на официальный протест правительства диверсанты заявили, что не нападали на Приму Центавра, а преследуют давних врагов Альянса, виновных во множестве военных преступлений, и будут только рады, если они уберутся с планеты, продолжить бой в космосе…

Винтари тоже оторвался от жаркого.

– Это шедеврально… Но почему они не вызовут подкрепление «Белых звёзд»?

– Я полагаю, – потёр подбородок Рикардо, – они уже сообщили, и «Белые звёзды» в пути, но в бой не вступят и вообще сюда не выйдут до тех пор, пока мы не закончим свою работу. Чтобы дракхи думали, что это одиночный отряд, и надеялись одержать победу малой кровью. Иначе они могут и взорвать те бомбы, что мы всё ещё не изъяли – чисто хотя бы из вредности…

– Жаль, что они одни, один корабль, оказать нам огневую поддержку не смогут…

– Это и не их задача. Они делают всё, чтобы сосредоточить внимание дракхов на себе. Нам придётся действовать самостоятельно.

– Интересно, кто там… Кто из тех, кого мы знаем… Наверняка Тжи’Тен и Ше’Лан, не зря же они на том совещании тоже были… Только продержитесь, ребята. Ради Амины…

Вернулись из ванны Андо и Уильям. Следующим, после недолгих препирательств, отправили Дэвида.

– Мы явно срываем им все графики, – продолжал, с ноткой удовольствия в голосе, Милиас, – они планировали старт через десять дней…

– Ну что сказать – здорово… А там сказано, куда они собирались отправляться, наконец? Я этой интригой как-то уже истомился.

– Сказано… Так, подождите… Сейчас открою полную информацию… Потребует некоторого времени, для включения фильтра.

– Если угодно моё мнение, – снова подал голос Гратини, – то вот что неплохо бы сделать… скинуть агентам Дормани и Тери координаты их баз… Распределить по сформированным группам самых сильных из ваших телепатов…

– То есть, по сути, это всех, кроме Брюса…

– На базу, среди персонала, приходится, по моим прикидкам, не более трёх остраженных… Обычно кто-то из старшего персонала… Если вырубить их, можно обойтись без жертв среди местного населения и заодно существенно уменьшить их силы.

– Мысль хорошая… Дождёмся информации по оставшимся бомбочкам и спланируем дальнейшее. Когда разберёмся, по крайней мере, с глубоко залегающими бомбами…

– Готово! …Великий создатель!

– Что, что там? – подскочили уже все, включая Гратини.

– Я не уверен, что смогу адекватно передать… Натуральная фантастика…

– Какая-то технология, которая смогла впечатлить аж наследников Теней?

– Портал в другое пространство?

– Новые союзники?

– Это планета. Но… необычная планета.

Рикардо вчитывался через плечо, и глаза его округлялись.

– Милиас, я, честно говоря, не очень твёрдо разбираюсь вот в этой терминологии… Потому что картина, которая напрашивается, уж очень…

– Это мыслящая планета, Рикардо. То есть, не то что даже мыслящая… творящая. Творящая по мысли. Воплощающая идеи. Способная создать что угодно. Первичный океан, способный родить практически… всё.

– Это как «Солярис» у Лема, что ли? – вытянул шею Винтари.

– К стыду моему, не читал, – хором ответили Рикардо и Милиас.

– Если всё так… масштабы можно представить.

– Если дракхи получат такую планету… Я вот лично даже представлять не хочу, чего они там насоздают.

– Им не просто нельзя дать возможность стартовать так, как ни задумали… Им нельзя позволить покинуть этот сектор.

– Иными словами – уничтожить, – сверкнул глазами Андо.

– Вот в чём в чём, а в этом, парень, тебе тут никто возражать не станет. И одного дракха для такой планеты излишне много.

Вечернее совещание затянулось глубоко за полночь, поминутно ещё кто-нибудь выходил на связь, Гратини чертил на разложенной на столе карте схемы, сонные дети подслушивали из-за дверей, хотя их уже многократно отправляли спать… Тем не менее, встал Рикардо на рассвете – привычки, вырабатываемые годами, не перебьёшь ничем. Дом Гратини располагался очень удобно в том плане, что его сад плавно переходил в лужайку, ведущую к небольшому леску с озером. Туда он и направился на утреннюю прогулку – в дикорастущие центаврианские цветы он уже успел влюбиться.

Они другие, чем на Земле и тем более на колонии, где он вырос. Они иначе пахнут. Но они тоже улыбаются рассвету множеством глаз – золотых, синих, лиловых… Из них тоже собирают букеты и вьют венки. У каждого, кто много времени проводит в космосе, есть что-то, чему его больше всего не хватает из даров планетной тверди. Высокие, по пояс, цветущие полевые травы – то, о чём больше всего грезил он в те времена, когда вынужден был скитаться по космосу в незавидном качестве мелкого контрабандиста…

Спустившись к озеру, он обнаружил, что встал в этот ранний час не один. На берегу сидела Лаиса. Наклонившись к воде, так что коса её почти касалась водной глади, она зачарованно поглаживала пальцами кромки сиреневых цветов – центаврианских водяных лилий.

– Рикардо? С добрым утром… Только тише, молю вас. Они пугаются громкого голоса.

– Пугаются? – голос Рикардо, на всякий случай, понизил до шёпота.

– Да. Сразу прячутся. Разве вы не знали, что многие центаврианские растения реагируют на звуки?

– Слышал, Диус что-то такое рассказывал… Но я думал, это вроде того, что от добрых слов цветы лучше растут… Кажется, в дороге нам такие растения ведь не попадались? Сплошь какие-то бесстрашные. На самом деле – я не силён, конечно, в биологии, но полагаю, это в таком случае животные. У растений же не может быть нервной системы?

– О, ну что вы говорите! Животные – они могут перемещаться… И что странного, ведь все растения реагируют на свет, тянутся к нему – почему б некоторым не реагировать на звук?

– Вероятно, потому, что такие растения как-то… Минбару более приличествуют. Сидящего в тишине и созерцающего цветок центаврианина мне гораздо труднее представить. Вы слишком кипучи, деятельны…

Лаиса рассмеялась.

– На самом деле мы ленивы и падки на удовольствия. Но чтобы иметь возможность иногда на благостную праздность, приходится развивать эту самую кипучую деятельность.

– Простой народ в любом мире очень трудолюбив.

– А куда ему деваться? Но дай волю – любой лежал бы целыми днями и оглаживал брюхо. Вы не знали, что самый распространенный сказочный сюжет у нас – внезапное обретение власти и богатства?

– Да так не только у вас… И всё же – почему я не верю?

– Ну, может быть, потому, что первым делом познакомились с Диусом. Да, очень хорошо, что я узнавала всё постепенно. Узнай я сразу, что имею честь общаться с наследным принцем – умерла бы от шока на месте.

– Ну, мне, если честно, даже не понять вас в этом. У нас, землян, монархия давно ушла в прошлое. Она держалась ещё формально в 21 веке… Но в 22 высокородные окончательно растворились среди обычных граждан. Поэтому всё это воспринимается как какая-то… ну, забавная формальность. Я слабо представляю, как должны вести себя принцы, не общался с ними как-то много и запросто. Аристократы вообще – да… Видел некоторое количество. Ну и – они были очень разными. И Диус… ну, наблюдая за ним, я понял, что некоторая его нервность – вот то, что он вынес из своего происхождения и положения. Ну и конечно, ту удивительную жадность, с которой он изучает Центавр. Свой мир, в котором он может быть, и не станет императором, но останется принцем… Тот мир, который прежде был от него скрыт. Он сказал как-то, что только с Минбара сумел увидеть Центавр по-настоящему.

Рикардо перевёл взгляд на водную гладь. Всё-таки, видимо, они говорили громко. Лилий больше не видно. А ведь они точно здесь были. Что ж, спрятались так спрятались, их священное право.

– Центавр не узнаешь, не выходя из дворцов и дворцовых садов. То есть, узнаешь, но другой… Другой Центавр… Я предпочитаю всё же этот. Тот, что в малых городах, деревнях, трущобах, полях и таких вот тихих уголках. Там, где нет современных дорог и шума машин, нет многословия и пустословия, где люди меньше врут. Пусть не дороги, а сплошные кочки и канавы, пусть дома лепятся друг к другу и друг за друга только держатся, чтоб не рухнуть, пусть не клумбы с люриями, а чертополох… Зато он, этот Центавр – настоящий, искренний, родной. Хоть и суровый, жестокий порой, не без этого… Но до жестокости Центавра официального, высокого ему нипочём не достать. А ещё он больше всего похож на Центавр из тех песен, что поёт Дэвид. Вы слышали, как он поёт? Я слышала. Он исполняет их, даром не центаврианин, очень… правильно. Так, как надо, с нужными чувствами. Он зажигает сердца. Знаете, может, такой Центавр, как в этих легендах, и не существовал никогда… Может, они все вымышленные – король Лорен и его верный оруженосец, и другие герои… Но их стоило выдумать. Я думаю, очень хорошо, если центавриане будут верить, что у них именно такие предки, любить их и гордиться ими, и в их примере черпать силу… Когда я сижу здесь, или в цветущем поле, или на камне у реки – мне король Лорен кажется реальней, чем все министры и советники современности. Я знаю, конечно, он жил не здесь, многим севернее… но я просто представляю, что он наверняка так же сидел у воды на рассвете.

– Помнится, мы с вами начинали говорить о том, во что вы верите…

– Точно. Не смогли закончить – соглядатаи дракхов помешали. Но я сказала вам тогда, что боги есть, но точно другие, чем их любят изображать. Да, это определённо так. Эти имена, эти статуи, и всё, что им приписывают – это уже людское. Пошлая одежда, в которую переодели настоящих богов. Во времена героев их и звали иначе, и поклонялись им иначе. И тогда мало кто верил, что у каждого бога свой особый загробный мир для его почитателей. Чаще всего вообще и не было отдельного загробного мира… Духи героев оставались рядом с нами, наблюдая жизнь потомков, незримо помогая. И общались с богами напрямую. Боги просто жили в особых уединённых местах, и часто посещали города и селения смертных – просто, видимо, от скуки.

– А потом смертные исследовали свой мир, так, что неизведанных уголков просто не осталось. И боги переселились в свои внеземные вотчины, и души умерших забрали туда же к себе.

– Точно. И знаете, жить стало намного скучнее. Нет, не то чтоб я прямо жила прошлом, идеализировала его… Я и знаю его мало. У меня нет образования, я не читала умных книг. У нас, незнатных, отребья, бродяг, своя история – из сказок и песен, и религия на самом деле своя. Даже если те же имена произносим. Может, потому мы обращаемся к прошлому, что тогда мир не был не только изведан, но и поделен, как сейчас. И короли были полководцами, и гибли в сражениях рядом с простыми солдатами. И брали в жёны дочерей простолюдинов – просто за красоту, за приятный нрав, и потом объявляли, что это дочь бога-покровителя, или сама сошедшая к людям богиня, и в роду королей теперь течёт божественная кровь… И простые возвышались – за отвагу и честность… Понятно, большая часть из этого – только сказки. Которые сами же люди и сочиняли, чтоб украсить свою жизнь. Но эти сказки веками были рядом с нами и… Мы соткали из него себе прошлое, такое прошлое, которого у нас не было, а теперь оно так же реально, как тома родословий знати. И теперь я смотрю и понимаю – в ком-то из вас вернулись эти герои. В Диусе уж точно. Он один из этих славных королей. А Андо – сын бога, гостящий в мире смертных. И Дэвид, наверное, тоже. И души ваших прекрасных ребят, которые погибли в этой миссии – теперь останутся жить среди нас. Будут наблюдать за жизнью живых, будут говорить с богами.

– Прочь, мирные парки, где, преданы негам,

Меж роз отдыхают поклонники моды!

Мне дайте утёсы, покрытые снегом,

Священны они для любви и свободы.

Люблю Каледонии хмурые скалы,

Где молний бушует стихийный пожар,

Где, пенясь, ревет водопад одичалый,

Угрюмый и грозный люблю Лок-на-Гар!

Ах, в детские годы там часто блуждал я

В шотландском плаще и в шотландском берете.

Героев, погибших давно, вспоминал я

Меж сосен седых в вечереющем свете.

Пока не затеплятся звезды ночные,

Пока не закатится солнечный шар,

Блуждал, вспоминая легенды былые,

Рассказы о детях твоих, Лок-на-Гар.

О, бедные воины, разве видений,

Пророчащих гибель вам, вы не видали?

Нет, вам суждено было пасть в Куллодене,

И смерть вашу лавры побед не венчали.

Но всё же вы счастливы, пали вы с кланом,

Могильный ваш сон охраняет Бремар,

Волынки вас славят по весям и станам,

И вторишь их пению ты, Лок-на-Гар.

Давно я покинул тебя и не скоро

Вернусь на тропы величавого склона.

Лишен ты цветов, не пленяешь ты взора,

И все ж мне милей, чем поля Альбиона.

Их мирные прелести сердцу несносны,

В зияющих пропастях больше есть чар!

Люблю я утесы, потоки и сосны,

Суровый и мрачный люблю Лок-на-Гар!

– Как красиво… Ваше?

Рикардо рассмеялся.

– Куда мне… Это Байрон.

– Отец Андо?

– Нет, другой. Тот, который Джордж Гордон, был на Земле в 19, что ли, веке такой поэт… Это Диус, кстати, порекомендовал мне довольно хороший перевод на центаврианский, я даже не знал, что такие переводы существуют…

– Диус – великого сердца человек, великого духа. Если однажды станет императором – не сомневаюсь, империю ждут удивительные перемены. Он многому хорошему там у вас научился. Вообще все ваши мальчики хорошие. Дэвид такая куколка… Я вообще не думала, что когда-нибудь увижу полукровку минбарца с человеком. И что она будет столь очаровательна. А он ещё и невероятно добрый. До беззащитности.

– Не знаю, Лаиса, когда вы успели всё это понять, но, пожалуй, да.

– А Андо… я часто думаю о его истории. Нет родителей, которые могли б считать его героем. Он один… Нет, не один, конечно, у него есть вы. Но ведь потеря родителей – это рана в сердце ребёнка. Я своих хотя бы не знала – не слышала их имён, не видела их лиц, не о ком мне грустить. К тому же, его нарнское воспитание… Грустно всё-таки, когда ребёнку с детства приходится быть воином. А он держится, он справляется. Если б я была его матерью, я б очень гордилась таким сыном.

– Если б я был его отцом, я б ему ремня хорошего всыпал… Но это так, между нами.

Они помолчали. Пальцы Рикардо медленно ползли к руке Лаисы, но всё не решались её коснуться.

– Волшебное утро… Такое тихое и ясное, словно не предстоит нам совсем скоро война… Но наверное, всегда оно так… Наверное, это естественное преддверие сражения, благословение Создателя и обещание: всё будет хорошо. Будет ваша победа, и вы героями вернётесь на родину.

– А вы? – спросил Рикардо подчёркнуто весёлым, беспечным тоном, – что вы собираетесь делать, когда всё закончится? Куда отправитесь?

– Честно? Пока не знаю. Не думала об этом. Я, как никогда, довольна настоящим моментом, и о дальнейшем не хочется думать. И с планами ведь как бывает – строишь их, предполагаешь, а выходит всё равно по-другому.

– А чего бы вы хотели? Ну, вот если представить, что всё закончилось, и…

– Опять же не знаю. Чего можно хотеть, когда тебе уже выпало высочайшее счастье – быть по-настоящему полезной? Ну, прежде для меня не вставало проблемой – куда идти, что делать. На сезон, на время работники много где нужны. В этих-то краях особенно – это регион цветочников, скоро как раз срезка очередного урожая, а это много нужно рук… И в кабаках местных прислуга всегда требуется. Ну а надоест – пойду дальше… Господин Гратини обещал, конечно, сделать мне удостоверение личности – просто так, по доброте и как соратник по общему делу, и я очень благодарна ему, действительно благодарна. С этим удостоверением я, конечно, могла б и на постоянную работу где-то устроиться, может быть даже, очень хорошо устроиться. Но уже не знаю, смогу ли так. Я всю жизнь жила с тем, что для отребья, детей улицы, у тех, кому больше повезло, не больно чего много найдётся – скотный двор убирать да там же со скотиной спать. Я вижу теперь, конечно, что у тех, с кем свело меня наше общее дело, иное отношение. Господин Гратини, семьи Арвини и Каро, я знаю, собираются дать работу некоторым агентам, ребята говорили со мной об этом… А я не знаю. Не то чтоб я готова была непременно отказаться – всё же, я понимаю, что ими движут честные и благородные мотивы, и это логично вполне… Но всё же. Не заставит ли нас всех возвращение к обыденной жизни вспомнить, кто и откуда мы есть? Меня, наверное, заставит. Слишком большая между нами пропасть…

– А между нами?

– О чём вы? Рикардо, я не с обидой ведь это! Вы землянин, вы, сами говорите, иначе смотрите. А на Центавре все эти барьеры – это очень важно, это незыблемо… Вы можете смотреть на всё это свысока, вы здесь временно, и поставленный гребень и эта одежда – это только этап вашей жизни, как бы много вы ни узнали и ни прочувствовали здесь – вы землянин, рейнджер, гражданин Альянса. У нас с вами другие барьеры – границ миров. Вы улетите, я останусь здесь.

– Лаиса… – голос Рикардо дрогнул, как и его пальцы, коснувшиеся пальцев женщины, – Лаиса… Быть может, совсем скоро всё кончится. Героями ли мы вернёмся, или просто хорошими солдатами, выполнившими то, что им поручено… Скажите, Лаиса, вы хотели бы отправиться с нами? Со мной? Увидеть Минбар… Ну и не только Минбар, много что…

Она грустно улыбнулась.

– Что я там делать буду.

– А здесь вы что делаете? Нет, я понимаю, вы патриотка и любите Центавр… Хотя думается, Иржан, Милиас и Амина любят его не меньше. И вы, быть может, считаете незыблемыми эти барьеры… А я – нет! Может, и эгоистично так говорить, но хочется мне один цветок тут выкопать из родной почвы и увезти с собой. Я влюбился в вашу стряпню, Лаиса. В ваши золотые руки, которые для нас готовили, стирали, обрабатывали рану Андо, помогали с нашей маскировкой… В ваш героизм – простой, жизненный, правильный. Такой, какой я больше всего уважаю.

Взошедшее солнце бросало сквозь листву золотые пятна на лицо Рикардо, затенённое не уложенными волосами, его руки, взволнованно поглаживающие стебли травы и кору древесного ствола.

– Тогда, в тот первый вечер, когда, помните, вы мыли пол в этом сарае, пока мы монтировали терминал для Милиаса, я поминутно оборачивался и смотрел на вас… Вы всё пытались заколоть косу, чтоб она не полоскалась по полу, шёпотом ругались… Вы не найдёте, наверное, в этом моменте ничего особенного… А я, кажется, именно в тот момент ясно понял, что… И в конце концов… Вы чертовски красивая женщина, Лаиса! Я нечасто встречал в своей жизни женщин, которые западали бы мне в сердце так, что невозможно не думать ни днём, ни ночью. Может быть, хотя бы какое-то время… вы могли бы увидеть новые места, новые лица… А потом, если хотите, вернуться на родину. Но хоть некоторое время вы провели бы рядом со мной.

Лаиса обернулась ошарашенно. До сих пор она не слышала у него такого взволнованного голоса, и уж точно не ожидала таких слов.

– Рикардо, но я же центаврианка. Мы разных видов, как бы ни были подобны внешне.

– Я рейнджер, какие могут быть расовые предрассудки! Межрасовых союзов я видел… побольше, чем только семья президента. В анлашок кого только нет. Как раз центавриан там явный дефицит.

Женщина горько рассмеялась.

– Если вы забыли, я проститутка. Не та профессия, которой можно гордиться.

– Ну и что? Я тоже был контрабандистом.

– Во всех известных мне мирах это считается грязью.

– Вы не грязь, Лаиса, и никто не смеет так говорить. Нет вашей вины в том, чем сделала вас жизнь, есть только ваш героизм. Вы отдавали миру больше, чем он способен был оплатить, и при этом сохранили чистоту и силу духа.

– Вы странный романтик, Рикардо.

Риккардо, до этого откинувшийся спиной на травянистый пригорок, рывком сел.

– Наверное. Но я просто хотел бы увезти с собой самую красивую женщину на Центавре, хотел бы никогда не забывать вкус её пирогов и этой… как её… живасы, хотел бы… Чёрт, я понимаю, что всё это звучит для вас дико. Всё, что касаемо любви, чувственного влечения, для центавриан всё же с землянами никак не связано. Мы нравимся вам внешним сходством, но если вспомнить о различиях…

– Если вспомнить о различиях, то ведь и землянину центаврианка… ну, как бы ни симпатична была внешне – на самом деле монстр. Наши спины для вас выглядят чудовищно…

– Примерно так, как для вас наши бока, вероятно. Согласен, это проблема. Только наши две расы имеют столько и сходств, и различий разом. Это какое-то даже издевательство вселенной… Но видите ли, это уже не стоит для меня как вопрос. Точнее – то, что я полюбил центаврианку, это уже свершившийся факт, его никуда не денешь. Вопрос теперь – любит ли эта центаврианка меня, или хотя бы готова ли быть ещё в моей жизни хотя бы соседкой… В этом случае, согласитесь, наши различия не имеют совершенно никакого значения. А если любит… если любит – то тоже не важно. Большего счастья всё равно не бывает, а что так распорядилась судьба, что мы физиологически несовместимы – что с этим поделать. Любовь от этого не проходит почему-то.

Лаиса уронила лицо в ладони и долго сидела так. От голоса Рикардо горячие мурашки пробегали по телу, и так хотелось то ли спрятаться, скрыться, как водяной цветок от громкого звука, то ли броситься навстречу этому счастью и страху с таким же безумием, с каким Дэвид шёл навстречу огню…

– Знаете, моё любимое место в резиденции Альянса – сад. Когда я там бываю, я нахожу минутку, чтобы выйти туда, прихожу к какой-нибудь клумбе и ложусь с ней рядом, кладу голову в цветы – аккуратно, конечно, там каждая клумба – шедевр… Это минута сказки. Я рейнджер, я не могу обещать вам спокойной мирной жизни в домике вроде этого… Я просто хотел бы, возвращаясь с учений, приходить к вам и класть голову вам на колени. Вы – моя клумба. Вы моё цветущее поле, мой отдых между сражениями, мой источник силы. Никакой другой больше вас не заменит.

Центаврианка подняла взволнованное, заплаканное лицо.

– Клумба я, ага… Чертополоха… Многое я слышала в своей жизни, многое могла ожидать услышать. Но не это. Не это. Наверное, я должна найти какие-то слова, чтобы урезонить вас, отказаться… Но умных слов что-то не находится, а глупых произносить не хочется. Я центаврианка. У нас редко бывает так, чтоб твоё солнце, твоё счастье было с тобой, чтоб сердце не рвалось на части. Я согласна. Я говорила вам, бывало уже такое, что мужчины хотели, чтобы я осталась с ними – и всегда я бежала от их желаний. Я не чужда мечты, как любая центаврианка, однажды возложить венок на голову того, кто был бы моим щитом, а я – его цветком, пьющим свет восходящего над ним солнца… Хотя сама моя любовь к жизни и свободе должна б требовать бежать от самой мысли о таком чувстве – всё же я желала его испытать. Я просто хранила эти мечты глубоко в себе, и думала, что никогда не встречу мужчину, который заставит круто изменить мою дорогу жизни. Кто явится передо мной без фальшивого блеска, подлинным героем, выше счастья стоять по правую руку его – не бывает… И уж точно не думала, что он окажется инопланетянином…

========== Часть 3. ЧЕРТОПОЛОХ. Гл. 7. Танец в огне ==========

Гл 3. Танец в огне

Budjonny Reiterlied (Конармейская) – Немецкий

Музыка: Дмитрий и Даниил Покрасс Слова: Erich Weinert

Und sie nahten sich brausend an die hundertmaltausend,

unsern Sieg zu ersticken in Blut.

Doch wir saßen zu Pferde und es stand unsre Erde

vom Kuban bis zur Wolga in Blut.

Und wir sprengten geschlossen als Budjonnys Genossen

wie ein Sturm in den feurigen Dampf.

Und wir packten die Zügel, über Täler und Hügel

ging es vorwärts, zum ruhmvollen Kampf.

Und es bleichen wie Steine die verfluchten Gebeine

unsrer Feinde nach blutigem Tanz.

Wir vertrieben vom Lande die verruchten Bande,

Atamane und polnischen Pans

Седой врач в мантии Главного Хирурга говорил спокойно и ровно – возможно, от усталости, но руки его нервно теребили складки мантии.

– Сейчас её жизнь вне опасности. Несмотря на чудовищную кровопотерю, которую вы имели несчастье видеть, нам удалось быстро стабилизировать состояние – тысячи доноров и поныне готовы в любой момент быть здесь, чтобы пожертвовать свою кровь вашей… сиятельной леди. Лучшие врачи Республики сейчас здесь – кроме двоих, которым приходится, увы, добираться из колоний… И мы не покинем своих постов до того момента, когда вашему величеству угодно будет нас отпустить. Всё, что в возможностях медицины Центавра, будет сделано. Я полагаю, то есть, я не могу ручаться со всей уверенностью – потребуется не менее десяти операций, чтобы можно было делать заключение – что ходить она будет. Однако, к великому сожалению, почти нет шансов, что когда-либо несчастная леди сможет иметь детей. Разумеется, лучшие доктора Республики готовы будут сделать делом жизни исцеление леди Линдисти, но, понимаете, клинок…

Вир, рассеянно кивавший – ох, что и говорить, яркое впечатление оставил по себе император Картажье, так что за 16 лет правления Лондо это впечатление не прошло, сколько страха и сдержанной обречённости за этим внешним спокойствием, не говоря уж о том, сколько талантливых врачей, опасаясь за свои жизни, отсиживалось по далёким колониям, а то и вовсе в чужих мирах – счёл возможным прервать доктора.

– Я услышал главное – она жива и её жизнь вне опасности. В остальном я целиком доверяю вашему профессионализму, доктор Рудо. Вашему и ваших коллег. Слава медицины Центавра велика далеко за пределами Республики, вы не посрамите славную династию и не пренебрежёте моим расположением, не сомневаюсь. А сейчас я хочу знать – могу ли я её увидеть.

– Э… разумеется, ваше величество, леди сейчас в сознании, и её состояние, как я сказал, стабильно… Быть может, вас так же заинтересует, что во время операции мы извлекли вот это…

Вир взял с ладони врача небольшой розовый информкристалл.

– Благодарю. Проведите же меня к ней.

Члены императорской семьи и двора редко бывают в больницах, даже в лучших госпиталях Республики, как этот. Только если случается что-то действительно очень серьёзное, требующее специального медицинского оборудования, усилий целой реанимационной бригады, как сейчас. Во всех «простых» случаях – более лёгкие ранения, сердечные или печеночные приступы, роды и женские и детские болезни – врачи прибывали со всем потребным к пациенту и оказывали помощь на дому. Так было принято, так велела традиция. Поэтому здесь Вир был до этого дня только один раз, когда навещал вместе с Лондо умирающего Антиллу, последнего из его братьев. И теперь интерьеры госпиталя внушали ему неподобающую властной особе робость, среди этой безупречной возвышенной строгости, этого величия, непохожего на обычное центаврианское понимание величия и всё же несомненного, он испытывал почти позабытое чувство – словно он потерявшийся маленький мальчик. В прошлый свой визит Вир думал, как контрастно, неестественно смотрится дряхлый, безобразный ввиду старости и болезни Антилла среди этой чистоты, тишины, благородной гладкости и сияния поверхностей. Здесь всё – и стены, и полы, и мягкая невесомая ткань простыней и занавесей – таково, что кажется, среди этого могли б сметь существовать только боги, в которых нет никакого несовершенства, никакой грязи. И разве что их скромные слуги – доктора, в своих длинных белоснежных с золотым мантиях, в высоких головных уборах, оборачивающих гребни. Но сейчас – сейчас было иначе. Линдисти не оскорбляла собой совершенство того, что её окружало. Её молодость и красота были как драгоценный камень в оправе платформы, поддерживающей и переворачивающей её тело, и всех связанных с нею медицинских приборов. В оправе, сохраняющей, берегущей её жизнь, такую хрупкую, такую драгоценную.

– Ваше Величество… Не стоило так беспокоиться, чтоб приходить сюда. Со мной всё хорошо. Правда, всё хорошо. Здесь самые лучшие врачи Империи…

В её глазах страх. Не страх того, что их могут подслушивать – этого страха давно нет, это ведь стало нормой, повседневностью, да и здесь она может этого не бояться – по своей, во всяком случае, глубокой убеждённости, что они предпочитают полумрак. Сюда они не последовали бы. Но она беспокоится о том, что он оставил дворец сейчас. В такой момент, когда тайное стало явным, когда времени и без того оставалось, возможно, очень мало… Кто знает, что может произойти.

– Я знаю. У тебя будет всё лучшее, что только возможно. Я позабочусь об этом, Линдисти. Я когда-то обещал защищать тебя… Я не смог. Но по крайней мере, я исправлю последствия своей ошибки.

– Забудь об этом. Это моя вина, моя неосторожность. Прости меня… Но я не могла иначе. Я должна была рискнуть…

Нет, их здесь нет. Во всяком случае, пока нет. Почему? Настолько ли им нестерпим свет, или по какой-то причине не сочли нужным? Вероятно, у них есть сейчас задачи поважнее, чем добить отчаянную диверсантку или даже просто следить за ней… Вир повернулся к стоящему рядом, как молчаливое изваяние, доктору.

– Скажите, Рудо, у вас ведь здесь есть высокоточные лазерные ножи? Способные работать с очень мелкими… предметами?

Врач вздрогнул от неожиданности.

– Э… конечно, ваше величество. В нашем госпитале есть различные лазерные инструменты, любых калибров и характеристик… Что конкретно вас интересует?

Вир вернул в его ладонь информкристалл.

– Я хочу, чтоб это распилили на две равные половины.

Рудо вытаращился на кристалл, словно впервые видел его.

– Но, ваше величество, это ведь информкристалл…

– Я прекрасно знаю, что это такое, Рудо. Распилите его.

– Но ведь тогда… информация на нём будет безнадёжно утеряна.

– Это меня не волнует. Я жду от вас два камня вместо одного. И чем скорее, тем лучше.

Доктор встрепенулся. Каким бы безумием ни казалась какая-либо императорская причуда – её следует воплощать, а не обсуждать.

– Как вам угодно, ваше величество. Будет исполнено сию минуту. Будут ещё какие-либо указания?

– Пожалуй… не указания, а пожелания. Я не очень хорошо разбираюсь в технологии, видите ли, и не знаю, есть ли у вас лазер с достаточно тонким лучом… но если есть… Выгравируйте на каждой половине имя. На одной – «Вир», на другой – «Линдисти». Если это будет не слишком сложно.

Доктор Рудо поклонился и исчез за дверью. Линдисти смотрела на Вира огромными ошарашенными глазами.

– Но, Вир… зачем это? Сперва я подумала, что ты хочешь просто уничтожить кристалл, и это, конечно, твоё право…

– Рудо не посмеет ослушаться. Он сделает так, как ему приказано. Что бы ни содержалось на этом кристалле… Для нас оно, конечно, будет потеряно – но и для них тоже. Надеюсь, ты простишь мне, что я нашёл этой вещи такое необычное применение, но таков мой каприз. Но ты ещё можешь высказать свои пожелания касаемо оправы.