Текст книги "Венок Альянса (СИ)"

Автор книги: Allmark

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 87 страниц)

Странно было почувствовать это теперь – после того, как узнал, что «отличившийся при» присвоил себе славу менее именитого товарища, который вёл первый взвод в атаку – и полёг на поле боя, что «награждённый за» выменял эту награду за устранение неугодного двору, что «советник» за свою недолгую службу не насоветовал ровно ничего полезного сам, лишь ловко лавировал между фракциями, искусно симулируя мудрость и незаменимость… Всё это было, впрочем, даже не большим жизненным разочарованием, к тому времени стал понятен порядок вещей. Просто гордость стала другой. Взрослой, отчужденной и в немалой степени фальшивой. Гордость слов, не сердца. Он и не думал, что ещё испытает ту, позабытую, детскую… Гордость, которой он не мог выразить и определить, была так велика, что заполняла весь этот огромный зал. Он знал, ничьи головы не повернутся в его сторону, видя в нём луну, отражающую свет великого солнца. Шеридан не его отец. Он просто крепко сжимал руку Дэвида и был счастлив – без всякого признания всех вокруг. Пожалуй, это было даже многовато.

Было ещё много выступлений – представителей миров, религиозных деятелей, минбарских старейшин, руководителей рейнджерских отрядов, простых рейнджеров (из знакомых Винтари был Ше’Лан). Была демонстрация рейнджерского мастерства – на экранах и вживую, товарищеские поединки рейнджеров из разных отрядов. Ведь на съезде присутствовали представители новых рас, которые ещё только думали, вступать ли им в Альянс, допускать ли патрулирование рейнджерами границ их миров, и уж тем более – присылать ли своих новобранцев. Важно было показать им суть и смысл рейнджерства со всех сторон.

В перерыве Винтари вышел на балкон. Солнце сместилось, и свет другими красками играл на гранях кристаллов. Теперь Винтари понял, как поэты могли написать столько стихов об этом городе и не повторяться. Город, который всегда разный, город, который всегда неизменен…

– Прекрасный мир… Волшебный… Вижу, вы тоже заворожены картиной?

Винтари обернулся. Ему улыбался высокий светловолосый инопланетянин.

– Я живу на этой планете уже пятый год, но кажется, мне никогда не надоест любоваться этими пейзажами… Я центаврианин, а мы умеем ценить прекрасное, хоть и не всегда готовы к тому, какую форму оно принимает и чему нас пытается научить. Я видел вас в зале, но вы не выступали с докладом.

– Мне нечего рассказать по существу вопроса, я прибыл как гость. Так сложилось, что я бывал во множестве миров, но на Минбаре до сих пор – не бывал. Я доктор Шон Франклин, ксенобиолог.

– Ещё одна загадка Вселенной…

– Простите?

– Это вы меня простите, уже начал разговаривать вслух. Как раз сегодня один нарн поведал мне историю времён войны… О центаврианине Абрахамо Линкольни, спасшем множество нарнов от ужасной бессмысленной смерти. Спросил меня, знаю ли я что-то о его дальнейшей судьбе… А я даже не слышал о нём никогда. До сего дня. Представляете? При моем положении я неизбежно знаю генеалогию большинства знатных центаврианских родов. Я допускаю, что о самом Абрахамо стало не принято говорить – после того, что он совершил… Что само его имя изъяли из обихода. Но изъять из обихода целый род… Нет, то есть, физически – допускаю. У нас частенько такое делалось. Но изъять сами упоминания – из летописей, из семейных дерев, из памяти… Не всё я знал о родном мире… Потом я вспомнил ещё кое-что любопытное. Дэвид рассказывал мне многое из земной истории – сам я изучал её не слишком подробно… Несколько веков назад в одной земной стране был президент по имени Авраам Линкольн, знаменитый в частности тем, что освободил в своей стране чернокожих рабов… Земляне ведь относятся к расам, отличающимся завидным внутривидовым разнообразием, но долгое время у них считалось, что не все подвиды равны между собой… И вот теперь вы говорите мне, что ваша фамилия Франклин, и вы ксенобиолог. Я уже слышал об одном ксенобиологе Франклине, старом друге президента Шеридана… Скажите, вы слышали о земном ксенобиологе Франклине? Или, может быть, даже знакомы с ним?

– Некоторым образом. Это мой отец.

Винтами подумал бы, что ослышался, но сказано это было весьма громко и чётко.

– Простите… Но как? Ведь вы… не землянин? Простите мне нескромный вопрос… Я не смог определить вашу расу, думал, вы из какого-то мира из тех, с кем недавно установили контакт.

– Я ондрин. Вижу недоумение на вашем лице… Видите ли, моё усыновление было не вполне законным… как, впрочем, многое, что происходило тогда и позже на Вавилоне-5. Но сейчас, за давностью и отсутствием тех, кто мог бы предъявить претензии, это уже никому не важно. Меня обнаружили среди покойных, которых некому было забрать, которых хоронили, отправляя капсулы на ближайшую звезду. По правилам – не знаю, кто и почему завёл это правило, если у всех погребаемых обычно есть подобающе оформленные заключения о смерти – перед погружением в капсулу каждого проверяют биодатчиком. В моём случае правило оправдало себя, я оказался ещё жив. Ещё несколько минут – и датчик ничего бы не показал, сильнейшее отравление, моё сердце уже не билось… Но мозг посылал импульсы. Когда доктор Франклин увидел меня… я не берусь представить, что он испытал. Если вы слышали о докторе Франклине от президента Шеридана, то могли слышать и историю о том, как он пытался спасти мальчика, который умирал от запущенной опухоли в дыхательной системе, потому что его родители, по религиозным соображениям своего мира, отказались от операции. Как Франклин всё же сделал эту операцию, и как родители убили своего сына, считая его потерявшим душу, осквернённым… Когда я открыл глаза, я ожидал увидеть перед собой Реку Времени и Запредельные места… Но увидел знакомую больничную палату и лицо доктора Франклина. Мои родители к тому времени были уже далеко на пути к родному дому. Было принято решение не извещать их – я умирал два раза, и ни к чему мне было умирать в третий. Мне сказали, что если я выжил вопреки всему – значит, это было зачем-то нужно. Я остался на Вавилоне-5, пошёл в школу – учился с детьми торговцев и докеров. Когда на меня нападала тоска по родному миру, отчаянье из-за своей отверженности – я просто представлял, что это моя загробная жизнь… А потом я полюбил эту жизнь – не меньше, чем прежнюю. А потом больше… Во время войны Тьмы и Света, когда Тени метались, рассеянные по галактике, они потребовали у моего мира территории для размещения своих кораблей. Мои сородичи слышали о том, что Ворлон уничтожают все планеты, где базировались Тени. Да и просто не хотели осквернять свой мир такими гостями… Они отказали. Тени в бешенстве взорвали планету. У нашего мира не было колоний, это не сочеталось с нашей культурой, переселение в другие миры считалось недопустимым… По иронии, я остался единственным живым ондрином в галактике. Единственным, кто мог оплакать и похоронить их в своём сердце, единственным, кто помнит язык, песни и легенды погибшего мира. Я не должен был жить, как позор нашей расы… А теперь только во мне она жива. Быть может, об этом слова из земной религиозной книги: «Камень, отвергнутый строителями, стал во главу угла»… Как бы то ни было, я жив и рад этому. Я рад, что на моём пути встретился мой приёмный отец… Из-за своей работы, из-за всех последовавших событий он не мог, конечно, уделять мне много времени… Но я ценил сам факт его существования. Когда он отбыл на Землю, я остался на Вавилоне – он оплатил мою учёбу и проживание, и писал мне, когда только мог. Когда победили чуму дракхов, я тоже прилетел на Землю, там продолжил образование… Думаю, неудивительно, что я решил стать врачом, как он.

Они беседовали ещё сколько-то времени, Винтари обнаружил, что испытывает искреннее любопытство к декоративной флоре миров дрази (до этого он и не предполагал, что у миров дрази есть какая-то прямо флора, хоть декоративная, хоть какая), и в свою очередь порекомендовал несколько толковых, на его взгляд, источников по ботанике Центавра – пересматривал сам после экскурсии с Дэвидом по саду. Упомянул, в частности, и о лотраксе.

– А вы знаете, что лотракса является важным симбионтом декоративных садовых растений Центавра? Сплетаясь корнями с корнями культурных растений, она выделяет в их системы важные вещества, позволяющие бороться с большинством заболеваний. Вы ведь знаете, у сорняков всегда иммунитет на порядок выше, чем у гибридных культур, к которым относится большинство садовых цветов… А у лотраксы иммунитет практически абсолютный. Выпалывая её, садовники потом удивляются, почему цветы хиреют и погибают, несмотря на многочисленные подкормки.

– Это лишнее доказательство того, что всё хорошо в меру. Бороться с сорняками необходимо, так как они способны задушить культурные растения вплоть до полного их исчезновения, но выпалывание некоторых сорняков критично нарушает экосистему…

Прозвучал сигнал к окончанию перерыва, и они вернулись в зал. Доктор Франклин обещал, что нанесёт визит в резиденцию – приглашение от президента он уже получил, но сможет только через пару дней – сначала ему нужно, воспользовавшись удачным случаем, встретиться с коллегами и посетить несколько презентаций научных трудов по вирусологии.

Большой ажиотаж вызвало выступление энтил‘за – сам факт этого выступления. Многие предполагали, что ввиду семейных обстоятельств она взяла отпуск, если не вообще увольнение… Хотя в резиденции об этом обывательском представлении шутили, что рейнджер может быть освобождён от обязанностей только по причине смерти, и то не факт. Шеридан, знавший Иванову много лет, напротив, совсем не удивился – оставить её на больничном, когда она того не хотела, было и раньше нереально.

– Сказала: «Беременность пока к тяжёлым заболеваниям не относится, и уж от торжественной говорильни не освобождает точно».

Винтари оставил своё удивление ещё после того разговора три года назад, когда впервые увидел, тогда только по видеосвязи, Иванову, пребывавшую, собственно, в том же состоянии, что и сейчас.

– Разве… Разве рейнджеры – женятся? Или руководителям – разрешается?

– Строго говоря, запрета как такового никому нет. Но семья – это ответственность… а рейнджер посвящает себя своему делу, он должен быть готов в каждую минуту сорваться в любой сектор галактики, и должен быть готов к тому, что не вернётся оттуда… Не каждому по силам такое принять – провожать близкого человека, не зная, увидятся ли они вновь. Но муж Ивановой – сам рейнджер, ему такие вещи объяснять не нужно.

– Но наверное, сложно будет совмещать обязанности энтил’за с обязанностями матери? Или же она найдёт, кому поручить ребёнка?

– Ну, вообще-то, она уже совмещает. И успешно. Как до этого совмещала Деленн – она ведь передала этот пост Ивановой в том году, когда ей самой пришлось возглавить Межпланетный гуманитарный фонд, подразделение Альянса, занимающееся организацией помощи отсталым расам и расам, пережившим катаклизмы и военные конфликты… Эта работа подходила ей больше, чем кому бы то ни было, а Иванова к тому времени уже смертельно устала от своей работы на Земле, почивать на лаврах ей категорически не хотелось, а в дальние экспедиции её назначать, ввиду семейного положения и маленького ребёнка на руках, не хотели… Да и просто устала от необходимости частых разлук, хотелось жить с вновь обретённым любимым человеком одной жизнью. Дети… Дети многое способны понять на самом деле, принц. Если не сразу, то однажды потом. Каждому родителю приходится жертвовать частью времени и сил, которые он мог бы отдать ребёнку, на что-то другое – работу, карьеру, дело жизни. Немногие могут позволить себе роскошь посвятить себя исключительно детям. И дело не только в личных амбициях – деловых, карьерных… Дело в том, что мы несём ответственность не только перед своими детьми, но и перед многим другим. Перед многими другими. И мы не сможем себе простить, если не будем там, где должны были быть, не сделаем того, что должны сделать… Последние три года всё довольно спокойно, военных конфликтов нет, лишь локальные стычки с пиратами на окраинах. И Сьюзен занимается координацией деятельности тренировочных баз и разведывательных отрядов, а когда придётся куда-то лететь лично – у неё есть, на кого оставить детей. Пока они малы, а когда подрастут – скорее всего, будут отданы в одну из школ при храме. Кстати, Иванова планирует заглянуть к нам в гости – завтра ближе к обеду, с утра у неё важное совещание с руководителями тренировочных баз. К сожалению, придёт только она, без Маркуса – его упросили принять участие в моделировании сценариев тренировочных боёв в космосе… Жаль, откровенно говоря – я давно не видел Маркуса… Но таковы издержки, что поделать. На этот день рождения Дэвида, во всяком случае, он обещался быть.

Иванова была вторым, после Дэвида, источником знаний о рейнджерах, но бывала в резиденции она вопиюще редко – издержки должности, рейнджерских баз по вселенной много, а энтил’за одна.

Они возвращались домой вместе. Возвращались домой… Усталые Шеридан и Деленн вполголоса беседовали о чём-то – возможно, обсуждали прошедшую встречу, а возможно, говорили о каких-то отвлечённых пустяках, по крайней мере, время от времени слышен был их тихий счастливый смех. А они с Дэвидом снова держались за руки, обсуждали цветистую и многословную речь делегации ипша, но больше, конечно, их новое, довольно экстравагантное одеяние, и было так легко, хорошо, как бывает только в конце долгого, но прекрасного дня…

========== Часть 1. ЛОТРАКСА. Гл. 4. Над сияющей бездной ==========

Гл.4 Над сияющей бездной

Неожиданно приятным сюрпризом было то, что на следующий день Иванова посетила резиденцию, в сопровождении помощницы, рыжеволосой землянки, имя которой Винтари не запомнил, хотя она была в числе выступавших. Дэвид заметил подъезжающую машину с балкона и побежал вниз, потянув за собой и Винтари.

– Тётя Сьюзен!

– «Тётя Сьюзен»… Хороша тётя Сьюзен, видит тебя примерно раз в год, хотя вроде как в одном городе живём. Увидела тебя вчера в зале и что-то так совестно стало, как раз и время нашлось не то чтоб свободное… но не совсем занятое… Здравствуйте, ваше высочество, я, собственно, и к вам тоже. Жалею, что не выбралась раньше. Джон все уши прожужжал о вашем намерении привезти на Центавр книгу о рейнджерах… Я привезла вам кое-что, что может вам пригодиться – тут вступительные речи для новобранцев из истории ордена, несколько лекций для наставников… Кроме того, я договорилась с Рикардо, руководителем учебной базы в Эйякьяне, он устроит для вас посещение в самое ближайшее время…

– Это… Это было б просто чудесно! Благодарю вас, энтил’за Иванова, – Винтари крепко сжал информкристалл, – вы не представляете, как много для меня сделали…

– Думаю, Сьюзен, дальнейшее знакомство и обмен накопившимся продолжим за столом?

– Можно и за столом… Я как раз не с пустыми руками к столу… От дрази иду, напихали столько, сколько смогла унести. У них, если кто не знал, некий прямо культ беременных женщин, их принято закармливать и задаривать… А я для них до сих пор… э… что-то вроде авторитета… Вот это – я уже один раз такое пробовала – должно напоминать по вкусу старое доброе малиновое варенье. Их технологии консервации, признаться, поражают… Если понравится, пришлю ещё – у меня теперь запасов на пять лет войны. Дети, разумеется, в восторге… Вот уж не думала, что продовольственным снабжением моей семьи будут заниматься дрази… Да, они почему-то уверены, что в этот раз у меня родится мальчик, даже, кажется, выбрали имя, с перечислением всех возможных воинских доблестей.

– Советую согласиться, сами-то вы, как понимаю, варианта не подобрали?

Иванова сделала глоток сока.

– Я на это рукой махнула, Джон, уже давно. Выберешь тут… кое с кем… У меня с фантазией на этот счёт откровенно не очень, а Маркус, ещё когда мы ждали Софочку, сказал, что знает только одно по-настоящему прекрасное имя – Сьюзен… На мой вопрос, не собирается ли он в таком случае и сына назвать Сьюзен, он ответил, что вот чтоб такого не произошло, он и доверяет в этом вопросе мне. Шантажист и паразит.

– Дай угадаю, в следующий раз произошло то же самое?

– Абсолютно. Надо сказать, он в обоих случаях предрекал, что будут девочки… А я ждала – мальчика… Вот вам и материнское чутьё. Ну, если Софья вела себя смирно, то Талечка пиналась как настоящая хулиганка… Заверяю, мне за всю жизнь столько по печени не доставалось.

– Третий ребёнок… Многие сказали бы, что вы безумцы.

Иванова улыбнулась.

– Джон, я уже не верила, что у меня когда-нибудь будет семья. Мы оба слишком долго ждали… Мы оба были на грани смерти, если не за гранью. Когда восемь лет назад я в той экспедиции нашла этот артефакт, способный вернуть к жизни Маркуса, вырвала его у тилонов с боем, едва не стоившим жизни мне и команде… Хотя тут меня поняли, конечно, все, оставлять его в таких руках точно было нельзя, только хрестоматийного Тёмного Властелина на наших границах нам не хватало… Когда потом мы ещё два года ходили вокруг друг друга, выясняя, кто конкретно ради кого не должен был жертвовать жизнью… Мы много времени потеряли, по нашей вине и по вине обстоятельств. И больше терять время я не намерена. И… Джон, у моих родителей было двое детей. Я часто думала, что, может быть, если б было трое – у меня сейчас был бы хотя бы один живой родственник… Мы справимся, это я точно знаю. И даже если с нами что-то случится – хотя почему с нами должно что-то случиться, всё, что должно, уже случилось… о наших детях будет, кому позаботиться.

Дэвид, к тому времени давно закончивший приём пищи, аккуратно перехватил инициативу в разговоре. Как-никак, в собравшейся за столом компании даже тени официоза не было уже давно.

– Тётя Сьюзен, вы приведёте Софью и Талечку на мой день рождения?

– Дэвид, они ведь совсем малышки, разве тебе будет с ними интересно? Мальчишки обычно не очень любят возиться с малышнёй, особенно с девчонками. Помню, я очень обижалась, когда брат и другие мальчишки отказывались принимать меня в свою команду… То есть, не то чтоб их игры были всегда для меня принципиально интересны, но как-то обидно, когда тебя не принимают просто потому, что ты девчонка, слабый пол…

– Потом они приняли вас?

– Конечно! Однажды я так разозлилась, что здорово поколотила соседского забияку. Соседи потом даже выговаривали моим родителям за моё недопустимое поведение… Но мой отец ответил: «Если вашего сына смогла одолеть девчонка, то это проблема вашего сына, а не моей дочери». Правда, дружба наша продлилась недолго, потом моя семья переехала… На новом месте у меня появились друзья среди девчонок, там было много моих сверстниц и с ними при том оказалось достаточно интересно. Но я всегда гордилась этим эпизодом моей жизни. Ганя, кстати, гордился тоже.

Винтари любовался лицом женщины, возможно, из-за озорной улыбки казавшимся нереально молодым. А ведь она немолода… В прежние их встречи он часто думал, есть ли на Центавре женщины, с которыми он мог бы её сравнить. Как будто, таких было немало – привлекательных, обладающих умом, волей, властью, умеющих влиять и производить впечатление. Однако большая часть из них при более детальном сопоставлении начинала меркнуть, ведь при всей своей силе, при всех своих талантах они оставались лишь тенью своих мужей. И не их в том, конечно, была вина… Пожалуй, чего не хватало в полной мере даже лучшим з них – это той потрясающей свободы зрелости, которой землянка, казалось, была полна вся. Быть может, это было впечатление юного перед взрослым, но ему Иванова казалась по-настоящему всесильной, могущей позволить себе всё, что сочтёт нужным, ограниченная лишь тем, что сама возложила на себя подобно легендарному древнему богу, привязывавшему себе к ногам два огромных камня просто для того, чтоб ходить по земле, а не парить в воздухе. И он странно понимал её, в этом жарком желании успеть всё, охватить всё. Понимал, почему, имея двух дочерей-погодок, старшей из которых было всего пять лет, она не побоялась завести третьего ребёнка, и понимал, почему при этом не оставляет работу. Понимал, почему нормальным считает отрываться от чтения донесений, чтобы поцеловать дочек, играющих на полу с трофейными кусками обшивки кораблей, и надиктовывает письма, помешивая кашу на плите. Потому что радуется всему, что успевает… Потому что так могут только молодые. Пожениться, ещё не зная точно, где будут жить и где будут работать, веря, что неопределённость побеждается одной только любовью, и ещё энтузиазмом. Взрослые, степенные люди не могут что-то начать, не распланировав, не будучи уверены… А Сьюзен устала от взрослости, степенности и стабильности, в которой у неё не было ни капли личного счастья. И при том это мало напоминало чудачества некоторых немолодых центавриан – запоздалый бунт против условностей, лишавших их свободы и жизни все годы до того. Если против чего Иванова и бунтовала, то против себя прежней, неподобающе мало верившей в себя.

– А с братом ты дралась? – рассмеялся Шеридан.

– Случалось. Ганя, когда мы были маленькими, проявлял нездоровый интерес к моим куклам… Реально нездоровый. Он любил раскрашивать им лица и делать причёски на манер, знаете ли, панков… Однажды отец вышел из себя и купил ему тоже кукол. Думал, что это его заденет – мальчишке подарить кукол… Куда там! Он вырядил их всех панками и металлистами, и потом эти чучела, значит, вроде как гонялись за моими приличными девушками с неприличными предложениями… Бывало, впрочем, очень весело. А Маркус с братом, как рассказывает, дрались прямо в кровь и синяки, родители были просто в ужасе. Ну а что они хотели – погодки, сферы интересов одни и те же… Мирились они только под праздники, показательно, чтобы родители за примерное поведение подарили то, что было заранее выпрошено. Как-то на Рождество…

– Не напоминай про Рождество. Как-то наши родители укатили в сочельник за покупками, оставив меня присматривать за Лиз. Присматривать, ты понимаешь? Восемь лет дылде, могла и сама за собой присмотреть. Мы передрались за пульт от телевизора… До чего она больно пиналась!

Винтари на миг прикрыл глаза, настолько ярко и живо, без каких-то дополнительных усилий с его стороны, ему явилась эта фантазия – что так было всегда. Что это один из рядовых, обычных обедов в его жизни, обычный день в семейном кругу. А вся другая жизнь ему просто… приснилась. Что в его жизни тоже было это… Рождество. Он так до конца и не разобрался в сущности этого праздника, имеющего совершенно разные, светские и религиозные традиции, как они связаны между собой, он так и не понял. Он только знал, что праздник этот очень важен для землян, потому что служит сближению, укреплению семейных уз. Ему представилось, что и в его жизни были подарки под ёлкой, медленно кружащийся пушистый снег за окном и детская вера в чудо. Как-то, было ему, быть может, лет пять или семь, он пробрался в крыло для слуг, увидел, кажется, кухню… Ведь наверное, та женщина была кухаркой, раз уж на ней поверх груботканого невзрачного платья был большой изжелта-белый фартук. Вокруг этой немолодой, полноватой женщины столпились трое детей – старший был, вероятно, года на два старше его, младшая девочка была совсем малюсенькая и ещё невразумительно лепетала. Женщина раздавала детям подарки – мальчику сапоги, средней вышитый платок, младшей бусы из крупных, фальшиво гремящих разноцветных бусин. Он смотрел, как дети прыгают от радости, и хмурился. «Чему они радуются? Это же… такая ерунда! Одежда… совершенно обычные вещи… А бусы и вообще бессмысленны и безвкусны!» Женщина вынула из кармана фартука горсть конфет. Девочка порывисто обняла её, уткнув лицо в этот огромный белый фартук. Винтари не выдержал и убежал. Заперся в своей комнате и ревел от досады, не в силах даже самому себе, не то что ещё кому-то, объяснить, что же его так расстроило. Он просто почувствовал, что у этой девочки, которая может вот так уткнуться в фартук матери, есть что-то, чего нет у него. И это что-то – вовсе не платок или бусы… В коридоре раздавался резкий, требовательный голос леди Ваканы, пытающейся добиться ответа, почему наследник плачет и мешает её послеобеденному отдыху. Уткнуться в благоухающее дорогими духами, сверкающее мелкими драгоценными камушками платье леди Ваканы могло придти в голову только идиоту. Он забыл этот эпизод – как малозначительный, а может быть – слишком болезненный. Вспомнил только сейчас, думая о праздниках, которых в его жизни не было…

Дети тоже дарят родителям подарки. Особенно ценятся сделанные своими руками. И потом эти первые корявые рисунки, аппликации и поделки родители ставят на полки и хвастаются всем знакомым. Так, по крайней мере, поступали отец и мать тёти Сьюзен. Леди Вакана, застав однажды сына за рисованием, была рассержена. «Кажется, сейчас ты должен учить историю войны с зонами! Через час тебя ждут в зале для бальных танцев! И что это за бред ты малюешь?» Винтари скомкал и выкинул листок. Что за бред он тогда малевал, он сейчас не мог вспомнить.

Он всегда был один. Своего брата он даже не видел, само его недолгое существование осталось в памяти смутным фактом. Какое-то время он очень завидовал своим двоюродным и троюродным братьям, ему казалось, что там, у них в семьях, как-то лучше… Возможно, отчасти, это так и было. Тётя Дилия, например, особенно любила своего среднего сына Элаво, хотя вроде бы, ничем особенным он не превосходил старшего и младшего братьев, разве что был несколько простодушнее и добрее. Он помнил, как тётя Дилия, прижимая Элаво к своей пышной груди, повторяла, что он её главная радость и надежда, Элаво придушенно шептал, что, разумеется, помнит и понимает это, только не могла бы мамочка его уже отпустить? А отец больше любил старшего – самого «удавшегося в породу», заводилу во всех затеях, чемпиона в верховой езде и стрельбе и, честно говоря, самого драчливого… Как потом донеслось из слухов – их семьи тогда уже мало общались – Дармо погиб случайно во время какой-то спортивной игры. Досадная оплошность, помноженная на его неукротимый норов, не обратил внимания на требования безопасности и переоценил свои силы. Элаво, почему-то винящий в смерти брата себя, повредился рассудком. И надеждой семьи вдруг стал младший, Акино, трус и плакса, никогда до этого никем не ценимый и не замечаемый… Пожалуй, из всех троих сейчас Винтари жалел лишь об Элаво, всё же случившееся с ним – хуже, чем смерть…

Сквозь туман образов из прошлого он слышал голоса беседующих, и он даже улыбался и что-то отвечал им, так что никто, кажется, даже не заметил, что он на большую часть не здесь. И не в прошлом даже – в фантазиях, которые как бы исправляли, заслоняли на время – то время, пока он не сможет с ними совладать и загнать в рамки – это прошлое. Быть может – Земля, на которой он не бывал, и эта самая рождественская ёлка, сверкающая волшебными огнями в окне родного дома, и медленный сказочный танец снега, и игра в снежки всей семьёй… Снег он, конечно, видел не раз. Но где бы он его ни видел – в снежки им не играли. Долгожданный подарок в яркой обёртке – он не конкретизировал, что бы это мог быть за подарок, останавливаясь лишь на этой яркой обёртке и общем чувстве восторга в момент разворачивания… Просто получает то, о чём мечтал – и радостно бросается на шею отцу, трётся щекой о его колючую бороду, чувствует ладонь матери, гладящую его волосы… Он встречает отца из долгой поездки, забирается к нему на колени, крутит пуговицы мундира, требует рассказать всё-всё, хотя знает, что не поймёт и половины… Он просит мать почитать ему на ночь сказку – например, ту самую «Мудрец и гоки», и засыпает, убаюканный её нежным, ласковым голосом… Его учат играть в бадминтон, ему помогают делать домашнее задание, его первый раз берут в гости к родственникам, живущим в другом городе… К нему подносят крохотный сопящий свёрток: «Смотри, милый, это – твой брат Дэвид». И он вот так же злится, когда этого младшего брата поручают его заботам, и его надо кормить молочной кашей на завтрак, делиться с ним игрушками, на прогулках следить, чтоб он не упал, не промочил ноги, не потерялся… А потом появляется интерес – ведь его же можно столькому научить, воспитать из него помощника и друга… А потом ответственность – убедить родителей, что их можно отпускать вдвоём, научить младшего брата ездить на велосипеде, защитить от старших задир – пусть знают, у него есть старший брат, ещё только раз пальцем тронут и пусть пеняют на себя… А потом гордость – такая, как выразил некогда Ганя: «Ведь эта мелкота на моих глазах выросла!» У них есть общие детские секреты, есть вместе набитые шишки, и брат смотрит на него с восхищением и доверием – как на старшего, умного, сильного… Как на пример…

Довольно, он помнит, кто он и где он, он взял себя в руки, вырвал из яркого, сказочного, увы, не принадлежащего ему мира. Из сияющей бездны… Он знает, что отдал бы всё, чтоб кануть в неё весь, без остатка… Но что он может отдать? Что у него есть?

– …Ну, тут-то за них можно не беспокоиться… Взрослые уже, да и там простор для выдумок небольшой, есть, кому присмотреть, не до баловства…

– Думаю, да… Хотя уверен, они всё равно что-нибудь придумают.

– По-моему, замечательно, что они смогут пробыть там два дня… Два дня это мало, конечно, но для начала в самый раз. Я жду вашу книгу первой, Винтари, имейте в виду! Потому что возлагаю на неё большие надежды. Может быть, она пробьёт наконец стену молчания между мирами. Я действительно надеюсь после неё увидеть хоть сколько-то молодых центавриан в наших рядах. Я не хочу, чтоб они восприняли рейнджеров как романтическую сказку, но я хочу, чтоб у них была информация. Объективная информация. Просто чтобы они знали, что такое анлашок. Чтобы те, кто чувствуют такой зов в своём сердце, просто знали, куда им идти. Пока что, за всю историю, из вашего мира пришёл всего один рейнджер. Вам непременно стоит познакомиться с Аминой Джани, это замечательная, очень сильная и умная девушка. Я рада, что ей удалось добиться своего, уверена, она пойдёт далеко.

– А мы уже знакомы. Вы правы, она замечательная. И я очень горжусь, что она представляет наш мир в анлашок.

Утром они вышли в гостиную одновременно. Дэвид уже был одет на выход.

– Как удачно, что вы уже готовы! Можем выдвинуться прямо сейчас, нас уже ждут.

– Сейчас? Но… не завтракая?

– Искренне не советую.

– Что?

– Отправимся сейчас. Не волнуйтесь, от этого не потеряете ни вы, ни кто-либо ещё. только приобретёте.

– Предполагается, что мы позавтракаем там?

– Поверьте мне.

– Что ж… Тогда я быстро, возьму свои вещи.