Текст книги "Венок Альянса (СИ)"

Автор книги: Allmark

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 87 страниц)

– Что же теперь с этой женщиной?

– Уже ничего. Она уже умерла. Пошли, если мы хотим немного поспать, день завтра предстоит насыщенный.

========== Часть 3. ЧЕРТОПОЛОХ. Гл.3. В лабиринте ==========

Комментарий к Часть 3. ЧЕРТОПОЛОХ. Гл.3. В лабиринте

Для удобства восприятия, не всем местным животным придуманы названия, используются земные аналогии

– Ну вот, кажется, я скупила все верёвки в этой части города. Надеюсь, хозяйки, которым не на чем будет сушить бельё, меня не вычислят. Ну, верёвка вообще хорошая вещь, пригодится… Сеть связать, или кого-нибудь, если понадобится, связать… Удавиться, опять же, если всё прахом пойдёт…

– Ну, а мне повезло найти два отличных фонаря. Поскольку фонари, кажется, действительно отличные, яркие, как прожектора, то только на два и хватило. И немного провизии взял. Не смотрите, будет грустно. И всё! На этом денежки кончились. То есть, совсем кончились. На какие будем выбираться отсюда – понятия не имею. Но без такого минимума куда-то соваться – просто нечего и думать, раз начали, надо хоть попытаться дело делать.

Селестина нахмурилась, перебирая содержимое своего вещмешка.

– Скверно, вообще… Надо б было и в смысле экипировки кое-что взять. Наши наряды, может, для прогулок самое то, а вот для пещер… Во-первых, там наверняка холодно. Во-вторых, нужны сапоги…

– Сапоги?

– Ну конечно! Там может быть вода!

– А, ну тогда, вообще-то, нужны и акваланги! Разве бомба не может быть спрятана на дне подземного озера? По-моему так отличная идея. А кроме того, что мы будем, к примеру, делать, если нас завалит? Инструментов-то у нас никаких! Два ножа, одна отмычка! И переговорник не заряжен, да даже если зарядим – толку с него, «Ищите нас где-то в пещерах»?

– Ладно, хватит нагнетать панику, ни вы, ни я не хотим знать, сколько бы стоило подготовиться нормально.

– А ты как думала – спасение Центавра дело вообще затратное.

Подхватив вещи, все трое покинули беседку, послужившую местом их ночлега. Неплохо, надо сказать, послужила, даже и жёстко на голом полу сильно-то не было, потому что некоторая подготовка уже за плечами есть. Забавно, что Милиас, больше всех опасавшийся засыпать здесь – мало ли, кто сунется, вокруг бродяг и просто перебравших граждан явно в избытке всегда – проспал дольше всех, но ни Дэвид, ни Селестина по минбарской тактичности ему на это не указали. О том, что в их компании дежурного можно не выставлять, он почему-то постоянно забывал. Надо думать, потому, что Селестина об этом упоминать не любила, по той же причине, что и Дэвид – это всё ещё оставалось отличным поводом поругаться.

Встреча с Фальном была назначена на знаменитом стеклянном мосту. Фальн изрядно удивил всех троих, появившись в таком виде, что сперва они его даже не узнали – в походном комбинезоне и с объёмистым рюкзаком за плечами. Голова его была обвязана застиранной светлой косынкой.

– Аж детство вспоминается. У нас, чтоб голову не напекало, такие вот косынки и повязывали.

– А как же гребень? – Дэвид тут же осёкся, смутно осознав, что сморозил какую-то глупость.

– Ну сестра, ну насмешила! Какие там у островитян гребни? Так, в пучок зачесал, лентой перехватил – и уже красавец.

«Действительно… У публики в поезде разве что намёки на гребни были, а островитяне в сравнении с ними, получается, ещё ниже…»

По поводу их не вполне адекватных сложности предприятия одеяний Фальн не сказал ничего, видимо, от юных, неопытных туристов он как-то многого и не ожидал. В процессе разговора как-то походя выяснилось, что он не только взял сапоги на себя и на них («Там, правда, размер оставался только один, их и вообще не очень большое разнообразие, но тут я боюсь, девушки обе ноги в один засунуть смогут»), но и провизии притащил столько, что в общем-то, можно было уже не так сильно бояться заблудиться в пещерах.

– Это что, повезло вам, что Лузано слишком занят был, чтоб помогать в подготовке. Всё, что он на вас сгрузил бы, вы вряд ли упёрли бы. Потому что у него, во-первых, было очень голодное детство, во-вторых – он отлично умеет готовить сам, ну и как не похвастаться?

Интересно, думал Дэвид, что ж за детство было у Лузано, если островитянин, детство которого пришлось на послевоенные годы, называет его голодным.

Дорога за городом сохраняла приличный вид только некоторое время. Всё-таки, город хоть и любопытный для праздных путешественников, но к жемчужинам туристического бизнеса его не относят, поэтому в идеальном состоянии поддерживалась только главная магистраль, так же как и центральная, «фасадная» часть города, второстепенные же дороги не знали ремонта лет 50, а третьестепенные в принципе не имели покрытия, максимум отсыпка из шлака и прочей отработки. Возможно, конечно, что-то на модернизацию и выделялось, но разворовывалось легко и без переживаний – никто не жаловался, значит, можно было особо не стесняться. Эта дорога, видимо, чем-то средним между второстепенным и третьестепенным, так как между кочками и рытвинами кое-где всё-таки проглядывало нечто, напоминающее камень. В смысле, специально уложенный камень, а не просто каменистую почву. Но вполне возможно, что мостили дорогу ещё при том самом князе, муже Озеллы, всё-таки здесь тогда были его владения. Да, что-то здесь с тех времён, несомненно, изменилось…

Дорога неуклюже огибала корпуса старого, давно заброшенного завода. Лет сто назад вместо модернизации показалось проще построить новый километрах в ста отсюда, странно не это, странно то, что стены и перекрытия ещё держались, несмотря на разрушительное воздействие дождей и снега. В корпусах селились бродяги, что, конечно, не очень нравилось жителям примыкающего к заводу посёлка бывших заводских рабочих, но жаловаться особого толку не имело – в лучшем случае жалобы игнорировались. В худшем – от приезжавшей гвардии доставалось правым и виноватым, так как гвардия бродяг и добропорядочных, но очень сильно пообтрепавшихся граждан не очень различала. Так и жили – одни постоянно покушались на доходяжную скотину и чахлые огородики, другие самоотверженно своё добро обороняли, периодически случались драки с убийствами, работала незначительная часть населения, так как работу теперь приходилось искать в городе, где плохо одетых и дурно воспитанных жителей трущоб не очень жаловали. Посёлок медленно, десятилетиями, агонизировал, а город то ли притерпелся к этому отвратительному зрелищу, то ли приучился его не замечать.

В ближайших домах через лишённые стёкол, а иногда и рам оконные проёмы можно было разглядеть убогую обстановку, иногда состоящую только из бесформенных лежанок на полу. Некоторые дома сильно просели, и окна были совсем невысоко над землёй, голые чумазые детишки просто перепрыгивали через подоконники, нередко поскальзываясь на помоях, которые выливались хозяйками аналогично же – за окошко. Между обшарпанных стен, в рослом бурьяне, меланхолично паслись неопрятные козы, за козами следили подростки с суровыми, как у прожжённых вояк, лицами. Земные козы, кстати. Их довольно много завезли в первые годы после установления контакта между цивилизациями, не то чтоб из большой нужды, козы ведь есть и здесь, отличаются формой рогов и тем, что зрачки у них обычные, круглые, а просто из интереса, и это был один из тех видов животных, кто явно считал, что между Центавром и Землёй разница невелика. Теперь они расплодились так, что давно перестали быть экзотикой, их держали самые бедные крестьяне в разных концах континента, в тёплом климате Центавра козы, при их всеядности, становились практически самообслуживающейся системой, и у хозяев оставалось немного проблем – в основном это контролировать перемещения своей скотины, во избежание съедения её «просто спутавшим» соседом и во избежание съедения уже этой скотиной, эстетических чувств и пиетета перед вышестоящими лишённой начисто, цветов или фруктов в скромном садике какого-нибудь более родовитого домовладельца. Второе по перспективам было даже печальнее первого. Единственно, в изменившихся условиях их рога стали приобретать отчётливо медный оттенок, что-то в местной пище и воде такое содержалось. Милиас тихо шутил, не ждёт ли Дэвида что-то подобное, если они пробудут тут ещё некоторое время.

Страшный в своей безысходности бывшезаводской посёлок остался позади, растаяли в дрожащей в воздухе пыли очертания последних кособоких домиков. Начались пустыри. Солнце переползло через зенит, жара стояла чудовищная. Дэвид отчаянно ненавидел свой платок и благословлял свежий ветерок, долетавший с моря, узкой полосой сверкавшего слева. Чтобы сократить путь, пошли по боковому свёртку, через мелкую деревеньку, существующую, видимо, на случай, если созерцания городских окраин путешественникам будет мало. Десятка два домишек с огородиками и хозпостройками были бессистемно разбросаны по обе стороны от дороги, из них два или три выглядели даже добротно. Прочие были как пришлось состряпаны из того, видимо, что нашлось под рукой, чуть ли не фанеры и дерматина. Парадоксально, но на планете, щедрая природа которой рождает целые леса деревьев, стволы которых невозможно охватить, древесина дорогая. У многих домов в рамах вместо стёкол мутный исцарапанный пластик, по виду упаковочный. А ведь в двух часах ходьбы отсюда знаменитый город стекла, где оно даже под ногами…

В чём домикам не откажешь, так это в разнообразии. Это разнообразие нищеты, конечно. Вот дом, получившийся аж трёхцветным, потому что доски разных пород дерева, разного возраста и состояния. Вот дом, явно спешно и неуклюже надстроенный – надстроенная часть ощутимо кренится над карнизом первого этажа. Интересно, зачем надстраивали, если рядом места до чёрта? Загадка… А у соседнего стена натурально подперта двумя балками, увитыми в несколько слоёв зелёным и уже засохшим вьюновым растением. Давно так, видимо. А вот жители – их, правда, ввиду жары немного на улице – довольно однообразны. Тоже однообразие нищеты. Вот пожилая хозяйка, бритая голова которой обвязана линялым платком, примерно таким же, как и на Фальне, намешивает в корыте корм для домашней птицы – грузных существ с длинными лысыми шеями, с чёрно-рыжим оперением. Птицы топочут вокруг и издают хриплый, захлёбывающийся клёкот. На хозяйке когда-то жёлтое, с прямоугольным вырезом платье, крупные бусы едва не полощутся в корыте. Вот стоит у ворот старик, опираясь на лопату, смотрит вслед путникам мутным, едва ли удивлённым взглядом. На нём подвязанный верёвкой растянутый кафтан поверх рубахи, заправленной в такие же безразмерные штаны. Жидкие седые волосы собраны в вялый пучок – представители самых низов вообще как правило не ставят гребни, надо думать, не больно-то и смысл стараться ради пары сантиметров, а просто зачёсывают и собирают в пучок. А женщины редко оставляют пучки волос, видимо, лишняя морока. Если хочется украситься – повязывают платок поярче и расшивают его бусинами или вот такой блестящей бахромой, какая прикрывает у Дэвида лоб и виски. Вот громко, эмоционально ссорятся две соседки – выражения глубоко нелитературны, Дэвиду из всей их речи однозначно понятны только предлоги. Как объяснил Милиас, коза повалила хлипкую изгородь, и птенцы из двух дворов смешались, поди определи теперь, где чьи. Коза стояла рядом, жевала сушащийся на заборе половик, явно не переживая о тех нелестных характеристиках, которые ей, вкупе с её хозяйкой, были даны. Вот в канаве рядом с забором сидит голый ребёнок и сосредоточенно ковыряет палкой засохшую грязь.

– Во всём этом что-то такое… – пробормотал Милиас, – я не могу найти слов, чтоб описать это впечатление. Потустороннее, что ли. Не верится, что они все настоящие. Что всё это настоящее. Кажется, что всё это создано специально для тебя, что они все здесь не случайно встретились, занимающиеся своими делами, а играют роли – тоже для тебя. Какой-то дурной фильм или театральная сценка…

Дэвид согласно кивнул – у него было схожее ощущение, если не тягостнее. Ещё он размышлял о том, как царапает его восприятие вот эта… хаотичность и бессистемность. Минбар – мир всепроникающей геометрии, это говорят совершенно справедливо. Там даже природа куда геометричнее. На Минбаре в принципе не могли б выстроить дома не по линейке. Хотя о чём говорить, хозяйственная жизнь Минбара практически не знала частных, индивидуальных землевладений. Собственным, личным мог быть сад горожанина, где он предавался размышлениям и медитации, но никак не полезная площадь, производящая пищу. Даже во времена разобщенности клан обрабатывал поле совместно, иное было немыслимо, как любой индивидуализм. О стадах говорить сложнее, скотоводство никогда не было на Минбаре широко развито, для него просто не было условий, и поныне минбарцы – раса, меньше всего потребляющая мяса, и то преимущественно речь идёт о морских млекопитающих и рыбе. В прежние времена некоторые воинские кланы были скотоводами, сейчас же этим занимаются очень немногие. А здесь на окраине деревни, на пустыре перед нежилой развалюхой, дети играют с черепом какого-то другого рогатого животного, не козы, крупнее – один надел его себе на голову и пугает остальных. Мальчик посмелее рубанул по черепу палкой, с черепа отвалились рога. Дети смотрят на неожиданно поломавшуюся игрушку удивлённо и, кажется, расстроенно.

Осталась позади и деревня. Местность постепенно становилась более каменистой, прямая дороги превращалась в ломаную крутыми поворотами и подъёмами там, где землю взрезали каменные глыбы. За всё время пути им только однажды кто-то встретился на трассе – обогнала с громким, надсадным тарахтением машина, такая древняя и побитая, словно из преисподней вылезла, ощетинившаяся из окон с частично отсутствующими, частично склеенными клейкой лентой стёклами множеством встрёпанных голов, под адский аккомпанемент мотора голосящими разухабистые песни. То ли на свадьбу едут, то ли с похорон, этого Милиас не разобрал. В конце концов снова пришлось свернуть – дорога пошла дальше вправо, а вдоль моря между каменистыми холмами вилось ответвление, для машин уже, конечно, узкое, да и крутоватое. Максимум для повозок. Взбираясь, не без джентльменской помощи Милиаса, на упрямую каменюку, Дэвид вспомнил, как во время загородной прогулки показывал Диусу ещё виднеющуюся в густой траве старую дорогу. Это было когда-то невообразимо давно, когда Диус казался страшно большим, взрослым, и было так неловко что-то рассказывать, показывать ему – как может ребёнок быть учителем или экскурсоводом для такого взрослого дяди?

– С дорог индустриальной эпохи просто сняли покрытие, отправили в переработку. В основном уже давно, с окончательным переходом на летающий транспорт. А со старыми дорогами сложнее. Наши предки были очень основательными людьми, эта дорога, например, вымощена камнями, уходящими вглубь на метр, и они скреплены очень прочным связующим… Но видите, природа понемногу справляется с этой проблемой сама. Даже такой прочный камень трескается, разрываемый корнями, истончаемый солнцем, дождём и ветром… Эта дорога пережила много поколений, она помнит великое и повседневное за много столетий, и многие считают, что стоило бы сохранить её как памятник эпохи, что она равновелика с любым из древних храмов. Но больше оказалось тех, что считает, что и дороги имеют право достойно умереть в почтенной старости.

– Да, у нас тоже самое. Это естественно, и если задуматься, красиво и правильно, хоть и капельку грустно. Мы возвращаем природе то, что у неё заняли, раз уж мы просто переросли эти наземные дороги. Правда, кому они нужны в век гравилётов? Хотя, это страшно, не по себе немного – видеть, как трава и деревья побеждают то, что считалось таким прочным, таким совершенным… Ну и что? Ведь на наших глазах строится куда более прочное и совершенное, а предыдущие версии уходят в прошлое. Мир обновляется, и это прекрасно.

Диус судил тогда как житель больших городов, конечно. Больших городов, где жизнь кипит и несётся вперёд, естественно, размашистыми шагами, больших городов, за которыми ухаживают прилежно и придирчиво, как за клумбами перед каким-нибудь правительственным зданием – разве там может быть хоть одна сухая веточка? Разве может хоть один камешек в декоре лежать неровно? Конечно, там своевременно ремонтируют всё, на чём даже просто слегка облупилась краска, и естественно, сносят то, что ремонту уже не подлежит, чтобы на его месте возвести что-то ещё выше, краше, ослепительнее. Большие города, богатые города, города-гордость – это обложка, они должны сиять совершенством. Разве могло что-нибудь занести Диуса вот сюда?

Они как-то естественно разбились на пары, Селестина с Фальном шли впереди, оживлённо разговаривая. Это хорошо, конечно, она может поупражняться в центаврианском. Делает удивительные успехи, сейчас даже трудно вспоминать о легендарной молчаливости людей Ледяного города. Сейчас о многом вспоминать даже смешно…

– Один вопрос, что она будет делать, если Фальн захочет на ней жениться, – рассмеялся Милиас, – конечно, она говорила тогда на пляже, что это было бы забавным экспериментом, но ведь кажется, у нас нет на такие эксперименты времени…

– Жениться? – быть выведенным из задумчивости чем-то таким Дэвид точно не был готов.

– Ну, я утверждать ничего не буду, я не слышу их разговора, и это неплохо, кстати, значит, и они не слышат нашего, но если судить по тому, как это выглядит… Для центаврианина нормально, конечно, оказывать знаки внимания юной красивой девушке, которая к тому же умеет поддержать беседу… Разумеется, мы вроде как не совсем ровня, но поскольку по легенде мы послали наши семейства к чёрту и теперь путешествуем на те немногие средства, которые были в нашем распоряжении – это не так чтоб преграда, даже напротив, как ему может не понравиться девушка, проявившая солидарность с братом во время семейного скандала и отправившаяся вместе с ним и его умирающей возлюбленной в неизвестность?

– А ему, ты полагаешь, всё же нравятся девушки? Прошу прощения, это то, о чём я ничего не знаю, что ставит меня в тупик и…

– Это из-за этого ты такой мрачный со вчерашнего дня?

– Ночью я говорил с Селестиной. Она не спала, пересчитывала деньги, составляла план покупок, а мне не давали уснуть все эти мысли. На самом деле я начал думать об этом ещё давно, ещё с корабля… Селестина сказала, что мне уже 16 лет и я давно должен знать не только откуда дети берутся, но и всё вообще, что с этим связано. Это вообще-то обидно, я знаю, конечно, ровно столько, сколько мне положено, ты-то знаешь, минбарцы не делают из любовного притяжения полов какой-то постыдной тайны, нам это не нужно для того, чтобы просто не переступать черту, которую не надо переступать. Но тут ведь речь совсем о другом. Да, я и раньше знал, что в других мирах превращают в товар то, что вообще не может быть товаром, и я никогда не мог этого понять. Это, наверное, так же трудно понять, как вам – вкусовые предпочтения пак’ма’ра. Я думал о том, как удаётся этим людям заставлять себя делать то… чего им делать совсем не хочется, особенно если вспомнить, насколько постыдной, несчастной, ужасной считают такую долю. Увидеть их вполне живых, реальных и по виду совсем не несчастных, радующихся жизни – это было…

– Диссонансом, наверное. От этого мозг может взорваться, представляю. Когда какое-то явление даже в теории трудно осознать, столкнуться с ним воочию…

– Обычно именно столкновение воочию и помогает осознать какие-то явление. Но не сейчас. И я… я осмелился спросить Селестину, видела ли она в мыслях кого-то из них что-то… относящееся к их занятию.

– Ого.

– Видишь ли, я знаю, что Селестина из тех, кто не привык ставить барьеры. Это не значит, что я считаю её беспардонно шарящейся по чужим мыслям, совсем нет. Она, конечно, училась ставить блоки, но это не является естественным её состоянием. А мне… я понимаю, что мой поступок благовидным не назовёшь и не прошу его таковым назвать, но это ведь помогло бы мне понять…

Разговор их был прерван вскриком Фальна:

– Ого, осторожно! Там тевига!

Это означало – если уж не замереть и затаить дыхание – неизвестно, как скоро тевиге наконец потребуется сняться с места и улететь – то двигаться как можно медленнее, не совершая резких движений и не издавая громких звуков. Тевиги обычно не атакуют, если не видят прямой угрозы себе или закопанным в песке яйцам, но в сущности никто не знает, что у них на уме.

Тевига – это не птица, это по сути дракон. Не огнедышащий, конечно, с вполне себе птичьим костяным клювом – правда, полным крепких острых зубов, но сходство кожисто-чешуйчатого тела с драконами из сказок огромно. Зверюга крайне опасная – острые когти, зубастая пасть, и питается она отнюдь не ягодами и орешками. Тевига сидела на вершине огромного похожего на обелиск камня и, кажется, что-то лениво догладывала. Вот так, практически на цыпочках, они мимо неё и крались, Фальн из каких-то, не иначе, садистских соображений рассказывал ещё, что между зубами у тевиг часто застревает мясо жертв, и один мальчик в их деревне видел, как из пасти тевиги падают трупные черви… Нет ничего удивительного, что, занятые такими мыслями и переживаниями, путешественники были даже как-то удивлены, когда за очередным поворотом перед ними так неожиданно вынырнул зёв вожделенной пещеры. Селестина, опасливо озираясь на зияющий проём входа, на всякий случай спросила, не живут ли тевиги в пещерах.

– В пещерах? Что им делать тут! Тевиги обожают солнце, жить без него не могут. Да и для созревания их яиц нужен раскалённый песок. Нет, здесь нечего опасаться. Правда, по идее в пещерах могут жить не менее «приятные» существа… Но мы вот тогда, когда ходили здесь, не встретили никого. Наверное, когда тут туристы шастали, они отселились подальше, вглубь…

Милиаса подмывало сказать, что вот им как раз вглубь и предстоит, но подумал и сдержался. Вряд ли, конечно, Фальн откажется, но как знать…

Селестина восторженно трогала руками бугристые молочные с серыми разводами стены.

– Невероятно… Можешь, Фальн, смотреть на меня, как на дурочку, но меня это восхищает! Как подумаешь, что этому всему… страшно подумать, сколько лет, что наших далёких предков ещё в зачатке не было, когда древние воды, газы, вулканические процессы создавали это всё… осязаемое свидетельство таких далёких времён, что это и представить невозможно…

– Да почему же, я это понимаю. Но у меня таких эмоций ничто под ногами не вызывает. Ребёнком я, бывало, любил смотреть на звёзды. Знаешь, очень странно живя на острове, знать, что эти звёзды – не просто огоньки, как верили предки, а солнца далёких миров. Знать, что мы великая раса, одной из первых покорившая космос, и где-то там, далеко в этой черноте, наши корабли бороздят ледяное безвоздушное пространство, а ты даже с этого чёртова острова уехать не можешь… Эта планета надоела мне, если честно, до чёртиков. Только вот куда мне хотеть? В колонии куда-нибудь? У нас время от времени шастали хлыщи, набирали работников в колонии, там на шахту, сям на поля… Кто и соглашался, я б вот ни за что. Я хоть и грамотный теперь, но в этой всей бурде не разбираюсь, составлено-то заумно, подпишу контракт и буду жалеть, что просто в рабство не продался, там хоть всё понятно. Наобещать-то с три короба могут, а по итогам ещё сам должен останешься, знаю я их. А вообще – эх, как прохладненько-то тут после прогулки по пеклу!

Ну, это было всеобщей эмоцией. Дэвид чувствовал, что и Страж как-то оживился, кажется, это более приятная для него стихия. Хотя вообще создание, 16 лет прожившее в запертом сосуде, может, понятно, существовать в любых условиях, но на солнце Страж всегда как-то ёжился и стремился заползти под одежду, а в тени ему было значительно легче. Он говорил так же, что и дракхи предпочитают находиться в тени, что способны сливаться с тенью или с камнем. Можно ли предполагать, что «создания тьмы» – это не только фигуральное выражение?

Туннель шёл без всяких ответвлений довольно долго. Высота потолка варьировалась, а ширина практически не менялась.

– Не, мы в прошлый раз не через этот ход ходили. Моему кавалеру так долго топать без каких бы то ни было интересностей быстро бы прискучило. Но «наш» вход должен быть недалеко. Их тут пять или шесть сравнительно недалеко друг от друга…

Селестина улыбалась, когда свет фонаря – фонари проверили на входе все, но включили пока один, вполне хватало – выхватывал покрывающие стены надписи.

– Что за народ, везде-то им надо отметиться! Тысячелетние пещеры ведь будут недостаточно великие, если всякие там не распишутся, что изволили по ним хаживать…

– А ты, сестра, что же, не планируешь ничего здесь написать?

– Вот ещё глупости. Я и не взяла ничего, чем можно б было оставлять какие-то надписи. Портить рукотворные стены – это я ещё понимаю…

– Ну, а вот я на всякий случай мелки захватил, могу одолжить…

Это было б забавно, подумал Дэвид, надпись, что здесь была диверсионная группа Альянса. Когда-нибудь, спустя много времени, кто-нибудь был бы в восторге, обнаружив такую надпись. На самом деле все эти каракули и автографы выглядят смешными и мерзкими в дне сегодняшнем, а спустя столетия станут предметом археологии, как наскальные рисунки в истории Земли. Считается, что их наносили с ритуальными целями – а может быть, мы воспринимаем жизнь слишком серьёзно, и рисовавшие всё это были хулиганами своего времени?

– Не могу понять, почему такие замечательные пещеры никем полноценно не исследовались! Здесь же наверняка можно найти неисчерпаемый кладезь всего интересного!

– Например? – улыбнулся Фальн.

– Древние кости, сокровища… Неужели не находили, или никто не заходил достаточно далеко?

– Вот кости как раз и находили. Наверное, после этого дальше и не лезли.

– Что? Страшно интересно!

– Ну, когда-то давно это место использовалось жрецами Могота. Точнее, тогда Утмаса. Могота же раньше Утмасом звали, в некоторых племенах до сих пор ещё называют иногда…

– И они приносили человеческие жертвы?

– Ну видимо. В древности вообще всегда человеческие жертвы приносили, по любому случаю. Даже странно, что перестали. Но и теперь вот на островах матери, когда умирают маленькие дети, читают молитву богине плодородия…

– Что-то непонятно, при смерти детей – богине плодородия?

– Что ж непонятного? В древние же времена детей приносили в жертву, чтобы родилось ещё больше детей. Ведь зерно же закапывают в землю, чтобы из него родилось ещё больше зёрен? Что-то нужно отдать, чтобы получить ещё больше. Боги вообще любят видеть, что для них ничего не жалеют. Сейчас, конечно, уже так не делают. Старики говорят – вот потому боги к нам стали так неласковы. Не жертвуют богине детей, вот ей приходится самой их забирать. А матери, вроде как, задним числом оформляют как жертву. Не знаю, верит ли в это кто-то по-настоящему… На словах верят, может…

– А ты, Фальн, веришь?

– В хороших богов верю. Но сколько их хороших-то…

Подошли к первой развилке. Селестина вынула верёвку, Фальн старательно закрепил её за один из выступающих камней.

– Сёстры, а вы ужасы любите? Я так вот обожаю! Что-то сейчас представилось, вот уйдём мы в этот туннель поглубже, будем разматывать верёвку, а она вместо того, чтоб в один момент натянуться – приползёт к нам, оборванная… Ну или развязанная…

– И нас медленно, по одному, сожрут неведомые твари или, к примеру, призраки принесённых в жертву? Нет, спасибо, у меня планы на выходные были!

– Не, Мефалу не съедят. Мефала выживет, чтобы поведать о нашей ужасной судьбе!

Как ни крути, Фальн не обманул – пещеры были огромными и буйно разветвлёнными. И вполне понятно, почему вглубь они были так мало исследованы – потому что чем дальше, тем хаотичнее переплетались ходы, всё чаще, совершив круг, герои возвращались к исходной точке, всё чаще сталкивались с тупиком, завалом или постепенным сужением туннеля до такой степени, что даже у настырной Селестины развивалась клаустрофобия. Дэвид, конечно, тайком пускал Стража разведать, что там дальше в этих норах, пока что Страж не сообщал ничего интересного.

– Так… у меня вот чёткое подозрение, что вот этот тупик – это другая сторона вот этого, – Селестина деловито тыкала карандашом в карту, которую составляла тут же, в свете фонаря. То есть, между ними просто перегородка, мы сейчас с её обратной стороны.

– Звучит разумно.

– А вот здесь, получается, перемычка… Ну в общем, этот кусок у нас, считай, описан весь, молодцы мы. Знаете, у меня идея. В контексте твоих, Фальн, упоминаний про фильмы ужасов, конечно, глупая, но ведь мы пока сколько ходили – даже завалящего скелетика не встретили, и лично я на себе потусторонних взглядов не чувствовала. В общем, мы сейчас возвращаемся сюда и здесь у нас два туннеля. Что если нам разделиться? Верёвок и фонарей хватает. Пока у нас вообще никаких сложностей не было, встретимся потом на развилке… Ну или можно с развилки одного из туннелей врозь пойти… Жалко, конечно, что нет у нас какой-нибудь рации…

– Вот именно, нет рации. А если кто-то заблудится, как скоро остальные это поймут? Или попадёт в беду… Ну хотя бы ногу подвернёт. Нет, плохая идея. Лучше держаться вместе. Даже если кажется, что нечего бояться.

– Ну мы ведь разобьёмся по двое! – Селестина принялась многозначительно семафорить Фальну глазами, намекая, что это приличный предлог, чтобы оставить брата наедине с возлюбленной в столь романтичном месте, – у обеих команд будут верёвки, фонарь, еда, карта – я сейчас скопирую… Можно договориться – через час возвращаемся на исходную позицию и делимся, кто что нашёл. Ну Фальн, так ведь интереснее!

Следовало иметь несколько больший отряд, чтобы осилить такое дело, вздохнул про себя Дэвид. Раза так в три больше. И рации. Но Селестину можно понять, ей хочется охватить всё это поскорее. Раньше, например, чем Фальну надоест. И действительно, пока что, если не давать разыгрываться воображению, пещеры выглядят вполне мирно. На Минбаре Дэвид бывал в пещерах, там, правда, это несколько иное дело, ну так ведь Центавр вообще другой. Если на то пошло, тут даже скучновато, и найти б в самом деле эту бомбу поскорее, если она тут, конечно, есть.

– А правда, давайте попробуем так, – зачем-то подключился Милиас, – можно устроить соревнование, кто больше исследует за час…

– Ох и бесшабашные вы ребята! Ладно, как хотите. Но если мы кого-нибудь тут потеряем… Не хотел бы я себе, короче говоря, таких воспоминаний.

– Думаю, мы оба сумеем позаботиться о своих спутницах. Хотя сестрица моя такая, она сама о ком угодно позаботится.

Некоторое время туннели шли довольно близко и даже соединялись парой перемычек, благодаря чему члены команды слышали друг друга и пару раз перекрикивались, немного пугаясь эха. Но потом туннели всё явственнее стали уходить в разные стороны, голоса смолкли.