Текст книги "Плохие девочки не плачут. Книга 3 (СИ)"
Автор книги: Валерия Ангелос
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 82 страниц)
Больше не можешь сражаться. Даже не осознаешь, что нужно бороться. Смотришь и не замечаешь ничего вокруг. Молчишь, утратив дар речи, соображаешь с явным трудом.
Впрочем, рано или поздно сработает спусковой крючок, и ночь разлетится на осколки. Выстрел прогремит внутри, заставит содрогнуться и реагировать, выстроить линию защиты и определить тактику.
Загнанный в угол, обложенный со всех сторон, проигравший по всем фронтам, наконец, понимаешь, как закаляется сталь.
– Descubrirse – глагол, который лучше всего отражает мои планы, – говорит фон Вейганд, щелкая выключателем. – Переведешь или помочь?
Высоко, под самым потолком вспыхивают несколько лампочек, но полумрак не спешит растаять. Темнота сгущается надо мной.
Никаких возражений, ваша честь. Я совсем не против отсутствия света. Не хочу рассматривать обстановку в мельчайших подробностях.
– Это испанский, – отвечаю дрожащим голосом, тщетно стараюсь вернуть контроль.
Невольно сожалею, когда пальцы моего палача разжимаются, выпускают на волю, позволяют насладиться кратковременной свободой.
– Переводи, – мягко произносит он, и бархатный голос змеей скользит по трепещущему телу, вынуждая покрываться испариной.
Здесь слишком холодно и сыро. Слишком страшно.
– Обнажить секреты… выдать себя… раскрыть карты, – шепчу на автомате, затравленно озираюсь вокруг.
Восхитись убранством гостеприимной обители. Прими как неизбежность. Не плачь и не бейся в истерике, ведь никто не услышит воплей и не придет на помощь.
– Правильно, – хвалит фон Вейганд. – Хорошая девочка.
Серые своды темницы давят на плечи, гнут к полу, вынуждают сжаться, нервно сглотнуть и закашляться. Пронизывающая затхлость царит повсюду, пропитывает каждую клеточку, разбивает иллюзии, лишает хрупкой надежды.
Музейные экспонаты, разнообразию которых позавидовала бы святая инквизиция, выстроены вдоль мрачных стен темницы. Безмолвные вершители казни желают окропить ледяные каменные плиты кровью и слезами. Рвутся в бой, хищно осклабившись. Демонстрируя железную пасть, жаждут насыщения.
Стул, полностью покрытый длинными шипами. Гроб или саркофаг, чья верхняя створка разукрашена гигантскими иглами. Дыба и тиски для дробления пальцев. Колодки и цепи, гири самых различных размеров, а так же иные, совершенно непонятные конструкции, о предназначении которых никогда не захочешь узнать. Ожившие иллюстрации из энциклопедии по истории, глава про…
Игра воображения или неприглядная истина, но на остриях мне видится кровь. Эхо мученических стонов раздается в ушах. Жмурюсь и вздрагиваю, когда лязг захлопнувшейся решетки обрывает галлюцинацию.
…глава про Торквемаду.
– Откуда ты знаешь, что я немного понимаю испанский? – мозг спонтанно генерирует интересный вопрос.
Фон Вейганд запирает замок, отрезая последний шанс на спасение, и поворачивается ко мне. На его губах играет довольная усмешка.
– Я знаю все.
Кто бы сомневался.
– Наконец, появилась возможность обсудить наши проблемы, ничего не скрывать и поделиться сокровенным, – последнее слово он произносит с неприкрытой издевкой.
Пофиг на ироничность. Я была бы рада и такой фразе, прозвучи она в более подходящем месте.
Например, «в шикарном отеле, ночной ресторан, вино, сигареты и пьяный дурман…» короче, понятно. А еще лучше на солнечном берегу какого-нибудь океана, чтоб обязательно крутые шезлонги, пинаколада с кручеными трубочками и яркими зонтиками, причем прямо в ананасах, и обязательно туча прислуги, снующей в ожидании дальнейших распоряжений.
Отличная обстановка, дабы поговорить по душам, всяко приятнее темниц и пыточных камер.
– Мне бы это, кхм, – неловко кашлянув, подбираю идеальную отмазку: – В туалет наведаться.
Признаю, тупость. Но один раз ведь сработало? Сработало же?! Правда, не на долго, но хоть как-то.
– И? – невозмутимо интересуется он, изучая меня горящим взглядом, неторопливо приближается, сокращая расстояние между нами.
– Здесь как бы не предусмотрена дамская комната, – нервно пожимаю плечами, стараюсь особо не озираться, дабы вновь не обратиться в дрожащий половой коврик.
Когда твой жених пропадает без вести накануне свадьбы, оставшись неслабо должным местным бандитам, это паршиво.
Когда приходится расплачиваться телом и душой, отдаваясь целиком и полностью тому, кого любишь чересчур сильно, чтобы ненавидеть, несмотря на все его сомнительные заслуги, это очень паршиво.
Когда тебя сгребают в охапку и тащат вниз по винтовой лестнице с нежностью голодного зверя, холод пробирает до костей, а затхлый запах щекочет ноздри, наполняя ощущением безысходности, и ты оказываешься в своем самом страшном кошмаре, становишься главным героем гребаной онлайн трансляции трэшевого ужастика с кровавым финалом. Простите, но это полный п*здец.
– Правда, хочу сходить, – шепчу пересохшими губами.
– Ходи, – следует невозмутимый ответ.
Фон Вейганд срывает мой шелковый халат, медленно проводит пальцами по груди, скрытой лишь тонкой тканью невесомой ночной рубашки. Слишком легкой и короткой, чтобы скрыть желанную плоть, свежее мясо, в которое хищник не прочь вгрызаться зубами.
– Предлагаешь пописать прямо тут?! – не сдерживаю истеричные нотки.
Его ладони касаются талии, осторожно ласкают сквозь материю, а после рывком притягивают ближе, впечатывают в горячее сильное тело, скользят ниже, крепко стискивают мой зад, вынуждая вскрикнуть.
– Маленькая лживая сучка, – его голос обволакивает и лишает воли, заставляет вспыхнуть порочным пламенем и медленно обращаться в пепел. – Ты постоянно лжешь мне. В мелочах и не только. Когда умоляешь прекратить и строишь из себя оскорбленную добродетель. Когда пытаешься избавиться от моего контроля.
– Бред, – выравниваю сбившееся дыхание. – Никому не нравится существовать в клетке, по расписанию и с кучей ограничений.
Фон Вейганд резко разворачивает меня спиной к себе, прижимается сзади, дает прочувствовать нарастающее возбуждение, и слегка отстраняется, приподнимает мою рубашку выше.
– Правда в том, что ты шлюха, – его пальцы проникают глубоко и бесстыдно, срывают приглушенные стоны с моих губ. – Течешь от любого прикосновения.
– Не любого, – судорожно выдыхаю: – Твоего!..
Он вздрагивает, потому как мои руки нагло завладевают пряжкой ремня, пытаются расстегнуть, намереваются своевольно выпустить похоть из клетки. Действую автоматически, не отдаю отчета.
– Все будет так, как я хочу. Забыла? – произносит хрипло, грубо отталкивает меня в сторону: – Мы начнем с беседы. Влюбленные пары должны обсуждать свои проблемы.
– Значит, мы пара? – глупо хихикнув, крадусь назад.
Скучно сожрать мышь сразу. Ей дают возможность побегать, оттянуть срок исполнения приговора, погреться в одиноких лучах надежды.
– Конечно. Я давал повод усомниться? – изумленно изогнутая бровь, искры веселья в темных глазах.
Дурацкие отмазки не помогают. Соблазнительница из меня хреновая. Остается делать то, что умею лучше всего, – нести полнейшую чушь.
– Трудно сказать, иногда озадачиваешь сюрпризами, чего уж греха таить, – расплываюсь в сладкой улыбке, продолжаю отступать, и выдаю гениальную фразу: – Понимаешь, успешные отношения нельзя построить, не разбив пары яиц.
Не самое лучшее сравнение. Скажем честно, идиотское сравнение, особенно для человека с филологическим образованием.
– Эм, то есть омлет не приготовить… в общем, тут как с омлетом, – лихорадочно пытаюсь исправиться, но виртуозно делаю ситуацию хуже. – Надо разбивать периодически яйца, и это сейчас не пропаганда насилия. Нет, не подумай, ничего не нужно… бить. Чисто фигуральное выражение.
Продолжаю пятиться назад, затыкаюсь, но благоразумие отпускает быстро.
– Ладно, твоя жена практически не подпортила праздник, даже изнасилование под возбудителями не критично. Если привыкнуть, то в зад почти не больно. Подумаешь, недельку пострадать, потом как новенькая, считай, девственность возвращается обратно и снова на амбразуру, хм, но сейчас…
– Сейчас? – уточняет фон Вейганд, подступая ближе.
– Перегибаешь палку, есть такое замечательное русское выражение… бл*ть! – последнее восклицаю совершенно непроизвольно.
А что еще можно воскликнуть в полумраке сырого подвала, наткнувшись спиной на неведомую хрень? Приняв к сведению факт наличия богатой коллекции пыточных агрегатов и гипотетическую вероятность познакомиться поближе с одним из местных арестантов, которого нерадивые слуги забыли прибрать. По умолчанию не ожидаешь ничего хорошего, а нервы на пределе.
– Тише, – фон Вейганд привлекает меня к себе, успокаивающе обводит плечи горячими ладонями, мягко целует в макушку. – Не надо беспокоиться.
Наоборот, самое время бить тревогу. Обманчиво нежный голос, трепетные прикосновения, будто сладкий пряник. С этого начинает каждый уважающий себя маньяк, прежде чем пустить в дело ножи с кнутами.
– Ты выбрала именно то, что я хотел, – он с шумом вдыхает аромат моих волос.
Ритм сердца утопает в шальном водовороте эмоций, судорожно пытаюсь вырваться из жестоких объятий. Но разве есть шанс?
– Смотри, – фон Вейганд разворачивает меня лицом к опасности, заставляет нырнуть в бездну.
Его язык дарит изысканную ласку накануне жестокой расправы, скользит по шее, ниже и ниже, желая отведать на вкус обезумевший пульс. Жизнь жертвы, заключенную в неровно бьющейся голубой жилке.
– Нет, – жар опаляет щеки, болезненно щиплет глаза. – Пожалуйста.
Тонкая ткань разорвана безжалостным рывком, воздушным облаком опадает к моим ногам, открывает ненасытному взору хищника.
– Да, – уверенно говорит он, подталкивает вперед.
Не верю, не желаю и не готова поверить.
Наверное, лучший аттракцион в парке оригинальных развлечений. Наиболее безопасный, но чертовски пугающий. Не шипами, не иголками, а чувством беспомощности, полным подчинением и необходимостью довериться. Ничего нового, и все же абсолютно иначе. Очередная пытка, наказание для глупца, посмевшего разрушать стену.
– П-прошу, – сбивчиво, еле слышно.
Передо мной возвышается крест, Х-образный, обитый черной кожей, идеально подходящий к моему росту, будто исполнен на заказ. Стальные цепи мерцают в полумраке, тянуться, готовые оплести жертву, полностью обездвижить, вверяя безжалостному палачу. Две пары наручников, сверху и снизу, обозначают неотвратимость. Персональную неизбежность того, что грядет.
Господи, пожалуйста.
Хочется упасть и молить о пощаде. Унижаться, как угодно, только не так, не здесь, не теперь, не на этом ужасающем кресте.
– Тебе понравится страдать для меня, – хрипло, с затаенной жаждой.
Кричать попросту не способна. Губы приоткрыты в немом вопле, соленые тропы проложены по разгоряченным щекам. Обнаженный живот плотно прижат к прохладной поверхности.
– Расставь ноги, – раздается приказ. – Шире.
Ледяные оковы пленяют щиколотки, а языки пламени лижут икры, огонь поднимается выше, задерживается на впадинах под коленями и вспыхивает с новой силой, изучает бедра. Прикосновения фон Вейганда ощущаются глубоко внутри, под кожей, и когда он сжимает мою грудь, кажется, проникает до сердца, управляет живительным ритмом. Властные пальцы впиваются жестко, держат цепко, не позволяют вырваться из липкой паутины страха.
Потерянная в лабиринтах ночи, отдаюсь на растерзание. Добровольно подписываю согласие на эвтаназию.
Но…
Этого ты хотела.
Страшилась и жаждала. Неосознанно, интуитивно, изначально мечтая о подвале, начищенных до блеска сапогах и еврейской девушке в цепях.
– Больше нечего сказать? – насмешливо интересуется он, разводит мои руки в стороны, защелкивает железо на запястьях. – Кроме жалких всхлипываний и «нет, не надо»?
Нежно собирает спутанные волосы в хвост, бережно укладывает на бок, оголяя натянутую струной спину. Обходит крест, останавливается напротив, ухмыляется при виде моих слез, упивается превосходством.
И плотину прорывает, застываю между злобой и ужасом, в состоянии близком к пограничному:
– Доволен? Рад? Возбуждаешься? Что ты будешь делать дальше?! Выпорешь меня плетью, изнасилуешь прямо на этом кресте… или попробуешь другие игрушки? Изобьешь или начнешь пытать? – срываюсь на истерику, не могу сдержаться, не управляю словесным потоком, неудержимо несусь в зияющую пропасть. – Думаешь, это поможет, спасет тебя от признания очевидного, от того, что есть вещи, которые ты не можешь контролировать, что есть люди, которых не сломать… потому что, ломая меня, ты себя ломаешь… себя наказываешь!
Не останавливаюсь, даже когда усмешка приобретает недобрый оттенок, становится похожей на звериный оскал, и черные глаза наполняет арктический холод.
– Извращенные игры… твои гребаные игры… достали. Понимаешь?! Я не буду играть, надоело… Почему нужно обязательно тащить в долбаную камеру пыток? Это последствия детской травмы или врожденное психическое увечье? И я не боюсь, я знаю, что ты ничего мне не сделаешь… по-настоящему плохого… черт, ладно! Боюсь! Как можно не бояться, если ты ведешь себя как… вот как сейчас, – задыхаюсь, беру непродолжительную паузу и довожу безумие до логического конца: – Знаешь, чем привлекает Гай? Он нормальный! Обычный, простой и понятный. К нему не надо искать подход и нет такого, как с бомбой – перережь неправильный провод и разнесет нах… не важно. Просто, зачем делаешь это? Я же… я ведь люблю тебя… только тебя!
Фон Вейганд проводит большим пальцем по моим дрожащим губам.
И запал тухнет. Включается мозг, становится ясно, что наружу прорвалась суицидальная речь.
Неужели я посмела?
Его рука перемещается на горло, сдавливает ровно настолько, чтобы продемонстрировать силу и власть, заставить поежиться, однако не причиняет боли.
– Твои ответы я приму позже, когда буду полностью уверен в их искренности. Поверь, ты не сумеешь солгать. Мы действительно откровенны и выкладываем карты на стол, – медленно произносит он, выделяя каждое слово. – Я никогда не ломал тебя и не намерен ломать в обозримом будущем. Да, я могу и контролирую все, во всяком случае, касательно твоей персоны. Это не игры, а реальность. Относительно моего психического здоровья никаких серьезных травм не припоминаю. Мне нравится побеждать. Разделяй и властвуй.
Он наклоняется, касается губами моих приоткрытых губ, не целует, впитывает прерывистое дыхание.
– Когда мы встретились в первый раз на том запущенном заводе, и я сжал твою ладонь, помнишь? – хрипло шепчет в мой рот. – Очень захотелось увидеть тебя здесь, голой, окровавленной, на коленях. Заставить кричать и рыдать. Захотелось распечатать аппетитную задницу. Насиловать и разрывать. Но вот проблема – столько раз сдерживаться, откладывать десерт… зачем?
– Зачем? – сдавленно выдыхаю.
Фон Вейганд ничего не говорит, уничтожает остатки дрогнувшей реальности неистовым поцелуем, буквально вгрызается в мой рот. Жадно, ненасытно, алчно. Словно выжигает клеймо. А потом зубы хищника сжимают нижнюю губу, неожиданно и безжалостно, резко и до крови, заставляя взвыть и дернуться, забиться в стальных путах. В цепях, которые держат крепче железа. И боль обжигает нещадно, заставляет извиваться, наполняет глаза новой порцией слез, обдает кипятком.
– Дело не в сексе. Это глубже. Не отпускает, – он прерывает пытку, целомудренно касается моей щеки, оставляет алый бутон на память.
Плачу беззвучно, задыхаюсь, не в силах сдержать тихую истерику.
– Отказываюсь признать возвышенное чувство, ненавижу себя за слабость, мучаюсь, трусливо отрицая очевидное, или, может быть, ревную, поверил в измену и очень огорчился, что ты не оправдала ожиданий.
Фон Вейганд делает несколько шагов, снова оказывается сзади.
– Нет, – саркастический смешок. – Ничего этого нет.
Крупные ладони ложатся на грудь, грубо стискивают, вырывая из моего горла очередной всхлип. Пальцы пробираются между черной кожей креста и моей, контрастно белоснежной. Невыносимо долго исследуют живот, а после проникают туда, где вопреки законам здравого смысла, удивительно мокро и поразительно горячо.
– Но если когда-нибудь, хоть один раз, хоть кому-то позволишь просто коснуться себя, вот так…
Сводящее с ума движение. Мой грешный стон сливается с его издевательским смехом.
– Запру в подвале навсегда, буду на цепи держать, никогда не выпущу, – елейным тоном сообщает фон Вейганд.
Сладостные маневры ускоряются, активируют нужные точки. Заставляют извиваться, выгибаться и вырываться из цепей, стирая запястья в кровь.
– Впервые не знаю, как далеко способен зайти. Догадываешься, что означает желание такого человека? Загнать в угол. Никогда не отпускать. Ни на миг. Унижать и возвышать. Могу разрушить всю твою жизнь, отобрать близких людей, по одному забрать каждого. Простого звонка достаточно. Единственного слова. Ты будешь в ногах валяться, вымаливать пощаду. Могу в животное тебя превратить.
Унижает, когда мы остаемся наедине, вдали от посторонних глаз, даже если заставит вылизывать свои сапоги, никто не узнает. А возвышает перед всеми, заставляет уважать и не терпит возражений, вывел в свет и зажег новую звезду в бестиарии высшего общества.
– Ты пахнешь моей, – шепчет фон Вейганд и трется бородой о напрягшуюся шею, его пальцы не прекращают атаку. – Meine Kleine (Моя маленькая), я забрал тебя всю.
В огненный шар возбуждения вплетаются нити ледяного ужаса. Дрожь первобытного страха почти неотличима от сладостных импульсов надвигающегося оргазма. Не хочу испытывать наслаждение, проклинаю свою слабость, но прекрасно сознаю, что не выживу без этих умелых пальцев. Без него больше не существую.
– Ты пробудила чувства не в том мужчине, – он слизывает свежие капли крови, проступившие на моих губах, заставляет поморщиться от болезненных вспышек. – Мне тебя всегда мало.
Горько-сладкое наслаждение. Боль подстегивает чувства, подталкивает к порочной капитуляции, ослепительному взрыву. Обмякаю в железных объятьях, в стальных оковах. Глотаю металл, закрываю глаза, погружаюсь в ночь и отдаюсь безумию. Острой смеси боли и наслаждения, где цветность обозначена гремучей смесью ядовитых оттенков.
– Это голод.
Фон Вейганд отстраняется.
– Неутолимый.
И я понимаю – мы в самом начале. Мой любимый мучитель никуда не торопится. Ему незачем спешить.
Глава 2.4
– Знаешь, что одним точным ударом кнута можно перебить позвоночник? И, наоборот, сто или триста ударов не нанесут непоправимого вреда здоровью? – его голос доносится издалека. – Все зависит от техники владения и, разумеется, поставленной цели. Убить, покалечить, наказать. Есть разница, да?
В общем и целом, хотелось бы отказаться от бесед и малодушно дезертировать с поля боя, но мои супергеройские способности дали заметную брешь. Для приличия активно дергаю цепи, однако не получаю никаких положительных результатов. Только расцарапанные запястья и саднящие лодыжки.
Навряд ли сумею вырваться, а растворяться в воздухе, к сожалению, разучилась. На юморе тоже далеко не уедешь.
К черту попытки перехватить бразды правления. Требую тайм-аут.
– Здесь богатая коллекция, мой дед увлекался сбором редких и качественных экземпляров. Использование многих летально, но есть довольно щадящие аппараты для незначительного воздействия. Не бойся. Сегодня мы ограничимся малым.
Шаги приближаются. Инстинктивно дергаюсь снова.
Не бойся? После этих слов в фильмах ужасов кого-то пилят на части, сжирают зомби или прочие потусторонние твари, рвут на ленты и раскатывают в аккуратный блин на асфальте.
Сегодня? Ты меня невероятно успокоил. Ну, все, если сегодня у нас легкий аперитив, то давай, хлещи сильней, называй грязными словами, а закончим эту зажигательную оргию на полу, вон прямо перед тем гробом с иголками, на которых запеклась кровь прошлых посетителей. Сплошная любовь и романтика. Получите, распишитесь.
Да, кто-то наверху определенно затянул с шутками. Даже после первого «почти признания» мне не светит нормальное, ванильное человеческое счастье.
– Плети бывают разных типов, однохвостные и многохвостные, есть снейки, без ручки. Удар во многом зависит от толщины и структуры кожи… не твоей, а плетки.
Что-то тугое обвивается вокруг талии плотными кольцами. Невольно вздрагиваю, вырываюсь.
– А еще от амплитуды воздействия, – тяжелое дыхание фон Вейганда щекочет спину. – Ты слишком сильно дергаешься, лучше этого не делать. В целях безопасности.
– Прости, не сдержалась, моему телу это все кажется опасным, – нервно улыбаюсь и вскрикиваю от боли в укушенной губе.
Черт, успела забыть. События развиваются чересчур стремительно.
– Почему бы нам не продолжить в более… приятном месте?
Все же стоит попытаться.
– Я хочу услышать правду. В своих ответах не сомневаюсь, чего нельзя сказать о твоих. Ты у нас маленькая лживая сучка, – растягивая слова, произносит он и покусывает мое плечо.
– Тогда принеси полиграф. Показатели надежнее, – стараюсь звучать бодрячком, но мне совсем не весело.
Фон Вейганд снова отступает, делает несколько шагов и останавливается напротив. Полные губы змеятся в удовлетворенной ухмылке, а темные глаза горят предвкушением, наслаждаются страхом.
– Лора, – мягко произносит он.
И сердце сладко сжимается. Пусть в сырости казематов, пусть на последнем кругу ада. Мое имя на его устах исцелит любые раны.
– Кнут самый опасный инструмент и самый лучший детектор лжи.
Damn. (Проклятье) Нет, не так. Bloody hell. (Кровавый ад) Полнейшее дерьмо, если честно.
Тугие кольца больше не сдавливают талию. Позволяю себе выдохнуть и тут же напрягаюсь, увидев орудие пытки в руках фон Вейганда. Не могу сдержать вскрик, когда он ударяет кнутом по полу с характерным щелчком. Будто разряд грома. Жмурюсь, съеживаюсь в комочек.
– Звук издает хлопушка, которую изготавливают из различного материала, к примеру, шелка или конского волоса, – следует пояснение невозмутимым тоном, будто мы находимся на приеме, беседуем о присмотренной им яхте в гребаном стиле арт-деко. – Но нельзя допустить, чтобы при ударе она коснулась кожи, рассекает мгновенно и очень болезненно. Одно неверное движение кнутом способно привести к очень серьезным травмам и уродливым шрамам.
Рукоятка кнута прижимается к подбородку, заставляет приподнять голову выше.
– Твое тело прекрасно подготовлено оргазмом, мышцы предварительно разогреты. Будет не так больно, как могло бы.
– Боже, – вырывается невольно.
– Knock, knock, knocking on the Heaven’s Door*, (Тук, тук, стучась в небесную дверь) – насмешливо напевает фон Вейганд, издеваясь над моей переводческой фантазией.
*достучаться до небес, оказаться на пороге смерти (прим. авт.)
Ему по вкусу все наши игры, сражения с заведомо предсказуемым исходом. Никакой злобы или ревности, эмоциональное отрицание отсутствует. Он прекрасно понимает и принимает происходящее, устанавливает собственные правила для забавы, развлекается, распяв мою душу на кресте. С исследовательским азартом проверяет на прочность, ограняет, стремясь достичь совершенства.
Ему интересно, нужен лишь повод, который я с завидным успехом регулярно предоставляю.
– Не надо боли, – заявляю поспешно. – Скажу правду.
– Посмотрим, – согласно кивает фон Вейганд и убирает рукоятку. – Твоя первая мысль, когда мы встретились.
Затаив дыхание, пытаюсь солгать правдоподобно.
– Не помню, была загружена работой и…
– Нет, – ухмыляется он с видом кота, ловко сцапавшего мышь.
– Хорошо, ты мне понравился, я думала, классно бы такого окольцевать, в смысле, женить на себе…
– Нет, – очередная ложь выявляется с молниеносной быстротой.
Но я не собираюсь сдаваться.
– Откуда ты знаешь?! – возмущаюсь. – У нас ты всем понравился, все хотели замуж! Хотеть замуж, между прочим, естественное состояние адекватной женщины!
– Маленькая лживая сучка, – фон Вейганд гладит меня по щеке, там, где его губы оставили кровавый бутон.
Чистосердечное признание смягчает наказание.
– Ладно, я подумала, было бы неплохо… было бы очень неплохо, чтобы ты разложил меня на столе, выставил всех из кабинета и на бумагах…
Замираю, не в состоянии поделиться секретом.
– Что? – требовательно интересуется он, нежно поглаживая за ушком, словно домашнюю зверушку.
– Трахнул, – выплевываю ответ с неприкрытой яростью. – Доволен? Я помешалась на тебе с первого взгляда, чокнулась и выбросила мозги на помойку. Льстит?
Его пальцы больно тянут за волосы, но я сдерживаю рвущийся наружу вопль, смотрю на палача с вызовом, и это его распаляет.
– Знаешь, сколько шлюх годами вьется вокруг, упрашивая их трахнуть? Ради денег или славы, или мечтают пощекотать нервы, или влюбляются и готовы по команде прилюдно раздвинуть ноги. Но скажи, – его губы опасно близко к моим истерзанным губам. – Скажи, что в тебе особенного?
Опять удаляется в сторону, останавливается за спиной, пальцы легонько скользят по коже, едва касаясь, словно крылья бабочки.
– Ни внешности, ни ума. Никаких талантов. Я знаю всю доступную информацию, но это не помогает. Не понимаю, как удается снова и снова притягивать, словно магнитом. Почему не надоедает.
– Не мне давать ответ на эти вопросы, – отвечаю очень тихо, глотаю предательские слезы.
– Я не спрашиваю, делюсь рассуждениями.
Рукоятка кнута движется по позвоночнику, от шеи до поясницы, медленно и неторопливо, вынуждая содрогнуться от неприятных предчувствий.
– Когда ты потрогала себя в первый раз?
– Что?! – пораженно выдыхаю.
Слышу, как он отходит назад, делает несколько неторопливых шагов.
– Когда ты сама себя коснулась впервые?
– Ты… ты издеваешься? – из горла вырывается нервный смешок.
Первый удар кнута обжигает мою кожу столь неожиданно, что я даже не кричу, только инстинктивно дергаюсь и сдавленно охаю.
– Такого не было, я не…
Второй удар гораздо ощутимее, вынуждает заорать и вжаться в поверхность креста, ища спасение.
– Не помню… я не помню!
Некоторые факты нельзя обнажить по собственной воле, даже под угрозой сиюминутной расправы. Безотчетно стремишься сохранить последний фрагмент. Держать в темноте, глубоко под сердцем, не показывать никому и никогда. Но удары стимулируют откровенность. Не могу молчать, кричу, захлебываюсь воплями, потому что нереально терпеть, сцепив зубы.
Фон Вейганд спрашивает обо всем. О фантазиях и ощущениях, первых поцелуях и мужчинах, тех, с кем я была, или мечтала бы оказаться. Он проводит суровый и беспристрастный допрос, выворачивающий мою душу наизнанку, принуждающий открывать вещи, о которых не принято говорить вслух.
Мои партизанские поползновения терпят крах. На сей раз все гораздо жестче и страшнее, чем когда-то давно на мягких простынях уютной кровати в элитной квартире.
И я признаюсь. С моим болевым порогом в шпионы не пойдешь, с его природным мастерством только в гестапо трудиться.
Искренне отвечаю сразу или после череды мастерских ударов. Рано или поздно выдаю постыдные секреты, тайны хранимые на дне, недоступные общественности до сего дня. Исповедуюсь безжалостному монстру.
– Твой милый жених Стас.
Фон Вейганд подходит ближе, запускает пальцы в мои волосы, резко тянет назад.
– Пожалуйста, хватит, – бормочу на автомате. – Прошу, не надо больше.
Издевательская ухмылка не сулит ничего хорошего, а горящий взгляд жадно изучает меня, впитывает боль и ужас.
– Как это было? Когда он трахал тебя, ты кричала так же громко как подо мной… или как сейчас? – ленивый тон, нарочито растягивает слова, насмехается. – Он удовлетворял твои желания? Вставлял жестко или наоборот был слишком нежным?
И я срываюсь, тормоза отказывают окончательно и бесповоротно.
Разумное и правдивое «ничего у нас не было кроме скромных поцелуев» поглощается слепой, безотчетной, не поддающейся контролю яростью. Наверное, когда тебя долго бьют, невольно хочется дать сдачи. Даже если это значит сигануть головой вниз в бассейн, из которого выпустили воду.
– Да! Стас удовлетворял все желания, – сама не узнаю собственный голос, низкий, с хрипотцой, сочащийся цианидом. – Умел быть ласковым, и делал грубо, и он прекрасно чувствовал мое тело. Лучший любовник. Из вас двоих. Член, конечно, поменьше твоего будет, но главное ведь, как воспользуешься… и да, поверь, он умеет правильно воспользоваться. И я стонала очень громко, и умоляла его продолжать, и это был незабываемый секс. Крышесносный секс. Знаешь, так говорят, когда очень, нет, просто невероятно хорошо! Еще нужны подробности? Дай бумагу и ручку, я набросаю примерную схему процесса. Вдруг поможет, и ты научишься…
Не успеваю договорить. Душераздирающий вопль ударяется о мрачные стены, скорбным эхом разносится по лабиринтам темного подземелья. Не сразу понимаю, что кричу именно я. Не могу вздохнуть, задыхаюсь, будто из груди вырвали легкие.
Кнут полосует спину, не ведая усталости, а ко мне приходит запоздалое раскаяние.
Слишком поздно. Раскаленные змеи ползут по истерзанной коже. Когти вонзаются глубже, принуждая вопить все громче и громче.
Вымаливаю прощение, признаюсь, что солгала, готова сознаться в чем угодно, лишь бы это прекратилось. Срываю голос, безвольно повисаю в цепях, продолжаю рефлекторно вздрагивать, хотя расправа окончена.
– Нет… нет, – шепчу осипшим голосом. – Ничего не было.
Мягкий поцелуй между лопаток заставляет дернуться, вскрикнуть от болезненных ощущений.
– Пожалуйста, я никогда… ни с кем…
– Знаю, – мои запястья и лодыжки неторопливо освобождают от оков. – Ты не умеешь мне лгать.
– Тогда зачем? – действительно не понимаю.
Он крепко держит измученное тело в своих руках, не позволяет рухнуть вниз, взгляд темных, почти черных глаз встречается с моим затуманенным взором.
– Вечер откровений, – криво усмехается фон Вейганд, медлит, словно решает, стоит ли шагнуть дальше, и, наконец, произносит: – Мне просто нравится слушать, как ты кричишь.
Господи, помоги, умоляю.
Падаю на пол, потому что он разрывает объятья. Свинец растекается под кожей, выедает изнутри. Бой крови стальными аккордами отдается во взмокших висках.
Слышу, как фон Вейганд отходит в сторону, вероятно, готовится к следующему этапу. Сквозь полуприкрытые веки наблюдаю за тем, как удаляются высокие черные, начищенные до блеска, сапоги. Собираю волю в кулак и делаю последний рывок, попытку разорвать заколдованный круг, вырваться из лап ночного кошмара.
Глубоко вдыхаю, осторожно поднимаюсь и бегу. Проявляю здоровый инстинкт живого существа, желающего избежать опасности, спастись из горящей клетки.
Упираюсь в решетку. Понимаю, что поступок идиотский, ведь замок закрыт, а ключ наверняка в кармане моего тюремщика, и хорошо бы предварительно стащить столь нужную вещичку, тогда всего пару движений отделяли ли бы от свободы. Кстати, прикольно запереть фон Вейганда здесь, а самой отдохнуть несколько дней. Впрочем, оценивая будущую перспективу, идея паршивая, да и…
– Далеко собралась? – его голос обдает жаром и холодом одновременно.
Нельзя убегать вечно. Приходит момент, когда необходимо сделать выбор, взглянуть в лицо своим страхам, пока они не растерзали тебя на части.
