Текст книги "Плохие девочки не плачут. Книга 3 (СИ)"
Автор книги: Валерия Ангелос
сообщить о нарушении
Текущая страница: 81 (всего у книги 82 страниц)
И явно борется с тем, чтобы не прибавить «тех, кто позволил тебе взглянуть на такой подарок, повешу рядом». Слуги будут жестоко наказаны. Охрана также.
Лорд разыграл партию как по нотам. Организовал доставку прямо в спальню. Сумел чужими руками вручить лично мне. Сдираю оберточную бумагу. А там сюрприз.
Остается признать очевидное. Ситуация паршивая. Как ни крути.
– Зачем хранить эту дрянь? – искренне поражаюсь. – Давай выбросим на помойку.
– Нельзя, – вдруг подает голос Андрей, повторяет свое прежнее занудство, точно заранее заученную текстовку проговаривает: – Лорд сам над картиной трудился.
– Ну и что? – пожимаю плечами. – Кому здесь не наплевать на его художества?
– Я предлагаю отложить приезд твоих родителей, – произносит фон Вейганд.
– Хорошо, – во рту пересыхает. – Конечно, давай отложим.
– Ненадолго, – уточняет. – Мера предосторожности.
– Понимаю, – согласно киваю, опять устремляю взор на картину. – Это кровь? Типа мясо и кишки? В чем его больная идея?
– Абстракция, – заключает Андрей.
– Намек? – нервно усмехаюсь. – Вроде он однажды нас всех порвет? На куски покромсает и даже глазом не моргнет?
– Нет, – отрезает фон Вейганд и обнимает меня, прижимает к широкой груди, пленяет в жарких объятьях. – Этого не будет никогда.
И знаете, я ему верю. Целиком и полностью. Безоговорочно. Глупо. Наивно. Возможно. Однако иначе уже не умею.
Зверь свое защитит. Других уничтожит. Ни перед чем не остановится, до конца пойдет. Зубами победу выгрызет. Мир кровью зальет. А свое не отдаст. Сбережет.
А счастливый финал не наступает за один день. И за два тоже. Понадобятся месяцы. Годы. Но солнце взойдет, озарит тьму, развеет мрак.
Я верю.
Будет именно так.
***
Лорд Мортон страшен. Ужасающ. Всемогущ. Пожалуй, даже стаи туч погонять способен. И вообще, вертит окружающий мир в самых развратных пируэтах.
Однако перед токсикозом даже его мрачная аура блекнет. Ну, не выдерживает он никакой конкуренции. Бесконечная тошнота и рвота любого злодея переплюнут. Сто очков вперед каждому психопату вручат. Отнимут пальму первенства на раз.
Обычно подобные симптомы беспокоят в начале, выпадают на первый триместр. Но видимо, мой трудящийся на пределе возможностей организм был слишком шокирован, чтобы давать слабину в стандартный период. Хитро выждал, дождался комфортных условий и уже тогда отработал шоу-программу на все сто. На тысячу. На миллион. Пожалуй, даже на миллиард.
Вот негодник.
Знаете, у меня и до беременности характер был так себе. А теперь тормоза точно отказали напрочь. Радовался и умилялся моему поведению исключительно фон Вейганд. Садист. Психопат. В общем, милейшей души человек. Простые смертные разбегались.
– Алекс, – вытираю рот тыльной стороной ладони. – Признайся честно. Без утайки. Как есть. Почему отказываешься от минета? Кого ты себе нашел на стороне? Где эта чертова стерва? Хватит прятаться по углам.
Фон Вейганд молчит. Выглядит абсолютно спокойно и невозмутимо. Даже застыв на пороге туалета, умудряется сохранять брутальный вид.
Что за несправедливость?!
И да, теперь мы постоянно посещаем туалет вместе. Я вдохновенно блюю, обхватив унитаз дрожащими ладонями. Он держит мои волосы, нежно перебирает спутанные пряди. Сплошная любовь и романтика. Идиллия.
Правду говорят. Как встретишь семейную жизнь, так ее и проведешь. Или эту фразу только для Нового года используют? Ну, праздник не удался. Хотя как знать?
Плевать. Не важно. Главное – этот проклятый гад мне самым наглым образом изменяет, наставляет рога, предает направо и налево.
– Как? – заливаюсь горькими слезами. – Ну как ты мог?
Приближается ко мне. Поглаживает по макушке. Осторожно, бережно.
Я ему кто? Зверушка?
– Нет! – восклицаю яростно. – Не смей меня трогать. Не прикасайся. Нет!
Хватаюсь за пояс его брюк. Скрюченными пальцами цепляюсь за ремень. Лихорадочно тяну, пробую расстегнуть.
– Это подождет, – ровно произносит фон Вейганд, перехватывает мои запястья, мягко, однако уверенно отстраняет.
– Алекс, – даже не пытаюсь скрыть угрозу в голосе. – Давай по-хорошему. Не доводи до греха, не заставляй совершать непоправимое. Я же все равно до тебя доберусь.
Спазм вновь скручивает желудок.
Сгибаюсь пополам.
Прилипаю к унитазу. Опять. Новый забег. Да вроде уже и блевать нечем. Перед глазами все плывет.
Откуда во мне столько…
Непередаваемых ощущений.
– Так, – сплевываю. – Что конкретно тебя смущает? Моя рвота? Ничего. Зубы почищу, рот прополощу. Ну, с кем не бывает? Я и не подозревала о твоей брезгливости. Знаешь, а ведь анальный секс тоже весьма грязное занятие. Там явно не фиалки цветут. Тогда почему…
Договорить не удается.
Болезненная судорога выкручивает внутренности, заставляет вернуться в привычное положение, согнуться и облегчить душу.
Ох. Стоп. Может, хватит?
Нет. По ходу не хватит.
Вновь пачкаю безупречный фаянс.
– Кого ты трахаешь? – вопрошаю надрывно. – Кого?! Ту блондинистую стерву?
– Какую именно? – уточняет вкрадчиво.
– А сколько их? – чуть не шиплю. – Сколько?!
– Никого я не трахаю, – говорит фон Вейганд, для верности прибавляет практически по слогам: – Никого.
– Думаешь, реально куплюсь? – сокрушенно качаю головой. – Поведусь на очевидный бред?
Вот что за…
Только настроюсь на скандал и…
Новый приступ рвоты скручивает меня над унитазом.
– Неужели совсем не хочешь секса? – спрашиваю, откашлявшись и отдышавшись, гипнотизирую противника тяжелым взглядом.
– А ты хочешь? – враз возвращает вопрос.
Да. Конечно. Прямо тут и сейчас. Проблююсь – и порядок. Дай минуту.
Я готова. К бою. Ну почти.
– Хочу арбузик, – признаюсь честно.
– Будет тебе арбузик, – обещает с улыбкой.
– И фисташки, – добавляю поспешно.
– Тоже доставят, – легко принимает заказ.
– Взбитые сливки хочу! – зажигаюсь.
– Лично принесу, – охотно соглашается.
– Напомни, почему я орала на тебя секунду назад?
– Что? – брови вразлет, глаза горят искренним удивлением. – Не припоминаю ничего подобного.
Идеальный мужчина.
Другого я бы и не выбрала.
– Алекс, – роняю тихо. – Но ты же любишь секс. Много секса. И так, и эдак. По-всякому. С огоньком. С извращениями. До обморока. Жестко. Грубо. Часто. Чтоб пробирало. А теперь вдруг такой долгий перерыв. Скажи. Я не обижусь. Наверное. Ну, очень постараюсь не обижаться. Просто будь честным. Тебе противно? Наблюдать меня в этом ужасном виде. Толстую. Опухшую. Отекшую. Еще и рвота эта дурацкая.
Фон Вейганд усмехается. Криво. Скалится.
Издевается?
Замираю.
Дышу. Едва ли.
А он вдруг склоняется надо мной и впивается губами в губы. Дико. По-звериному. Весь воздух из легких крадет. И вмиг кислородом наполняет.
– Дура, – выдыхает прямо в рот. – Я люблю не секс. Тебя.
– Но…
– Мой сын как я, – хмыкает. – Не готов ни с кем свое делить. Разрешил нам немного отношения наладить, а потом четкую черту провел. Мое. Только мое. Никому не дозволяется трогать.
– Т-ты, – запинаюсь. – Серьезно? Веришь в это?
Выразительно чмокает в щеку и отстраняется.
– Звучит круто, – выдаю медленно, выдерживаю паузу. – Но мы же оба знаем, ты просто нашел красивое оправдание.
– Как скажешь.
– Даже спорить не станешь?
– Я подожду.
– Чего?
Шлепает по заднице так жестко, что даже тошнота отступает, откатывается назад, трусливо жмется в укромном углу.
– Ты же не хочешь…
Осекаюсь.
Горящий взгляд как приговор. Полные губы уже не скрывают клыки. Мрак клубится в каждом движении хищника.
– Ты хочешь, – сглатываю.
Пламя в черных глазах. Огонь. Живой. Неукротимый. Неудержимый. Сжигающий дотла, обращающий в пепел. Громче любого ответа.
Господи. Бог мой.
Он умеет ждать.
Одержимый. Бешеный. Голодный.
Никуда не торопится. Не сливает свою похоть с другими. Терпит. Дни считает. Ждет и жаждет, хранит внутри это острое, опасное, смертоносное желание.
– Ну, ладно, – нервно веду плечами. – Отложим минет до лучших времен. На завтра, например. Или когда я там уже рожу? Еще успеем пуститься во все тяжкие.
Впереди целая вечность.
И счастье. Настоящее. Праздник продолжается. Без конца. А оплачивать счет за шикарный банкет будет моя задница.
***
Я готовилась к родам так, как не готовилась даже к самому важному экзамену. Прочла все книги про беременность, которые только сумела найти и приобрести, отметила ключевые моменты цветными маркерами, зарегистрировалась на различных тематических форумах, подписалась на доступные обновления, активировала уведомления, изучала личные блоги счастливых матерей, жадно впивалась взглядом в каждую новую статью. О практической части тоже не забывала. В перерывах между приступами рвоты активно тренировалась: выполняла особые упражнения, училась правильно дышать, расслабляться. Я не имела права облажаться. Не могла совершить вторую попытку. Попробовать потом, провести другой эксперимент. Судьба не баловала, не дарила иной шанс на успех.
Единственный ребенок. Настоящее чудо природы. Подарок свыше.
Или?..
Учитывая то, в каких именно условиях мы зачали дитя, я предпочитала обрывать данную мысль на корню. Ибо одно дело замутить роман с Дьяволом и совсем другое родить ему первенца. Жутковато.
Хотя жуть я люблю. Явно. Иначе почему регулярно возвращаюсь в жаркие объятья фон Вейганда и тоскую по разврату, даже скручиваясь над унитазом в три погибели, дабы выпустить на свет содержимое желудка?
Токсикоз омрачал мое существование. Однозначно. Отеки угнетали. Цифры на экране весов и вовсе толкали на суицид. Однако либидо не унималось ни на миг.
Девятый месяц обратил меня в одержимую нимфоманку.
Заранее извиняюсь за пикантные подробности, однако я на личном примере убедилась, что вполне реально «обтриводномиться». Уже успели забыть что сие словцо означает? Ничего, охотно напомню. Это когда кончаешь, блюешь и срешь одновременно. Убойное сочетание.
Не благодарите за информацию. И не пытайтесь повторить в домашних условиях. Такое не каждый потянет. И это не так чтоб и плохо.
Ох, ностальгия. Сейчас разрыдаюсь.
У меня же был секс. Еще какой. На холодном морском берегу. По всем канонам порока. Жестко. Жестоко. До судорог. До обморока.
А теперь что? Нежные обнимашки. Легкие поцелуйчики в макушку. Насмешка. Реальное издевательство.
Хотя садист есть садист. Когда жертва сама рвется и жаждет, моментально утрачивает интерес к экзекуциям. Действует от противного. Мучить не станет. Утопит в ласке.
Мой зверь не уезжал и не прятался, не пытался прикрыться важной работой, не пережидал бурю в уютной безопасности одного из своих многочисленных офисов. Он постоянно был рядом. На связи. Стойко выносил истерики, перепады настроения, безумные прихоти. Казалось, даже наслаждался процессом. Упивался моментом. Откровенно кайфовал.
Извращенец. Вердикт обжалованию не подлежит.
– Алекс, а не хотел бы ты… – запинаюсь, гадаю, как бы сформулировать свое низменное желание поприличнее, и не нахожу ничего лучше следующих ремарок: – Ну, хоть немного. Хоть чуть-чуть. Хоть капельку…
– Что? – вкрадчиво осведомляется фон Вейганд, всем своим видом мастерски имитирует полное недоумение.
– Разденься и полежи рядом со мной голым, – выпаливаю лихорадочно.
– Ты чего? – поражается. – А как же наш ребенок?
– Он внутри, – пожимаю плечами. – Довольно глубоко. Вряд ли что-то увидит. А если даже увидит, то забудет.
– Лора, – мягко поглаживает по плечу, трется щетинистой щекой о мою шею. – Давай я тебе десерт принесу.
– Алекс, – роняю раздраженно. – Это и будет десерт.
– Выбирай – меренга или шоколадный фондан?
Измывается. Изысканно, изощренно. Сразу заметен опыт в пыточных делах, призвание не пропьешь.
– Ладно, – вздыхаю. – Давай свою меренгу. Только клубнику не забудь. И еще тот крутой соус. Ну, смесь на основе лайма и базилика.
Может, он специально меня откармливает? Чтоб после родов никто не позарился? Или просто намеревается на убой отправить? Выполню свое основное предназначение – и хватит, мигом пустят в расход. Нечего оставлять лишних свидетелей.
Эх, вот и доверяй после этого людям.
Паранойя обостряется. Буйствует психоз. Гормоны шалят.
Но очень скоро я забываю обо всем. Резко. Напрочь. В момент. Полностью отключаюсь от реальности.
Ведь начинаются роды. И вроде ничего не предвещало. Как всегда. Без предупреждения. Раз – и понеслась душа в рай.
Девятый месяц.
Раннее утро. Вдалеке пламенеет рассвет. Солнце неспешно поднимается над горизонтом, озаряет морской берег.
Красота. Разгар лета.
А я…
Я…
– Алекс! – подскакиваю на кровати, сквозь протяжный стон повторяю: – Алекс…
– Боль? – фон Вейганд поднимается, обнимает меня, просыпается в ту же секунду, когда зову его, будто и вовсе не смыкал глаз. – Схватки?
– Я, – бормочу сдавленно. – Я не хочу умирать.
– Ты не умрешь, – заверяет и мигом чмокает во взмокший висок.
– Откуда? – вопрос тонет в диком вопле, стиснув зубы, довожу фразу до логического завершения: – Откуда ты можешь знать?
Тишина. Слова излишни.
Он знает все. Всегда. И не отпустит. Никогда. Даже на тот свет.
А потом схватки усиливаются, и у меня возникают крамольные сомнения относительно всемогущества фон Вейганда. Но времени размышлять нет. Точнее – нет возможности. Достаточно трудно думать и анализировать, когда твою поясницу полосуют стальные лезвия, а позвоночник вытягивают через промежность. По-живому.
Я часто читала про тех счастливых женщин, которые рожают прямо по дороге в больницу, пропускают начало схваток, едва ли ощущают приближение торжественного момента, и лишь отошедшие воды сигнализируют о том, что счастье близко.
Я также слышала, главное – не паниковать. Правильно дышать, расслабиться, избегать истерического крика, настроиться на нужную волну и пропитаться гармонией, отдаться светлым чувствам и преисполниться радостью накануне грядущего материнства.
Я знала многое. Очень. В теории. Да и практические занятия не пропускала. Меня тренировали специалисты высокого класса. Духовно и физически. День за днем.
Но у реальности свои правила. И эти правила редко приходятся по вкусу.
Черт. Разрази меня гром. Проклятье.
Выгибаюсь на кушетке. Застываю дугой. Зубы до скрипа сжимаю. Вою. Дико. Безудержно. Кричать больно. Постанываю. Глухо. Тихонько. Кулаки стискиваю. Терплю. Пробую унять ужас, убаюкать панику. Напрасно. Легче не становится. Мучения не отступают ни на миг.
Вокруг светло и стерильно. До жути. До тошноты.
– Алекс, – хватаю фон Вейганда за ворот медицинского халата, сжимаю ткань судорожно скрюченными пальцами: – Обещай мне.
– Обещаю, – соглашается моментально.
– Ты же… ты ведь… – осекаюсь, глотаю воздух, задыхаюсь и кривлюсь в болезненном спазме: – Ты даже не представляешь – что обещаешь.
– А не надо представлять, – произносит ровно. – Я сделаю все, чего ты захочешь. Исключений не будет.
– Никогда, – закусываю губу до крови. – Никогда не женись. Чтоб никаких свадеб с другими бабами. И вообще… не трахайся, понял?!
– Хорошо, – усмехается.
– «Хорошо» – это не клятва! – выдаю возмущенно, давлюсь очередным утробным воплем, напрасно пытаюсь занять удобное положение, умерить агонию.
– Тебя трахать можно? – интересуется вкрадчиво.
– Только не сейчас, – роняю сдавленно, изгибаюсь в экзотической позе. – Потом. Конечно, если выживу.
– Тогда клянусь, – говорит фон Вейганд. – Никогда не женюсь на другой женщине. До конца своих дней буду трахать тебя одну.
– Ты… ты уверен? – ловко помещаю вопрос в паузу между истошными криками.
Так. Вот не надо крутить пальцем у виска. Я должна была спросить. Должна. Ясно?
– Ну, – задумчиво протягивает он.
– Чего?! – возмущенно взвиваюсь.
– Тужься, – советует мягко.
– Отвечай! – требую яростно. – Быстро. Не смей переводить разговор на другую тему. Не пытайся улизнуть, используя наше дитя.
– Лора, – лихо перехватывает мои запястья, защищая собственное горло от безжалостного захвата. – Сейчас есть дела поважнее.
– Ты совсем обалдел? – даже про схватки забываю.
– Дыши глубже.
– Дышать? – исторгаю гневное шипение. – Уж лучше тебя задушу. Медленно. До одури мучительно. Ах ты ж…
– Тебе нельзя волноваться, – не перестает нарываться.
– Так не волнуй меня! – восклицаю надрывно.
– Тише, – поглаживает по макушке, определенно намеревается довести до белого каления своим поведением: – Сохраняй спокойствие.
– Говори! – бросаю хрипло. – Давай. Где твое чистосердечное признание. Я требую четкого ответа: уверен или нет. Вот. Выкладывай.
Даже не знаю, откуда берутся силы выдать подобную речь. Еще и без видимых запинок. Как на духу. Слова, будто из пулемета вылетают. Поток не удержать.
Бормочу еще что-то. Безостановочно. На автомате. Рефлекторно. Болтаю и болтаю, никак заткнуться не могу. Остановиться не выходит. Не удается.
Подождите. Пожалуйста.
О чем я? И где?
В тумане. В дурмане. Кровавом. Искристом. Сверкающем. Я безнадежно теряюсь в извилистых лабиринтах. Сбиваюсь в поисках дороги к выходу.
Алекс. Ты мой единственный ориентир.
– Лора, – произносит фон Вейганд, сжимает мои заледеневшие пальцы в своих до дрожи обжигающих. – Я здесь. Я рядом. Всегда. Это не изменится.
– На… напомни, – роняю тихо и всхлипываю, дальше просто глухо шепчу: – З-зачем я выбрала естественные роды? Это же пиздец. Давай уже вколем мне хотя бы какую-то анестезию. Я согласна на кесарево сечение. На эпидуралку.
Ха. Поздно. Наверное.
Усмехаюсь. Нервно. Отчаянно.
Содрогаюсь. Захожусь в кипучем спазме. Вою под стать раненому животному, дикому зверю, попавшему в железный капкан.
Наша любовь без анестезии.
Вот и рожаю так же. Как заложено природой. Жажду каждый миг выстрадать, вытерпеть, вынести. И принять. Выпить одуряющую боль до капли.
– Скажи, – сквозь гулкий стон выдаю я, сгибаюсь практически пополам, ощущение, будто позвоночник переламывают надвое, аж кости хрустят: – Прошу, скажи мне.
– Что? – спрашивает фон Вейганд. – Что ты хочешь услышать?
И правда.
Что?
Я не нахожу правильного ответа. Никакого не нахожу, если честно. Попросту не успеваю. Все вдруг теряет значение. Становится абсолютно не важным. Другие женщины. Обиды. Гипотетические измены. Козни врагов. Проблемы. Невзгоды. Возможная непогода.
Замолкаю. Толком не осознаю – почему. По какой такой причине затихаю в момент. Точно ожидаю чудо. Жизнь чую.
Толчок.
Внутри. Снаружи. Всюду. Сразу. Везде.
Удивительно мягкий. Плавный. Едва ли ощутимый после жесточайших страданий на протяжении долгих изнурительных часов.
Крик разрывает тишину.
Громкий. Звонкий. Радостный. Родной. Пробирающий до горячих мурашек под озябшей кожей.
Крик настоящего победителя.
Оглушительный.
Жадно глотаю воздух. Не верю. Не решаюсь. Боль исчезает, отступает, прячется и таится на самом дне. Враз немею, застываю, страшась шевельнуться, магию порушить.
– Уже? – растворяюсь в пылающих черных глазах.
– Да, – коротко подтверждает фон Вейганд.
И целует меня. Резко. Жестко. Алчно. Порывисто. Впивается в губы и крадет дыхание, растекается по жилам сладчайшим ядом. Прошивает плоть электрическим разрядом, обвивает колючей проволокой.
Ты мой.
Единственный.
А я твоя.
Глупая.
Наивная.
Невинная.
Жутко ревнивая.
Такая.
Первая.
И последняя.
– А-а-алекс, – выдыхаю в его рот, сдавленно выдаю: – Я тебя…
Люблю?
Нет.
Мало.
Ничтожно.
Едва ли отражает даже слабую тень моих истинных чувств.
– Знаю, – обрывает поцелуй, нежно слизывает кровь с искусанных уст, вмиг исцеляя раны, тихо заключает: – Я тебя тоже.
До одури.
Одержимо.
Дико.
Безумно.
Буйно.
Два оголенных провода.
Пересеклись. Переплелись. Проросли. Друг в друга. Вошли в плоть и в кровь. Теперь не разлучить, не расцепить объятья, не ослабить. Захват на смерть.
И вот.
Нас уже больше.
Мир встречает новую жизнь.
Господи.
Боже мой.
Держи меня. Крепко. Крепче. Пока твои пальцы покоятся поверх моих, я готова все на свете пережить, вынести, выстрадать, вытерпеть. Никакая тьма не будет страшна.
– Я угадал, – говорит фон Вейганд. – Это мальчик.
Все посторонние люди покидают импровизированную палату. Врачи. Медсестры. Хотя прежде я едва ли их замечала. Когда рядом мой мужчина, остальные уходят на второй план.
А теперь?
Теперь как?
Он передает мне ребенка и усаживается напротив. Молчит. Наблюдает.
Наш сын.
Наше дитя.
Продолжение.
Настоящее.
Реальное до дрожи.
– Алекс, – шепчу одними губами, осторожно придерживаю младенца, опасаюсь ненароком навредить. – Он такой маленький. Он…
Глаза голубые. Нет. Синие. Прямо синие-синие. Синющие. Поразительно яркие. Больно смотреть. Огромные. Гигантские глаза. И ресницы. Длиннющие. Пушистые.
Прикиньте? Ресницы! Оказывается, они у новорожденных уже есть. А еще брови. Пышная шевелюра. Вот это грива. Явно в меня пошел, у папы ведь прическа совсем скучная.
Ой, а ручки. Ладошки. Крохотные. Ножки. Пальчики малюсенькие. Так и тянет затискать, но боязно. Вдруг боль причиню.
Я не могу насмотреться. Не могу перестать улыбаться. Возможно, даже опять начинаю нести вслух всякую чушь. Совсем себя не контролирую. Задыхаюсь от нежности.
Но это нормально. Я же мать. Официально. Поэтому имею полное право умиляться и выдавать на поток феерический бред. Ну, то есть вести себя в привычной манере.
Ладно. К делу.20e228
Вам не стыдно, а?! Никак не надоест за мной наблюдать? Куда подевались остатки совести? Честь где? Вообще не замечаете границы личного пространства?
Вы видели меня разную. Очень. Всякую. В самых неприглядных положениях и позах. В жутких декорациях. В моменты превосходства. В минуты истинного торжества.
Забавно, однако порой кажется, будто вы знаете обо мне больше, чем я сама.
И вот наступает черед прощаться. Взять паузу. Потому что существуют вещи, которые нельзя ни с кем делить. Никогда. Ни при каких обстоятельствах.
Конечно, настанет день, и мы встретимся снова. В самый неподходящий миг, когда расслабитесь, забудете, перестанете ждать, влюбитесь в новую, куда более разумную героиню совершенно иного романа, искренне проникнетесь и погрузитесь в другую захватывающую историю. Я вдруг прилечу и бабочкой счастья присяду на плечо, вкрадчивым взмахом крыльев напомню о себе.
Хорошо. Кого я пытаюсь обмануть? Вам слишком многое обо мне известно. Поэтому глупо строить подобные иллюзии. Бесполезно играть чужую роль.
Только попробуйте меня забыть. Рискните здоровьем, ага. К вам нагрянет отнюдь не трепетная бабочка, а громадный гиппопотам. Плюхнется на голову и быстро по земле размажет. Будете знать, как опасно важных людей из памяти вычеркивать.
Я вернусь. Обязательно. Однажды.
Пожалуй, даже не раз. И не два.
Ну а если вам хочется узнать спойлеры, то не стану ничего таить. Через пару лет фон Вейганд потеряет берега, и мне придется замутить с его прежде потерянным, но вдруг неожиданно возникшим на горизонте братом. Брутальным красавцем. Высоченным. Мускулистым. Бритоголовым. Удивительно похожим на юного Арнольда Вослу.
Ох, что это будет за мужчина. Моя давняя эротическая мечта. Еще и шейх. Первый парень на деревне… ой, вернее, на пустыне. Короче, круче жениха в целом мире не найти.
Шучу. Или нет?
Если честно, я хочу родить девочку. Потом. Когда-нибудь. Победим лорда Мортона и отметим знаменательное событие рождением второго ребенка. Отличный расклад.
Не зря учителя в школе говорили, что мне нужно книги сочинять. Хм, по правде, они говорили немного иначе, несли странную крамолу про хроническую безграмотность, скудный словарный запас и тотальную лень. Но гений всегда дорогу пробьет.
– Алекс, я… – перевожу взгляд на фон Вейганда и осекаюсь.
Черные глаза блестят. Очень странно сверкают. Подозрительно. Непривычно. Необычно. Как будто… Даже не отваживаюсь додумать мысль до конца.
– Здесь слишком светло, – говорит он.
По смуглой щеке движется прозрачная капля. Прокладывает неровный путь, прорезает на коже ломаные линии, обрывается и теряется в жесткой щетине.
Вода. Просто вода.
А потом еще одна капля. И еще одна. Снова. Опять. Из глаз к подбородку, срываясь в пропасть.
– Алекс, – едва дышу. – Ты…
– Я и правда отвык, – улыбается фон Вейганд, глядя на нашего сына, а после вновь переводит взгляд на меня. – От такого количества света.
И я понимаю, что никакими «люблю» невозможно озвучить это. Даже самыми красивыми фразами не выразить, не выстроить, не обрисовать. Самых ярких красок окажется мало. И самые яркие цвета поблекнут, потеряются рядом. Тут надо чувствовать.
Мужчины плачут.
Иногда. Очень редко. Молча. Сжав зубы. Сведя челюсти до скрипа. Стиснув кулаки. Практически молча. Глухо. Без всхлипов. Но громко. Оглушительно. На разрыв.
Даже Дьявол плачет.
Когда Бог отпускает грехи.
Эпилог
– Вот кто будет мир вокруг члена вертеть, – заявляет Вальтер Валленберг, склоняясь над младенцем.
– Прошу вас не выражаться подобным образом при ребенке, – строго выдаю я, наблюдая за каждым движением проклятого барона. – Дети запоминают все, что услышат, даже если не могут пока осознать смысл.
– Пусть запоминает, – произносит невозмутимо. – Дело говорю.
Протягивает руку вперед, заносит ладонь над малышом и не сдерживает восхищенный возглас, когда тот хватает его за палец.
Надо же. Сатана способен на радость.
Эй, кто-нибудь, включите камеру.
– Я начал, Алекс продолжил, а этот парень доведет все до конца, – заключает Валленберг и широко усмехается. – Понял меня, Адам? Если кто на твое посягнет, раздирай ублюдков на куски. Клыками и когтями. Звери свое не отдают.
– Пожалуйста, – бросаю с нажимом. – Прекратите учить моего сына всякому непотребству. И не смейте впутывать его в эти темные разборки.
– Видишь, какая хватка? – хмыкает, тянет руку назад, слегка отодвигает в сторону, однако малыш не разжимает пальцы. – Он сопли жевать не будет. Раз взял, уже не отпустит.
Вздыхаю. Неодобрительно поджимаю губы.
Кого здесь волнует мое мнение?
Мальчик от своего прадеда без ума. Улыбается. Агукает. И не ощущает от него никакого зла. А глаза у них и вовсе одинаковые. Натурально. Реально. Один в один. Яркая небесная синева. Должны потемнеть. Надеюсь. Очень надеюсь. Иначе оторопь берет.
– Вы ведь знали про мою беременность, – произношу я. – Еще тогда, в больнице. Вам сразу доложили.
Риторический вопрос. Фон Вейганд поднял все медицинские записи, а после основательно надавил на врачей. Он переживал, что операции и прием определенных препаратов могли негативно повлиять на развитие плода. Выяснилось, лечение проводилось уже с учетом «интересного» положения. Каждая процедура была абсолютно безопасной, схема терапии составлялась на основе настоящих анализов.
– Почему сразу не рассказали? – спрашиваю. – Ни мне, ни Алексу.
Жутко понимать, что этот страшный человек узнал о моей беременности гораздо раньше меня самой. Еще и комментарии двусмысленные себе позволял. Насмехался.
– А зачем вам говорить? – пожимает плечами. – Дурью маетесь. Развели трагедию на пустом месте.
Ну, да. Конечно.
Приятно познакомиться. Вальтер Валленберг. Специалист по семейным вопросам. Лучший на свете психолог. Обращайтесь.
Хотя… гад прав. Про ребенка мы все выяснили в самый правильный момент. Лучше не придумаешь.
– Адам, – чеканит мужчина. – Ты далеко пойдешь. Дальше всех своих предков. Люди будут от страха дрожать от одного твоего имени. Клянусь. Ты достигнешь того, чего даже я не успею.
Мальчик смеется. Нежно. Переливчато. Звонко. Маленький ангелочек даже не ведает, на какую сторону его пытаются перетянуть.
Ничего. Я рядом. Я позабочусь о своем ребенке. Он станет хорошим человеком, добрым и справедливым, пойдет в дедушек. В моего папу и в папу Алекса. Возьмет от них все самое светлое, и это поможет развеять любую тьму. И вообще, главное не гены, а воспитание.
Возможно, он станет великим ученым. Или наоборот – проявит творческую натуру. Будет петь или картины создавать. Сыграет в кино. Лично фильм снимет.
А как иначе, если мама настоящий талант?
Умница. Красавица. Само очарование.
– Повезло тебе, – вдруг произносит Валленберг, окидывая меня долгим и пристальным взглядом. – Такого мужика породила.
– Спасибо, – киваю. – Только не найдетесь, что он вырастет вашей копией.
Барон кривится в оскале. А потом хохочет. Громко. Раскатисто. Его смех звучит угрожающе, будто удары грома.
– Как я не станет, – заявляет, отсмеявшись. – Под ним земля дрожать будет. Гореть. У него норов похлеще моего во сто крат.
Мечтатель. Что с этого старика взять?
Я не печалюсь. Не напрягаюсь ни капли. Не вижу ни единого повода для переживаний. Я сумею донести до сына верные идеалы, как бы ни развивалась наша судьба дальше. Душу в него вложу. Сердце. Кровь отдам. Ничего не пожалею. Никогда.
***
Про счастье писать скучно. Просто. Банально. Заурядно. До зубного скрежета.
Круто, когда драма, куча событий и приключений, навороченный сюжет, надрыв и психоз, взрыв аорты в каждом слове, бомба скрывается за очередным лихим поворотом.
Круто, когда скорость доходит до максимума, педаль газа выжимается до упора и ты смело мчишь по встречной полосе, отчаянно надеешься на вроде бы абсурдный, однако же свято обещанный всесильным автором счастливый финал.
Круто, когда до мозга, до печени, даже гораздо глубже. Насквозь. Оставляя незаживающие кровоточащие ранения. Раздирая до мяса и до костей, продирая до самой сути, выжигая внутренности каленым железом. Вырезая остро заточенным клинком клеймо.
Круто, когда по живому, без наркоза, без страховки, без повторных дублей, от первого и до последнего кадра на единственную пленку. Без черновика, без тысячи исправлений, без тени цензуры. На одном вдохе и выдохе.
Круто, когда…
Ты не там.
По ту сторону страницы. По ту сторону экрана. По ту сторону света и тьмы. Подальше от коварных планов. На безопасном расстоянии от опасных игр. Наблюдаешь, но участия не принимаешь. Лишь опять поражаешься своему до одури сбитому пульсу.
Поверьте.
Не проверяйте.
Жить лучше скучно.
Просто. Банально. Заурядно.
Долго. И счастливо. До зубного скрежета. Сладко. Приторно. До тошноты. На веки вечные позабыв про шальные выбросы адреналина.
***
Мои мечты продолжают сбываться. Одна за другой. Фон Вейганд дарит мне встречу с родителями. Даже мою бабулю доставляет в секретное место. Правда, сам ускользает, личного знакомства не происходит.
Необходимая мера безопасности.
Я охотно поддерживаю легенду о таинственной и опасной работе своего нового супруга. Если верить спонтанно сочиненной биографии, мой второй муж почти шпион. Эдакий Штирлиц. Мрачный. Холодный. Благородный. Разве только без нацистской формы.
Никаких фото. Никаких видео.
Полагаю, это разумная плата за месяц, проведенный вместе со своей семьей, а также за шанс представить родным людям моего малыша.
Адам улыбается.
Растет и крепнет с каждым прошедшим днем. Он почти не плачет, не требует к себе внимания, ведь все и так вокруг него послушно отплясывают, спеша исполнить любой каприз. Мальчик оценивает ситуацию, наблюдает, изучает мир вокруг.
И не важно, кто оказывается рядом.
Моя мама. Папа. Бабушка.
