Текст книги "Плохие девочки не плачут. Книга 3 (СИ)"
Автор книги: Валерия Ангелос
сообщить о нарушении
Текущая страница: 54 (всего у книги 82 страниц)
– Не хнычь, – фон Вейганд чуть отстраняется. – Испортишь макияж.
Шлепает членом по подбородку, утыкается в плотно сомкнутые губы.
– Открой рот, – приказывает ледяным тоном, сдавливает челюсть, вынуждая разомкнуть уста и взвизгнуть.
Оцепенение спадает.
– Хватит, не надо, – бормочу почти беззвучно. – Прошу, прекрати.
– Зачем? – насмешливо хмыкает. – Что предложишь взамен?
– В-все, – обещаю сбивчиво.
– Очень соблазнительно, – протягивает издевательски, отступает. – Полагаешь, я жажду помочиться на тебя?
– Н-не знаю, – шмыгаю носом. – Н-не надо.
– Никогда бы не стал вытворять подобное с тобой, – склоняется ниже, нежно сцеловывает слезы. – Хочу совсем другое.
Вздрагиваю раз за разом, зуб на зуб не попадает.
– Скажи, – не выдерживаю напряжения.
– Я покажу, – отвечает скупо.
Резко выпрямляется и вставляет член в мой рот. Сперва наполовину, после давит пальцами на челюсти, вбивается глубже. Вынуждает задыхаться, проникает до упора.
Упираюсь руками в его бедра, тщетно пробую оттолкнуть.
Фон Вейганд никак не реагирует на сопротивление, увеличивает напор, усиливает толчки. Входит грубо и мощно, заставляет извиваться и трепетать.
Он трахает размеренно, наслаждается каждым движением. Меняет ритм, упивается действом. Кайфует. Отстраняется, позволяет жадно вдохнуть воздух, а после опять вколачивается вглубь на всю длину.
Будто гигантский стальной поршень терзает глотку.
Закрываю глаза, приглушенно постанываю. Выгибаю спину, крепче сжимаю бедра, проклинаю собственную похоть.
Это ненормально и противоестественно. Однако давно пора привыкнуть – когда шеф-монтажник оказывается рядом, я схожу с ума.
Кончу, даже если он убьет меня.
– Так дело не пойдет, – холодно произносит фон Вейганд, отступает, раздвигает мои ноги, не разрешает заниматься самоудовлетворением.
– Пожалуйста, – бесстыдно трусь о него.
– Я же плохой, – скептически цокает. – Принуждаю играть роль, ограждаю от общения с близкими.
Отрицательно мотаю головой, кусаю распухшие губы.
– Недавно отстаивала права, а теперь просишься на член, – заявляет иронично. – Занятное зрелище.
Уязвленная гордость не успевает подать голос.
– Трахни меня, – требую хрипло.
– Сначала отсоси, – ухмыляется.
Покорно подчиняюсь. Облизываю, провожу по набухшим венам. Кладу ладонь на основание, крепко сжимаю пульсирующую твердость.
Гортанное рычание служит наградой.
Начинаю легонько посасывать. Дразню, специально нарываюсь. Тяжелая рука ложится на затылок, властно притягивает ближе, задает необходимый ритм.
Давлюсь, слюна размазана по лицу. Внутри пульсирует желание, обдает жаром, наливается силой. Заглатываю еще глубже, стараюсь расслабиться.
В низу живота бьется раскаленный шар. Нетерпеливо ерзаю на сиденье, пытаюсь достичь призрачного облегчения.
– Покажи язык, – повелевает фон Вейганд.
Послушно выполняю распоряжение.
– Отлично, – хвалит. – Может, если чаще трахать тебя, перестанешь выносить мозг?
Не успеваю ответить, он опять затыкает мой рот членом, входит целиком и полностью, выбивает кислород из легких.
– Облизывай, – бросает коротко.
Инстиктивно вырываюсь, всхлипываю. Отчаянно не хватает воздуха, по щекам вновь струятся слезы.
– Ну как пожелаешь, – произносит саркастически, слегка отстраняется.
Едва удается перевести дыхание.
Фон Вейганд снова вонзается вглубь, вырывает из груди надсадный хрип. Методично насилует горло. Притягивает мою голову вплотную к своим бедрам.
Задыхаюсь, слабо дергаюсь.
Он уже не толкается вперед. Избивает. Уничтожает огромным членом. Удар за ударом. Не спеша, со вкусом. Пытка длится недолго, но кажется минует вечность.
Палач кончает, а я глотаю. Спермы настолько много, что почти захлебываюсь. Начинаю кашлять.
– Ублюдок, – шепчу севшим голосом. – Ненавижу.
– Ненавидишь, но течешь, – усмехается.
Подхватывает за плечи, усаживает повыше, на прохладный бачок. Задирает юбку, скользит ладонью по животу.
– Пусти, – вздрагиваю. – Скотина.
Его пальцы ловко проникают между ног, поглаживают и обводят. Несколько уверенных движений, – и по моему телу пробегает электрический ток. Судорожная дрожь охватывает разгоряченную плоть.
– Сдохни, сдохни, – повторяю будто заведенная, яростно молочу кулаками по широкой груди. – Какая же ты сволочь.
– Ожидания редко совпадают с реальностью, – чмокает в лоб и отстраняется.
Точно.
Это совсем не то, чего я ожидала.
Подобная разрядка хуже пощечины. Не приносит облегчения, не дарит насыщения. Лишь растравляет голод и пробуждает жажду.
Безвольно сползаю вниз, свожу бедра, пытаюсь унять преступный трепет.
Хочется большего. Гораздо большего. Хочется продолжения. Новой дозы. Быстро, резко и жестко. Немедленно.
– Умойся, – бросает фон Вейганд. – Если поторопишься, успеем на второе действие.
С трудом поднимаюсь, одариваю мрачным взглядом.
– Чем ты недовольна? – интересуется с притворным удивлением.
Выхожу, открываю воду, тщательно вымываю руки, привожу в порядок лицо, стараюсь спасти поплывший макияж, поправляю растрепавшуюся прическу.
– Наверное, тем, что это туалет? – не выдерживаю. – Сюда в любой момент могут зайти. А еще мой рот изнасиловали. Ощущение, словно в горле побывала железная кочерга.
– Не волнуйся, – небрежно произносит он.
Подходит к мужской кабине, открывает дверь.
Бл*ть.
Стас.
Бл*ть. Бл*ть. Бл*ть.
Резко разворачиваюсь на каблуках, цепляюсь за умывальник и чувствую, что сейчас действительно отключусь. Бухнусь на пол рядом со своей сумкой.
Черт, как я могла забыть про Стаса?! Он же все слышал. Разговор и не только.
Еб*ть. Хотя не об этом стоит переживать.
– Смотри, – говорит фон Вейганд, выразительно кивает. – Пусто, здесь никого нет.
Делаю несколько осторожных шагов. Ноги не гнутся, мелкая дрожь охватывает руки. Заглядываю за дверь. И правда – ни души.
Выдыхаю с явным облегчением.
Любопытно, когда он успел смыться.
***
Держу спину прямо, соблюдаю правила маскарада.
Сенаторская чета хранит молчание, и я им за это очень благодарна. Юный лорд Мортон не посягает на чужое, что тоже не может не радовать.
Если напряжение хоть немного увеличится – взорвусь.
Остаток представления обращается в настоящую экзекуцию. Кажется, все вокруг знают, где мы с фон Вейгандом были и чем именно занимались. Мои распухшие губы мигом выдают постыдный секрет.
Хотя не стоит судить о других людях, исходя из собственной испорченности.
Вновь пробую обратить внимание на оперу, получить эстетическое удовольствие, раз телесного не светит. Только ничего не выходит. Уже наплевать на постановку, даже скрытые намеки не цепляют.
Муж застает жену на горячем, требует назвать имя любовника. Назревает конфликт. Актеры исполняют роли, однако реальность начинает перекликаться с игрой.
Все переплетено.
Есть нити, которые лучше не задевать, не пытаться распутать. Порой надо пройти мимо, но разве любопытство позволит?
– E aborre dal mentir quel labbro pio, – хрипло шепчет фон Вейганд мне на ухо, повторяя речь одного из героев и услужливо переводит: – Солгать не сумеет ротик невинный.
Горячие пальцы едва касаются моей ладони, слегка сжимают, неспешно исследуют, движутся от запястья до сгиба локтя.
Скользящая ласка вынуждает вздрогнуть, плотнее свести бедра. Раскаленная стрела пронзает насквозь, низ живота наливается свинцовой тяжестью. Мыщцы невольно сокращаются, порождают болезненную судорогу.
Хочется взвыть от неудовлетворенности, застонать в голос.
– Не переживай так, – насмешливо продолжает мучитель. – Никто не догадывается о том, где побывали твои губы.
И правда.
Люди не отправляются на премьеру в «Ла Скала», чтобы закрыться в туалете и делать минет. Это явный моветон.
Я смотрю прямо перед собой, исключительно на сцену. Не рискую повернуться, не решаюсь встретить пылающий взор черных глаз.
Краснею.
Воспоминания слишком свежи, моментально оживают в памяти. Развратные картины распаляют воображение.
Впереди разворачивается трагедия, но мне плевать на перепитии чужого сюжета. Пусть проблемы похожи, у нас другой расклад. Не изменяю, не предаю. Просто утаиваю долю информации.
Там муж допрашивает жену с пристрастием, тут я сгораю от низменного желания. Вот и все. Нет ничего общего.
– Il nome, o la tua vita (Его имя, или твоя жизнь), – тихо произносит фон Вейганд, дразнит жарким дыханием. – Il nome (Его имя).
После смерти точно окажусь в аду.
На подмостках гибнут люди. Хозяин труппы закалывает неверную супругу, потом убивает ее любовника. А меня волнует оргазм.
Ноль сопереживания. Музыка не пробирает, пение не трогает.
Думаю только об огромном раскаленном члене внутри. О безумных, яростных движениях, сотрясающих тело. О сладостных спазмах пьянящего наслаждения.
Я обращаюсь в сгусток токсического возбуждения.
– La commedia e finita (Комедия окончена), – заявляет главный герой.
Однако моя пытка продолжается.
Настает черед оваций, по залу проносится ураган аплодисментов. Публика щедра на эмоции, благодарит за доставленное наслаждение. Хлопаю с энтузиазмом, мысленно предвкушаю возвращение в отель.
Обломись, грядет добавка.
Cavalleria rusticana, прошу любить и жаловать. «Паяцы» отгремели, теперь на горизонте «Сельская честь». Приятное дополнение, неожиданный бонус. Выясняется, эту прелесть играют либо для затравки, либо ради послевкусия. Придется терпеть.
Твою ж мать, сколько здесь опер?!
Начинаю понимать Машу. Красиво поют, пляшут тоже прекрасно. И тем не менее пора завязывать. Сушите весла, ребята.
Нервно стискиваю сумку, стараюсь забыть, что ненароком вытерла ею пол в туалете.
Боже, раньше я ничего не ведала о страданиях.
– Великолепно, – заключает фон Вейганд, небрежно дотрагивается до моего бедра, вроде бы случайно скользит ладонью выше, к животу.
Судорожно выдыхаю.
– Потрясающее выступление, не находишь? – спрашивает елейным тоном.
Откашливаюсь.
Заехать бы ему в челюсть. Кулаком или с ноги. Рассмотрю любые опции.
Где эта чугунная сковорода, когда так нужна?
Считаю секунды, надеюсь умерить похоть. Но пламя лишь разгорается сильнее. Чувствую себя чокнутой извращенкой. Напрасно пробую протрезветь. Возбуждение не отпускает.
Под аккомпанемент классической музыки я медленно теряю рассудок.
Ненавижу оперу. Ненавижу зрительный зал. Ненавижу «Ла Скала». Звучит кощунственно, понимаю. Однако состояние аффекта меня оправдывает.
Жажду секса. Сейчас же. Иначе убью кого-нибудь. Берегитесь. Неудовлетворенная женщина страшна и беспощадна в гневе.
Будто услышав мои мольбы, занавес опускается.
Ура.
Ура, бл*ть, ура.
Это определенно лучшая часть выступления.
Далее следует очередной обмен вежливыми фразами с соседями по ложе. Сенаторша стреляет глазками, ее супруг остается холоден. Лорд Мортон нагло подмигивает, его невеста выглядит сердитой.
А я воспринимаю всех фоном. Белый шум, не более. Прощание длится недолго, вскоре попадаем в уютный салон авто.
Дождь барабанит по стеклам, крупные капли ударяются о прозрачную поверхность, расползаются рваными кляксами. Вглядываюсь в размытый пейзаж, подсвеченный вечерней иллюминацией, ищу знакомое здание отеля. С трудом сдерживаю возглас радости.
Отлично, мы на месте.
По роскошным коридорам проходим к стильному лифту, поднимаемся на несколько этажей выше, оказываемся в крутом номере.
Супер, можно выдохнуть.
Избавляюсь от сумки, нервно веду плечами, сбрасываю лишнее напряжение. Уверенно располагаюсь на кожаном диване, смело забрасываю ногу на ногу, не спешу поправить задравшуюся юбку.
Но фон Вейганд игнорирует намек. Невозмутимо следует мимо, оставляет соблазн без внимания. Направляется в кабинет и закрывает дверь.
WTF?!
В чем проблема. Какого черта. Всех смайликов мира не хватит для выражения моей злобы и глубочайшего удивления.
С х*я ли?!
Я чрезвычайно опечалена.
Тупо взираю на запертую дверь, хлопаю ресницами. Отказываюсь верить в реальность происходящего.
Опять мороз? После всего что между нами было?
Ну разумеется. Тр*х в рот – еще не повод для знакомства. Хм, для помилования. Для серьезных отношений. Для снижения конфронтации.
Окей, предлагаю временное перемирие. На ночь.
Послушно глотаю обиду. Не привыкать. Шагаю вперед, размазываю остатки гордости по идеальному ламинату. Отправляю самоуважение в нокаут и вламываюсь в кабинет.
– Не помешала? – широко улыбаюсь.
Стараюсь выглядеть эротично, однако в глазах полыхает отчаяние. Не тяну на коварную хищницу, смотрюсь жалко.
– Нет, – коротко бросает фон Вейганд, собирает необходимые документы и закрывает папку. – Я уже ухожу.
Не удостаивает взглядом, идет к выходу.
– Что? – бормочу пораженно. – В смысле?
– Важная встреча, – выдает небрежно.
– Эй, – бросаюсь наперерез, преграждаю путь. – Не так быстро.
Он замирает, склоняет голову набок и криво ухмыляется. Впечатлен наглостью, дарит шанс продолжить речь.
– Куда собрался? – интересуюсь вкрадчиво.
– Всерьез рассчитываешь на ответ? – его брови насмешливо изгибаются.
– Конечно, – энергично киваю. – Мы вместе осквернили оперный театр, теперь самое время осквернить отель, а ты вдруг решил заняться работой. Подозрительно.
– Сенатор Уокер ожидает внизу, и я не намерен откладывать нашу беседу, – произносит ровно.
– Да вы с ним прямо оббеседовались, – вновь закипаю, мстительно щурюсь. – Перед спектаклем. После. Круглые сутки болтаете. А нашу значит можно отложить? Ничего, перебьюсь, да?
– Мы все обсудили, – парирует спокойно.
– Не скажи, – цежу сквозь зубы.
Надо срочно изобрести креативную тему для разговора. Или отвлечь противника спонтанной активностью. Сбить с толку, ввести в заблуждение.
Лихорадочно перебираю варианты.
А фон Вейганд по традиции действует на опережение. Откладывает папку в сторону, подступает ближе, пронизывает взглядом насквозь, обнажает до костей.
– Угомонись, – обхватывает за талию, склоняется ниже, хрипло выдыхает: – Обещаю, я вернусь и дам тебе отсосать.
Дергаюсь, точно ошпаренная, извиваюсь, пытаюсь влепить ублюдку звонкую пощечину.
– Разве не хочешь? – продолжает издевательским тоном, стискивает крепче, не позволяет освободиться. – Пусть хнычешь и давишься, но ты бы не выпускала мой член изо рта.
Тщетно стараюсь ударить его коленом в пах.
– Еще увидимся, – гад поднимает меня над землей и легко переставляет на другое место, убирает с дороги. – Сильно не тоскуй.
Звукоизоляция надежно заглушает грозу, разбушевавшуюся за окном. Однако то, что назревает внутри невозможно заглушить.
Срываюсь с цепи.
– Я лучше сдохну, чем хоть раз лягу с тобой по доброй воле, – заявляю гневно, не регулирую громкость: – Трахай своего сраного сенатора! Пусть он тебе сосет.
Фон Вейганд только хохочет в ответ.
Вот подонок.
Поднимаюсь, спешно скрываюсь, не желаю опять демонстрировать постыдную слабость. Запираюсь в ванной комнате, поворачиваю кран и отпускаю чувства на волю. Начинаю рыдать. Сгибаюсь пополам, захожусь в истерике.
Что это за мерзкий лязг? Мое персональное кораблекрушение.
Хотя нет. Я не на дне. Не тону и не задыхаюсь. Я просто выпотрошена. Ржавые крючья забираются под кожу и разрывают плоть на куски.
Bon appetit (Приятного аппетита).
Раздраженно сбрасываю туфли. Сдавленно всхлипываю, закусываю губу. Тонкая ткань чулок не ограждает босые ступни от ледяного кафеля. Наклоняюсь вперед, набираю холодную воду в сомкнутые ладони, смываю безнадежно испорченный макияж.
Жаль, весь этот вечер смыть нельзя.
Позорище. Ниже падать некуда. Пускаем титры.
Господи, где же он?
Свет в конце тоннеля. Выигрышный билет. Гребаный хэппи-энд.
Не слышу ничего, однако улавливаю движение за спиной. Хочу обернуться, повинуюсь инстинкту. Не успеваю.
Мощное тело прижимается сзади, опаляет жаром, вбивает меня в умывальник. Чужие пальцы уверенно скользят по рукам. От запястья до сгиба локтя. Сжимаются на нервно трепещущих плечах.
Сердце выходит из игры, пропускает удар. Еще и еще. Капитулирует.
Замираю, разом утратив дыхание. Голодным взглядом вгрызаюсь в зеркало напротив. Жадно изучаю.
Не издевка и не шутка.
Правда? Пожалуй. Все по-настоящему. Без обмана. В режиме реального времени. Вполне натурально.
– Проваливай, – еле шевелю губами.
В ответ получаю кривую усмешку.
– Давай, уматывай поскорее, – борзею. – Сенатор истосковался.
Фон Вейганд молча распускает мои волосы, медленно перебирает спутанные пряди, пропускает между пальцами, наматывает на кулак.
– Совсем охренел? – восклицаю возмущенно. – Неужели непонятно? Я тебя игнорирую. Нечего липнуть. И прощение не вымаливай. Убирайся.
Он смеется.
Тихо и страшно. Надтреснуто, точно сдерживает ярость.
А потом резко дергает назад, вынуждает запрокинуть голову, завопить от дикой боли.
– Прости, родная, – шепчет на ухо, нежно трется щетиной о щеку. – Сенатору придется занять очередь.
Грубо толкает вперед.
Кричу, зажмурившись от ужаса. Доля секунды – и мое лицо впечатают в зеркало. Лишь миг до фатального исхода. Миг до непоправимого.
Почти ощущаю боль от миллиона жалящих укусов, почти чувствую, как кровь струится вниз, окропляет стерильно чистую поверхность умывальника.
Но ничего не происходит.
Выжидаю. Долго, невыносимо долго. Осторожно открываю глаза, изучаю собственный взгляд.
– Не помешал? – вкрадчиво спрашивает фон Вейганд.
– Ч-чему? – бормочу сбивчиво.
– Игнорированию, – обдает льдом.
Встряхивает, будто нашкодившего щенка, заставляет жалобно взвизгнуть. Отпускает, однако не отступает.
– Тебя достаточно трудно игнорировать, – отвечаю с горькой усмешкой.
Хм.
Если честно, тебя нельзя игнорировать.
Только какой смысл озвучивать очевидные вещи?
Мы не в дурацкой сказке. Не в сопливом фильме. Не в чертовой книге. Сила любви не растопит ледяное сердце. Поцелуй не снимет жуткое проклятье, не обратит монстра в прекрасного принца.
Я не проснусь, не очнусь от бесконечного ночного кошмара.
Глупо искать свет надежды там, где все давно сожрано темнотой. Наивно верить в чудеса, уповать на везение, гнаться за бесплотной тенью.
Зло царит абсолютно повсюду, не встречает никакого сопротивления. Порок торжествует, расцветает, покоряя новые души. Чудовища не жмутся во мраке, не скрываются во тьме. Им нечего бояться, их везде приветствуют.
А впрочем – наплевать.
Ощупываю макушку, морщусь от болезненной вспышки, на автомате поправляю волосы, стараюсь придать лицу вменяемое выражение.
Фон Вейганд стоит за моей спиной. Чуть склонив голову, взирает исподлобья, держит свою собственность под контролем, исследует немигающим взором.
Почему бы миру не взорваться? Не расколоться на части?
Отчетливо представляю, как зеркало реальности покрывается паутиной трещин, рушится водночасье, погребает нас под осколками.
Завораживающее зрелище.
Наше общее отражение уничтожено.
Пепел к пеплу, прах к праху. Невеселое выходит пророчество, но иного не дано. Мы знали на что шли, изначально обречены.
Отворачиваюсь, не желаю смотреть вперед. Не хочу видеть будущее.
– Лгунья, – говорит фон Вейганд, хватает за плечи, разворачивает лицом к себе. – Никак не наиграешься.
– Нет, – роняю тихо.
Под безжалостным напором становлюсь совсем маленькой и ничтожной, теряю всякое превосходство, невольно сгибаюсь, сутулюсь сильнее, сжимаюсь от животного ужаса.
– Сука, – буквально выплевывает.
– Прекрати, – выдаю неожиданно твердо. – Ты причиняешь боль.
– Серьезно? – его брови удивленно изгибаются, а рот кривится в пугающем оскале. – Так может я облегчу страдания?
Крупные ладони ложатся на талию, сминают, вынуждая заорать.
Он поднимает меня. Резко, без особого труда. Раздвигает бедра. Грубо, без лишних церемоний. Впечатывает в стену, вбивает в ледяной кафель.
Уже не кричу, задыхаюсь.
– Разрядить бы в тебя всю обойму, – произносит елейно. – Пристрелить, чтоб больше не мучалась.
Его ухмыляющиеся губы прижимаются к моему покрытому испариной лбу.
– Хотя это слишком быстро и скучно, – неодобрительно цокает языком. – Я придумаю особенное развлечение.
Обжигающе горячие пальцы забираются под платье, с легкостью уничтожают кружевное белье, скользят по животу, проникают внутрь, заставляя дернуться и глухо простонать.
– А пока просто выебу, – мрачно заявляет фон Вейганд.
И выполняет обещание.
Расстегивает брюки, совершает мощный толчок. Единственным движением умудряется заполнить зияющую пустоту.
Содрогаюсь, мышцы рефлекторно напрягаются. Ничего не могу контролировать, теряю связь с реальностью, практически отключаюсь.
– Кто ты? – раздается скупой вопрос.
– Твоя… – запинаюсь.
– Твоя – кто?
– Шлюха, – всхлипываю. – Игрушка. Вещь.
– Нет, – притягивает за бедра. – Ты моя девочка.
Выгибаю спину, льну к источнику наслаждения.
Огромный член вонзается вглубь, врезается в пылающее лоно, возносит на самый пик, погружает в блаженый экстаз. Вспарывает по живому, прошивает насквозь, движется жестко и размеренно.
Захлебываюсь криком. Бьюсь, будто раненная птица в стальных тисках. Из судорожно вздымающейся груди вырываются надсадные стоны.
– Маленькая девочка, – продолжает фон Вейганд, покусывает шею. – Девочка, которую я отымел в глотку. Прямо на месте, где прежде была церковь.
Обмираю, отказываюсь воспринимать услышанное.
– Или посреди туалета? – спрашивает насмешливо. – В монашеском наряде.
Инстинктивно стараюсь освободиться, рвусь из железных объятий.
Только напрасно. Спасения не светит. Прощения тоже.
Ангелы плачут, ядовито-алые слезы стекают по дрожащим ресницам, крупными каплями падают на грешную землю. А дьявол смеется, упивается представлением.
– Хватит, – умоляю сдавленно.
– Что такое? – бросает с издевкой. – Тебе не нравится?
Открываю рот, но не решаюсь заговорить. Судорожно шарю руками по стене, царапаю гладкую поверхность. Ищу избавление, однако натыкаюсь на равнодушный холод.
– Ты пугаешь меня, – бормочу сквозь очередной стон.
И это чистая правда.
– Вряд ли, – саркастически заявляет фон Вейганд. – Иначе бы не нарывалась.
– Я просто, – замолкаю, не способна сформулировать мысль.
Просто идиотка.
Чокнутая. Безмозглая. Истеричная.
Самоубица, напрочь лишенная тормозов.
– Просто любишь злить? – он медленно обводит мои губы горячим языком.
– Просто люблю, – признаюсь честно.
Он ничего не отвечает.
Целует нежно и страстно, с благоговением, точно святыню. Едва касается, не дразнит, а дарит тепло. Щемящая ласка совсем не сочетается с его сокрушительными движениями, ибо яростные толчки безжалостно сотрясают распятое тело.
Невольно подаюсь вперед. Бесконтрольная дрожь охватывает каждый позвонок. Пальцы сжимаются, впиваются в широкие плечи.
Огненные нити сплетаются внизу живота, раскаленная сфера нарастает и взрывается пылающими искрами. Растекается внутри тягучим, кипящим возбуждением, однако не приносит удовлетворения. Вынуждает извиваться, взмолиться о продолжении.
Твердая плоть пульсирует во мне, движется, не ведая усталости, умело растягивает изощренную пытку, достигает бешеного ритма. Мышцы конвульсивно сокращаются вокруг огромного члена. Опять и опять. Грешница возносится к небесам.
По венам струится запретный кайф, разум обесточен.
Больше нет никаких слов.
Только я и фон Вейганд.
Маленькая девочка и ее голодный зверь.
Мы уже не говорим, не выясняем отношения. Наслаждаемся тишиной, разрываем реальность и сливаемся воедино.
Сползаем на пол, будто срываемся в пропасть. Утоляем жажду, распаляем похоть. Здесь нет людей, лишь дикие животные. Запреты рушатся, табу уничтожены. Идем ко дну, без шанса выбраться на поверхность.
Свет сменяется темнотой.
Не сразу осознаю, где оказалась. Требуется время, дабы сосредоточиться и оценить обстановку.
Невольно морщусь, дергаюсь.
Яркие лампы исчезают, прохладный кафель остается в прошлом. Теперь вокруг клубится густой морок.
Часто моргаю, пробую навести фокус, развеять сгустившуюся тьму. Тщетно. Провожу пальцами по гладкой шелковистой ткани. Очень смахивает на покрывало.
– Алекс, – шепчу, вглядываясь во мрак.
Понимаю, что лежу на животе. Осторожно приподнимаюсь. Становлюсь на колени, осматриваюсь.
Когда успела отключиться? Не помню, не отдаю отчета в происходящем. Растираю взмокшие виски, пытаюсь изгнать дурман из мыслей.
Помятое платье пропитано липким потом, тонкие чулки беспощадно изорваны.
– Алекс, – повторяю с долей волнения.
Черт.
Воспоминания отрывочные, пульс приходит в неистовство.
– Алекс! – восклицаю надрывно.
До боли знакомые пальцы накрывают мой рот, призывают заткнуться. После этого с меня стягивают одежду. Неспешно, постепенно, наслаждаясь процессом. Раздевают со вкусом, будто избавляют лакомство от упаковки.
Еще мгновение – и кровать пружинит, прогибается под тяжестью мощного тела.
Замираю в предвкушении, затаив дыхание.
– Ты знаешь, что я собираюсь сделать? – спрашивает фон Вейганд, прижимается сзади.
Господи.
Моя душа навечно заточена в адском пекле.
Изнываю от желания. Гигантский член упирается чуть ниже поясницы, но это совсем не страшит. Скорее заводит и подстегивает.
– Да, – уста трепещут. – Давай.
Я действительно хочу, чтобы он взял свое именно так.
Хочу, чтобы побывал везде.
Подчини. Покори. Уничтожь. Отметь несмываемой печатью. Выжги клеймо. Под кожей. На ребрах.
– Уверена? – уточняет вкрадчиво.
– Если скажу «нет», передумаешь? – возвращаю вопрос.
– Я не меняю решения, – его ладонь лениво скользит по враз напрягшейся спине. – И не прощаю предательство.
– Опять странные намеки, – нервно сглатываю. – Действительно считаешь, будто я способна на измену? Тебе? После всего? Реально подозреваешь? Сомневаешься в искренности чувств?
– Иногда достаточно молчания, – произносит с расстановкой.
Подталкивает вперед, давит между лопаток, принуждая выгнуться.
– Ну тогда накажи, – бросаю хлестко. – Заставь пожалеть.
Фон Вейганд шлепает меня по заднице, вынуждает приглушенно взвизгнуть. Намеренно не контролирует силу удара.
Восставший член трется о лоно, не спешит скользнуть выше.
– Пожалуйста, – кусаю губы. – Прошу.
Хнычу, комкаю простыни, пытаюсь плотнее прижаться к своему палачу.
Жар раскаленной плоти медленно проникает внутрь. Убивает и возрождает вновь. Овладевает, порабощая целиком и полностью.
Нет ничего.
Только ночь. Мощь мускулистого тела. Податливая дрожь. Кровожадный хищник и его законная добыча. Яркие маски, горящие под пылкими ласками.
Мир гаснет, меркнет, теряя краски.
Мы на пределе.
Занавес.
Глава 19.1
Люби меня, люби.
Жестоко. Жарко. Жутко.
Возвысь. Целуй. Боготвори.
Небрежно. Нежно. Не на показ.
Одурачь. Околдуй. Обмани.
Так умеешь только ты.
Люби меня, люби.
Молитва замерзает на устах, а в груди мучительно саднит. Стреноженное тревогой сердце не дает покоя ни на миг. Колючая пыль застилает глаза, горло сковывает немота.
Слова не идут, но и не размыкая губ, я отлично знаю, чего хочу. Желаю, жажду до безумия. До дрожи, до хрипоты. До зуда. Под кожей.
Скажи.
Что любишь меня.
Скажи.
Что я единственная. Одна такая. Что прощаешь. И всегда простишь. Что ничего и никогда не встанет между нами.
Скажи.
Прошу, пожалуйста.
Солги.
Не надо больше правды.
Умоляю.
Не разжимай мою руку, не отпускай. Держи. Не позволяй темным водам сомкнуться, не оставляй. Не уходи. Сожми до хруста костей. Сломай, сотри. Разрушь меня. Уничтожь. Только не бросай. Не отдавай. Сбереги, сохрани. Запечатай. Заключи. Глубоко внутри.
Lieb mich.
Люби меня.
Я тебя заклинаю.
Это не приказ.
Это истерика.
Срыв. Слом. Надрыв. Нарыв. Гниющая рана. Рваная, кровавая. Нутряная. Неизлечимая, сквозная. До краев наполненная ядом.
Это отрава.
Стальная игла. В разлом. Между позвонками.
Пульс угасает, по жилам струится жидкий азот. Не удается ни выдохнуть, ни вдохнуть. Пора привыкнуть, некоторые вещи нельзя вернуть.
Я иду ва-банк. Я ставлю all-in.
Все фишки на кон, в центр стола.
Я не играю.
Я сгораю.
Не блефую.
Просто падаю.
Безвольная и бездыханная. Жалкая, несчастная. Расколотая на части. Жертва собственной аферы. Изувеченная, покалеченная. Выпотрошенная. Прошитая насквозь.
Так темно, так пусто.
Парализующая тишина.
Я слепну от слез. Я собираю обгоревшие черепки.
Как же?..
Почему?
Я еще дышу, а внутри будто мертвая.
Вот что бывает, когда забываешь о главном. Не ценишь, не замечаешь. Воспринимаешь как должное, окончательно зажравшись, требуешь добавки. Травишь душу миражами, теряешь искры истины. Мчишься за призрачной победой, предавая мечту.
Взрываешься – и теряешь все.
Целое состояние. Прямо в бездну. Нет ни красного, ни черного. Нет даже зеро. Пальцы собирают только пепел. Вязкий, мерзкий. Ледяной.
Я остаюсь одна.
Хотя нет.
Тет-а-тет с пропастью.
Змеиное шипение будоражит, врывается в измученное сознание. Тугие кольца обвивают ребра. Изнутри. Скользкие, чешуйчатые. Они сдавливают и дробят в порошок, отнимают остатки надежды. Шевелятся, ворочаются, безжалостно полосуют плоть.
Слишком поздно.
Уже ничего не исправить. Не перечеркнуть, не переиграть. Не вернуть. Ставку не отозвать назад. Партия завершена.
Я ничего не говорю, лишь взором молю. Все что угодно сделаю. Все. Абсолютно. Я клянусь. Присягаю.
Разве не видишь? Не замечаешь?
– Я в ад за тобой пойду, – едва шевелю губами.
А ты усмехаешься.
И взгляд у тебя ледяной. В черных глазах больше не пылает мое отражение. Там клубится холод, таится вечная мерзлота.
Ты подходишь ближе, практически вплотную, резко поднимаешь руку, будто заносишь для удара.
Содрогаюсь, но не отступаю.
Твои пальцы скользят по воздуху. Нарочито медленно. В миллиметре от моего лица. Ладонь почти касается скул, обводит линию подбородка, опускается к груди. Только между нами нет никакого тактильного контакта.
– Мы уже в аду, – говоришь ты.
Глухо, ровно.
– Нет, все не может, не… – осекаюсь, нервно сглатываю, стараюсь собраться. – Давай заключим сделку.
На твоем лице не отражается никаких эмоций. И это жалит больнее кнута.
– Не хочешь меня наказывать? – спрашиваю надтреснутым голосом.
Ты усмехаешься. Криво. Скалишься. По-звериному. Кажется, совсем немного и вопьешься в глотку, но твой безразличный тон говорит о другом.
– Не хочу тебя.
Отрывисто. Сухо, хлестко.
Огонь гаснет. В твоем голосе слышится треск. Обгоревших до неузнаваемости надежд.
– Лжешь, – отвечаю с горечью. – Жестоко.
Лучше бы ударил, лучше бы убил. Изувечил, растерзал, задрал насмерть. Разорвал в клочья, распотрошил по частям. На куски.
– Уходи.
Тихо, четко.
– Уходи, – твоя ухмылка вдруг становится шире. – Или я сделаю с тобой то, о чем мечтал уже давно.
Я смотрю на тебя. Но не вижу, не понимаю. И не пелена слез тому виной.
Я смотрю на тебя и… Это не твои глаза. Холодные, пустые. Выцветшие. Это не ты. Далекий, равнодушный. Ледяной. Не ты.
Я не чувствую тебя. Не чувствую ничего. Я пытаюсь достучаться. Пусть не до небес, хотя бы до пекла. И кулаки разбиты в кровь. А стена остается целой.
– Алекс, – едва дышу, едва ощущаю собственный пульс. – Прошу.
Я подаюсь вперед, я нарушаю правила игры.
Мои дрожащие пальцы скользят по твоей щеке. Нервно, дерганными движениями, совсем неуверенно. Будто крадучись.
