Текст книги "Плохие девочки не плачут. Книга 3 (СИ)"
Автор книги: Валерия Ангелос
сообщить о нарушении
Текущая страница: 52 (всего у книги 82 страниц)
Вдох-выдох. Все хорошо. Вдох-выдох. Я абсолютно спокойна и не нуждаюсь в помощи специалистов. Это не шизофрения, а результат эмоционального перенапряжения.
Бывает желаешь справедливого возмездия. Красивого, книжного. На деле же расклад паршивый.
Рассматриваю ладони, поворачиваю, придирчиво изучаю. Пальцы подрагивают, леденеют, покрываются прозрачным инеем. Крови не видно, только синюшная бледность.
Надо поставить свечку. Пусть в чужом храме, не важно. Изгнать холод, обрести источник тепла. Пусть призрачный, иллюзорный. Не суть. Ухватиться бы хоть за что-нибудь.
Резко поднимаюсь, шарю по карманам в поисках мелочи.
Чудесно.
Ни копейки. Вернее – ни единого евроцента. Натыкаюсь на бездушный пластик, исследую карту с долей раздражения.
Надеюсь, терминал тут найдется.
– May I help you? (Разрешите помочь?) – приятный мужской голос буквально обволакивает меня.
– There is no need, (Нет необходимости,) – отвечаю на автомате, оборачиваюсь и обмираю от неожиданности.
Вот это сюрприз.
Инстинктивно облизываю губы, моментально сожалею о содеянном, ибо во взгляде давнего знакомого проскальзывает опасная тень.
– You can get mine, (Возьмите мою,) – протягивает свечу.
– Thank you, (Благодарю,) – выдаю чуть слышно.
Тянет отшатнуться, отпрянуть, но не удается сдвинуться ни на миллиметр. Примерзаю к мраморному полу, не шевелюсь.
– It belongs to you, (Она принадлежит вам,) – продолжаю тихо.
– Not at all, (Вовсе нет,) – дарит ослепительную улыбку. – You can get anything you want. Just tell me. (Вы можете получить все, что пожелаете. Просто скажите мне.)
Из его уст подобная фраза звучит особенно пугающе.
Лорд Мортон.
Старший или младший? Какая разница. Сын наверняка в курсе поступков родного отца. Либо принимает активное участие, либо довольствуется ролью в зрительном зале. Не слишком принципиально.
Раньше я не осознавала серьезность происходящего, очертя голову неслась прямо на пламя. Теперь отчетливо понимаю, по приказу этого очаровательного парня любого человека заживо похоронят в сырой земле.
Что если у него есть своя Диана? Сломленная и запуганная, изувеченная игрушка. Личная рабыня, выдресированная для извращенных развлечений.
– I don’t wish to owe you, (Не хочу остаться в долгу,) – шумно сглатываю.
Безжалостный демон скрывается под ликом прекрасного ангела.
– Then let’s have a romantic dinner, (Тогда предлагаю романтический ужин,) – он ловко сбивает с толку, мигом использует преимущество.
– Nice joke, (Милая шутка,) – мой голос предательски срывается.
– Wade your cares away, (Прогоните дурные мысли,) – советует вкрадчиво. – It’s a candle, not an engagement ring. (Это свеча, а не обручальное кольцо.)
– Oh, yes, now I am relaxed, (О, да, теперь я расслаблена,) – судорожно выдыхаю.
Гай подбирается вплотную, спокойно и уверенно, поступью хищника, который никогда не сомневается в своем превосходстве.
– What would you prefer? (Что бы вы предпочли?) – не выпускает из-под прицела. – Venice or Verona? (Венецию или Верону?)
– In what way? (В качестве чего?)
– As a place for our honeymoon, (В качестве места для нашего медового месяца,) – поясняет невозмутимым тоном, после вкладывает свечу в мою руку, накрывает ладонью, вынуждая сжать пальцы.
– You should stop, (Вам следует прекратить,) – требую глухо.
– Don’t you notice? (Неужели не замечаете?) – наклоняется ниже, обжигает кожу горячим шепотом: – That’s our destiny. Young lovers, feuding families. We’re like Romeo and Juliet. (Это наша судьба. Юные любовники, враждующие семьи. Мы точно Ромео и Джульетта.)
– I doubt it, (Сомневаюсь,) – отступаю на шаг назад, сбрасываю оцепенение.
Очередной удар отражен.
Очередной, но явно не последний.
– Damn it, (Черт возьми,) – насмешливо хмыкает юноша. – Wallenberg is a lucky bastard, I confess I envy him. (Валленберг – везучий ублюдок, признаюсь, я завидую ему.)
– Watch what you say, (Осторожнее с выражениями,) – замечаю сухо.
Карие глаза искрятся весельем, однако легкий прищур выглядит угрожающе. Полные, идеально-очерченные губы складываются в ироничной ухмылке.
– Do you believe in God? (Верите в Бога?) – окидывает пространство выразительным взором. – Lots of suffering expressed here. Death and tortures are all around. (Множество страданий изображено здесь. Повсюду смерть и пытки.)
Совсем как на острове твоего чокнутого папаши.
Верно? Ничего не путаю? Поправь, если ошибаюсь.
Отступаю еще дальше.
– Have you seen the statue of Saint Bartholomew? He was skinned alive. (Видели статую святого Варфоломея? С него живьем содрали кожу.)
Скульптура не для слабонервных.
Каждая вена отображена, каждая мышца прорисована. Сначала создается впечатление, будто мужчина прикрывает наготу обычной тканью. А позже становится ясно, на плечо наброшена его собственная кожа.
– Why is your God so cruel? (Почему ваш Бог настолько жесток?) – юноша стремительно сокращает расстояние, вынуждает меня вжаться в стену. – How could he let it happen? (Как он мог позволить этому произойти?)
Улавливаю подозрительный подтекст.
– One shouldn’t blame God for what humans do, (Не стоит винить Бога за то, что творят люди,) – произношу мягко, но твердо.
– Right, (Верно,) – кивает и отстраняется, возвращает мне свободу.
Некоторое время медлю, выжидаю, мысленно анализирую ситуацию, прикидываю вероятное наказание за несанкционированную беседу с Гаем.
Не к добру свеча, ох, не к добру.
Мрачное знамение, не сулит ничего хорошего. Поди объясни, будто не виновата, юный лорд сам подстерег и завел непринужденный разговор. Опять подставляюсь по полной, шагаю прямо в огонь.
Господи, помоги.
Поворачиваюсь спиной к врагу, обращаюсь к неведомым силам, взываю о милости. Застываю в безотчетном поиске поддержки свыше.
Боже, не отпускай мою руку.
Спаси и сохрани, не дай сбиться с пути. Позволь черпать первобытную мощь из источника, сокрытого глубоко внутри.
Склоняю голову, медленно веду ладонью над пламенем.
– I didn’t expect to meet you, (Не ожидал вас встретить,) – нарушает тишину Мортон. – At least not here. (По крайней мере, не здесь.)
Несносный тип.
Не разрешает предаться унынию и рефлексии, отнимает столь удачную возможность разрыдаться и с упоением пожалеть себя. Принуждает сражаться, быстро соображать, занимать оборонительную позицию.
Удивительно смахивает на фон Вейганда.
– Well, I am sorry, (Ну, простите,) – бросаю равнодушно. – I didn’t mean to disappoint you. (Не хотела разочаровывать.)
– I bet there is no chance for you to disappoint me, (Спорим, у вас нет ни единого шанса меня разочаровать,) – парирует насмешливо. – Let’s have a walk? (Прогуляемся?)
Берет под локоть, увлекает за собой.
Наглости ему не занимать. Привык действовать, не тратит слова попусту. Хватает добычу и тащит в берлогу.
Неужели не боится?
– I don’t think… (Я не думаю) – мямлю на автопилоте.
Да, действительно не думаю.
Ничего не соображаю, регулярно лажаю, загоняю себя в угол. Будто загипнотизированная следую за Гаем Мортоном. Поднимаюсь по старинной лестнице на крышу собора.
Стоит взбунтоваться, вырваться, хотя бы ради приличия запротестовать. Однако покорно иду на заклание, усугубляю неизбежное наказание.
Это лорду нечего бояться. И терять нечего. Максимум получит в челюсть или по печени. Для меня же действуют иные законы, куда более суровые. Грубой физической расправой не отделаюсь.
Тогда какого хр*на торможу?
Пораженно выдыхаю, замираю и любуюсь открывшейся картиной. Круто, аж дыхание вышибает из легких.
Прислоняюсь к резному бортику, жадно исследую горизонт.
– Don’t worry, (Не волнуйтесь,) – заявляет Гай. – Wallenberg will not be jealous. (Валленберг не станет ревновать.)
Однозначно.
Пожурит и сжалится. Запрет в подвале до конца дней, испробует все пыточные агрегаты по очереди, затем обязательно успокоится.
Никакой агрессии, лишь садисткая изобретательность.
– He knows that I am going to get married, (Ему известно, я собираюсь жениться,) – заявляет небрежно.
Замечательные новости.
– My congratulations and best wishes, (Мои поздравления и наилучшие пожелания,) – роняю с неподдельной радостью.
Авось сойдет за смягчающие обстоятельства? Юноша занят, не претендую. У нас вполне невинные, чисто платонические отношения.
– Though marriage would never be an obstacle for me, (Хотя брак никогда не окажется преградой для меня,) – саркастически прибавляет он.
Блин, досадно.
Ни стыда, ни совести. Вот вам и цвет аристократического общества. Свадьба никому не мешает и никого не останавливает.
– If you fall in love you’ll change your mind, (Если влюбитесь, поменяете мнение), – замечаю холодно, пытаюсь остудить пыл оппонента.
Однако добиваюсь противоположного эффекта.
Гай безразлично относится к окружающим, не беспокоится о том, что любой прохожий может оказаться шпионом фон Вейганда. Он беззастенчиво скользит ладонями по моим плечам, обнимает за талию и подталкивает к стене. Грубо впечатывает в архитектурный шедевр.
Идеально-очерченные губы оказываются слишком близко, пухлые и манящие, невероятно искушающие.
– Do you really love him? (Правда, любишь его?) – спрашивает, опаляя уста прерывистым дыханием.
Однажды мы целовались.
Давно, в совершенно другой реальности. Дико, чудовищно, неправильно. Памятный момент отчетливо всплывает в сознании. Ярко и отчетливо, до мельчайших деталей.
Горю от желания. Только не к этому парню.
Он читает ответ по моим глазам и отступает, отдергивает руки, словно обжигается. Резко отстраняется.
– You remind me a woman I met many years ago. I don’t remember the colour of her eyes, I don’t remember her face. All the details faded away. There is only a vague image. (Ты похожа на женщину, которую я встретил много лет назад. Не помню цвет ее глаз, не помню лицо. Все детали постепенно исчезли. Остался лишь размытый образ.)
Склоняется, опирается о мраморные перила, взирает вдаль.
– My father was busy with his work as usual, some servant brought me to this cathedral, (Отец как всегда был занят работой, какой-то слуга привел меня в этот собор,) – вздыхает, криво усмехается. – The lecture about sights was rather boring but suddenly I saw her. Such a beauty. As if an angel came down to earth full of sin. She approached me and she touched my cheek softly. I am not sure but I guess she smiled. (Лекция о достопримечательностях оказалась довольно скучной, но вдруг я увидел ее. Такая красавица. Точно ангел спустилась на грешную землю. Она подошла ближе и нежно дотронулась до моей щеки. Не уверен, однако полагаю, она улыбнулась.)
Неожиданно умолкает и хмурится.
Солнечный свет меркнет, на прежде безоблачном небе собираются грозовые тучи. Поднимается ветер, срываются капли дождя.
– And then? (А потом?) – не выдерживаю паузы.
Кажется, лорд Мортон уже сожалеет о внезапной откровенности. Сам не понимает, зачем обнажает душу перед практически незнакомым человеком.
Выпрямляется, не спешит повернуться, изучает пейзаж.
– And then her husband showed up, (А потом появился ее муж,) – посмеивается. – He took her away. I was seven years old and could do nothing to change it. (Увел прочь. Мне было семь лет и я ничего не мог изменить.)
Выходит, даже для Гая существуют определенные ограничения.
– It’s stupid but every time I come to Milan I visit this place. I hope to see her again. (Глупость, тем не менее, посещаю это место всякий раз когда приезжаю в Милан. Надеюсь встретить ее вновь.)
Странное чувство зарождается внутри.
Словно пытаюсь ухватиться за горящую нить.
– Or maybe I hope to see her daughter, (А может надеюсь встретить ее дочь,) – пристально изучает меня. – She is too old now. (Она слишком стара сейчас.)
Что-то щелкает, но я не способна уловить что именно.
Момент безнадежно упущен.
– You’re hopeless, (Вы неисправимы,) – заявляю осуждающе.
– And you’re the first person whom I’ve ever told this story, (А вы первая, кому я когда-либо рассказывал эту историю,) – обезоруживает искренностью.
– It is a great honor for me, (Большая честь для меня,) – произношу ровно. – But I have to leave. (Но я вынуждена удалиться.)
Хотя куда теперь спешить? На собственную казнь?
– We’ll meet again sooner than you expect, (Мы увидимся скорее, чем вы ожидаете,) – игриво подмигивает юноша.
Только если романтичный шеф-монтажник не узнает о нынешней встрече. Не посадит меня под замок, не прибьет на месте без суда и следствия.
Молчу. Ничего не говорю вслух. Киваю с многозначительным видом, быстро направляюсь к выходу.
Любопытно.
Считаю ступеньки, спускаюсь вниз по лестнице, размышляю о превратностях судьбы.
В чем секрет? В чем загвоздка?
Не ощущаю никакой страсти, ни малейшего физического притяжения к этому парню. Не могу испытывать ненависть. Оцениваю угрозу, но не боюсь. Наше общение складывается просто, легко и приятно.
Почему так?..
И как объяснить все фон Вейганду.
***
Город засыпает, просыпается мафия.
Моя кожа бледна, не спасают румяна. Глаза густо подведены темным карандашом, ресницы дрожат, отбрасывают неровные тени на слегка припудренные щеки. Губы приоткрыты в затянувшемся вздохе.
Гигантское алое пятно контрастно выделяется на золотистом покрывале. Рваные края мерцают в полумраке. Это не кровь. Это платье из тончайшей, нежной ткани.
Мои волосы собраны в аккуратный пучок на затылке, несколько прядей выбиваются, создают изящный творческий беспорядок.
Не проклинай, не умоляй. Не надейся разжалобить. Грядет расплата за грехи. Кто не спрятался, сам виноват.
Слуги покидают комнату, и мне приходится приложить огромные усилия, чтобы не броситься следом за ними. Молюсь и матерюсь, приближаю рандеву в аду. Стараюсь держать марку.
I don’t give a fuck. (Поеб*ть.)
Повторяю раз за разом, пока на зубах не навязнет. Нервно тереблю пояс халата, изучаю собственный затравленный взгляд в зеркале. Вздрагиваю всем телом, когда отворяется дверь.
– Осторожно, я голая, – решаю по привычке припугнуть Андрея.
– Не страшно, – хриплый голос проникает в плоть и в кровь. – Я тоже.
Петля затягивается вокруг горла. Зрачки невольно расширяются, кожа враз покрывается мурашками.
Оборачиваюсь, реагирую рефлекторно.
– Лжешь, – бросаю разочарованно.
– Мы оба в этом преуспели, – парирует с издевательским смешком.
Черт.
Меня трясет, колотит точно в лихорадке, так, что зуб на зуб не попадает.
То ли от резкого перепада температуры, то ли от тяжелого взора, который не предвещает ничего хорошего.
– Готова поразвлечься? – ухмыляется фон Вейганд. – Нас ждет увлекательный вечер.
Инстинктивно оглядываюсь в поисках инструментов для зажигательной экзекуции. Не замечаю ни дыбы, ни тисков для дробления пальцев.
Реальный повод запереживать и напрячься.
– Подвал вроде далековато, – протягиваю неуверенно. – Если только не воспользуемся частным самолетом и не вернемся на родину, в Германию.
Заткнись, идиотка.
Не подсказывай ему варианты.
– Я собирался предложить оперу, – произносит задумчиво. – Не каждый день получаешь билеты на премьеру. Но твоя идея интригует гораздо больше.
– Шучу, – заявляю поспешно, истерично хихикаю. – Не могу себя контролировать. Юмор рвется наружу.
Ага, давай, поведай несколько увлекательных историй. Про Стаса, про Гая Мортона. Докажи мазохизм опытным путем. Опять. Молодец, так держать.
– Слушай, ты обязан вывести меня в свет, – поспешно развиваю тему. – Я же никогда не была в приличных местах. Балет не считается. Не досмотрела. Маша постоянно дергала, толкала в бок и тянула к выходу. Типа пляшут красиво, но как-то скучновато. Не позволила прикоснуться к прекрасному. Черствая натура, вполне логично, что потом она с легкостью запрыгнула на чужого жениха.
Он не торопится прокомментировать крик души, подходит к постели, изучает развратное платье. Никаких вырезов или разрезов. Скромная длина. Однако цвет бьет по глазам.
Неужели недоволен? Странно, ведь лично выбирал и одобрил.
– Одевайся, – произносит ровно.
Отступает, усаживается в кресло, широко расставив ноги.
Абсолютно трезвый и спокойный. Ни тени ярости, ни единого намека на скрытую агрессию. Безразличный наблюдатель.
Медленно поднимаюсь, делаю пару шагов.
От гулких ударов сердца становится физически больно. Язык примерзает к небу. Вся смелость вмиг выветривается.
Господи, как холодно. Не замечаю пламени под льдистым покровом.
В черных глазах клубится мрак. Беспросветная темнота. Возникает ощущение, будто бреду по туннелю без начала и конца.
Развязываю пояс, сбрасываю халат.
– Как твоя прогулка? – вкрадчивый вопрос стальной иглой врезается в мозг.
– Неплохо, – отвечаю уклончиво.
– Достучалась до небес? – спрашивает саркастически.
Замираю, не способна даже сглотнуть.
– Ты следил за мной? – бормочу надтреснутым голосом. – Обещал дать немного свободы, но снова контролировал каждый шаг.
– Надевай белье, – заявляет мрачно.
Покрываюсь испариной, послушно подчиняюсь, не смею опротестовать столь четкий приказ. Подступаю ближе к кровати, наклоняюсь, осторожно дотрагиваюсь до ажурного кружева. Сперва все выходит достаточно просто. Бюстгальтер и трусики приятно ласкают кожу. С чулками труднее. Пальцы дрожат, движения скованны, действую точно во сне. Хожу прямо по лезвию ножа.
– Нет, это не подходит, – чеканит фон Вейганд, когда я тянусь за платьем.
– Разве не ты… – замолкаю под недобрым взглядом, тут же отступаю на безопасное расстояние.
Мой палач лишь усмехается шире, приближается к огромному шкафу, распахивает настежь, методично перебирает содержимое.
– Лови, – бросает мне новый наряд.
Очень мило.
Крепко сжимаю мягкую стеганную ткань, украдкой рассматриваю очередной вердикт хозяина. Надеваю и оборачиваюсь, желаю внимательно разглядеть себя в зеркале. Не рискую провоцировать, благоразумно прикрываю наготу.
Целомудренное черное платье. Вырез лодочкой, рукав три четверти, длина до середины бедра. Вверху тонкая белая полоса, внизу полоса потолще.
Чистота и невинность.
В подобном выборе явно сквозит ирония.
Особенно если вспомнить про откровенное ярко-красное белье, которое скрывается под просторной рясой.
Стоп, наряд действительно навевает определенные ассоциации. Не успеваю раскрутить мысль до логического конца.
– Какая соблазнительная монашка, – нарочито елейно произносит фон Вейганд, подходит сзади, обнимает за талию, притягивает, впечатывая в собственное тело.
– Немного отдает богохульством, – замечаю нервно, дергаюсь, совершаю робкую попытку освободиться. – Прекрати.
– Боишься кары свыше? – склоняется, трется щекой о мою шею, вынуждая трепетать. – Не стоит, я сегодня в отличном расположении духа.
– Не гневи судьбу, – ощущаю приближение острого сердечного приступа.
– Еще не поняла? – запечатлевает жаркий поцелуй там, где неистово пульсирует яремная вена. – Я и есть твоя судьба.
And I’d walk through Hell for you. (И я пройду сквозь Ад ради тебя.)
Ты все, что есть у меня.
– Знаю, – шепчу одними губами.
– Тогда зачем сопротивляешься? – спрашивает насмешливо.
Иначе не умею.
Одержимая. Чокнутая. Абсолютно ненормальная и неадекватная. Давно разломана на части и перекроена. Безнадежно потеряна, однако борюсь.
Глава 18.3
Есть только миг.
Хрупкая грань. Тонкая нить. Зыбкая гладь. Колкая власть. Скалистая пропасть, в которой так легко пропасть. Рухнуть вниз, позабыв об отсутствии крыльев. Вознестись и сгореть, не коснувшись небес.
Дольше не выйдет. Оборвется, сломается. Взвоет, взорвется, исчерпается. Нельзя удержать целый мир на сгорбленных плечах. Захватит и закружит, накроет обломками.
А потом уже поздно.
Возвращаться. Забирать слова назад. Падать на колени, униженно умолять. Исправлять ошибки, вычеркивать лишние строки. Замаливать грехи. Гнаться за несбыточной мечтой. Жадно ловить ртом стремительно ускользающий кислород.
Слишком поздно.
И выход только один.
По выжженной земле, по окровавленным осколкам. По тлеющим углям, по битому стеклу. Ползти, не сдаваться. Вслепую, наощупь. Сцепив зубы, чтоб даже челюсти свело.
Recitar. (Играть.)
Прятать истинное обличье под несмываемым слоем актерского грима. Рисовать улыбку на губах, что намертво скованы горечью. Имитировать настоящие эмоции.
– Плачь, детка, – издевательски шепчет внутренний голос. – Плачь.
– Сгинь, – бросаю беззлобно. – Проваливай подальше, не порти праздник.
Волнение охватывает меня от макушки до пяток. Ведь мы с фон Вейгандом редко выбираемся в свет. Особенно на столь торжественное мероприятие.
Премьера «Паяцы» Руджеро Леонкавалло.
Кстати, основано на реальных событиях. Определяю это, быстро забивая запрос в поисковике. Лихорадочно открываю новые вкладки, пробегаю взглядом по экрану мобильного. Пишут: автор стремился изобразить жизнь и вдохновлялся правдой.
Мило, оригинально.
В опере разбираюсь приблизительно как в балете. Хм, никак. Вот только не хотелось бы опозориться. Шеф-монтажник тут явно не в первый раз, известный эстет и ценитель, а я традиционно не дотягиваю.
Постоянно возникает ощущение будто не вписываюсь в общую картину, выбиваюсь из ритма. Представляю собой абсолютно инородный элемент.
Автомобиль тормозит, прячу телефон в миниатюрную сумку. Уже не пытаюсь вникнуть в либретто, разобрать тонкости сюжета.
Смотрю на здание прямо по курсу. Самое обычное, ничем не примечательное. Наш старый драматический театр и то выглядел гораздо более впечатляюще.
Немного приободряюсь.
Всего три этажа, скромный фасад. На контрасте с Дуомо выглядит словно нищенка в жалких лохмотьях.
Может, справимся? Совладаем с растрепанными чувствами?
Покидаю уютный салон, очень стараюсь не споткнуться, не ударить в грязь лицом. Отвыкла от каблуков. Колени невольно подгибаются.
Фон Вейганд подает мне руку, помогает изгнать страх.
Моя заледеневшая ладонь тонет в капкане обжигающих пальцев. Невольно вздрагиваю. Вспыхиваю, однако не согреваюсь.
Проклятье.
Этот мужчина отнимает способность дышать.
Сопротивление бесполезно, капитуляция неизбежна.
Он такой высокий и огромный, а я маленькая. Не нужно ничего представлять, от одной мысли о его тотальном превосходстве становится жарко.
Выпрямляюсь, двигаюсь вперед. Пробую сосредоточить внимание на архитектуре. Голодным взором впиваюсь в Teatro alla Scala.
Строгие линии, четкие контуры. Мягкая подсветка. Снаружи достаточно демократично и не чопорно. Зато внутри царит невероятная роскошь. Отделка в светлых тонах, позолота, утонченный декор. Множество зеркал.
Не сдерживаю возглас удивления, оглядываюсь по сторонам.
Соглашусь, встречала и покруче. Однако здесь живет совершенно особенный дух. Витает неуловимая магия искусства.
– А ты знала, что «Ла Скала» построили на месте церкви? – вдруг спрашивает фон Вейганд.
– Нет, – нервно сглатываю.
Ожидаю продолжения, однако напрасно. Меня не удостаивают ни единой фразой, просто ведут дальше.
Пытаюсь отвлечься, рассматриваю публику вокруг.
Не все присутствующие облачены в идеальные костюмы и вечерние платья. Кто-то одет повседневно. А кто-то дефелирует в бриллиантах и норковых манто.
Замечаю мужчин и женщин в длинных черных мантиях. Служащие театра. Карабинеры? Капельдинеры? Не помню как правильно.
Мы поднимаемся по лестнице, а я не чувствую ног.
На горизонте маячит буфет.
Столы ломятся от изысканных явств. В основном закуски. Разные виды сыра. Креветки. Жюльены и тарталетки. Шампанское. Вино. Найдется апперетив на любой вкус.
Сюда пускают не всех, только избранных посетителей из VIP-лож.
Самое время забыться в еде и алкоголе, однако кусок в горло не лезет. Раскаленный ком застывает в районе гортани. С трудом перевожу дыхание.
Какого черта играю в партизана?
Надо рассказать, хотя бы про Гая. Начать с малого. Да и Стаса беречь незачем. Стоит опасаться лишь за собственную задницу, которая вновь нарывается на приключения и неприятности.
Открываю рот, но не успеваю вымолвить ни слова.
– Good to see you, Wallenberg (Приятно вас видеть, Валленберг), – раздается бархатный баритон.
Поворачиваюсь на звук и вижу довольно привлекательного мужчину средних лет. Блондин с голубыми глазами. По росту не уступает фон Вейганду. Широкоплечий, атлетического телосложения.
– Senator Waker (Сенатор Уокер), – шеф-монтажник ограничивается легким кивком.
Вот это люди, практически в Голливуде.
Единственный Уокер, что мне отлично известен, – Уокер, который техасский рейнджер. Не спорю, отдает нафталином. Однако под сердцем все равно клубится ностальгия.
– Small world (Мир тесен), – губы политика змеятся в коварной ухмылке.
Вроде красивый, обаятельный, тем не менее очень отталкивающий. Мутный и скользкий тип, не внушает ни капли доверия.
– I bet you remember my wife (Бьюсь об заклад, помните мою супругу), – заявляет ледяным тоном.
Только теперь замечаю его спутницу.
– He surely does (Разумеется, он помнит), – дама расплывается в многозначительной усмешке.
Стерва, не иначе как клинья подбивает.
Еще и стройная. С гигантской грудью и осиной талией. Почти без морщин. Да она нарывается. Зараза. Кошка драная.
Пусть поумерит аппетит, не то патлы ей повыдергиваю.
– But I have never seen this young lady before (Но я никогда прежде не встречал эту юную леди), – заключает сенатор.
– Баронесса Бадовская, – заявляю с лучезарной улыбкой. – I am pleased to meet you (Рада познакомиться).
– Are you just friends or more? (Вы просто друзья или нечто большее?) – осведомляется нахальная сенаторша, пожирает фон Вейганда голодным взором. – Would you like me to remind you about our cooking lessons? (Хотите, напомню о наших уроках готовки?)
– Darling (Дорогая), – резко обрывает ее супруг, грубо гасит запал: – Go and get some drinks (Сходи за напитками).
– That is all you need me for (Я только для этого тебе и нужна), – брезгливо кривится, не спешит взбунтоваться, лишь напоследок отпускает колкость: – What can I say? There are men who knows how to use a rolling pin six ways from Sunday. Don’t be jealous, sweetheart. (Что сказать? Существуют мужчины, которые пользуются скалкой долго и умеючи. Не ревнуй, милый.)
Тянет врезать ей в торец.
Какая на хрен скалка? Какие уроки готовки?
Сжимаю и разжимаю кулаки.
– Excuse her behavior (Простите ее поведение), – равнодушно замечает сенатор. – She is on antidepressants (Она на антидепрессантах).
По ходу таблетки не помогают, смените лечащего врача.
– Never mind (Ничего страшного), – отмахивается фон Вейганд.
Что?!
А если бы посреди зала возник Гай Мортон и поведал про то, как мы вдохновенно лепили вареники? Пекли пирожки в интимной обстановке? Нарезали салат «Айсберг» тет-а-тет?
Понаблюдала бы я за твоей реакцией.
– Baroness, I should confess I owe everything I have to this person (Баронесса, я должен признаться, что обязан этому человеку всем, чем владею), – говорит Уокер, изучая меня немигающим, рыбьим взором. – He helped me a lot during the election campaign (Он очень помог мне во время предвыборной кампании).
– You overestimate my contribution (Вы переоцениваете мой вклад), – холодно произносит шеф-монтажник.
– No, I am very realistic (Нет, я очень реалистичен), – отрицательно качает головой. – I hope we could discuss the new case as soon as possible (Надеюсь, мы можем обсудить новое дело поскорее).
– We could do it after the performance (Можем обсудить после спектакля), – отвечает ровно.
– It is better to start now (Лучше начать сейчас), – бросает настойчиво, для верности прибавляет: – Believe me (Поверьте).
Ну, хорошо, не кипишуй.
Давай поболтаем прямо тут, все равно народ вокруг сплетничает преимущественно на итальянском. Заведение приличное, никто не посмеет подслушать. Поэтому не стесняйся, смело обнажай истину.
Главное, чтоб твоя прибабахнутая женушка не вернулась.
– Жди здесь, – вкрадчиво сообщает фон Вейганд, отпускает мою руку.
– Нет, – вырывается непроизвольно, интинктивно устремляюсь за ним.
Не уходи, не оставляй одну в темноте.
– Не смей, – бормочу сдавленно.
Пусть повсюду ярко горят люстры и задорно хохочут чужаки. Без тебя только мрак и одиночество. Без тебя ничего нет.
– Успокойся, – отрезвляет суровым тоном.
Тяну его за локоть, заставляю наклониться.
– Kocham cie (Люблю), – жарким шепотом выдаю на ухо. – Не беспокойся, не чокнулась. Это по-польски.
После памятного провала с лордом Мортоном я решила подстраховаться. Выучила несколько колыбельных и еще пару фраз по мелочи.
– Jestes moim powietrzem (Ты мой воздух), – выдыхаю судорожно, резко повышаю градус розово-сахарной сопливости: – Moje slonce, moj kwiatuszku. (Мое солнце, мой цветочек.)
– Знаю, – роняет лаконично.
– В смысле?
– Знаю польский, – охотно уточняет. – Не в идеале, но суть понимаю.
Любопытно.
А есть на свете хоть что-нибудь тебе неведомое?
– Не скучай, – мягко отстраняет и удаляется для приватной беседы.
Да, пожалуй.
Ты не догадываешься как быть нормальным человеком.
Обычным. Среднестатистическим. Заурядным. Уязвимым. Слабым. В принципе просто разным. С правом на ошибку, на смену планов.
Беру бокал шампанского, делаю глоток.
Значит, он спал с этой отвратительной бабой? Ладно, если судить объективно, она очень даже ничего. Сойдет.
Боже, ощущение такое, будто пуля входит в шейный позвонок.
Зря себя накручиваю, нужно расслабиться.
Пью до дна, залпом. Поворачиваюсь за добавкой и почти наталкиваюсь на неизвестного паренька.
Темная мантия, сверкающая цепь. Кар… Стоп, погоди. Карабинеры снаружи, а внутри капельдинеры. Вроде не путаю. Иногда могу блеснуть интеллектом. Учителя должны мною гордиться.
– В'язень Азкабану чекає на вас (Узник Азкабана ждет вас), – заявляет незнакомец на чистейшем украинском.
Часто моргаю, стараюсь изгнать морок.
– У таємнiй кiмнатi (В тайной комнате), – добавляет парень, протягивает программку и двигается дальше.
Чудесно. Доигралась с языками, дошутилась и довыделывалась. Теперь мерещиться полная бредятина. Жена сенатора обязана поделиться транквилизаторами.
– А? – вопрошаю не слишком подробно. – Кто?
Капельдинер не реагирует, с учтивым видом проходит мимо.
– That is not funny (Не смешно), – ступаю следом. – What do you mean? (Что вы имеете ввиду?)
Он замирает, колеблется лишь мгновение.
– Stas is waiting for you (Стас ждет вас), – поясняет тихо. – You know where (Вы знаете где).
Быстро исчезает, ловко скрывается за фигурами, которые расплываются перед моими глазами.
Что за дерьмо?
Узник Азкабана. Стас. Тайная комната. Ждет вас.
Комкаю программку, швыряю в ближайшую урну. Отрывистый речитатив стрекочет в агонизирующем сознании.
Либо окончательно теряю рассудок, либо обретаю свет в конце тунеля.
Как мой бывший жених оказался в Милане? Может это подстава? Очередная ловушка или проверка на вшивость?
Плотно смежив веки, перематываю назад. Стараюсь не замечать, как нервно дергается уголок рта. Вверх-вниз, точно стрелка часов, у которых безнадежно села батарейка.
Возвращаюсь обратно в тошнотворно благополучное прошлое. Еще не отправлена на съедение бандитам, еще не брошена накануне свадьбы.
