Текст книги "Плохие девочки не плачут. Книга 3 (СИ)"
Автор книги: Валерия Ангелос
сообщить о нарушении
Текущая страница: 36 (всего у книги 82 страниц)
Фон Вейганд не уступает искушению, ведёт свою игру, решает всласть поизмываться над беззащитной жертвой. Намеренно дразнит, неторопливо трётся о самое чувствительное место, больно шлёпает чуть ниже поясницы. Принуждает униженно молить, притягивает ближе и всё равно не проникает в истекающее похотью лоно.
– Уже лучше, но не то. Слишком ненадёжно, – его зубы сжимаются на моей шее, кусают до крови, заставляя кричать, а язык тут же зализывает раны. – Ум далеко не всегда сочетается с хитростью и умением себя преподнести. Гений скорее прозябает в безвестности, нежели добивается успеха. К тому же, не каждый умник дорастёт до гения.
Не понимаю, куда он клонит.
Не хочу понимать. Единственное, чего я сейчас хочу, пульсирует сзади, прижимается, но не проникает.
Какого чёрта?!
Неужели обязательно толкать речь, когда я плавлюсь и растекаюсь? Как он может мило болтать, если я даже думать не способна?
На улице царит жуткий холод, а внутри клокочет адское пламя похоти. Нет никакой воли для рационального анализа.
Стоп. Вдруг в этом и заключается суть? Подопытная зверушка в абсолютно разорванном состоянии, разум давно отключён, остались голые инстинкты. Никаких тебе ремарок, сомнений, вопросов.
Так, нужно сосредоточиться. Активировать запасной генератор идей, огорошить врага спонтанным нападением.
Пока ещё есть шанс сосредоточиться.
Наверное.
Блин, есть или нет?
– Я намерен достичь вершины, – горячий язык обводит ухо. – Не сиюминутного выигрыша в кулачном бою, не скучного благополучия в уютном кресле. Именно – вершины.
Нет.
Нет никакого шанса.
Бездарно лажаю. Fuck. (Еб*ть.) Остаётся лишь трепетать, покрываясь испариной.
– Побеждает тот, кто умеет управлять, – бросает хрипло.
Медленно проникает в меня, вдавливает в железную ограду, доводит до исступления единственным толчком, вынуждая глухо всхлипывать от накатившего облегчения.
– Манипулировать людьми, – заявляет отрывисто. – Сильными, умными. Любыми.
Скользящий поцелуй, будто выстрел в висок.
– Даже идиотами. Особенно – идиотами, – несколько резких движений внутрь и скупое уточнение: – Подавляющим большинством.
Если этот чёртов ублюдок отстранится и разорвёт контакт, я как подкошенная рухну на ледяной мрамор. Умру на месте. Сдохну в муках.
Низ живота сводит судорогой, колени слабеют. Ночной пейзаж подёрнут призрачной дымкой, расплывается, теряет былую чёткость.
Я ничто. Пропащая душа. Пустошь, выжженная солнцем.
Моим солнцем.
Им.
Damn. (Проклятье.)
Разве есть смысл сопротивляться?
Любви, зависимости, страсти.
Кокаину.
Фон Вейганду.
Высоковольтному безумию.
…
Пульс сходит с ума.
Я схожу с ума.
И это больше не пугает. Уже давно не пугает.
Это прекрасно. Удивительно хорошо
Меня можно резать ножом.
А можно трахать.
Тем же.
…
Меня можно как угодно.
На обед и на завтрак. В самой непристойной позе. На четвереньках, раком. С широко раздвинутыми ногами, с широко закрытыми глазами. В рот и в задницу. Без разницы.
Верно, пасть ниже нельзя. Попросту нереально.
Поэтому жажду пасть вверх. До ослепительно сияющих небес.
Жажду ослепнуть и сгореть. Будет кровь, будет боль – плевать.
Жажду – лишь это важно.
– Побеждает тот, кто раскрывает чужой потенциал, – шепчет фон Вейганд. – Взращивает таланты и пожинает плоды.
Да.
Раскрыл, взрастил, сожрал.
Я не возражаю.
Глубже, продолжай.
– Есть план достижения цели, – целует левое плечо, потом правое. – Есть пункты, которые нужно исполнить. Есть ступени, которые необходимо преодолеть.
Начинает двигаться в невыносимо медленном ритме. Наслаждается изощрённой пыткой. Намеренно распаляет желание, рушит хрупкий баланс равновесия, вынуждает изнывать от пульсирующего жара внутри.
– Люди – всего лишь средство, орудие борьбы. Каждый человек исполняет некие функции, а когда не способен принести пользу, отправляется на помойку, – он наматывает спутанные пряди волос на кулак. – Отработанный материал уничтожают.
Давай, уничтожай.
Пожалуйста, сильнее.
Не жалей.
– Я не считаю себя лучше остальных, – резко тянет вверх, принуждая запрокинуть голову, насмешливо сообщает: – Я уверен, что я лучше.
А никто и не сомневается.
Умоляю, быстрее.
– Я убью, переступлю через каждого. Мне плевать, – жадно впивается в искусанные губы, насилует требовательным ртом, выдыхает: – Правда, плевать.
Убивай.
Убивай меня нежно. Хотя нет – лучше грубо. Ломай, низвергай, полностью стирай с лица земли. Убивай так, как ты один умеешь. До ледяного озноба, до судорожных спазмов. До экстаза на грани, на лезвии ножа.
Убивай и трахай. Держи обещание. Вы*бывай душу, поглощай без остатка.
– Я всегда буду таким, – ускоряет ритм, не отпускает меня, заставляет смотреть прямо в горящие чёрные глаза, растворяться в тяжёлом взоре. – Не изменюсь.
Даже не думай меняться.
Я не вынесу, не переживу перемен.
Умоляю – дальше.
– Есть множество песчинок, значимых исключительно в компании себе подобных. Они испокон веков лелеют чувство собственной важности, претендуют на оригинальность, но на деле хороши только в формировании барханов. Бесцветная масса, ведомая ветром.
Ровный, непринуждённый тон светской беседы совершенно не соответствует яростным толчкам внутри меня.
– А есть зазнавшиеся насекомые, которым периодически необходим щелчок по носу. Они забывают своё место, и тогда их настигает кара свыше.
Спокойный голос резко контрастирует с пламенем, что разрывает мрак пленяющего взора.
– И, наконец, есть я, – ироничная ухмылка сменяется хищным оскалом. – Тот, кто задаёт направление и определяет курс. Волен вызвать засуху или потоп. Волен казнить или помиловать.
Вершитель судеб.
– Бог? – вырывается непроизвольно, звучит крамольно, перемежается с порочным стоном.
Фон Вейганд замирает. Внимательно изучает моё лицо, желает запечатлеть в памяти черты, искажённые райской мукой.
Я не в силах даже умолять, снова теряю способность говорить.
Кап. Кап. Кап.
Огонь оживает на коже.
Тук. Тук. Тук.
Сердце рвётся наружу.
– Называй, как пожелаешь, – смеётся, прекращает пытку, начиная двигаться ещё более резко и яростно, буквально вколачивая в железную ограду.
Господи.
Осыпаюсь осколками на мраморный пол балкона. Мигом обмякаю в стальных объятьях. Не чувствую ни рук, ни ног. Не владею телом. Отключаюсь, целиком и полностью отдаюсь во власть эмоций.
Фон Вейганд не торопится с разрядкой.
Отстраняется, отступает, не выпуская добычу из цепкой хватки. С лёгкостью поворачивает податливое тело, поднимает и усаживает на массивный поручень. Уверенно раздвигает дрожащие бёдра. Проникает в меня одним резким движением. Пронзает быстро и на всю длину.
Вскрикиваю.
Понемногу прихожу в сознание. Затравленно оглядываюсь по сторонам, понимаю, что нахожусь в опасном положении.
Сжимаю металл озябшими пальцами.
Высота приличная. Если сорвусь, мало не покажется. Из страховки на мне только ладони фон Вейганда. Затрудняюсь определить – данный факт меня пугает или обнадёживает?
– У вожака стаи нет права на ошибку, – его горячие губы почти соприкасаются с моими леденеющими устами. – Никогда.
Яростный толчок вынуждает вздрогнуть, моментально напрячь мышцы. Лихорадочно взглянуть назад. В пропасть, в зияющую черноту внизу.
Боже мой.
Нервно сглатываю, цепляюсь за широкие плечи своего любимого палача. Молчаливо ищу спасения, поддержки, стараюсь выровнять сбившееся дыхание.
– Никаких зависимостей, – чеканит мрачно. – Никаких привязанностей.
Ещё один толчок. Жёсткий, сильный, болезненно вибрирующий, отражающийся в каждой клеточке возбуждённой плоти.
Жарко и страшно.
Он же не собирается… он же не хочет…
Мысли путаются, теряются в хороводе сомнений.
На самом деле, я не знаю. Точнее знаю, чувствую, только этого ничтожно мало. Или много? Чересчур много. Свидетелей не оставляют в живых.
Тщетно пытаюсь закричать. Немой вопль замерзает на губах, из груди не вырывается ни звука.
– У вожака стаи нет права на слабость, – заявляет вкрадчиво.
А на меня?
– Если проблема всё-таки возникнет, её следует нейтрализовать в кратчайшие сроки. Ни в коем случае нельзя допустить утечку информации, – равнодушно и по-деловому, словно на стандартном совещании. – Никому не стоит дарить даже малейшее преимущество. Ни врагам, ни соратникам.
Ухмыляется, крепче сжимает мою талию, и продолжает говорить в такт размеренным толчкам:
– От слабости нужно избавиться сразу, – его зубы смыкаются на мочке уха, кусают до крови. – Уничтожить. Растерзать. Разорвать.
Практически не дышу, приглушённо всхлипываю, чувствую, как солёные дорожки струятся по разгорячённым щекам. И вдруг совершаю то, чего сама от себя не ожидала.
Разжимаю пальцы. Отстраняюсь. Больше не держусь за широкие плечи, не обнимаю мощные чресла ногами. Не цепляюсь за спасительную нить накала.
Широко распахнутые руки, широко раздвинутые бёдра.
Хочу парить.
Взмывать хоть вверх, хоть вниз.
Пусть он выбирает.
Моя жизнь в его власти.
Моя судьба принадлежит ему.
Вот так.
Решительно откланяюсь назад. Выгибаю спину совсем как тогда, на шесте в клубе.
Впрочем, я и сейчас на шесте. Нанизана точно бабочка. Глупое, красивое, но бесполезное насекомое.
Смеюсь. Искренне и радостно, впервые за минувшие дни. Неужели я ещё умею смеяться без тени притворства?
Невероятно.
Перед глазами мелькают белые пятна. Кружатся пушистые хлопья, искрятся маленькие кляксы. Они оседают совсем близко, касаются пылающей кожи, пробуждают ледяную дрожь
Невозможно.
Мир перевёрнут, восприятие искажено. Помутился не то разум, не то взор. Иного объяснения нет. Если только это не снег.
Не снег же?
Галлюцинация. Абсолютно верно. Как и два спаянных воедино тела.
Bloody hell. (Кровавый ад.)
Символично до жути.
Кого-то на пороге смерти встретит западный ветер, кого-то омоет тропический ливень. Случайности не случайны. За мной придёт снег.
Уже пришёл.
А вдруг ещё рано?
Не все закаты позади, не все рассветы расцвели.
Прошу, не надо.
– Иногда слабость вгрызается столь сильно, что избавиться от неё можно лишь вместе с собственным сердцем, – тихо, но отчётливо произносит фон Вейганд.
Сгребает меня в охапку, стискивает в стальных объятьях до хруста костей. А потом отстраняется, дабы поймать затуманенный эйфорией взор. Целует мягко и нежно, едва притрагиваясь, будто боится разрушить магию противоречивых ощущений.
– Но даже бог не умеет жить без сердца, – бросает глухо.
И эти слова бесконечно дороги.
Дороже золота и бриллиантов, самых изысканных украшений и нарядов. Дороже денег и власти, подчинения и превосходства, вершины и сопутствующих целей.
Дороже всего на свете. Не имеют цены.
И я не знаю, что ответить. Всё чересчур банально, затаскано до дыр, не отражает ни капли истины. Даже жесты выглядят неуместными.
Судорожно вздыхаю. Подтаявшие снежинки трепещут на ресницах, губы улыбаются, но мне отчаянно хочется зареветь.
Не от горя, не от радости. Не от боли, не от удовольствия.
Просто так.
Просто от взгляда в горящие чёрные глаза. От взгляда в вечность, от соприкосновения с вечностью. С чем-то настоящим. С тем, что невозможно изменить, исправить, испортить. С тем, что всегда пылает внутри. Ставит на колени, благословляет, озаряет и вдохновляет на подвиги.
Моей истории больше нет. Её уже давно нет, если честно. Есть только наша. Страсть, зависимость, жизнь. Наша история – непривычно звучит. Но иначе не будет. Обходного пути не существует, сожжены мосты.
Хочется избежать многоточий, заполнить пропущенные строки теплом. Согреть, растопить лёд. Обнять, прижаться покрепче. Забыться, потеряться на просторах волшебной ночи. Не одной, а вдвоём.
– Снег? – бормочу чуть слышно, указываю на подёрнутое лёгкой дымкой небо.
– Снег, – подтверждает фон Вейганд.
Не ангел и не демон. Даже не дьявол. Человек. Смертный, из той же плоти и крови как все, но особенный, другой. Единственный в своём роде. Неповторимый идеал. Limited edition. (Ограниченный выпуск.)
– Я не заказывал спецэффекты, – улыбается.
– Верю, – согласно киваю, невинно интересуюсь: – И что же ты решил делать со своей слабостью?
– Разве не видно? – насмешливо хмыкает, совершает резкий толчок, принуждая меня громко простонать в ответ.
– Помимо очевидного, – шепчу сбивчиво.
– Охранять, закалять, обращать в силу. Трахать, – гипнотизирует тяжёлым взором, выбивает остатки воздуха из лёгких обжигающе коротким: – Любить.
Снежинок становится всё больше и больше. Метель – не вполне нормальное явление для середины весны на Украине. Впрочем, в мой день рождения часто случаются природные катаклизмы. Но столь чистого чуда ни разу не происходило.
Ночь. Улица. Балкон. Всего лишь декорации.
Миг откровенности. Миг обнажённых чувств и оголённых нервов. Миг предельного напряжения. На объятой софитами сцене.
Признание. Ну, почти.
– Трахай, – прижимаюсь ближе, жажду абсолютной наполненности. – Люби.
– Разрешаешь? – уточняет вкрадчиво.
– Да.
А снег идёт. И тает на губах. Охлаждает жар плоти, но не остужает пламя страсти. Не гасит эмоции, придаёт им остроту.
Да, да, да… о, да!..
Не останавливайся, не замирай. Двигайся дальше. Грязно и грешно, порочно и развратно.
Падай.
Взрывай космос, выворачивай Вселенную наизнанку. Увлекай далеко за грань, раскалывай реальность, срывай печати скучных условностей. Не сомневайся ни мгновения.
Падай.
Уничтожай правила, сокрушай запреты. Наслаждайся свободой, вкушай удовольствие дикое и прекрасное, токсически опасное. Не медли ни секунды.
Падай.
Воплощай первобытный грех в бешенном ритме. Быстрее и сильнее. Жёстче. Не ведая пощады.
– Господи, – повторяю точно заведённая. – Господи, боже мой.
Возвращайся к истокам. Туда, откуда мы навечно изгнаны. Выше рая, ниже ада. Прямо в проклятые чертоги Эдема.
Падай.
Не смей отступать, не раздумывай дважды. Держись крепче, не разжимай объятий.
Падай.
Погружайся в раскалённое пламя святости, трепещи под ледяным дыханием вечности. Пробуждайся ото сна, рви оковы, отрывайся от земли.
Падай.
And I fall to pieces. (И я разлетаюсь на осколки.)
Почти отключаюсь от ослепительной вспышки. Соображаю с трудом.
Кричу, потому что не кричать невозможно. Жидкий огонь проникает в кровь, движется по спирали, вынуждает выгибаться и содрогаться от болезненно-сладких спазмов.
Но фон Вейганд не спешит присоединиться, испить из одной чаши. Жадным ртом прижимается к моим приоткрытым губам и хрипло шепчет:
– Ты спрашивала, кто я, – ухмыляется. – Покажу наглядно.
Как?
– Это только начало, – обещает насмешливо.
Что?
– Тебе понравится, – целует алчно, вторгается и мигом берёт в плен, пожирает без остатка, а после иронично бросает: – Должно же тебе хоть когда-нибудь понравиться.
О чём он?
Теряюсь в догадках. Если бы мозг не превратился в желе окончательно, возможно, уловил бы суть. Но сейчас я совершенно беспомощна и ни на что не способна. Фиксирую всё, будто со стороны, поверхностно, не вникая.
Фон Вейганд не выпускает меня из стальной хватки, не покидая трепещущее тело, несёт обратно в номер отеля. Осторожно ступает по осколкам, боится ранить драгоценную ношу. Минует просторную комнату и узкий коридор. Замирает ненадолго, а потом толкает дверь коленом.
Не могу рассмотреть обстановку. Всё сливается, расплывается перед глазами. Взгляд расфокусирован.
Это только начало.
Раздаётся эхом на уровне подсознания снова и снова. Когда смысл фразы раскрывается во всей своей пугающей красе, жуткий холод пробирается под кожу, надёжно сковывает тело изнутри, доводит разум до немой истерики.
До агонии.
Не могу шевелиться, не могу противиться. Ничего не могу. Даже думать.
Теперь я действительно кукла. Неподвижная, фарфоровая. Проклятая, обречённая на погибель. Разогретая до предела, готовая к любому, самому извращённому способу употребления.
Неужели?..
– Нет! – жалобно протестую, лишь стоит фон Вейганду отстраниться.
– Тихо, – он предупреждающе прикладывает палец к моим губам.
– Нет, нет, нет… – твержу будто заклинание.
Кажется, умираю.
Раскалённый член покидает пылающее лоно.
Только не сейчас. Нет, нет, нет. И ещё раз – нет.
– Хочу, – умоляю надрывно. – Опять, пожалуйста.
– Позже, – укладывает меня на кровать, легонько хлопает по щеке, словно желает привести в чувство. – Потерпи.
– Не надо терпеть, – облизываю губы. – Сейчас.
Фон Вейганд смеётся. Наблюдает за мной, слушает мольбы. Намеренно оттягивает неизбежное, упивается моментом.
– Хочу, – сжимаю кулаки так, чтобы ногти впились в ладони.
Боль отрезвляет, но ненадолго.
Стараюсь отвлечься, попутно вернуть контроль над собственным телом. Рассматриваю комнату невидящим взором. Контуры мебели теряются в кромешной темноте. Спиной ощущаю мягкий матрас, на выявление остальных деталей не способна.
Тщетно пытаюсь собраться, бездарно проваливаюсь.
– Чего ты хочешь? – горячие пальцы касаются напрягшейся шеи, нежно ласкают.
Кровать пружинит под тяжестью веса.
– Расскажи, – следует приказ.
Фон Вейганд замирает между широко разведёнными бёдрами, медленно поглаживает дрожащие колени. То устремляется выше, то возвращается обратно. Дразнит и дурманит, растягивает пытку, делает ожидание невыносимым.
– Не молчи, – издевательски шепчет на ухо, прижимается теснее, дразнит: – Говори.
Не выдерживаю, срываюсь.
Хватаюсь за галстук, точно за поводок. Притягиваю зверя ближе, за горло.
– Да оттрахай же меня, наконец, – обжигаю прерывистым дыханием. – По-настоящему.
Замечаю тень удивления в чёрных глазах, торжествующе улыбаюсь и сладко прибавляю:
– Вы*би мою душу.
Неужели я это произнесла?! Неужели посмела?..
Ох, не стоило.
Впрочем, сожалеть поздно.
– Отлично, – фон Вейганд довольно скалится, совсем не выглядит смущённым. – Исполню твоё желание с превеликим удовольствием.
Не нужно, давай перемотаем назад, внесём поправки. Подумаешь, пошутила. С кем не бывает? Эй, предлагаю переиграть.
– Течная сучка, – смакует каждое слово.
Снимает галстук, медленно оплетает мои запястья плотной тканью. Заводит руки за голову, привязывает к спинке кровати.
– Грязная похотливая шлюшка, – откровенно кайфует.
Машинально пробую освободиться, но затея заведомо провальная. Сбежать не позволят. Разве только на пару с резным изголовьем роскошного ложа.
– Не трать силы, – советует елейно. – Они ещё понадобятся.
– Для чего? – упрямо пытаюсь вырваться, сбрасываю путы оцепенения, активно извиваюсь и дёргаюсь. – Какого…
Он закрывает мой рот поцелуем, не позволяет вымолвить ни слова. Терзает губы ровно до тех пор, пока не начинаю таять и расплываться вновь.
Позорный триумф. Победа с привкусом поражения. Краткосрочное преимущество – лишь пункт плана.
Прожжённый манипулятор всё продумывает до мелочей. Даже в сексе. Особенно в сексе. Ибо нехитрый процесс олицетворяет истинную власть. Дикую, животную, безотчётную. Первобытную и примитивную.
Люди старательно изображают цивилизованность, доходят до идиотизма в своём нелепом, напускном ханжестве, притворяются, будто не замечают, что подчиняются инстинктам.
Наивные слепцы.
Зов плоти и крови – та единственная стальная игла, вокруг которой вращается целый мир. И каждый норовит засадить её поглубже, прямо в пульсирующую вену.
Фон Вейганд знает толк в изысканных развлечениях. Умеет подавлять волю, подталкивать к самому краю и предоставлять иллюзию выбора в последний момент. Умеет разоружать, выставлять противника виновным в любой ситуации. Поджигает фитиль, подливает масла в огонь и наблюдает за реакцией.
Вот и сейчас он отстраняется, отступает, чтобы внимательно рассмотреть соблазнительное зрелище, запечатлеть по фрагментам, ничего не упустить.
– Meine Kleine, (Моя малышка,) – криво усмехается.
Его пальцы касаются тяжело вздымающейся груди, больно сжимают, исторгая надсадный стон. Неспешно движутся по рёбрам к талии, разводят бёдра шире, возвращаются обратно. Обводят линии натянутых напряжением рук. Вверх-вниз. Скользят от покрытой испариной шеи к острым ключицам. Берутся за эластичный материал платья, слегка оттягивают.
– Очередной раунд, – уверенное утверждение.
Хищник наклоняется, опаляет кожу горячим дыханием. Больше не медлит и не дразнит. Зубами разрывает ткань, избавляет игрушку от наряда, освобождает лакомство от тесной упаковки.
Вздрагиваю всем телом.
Трещит материя или лопаются истончившиеся нити нервы?
Затрудняюсь с ответом.
Но разве это важно?
Падаю.
Под пулями, ранящими насквозь. Под жадными поцелуями. Под голодными ласками.
Выгибаюсь, откликаюсь на каждое прикосновение фон Вейганда.
Требовательные губы не ведают ни стыда, ни сомнений. Алчно исследуют, изучают с пристрастием. Ничего не обделяют вниманием.
Задыхаюсь.
Влажный язык чертит сатанинские узоры на трепещущем животе, а потом опускается ниже. Туда, где пылает огонь, где течёт жаркий вязкий ручеёк.
Погружаюсь в бездну.
Падаю.
Уже ничего не важно.
Мысли гаснут, вопросы растворяются, теряя значимость. Нет смысла говорить и выяснять, бродить по замкнутому кругу.
Уже ничего не страшно.
Только вперёд, только не останавливайся, не прекращай безумный танец. Продолжай, доводи до исступления. Физического и ментального. Летально-фатального.
Господи…
– О, господи, – выдыхаю судорожно, вибрирую изнутри.
Да… о, да.
Пожирай меня, поглощай, выпивай досуха, до последней капли.
Прошу, пожалуйста.
Сокрушай, раскалывай на части, заставь познать дьявольские мучения, пропусти сквозь жернова адской мельницы. Ничем не брезгуй на пути к вожделенной цели. Уничтожай остатки поруганной добродетели. Вознеси к небесам и сожги.
Подари грешный мир.
Проклинай и боготвори.
Там. Внутри.
Ещё и ещё, не замирая ни на миг.
Is it all for real? (Это всё по-настоящему?)
Наверное. Не знаю. Не совсем. Не вполне так, как нужно.
Мне хочется чувствовать фон Вейганда целиком и полностью.
Сверху.
Жёстко и резко, наплевав на разумные компромиссы.
Хочется сорвать с него одежду, ощутить силу и жар напряжённого мужского тела. Хочется извиваться под ним, развратным движением бёдер отвечать на мощные, яростные толчки. Хочется потеряться в бешеном водовороте страстей.
Шёлковых ласк не достаточно. Ничтожно мало, даже мимо.
Отчаянно жажду большего. Безуспешно пытаюсь избавиться от пут проклятого галстука.
Вот чёрт.
Всегда на привязи. Никакой свободы выбора, никаких импровизаций. Ни шага в сторону, всё строго по плану. Без права на вольность, без шанса на лишний глоток воздуха.
Но…
Этот поводок предназначен для двоих.
Для маленькой дурочки, которая мечтает о настоящей любви, и для безжалостного хищника, абсолютно уверенного, что в жизни всё продаётся и покупается.
Они оба равны в горько-сладком безумии.
Девочка с упоением строит воздушные замки. Хищник хладнокровно передвигает фигуры по клеткам шахматной доски.
Они оба равны в губительной одержимости. В иссушающей жажде обладания. В алчном стремлении догнать, повергнуть и растерзать на части. Ни в коем случае не отпускать, не ослаблять удушающую хватку.
Связанны навечно, скованны намертво. Одной цепью, одним ошейником. По воле судьбы заключены друг в друге. Обоюдно острым лезвием вспороты в районе сердца.
Коварная насмешка Фортуны, причудливо разложенный пасьянс.
Об этом просто страшно думать. Об этом нельзя мечтать.
Он бросил дела, наплевал на предосторожности, примчал по первому зову, по щелчку пальцев.
Ради чего?
Ответ на поверхности. Доказательств полно, намечается заметный перебор.
Я покорила зверя. Вынудила монстра подчиниться и склонить упрямую голову. Поставила чудовище на колени, обратила в послушного пса, заставила прилежно выполнять команды.
Я?..
Не верю.
Слегка приподнимаюсь, смотрю на человека у моих ног и снова откидываюсь назад, на смятое покрывало.
Просто отказываюсь верить.
«Не обман зрения? Не галлюцинация?» – шальные мысли пробирают до озноба.
Шёлковые ласки абсолютно реальны. Остальное тоже сомнений не вызывает. Мне до одури жутко и удивительно хорошо.
Кусаю губы, но это не помогает. Совершенно не отрезвляет.
Стараюсь оценить каждый кадр, но это едва ли получается. Яркие всполохи перед глазами ослепляют, толчки крови во взмокших висках оглушают.
Тук.
Глухо пульсирует внутри.
Мои ноги на широких плечах.
Тук.
Отбивается в рваном ритме.
Каблуки упираются в спину, скользят, вспарывают плоть сквозь тонкую ткань рубашки.
Тук.
Обдаёт немилосердным жаром.
Острые шпильки царапают тело фон Вейганда.
Уже давно.
Безотчётно, непреднамеренно. Больно, возможно, до крови.
Oh, God. (О, Господи.)
Почему?
Потому что он позволяет. Не снимает модельную обувь, не удерживает за бёдра, пресекая шалость. Никак не останавливает непотребство.
Позволяет.
Не от помутнения рассудка, не от рассеяности внимания.
Сознательно.
Позволяет. Это. Мне.
Теряю собственный пульс, закрываю глаза. Больше не сдерживаю утробные стоны, рвущиеся наружу. Содрогаюсь в экстазе.
Кончаю, ибо он позволяет.
Думаю, что падаю, но жестоко ошибаюсь. Опять, снова, в очередной раз. Пора бы стать умнее, но куда там.
В этот конкретный момент понятия не имею об истинном, ничем не замутнённом падении. О полёте, который по-настоящему выбивает дыхание из лёгких. Об ударе, камня на камне не оставляющем от прежнего восприятия окружающей действительности.
Я невинная и неопытная, неискушенная и неиспорченная. Несмотря на все аферы и приключения, я практически девственница.
Не вижу ближайшее будущее, не догадываюсь о финальном аккорде. Не подозреваю о том, что некоторые вещи способны впечатать в стену, размазать по дороге асфальтоукладочным катком.
Напрочь забываю о методе кнута и пряника.
Зря, очень зря.
В этой жизни за всё приходится платить. За удовольствие – тем более, причём по особому тарифу.
Фон Вейганд отстраняется. Крепко обхватывает мои ослабевшие колени, небрежно целует сначала левое, потом правое. Словно отдаёт дань святыне, проводит лишь ему ведомый ритуал. Вынуждает выпрямить ноги, прижимается губами к лодыжкам, трётся бородой.
От этой неожиданной ласки по телу проходит разряд электрического тока.
– Спасибо, – выдаю совершенно идиотскую благодарность.
– Пожалуйста, – он ухмыляется, резко поднимается с кровати, отходит в сторону.
– Куда ты? – машинально дёргаю галстук, поворачиваюсь на бок, тщетно стараюсь увидеть происходящее сквозь темноту.
– Готовлюсь к торжественному событию, – поясняет многозначительно.
Судя по звуку, открывает и закрывает ящик. Вероятно, здесь есть комод или тумба. Не могу рассмотреть детали обстановки. Единственный источник света – полузашторенное окно. Скупого отблеска ночных огней ничтожно мало, дабы в полной мере оценить происходящее.
– В смысле? – нервно сглатываю.
Отчётливо вижу, как за стеклом кружатся пушистые снежинки.
Чёрт побери.
Снежинки вижу, а за действиями противника уследить не способна.
Дерьмо.
Конечно, умом понимаю, что бояться глупо. Мне элементарно не посмеют причинить серьёзного вреда. Но вот телом… Телу не прикажешь. Реагирует неадекватно. Или наоборот – чует опасность?
– Раздвинь ноги, – холодно повелевает фон Вейганд.
Возвращается ко мне, садится рядом.
Странное ощущение.
Внутри словно вспыхивает сигнальный огонь. Срабатывает система безопасности, включается инстинкт самосохранения.
Плотнее сжимаю бёдра, отползаю дальше, пробую спрятаться.
Почему так страшно?
Подумаешь, абсолютно голая привязана к кровати. С кем не бывает? Вполне обыденная ситуация. Необходимо урезонить обезумевший пульс, выровнять сбившееся дыхание. Преодолеть панику и подчиниться, довериться воле любимого зверя, пока не стало хуже.
Хуже?!
Ха, смешная шутка.
Как будто сейчас всё нормально. Как будто я не пропитана грехом. Не увязла в трясине вязкой зависимости. Не миновала последнюю черту, не оказалась за гранью реальности.
– Бунтуешь, – голос фон Вейганда сочится сарказмом.
– Пытаюсь, – отчаянно стараюсь освободиться, ослабить тугой узел галстука.
– Напрасно, – бросает коротко.
А в следующий миг наваливается сверху, обрушивается точно ураган, не ведая ни пощады, ни жалости. Поворачивает меня на спину, приводит в требуемое положение и делает то, что хочет.
– Ты не… ты же не… – осекаюсь.
С трепещущих уст срывается не то всхлип, не то вскрик. Глаза расширяются от дикого ужаса. Всё ещё надеюсь освободиться, рвусь на волю, но спастись не удаётся. Тщетно бьюсь в стальной хватке.
– Н-нет, – запинаюсь. – Н-не н-надо…
Палач равнодушен к мольбам.
Его пальцы методично насилуют меня извращённым образом. Методично и настойчиво. Безостановочно. Разминают и растягивают то самое место, которое вечно нарывается на неприятности.
– Расслабься, – следует ледяное распоряжение.
Говорят, смазка помогает.
Может, и помогает, но не мне.
– П-прошу, – униженно умоляю, готова разрыдаться. – Н-нет.
Впечатления просто адские, а ведь это только начало.
Это только начало.
Вот на что намекал проклятый ублюдок.
– Больно? – он неожиданно замирает.
– Очень, – киваю, закусив нижнюю губу.
– Сейчас больно? – гипнотизирует горящим взором.
– Д-да, – дрожу так, что зубы стучат. – П-прек-крати.
Фон Вейганд смеётся.
– Лжёшь, – покрывает моё лицо лёгкими поцелуями. – Ты постоянно лжёшь.
– Н-нет, – отрицательно мотаю головой.
– Маленькая лживая сучка, – произносит с нескрываемым наслаждением. – Трясёшься от воспоминаний о прошлом.
– Нет-нет-нет, – уверенно отрицаю. – Очень больно.
– Правда? – уточняет вкрадчиво.
– Правда, – подтверждаю вдохновенно.
– Прости, – заявляет с напускной грустью, а после довольно ухмыляется: – Всё равно оттрахаю твою аппетитную задницу.
– Ты не можешь так поступить, – цепляюсь за соломинку.
– Проверим? – интересуется елейно.
Пальцы опять оживают внутри, движутся жёстко и резко, вынуждают вздрагивать и приглушённо скулить.
– Ты же любишь меня, – бормочу сбивчиво. – Любишь, значит, не сделаешь ничего плохого.
– Довольно слабая аргументация, – презрительно хмыкает.
Хочу возразить, но фон Вейганд затыкает мой рот поцелуем.
Damn. (Проклятье.)
Разве есть смысл сопротивляться?
Только не сейчас, только не ему.
Тем паче, синопсис обещает:
Тебе понравится.
Честно?
Должно же тебе хоть когда-нибудь понравиться.
Ладно, рискну поверить на слово.
– Алекс, – судорожно выдыхаю, растворяюсь и парю в невесомости, таю под горящим взглядом чёрных глаз.
– Лора, – шепчет хрипло, мягко улыбается, слизывает капли крови, проступившие на искусанных устах, порабощает нежностью.
Горячие губы выписывают огненные узоры на покрытой мурашками коже. Невыносимо медленно изучают шею, перемещаются на грудь, исследуют живот. Не спешат, действуют осторожно, словно опасаются спугнуть, вновь повергнуть в пучину панического ужаса.
Откуда столько сил?
Никогда не торопится, всегда способен обуздать похоть. Держит эмоции под строгим контролем, постоянно начеку, готов к молниеносному броску.
Мой безжалостный инквизитор. Мой отважный воин. Мой мятежный герой, запертый в капкане меж светом и тьмой. Самый лучший. Неповторимый, непостижимый.
Мой.
Живу для него.
