Текст книги "Плохие девочки не плачут. Книга 3 (СИ)"

Автор книги: Валерия Ангелос

сообщить о нарушении

Текущая страница: 79 (всего у книги 82 страниц)

– Алекс! – кричу я, складывая ладони вокруг рта, чтобы сделать звук громче. – Алекс! Алекс!

Не различаю собственный голос. Либо сил не достает разораться как следует, либо ветер чересчур громко воет. Начинается штормовая буря.

– Алекс! – закашливаюсь, однако продолжаю отчаянно вопить, уперто игнорирую медный привкус: – Алекс!

Захлебываюсь кашлем. Задыхаюсь. Срываю голос окончательно. Всматриваюсь вдаль так, что боль обдает глаза. Оглядываюсь по сторонам, напрасно ищу поддержку.

Где долбаная охрана? Где все эти амбалы?

Вокруг никого нет. Помощи ждать неоткуда. Можно побежать в сторону дороги или к замку, вот там наверняка все и отсиживаются. Но тогда потеряю время. Время, которое уже давно на исходе.

Мое сердце пропускает удар.

Сколько фон Вейганд там? Когда потеряла его из виду? Минут пять. Десять. Пятнадцать. А вдруг дольше? Вдруг вообще все и…

Тихо. Без паники.

Нужно действовать. Срочно. Сейчас.

Вот какого хрена он вытворяет? Зачем полез туда? Мало приключений было? Захотелось экстрима? Впечатлить решил?

Пловец гребаный. Идиот. В нашей семье есть место только одному дураку. И это место благополучно занято. Попрошу не претендовать.

Я бросаюсь вперед. По пустынному берегу. В воду. Яростно рвусь к обезумевшим волнам, кидаюсь в самую гущу. Толкаюсь внутрь.

Мама.

Мамочка.

Спотыкаюсь. Окунаюсь по пояс. Выше. По грудь. Больно ударяюсь коленями о жесткую гальку. Волна накрывает с головой, пригибает ко дну. Ощущение, будто ныряю прямо под лед.

Ну, ничего нового.

Только платье надо бы снять. Намокнув, наряд весит по крайней мере тонну. Не стоит начинать заплыв в таком количестве одежды.

Дрожу. Зубы постукивают, отбивают барабанную дробь, создают ангстовый саундтрек. Как будто и без того мало жути.

Я стягиваю пропитанный морской водой лен. С огромным трудом. Сдираю платье, словно свою собственную кожу живьем срезаю.

Судорожно выдыхаю. Очень стараюсь выровнять сбившееся дыхание. Жадно ловлю кислород.

Соль выедает глаза. Набегают слезы. Ничего разглядеть невозможно.

– Алекс! – кричу я.

Тишина.

Опять остаюсь без ответа.

Проклятье.

Поднимаюсь, продвигаюсь дальше, пытаюсь развести волны руками. Моргаю, откашливаюсь. Вглядываюсь в ускользающий горизонт.

Дно уходит из-под ног. Теперь становится по-настоящему глубоко. И трудно. Вода ужасно соленая. Упругая. Жесткая. Сперва милостиво выталкивает на поверхность. После давит безжалостно. Играет как зверь с добычей. То придушит, то обнимет.

– Алекс! – вырывается утробный вопль. – Алекс!

Волна опять накрывает с головой. Едва успеваю захлопнуть рот. Задерживаю дыхание. А вода все бьет и бьет. По груди, по ребрам.

Как он сказал? Когда уходил. Перед тем, как исчезнуть в море.

Живи. Не помешаю. Не трону. Слуги. Счет. Оплачено. На годы вперед.

Что?!

Разлепляю губы и тут же огребаю. Хлебаю соль. Как слезы, как кровь. Захлебываюсь, закашливаюсь, содрогаюсь. Еле вырываюсь к поверхности, выныриваю.

– Алекс! – восклицаю исступленно. – Алекс!

Он хочет умереть.

Хочет оградить меня. От себя. От своего безумия. Иначе бы никогда не отпустил и не оставил спокойно сидеть на берегу. Не давал бы заведомо невыполнимых обещаний.

Как это он не тронет меня? Как это не помешает?

Нет. Нет. Нет. Никогда. Пусть даже не мечтает.

Черта с два! Понял?

Мы будем жить вдвоем. Будем мучиться и страдать. Очень-очень долго. Вечно. И тебе придется трогать меня. Жестко. Нежно. По-всякому. Годами.

Я тебя не отдам. Никому. Ни Господу. Ни Дьяволу. В этой жизни не отпущу и в любой другой тоже не оставлю.

– Алекс! – задыхаюсь.

Глупо лезть в холодную воду. Пробираться на самую глубину. Бороться с бешеными волнами.

Особенно если не умеешь плавать.

Ну, практически. Почти. Не так чтоб вообще не умею. Паршиво держусь. Тренировалась мало. Стоило лучше подготовиться. Подстраховаться.

Я пропускаю очередной удар. Теряю дыхание. Тело сводит судорога. Выкручивает, выламывает. Хуже цепей. Правда. Помню.

Победа за морем. Пока что.

Делаю слабую попытку продышаться. Бесполезно. Напрасно. Только еще сильнее себя закапываю, погружаюсь вниз. Да так, что с макушкой накрывает.

Надо дышать. Надо. Надо… Кажется. Нужен кислород. Свежий воздух. И тогда, наверное, будет шанс продержаться еще.

Едкая жидкость врывается в ноздри, заполняет легкие, течет внутрь быстро и жестко, от дикого напора аж ребра ноют.

Я пытаюсь вынырнуть. Опять и опять. Вдохнуть. Еще раз произнести его имя. Позвать. Губы движутся, а из горла не вырывается ни звука. Грудь жжет, распирает, разъедает словно кислотой.

Боже. Если тебя нет, то и меня не будет. Незачем существовать. Не для чего. Не для кого. Тенью бесплотной по земле шататься. Разве есть смысл?

Оказывается, все просто. Нечего прощать. Тебе – нечего. Совсем. Боль. Обида. Злость. Такое пустое. Шелуха.

Я… я же… Алекс. Мой Александр. Я люблю тебя. И без твоей ладони, что мою накрывает, пальцы наши как прежде, как раньше, как тогда, в самую первую встречу, точно судьбы переплетает, никакой другой реальности не представляю.

Рык.

Громовой. Грозный. Гневный.

Ближе. Четче. Нарастая.

Это же волны ревут? Наверное. Галлюцинация. Эффект кислородного голодания. А может, просто матерная фраза по-немецки.

Меня хватают за волосы. Грубо. Жестоко. Без особых церемоний. Наматывают пряди на здоровенный кулак и тащат в сторону.

Боль адская.

А я и закричать не могу. Завопить не удается. Взвизгнуть не выходит. Лишь кашляю и кашляю. Чуть легкие не выплевываю.

Хватаюсь за макушку, пробую ослабить давление. Тщетно. Ощущение, точно меня волокут, насадив на железный крюк. По волнам. Вперед и вперед. Ближе к берегу. На вожделенную сушу.

И море буйствует. Заходится в недовольстве. Не желает жертву возвращать. Отказывается прерывать трапезу. Бунтует.

Да только кто спрашивать станет? Что взял, то твое. А не можешь удержать, значит, ничего твоя хватка не стоит. Преклони колени. Покайся.

Фон Вейганд швыряет меня на гальку, склоняется, хлещет по щекам, накрывает горло ладонью, мой одержимый пульс своими пальцами ловит.

– Дура! – рявкает. – Бл*дь. Ты больная?!

Выкашливаю остатки воды ему прямо в лицо. Получается не особо красиво и романтично. Даже немного неудобно и стыдно.

М-да. Не так я себе этот момент представляла. Не так. Подкачал сценарий. Интересно, можно дубль переснять?

Вообще, тут должна быть до одури красивая сцена спасения. Причем спасаю я, а не он меня. Прощаю все прегрешения, милостиво соглашаюсь на брачные узы, а потом…

Загадочное затемнение. Душераздирающая музыка.

Я бы предпочла 'My Immortal’, но готова рассмотреть альтернативные варианты, открыта любым предложениям.

– Ты что вытворяешь? – рычит фон Вейганд, совсем не заботясь об утраченной красивости момента, нависая надо мной разъяренным коршуном. – Зачем в море полезла? Сдохнуть хотела?

– Ты м-мог б-быть, – запинаюсь, зубы отстукивают лихую чечетку, никак продышаться не удается. – П-по-по-вежливее.

– Какого черта ты туда поперла? – стискивает мои плечи до хруста, встряхивает, как тряпичную игрушку, подхватывает, укладывает на свой пиджак, накрывает сверху рубашкой, как будто отогреть пытается. – Что за бес тебя дернул?

– В-вообще, – откашливаюсь, прочищаю горло. – Вообще, я тебя спасала.

– От чего? – взвывает яростно.

– От смерти.

Мой палач выглядит озадаченным. Несколько удивленным. Вероятно, даже слегка пораженным. Ну, так. Самую малость.

Брови сурово сдвинуты, а в густой черноте глаз клубятся самые темные чувства. Губы кривятся в хищном оскале. Зубы обнажены. Такому волю дай. Вгрызется в глотку.

Он изумлен. Немного. Разве нужно спасать от смерти того, кто и есть смерть?

– Ты сказал, чтобы я теперь жила одна, типа все оплачено, мешать моему одиночеству не станешь, – совершаю судорожный вдох. – А потом ушел вдаль. Исчез. Я не видела тебя в море. Не находила. Начала звать и не получила никакого ответа. Пришлось действовать незамедлительно. Бросаться на помощь.

Опять кашляю. Рвано вдыхаю.

– Что скажешь в свое оправдание? – спрашиваю нарочито сурово. – Признавайся. Почему полез в ледяную воду? Сейчас вот явно не купальный сезон.

– Дура, – вздыхает. – Какая же ты дура.

– Знаешь, хватит, – недовольно морщусь. – Раз назвал и достаточно. Конечно, успел меня по-всякому просклонять, но эта твоя сегодняшняя «дура» звучит особенно обидно.

– Ты не умеешь плавать.

– Умею, – хочу прикрикнуть, однако издаю лишь жалобный писк. – Я… я просто не привыкла плавать так много и долго.

– Ты не думаешь, – произносит мрачно.

– Думаю, – протестую, бунтую отчаянно.

– Никогда, – его губы так близко, дыхание выжигает клеймо.

– Да, – автоматом выдаю в тон ему и тут же взвиваюсь: – Что? Нет. Я думаю. Постоянно и напряженно. Каждую секунду, каждое долбаное мгновение и…

– И ничего не соображаешь, – припечатывает фон Вейганд.

Врезаю ему по щеке ладонью. Дарю звонкую и хлесткую пощечину. Сама пугаюсь, застываю в ожидании кары. Но он просто смеется, чуть поворачивается и целует мое запястье. Мягко прижимается губами, скользит языком по нервно бьющейся вене.

Какой он горячий. Градусов сто. Нет. Гораздо больше. Обжигает по живому.

Оголенный провод. Мощный. Пронизанный электрическим током.

– Я боялась тебя потерять, – роняю тихо.

– Зря, – ухмыляется шире. – Я же говорил. Умирать не умею. А если бы решил свести счеты с жизнью, то выбрал бы другой способ.

– Не надо, – лихорадочно мотаю головой. – Не надо никаких способов.

Касаюсь его ладонями. Ощущаю бой крови. Пропускаю удары сквозь себя. Как выстрелы. Как тяжкие ранения.

Боже. Как давно я касалась его так. Жадно. С диким, отчаянным, исступленным желанием. До жгучего жжения под заледеневшей кожей.

Господи. Да я никогда его так не касалась. Не ощущала такого. Безумного. Одержимого. Бешеного. Пробирающего до самого нутра. Адского голода.

– Я бы умерла, – продолжаю судорожно. – Честно. Правда. Если бы ты не пришел за мной, я бы умерла.

– Почему, – хмыкает, кривится. – Может, и выплыла бы, продержалась на волнах. При доле везения.

– Я не про сейчас, – нервно улыбаюсь. – Наверное, даже не про сегодня.

– Я тоже, – проводит тыльной стороной ладони по щеке. – Я понял.

– Алекс, – всхлипываю, глотаю набежавшие слезы. – Я так… Я… Я тебя…

Он сгребает меня в объятья. Сжимает. Жутко. Жарко. Жестоко. Сдавливает. Вбивает в горячее крепкое тело.

– Убью, – рычит грозно и яростно, заставляет сотрясаться, подрагивать изнутри. – Я тебя убью. Когда-нибудь. А потом оживлю. И снова убью. Прикончу суку. До смерти затрахаю. Забью. Буду убивать долго. Опять и опять. И мне никогда это не наскучит. Не надоест.

– Убей, – шепчу я. – Пожалуйста, убей.

Касаюсь его лица холодными пальцами, едва лишь дотрагиваюсь, обвожу каждую линию. Каждую черту. Жесткую. Жестокую. Железом высеченную из ледяного гранита. Действую порывисто, лихорадочно, не отдаю никакого отчета в собственных поступках. Каменею.

Ты.

Реальный. Настоящий. Идеальный. До боли. До дрожи. До одури. Четко. Точно. Как по моему безумному, извращенному заказу.

Бог. Дьявол. Нет. Просто человек. Единственный. Тот, без кого отказываюсь бродить по грешной земле. Тот, без кого не существую. Вообще. Никак. Ни при каких условиях.

Мужчина моей мечты. Сотканный из тьмы. Дикий. Неукротимый. Неудержимый. Шальной. Запрещенный законом во всех цивилизованных странах.

Герой. Героин. Агония в груди. Единица моего персонального безумия. Доза свинца в живую мишень между ребрами. Гребаная одержимость. Битая грань.

Ты.

Кумир моей темноты.

Так что потом? Взойдет солнце – исчезнешь. Рассвет сотрет твои следы. Сотрет мои шрамы. Разрушит нашу порочную магию.

Никогда. Не позволю. Не допущу. Удержу мгновение силой. Вырежу нашу историю глубоко внутри. На мясе. На костях. И даже глубже. Там, где живет душа.

Ты.

Один. Всегда. Везде. Навечно. На века.

Остальные – только тени. Дешевые копии. Подделки. Лживые и фальшивые. Бюджетные версии. Отблески истины. Заведомо провальные эксперименты.

Ты.

Правда.

Боль. Яд. Отрава. Кайф. Экстаз. Безудержный. Запредельный. Запретное откровение. То, ради чего стоит погибать. И выживать. Раз за разом. Теряя счет. Ныряя во мрак.

Ты.

Мой.

А я твоя.

Глупо бежать.

Бесполезно.

Это.

Не страсть. Не привычка. Не привязанность. Не похоть. Не голое притяжение тел, вдруг столкнувшихся по воле случая. Не проклятие. Не коварный план врагов. Не заговор.

Не дар. Не благословение небес. Даже не любовь.

Приговор.

Нож в горло. Острый клинок под ребра. Еще и еще. Лезвие за лезвием прямо в плоть. Безжалостно и беспощадно, вгрызаясь с утробным рычанием.

Намертво.

Дрожащие пальцы застывают на твоих губах. Перестаю ощущать собственное дыхание. Кровь леденеет в жилах.

– Убей меня, – требую. – Грубо. Нежно. Жестко. До спазмов. До судорог. Убей, прошу. Без жалости. Как тебе самому нравится. Ничего не скрывай. Не сдерживайся. Не заключай зверя в клетку.

В горящих черных глазах разверзается пекло. Холод отступает перед губительной силой пламени. Единственный взгляд опаляет, враз пробуждает дикий огонь под заледеневшей кожей.

– Убивай меня, пожалуйста, чаще, – продолжаю настойчиво. – Каждый день. Каждую ночь. Как угодно. Когда пожелаешь. До последнего вздоха. И даже дольше. Вечно. Чтоб я имя свое забывала. Чтобы предавала себя. Снова. Опять. Только в твоих руках.

Полные губы растягиваются в кривой ухмылке, обнажают хищный оскал изголодавшегося волка. Раскатистый рык вырывается из широкой, мощной груди, проносится сквозь мое тело, прокатывается по трепещущей плоти ударом грома.

– Ты, – выдает фон Вейганд и прерывается. – Ты…

– Невыносимая? – охотно подаю идею. – Непостижимая? Абсолютно обворожительная и неповторимая идиотка? Чокнутое создание, напрочь лишенное намеков на интеллект? Прекрасная леди, давно утратившая инстинкт самосохранения?

– Нет, – выдыхает отрывисто.

Его ухмылка становится шире. И опаснее во сто крат. Его губы оказываются так близко, что мое сердце дает перебой, замирает, сведенное тягучей судорогой.

Запрещенный прием. Продолжай.

– Ты ангел, – произносит он и почти дотрагивается ртом до покорно распахнутых уст, однако целовать не торопится, просто припечатывает тяжелым дыханием: – Дьяволов ангелок.

Я сгораю.

Резко и сразу. В пепел. Дотла.

От этого небрежного тона. От хриплого голоса, пробирающегося в натянутые до предела жилы. От дурманящей близости огромного мускулистого тела.

Маленькая девочка. Неразумная. Хрупкая. Наивная. Невинная. Неискушенная. Неопытная.

С кем посмела играть? Обломаешь зубы. И хребет заодно.

– Я тебя… – начинает и замолкает.

Губы в губы. Дыхание слито. Бой крови един. До тягучего водоворота, до одуревшего урагана, до буйства голодных стихий. Внутри. Застываем. Друг в друге.

Гад знает толк в пытках. Мастер своего дела. Прирожденный палач.

А я лишь жертва. Весь мир – алтарь.

– Убью? – дарю подсказку чуть слышно.

– Люблю, – бросает холодно и четко, будто жуткое ругательство, будто самое грязное и непристойное на свете слово. – До одури. До безумия. Как мальчишка. Как слюнявый дебил.

Не успеваю заорать. Дать волю разбушевавшимся эмоциям. Не успеваю осознать суть происшедшего. Ничего не удается. Не выходит.

Фон Вейганд затыкает мой рот поцелуем.

Врывается. Врезается. Вгрызается. Пронзает языком. Жестоко. Напористо. Отбирает волю к сопротивлению. Подчиняет. Порабощает. Поглощает. Пожирает так грубо и жадно, что я забываю дышать, теряю пульс, ускользаю из реальности. Отдаюсь его властным губам без малейшей попытки разорвать греховные цепи. Даже не пробую бороться за свободу. Сдаю врата крепости без боя.

Он убивает меня. Как обещал прежде. Выполняет мою собственную одержимую мольбу. Не дает никакого шанса на помилование. Сжигает. Испепеляет. Уничтожает. И тут же возрождает. Возвращает обратно.

Рай реален. Ад еще реальнее. А то, что творится между нами, – их вечное и порочное противостояние. Слияние. Обручение света и тьмы. Единство противоборствующих стихий. Жуткое. Восхитительное. Кровавое.

И вот.

Сияние. Ослепление. Онемение.

Я будто лишаюсь всех чувств в одно мгновение. И начинаю чувствовать гораздо острее. На грани и за гранью. Глубже. Дальше. Пока не отключится разум. Не угаснет сознание. Вспышка за вспышкой. А потом четко вниз, прямо на резко заточенные скал зубцы.

Боже. Так меня никто не целовал. Никогда.

Как я до него вообще жила? Разве была жива?

Думала, подобное только в фильмах бывает. На экране кино. В книгах. В намеренно разыгранных сценах. Старательно отрепетированных, заранее выверенных. Когда ради зрителя стараются. Специально нагнетают атмосферу, накаляют до предела.

А теперь я здесь.

Эпицентр бури. Координаты утрачены.

Спасите. Помогите. Черт, нет. Назад. Не мешайте.

Я в одном лишь нижнем белье. Полуголая. Беспощадно взломанная. Распахнутая настежь. Мокрая от соленой морской воды, от смеси слез и пота. Распростертая на безжалостной твердой гальке. Обдуваемая свирепыми ветрами.

Должно быть холодно. Неудобно. Жестко. Неприлично. Непривычно. Унизительно. И до жути отрезвляюще. Должно. Но нет. Ни капли. Да куда там.

Я пьяная. От алчных губ. От тяжелого звериного дыхания. От утробного хищного рычания. От тугих ударов крови в низу живота.

Вкус меди. Отчетливый. Лязг зубов. Оглушительный. Звонкий. Победителя тут никогда не будет. Судьба и та трусливо отступит.

Это не схватка диких голодных тварей на смерть.

Это мы. После долгой разлуки.

Нам не нужен воздух. Кислород. Не нужен. Глоток за глотком. Вдыхаем друг друга. И надышаться не можем. Мало, все мало. Ничтожно.

Скажи. Умоляю. Скажи. Почему я так долго тебя ждала? Так мучительно. Безнадежно. Вязко. Тягостно. Болезненно. Одиноко. Почему же не пришел сразу, не сорвал дверь с петель, не увел почву из-под ног, во тьму глухую не уволок?

Я рыдала. Каждую гребаную ночь. День. Без счета. Особенно когда глаза оставались сухими. Вопила. Орала. Звала. Вены резала. Жилы рвала. Выламывала кости. Мясо обдирала. Я по тебе умирала. Загибалась. Подыхала. До глухоты громко.

Гад. Ублюдок. Подонок. Столько лет. Месяцев. Недель. Дней. Часов. Минут. Секунд. Мгновений. Где тебя носило?

Хватит тянуть. Пора отдавать долг. За каждый миг. Вдох. Всхлип. Вскрик. Без тебя. За каждую мою вспыхнувшую и погасшую жизнь.

Плати. Разрезай. Разрывай. Выламывай. Обдирай. Выдирай. Забирай. Всю. Целиком. А цензура пусть перекурит. В пекло скучные меры предосторожности.

Я хочу тебя. Всего. Всякого. В кровь. Под кожу. Я хочу тебя. Одичалого. Оголодавшего. Одержимого. Без наркоза. Просто стреляй уже.

Убивай меня.

Медленно. Быстро. Бешено. Яростно. Неистово. Неспешно. В ритме напрочь одуревшего сердца. Растягивай сладостную экзекуцию до бесконечности.

Разрушай. Сокрушай. Камня на камне не оставляй.

Люби.

Жарко. Жутко. Жестоко. Как только ты один умеешь. Вгоняй во мрак, в бездну, в пропасть, в землю. А после возноси к небесам. Если и слепнуть, то вместе.

– Алекс, – шепчу, едва размыкаются наши губы, трусь щекой о его щеку, кайфую от тысячи морозных мурашек, корябаю нежную кожу о жесткую щетину. – Повтори, пожалуйста.

– Я дебил, – шумно втягивает воздух, вдыхает аромат моих волос. – И знаешь, это не так плохо. Пожалуй, даже приятно.

– Нет, – протестую поспешно. – Другое повтори.

– Что? – интересуется вкрадчиво.

– Ну, ты понял, – заявляю с нажимом. – Давай. Хотя бы еще разок. Я заслужила и больше, если честно. Слишком долго подобного откровения дожидалась.

– О чем ты? – неподдельное удивление, изумленно выгнутые брови.

– Слушай, – хмурюсь. – Я ведь никогда не понимаю с первого раза. Я и после десятого объяснения редко что понимаю. Поэтому просто сделай над собой усилие и повтори красивое признание опять.

Насмешливо хмыкает.

Вот скотина.

– Стоп, – начинаю заводиться. – Неужели зря диктофон включала? Давай. С чувством, с толком, с расстановкой. Иначе о чем тогда поведаем потомкам?

Фон Вейганд прижимается губами к моему лбу. Чмокает. Легонько. С долей издевки. Тонко намекает на зарождающееся безумие. Как бы советует расслабиться и ценить мелочи жизни, не требовать большего. Смириться и обтечь.

Ха. Нет. Никогда. Не на ту напал. Дожму даже мертвеца. Хитро. Коварно. Филигранно расколю абсолютно любого, пусть самого стойкого свидетеля.

– Ну, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, – выдаю скороговоркой, цепляюсь за широкие плечи, ногтями впиваюсь и царапаю. – Прошу. Скажи, скажи, скажи. Я тебя умоляю. Уж лучше по-хорошему признайся. Я же все равно не заткнусь.

Шах и мат. Фирменный метод. Запатентованный. Отмеченный мировыми экспертами. Обращайтесь – обучу лично. За пару жалких миллионов евро. Короче, за бесценок.

В общем, я канючу как умею. Готовлюсь довести до инфаркта нытьем. Повторяю мольбы по кругу и щедро сдабриваю показными рыданиями.

Хранит молчание. Вот сволочь. Крепкий орешек.

Ну, ничего. Я и не таких на чистую воду выводила. Тут главное – быстрота и натиск, безграничное тупое упрямство.

Ох, он еще запоет. Как миленький. В любом случае.

– Помнишь, предложил секс прямо посреди прокатного цеха, – проявляю спонтанность, уперто пикирую противника первыми пришедшими на ум фразами. – Зажигательный грохот металла, задорные огни стана. Эротичные каски, соблазнительная спецодежда. Пьяные бригадиры, грязища вокруг. Казалось бы, сплошная романтика. Как же тут от разврата откажешься. Но даже тогда я тебе не сразу поверила, усомнилась в счастье.

– Помню, – усмехается. – Ты обернулась, будто другую женщину позади искала.

– Не жалеешь? – впиваюсь пристальным взором, прожигаю насквозь. – Выбор вышел сомнительный. До сих пор теряюсь в догадках, чем умудрилась пронять. Не красавица. Умом блистаю исключительно по праздникам. Очарование зашкаливает. Однако в целом весьма заурядный экземпляр. Для шефа-монтажника может и пойдет. А вот для барона, миллиардера, хозяина мира едва ли дотянет.

– Жалею, – в черных глазах безумствуют бесы. – Жалею, что затянул с приглашением. Не поддался рефлексу в первый же день.

– А чего ты хотел? – вопрошаю чуть слышно, закусываю губу.

– Намотать твои волосы на кулак, поставить на колени и выдрать в глотку, – скалится, жадно буравит горящим взглядом. – Вытрахать весь твой мозг. Выеб*ть.

– Алекс, – выдыхаю сдавленно.

Упираюсь ладонями в его мускулистую грудь. Трудно понять, чего хочу. Притянуть или оттолкнуть. Разорвать контакт. Прильнуть.

Я под ним. Распятая. Распахнутая. Ноги раздвинуты. Спина выгнута. Покорная рабыня готова к употреблению. Бери. Владей.

Почему медлит? Ждет согласия?

– Да, – роняю сдавленно, судорожно втягиваю воздух и, захлебнувшись кислородом, закашливаюсь от волнения, прочистив горло, прибавляю тверже: – Давай.

Ухмыляется. Слегка. Уголками губ. Едва уловимо. Тень веселья тает. В момент. Уступает победный трон голодному оскалу.

Глаза пылают. На дне взора таится густой сумрак. Тьма затягивает. Вовлекает. Увлекает. Внутрь. Вглубь. В зияющую бездну.

Огонь. Лед. Дикая стихия. Губительная. Обжигает дьявольским пламенем. Потому и манит. Искушает.

Неизбежно. Необратимо. Неукротимо. Против всех существующих на свете заветов. Против всяких законов логики.

Мы. Вдвоем. До скончания веков.

Наша история. Вызов богам. Наша история. Насмешка судьба. Досадный промах. Ошибка, которую никогда не исправить. Проклятая спираль.

То чувство, когда тебе вонзают нож в спину. Четко. Точно. Между ребрами. А ты оборачиваешься, улыбаешься и протягиваешь руки, чтобы заключить в объятья.

То чувство, когда в тебя разряжают полную обойму свинца. Стреляют на поражение. Выжигают. Уничтожают без жалости. А ты подставляешь окровавленные губы под поцелуй.

То чувство, когда хоронят живьем. Заколачивают гроб, загоняют под землю, засыпают намертво. Отнимают надежду, вырубают на корню. А ты выбираешься. Обдираешь до мяса свои кулаки, сдираешь костяшки, уродуешь пальцы, но выползаешь, выгрызаешь путь с того света, возвращаешься к своему единственному хозяину и господину, только чтобы прикрыть его собственным изувеченным телом.

То чувство, когда нечем дышать. То чувство, когда пульс обращается в камень. То чувство, когда мир теряет звуки и краски, окончательно и бесповоротно лишается смысла.

Холст бесцветный. Холодный. Нет. Мертвый. Ледяной.

То чувство, когда…

Без тебя.

Пусто.

Нет ничего. Никого. И даже Вселенная сдается. Рушится, распадается по фрагментам. Обращается в бесполезный вязкий пепел.

– Алекс, – шепчу практически беззвучно. – Я… Я тебя…

Не позволяет договорить. Не разрешает вымолвить ни единого слова. Крадет дыхание очередным одержимым поцелуем.

Как же он голоден. Бешено. Отбрасывает пропитанную морем рубашку. Сдирает нижнее белье, раздирает в клочья. Резко. Грубо. Без предупреждения. Клеймя мою бледную кожу красными полосами.

Губы прижимаются к горлу. Алчно. Жестко. Цепеняще. Отправляя волны морозной дрожи по всему телу. Пальцы сдавливают бедра, впиваются в плоть, безжалостно и беспощадно. Вынуждают покориться, податливо прогнуться, открыться гораздо больше. Обмякнуть и напрячься, отозваться, податься навстречу. Ответить на ласку, отозваться на движение. Отдаться как прежде.

И все же фон Вейганд сдерживается.

Зверь вгрызается в железные прутья решетки. Ломится наружу. Яростно и свирепо бьется о стены клетки. Рычит, сотрясает мир вокруг утробным воем. Злобно лязгает острыми зубами, жадно царапает сталь громадными когтями.

Зря. Напрасно. Тщетно.

Цепи держат крепко.

Моя реальность расплывается. Раскалывается. Осыпается на плечи градом окровавленных осколков. Опаляет. Обжигает. Оставляет кровоточащие шрамы. Обнажает по живому.

Однако я не пытаюсь прекратить. Наоборот. Умоляю продолжать.

– Алекс, – выдаю сквозь стон. – Прошу… пожалуйста.

Фон Вейганд накрывает мою грудь ртом. Втягивает плоть. Слегка прикусывает кожу. Внутри растекается ртуть. И впечатление такое, будто мое сердце выдирают наружу.

Господи. Боже.

А губы все ниже. По ребрам. По призрачным отметинам. Фантомным. Разбередив старые ранения, раздразнив затаенную боль. Пробуждают агонию. Даже калечат. Но тут же лечат, исцеляют, утоляют горечь. Опутывают нитями ласки. Окутывают нежностью.

Он точно битое хочет починить. Исправить. Склеить. Срастить. Вернуть назад, обратить время вспять. Искупить грехи. До дна чашу вины испить.

Глупый. Зачем?

Не нужно. Уже. Никогда.

Я давно все простила. Себя – не могу. За слабость. За боль. За отчаяние. Тебя – в любых прегрешениях. Заранее. На годы вперед. На века.

– Алекс, – жалобно всхлипываю.

Фон Вейганд целует меня как святыню. Осторожно. Бережно. Словно совершает лишь ему одному известный обряд. Таинство. Ритуал. С особенным благоговением. Служит. Опять преклоняет колени.

Горячий язык выводит узор на моем животе. Чертит невысказанные строки. Ниже и ниже, прямо туда, где копится грех, где берет начало наше падение.

Грязное. Жаркое. Безумное.

Преступление.

И наказание. Рядом. Близко. Хлестким пульсом по взмокшим вискам. Гулким ударом крови в затылок.

– Алекс! – сдавленно вскрикиваю.

Фон Вейганд касается меня там.

Там, где мучал. Там, где терзал. Там, где раздирал на части. Врезался раз за разом, не ведая ни жалости, ни пощады. Вбивался до упора, вырывая из горла истошные вопли.

Тягучая судорога выкручивает мой позвоночник. Спазм сковывает мышцы. Еще и еще. Принуждает простонать. Проскулить. Сжаться. Вжаться в разгоряченную гальку.

Нет.

Нет, нет, нет.

Мы так не договаривались. Нельзя, чтобы было так хорошо. Потом обязательно следует плохо. Нельзя безнаказанно кайфовать, наслаждаться, тонуть в похоти. Расплата грядет неминуемо.

Стоп. Хватит.

Я кончаю прежде, чем успеваю его прервать. Взлетаю до небес. Взрываюсь. Обрушиваюсь вниз каскадом ярких искр. Растекаюсь раскаленной волной по морскому берегу.

– Алекс, – рваный выдох. – Алекс.

Фон Вейганд не прекращает. Не отрывается от меня. Исследует. Изучает. Проводит по острым граням греха. Доводит до исступления. Ранит. Расчерчивает внутри порочную нотную грамоту.

Его губы не знают стыда. Его язык еще хуже. Везде. Срывая запреты. Ломая печати. Руша табу. Всюду. До колких судорог. До вожделения дрожи.

Я кончаю столько раз, что становится страшно.

Я вообще выживу?

Кончаю с его именем на устах. Выгибаюсь под бесстыдным ртом. Сжимаю бритую голову голыми бедрами.

Как одержимая. Как бешеное животное.

– Люблю тебя, – заявляю судорожно. – Люблю безумно.

– Подожди, – холодно обрывает фон Вейганд.

Горячие пальцы накрывают мои колени, поглаживают и движутся по икрам, обхватывают лодыжки, сжимают, заключая в железные кандалы. Властно дергают вниз, вынуждают нырнуть под опаляющий лед. Точнее – под прямой огонь. Дикий. Неистовый. До пепла сжигающий. Шальной. Под тяжесть мускулистого тела. Под напряженные до предела канаты мышц.

О мой Бог.

Шепчу. В путаных мыслях. Успеваю подумать лишь это. Взмолиться. Не успеваю. Отпетая преступница. Грешница. Пропащая душа.

И темные воды смыкаются над головой.

Я иду ко дну. Или взлетаю?

Это не рай. Ну и ладно.

Буду гореть в аду. Только бы с тобой. В одном котле. Попробуешь выбраться – затащу обратно. В ураган. В самое пекло. Прости. Другого пути тебе не светит.

– Повтори, – приказывает фон Вейганд.

– Ч-что? – спрашиваю сбивчиво.

– Ты знаешь, – дьявольская усмешка.

– Я…

Захлебываюсь собственным утробным стоном.

Кричу. Надсадно. Греховно. Порочно. Протяжно. Тону в самых темных чувствах. В самых низменных эмоциях.

Кто я? Что я? Никто. Ничто. Не важно. Ничего. Существуешь лишь ты. Глубоко внутри. Твердый. Пульсирующий. До одури обжигающий.

Огромный член входит в меня. Единственным ударом. Жутко. Жестоко. Возбуждающе. Принуждая выгнуться и заорать. Узреть ночные звезды посреди ослепительно синих дневных небес.

Ты. Входишь в меня. Распахиваешь врата. Настежь. Срываешь все запреты. Врываешься. Вливаешься как расплавленная сталь. Порабощаешь и подчиняешь. Покоряешь. Каждую клетку. Заполняешь. Как нож. Режешь мое пространство. И сбиваешь замки. Замыкаешь реальность.

Точка. Точка. Точка.

Вычеркиваешь. Безжалостно. Выдираешь неугодные страницы. Комкаешь. Выбрасываешь к черту. Выводишь нужные строчки. Упрямо. Уперто. Одержимо. Ты не из тех, кто отдает личную собственность. Не из тех, кто дарит свободу выбора.

А я?

Я…

– Люблю тебя, – говорит фон Вейганд, толкаясь вглубь, разводя мои дрожащие руки в разные стороны, вдавливая запястья в камень, распиная под собой. – Люблю.

– П-почему, – запинаюсь, с шумом втягиваю искрящийся электричеством воздух, сдавленно продолжаю: – Почему сразу не сказал?

– Хотел понять, – смотрит прямо в глаза, душу вырывает пристальным взглядом, совершает мощный толчок, буквально вспарывает вздыбленной плотью. – Хотел узнать, как это будет звучать, когда я окажусь внутри. Когда ты кончишь подо мной. Опять и опять.

– Я, – глотаю стон, вскрик, вмиг подступившие к горлу слезы, глотаю все, абсолютно все ради него и шепчу: – Люблю тебя. Люблю. Люблю.