Текст книги "Плохие девочки не плачут. Книга 3 (СИ)"
Автор книги: Валерия Ангелос
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 82 страниц)
Черт, мы ни разу им не пользовались.
И в то же время фон Вейганд не производит впечатления человека, мечтающего обзавестись потомством. Более того, садистские забавы и жесткая дрессура вкупе с колоссальным психологическим давлением – не самые благотворные условия для осуществления подобных целей.
Исходные данные: плюет на контрацепцию, не планирует наследников. Прибавим фразу, случайно сорвавшуюся с уст стервозной супруги – «роди ребенка, если получится».
Что еще можно подумать?! Других вариантов просто не возникает. Только принципиальное нежелание иметь детей.
Господи, он заставил собственную жену сделать аборт… из принципа?
Это ужасно, гораздо хуже, чем поступок Леонида, даже представить муторно и жутко.
Невероятно, тем не менее, я готова поверить. А так же понять и простить без объяснения причин. Лишь одному мужчине в моей реальности дозволено абсолютно все.
Но…
Никогда и ни при каких обстоятельствах не расстанусь с этим ребенком, буду оттягивать момент истины, дождусь полнейшей необратимости. Хоть месяц продержаться, а потом фон Вейганд элементарно не рискнет вмешиваться, опасаясь за мою жизнь.
Придется поднять ставки, изворачиваться и лгать, пойти на любые жертвы и ухищрения, только бы…
– Ты спрашивала о любви.
Он останавливается напротив, запускает пальцы в мои спутанные волосы, заставляет запрокинуть голову и встретить горящий взгляд черных глаз.
– Я женился на Сильвии, потому что нужно было на ком-то жениться, а она выглядела достойной кандидатурой. Да, мне нравилось ее трахать. Мне нравилось трахать многих, самых разных женщин, но я не склонен считать любовью каждый новый всплеск гормонов.
С трудом улавливаю смысл, трепещу от звука этого хриплого голоса, невольно выгибаю спину, отзываюсь инстинктивно, воспламеняюсь и покорно откликаюсь на зов хозяина.
– Природная потребность, необходимая разрядка, не более того, – пальцы фон Вейганда неспешно движутся по шее, добираются до свитера, грубо дергают вниз, обнажая тело.
Словно погружаюсь в горячую ванну, по венам струится расплавленный металл.
– А с тобой иначе, – рывком вынуждает подняться, притягивает ближе, нежно трется бородой о мое плечо, касается именно там, где красуется отпечаток его зубов.
Жаждет подчинить и подавить, никогда не отпускать, заклеймить навечно.
Лучше убьет, чем разрешит уйти. Вырвет мою душу из ада, не разрешит и в рай попасть. Привяжет намертво, телом к телу прикует, вольется в кровь, в разум мой войдет.
– Как тебе удается? В чем фокус? – произносит на ухо, опаляет дыханием, слегка прикусывает мочку, коварно дразнит. – Я берегу эту аппетитную задницу, выслушиваю разную чушь, утираю слезы и терплю истерики, устраиваю романтические сюрпризы и отвечаю на дурацкие вопросы.
Твоя вещь, твоя собственность, твоя шлюха, твоя маленькая лживая сучка.
Твоя… и это заводит. Возбуждает до предела, не отпускает ни на миг, обостряет чувства, бросает вызов, окунает в пучину преступного вожделения.
– Любовь подразумевает нечто светлое. Открывает лучшие стороны характера. Верно?
Глухой смех фон Вейганда, будто звон разбитого стекла. Вздрагиваю, тщетно бьюсь в удушающих объятьях монстра.
– Но это не имеет ничего общего со светом, – он сжимает меня крепче, до хруста костей, намеренно причиняет боль. – Это одержимость.
Пагубная и токсичная, разрушающая все на своем пути, уничтожающая запреты, срывающая печати. Думаешь, не понимаю?
– Ты спрашивала о доверии.
Сердце дает перебой, замирает и вновь стрекочет в бешеном ритме. Когтистые лапы ужаса смыкаются на горле.
– Врагов у меня достаточно, серьезных и не очень. Вроде Мортона, таких, что на смерть. Вроде Сильвии, которые не упустят шанса поквитаться и порадуются незначительному перевесу. Вроде Дитца, озабоченных личной выгодой до той степени, когда грань между союзничеством и соперничеством стирается.
Напрасно пытаюсь урезонить обезумевший пульс.
– Тебе нужно бояться не их. От врагов сумею защитить, – прижимается губами к моему лбу, обдает скрытой нежностью. – Я самому себе не доверяю. Я не знаю, как далеко зайду в этой одержимости, что потребую.
Обнимаю фон Вейганда, сначала легонько касаюсь кончиками пальцев, потом все сильнее и увереннее, буквально впиваюсь в широкую спину. Закрываю глаза, отчаянно стараюсь не разрыдаться вновь под напором разнокалиберных эмоций.
– Ничего страшного, – звучит тупо, но талант к умным речам давно отказал мне в сотрудничестве.
– Серьезно? – его ухмылка ощущается кожей.
– Поверь, – улыбаюсь в ответ.
Хочется говорить о важном и настоящем, развеять туман сомнений и заглянуть в прошлое, обнаружить ответы и разгадать тайны, отыскать надежное укрытие. Хочется признаться в беременности, объяснить и порадовать, сделать все простым и понятным, низвести к общеизвестным истинам, эталонным параметрам. Хочется шептать избитые признания, доказывать правду, захлебываясь в стонах отчаяния, хоть как-то урезонить бурю внутри, достичь равновесия, получить выстраданное облегчение.
Надо сказать очень многое, а слова не идут.
Слишком рано. Всему свой черед.
На долгие годы сберегу в памяти заснеженные просторы Севера, завораживающее великолепие полярного сияния, деревянный дом в сказочном лесу, надтреснутый шепот поленьев в камине, и то, как мы застыли на месте, слитые воедино, впечатанные друг в друга.
Только мы вдвоем, и целого мира мало.
Бесконечно долго вместе.
Рядом всегда.
***
Подписываясь на подпольный бизнес, я и моя подруга Маша грезили об этом самом месте. Лихорадочно копили средства, ежедневно медитировали на мотивирующие фото/видео, обильно пускали слюни умиления и наматывали сопли восхищения на кулак.
– Согласна жить в гостевом туалете этого номера, – самоотверженно заявляла Маша.
– Согласна на коврик под дверью, – печально вздыхала я.
Нас тянуло не столько в страну, сколько в конкретный отель.
– Воды можно из толкана попить, – экономия превыше всего.
– Лучше займем у соседей, – вороватую натуру ничем не прикроешь.
– Шейха подцепим, – ударилась в сладкие мечтания Маша. – Будем на Бугатти разъезжать, нарядимся в Армани и Гуччи, обвешаемся дорогущими побрякушками. Хоть заживем как люди…
– Не знаю, получится ли с шейхом, – критически откомментировала я. – Зато пару-тройку гастарбайтеров из Индии точно охмурим.
– С тобой никогда нельзя серьезно поговорить, – подруга ринулась в атаку.
– Ладно, переключимся на торговцев сувенирами, – пришлось отступать.
– Лора! – разгневалась Маша.
– Чем они тебе не угодили? – искренне удивилась я. – В сезон зашибают покруче местных олигархов…
– Последний раз предупреждаю.
– Ну, шейх так шейх.
– Не мешай проецировать светлое будущее и настраиваться на позитивную волну, – раздалась цитата из умной книжки.
– You can't look for peace in the world around you, you've got to find it in your own heart, (Нельзя искать покой в окружающем мире, необходимо найти его в собственном сердце,) – последовал достойный ответ.
– Психология? – вырвался заинтересованный возглас.
– Зена, – прозвучало компрометирующее признание.
И, наконец, спустя столько лет и зим, осмелюсь торжественно заявить – свершилось.
Нет, я не оказалась на поле боя в роли доблестной королевы воинов. И на съемочную площадку «Жутко сопливых страстей» тоже не попала. Покой продолжал только снился и оставался недостижимым пунктом развлекательной программы.
Поэтому – лед и пламя. Резкая смена температур, невозмутимый холод изгнан огненным жаром.
Welcome to… (Добро пожаловать в…)
Бесконечное очарование роскоши. Оазис процветания посреди выжженной солнцем пустыни. Новое чудо света, сотворенное по воле простого человека. Символ научного прогресса, помноженный на дерзость архитекторов и авантюрное желание побить все существующие в природе рекорды.
Ультрасовременный Эдем привлекает внимание самых отъявленных скептиков, манит погрузиться в море искушений и восторгов. Шальная пляска ночных огней кружит голову, горделивые силуэты небоскребов вынуждает замереть в немом восхищении.
Город развивается молниеносно, стремительно охватывает просторы дикой пустоши, оплетает безмолвные пески драгоценной паутиной, выстраивает непобедимую империю…
Лихо завернула, да?
Конечно, могу и лучше сочинить, пока что легкая разминка артикуляционного аппарата.
Вот почему никто не закажет у меня пиар-акцию? Я же не теряю надежды разбогатеть, особо не напрягаясь. Вообще не напрягаясь, если честно.
Не спорю: быть любовницей миллиардера – очень круто. Но это дело такое, быстротечное. Сегодня отжигаешь в королевском люксе, а завтра отправляешься в длительную ссылку на историческую родину.
Хотя в моем случае акценты расставлены иначе.
Сегодня греешь бока под палящими лучами солнца, курсируешь на яхте по Персидскому заливу, отмокаешь в теплых водах, наслаждаешься ароматом свободы и прелестями безлимитной кредитки. А завтра прямиком в сырость и затхлость подвала – приватная встреча с пыточными агрегатами, предварительная ласка плетью, разбор полетов и разрыв той части моего тела, которая таки нарвалась на захватывающие приключения.
Впрочем, оставим любовь и романтику. Достаточно уже ныть о коварных превратностях судьбы и неудавшейся личной жизни. О том, как сильно хочу замуж, пышное платье с кринолином, многоэтажный торт, свадебное путешествие и пятерых детей просто промолчу. И вот про тихое семейное счастье, которое актеры с приторно-сладкими улыбками охотно демонстрируют в рекламах майонезов, творога и подсолнечного масла тоже не обмолвлюсь. И даже не просите упоминать о смелых планах перевоспитать фон Вейганда до состояния милой болонки, чтоб по команде приносил утром тапочки, тьфу, кофе с круассанами, делал расслабляющий массаж, чистил виноград.
Стоп, мне кажется или я действительно начинаю повторяться? Пока никто не заметил, перейдем к приятному.
Welcome to Dubai.
Добро пожаловать в рай.
Ну, вернее, в Дубай.
Разве это не одно и то же?
Бурдж-Халифа зовет к облакам, приглашает достичь уровня богов, коснуться легендарной высоты. Магическая подсветка Marina Walk завораживает буйством красок. Гигантские моллы приводят в эстетический экстаз не обилием брендовых магазинов, а дополнительными аттракционами. Здесь и огромный аквариум вместо скучной крыши, и заснеженный каток под стеклянным панцирем.
Полагаю, мне пора привыкать к богатству и его закономерным проявлениям, прекратить удивляться всяким мелочам и надежно укрепить челюсть, постоянно норовящую бухнуться на пол.
И все же первая и неподкупная реакция в лобби всемирно известного отеля:
– Ох*еть! – выражаюсь нецензурно, зато правдиво.
Разглядывать эту гостиницу на мотивирующих фото/видео и лицезреть в реальности – две несоизмеримо большие разницы.
Не оглашаю название, ведь хороший товар в особом представлении не нуждается. Хотя откат за продвижение в массы жду, не обессудьте.
Черт, забыла о главном.
Я ж предпочитаю, когда события развиваются в хронологическом порядке, чтоб без флешбэков и лишних спецэффектов, строго по полочкам, так сказать, по очереди, причем избегая вольностей.
Придется начать с…
Хм, сначала?
***
Будь в распоряжении фон Вейганда личный вертолет, мы бы могли приземлиться прямо на территории отеля, на специально отведенной площадке. А самолет – штука неудобная, бесполезная в домашнем хозяйстве и абсолютно непригодная для посадки в здешних окрестностях. Короче, на выходе из аэропорта пришлось впихнуться в заурядный Rolls Royce и довольствоваться малым.
– Знаешь, мне ужасно надоели крутые тачки, – стараюсь говорить скучающим тоном, мастерски сдерживаю восторженный визг при виде ночной панорамы. – Может, на мотоцикле попробуем?
– Попробуем – что? – с расстановкой произносит фон Вейганд.
– Прокатиться, – произношу осторожно, улавливаю дьявольские искры в черных глазах.
Смотрит так, будто желает трахнуть меня прямо на заднем сидении авто, не стесняясь присутствия водителя. Повалить на спину, одним движением задрать легкую ткань длинного платья до самой талии, раздвинуть ноги и поиметь без особых церемоний.
– Посмотрим, – коротко и сухо.
Он равнодушно пожимает плечами, отворачивается, разрывая зрительный контакт, но я могу видеть, как напрягаются его желваки от необходимости сдерживать эмоции. Очередное затишье перед бурей.
Больше не думаю о высокотехнологичной красоте вокруг, стандартно прилипаю к тонированному стеклу, но мысли уносятся в ином направлении.
Многое из того, что мы делали небезопасно для ребенка.
Честнее: все, что мы делали далеко от безопасности.
Сердце болезненно сжимается, стоит мне представить, какой вред уже нанесен.
Постоянные переживания, чудовищная психическая истощенность, вырвавшаяся наружу с истерикой, физическое воздействие тоже не отменяется. Долго не сходящие с кожи следы кнута, отпечатки зубов и безжалостных пальцев, греховная летопись, расцветающая оттенками безудержной страсти на моем теле.
Еще страшнее сознавать, я ничего не способна изменить или исправить, элементарно помешать не получится. Только подчиняться, проявлять похвальную покорность и подставлять зад по первому требованию.
Нет, я порывалась признаться в беременности, отчаянно хотела сбросить тяжкий груз, ведь проще держать на языке раскаленное железо, нежели подобную тайну. Я рисовала уютные картины будущего, где фон Вейганд незамедлительно бухался на колени и целовал мой живот, клялся в любви и лучился от радости. Воображала нас на прогулке в парке, с коляской и очаровательным малышом, обязательно мальчиком, точной копией своего отца, чтоб непременно такие же глаза и улыбка, за которую не жалко продать душу.
Но невидимый барьер всякий раз останавливал меня, заставлял осекаться на полуслове и сковывал холодом. Удерживал в миллиметре от последней черты.
Я понимала, что совсем не доверяю фон Вейганду, не знаю его жутких секретов и не могу предугадать развитие событий. Будь поблизости Элизабет Валленберг, она бы пролила свет на темные лабиринты прошлого, помогла бы и подсказала что-нибудь умное.
А сейчас, без советов и сторонней поддержки…
Молчание казалось единственным доступным выходом. Молчание и покорность, большего не требуется. Якось так буде. (Как-то так будет.)
– Нравится? – привычно поинтересовался фон Вейганд, когда мы оказались в лобби гостиницы.
«Ох*еть!» – и то не отражало всех моих впечатлений.
Этому отелю в мгновение ока удается вырвать из мрачной пучины рефлексии, прочистить мозг и вернуть меня обратно в придурковато-беззаботное состояние.
Здесь все, что выглядит как золото, и есть настоящее золото.
Золотые панели с кнопками, регулирующими свет, и телевизоры, укрытые в золотую броню. Позолоченные колоны и балюстрады на лестницах, краны в уборной и фигурная отделка мебели, светильники, торшеры и зеркальные рамы. Золотом украшают царских устриц и подают десерты в форме золотых слитков. В бокале, инкрустированном кристаллами Swarovski, готовят золотой коктейль, прибавляя к нему золотую сахарную трубочку, и предлагают шампанское, в котором плавают кусочки пищевого сусального золота.
У вас еще не желтит в глазах от упоминаний о благородном металле? Готовьтесь, здесь он на каждом шагу, куда не повернешься – ослепляет и совершенно не теряется на фоне хрустальных люстр, итальянского мрамора, дорогих тканей и серебряных нитей.
Обычных номеров не предусмотрено, исключительно люксы, среди которых минимальная площадь равна пяти моим квартирам. Фонтаны и аквариумы не успевают наскучить благодаря замысловатой подсветке и причудливым узорам мозаики в арабском стиле. Чем выше поднимаешься, тем уже становятся этажи, ярус за ярусом устремляются вверх, играя изысканными красками. Извивающиеся линии коридоров образуют единый узор, сюрреалистичный и нереальный, воплощающий смелые фантазии.
Сотрудники отеля улыбаются нон-стоп, вышколены, дабы предугадывать любые капризы и пожелания, охраняют покой и комфорт посетителей. Личный дворецкий встретит вас и сопроводит повсюду, чемоданы незамедлительно разберут, грязную одежду постирают, обувь почистят, в номере не переведутся букеты цветов, фрукты, шоколад и напитки градусом от минеральной воды без газа до коллекционного вина.
– П*здец, – произношу вслух и многократно повторяю мысленно, когда оказываюсь в чертогах люкса.
Пусть не королевского, но и не самого барыжного из имеющихся в наличии.
Совершенно обалдеваю от окружающего пространства, с пришибленным видом осматриваю местные достопримечательности. Застываю возле гигантского окна, любуюсь непередаваемо голубыми водами залива. Аки торнадо сную по остальным комнатам, сопровождаю ритуальное действо громкими междометиями, а потом поднимаюсь по винтовой лестнице на второй этаж, прохожу в спальню и зависаю на пороге.
Поверьте, слово «кровать» не отражает ни капли настоящего смысла. Попросту траходром. Пугающих размеров алтарь для грязных групповых оргий с алкоголем, наркотиками и кровавыми жертвоприношениями.
– Тут я и планирую тебя наказывать, – фон Вейганд прижимается сзади, собирает распущенные волосы в хвост, наматывает на кулак и медленно тянет в сторону, заставляя наклонить голову на бок.
– За что? – ежусь, когда его влажный язык скользит по напрягшейся шее.
– Необходима причина? – шутливо кусает, не собирается причинять боль, демонстрирует превосходство. – Хорошо, тогда за ругательства, о которых мне постоянно доносит Андрей.
Ублюдочный сутенер, а я ему сувенир планировала привезти, магнитик с парусом или брелок на память, собиралась типа отношения наладить.
– Или за эту вызывающую помаду, – проводит большим пальцем по моим губам, стирая манящий красный.
– П-прости, – запинаюсь, проклинаю унизительную слабость и мелкую дрожь, сотрясающую тело.
– Успокойся, meine Schlampe, – он начинает снимать мое платье, неторопливо расстегивает пуговицы, наслаждается каждой секундой этого торжественного процесса и хрипло шепчет: – Я не сделаю ничего слишком плохого.
– Слишком? – из горла непроизвольно вырывается нервный смешок.
Подчас бывает трудно обозначить тот самый момент, когда игра приобретает опасный оттенок. Когда стирается граница между забавным развлечением и ужасающим результатом.
– Если будешь послушной девочкой, – очередной дразнящий укус.
Легкая ткань опадает вниз, облаком расстилается у ног.
Остаюсь в нижнем белье, полуобнаженная и беззащитная, во власти палача.
– На колени.
Глава 6.2
Фон Вейганд отстраняется, разрывает контакт, отступает и наблюдает со стороны.
Из его голоса разом выветривается озорное веселье и привычная насмешливость. Ледяной безэмоциональный тон заставляет сжаться в комочек, испуганно озираться вокруг в поисках убежища.
Выполняю приказ.
В том, что это именно «приказ» не возникает ни тени сомнения.
Умом понимаю, бояться нельзя, ведь страх распаляет ненасытный голод хищника, провоцирует вгрызаться в плоть глубже и яростнее, распаляет алчную жажду растерзать жертву на части.
Но тело отказывается принимать разумные доводы, управляется слепыми инстинктами, выдает испуг, сковавший могильным холодом изнутри.
Фон Вейганд не сводит с меня взгляда. Нет нужды оборачиваться. Взмокшей кожей ощущаю, как он рассматривает свою собственность, внимательно оценивает и отмечает детали – растрепанные волосы, собранные на бок, напряженно ссутуленную спину, кулаки, сжатые до побелевших костяшек.
Неожиданное замечание нарушает тишину.
– Столько роскоши, блеска, ярких узоров.
Мой романтичный шеф-монтажник направляется к кровати, садится, широко расставив ноги, чуть отклоняется назад, опираясь на ладони, принимает расслабленную позу.
Действительно решил обсудить особенности дизайна или…
– Чересчур пестрая обстановка, не находишь?
– Наверное, – отвечаю сдавленно, мне едва удается разлепить онемевшие губы.
Зверь нагулял аппетит и размышляет над тем, как лучше сожрать добычу.
Насмерть поразить единственным броском или мучить очень долго, растягивать пытку с творческим запалом прирожденного садиста?
О, нет, не надейся на быстрое избавление. Это скучно и не приносит насыщения.
Гораздо любопытнее загнать в капкан, захлопнуть ловушку и наблюдать, как наивное создание бьется о прочные стены. А после выпустить на волю, подарить видимость свободы и вновь вонзить когти, резко возвращая обратно в жестокую реальность. Залечить кровоточащие раны, сбить с толку напускной нежностью и лишь тогда раздирать глотку острыми клыками.
Настоящая охота будоражит и возбуждает. Заменять ее фальшивой игрой, все равно, что курить электронные сигареты, трахаться в презервативе или забивать в косяк полевые цветы. Не вставляет.
Фон Вейганд сдерживался после подвала, позволил полностью прийти в норму и восстановиться. Сдерживался накануне бала, чтобы не изуродовать синяками и ссадинами накануне ответственного выхода в свет. Сдерживался в Финляндии, поскольку желал наградить сказкой, а после моих рыданий ограничился целомудренными объятьями да трепетными поцелуями.
Однако сдерживаться вечно не намеревался.
Он желал продолжить то, что начал в темнице.
Цепи, плети, пыточные орудия – исключительно антураж, привлекательная обертка, подкрепляющая эстетический эффект.
Он мог скрутить меня в морской узел без дополнительной помощи. Его воображения хватило бы на самые жуткие вещи. Впрочем, ему зачастую нравилось просто смотреть. Следить за тем, как острый нож вспарывает кружевную материю, как сверкающая сталь наручников обрамляет тонкие запястья, как полосует нежную кожу кнут, как искушает трепетом податливая плоть, откликаясь на малейшее воздействие.
Не уверена, что доставляет большее наслаждение: причинять боль или терзать угрозой ее причинения. Вести по краю, по самому лезвию, по тончайшему острию.
– Meine Schlampe, – произносит фон Вейганд с недоброй улыбкой на устах и жестом манит приблизиться.
Совершаю слабую попытку подняться и замираю, услышав хлесткое:
– Нет.
Заметив недоумение в моих глазах, он услужливо поясняет:
– Наклонись и ползи на коленях.
Горько сознавать бесполезность спора. Обидно падать все ниже и позорно капитулировать с завидным постоянством. Однако в этой партии мне не раздали козыри.
Первые движения даются с невероятным трудом. Получается скованно и неуклюже, смазано, словно линии эскиза, набросанные наспех, в сильнейшем волнении, дрожащими руками.
И все же наглость – второе счастье.
Переключаюсь на развратную волну. Плавно покачиваю бедрами, выгибаю спину, бросаю вызов дерзким взглядом и выполняю распоряжение с грацией кошки. Медленно и неторопливо, будто отражаю чувственную танцевальную мелодию.
Внутри разгорается пламя, высоковольтная вспышка обжигает низ живота, тягучим и токсическим чувством разливается по телу, заставляя покрываться мурашками. Дыхание перехватывает, в груди становится тесно и невыносимо горячо.
Damn. (Проклятье)
Это не просто странно. Это ох*ительно-ненормально.
Глупо отрицать очевидное: мне нравится принадлежать фон Вейганду целиком и полностью, растворяться в нем, стонать под ним, царапать его спину, оставляя личные метки, отдаваться до последней капли.
How could it happen that I need you like water? (Как же получилось, что ты необходим мне, словно вода?)
Потупив взор, замираю между широко расставленных ног. Покорная рабыня перед жестоким господином.
– Посмотри на меня, – его пальцы ложатся на подбородок, заставляют поднять голову выше.
Бряцает пряжка ремня.
– Возьмешь глубоко, – обманчиво мягко произносит фон Вейганд.
Проводит тыльной стороной ладони по моей щеке, осторожно, едва касаясь кожи, точно желает облагодетельствовать изысканной лаской.
– Нет, – робкое возражение машинально срывается с уст. – Прошу…
Тяжелая мужская рука уже на макушке, властно притягивает ближе, разрушает хрупкую иллюзию выбора.
Все происходит так ловко и быстро, что я не успеваю заметить, как мой рот затыкают огромным членом. Безжалостные пальцы впиваются в нужные точки, не позволяют сомкнуть челюсти, вынуждают приглушенно скулить от боли. Тщетно стараюсь вырваться из стального захвата.
– Ты ничему не учишься, – насмешливо говорит фон Вейганд, постепенно проникает глубже. – Надоело объяснять.
Издевательство продолжается бесконечно. Ритм то замедляется до полной остановки, то неожиданно ускоряется, выбивает воздух из легких и вызывает судороги в желудке. Выколачивает жалкие остатки гордости.
– Все происходит по моей воле, – сухо и отстраненно.
Очередной грубый толчок. Член погружается до предела, перекрывая дыхание, заставляя хрипеть и дергаться в бесполезных попытках освободиться.
– Всегда решаю только я, – равнодушным тоном.
Мощные движения, жесткие и резкие, четко выверенные. Горло пылает огнем, ощущение, будто внутрь проталкивают битое стекло.
– Твоя задача проста – подчиняться, – ни намека на эмоции.
Сокрушительные толчки душат, отнимают самообладание. Слезы струятся по лицу, в глазах плещется отчаяние. Больше нет смысла противиться, рыдаю беззвучно. Теряю счет времени, мечтаю отключиться, потерять сознание, не чувствовать.
– Никаких вопросов и сомнений.
Темп нарастает, с каждым мгновением становится быстрее и яростнее, душит, приводит в полуобморочное состояние. Кружится голова, закладывает уши.
– Никаких протестов.
Раскаленный член убивает меня. Вонзается глубже и сильнее. Снова и снова, парализуя волю. Жестко и беспощадно, не ведая милости, ввергая в агонию.
– Scheisse, (Дерьмо,) – гневно бросает фон Вейганд и, не достигнув разрядки, отталкивает меня под аккомпанемент отборных немецких ругательств.
Унизительная расправа прекращается в одночасье. Не верю в столь неожиданное избавление. Продолжаю всхлипывать, судорожно ловлю ртом драгоценный воздух.
– Ложись на кровать, – следует новая команда.
Захожусь в приступе безудержного кашля, инстинктивно отползаю назад, подальше от источника опасности, напрасно ищу надежное укрытие.
– П-пожалуйста, н-не надо, – шепчу путанно, облизываю распухшие губы.
Реакция фон Вейганда молниеносна – хватает за локоть и рывком принуждает подняться с пола. Кричу от резко вспыхнувшей боли.
– Не надо? – в горящем взоре сплошная чернота.
Это жутко.
По-настоящему жутко, по многим причинам.
Не знаю, когда ситуация вышла из-под контроля, где я допустила фатальную ошибку, в чем оказалась не права.
Помедлила с минетом? Хотела сопротивляться?
Самая незначительная оплошность может стоить жизни. Не моей.
– На середину кровати, на колени, – цедит сквозь зубы фон Вейганд. – Головой в матрас, задницей к верху.
Молча киваю, собираюсь с духом. Блокирую мысли о безопасности ребенка, запираю в потайном уголке памяти. Рискую сорваться и признаться раньше срока.
Господи, защити мое дитя.
Обещаю быть хорошей, никогда не причинять зла, не сквернословить и…
Все, что угодно, обещаю.
Умоляю, помоги.
– Делай, – отрывисто велит фон Вейганд.
Послушно принимаю требуемую позу. Думаю, что на мне до сих пор сохранилось нижнее белье, какая-никакая, но защита… и тут раздается треск трусиков, медленно и без лишней спешки тонкое кружево разрывают в клочья. Та же участь ждет и бюстгальтер.
– Маленькая сучка, – ухмыляющиеся губы касаются плеча.
– П-пожалуйста, – бормочу срывающимся голосом, не понимаю, зачем выбрала именно это слово, однако не умею молчать, не способна сдержаться.
Тягостно не ожидание. Тягостна неизвестность.
Пожалуйста, не надо боли. Пожалуйста, не надо страха. Пожалуйста, хватит, я попросту устала плакать, и путаются строчки, неровно ложится шов, разрезая не на равные доли.
– Не двигайся, – фон Вейганд крепко прижимается сзади, накрывает мускулистым телом, дает прочувствовать степень своего неудовлетворенного возбуждения.
Горячие ладони пленяют грудь в тиски, добиваются закономерной реакции. Чувствую, как бурно отзывается член моего палача на истошные вопли, как нарастает градус напряжения между нами до искрящихся проводов.
– Сейчас я уйду, а когда вернусь, надеюсь увидеть тебя в прежнем положении.
Хватка ослабевает.
– Не смей шелохнуться, пока я не позволю.
Жаркий шепот скользит вдоль позвоночника, оставляет тяжелые ожоги на коже.
– Если только не хочешь испытать что-нибудь действительно плохое.
Кровать пружинит. Слышу удаляющиеся шаги, мягкую поступь хищника, всегда готового к решающему броску.
Застываю неподвижно. Веду обратный отсчет по гулким ударам замерзшего сердца, блуждаю в темных лабиринтах, тестирую резервы на прочность. Паршиво сознавать, что ничего не меняется.
В горле неприятно скребет, а мышцы затекают и немеют, словно плоть терзают миллиарды ледяных иголок. Смело кашляю, а размяться не отваживаюсь, опасаюсь принять иную позу, пусть и с незначительными отличиями.
Лезвие ужаса не притупляется. Зависимость не отпускает. Попахивает саморазрушением, тем не менее, другого пути не намечается. Мы будто циркулируем по кругу. Раскрываемся и сближаемся, приучаемся быть вместе согласно своду вновь сотворенных законов, постепенно приручаем друг друга, но доверия нет. Я молчу о беременности, а фон Вейганд молчит обо всем остальном. Ощущение недоговоренности в каждой фразе не идет на пользу.
Мысленно выстраиваю шеренгу из риторических вопросов. Думаю о том, почему он не кончил, трахая меня в рот, зачем исчез и чем собирается заняться дальше. Как уследить перепады его изменчивого настроения, реально ли отрегулировать рычаги давления и разумно ли всегда полагаться на слепую удачу.
«Вернулся», – с придыханием сообщает внутренний голос.
Кровь стынет в жилах, лишь стоит ощутить это безмолвное присутствие рядом. Коленно-локтевая позиция не прибавляет ситуации оптимизма, наоборот, отнимает последние крохи надежды.
– Давай выпьем, – неожиданно веселым тоном предлагает фон Вейганд, подходит ближе, садится на кровать и, поймав мой затравленный взгляд, улыбается: – Будешь виски?
Замечаю в его руках полупустую бутылку, и сей факт не сулит ничего приятного.
– Спасибо, не стоит, – осторожно отказываюсь я.
– Почему «не стоит»? – он смеется и заявляет, играя ударением: – Все стоит, все стреляет.
Украл мою шутку. Затрудняюсь определить, к добру ли.
– Давно собирался спросить, но повода не было, – продолжает фон Вейганд с пугающей насмешливостью.
Достает из кармана брюк сверкающую вещицу и кладет прямо передо мной.
– От всех подарков избавилась, а этот оставила, – резко возвращается к привычной сдержанной холодности, сканирует горящим взором и тихо интересуется: – Почему?
Смотрю на знакомый ошейник.
Изысканное украшение, оказавшееся ценнее всяких бриллиантов. Доказательство связи, которую не решилась разорвать, даже поклявшись забыть навсегда. Свидетель бессонных ночей, когда я наивно уверяла себя, что не сяду на цепь, и тут же сжимала металл в теряющих чувствительность пальцах.
Некоторые поступки нельзя объяснить.
– Почему? – требовательно повторяет фон Вейганд.
