Текст книги "Плохие девочки не плачут. Книга 3 (СИ)"

Автор книги: Валерия Ангелос

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 82 страниц)

От подобной мерзости хочется напиться, капитулировать и подохнуть.

Да, верно. Но только…

Нельзя.

Кто тогда вскарабкается на вершину?

Из грязи в князи. Из пешки в дамки.

Кто сорвет маску с уродливых тиранов?

Прочь скользкие путы обмана. Сними пижаму и отлепи зад от продавленного дивана. Встань и иди. Двигайся дальше, не оборачивайся, не сдавайся, не отступай.

В любом уголке реальности творится хрень, вся наша реальность чертова хрень, которую не описать без мата и не понять без рюмки водки, принятой внутривенно. Все лгут и юлят, продают и предают, делают ставку на выгоду и закладывают совесть. От этого никуда не деться.

И все же…

Не позволяй грязным сапогам топтать твое вдохновение, не разрешай кичливой глупости наживаться на растиражированном образе мудреца, не дай липким щупальцам изувечить невинное нутро ядовитой скверной.

Мы рождены не просто так.

Мы рождены изменить естественный обмен веществ во Вселенной.

Хотя бы попытаться.

Твоя жизнь может слабо мелькнуть и тотчас погаснуть, растворится в гнетущем мраке бескрайней галактики. А может ярко вспыхнуть и ослепительно гореть. Недолго, долю секунды, испепеляя обладателя, иссушая до последней капли.

Так чего изволишь – озарить небосвод или тихо тлеть?

Властвовать или подчиняться. Стать гением или прославлять бездарность. Выделиться из толпы или влиться в серую массу.

Победа или поражение? Не главное в извечной игре.

Плевать на тягучую усталость, плевать на саднящую печаль, плевать на отравленную горечь, пробирающуюся к разомкнутым устам. Вперед – либо напролом, либо в обход. Через скулящее «не могу», через жалобное «не хочу», преодолевая зыбучие пески страха. Отринув оправдательное «слишком поздно» и дезертирское «не справлюсь». Не доверяя ни врагам, ни друзьям, стремишься к заветной цели, к великой мечте. А там, рухнув без сил на колени, цепляешься за сияющий пьедестал. Бросаешь вызов дьяволу, наступаешь на горло пороку и сознаешь:

Главное – не потерять самого себя.

***

– Откуда взялся этот хмырь? – озвучиваю наиболее приличную фразу, пришедшую на ум, исподлобья разглядываю подозрительного амбала.

– Это не хмырь, это твой будущий супруг, – нарочито мягко произносит фон Вейганд и прибавляет исчерпывающее уточнение: – Дориан Уилсон.

– Спасибо, что не Грей, – бросаю не особо дружелюбным тоном, прижимаюсь покрепче к спинке кровати, продолжаю маскироваться в уютный кокон из черных простыней.

– Симпатичный, да? – спрашивает экзекутор с неподдельным интересом.

– Безумно, – презрительно фыркает заключенная.

– Я специально выбирал, – продолжает елейно. – Рассмотрел множество кандидатур, прежде чем принять окончательное решение.

– Хватит прикалываться! – сдают нервы.

После бессонной ночи изощренных удовольствий трудно сохранять спокойствие и демонстрировать стрессоустойчивость.

– Я абсолютно серьезен, – хищная ухмылка не предвещает ничего хорошего.

Фон Вейганд наклоняется, уверенно берется за край шелковой ткани, резко поднимает вверх и обнажает мои ноги. Не успеваю воспротивиться, лишь слабо дергаюсь от наглого посягательства на частную собственность. Не осмеливаюсь закричать, замираю в немом изумлении, судорожно глотаю воздух.

– Ты… ты чего? – бормочу чуть слышно.

– Экспериментирую, – отвечает равнодушно, поворачивается и наблюдает за реакцией потенциального жениха.

На лице Дориана не заметно ни тени удивления, неловкости или легкого замешательства. Никакого осуждения, никакого любопытства. Вообще, никаких эмоций кроме приторной доброжелательности. Прямо прокачанная копия Андрея. Очередной вежливый робот на службе у палача.

– Такие опыты пугают, – парализующий страх скребется под ребрами.

– Не бойся, – пальцы грубо впиваются в дрожащие плечи, вынуждают развернуться и принять удобный ракурс. – Вреда не причиню.

Укладывает игрушку поперек кровати, методично срывает покровы, будто выставляет живой товар на невольничьем рынке. Дарует уникальный шанс насладиться пикантной сценой в профиль. И хоть комната насквозь пронизана дневным светом, мне не удается изгнать сумеречные тени из лучезарного пространства. Зато справляюсь с оцепенением.

– Нет! – леденеющие ладони ложатся поверх горячих рук, не удерживают, а тормозят, защищают последний клочок импровизированной одежды.

– Нет? – в черных глазах загорается насмешка.

– Достаточно, – тихо, но твердо.

– Как пожелаешь, – чересчур быстро соглашается.

Что он задумал? Что собирается доказывать и почему?

Фон Вейганд отстраняется, милостиво позволяет оставить шелк вокруг груди и талии, опустить искрящийся материал ниже, стыдливо прикрыть бедра, приподняться, опираясь на локти.

Краткая передышка накануне основной битвы.

– Обойдемся без свидетелей, – делаю шаг наощупь.

– Может, и обойдемся, – парирует уклончиво.

– Зачем этот цирк? – зондирую почву. – Зачем муж?

Он нежно касается моих спутанных волос, осторожно перебирает пряди, а после обжигает трепещущую линию рта неожиданной лаской. Губы в губы, слитое воедино дыхание, сбитый ритм сердца.

– Кто ты? – хриплый шепот обдает кипятком, пробуждает губительный жар в каждой клеточке напряженного тела.

Не знаю.

Господи, я не знаю.

Тесно в груди, больно в легких. Разум вновь одурманен.

Между плотно сжатых ног вспыхивает порочное пламя. Токсичное возбуждение будоражит кровь, рисует изысканную вязь грешных ожогов под воспаленной кожей.

– Кто ты? – настойчиво повторяет он.

Твоя вещь. Твоя кукла. Твоя шлюха.

Твоя… Твоя… Твоя…

Каплями раскаленного воска высечено внутри. Нерушимыми печатями скреплено навеки.

Словно гипноз, словно галлюцинация. Уже не здесь, еще не там. Будто на пороге, будто брошенный мельком взор. Взор в замочную скважину. Взор туда, где наши силуэты крепко переплетены, скованны звериной похотью, спаянны ненасытной потребностью, повенчаны затаенной горечью и запретной сладостью.

Но эфемерная иллюзия раскалывается под напором суровой реальности.

– Лора Подольская, Лора Бадовская, – щедро предлагает варианты фон Вейганд.

Действительно не обращает внимания на мой бурный отклик или по старой доброй традиции притворяется?

– Какая разница, – отмахиваюсь устало, пытаюсь совладать с ознобом и вернуть контроль над шатким положением.

– Весьма существенная, – отступает, поправляет пиджак, который и без того прекрасно на нем сидит. – У госпожи Бадовской нет никаких родственников, а у госпожи Подольской есть любящая семья. Баронессу никто не ждет дома, а переводчицу очень ждут и очень по ней скучают.

Ох, не нравятся мне эти странные намеки. Сначала раздевает на глазах у чужого мужика, потом доводит до ментального оргазма, теперь затрагивает больную тему. Американские горки отдыхают на фоне наших запутанных отношений.

– Конечно, переводчица не будет работать в Китае вечно, рано или поздно придет пора возвратиться в родные края.

Прямо серпом по…

По тому, чего отродясь не имела.

– Но я не планирую тебя отпускать.

Неужели?

Значит, разрываем дьявольское соглашение?!

Не скажу, что разочарована. Фиг с ним, с тем дурацким проектом, все равно облажаюсь. Из меня бизнес-леди как из меня же балерина или как из меня же адекватный и вменяемый человек. Хоть задницу и прочие ценные органы сумею сохранить. Ведь в хозяйстве любая утварь пригодится.

– Точнее отпущу, только ненадолго.

Вот облом.

– Совместим приятное с полезным.

Пусть Дориан выйдет. Стеснительно делать минет, когда рядом находятся посторонние.

– Полтора месяца хватит на развитие сайта знакомств и на решение проблемы с твоими родителями.

Тяга стебаться моментально пропадает.

– Проблемы? – непроизвольно срывается с уст.

– Свадьба – идеальный выход.

– Свадьба? – продолжаю тупо повторять следом.

– Представишь семье нового жениха, похвастаешься перед друзьями, – он пропускает мимо ушей мои гениальные замечания. – Документы уже оформляются, процесс запущен.

Нет, этот гад определенно издевается.

– Кавалер завидный, инженер-механик, проживает в Тампе, штат Флорида, США. Его биографию получишь в отдельном файле и детально с ней ознакомишься, романтическую историю о том, как вы нашли друг друга необходимо выучить наизусть, начиная от самой первой встречи.

Шик. Блеск. Шедевр.

– Твои родственники успокоятся, увидят, что ты в надежных руках и счастлива, перестанут переживать и благословят на брак. Теоретически церемонию и остальные расходы берет на себя Дориан, фактически плачу я. Надо заранее определить приблизительное число гостей и степень помпезности торжества.

Я в экстазе.

– Не волнуйся, мои агенты проследят, чтобы все прошло гладко. Если возникнет такая надобность, то подчистят и не допустят утечки информации. Разберутся с фото и видео съемкой.

Или в нокауте.

– Никто не должен узнать правду. Ты работала в Китае, влюбилась и согласилась выйти замуж за достойного юношу.

Стопудово в нокауте.

– Никаких драгоценностей и дорогих нарядов. Забудь об этикете, – выдает наставления и завершает: – Баронесса исчезла, осталась простая переводчица.

– Ну, не скажу, что расстроена, – вымученно улыбаюсь. – Этикет задолбал.

– Отлично, – радостно ухмыляется, вновь подступает ближе.

– То есть совсем исключаем правду? Даже по секрету? Не всем, хотя бы маме? – отползаю назад, стараюсь по дороге не потерять простынь.

– Если хочешь видеть маму живой и здоровой, то никакой правды, – кровать пружинит под тяжестью его веса.

– Теперь меня типа перестанут искать? – лихорадочно оглядываюсь по сторонам, рассчитываю возможные маневры.

– Тебя и раньше не искали, – привычным движением хватает за лодыжки, рывком тянет вниз, накрывает мощным телом.

– Минуточку! – вырываюсь, тщетно пробую освободиться. – Мы же не обсудили основное!

Борьба лишь усугубляет бедственное положение. Ноги широко раздвинуты, руки пойманы в ловушку над головой. Проклятый шелк поднимается к груди, обнажает до неприличия.

– Я не хочу, – отчаянно извиваюсь.

Фон Вейганд смеется, слегка отстраняется, не разрывает стальное кольцо объятий, лишь позволяет перевести дыхание.

– Уверена? – пальцы скользят по животу, все ниже и ниже.

– Ты перегибаешь палку, – стараюсь улизнуть, но бесполезно, грозно бормочу: – Прекрати.

– Прекратить – что? – интересуется с расстановкой, застывает в миллиметре от хамского вторжения.

– Я не хочу… не буду… не могу, – заявляю срывающимся голосом.

– Лжешь, – выносит беспристрастный приговор и подтверждает собственную правоту эмпирическим путем.

Пораженно всхлипываю. Бьюсь, будто глупый зверек, пойманный в силки коварного охотника. Избегаю поцелуя, отворачиваюсь от усмехающихся губ и натыкаюсь взглядом на доброжелательную физиономию Дориана.

Громила либо самоубийственно игнорирует очевидные намеки, либо не смеет ступить ни шагу без официального разрешения высших инстанций. Подпирает стену и уперто держит тошнотворную мину а-ля сутенер-зануда.

Ну, точно перебор.

– Ремень был, плеть была, кнут засветился, парафин протестировали, – многозначительно хмыкаю и взрываюсь истерикой: – Теперь на очереди эксгибиционизм?! За кого ты меня принимаешь? Я девушка приличная.

– Потому и дорогая, – дразнит, покусывая ушко.

– Опять мою шутку стащил, – негодую, пытаюсь увернуться от пальцев, которые не ведают стыда и проникают глубже.

– Это не шутка, это чистая правда, – откровенно издевается. – Вспомни затраченную сумму.

– Почему не учел свадьбу? – бросаю с вызовом.

– Учел в другой папке, – обезоруживает честностью.

– Под названием «бредовые идеи»? – перехожу в наступление.

– Под названием «личный комфорт», – достойно отражает удар.

– И как замужество влияет на комфорт? – не скрываю иронии. – Надоело выдумывать легенды о работе в Китае? Лучше отправим в ссылку на другой континент?

– Единственная дочь удачно устроена, вся семья довольна и спокойна, – произносит с ангельским видом.

– Мило, столько заботы, сейчас расплачусь от переизбытка эмоций, – стараюсь разозлиться и дать отпор, для разогрева целюсь в Дориана: – Проваливай! Get out.

Амбал имитирует глухоту.

– Leave us, (Оставь нас,) – отдает короткий приказ фон Вейганд.

Качок мигом покидает поле зрения. Аккуратно хлопнул дверью и был таков. Масштабную фигуру, словно ветром сдуло.

Обидно, даже слуги не подчиняются, жалкие холопы совсем страх потеряли.

– Не желаешь объясниться? – нарываюсь на неприятности.

– Ты о чем? – картинно удивляется противник.

– Об этом подарке судьбы, о принудительном стриптизе перед ним, – пробую звучать ядовито. – Проверял реакцию? Выжидал, когда я решусь оказать активное сопротивление, и параллельно наблюдал, не проникнется ли новоиспеченный жених нежными чувствами к полуголой невесте.

Шелковая простынь послана восвояси, туда же присоединяется идеальный пиджак, неизменно элегантный галстук и белоснежная рубашка.

Проклятье. Запрещенный прием

Мозг отказывается отвечать. Снова до седьмого неба, до адского блаженства, без тормозов. Просто плыву по течению, плыву и расплываюсь в дурацкой улыбке.

– Зачем спрашивать, если знаешь ответ? – резонно интересуется фон Вейганд.

Его губы прижимаются к груди, ласкают трепещущую плоть и движутся ниже, вдоль живота, легкими, скользящими поцелуями покрывают взмокшую кожу, изучают розовато-красные бутоны, порочные следы ночных утех.

– Стой, – шепчу несмело. – Надо пройтись по главным пунктам на повестке дня.

Горячее дыхание опаляет бедра, приходится стиснуть кулаки, чтобы не застонать.

– М-маша п-подойдет на роль под-дставной к-кандидатуры? – запинаюсь, кусаю губы, теряю трезвость сознания. – Она моя п-подруга. Р-разве не в-вызовет п-подозрений?

Мучитель не спешит прерывать пытку, доводит объект до точки кипения, лишь потом отступает и удостаивает разъяснением:

– Следят за баронессой, могут случайно обнаружить переводчицу, но подруга переводчицы никому не нужна.

– А в-вдруг п-предаст? – с голосом творятся немыслимые метаморфозы.

– Агенты уберут, – предупреждающе бряцает пряжка ремня.

– В смысле «уберут-уберут»? – шок возвращает крохи разума.

– В смысле в мир иной, – разводит мои ноги шире.

– Детали! – стараюсь покинуть капкан, дерзко рвусь на свободу. – Мы не обсудили детали.

– Какие? – не сдает позиции, удерживает добычу на месте.

– Ну, подробности пари, конкретную дату и время начала, фанфары, стартовый свисток и все остальное, – оглашаю список.

Фон Вейганд медлит, заговорщически подмигивает мне и притягивает ближе:

– Начали.

– Нет, так несправедливо, – восклицаю в отчаянии. – Протестую.

– Торгуйся, уговаривай спонсора продлить сроки, – резким толчком проникает внутрь, погружает в пучины бурлящего безумия. – Где твоя предпринимательская жилка?

Понятия не имею, где она.

Понятия не имею, где я сама.

Глава 11.2

Месть – это блюдо, которое подают холодным. Желательно под острым соусом интриг и тонкого расчета, с гарниром из дьявольского терпения, прибавив по вкусу коварство, хитрость и вероломный обман.

Действовать нужно по-умному, не вызывая подозрений, не торопясь, выжидая удобный момент. Расставить декорации, затаиться и нанести сокрушительный удар без особых предупреждений. Или прибегнуть к помощи саботажа, точечных нападений, партизанской войне.

Все средства хороши. Не сработала одна стратегия? Наверняка сработает другая.

Андрей рвался в бой. Всеми фибрами мелкой сутенерской душонки жаждал справедливого отмщения. Мечтал приструнить злополучную подопечную, выдрессировать проклятую негодяйку и, наконец, заставить чертову отступницу прилежно следовать букве закона. Бил копытом, однако на открытое противостояние не решался. Хозяин не давал распоряжений, отчитал за Лондон по первое число и пригрозил жестокой физической расправой в случае повторения крамольного инцидента.

Поэтому оставалось довольствоваться малым – втыкать иглы в мой заранее распечатанный снимок, издеваться над восковой куколкой с мелированными волосами, а еще спускаться в подвал, закрывать глаза и представлять увлекательное зрелище кровавой казни.

Но потом ситуация круто изменилась.

Андрею поручили новое ответственное задание, и бедняга мгновенно уверовал в триумф высшей справедливости.

Настал звездный час, представился заветный шанс отыграться, отлить кошке мышкины слезки.

Будет и кофэ, будет и какава с чаем. Шеф выдал лицензию на самосуд. Сейчас оторвемся по полной программе.

– Where have you met? (Где вы встретились?) – начинает проверку издалека, наслаждается желанным возмездием.

– At the workshop, (В цеху,) – счастливо улыбается Дориан.

– At the plant, (На заводе,) – зеваю, кладу ноги на стол, не пытаюсь скрыть наплевательское отношение к допросу.

– Неправильный ответ, Лора, – резюмирует сутенер-зануда, поправляет очки. – Насколько внимательно вы просматривали информацию в папке?

– Чего? Что там неправильного? – угрожающе сдвигаю брови. – Конечно, я все прочитала и вызубрила наизусть.

– Зубрите лучше, – разводит руками. – Ответ неправильный.

– Интересно, чем он неправильный? – разминаю пальцы. – Пошли выйдем, разберемся по-мужски.

– Господин Валленберг предугадал несерьезное отношение с вашей стороны, – сладко улыбается начинающий инквизитор. – Если продолжите паясничать, то я вынужден применить штрафные санкции.

– Ой, боюсь-боюсь, – цокаю языком. – Отшлепаете или поставите в угол?

– Нет, что вы, никакого насилия, – сияет ярче солнца. – И никакого десерта.

– Эй! – меня аж подбрасывает в мягком кресле. – Десерт полагается за вредность.

– За вредность полагается молоко, – пожимает плечами. – А десерт нынче отменяется.

– Нет, это низость, даже для вас, – ощутимо напрягаюсь. – Никакого тортика? Мороженка? Шоколадки? Конфетки?

– Ничего сладкого, – заявляет с видимым удовольствием.

– Как на счет желе? – обязана рискнуть.

– Ни-че-го, – произносит по слогам.

Садист. С кем поведешься, от того и наберешься. Нахватался примочек у работодателей.

– Where have you met? (Где вы встретились?) – дубль два.

– At the workshop, (В цеху,) – весело выдает громила.

– At the plant, (На заводе,) – уныло вторю я.

– Снова неправильно, – с торжеством заключает Андрей.

– Почему неправильно? У кого неправильно? – вопрошаю пораженно.

– У вас, – упивается победой. – Правильный ответ – at the work shop, в цеху.

Get ready for a slow and painful death. (Приготовься к медленной и болезненной смерти.)

Убираю ноги со стола, вскакиваю, принимаю боевую стойку, коршуном нависаю над сутенером-занудой, стараюсь изобразить невероятно знакомый маньячный типаж.

– Раскрою жуткий секрет, – выдерживаю паузу и понижаю голос до интимного шепота: – Завод как бы и состоит из множества цехов.

– Здесь написано «цех», – заявляет невозмутимо, охотно демонстрирует вещественные доказательства.

Да, черным по белому обозначен «workshop».

– Прелестно, – согласно киваю, медлю и прибавляю логичное: – Но… какая разница?

Хочется заорать «какая к черту разница», если не грубее, тем не менее, перспектива лишиться десерта неслабо остужает праведный гнев.

– Все по уставу, – любезно поясняет оппонент. – Вы должны свободно ориентироваться в показаниях.

– Без синонимов? Без обобщений? Без авторской импровизации? – плюхаюсь обратно в кресло. – Послушайте, это бред. Завод есть завод, там куча цехов, и совершенно не важно, в каком из них мы пересеклись, главное, что на территории…

– Важно, – уверяет с нажимом. – Я выполняю задание господина Валленберга.

Альтернативы печальны. Либо запрет на сладкое, либо фанатичная зубрежка.

Покорно подчиняюсь, декламирую дурацкий текст слово в слово, день за днем, до успешной сдачи экзамена. Андрей не дает спуску, безжалостно гоняет по пунктам, придирается к секундным запинкам, неубедительному тембру голоса или потухшему взгляду. Ищет повод повторять пройденный материал снова и снова.

– What was your first impression about Dorian? (Ваше первое впечатление о Дориане?)

– Вот же шкаф, – подрываю авторитет сутенера.

Ничего не могу поделать с речевым аппаратом. Надо хоть слегка выебн*ться, иначе не засну.

– What was your first impression about Dorian? (Ваше первое впечатление о Дориане?) – не отступает от образа зануды.

– Сколько стероидов он выжрал? – бунтую напропалую.

– What was your first impression about Dorian? (Ваше первое впечатление о Дориане?) – с раздражающим равнодушием.

– Пластинку заело? – хамлю.

– Вы должны говорить по-английски, – снисходит до уровня смертных. – Мистер Уилсон не владеет русским.

– В моих краях буржуев мало кто понимает, – не лукавлю. – В чем суть трескотни? Утихни, парниша, я не опозорюсь. Что надо переведу, солдат ребенка не обидит. Ваш Дорик будет в целости и сохранности.

– Отказывается от сладкого?

И ведь знает куда надавить, урод!

– He has kind eyes, (У него добрые глаза,) – бормочу хмуро.

– When did you understand that you’ve fallen in love? (Когда вы поняли, что влюбились?)

Когда он сжал мою ладонь и представился: – Меня зовут Секс. Просто Секс…

Черт, перепутала.

– After our kiss, (После нашего поцелуя,) – бросаю отрывисто.

Не знаю, что удручало меня больше – гипотетическая любовь, фактическая необходимость участвовать в спектакле и вдохновенно врать родителям или стремительно надвигающаяся авантюра с частным бизнесом.

Дорик умел расположить к себе тотальной приветливостью, стоически выносил жестокие подколки, позволял ощупывать бугристые мышцы. Даже пробовал подыграть и наладить тесный контакт. Производил приятное впечатление и постепенно уничтожал защитный панцирь вокруг моего неверующего людям сердца. Суровый фасад прокаченных мускулов скрывал натуру плюшевого мишки.

Мы сближались, становились парой, делились сокровенным и теряли прежнее стеснение в общении друг с другом. Никакой натянутости, никакого официоза. Мило и по-домашнему.

– It’s his work, (Это его работа,) – оправдывает Андрея и мягко, но настойчиво удерживает меня от мордобоя.

– Let me go! (Пусти!) – рвусь на волю, извиваюсь в тисках бицепсов и трицепсов. – I’ll kill this f*cking bastard! (Убью греб*ного ублюдка!)

– It’s his work, you shouldn’t blame him for… (Это работа, не следует винить его за то, что…)

– For being a bastard?! (Что он ублюдок?!) – возмущению нет предела.

– We’ll repeat that part better and we’ll pass the test tomorrow, (Мы повторим ту часть лучше и пройдем испытание завтра,) – произносит успокаивающим тоном.

– I don’t want to repeat, I don’t want to pass, (Не хочу повторять, не хочу проходить,) – буяню и срываюсь на змеиное шипение: – I want to have a bath in the fountains of his blood. (Хочу в фонтанах его крови купаться.)

– Maybe later? (Может, позже?) – предлагает компромисс.

– Oh, I’ll come back, (О, я вернусь,) – обещаю торжественно. – I’ll cut my beefsteak (Я вырежу свой бифштекс.)

Сутенер-зануда ограничивается снисходительной улыбкой, его голубые глазки блестят от удовольствия, пока Дорик пытается угомонить разбушевавшуюся невесту.

Так и живем. Грустим и сражаемся, падаем и поднимаемся.

Закономерно наступаю на горло гордости, смиряюсь с очередной ложью, свыкаюсь с новой расстановкой сил. Иллюзия выбора исчезает за горизонтом действительности.

Кое-что угнетает, кое-что пугает. Сомнения никуда не денутся.

Брачный сайт давно не выглядит хорошей идеей. Бизнес-план кажется верхом идиотизма.

Ну, кто мешал кайфовать в солярии, релаксировать в СПА-салонах и скупать брендовое тряпье? Зачем лезть на рожон? Зачем столь бездарно подставляться?

Живо представляю, как мое трясущееся тельце приковывают цепями, растягивают на дыбе, обливают керосином и… сохраним легкий шлейф недосказанности.

Впрочем, визит в уютные подземелья особняка – не самое жуткое.

Самое жуткое – крушение надежд.

Если до этих событий я всласть тешилась грезами, то теперь поняла всю степень своей наивности и общей безнадежности.

Фон Вейганд никогда не заявится к моим родителям с охапкой роз, не падет на колени перед папой, не разрыдается, униженно умоляя руки единственной дочери. Нам не светит душещипательной экранизации сопливых кинофильмов. Нам не светит даже отдаленного подобия такой экранизации.

Не будет теплого ужина в кругу семьи, шашлыков на природе, совместного празднования знаменательных дат, дружеских посиделок до рассвета и еще тысячи мелочей. Вроде не слишком важных, но в какой-то мере очень значимых мелочей.

А это печально.

Обидно, досадно, только здесь ничего не попишешь.

Противно сосет под ложечкой от постоянного ощущения опасности. Тревога становится вечным спутником, терзает воображение.

Понимаю – либо пан, либо пропал. Либо обрету баланс равновесия между переводчицей и баронессой. Либо сломаюсь и превращусь в разменную монету. Грань чересчур тонка, хоть бы не промахнуться. Тут любой шаг грозит оказаться фатальным.

***

После недели изнурительных репетиций сутенер-зануда отдает нас на растерзание, тьфу, на финальную проверку фон Вейганду.

Вечер, кабинет руководителя, пронизывающий свет лампы бьет по глазам.

Я и Дорик синхронно повествуем о трогательной истории знакомства в цеху, умиляемся, вспоминая о каждом последующем свидании, обмениваемся пылкими признаниями. В общем, проявляем недюжинное актерское мастерство, выпрыгиваем из кожи вон, дабы не ударить в грязь лицом.

Искренне надеемся на похвалу, а получаем ледяное:

– Не вижу страсти.

Камень брошен в огород по-русски, что уже намекает.

– У кого? – все же считаю нужным уточнить.

– У тебя, конечно, – фон Вейганд с наслаждением затягивается сигарой, выпускает облачко дыма изо рта и прибавляет: – Так дело не пойдет.

– А как надо? – закипаю.

– Больше убедительности, больше огня, – небрежным движением струшивает пепел. – Вы похожи на друзей, а не на пару.

И крышку котла сносит далеко и надолго.

– Поцелуй меня, мой дикий зверь! Мой тигр! – с надрывом обращаюсь к мнимому любовнику, краем глаза наблюдаю за реакцией настоящего. – Kiss me, my wild beast! My tiger!

Дорик ощутимо вздрагивает, когда я бесцеремонно усаживаюсь на него сверху и начинаю ласково трепать за щечки. Вжимается в кресло, старается не потерять стандартную улыбку, однако справляется с трудом.

– Не скромничай, малыш, поцелуй свою строптивую тигрицу, – вхожу в роль. – Ну же, не стесняйся. Почему не целуешь? Why don’t you kiss me?

– Он гей, – вкрадчиво бросает фон Вейганд.

– Что?! – резко отстраняюсь, поднимаюсь и отступаю на безопасное расстояние.

– Гей, – повторяет без особых эмоций.

– Не мог нормального найти? – задаю риторический вопрос.

– Он вполне вменяемый, есть медицинское заключение, – очередная затяжка и струйка дыма уносится ввысь.

– Я не об этом, – голос дрожит от гнева. – Я о том, что он, блин, гей!

– Откуда столько нетерпимости к секс-меньшинствам? – картинно поражается, негодующе качает головой.

– Да я толерантна до мозга костей, до толерантности головного мозга, блин, толерантна!

Перевожу дыхание, с явным огорчением и сочувствием взираю на Дорика. Такой материал пропадает. Вот как угораздило. Вокруг полно дам, жаждущих нежного внимания, а жалкий предатель на темную сторону подался. На кого отечество покинул, дезертир?

– Хм, руки помою, – начинаю пятиться к выходу, нервно добавляю: – Хлоркой. Сожгу одежду, приму душ из мирамистина.

– Шучу, – ловко обезоруживает фон Вейганд. – Успокойся.

Взять бы эту горящую сигару и засунуть ему в…

– Знаешь, твой юмор напрягает, – сурово грожу пальчиком. – Давай по старой смехе: шутить могу только я. Усек?

– Что имеешь против геев?

Нет, он родился не в Испании. Он родился в Одессе.

– Ничего не имею, но замуж за одного из них не хочу, даже частично, – упираю руки в боки, полыхаю возмущением: – В моем случае, гей – это же все равно, что евнух.

– Не знаю, насколько он гей, но если лишний раз к тебе прикоснется, то звание евнуха я ему обеспечу, – жестом велит Дориану дематериализоваться.

Наша аматорская постановка одобрена маститым режиссером. Герой отправляется на заслуженный отдых, героиня остается тет-а-тет с мучителем.

– Поцелуи запрещены? – осведомляюсь невинно.

– В щеку можно, – манит приблизиться.

– Никто не поверит, – безропотно подчиняюсь.

– Дориан старомоден, не проявляет чувства на публике, – берет мою ладонь, обжигает горячими губами.

– А ты? – сердце дает перебой, болезненно сжимается в предвкушении неизбежности.

– А я рад завершить скучный разговор, – признается абсолютно честно, многообещающе ухмыляется: – Хочу заняться тем, чего действительно хочу.

Не вполне ответ на не вполне вопрос. Идеальная пара, квиты.

– Добавь конкретики, – предлагаю мягко.

– С удовольствием, – бросает выразительный взгляд на потайной ход в подвал. – Готова познать адские развлечения?

Как будто у меня есть выбор.

Готова или не готова, хочу или не хочу – не принципиально для ничтожной рабыни. Здесь и сейчас превыше всего желания властного господина.

***

…I'll enjoy making you bleed…

…Я буду наслаждаться, заставляя тебя истекать кровью…

Холодно и пусто. Что внутри, что снаружи.

Объятая вечной темнотой, погружаюсь в недра животного ужаса. Веду отсчет времени по рваным ударам непокорного пульса. Роскошные одежды заменяю липкой испариной, драгоценности – мерцающими оттенками страха.

Шершавая поверхность алтаря неприятно царапает обнаженную кожу, мое беззащитное тело выставлено напоказ, железными оковами распято на равнодушном камне. Руки закреплены высоко над головой, ноги широко раздвинуты. Плоть натянута, будто тетива лука.

Я не в силах шевельнуться, не способна даже трепетать. Забываю слова молитвы, тщетно пытаюсь закричать.

Глаза широко открыты, но видят лишь клубящийся мрак. Рот застывает в немом вопле, из горла не вырывается ни звука.

– Вкус боли, – дразнящий шепот над ухом. – Самый сладкий на свете вкус.

Сверкающее лезвие рассекает тьму, раскалывает грани привычной реальности на мириады уродливых осколков. С непониманием взираю на бесстрастную сталь клинка, на остро заточенный нож во власти палача.

– Господи, – возвращается дар речи, возвращается ледяная дрожь.

– Не совсем, – раздается короткий смешок.

Черты лица проступают неровными черно-белыми контурами, отражают причудливую игру света и тени.

– Пожалуйста, – молю еле слышно.

Различаю его, растворяюсь в нем. В горящей черноте гипнотического взора, в манящем безумии ироничной ухмылки, в чуть размытых линиях сумеречного облика.

– Не надо, не делай этого, – не сдерживаю униженный всхлип. – Прошу, остановись, пока не поздно.

– Уже давно поздно, – говорит фон Вейганд, раскаленным дыханием опаляет пересохшие губы. – Ты отворила дверь, ты проникла слишком далеко.

– Нет, – судорожно сжимаюсь. – Хватит.

Горячие пальцы касаются моей шеи, скользят по ключицам, неторопливо движутся к тяжело вздымающейся груди. Гладят и обводят, клеймят собственность.

Дергаюсь в жестоких путах, тщетно стараюсь избежать более смелых ласк. Позади только камень. Глупая девочка заперта в тупиковой безнадежности, в ловушке жертвенного алтаря.