Текст книги "Плохие девочки не плачут. Книга 3 (СИ)"
Автор книги: Валерия Ангелос
сообщить о нарушении
Текущая страница: 42 (всего у книги 82 страниц)
Жадно поглядываю на пустую бутылку рома.
– Было бы легко принудить парня к необходимому соглашению, – улыбается. – В первую же встречу использовать козыри, приготовленные для братьев. Жуткие преступления вызвали бы общественный резонанс. Не только вываляли бы благородную фамилию в грязи, но и уничтожили бы компанию.
– Но ты этого не сделал, не показал компромат, не предложил договориться, – произношу медленно. – Почему не ускорил процесс?
– Потому что неинтересно, – заговорщически подмигивает. – Куда любопытнее загонять добычу постепенно, отрезать пути отступления, отнимать надежду капля за каплей.
– Ясно, – бросаю сухо.
Мечтаю промочить горло, обжечь внутренности спиртным, щедро окропить алкоголем открытые раны.
– Налоговая проверка – идеальное орудие расправы, – сообщает елейно.
– Если ведёшь бизнес честно, любые проверки по барабану, – ядовито парирую.
– Наш герой тоже так считал, – усмехается. – Правила его не спасли.
Поднимается, направляется к комоду, останавливается и отворяет мини-бар, достаёт виски. Возвращается обратно. Наливает стакан.
Курит и пьёт.
Не спешит продолжать историю.
Дым сигары не кажется едким. Окутывает ароматом кофе, дурманит древесными нотами, обдаёт солоноватым запахом моря.
Сражаюсь с искушением, пытаюсь отвлечься.
Тщетно.
Ныряю в неизвестность.
– Чем всё закончилось? – задаю прямой вопрос.
– До суда не дошло, – неожиданно быстро отвечает фон Вейганд. – Осознав грядущие последствия, он любезно продал контрольный пакет акций. Формально – за деньги. В действительности – бесплатно.
Лихо.
Ювелирная работа.
– Вскоре совет директоров приветствовал нового президента, – огонь замерзает в тёмных глазах. – А старый отправился на кладбище.
– Фигура речи? – срывается с губ автоматически.
– Он напился и решил прогуляться, – произносит холодно. – Вышел на улицу через окно двадцатого этажа. То, что удалось соскрести с асфальта, хоронили в закрытом гробу.
– Т-ты… – осекаюсь, не хватает смелости озвучить, просто сдавлено бормочу: – Ты?
– Я был слишком занят, – выпивает порцию виски залпом. – Трахал его невесту.
– Шутишь? – выдаю поражённо.
– Горячая сучка, – причмокивает. – Какие уж тут шутки.
Мои брови возмущённо устремляются вверх, губы нервно подрагивают. Задыхаюсь, словно в грудь вонзается лезвие.
Со стороны выглядит так, будто сейчас разрыдаюсь. Или зайдусь в припадке дикого хохота. Сломлена и повержена, охвачена истерикой.
На самом деле, мне просто больно.
Чудовищно. Адски. Зверски.
До дрожи, до хрипоты, до изнеможения.
Не раскалённые иглы под ногти. Не методичное дробление позвонков в тисках. Не токсичная кислота, разъедающая плоть.
Хуже, хуже, гораздо хуже.
Хочется завопить, к чёрту сорвать голос.
Хоть как-то унять, облегчить, отпустить, сторговаться на компромисс.
Но нет.
Не выходит, не получается.
Храню молчание. Почти не двигаюсь. Сильнее сжимаю кулаки. Застываю точно статуя. Сливаюсь с креслом.
Признаем очевидное.
Барон Валленберг отлично разбирается в изощрённых развлечениях. Умело нарезает на части. Не ножом, а словами.
– Юная и свежая, готовая вынести любые унижения ради выгодной партии, – широко ухмыляется. – В жёны я её не взял, но с удовольствием вы*бал.
Алкоголь ударяется о хрустальные стенки, заполняет до краёв.
– Не верю, – практически шепчу.
– Во что? – шальной блеск озаряет взгляд. – В то, что я трахал других женщин?
Несколько крупных глотков.
– Их было много. Блондинок. Брюнеток. Рыжих. Тысячи разных.
Комната тонет в клубах дыма.
– Кого я только не трахал. Как только не трахал. По-всякому.
Отрицательно качаю головой, стараюсь развеять туман вокруг.
– Не верю, что не раскаиваешься, – заявляю чуть слышно, скороговоркой, опасаясь вновь сбиться.
Фон Вейганд смеётся.
Долго и надрывно, безумно и пугающе, вынуждая содрогаться и трепетать. Смеётся до слёз.
А после каменеет, превращается в глыбу льда.
– Я ни о чём не жалею, ничего не желаю исправлять, – произносит твёрдо и чётко. – Я никому не даю второй шанс. Поэтому парень зря распустил сопли. Сам выбрал, сам оплатил.
Никогда не стоит недооценивать своего врага.
– Слабак, – бросает брезгливо. – Не выдержал позора, сиганул в окно. Такие напрасно землю топчут, мешаются под ногами.
Господи.
– Ты не прощаешь? – прикусываю щеку изнутри, чтобы не расплакаться. – Совсем? Никого?
Приглушённо всхлипываю, с трудом перевожу дыхание.
– Даже меня?
Вымученно улыбаюсь, подаюсь вперёд, касаюсь его запястья. Чуть притрагиваюсь, будто дуновением ветра ласкаю разгорячённую кожу.
– За Стаса?
Зажмурившись, отворачиваюсь, однако не отстраняюсь.
Я же наломала дров, перечеркнула прошлое, собралась замуж. Приобрела наряд, разослала приглашения. Сбежала от воспоминаний, переехала. Целовала другого, обнимала, делила с ним одну постель. Надеялась полюбить. Привыкнуть, смириться.
Я не дождалась. Предала.
Пусть и считала, что чувства выброшены на помойку. Пусть не знала, что всё вернётся. Не могла представить.
Но должна была верить.
Увидимся.
Фон Вейганд не лжёт.
Сбивает с толку, путает, вводит в заблуждение, недоговаривает, будит воображение. Терзает, издевается, измывается.
Но не лжёт, всегда выполняет обещания.
– Нечего прощать, – отпускает стакан и сжимает мою ладонь, переплетает наши пальцы, крепко и обжигающе, словно желает спаять воедино. – Глупая девочка.
Твоя девочка.
Гордись.
Прочь сомнения, плевать на обиды.
Не отдам, не отпущу, не разомкну объятья. Доверюсь целиком и полностью. Ничего не утаю.
Захлебнусь. Задохнусь. Сгорю. Пройду через все земные и неземные пытки. Миную семь кругов ада. И даже больше. Но никогда не нарушу клятву. Не ослаблю хватку.
Это неизлечимое. Хронический недуг. Неразлучность.
Мы заключены друг в друге. Поражены смертельной болезнью. Навеки потеряны для приличного общества. Вычеркнуты из списков ныне живущих. Позабыты с праведным ужасом.
Проклятые. Обречённые. Отверженные. Обручённые где-то наверху. Или внизу. Разве имеет значение. Не важно.
Главное – вместе. Ощущая жар плоти, отражая одинаковый пульс. Продолжение одного шрама.
Идеальная пара.
Отступники. Преступники. Садо-мазохисты.
– За что столько счастья сразу, – говорит фон Вейганд. – Я не заслужил, я недостоин любви. Ублюдки вроде меня должны страдать. Долго, надрывно, пафосно. Должны искупать вину собственной кровью. Резать вены, землю жрать, обращаться к небесам, моля о пощаде.
Плюсую, абсолютно согласна.
– А, вообще, во всём виновато трудное детство. Дед. Мортон. Чёртовы сволочи, которые не дают Каталонии спокойно отделиться. Скверная погода. Венера в пятом доме. Худшего расположения звёзд не придумаешь. Будто чёрная метка, печать прокажённого.
Смирись. Нельзя просто взять и родиться жестоким, властным, эгоистичным человеком. Наличие глубокой моральной травмы обязательно и обжалованию не подлежит.
– Я же хотел стать поэтом или музыкантом, у меня природная склонность к искусствам. Я мечтал рисовать.
Тонкую душевную организацию из анамнеза не выбросишь.
– Ненавижу женщин. Весь ваш поганый род ненавижу. Желаю унизить, уничтожить и растоптать. Потому как на выпускном балу первая красавица класса отказалась со мной танцевать. Она давала каждому, но за деньги. Тогда психика надломилась окончательно. Ни гроша ни имел, нечем было расплатиться.
Ох, какие перипетии судьбы.
– Теперь мщу, совершаю справедливое возмездие, самоутверждаюсь за чужой счёт. Бью и насилую беззащитных баб. Зову их шлюхами.
Эмоции зашкаливают.
– Впрочем, гетеросексуальные отношения мне малоинтересны. Пусть и с оттенком БДСМ. Уже не заводит и не вставляет. От слова совсем. Признаюсь, я латентный гей.
Вот это поворот.
– Пожалуйста, – говорит фон Вейганд. – Пожалей меня.
Ладно, выдыхайте.
Неужели опять повелись?
Простите, не удержалась.
Люблю измываться над драматичными моментами. С особым кайфом разрушаю стереотипы. Трагизм не пройдёт.
Я же клоун. Грёб*ный арлекин. Шут из Старших арканов Таро. Блаженный безумец на краю пропасти.
То рыдаю, то смеюсь – профессиональная деформация.
В общем, проехали и забыли.
Шеф-монтажник ничего такого не говорит.
Хотя мог выдать исповедь похлеще, будь он персонажем бульварного чтива, что обильно и часто печатают на дешёвых, серовато-жёлтых, почти не отличимых по виду от туалетной бумаги страницах
Ну, эдаким гламурным подонком, благородным бандитом, честным олигархом. Героем нашего времени. Одним из тех, кто отбирает наркотики у богатых и раздаёт бедным.
Печалька.
Фон Вейганд упёртая скотина. Не хочет вписываться в рамки. Создаёт свои правила игры. Прокладывает дорогу, не оборачивается назад. Строит империю на костях, стирает в порошок незадачливых врагов.
Голодный хищник. Беспринципное животное.
Зверь, чьи клыки безжалостно впиваются в горло. Легко проникают вглубь, вспарывая плоть, словно подтаявшее сливочное масло. Разрывают сонную артерию, терзают свежее мясо.
Только сожрёт он далеко не каждого.
Звание его шлюхи надо заслужить.
Meine Schlampe. (Моя шлюха).
Лестный титул.
Не для посторонних.
На людях невинная скромница, олицетворение добродетели, святая простота. В постели порочная блудница, воплощение греха, распутная девка. Как и подобает королеве.
Подчиняюсь. Покоряюсь. Поклоняюсь.
Никто не смеет противиться законному хозяину мира.
Господи.
Горячие пальцы фон Вейганда сжимают леденеющую ладонь. Сжимают сильно, причиняя боль. До синяков, до хруста суставов. Но я не чувствую ничего. Лишь огонь.
Боже мой.
Повинуюсь рефлексу.
Стискиваю ответно.
Крепко.
Крепче.
Ещё, ещё.
Гораздо крепче.
Языки пламени оплетают наши руки, сковывают раскалённой цепью, сливают в единое целое.
Навсегда. Навечно. Намертво.
– Где подарок? – бросаю вызов, испепеляю пристальным взглядом. – Вообще-то, у меня день рождения. Надеюсь на бурное поздравление.
Романтика романтикой, а презенты требую строго по расписанию.
Никаких отлагательств, ставим вопрос ребром.
Не зря ведь миллиардера подцепила. Пусть раскошелится – проявит внимание, похвастает щедростью.
– Вообще-то, я тебя уже поздравил, – плотоядно ухмыляется фон Вейганд и как бы намекает: – Многократно.
Секс не катит, оргазмы не считаются.
Гони нормальную компенсацию.
– Хочу подарок, – в тоне звучат металлические ноты.
– Например? – хриплый голос сочится елеем.
– Фамильные бриллианты, – роняю небрежно. – Можно изумруды или сапфиры. На худой конец рубины. Дешёвку не предлагать. Так же соглашусь на классный автомобиль.
Кстати, чудесная мысль.
Машина на порядок практичнее побрякушек.
– Только тачка должна быть реально крутой, – сурово угрожаю пальчиком. – Пусть люди смотрят и сразу понимают чего стою. Пусть знают своё место. Лопаются от бессильной злобы. Плесневеют от зависти. Загибаются от чувства собственной неполноценности.
Мелочь, а приятно.
Обожаю греться в лучах чужой славы. Чужую ненависть ещё больше обожаю.
– Конечно, класть с прибором на ущербное мнение холопов и смердов, – надменно фыркаю. – Но почему не понтануться, если подвернулся повод?
Мечтательно вздыхаю, расплываюсь в улыбке.
– По-кондитерски розовый Rolls-Royce, элегантно-чёрный McLaren, ядовито-красный Ferrari, скромно-золотой Bentley, классически-белоснежный Lamborghini, – описываю смелые эротические фантазии, стремительно наглея: – Выбирай любой, не прогадаешь. Ещё лучше – оптом.
Фаворитку принято баловать.
– Отправим на помойку скучные клише, – брезгливо отмахиваюсь. – Этим никого не удивишь. Мы же не какие-нибудь жалкие нищеброды.
Впечатлять – наша святая обязанность.
Эпатируем публику. Бередим душу. Играем без фонограммы. Чётко и мощно. На полную, на разрыв аорты.
Слишком дикие, чтобы жить. Слишком редкие, чтобы сдохнуть. Стальной иглой прямо в мозг.
Ну, рискни.
Повтори, попробуй, сымитируй. Поймай удачу за хвост, натяни сову на глобус. Воспари к небесам на раздутом до неприличия ЧСВ.
И погасни.
Высший суд не обманешь. Вспыхнешь на миг и сгниёшь во тьме, не оставишь желанных следов на песке.
Божья искра никогда не разгорается в пустом сосуде.
– Гони остров, – говорю настойчиво. – В океане. Красивый. С пальмами. Кокосы там. Бананы. Вся х*йня. Натуральный остров.
Или дворец. Гигантский, мраморный, уникальный.
Или личную планету, обустроенную с комфортом, начинённую кислородом и прочими ништяками.
Или целый мир. Вдребезги, на щепки. К моим ногам.
– Отложим материальное, обсудим духовное, – меняю вектор, обращаюсь к радикальным методам, вкрадчиво интересуюсь: – Где атмосфера праздника?
Судорожно вздрагиваю. Мелкая дрожь пробегает по всему телу. Замерзает на губах, осыпается невидимым инеем.
– Хлопушки. Конфетти. Надувные шарики, – нервно посмеиваюсь. – Свечи. Лепестки роз на шёлковых простынях.
Застываю неподвижно.
Тону в пылающем водовороте чёрных глаз. Теряюсь, забываюсь, растворяюсь, погружаюсь в бездну.
Не нужны подарки. Дорогие, элитные, с кучей нулей. Не нужны. Особенные, значимые, за копейки. Не нужны.
Ничего не нужно.
Только он.
Жар дыхания. Рядом. Бой сердца. У сердца. Холод опасности. На коже. Ледяной нож. Под рёбра. По самую рукоять. Опять и опять.
Аттракцион не для слабаков.
– Шёлковые простыни скользят, – с расстановкой произносит фон Вейганд, слегка, отстраняется, но не отпускает, не разрывает контакт, наслаждается произведённым эффектом. – Лепестки липнут.
Стесняюсь спросить – куда липнут?
Хотя нет, не стесняюсь.
Просто не собираюсь спрашивать.
– С кем же ты скользил?! – истерика рвётся наружу.
Забудь.
Не отвечай.
Пофиг.
Без разницы.
Наср*ть.
– С женщинами, разумеется, – поясняет ровно, невозмутимо продолжает: – Предпочитаю египетский хлопок. Прочно и удобно. Отличная терморегуляция.
Колючая проволока обвивается вокруг грудной клетки.
Египетский хлопок. Ухмыляющийся фон Вейганд. Стая легкодоступных тёлок. Бл*дство. Разврат. Полнейшее непотребство.
Наверное, так выглядит Ад.
– Я не стану лгать, изображать раскаявшегося грешника, искажать объективную реальность, – заявляет елейно, сухо прибавляет: – Я поимел немало тел.
Железные шипы вгрызаются глубже, проникают внутрь с омерзительным, хлюпающим звуком.
Гостеприимные чертоги преисподней манят окунуться в геенну огненную.
– Я же не импотент, – хмыкает.
Убийственная ремарка.
Нет.
К сожалению, нет.
– Но за дырками не гоняюсь, – издевательски скалится. – Не переоцениваю значение рабочих отверстий.
Ну, ох*еть теперь.
Прямо повод расслабиться и снизить бдительность, возгордиться и счастливо почивать на лаврах.
Какого лешего он несёт?! На полном серьёзе откровенничает или не менее серьёзно стебётся?
Нервы на пределе.
Хмурюсь, лихорадочно пытаюсь набросать в уме уничижительную тираду, однако все старания напрасны. Не в тему, мимо нот. Разом теряю дар красноречия.
– Мне нравится секс, – спокойно сообщает фон Вейганд. – Не механический процесс. Не выброс напряжения пополам со спермой. Нечто большее, чем заурядный половой акт.
Да неужели?
Правда?
Нравится вырывать позвоночник через горло. Резать по живому. Нежно. Аккуратно. На равные доли.
Хирургическая точность завораживает.
Резко, чётко, динамично. Надрез за надрезом. Словно штрихи на полотне гениального художника.
Задержите дыхание, не шевелитесь.
Рождается новый шедевр.
– Распалить. Овладеть. Поработить.
Каждое слово заставляет сердце замирать, судорожно сжиматься, давать перебой. Каждое слово наполняет кубок очередной каплей яда.
– Мы же люди, а не животные.
Пей до дна.
Досуха.
Не чокаясь.
– Догнать, завалить и оттрахать – слишком примитивная стратегия. Гораздо любопытнее раскрыть потенциал, подбросить поленья в костёр и наблюдать.
Верно.
Именно это он делал.
Изучал, исследовал, ставил эксперименты. Пробовал на вкус, погружался в самую суть, переводил из света во тьму.
Сколько их?
Таких подопытных кроликов. Послушных жертв. Немых портретов в галерее побед.
– Даже юношеский пыл не застилал мои глаза, – произносит нарочито ленивым тоном, медлит, неожиданно отрывисто добавляет: – Я не вставлял член куда попало. Только в любимых женщин.
Вздрагиваю.
Безотчётно и отчаянно.
Взвиваюсь.
Будто порыв пламени.
Тщетно пробую освободиться из жестокого плена.
– Некоторые из них честно выставляли себя на продажу, некоторые ломали комедию, играли в порядочность, – посмеивается. – Невинные и добродетельные тоже нередко попадались.
Фон Вейганд не позволяет вырваться, держит мёртвой хваткой. Сильнее стискивает руку, сминает пальцы до противного хруста. Вынуждает взвизгнуть, глухо простонать.
– Наивные. Добрые. Очаровательные. Умные. Страстные. Искренние. Прекрасные.
Удар за ударом.
Больно и беспощадно.
Прошивает насквозь ржавыми гвоздями.
– Очень разные, – притягивает ближе, почти вплотную. – Неповторимые, впечатляющие, с идеальными задницами.
Не то хохот, не то рычание.
Содрогаюсь и трепещу.
Ледяной ветер пожирает обжигающее пламя.
– С задницами, на которые не просто стои́́т, – шепчет прямо в рот. – С задницами, на которые сто́ит молиться.
Не ведает милосердия, продлевает агонию.
Уста к устам.
Не целует, лишь прижимается.
Застывает на миг и отворачивается. Бережно собирает соль, запёкшуюся на разгорячённых щеках.
Растягивает мучения до бесконечности, отравленным жалом вонзается в податливое тело, заставляя кровь кипеть.
– Да, я любил, – буквально выплёвывает. – Любил, пока трахал.
Внезапно отстраняется, отпускает на волю.
Он дарит хрупкую иллюзию, разрешает ускользнуть, встрепенуться и оглядеться по сторонам, замереть в нерешительности. Понимает, далеко не убегу. С места не сдвинусь. Не посмею.
А потом возвращает обратно.
Перехватывает запястье, обрывает бабочке крылья.
Грубо и жёстко, не размениваясь на компромиссы.
– Признаю, у меня было много женщин, – криво усмехается. – Неприлично много.
Разворачивает мою ладонь, обнажает шрам. Внимательно рассматривает рваные линии. Склоняется ниже.
– Но все они безликие, – бросает презрительно. – Одинаковые бессмысленные маски, под которыми ничего нет.
Его дыхание опаляет кожу, обращает в горстку пепла, в беззащитный дрожащий сгусток энергии.
Damn. (Проклятье.)
Влажный язык осторожно обводит контуры старой раны, чертит летопись заново.
F*ck. (Еб*ть.)
Острые зубы слегка царапают плоть. Не кусают. Дразнят.
Scheiße. (Дерьмо.)
Пальцы на ногах невольно поджимаются, бёдра сводит сладостная судорога. Повинуясь инстинкту, выгибаю спину.
Однако очень скоро время останавливается, а ощущения безнадёжно меркнут, осыпаются, точно прошлогодняя листва, устилают землю выцветшим золотом.
Монстр взирает на меня в упор.
Глаза в глаза.
Врата захлопнулись.
Шансы на спасение ничтожные.
Из этой ловушки никогда не выбраться. Не потому что трудно или тяжело, а потому что желание отсутствует.
Палач вынимает душу коротким и хлёстким:
– Все они не ты.
Не ты.
Отражается эхом внутри.
Молчу, не в силах разлепить губы.
Понятия не имею, как ответить.
Что, вообще, после такого можно ответить? Где найти фразы, которые не покажутся унылом говном, бредом и банальщиной?
Глядя на фон Вейганда я испытываю только одно желание. Точнее много, самых разных и невероятных, но итог сводится к весьма предсказуемому варианту.
К дикой и неистовой е*ли.
Блин, простите.
Мне стыдно.
Хм, нет, лгу.
Совсем не стыдно.
Ни грамма.
Хочу его.
И ныне, и присно, и во веки веков.
Всегда. Везде. Любого.
Хоть Дьявола. Хоть Бога.
Неловкая пауза воцаряется ненадолго. Ибо мой мужчина отличается поразительной находчивостью.
Он мог бы завалить меня на стол, содрать простынь и, ни в чём себе не отказывая, развлечься без тормозов.
Однако поступает более оригинально.
Затягивается сигарой, тянется за бутылкой. Уверенно наполняет стакан алкоголем, откидывается назад, принимает вальяжную позу.
Зверь всласть позабавился и нагло развалился на диване.
Чёртов ублюдок отдыхает.
Релаксирует гад.
Не страшно.
Исправим.
Глава 15.5
– Между прочим, я тоже не откажусь выпить, – выразительно постукиваю пальцами по пустому бокалу. – И с радостью перекурю.
Фон Вейганд отрицательно качает головой.
– Ты ещё маленькая, – вкрадчиво обламывает.
Ничего не говорю, лишь мстительно щурюсь и стремительно разрабатываю коварный план.
Зря оскорбил, зря нарвался на неприятности.
Наивный бедняга не подозревает, кому перешёл дорогу, с кем так некстати столкнулся в тёмном переулке, против кого покрошил батон в столь мрачный и однозначно недобрый час.
Готовься к бою, жалкий глупец.
Стартуем.
Volle Kraft voraus. (Полный вперёд.)
Трепещи в ожидании жутких издевательств, падай ниц и ползи, униженно умоляй о пощаде, обращайся к грозным небесам.
Индульгенции не светит, даже не надейся.
Кара будет суровой, но справедливой.
Глубокий минет.
Получите, распишитесь.
Соглашусь, бесчеловечно, аж жилы стынут и коленки слабеют, подгибаются, дрожат. Однако никто и не обещал лёгкого избавления. Наоборот, заявлен чистой воды садизм.
Тук-тук.
БДСМ заказывали?
Пора отрабатывать.
От звонка до звонка.
Иначе не умею.
Во всю мощь, не жалея фантазии, не скупясь на запрещённые законом стимуляторы. С энтузиазмом, с огоньком. Чтоб загреметь сразу на несколько пожизненных сроков.
Ни пуха, ни пера.
Поехали.
Деловито поправляю импровизированную тогу, вхожу в образ, воображаю себя развратной Валерией.
Ну, той, которая Мессалина.
Известная распутница. Римская императрица. Прекрасная и восхитительная. Практически такая же крутая как я.
Обольстительно улыбаюсь.
Хоть бы не выглядеть полной идиоткой. Частичной – нормально, сойдёт. Полной – нет, увольте, никогда.
Решительно поднимаюсь, уверенно ступаю вперёд.
Только бы не рухнуть, не растянуться на полу в спонтанном акробатическом трюке. Едва держусь на негнущихся ногах. Корова на льду и то смотрится выигрышнее.
Пара грациозных движений, пара изящных шагов.
Ужас. Позор. Кошмар. Цензурные эпитеты быстро заканчиваются. П*здец. П*здец. П*здец.
Неотвратимо приближаюсь к вожделенному объекту.
…
Белый шум.
Ни единой разумной мысли.
Промедление смерти подобно. Нельзя терять ни секунды. Каждое мгновение на вес золота. Когда ещё подвернётся столь шикарная возможность?
Не сомневайся.
Дерзай.
Приходится приподнять простынь. Не слишком высоко, слегка, исключительно ради удобства.
Не думаю, делаю.
Ныряю под лёд, окунаюсь в очередную авантюру, бросаюсь в зыбкий омут, наплевав на последствия.
К чёрту ремни безопасности.
Не пристёгиваюсь, выжимаю газ до упора.
Выключаю страх. Закрываю глаза, веду отсчёт по гулким ударам пульса во взмокших висках.
Да.
О, да.
Я действительно делаю это.
Смело усаживаюсь к фон Вейганду на колени.
Оказываюсь сверху.
Теперь нас разделяет лишь тонкая ткань. Его небрежно повязанное полотенце. Мой наспех изобретённый наряд.
Но всё очень условно. Странно, дико и неловко. Необычно. Непривычно. Впрочем, едва ли хоть что-то на свете способно нас разделить.
Больше нет.
Никогда.
Нет преград.
Только он и я.
Bloody Hell. (Кровавый Ад.)
Кусаю губы в тщетной попытке скрыть смущение, стараюсь побороть волнение, обуздать противоречивые эмоции.
Жестокий господин не спешит прогнать нахальную рабыню. Не торопится наказать наглую зверушку, не ломает излюбленную игрушку.
Забавляется.
Жадно затягивается сигарой, выдыхает дым в потолок. Подносит стакан к устам, алчно пьёт, однако не опустошает. Пожирает горящим взглядом. Хитро щурится, усмехается, выжидает.
Чуть отклоняюсь назад, хочу устроиться уютнее.
Провоцирую.
Бесстыдно и бессовестно.
Неуклюже ёрзаю, будто пробую занять выгодное место. Невинно хлопаю пушистыми ресницами, изображаю искреннее изумление.
Какой же он огромный.
Напряжённый. Гигантский. Угрожающий.
Невольно вздрагиваю, покрываюсь испариной.
Мышцы сводит от болезненного предвкушения. Позвоночник выгнут, натянут, будто тетива.
Крепкие бёдра фон Вейганда зажаты между моими стремительно слабеющими ногами. Восставшая плоть пульсирует, наливается кровью, прижимается к пылающему лону.
Явственно ощущаю, как пот струится по спине. Ручеёк за ручейком.
Жарко и вязко.
Везде.
Осталась сущая ерунда.
Фигня, формальность, мелочь жизни.
Врубить подходящий трек. Виртуально. Для остроты. Дабы предельно накалить. На зашкаливающую громкость.
Предпочитаю погрубее, помощнее да пожёстче, чтоб заглушало даже зажигательные ритмы прокатного стана, чтоб пищевод содрогался и барабанные перепонки лопались.
А вас какие мелодии заводят?
Marilyn Manson рулит.
Если при прослушивании ‘Para-noir’, ‘Ka-boom Ka-boom’ и ‘Spade’ не тянет на блуд, то с потенцией возникли серьёзные проблемы.
I won't do it with you. I'll do it to you. I hope this hook gets caught in your mouth. (Я не буду делать это с тобой. Я сделаю это тебе. Я надеюсь, твой рот поймает этот крючок.)
Как тут устоять. Прямое руководство к действию. Приступай. Не откладывай. Погружайся в разврат.
Don't say ‘no’. Just say ‘now’. (Не говори «нет». Просто скажи «сейчас».)
Бьёт по нервам и по мозгам.
Идеально.
В яблочко.
Десять из десяти.
Хотя порой ближе лирика и пафос, слезоточивые мотивы, прошибающие на философию и романтику. Плюс роковой антураж.
Например, W.A.S.P. – ‘The Idol’.
И потрахаться, и всплакнуть.
Филигранно.
Не подкопаешься.
Kiss away the pain and leave me lonely. (Сотри мою боль поцелуями и оставь меня в одиночестве.)
С удовольствием. Обцелую, не ведая стеснения. Обцелую всего и по-всякому. Вот только в одиночестве не оставлю. Не мечтай.
I'll never know if love's a lie. (Я никогда не узнаю, была ли любовь ложью.)
Солги. Рискни здоровьем, коли не боишься. Нет, ваша честь, шутки в сторону. Клянись.
Правда и ничего кроме правды.
Being crazy in paradise is easy. (Быть безумцем в раю – легко.)
Ох*ительно.
Can you see the prisoners in my eyes? (Видишь ли ты узников в моих глазах?)
Много чего вижу. Потерянные и загубленные души. Тоску, отчаяние и ужас. Раскаяния не замечаю. Но это и не нужно.
Старый-добрый Alice Cooper давно сказал самое важное.
‘Hell Is Living Without You’.
Гребаная истина.
Hell is living without your love. Ain't nothing without your. Touch me. (Ад – это жизнь без твоей любви. Без тебя ничего не существует. Коснись меня.)
Именно так. Коснись. Возьми, взорви, разнеси в щепки. Ударь, уничтожь. Разбей, разрежь. Разорви в клочья.
Heaven would be like hell. Is living without you. (Рай станет адом без тебя. Ад – это жизнь без тебя.)
Без тебя жизни нет.
Ничего нет.
Фейк. Глупая и дешёвая имитация, черновая версия, безвкусная подделка, суррогат, плагиат, безликая и бездарная копия. Дурацкая пародия.
Никогда не сумею выразить всё то, что чувствую. Всё то, что ты значишь. Не от скудости словарного запаса. Просто слов таких не существует. В природе. Совсем.
Я по тебе курю. Схожу с ума. Теряю остатки разума, плюю на гордость. Лишаюсь веры. Клинически. Бесповоротно.
Я на тебя молюсь. Дышу тобой. Живу. Неистово. Неукротимо. Буйно.
Я как в горячечном бреду. Я без тебя не существую.
Пауза. Перебой. Судорога.
Und mein Herz steht still. (И моё сердце останавливается.)
Аплодисменты.
Занавес.
Этой ночью на волнах нашей радиостанции Antonio Orozco – ‘Se deja lleva’.
Интригующее. Интимное. Испанское. Искристое, словно шампанское. Точнее – пряная сангрия. И гриф гитары. Всенепременно. Где-нибудь на заднем плане.
Тонем в обжигающей похоти. В бесстыдстве и разнузданности. В утончённом бл*дстве. На дне бокала.
Не успеваю протрезветь от пьянящего безрассудства. Выбор подходящей песни занимает считанные секунды.
Окрылённая успехом, следую дальше.
Пью.
Прямо из рук фон Вейганда, из его стакана.
Не дотрагиваюсь до стекла пальцами. Припадаю ртом. К самому краю. Вынуждаю слегка наклонить. Прижимаюсь плотнее.
Пью крупными глотками. Алчно и жадно, под стать учителю. Очень стараюсь не поперхнуться. Подавляю желание брезгливо поморщиться.
Вот же гадость.
Сколько здесь градусов?
Торкает не по-детски.
Наверное, настоящий виски. Не та палёная бурда, которой разбавляют коктейли в местных барах.
Пора притормозить.
Горло горит огнём, а в груди разливается приятное тепло. Мелкая вибрация сотрясает каждую клеточку тела.
Становлюсь невесомой, плыву и растворяюсь.
Будто во сне.
Раскалённые солнцем скалы. Сбивчивый шёпот ветра. Обманчивый покой. Манящая темнота водной глади. Мерный бой ледяных волн.
Прыгаю вниз, ныряю, не ведая страха, прямо в бездну, в пугающую неизвестность, в сосредоточение зла.
Прежде чёткие грани покрываются рябью, привычная реальность трещит по швам, раскалывается на части.
А потом всё замирает, даже воображаемая мелодия обрывается.
Резко отстраняюсь.
Отступаю, пока не поздно.
Облизываюсь.
Алкоголь наполняет фатальной уверенностью, толкает на суицидальные подвиги, подстёгивает к новым безумствам.
Сыто ухмыляюсь, одариваю противника бесстыжим взглядом. С упоением играю чужую роль.
Спектакль определённо заводит.
И не меня одну.
Член фон Вейганда стоит колом, ощутимо одобряет брошенный вызов, явно наслаждается подобным раскладом.
Не удерживаюсь от искушения, совершаю несколько выразительных движений. Бёдрами.
По кругу. Дразню, посягаю на запретную территорию, специально нарываюсь на суровое наказание.
Никакой реакции.
Не отталкивает, не пытается вернуть контроль.
Затаился.
Внешне расслаблен, насмешлив и безразличен. Но внутри закручивается тугая пружина, клокочет кипучее напряжение.
Хищник жаждет крови.
Огненные искры полыхают в мрачной черноте взора. Дыхание становится тяжёлым. На устах замерзает опасная улыбка.
Отлично, продолжим.
Краткий миг – и мои губы смыкаются вокруг сигары.
Чувственно. Откровенно. Эротично.
Похлеще, чем в грязном порно.
Мои губы не просто касаются табачного листа. Мои губы прижимаются к пальцам фон Вейганда. И курю, и ласкаюсь. Без помощи рук. Оригинальным образом.
Палач не в силах скрыть дрожь.
Удивлён хамским поведением. Сражается с желанием придушить. Изобретает куда более изощрённую казнь.
Ух, скорее бы.
Я только «за».
Действую осторожно.
Тут смолить в затяг не принято.
Не хилая папироска, вещь элитная. Нужно получать удовольствие от аромата, ловить мириады вкусовых оттенков. Кайфовать с умом.
Однако теория даёт сбой.
Терпкий дым вероломно проникает в лёгкие, противно скребёт нёбо, почти принуждает закашляться. От эпического позора спасает только невероятное усилие воли.
Закрываю глаза, чтобы скрыть подступившие слёзы. С облегчением выдыхаю. Нервно сглатываю, пробую беззвучно прочистить горло. Кажется, справляюсь.
Не провал, хоть и близко.
Сигареты лучше.
Проще и понятнее, особенно если с ментолом, прикольно холодят, оставляют приятное послевкусие.
А такие VIP-творения на любителя.
Экзотический микс древесины, кофе и какао. Тягучий и крепкий, оставляет на языке вязкую горечь.
Но мы же не соглашаемся на примитив. Настойчиво требуем эксклюзив. Ищем трудности и преодолеваем. Создаём проблемы, потом решаем. Упорно нарываемся на приключения.
Даже если это убивает.
Чуть отстраняюсь от сигары и намереваюсь прильнуть вновь.
