Текст книги "Плохие девочки не плачут. Книга 3 (СИ)"

Автор книги: Валерия Ангелос

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 82 страниц)

Нет, не так.

Мой (лично мой и ничей больше!) фон Вейганд нагло зажимает неизвестную тетку опасно привлекательной наружности, пытаясь замаскировать сие непотребство под танец. Он улыбается, потом наклонился и шепчет что-то ей на ухо, она смеется, и пусть мне чудится нечто нервическое и напряженное в этом смехе, ситуация не становится лучше.

Полноте, не ревную. Просто готова опробовать оружие массового поражения, глубоко наплевав на гипотетические архитектурные ценности. Вполне естественные желания молодой девушки, доведенной до крайнего бешенства.

Не могу трезво мыслить, не в силах сдвинуться с места, примерзаю к полу, застываю от цепенящего холода внутри, задыхаюсь от горечи, комом подступившей к горлу.

Да как же… как же он посмел?! Он же… он же мой.

Должен покорно сидеть у меня в ногах и очищать виноград от противных косточек.

Ладно, забейте. Кого пытаюсь обмануть?

Сама готова сидеть в ногах и очищать виноград, но никаких других женщин не должно быть в поле зрения. Только одна, единственная и неповторимая.

Усталость целого мира на моих плечах. Горящий взгляд наполняется болью и отчаянием. Приходится сжать кулаки, чтобы не было заметно дрожь в пальцах.

– I wish I could enjoy the performance together with you but I have to talk to other guests, (Хотелось бы насладиться представлением вместе с вами, но мне придется поговорить с другими гостями,) – бросает Сильвия прежде чем исчезнуть.

Пустота в районе сердца, не улавливаю ритм, только сосущее и муторное чувство бьется под ребрами, жжет и скребет, пробирая до мурашек, до прерывистого выдоха и черных точек перед глазами. Тишина снаружи, тишина внутри. Будто возвращаюсь в прошлое, сжимаю снег в ладонях, тщетно пытаюсь остыть, обрести хрупкую иллюзию покоя и уверенности, перебороть семь букв гребаной безысходности.

Никогда.

Никогда не разведется. Никогда не станет хранить верность. Никогда не будет простым и понятным. Никогда не полюбит так, как мне бы этого хотелось.

Надо заплакать, но слезы не идут. Маска приросла к лицу, не позволяет расслабиться, нарушить магию образа.

– She ran like a rat. (Она убежала, словно крыса.)

Поворачиваюсь на звук голоса, замечаю рядом леди Блэквелл. Статная дама, опытная светская львица, у которой стоит поучиться умению держать себя. Вся в белом, не то невеста, не то… спорю, изысканные узоры на ее платье совпадает с узорами на костюмах Дитца и Сильвии. Голландец явно создает вокруг мини-гарем, причем у каждой наложницы имеется отличительный знак.

– She is afraid of me, (Боится меня,) – говорит она.

Камни в огород соперницы. Действительно, исчезла с удивительной поспешностью, лишь стоило леди Блэквелл замаячить на горизонте, хотя по правилам хорошего тона ей следовало сполна насладиться триумфом. Читай – чуть более, чем полностью очевидными муками ревности, отразившимися на моем лице.

– Why? (Почему?) – спрашиваю на автомате.

– Who is the most dangerous person in the world? (Кто самый опасный человек в мире?)

Занятная загадка.

– I have at least a couple of ideas, (У меня есть, по крайней мере, несколько идей,) – задумчиво произношу я.

– The one who has nothing to lose, (Тот, кому нечего терять,) – сужает поиск леди Блэквелл. – And such a person has nothing to fear. (И такому человеку нечего боятся.)

Трудно не согласиться.

– Don’t be sad, (Не печальтесь,) – вкрадчиво советует она. – Men always lie and betray. (Мужчины всегда лгут и предают.) Women behave no better. (Женщины поступают не лучше.) Our whole life is a deep and disgusting morass. (Вся наша жизнь глубокое и отвратительное болото.)

– Do you know this lady? (Вы знаете эту леди?)

Указываю на Фортуну и получаю загадочный ответ:

– I’ve heard she is from Miami though I don’t think so. (Я слышала, она из Майями, хотя я так не думаю.)

– What makes you doubt? (Что вынуждает вас сомневаться?) – не откладываю новый вопрос в долгий ящик.

– My undersense. (Мое внутреннее чутье) Moreover, I feel as if I’ve seen her before or maybe I am close to madness, (Более того, мне кажется, я встречала ее прежде или я близка к помешательству,) – медленно говорит женщина и заставляет всерьез усомниться в своей адекватности последующим: – Do you believe in ghosts? (Вы верите в приведения?)

– Not really, (Не совсем,) – ограничиваюсь обтекаемой фразой.

– I also didn’t but they say one meets ghosts of the past when death is close. (Я тоже не верила, но, говорят, человек встречает призраков прошлого, когда смерть близка.)

Словарный запас резко заканчивается, но мое участие в разговоре и не требуется, леди Блэквелл вполне справляется самостоятельно:

– It’s very strange. (Это очень странно) Time flows for all people around but for me it’s frozen. (Время течет для всех людей вокруг, но для меня замерло)

– You shouldn’t say such things, (Вам не следует говорить такие вещи,) – заявляю осторожно. – You are not going to die or something… (Вы не собираетесь умирать или что-нибудь…)

– Baroness Lora, you show too much emotion, (Баронесса Лора, вы проявляете слишком много эмоций,) – звучит, будто замечание. – Stop doing it. (Прекратите.)

– I am sorry but I can’t stop being myself. (Простите, но я не могу прекратить быть самой собой.)

Однако не скрою – чертовски хотелось бы.

– You don’t have to be nice to me, (Вам не нужно быть милой со мной,) – отмахивается леди Блэквелл. – There is no need to find right words in attempt to calm down an old and crazy lady. (Нет необходимости подыскивать правильные слова в попытке успокоить старую и сумасшедшую леди)

– I… I don’t take it as a necessity, (Я… я не воспринимаю это как необходимость,) – бормочу не слишком внятно.

День сегодня такой, что ли? Разрешите осведомиться, какая скотина организовала мне препаршивейший гороскоп? Где эти проклятые звезды сошлись в непредназначенных местах?

Дичайший стресс от вращения среди элитных кругов, знакомство с опасным и жестоким Кристофером Дитцем, кровавый фонтан, прояснение истории с запиской, обнимашки фон Вейганда с Фортуной. А теперь в довершение банкета странные откровения о призраках и смерти.

Подобные излияния провоцируют интенсивные алкогольные возлияния, не иначе. Но дамочка не выглядит пьяной, членораздельно произносит:

– Thank you. (Спасибо.) But you have no idea whom you are trying to help. (Однако вы понятия не имеете о том, кому пытаетесь помочь.)

– Every person deserves some help. (Каждый человек заслуживает немного помощи.)

Разве нет?

– I wish I could be so confident, (Хотела бы я быть так же уверена,) – от ее усмешки даже на моих губах появляется отчетливый привкус полыни.

Сколько же всего она успела натворить, если сама себя простить не способна. За обликом железной леди скрывается нечто большое. Быть может, душа. Быть может, суеверная боязнь неминуемой расплаты в час страшного суда. Не знаю, что там притаилось, и навряд ли пожелаю узнать. Это давит на расстоянии, высасывает последние остатки веселья и однозначно удручает.

– I hope we don’t interrupt an important talk, (Надеюсь, мы не прерываем важный разговор,) – говорит Дитц.

Хозяин вечера появляется в компании с неизвестным мне гостем. Впрочем, я толком ни с кем не знакома, поэтому не пристало удивляться. Однако же костюм нового персонажа выделяется среди множества увиденных мною.

Черная ряса вроде тех, которые носят священники, на груди вышит крест. Присмотревшись внимательнее, понимаю, все гораздо сложнее: основной рисунок формируется из множества неведомых символов. То ли буквы заморского алфавита, то ли специальные знаки. Я больше не уверена, что это, вообще, крест. Сильнее всего впечатляет маска незнакомца. Темно-серая, выкована из металла. Скупо мерцающая поверхность испещрена таинственными закорючками. Игра света или помутнение измученного рассудка – возникает стойкое ощущение, будто символы движутся, не замирают ни на миг, хотя давно застыли навечно. Маска почти полностью закрывает лицо, повторяет форму носа, оставляя пару небольших отверстий, дабы облегчить дыхание. Еще пара зияющих дыр предназначена для горящих глаз. Тонкие губы и острый подбородок выставлены на всеобщее обозрение.

Аура чего-то жуткого, необъяснимого и бесконтрольного, не подвластного законам логики окутывает незнакомца. Безотчетно напрягаюсь, внутренне сжимаюсь от смеси страха и гадливости. Возможно, его лицо покрывают уродливые шрамы, а, возможно, этот человек страшен и без них.

– Caro, you should give me a dance. (Каро, ты должна подарить мне танец.)

Дитц протягивает руку, и леди Блэквэлл принимает предложение, решаясь дерзить исключительно вербально:

– Where have you lost your Night? (Где потерял свою Ночь?)

– My Night is useless when my Day is close. (Моя Ночь бесполезна, когда мой День рядом.)

До меня всегда доходит с опозданием. Сильвия у нас изображает Ночь, а ее пылкий кавалер оказался Днем, который совсем не прочь слиться воедино с проверенной леди Блэквелл в роли подобного себе создания.

– Look into my eyes, make sure I am serious, (Посмотри в мои глаза, убедись, что я серьезен,) – сладко завлекает голландец, напоминая паука, выплетающего липкую сеть искусительных соблазнов. – My heart longs for you. (Мое сердце истосковалось по тебе.)

Они присоединяются к танцующим парам, оставляя меня во власти незнакомца. Кажется, Дитц специально не представил нас друг другу и опять-таки преднамеренно увел любовницу, чтобы не создавала преград. Интуиция или паранойя?

– You should have enjoyed the show, (Вам, должно быть, понравилось шоу,) – начинает разговор незнакомец, впиваясь заинтересованным взглядом в мое лицо, будто стремится проникнуть под маску, разглядеть все в мельчайших деталях.

Сразу отмечаю безупречное, исконно английское произношение. Вероятнее всего, Лондон. Как же голландец терпит его непонятную речь?

– It was rather impressive, (Это было довольно впечатляюще,) – стараюсь сохранять спокойствие, не поддаваться неясным инстинктам.

– I have seen at least twenty variations of it. (Я видел, по крайней мере, двадцать вариаций шоу.) But today I’ve missed the main part, (Но сегодня пропустил основную часть,) – признается он. – I’ve just arrived. (Я только прибыл.)

Теряюсь, тщетно пробую собраться с мыслями, отчаиваюсь подобрать достойный ответ.

– Would you like anything? (Хотели бы чего-нибудь?)

Тембр его голоса наполняет невинное предложение подозрительным подтекстом, вынуждает инстинктивно вздрогнуть и облизнуть пересохшие губы. Действует гипнотически, вытесняет посторонние образы и отстраняет от мира вокруг. Это не имеет ничего общего с возбуждением. Скорее, паника жертвы, загнанной в капкан. И хоть нас со всех сторон окружают люди, я не чувствую себя в безопасности. Жажду скрыться, раствориться в толпе, потеряться среди сверкающего лабиринта масок. Бежать подальше от незнакомца, кем бы он ни оказался.

Кто он такой? Кто… кто…

Вопрос вспыхивает на задворках подсознания, постепенно гаснет в отдаленном эхе, слабой вибрацией ударяет по вискам.

– Champagne or something stronger or maybe water, (Шампанского или чего-нибудь покрепче, а, может, воды,) – подступает ближе, не позволяет разорвать зрительный капкан, будто удав присматривает очередную мышь на ужин. – Your cheeks went white. (Ваши щеки побледнели.) You look as if you are going to faint. (Кажется, вы близки к тому, чтобы потерять сознание.)

– I am fine, (Я в порядке,) – вымученно улыбаюсь и, на всякий случай, делаю шаг назад. – I don’t need anything. (Мне ничего не нужно.)

– Are you sure? (Вы уверены?)

Не успеваю и рта раскрыть, как рядом появляется Сильвия и тут же активно включается в разговор.

– I am so happy to see you here, (Я так счастлива видеть вас здесь,) – нежно щебечет она с лучистой улыбкой на устах, старательно играет в радушную хозяйку. – Chris was afraid you would not manage to visit us. (Крис боялся, что вы не сумеете посетить нас.)

– There is nothing to worry about, (Не о чем волноваться,) – звучит ровно, однако кривая ухмылка наглядно демонстрирует истинное отношение к собеседнице. – Dietz is my best friend and I always include his annual event into my list. (Дитц мой лучший друг, и я всегда включаю в свой список его ежегодное мероприятие.)

Движения Сильвии суетливы. Исчезла привычная вычурность манер, жесты лишены четко выработанной светскости. Кажется, она взволнована и пытается произвести хорошее впечатление на того, кто заведомо считает ее скучной и жалкой. Напрасно рассыпается в цветистых комплиментах, которые наталкиваются на стену ледяного безразличия.

– We take your attention as a great honour, (Ваше внимание – великая честь для нас,) – поток красноречия не спешит иссякать.

– Never mind, (Пустяки,) – холодно и равнодушно, очень явно советует заткнуться, но кто-то просто не желает внимать прозрачным намекам.

Их обмен любезностями дает мне шанс вернуть изменчивое самообладание и обуздать разбушевавшиеся эмоции. Собираюсь отступить с достоинством, заняться гораздо более важными делами. Подчистить личико коварной Фортуны – отличный вариант, ну?

– I would like to dance with a lady whose costume perfectly fits mine, (Я бы очень хотел танцевать с леди, чей костюм прекрасно подходит к моему собственному,) – неожиданно заявляет незнакомец. – I hope she will not reject my offer. (Надеюсь, она не отвергнет мое предложение.)

– Surely she will accept, (Безусловно, она примет,) – уверенно произносит Сильвия, врубая улыбку на полную мощность, льнет и ластится, словно котенок. – Any woman would be glad to become your dance partner. (Любая женщина была бы рада стать вашим партнером по танцам.)

Только я вижу, что она неприкрыто стремится его захомутать?

На здоровье. Пускай повезет. К тому же, черный с черным прекрасно гармонируют. Совет да любовь. Сейчас над ними запорхают стайки милых купидонов, а мне удастся благополучно свалить. Забот хватает: набраться шампанским до полного отключения коры головного мозга, выловить мерзкого предателя фон Вейганда, учинить кровавые разборки в Гарлеме. Поверьте, мстя будет страшна и кровава.

– Any? (Любая?) It would not do, (Так не пойдет,) – возражает незнакомец.

И протягивает мне руку.

За один миг перед глазами успевает пронестись не то что вся жизнь, а целая система сравнительных графиков и схем с подробным анализом катаклизмов, неизбежно грядущих вследствие отказа. Этот парень – большая шишка, неспроста Сильвия перед ним лебезит. Он не привык слышать «нет», мастерски нагоняет шок и трепет, умеет произвести требуемое впечатление и поразить до полуобморочного состояния.

Разумеется, при виде незнакомца коленки моментально слабеют отнюдь не благодаря положительным зарядам, и безумно хочется мимикрировать под окружающую среду. Но:

– достать Сильвию (глотай пыль из-под моих каблуков, неудачница!)

– достать фон Вейганда (думал, на тебе сошелся клином белый свет?)

– потанцевать в свое удовольствие (не зря разучивала столько па!)

Подобные пункты трудно игнорировать.

Особенно, если не умеешь отказывать людям.

Особенно, если некоторым людям элементарно боязно отказать.

Поэтому не слишком лукавлю, сказав:

– I have no right to refuse after such a flattering invitation. (Я не имею права отказаться после столь лестного приглашения.)

Лишь теперь замечаю на незнакомце черные кожаные перчатки. Вновь вспоминаю теорию об уродливых шрамах и чудом умудряюсь не отшатнуться от него в новом припадке первобытного ужаса.

– I don’t understand what you meant when you said about “fits perfectly”, (Не понимаю, что вы имели в виду, когда сказали о «прекрасно подходят»,) – дрожь в голосе едва заметна.

– Should I give you a hint or a direct answer? (Мне следует намекнуть или дать прямой ответ?)

– Direct answer. (Прямой ответ.)

Проходит несколько бесконечно долгих мгновений. Он ловко кружит меня в танце, необъяснимым образом ввергает в транс. Тело становится ватным, мягким и податливым, словно тающий воск. Разум погружается в туманную дымку. Однако я продолжаю безуспешно искать фон Вейганда взглядом, стремлюсь обрести поддержку и не нахожу.

– You are not fond of riddles, (Вам не нравятся загадки,) – шепчет мне на ухо, практически касаясь губами.

– I like to put things clear, (Люблю все прояснять,) – тяжело выдыхаю, проклиная странные реакции организма на сей коварный теракт.

– Death. (Смерть.)

Пробую переварить услышанное, сопоставить и обнаружить причинно-следственную связь. Справляюсь с трудом, с заметным опозданием, ведь до меня не сразу доходит, что это и есть значение его костюма.

– Sounds…deadly, (Звучит… убийственно,) – смеюсь, а по венам струится гадкий холодок.

– Not every person would wear it, right? (Не каждый человек так оденется, правда?)

– Not every person would even think about it. (Не каждый человек даже подумает о таком.)

А психопат вполне способен. И оденется, и подумает.

– I like to impress. (Люблю впечатлять.)

– But how is it connected with gold or treasures? (Но как это связано с золотом или сокровищами?)

– Great treasures brings death to their owners. (Великие сокровища приносят смерть своим владельцам.) Law of life. (Закон жизни.)

Затрудняюсь определить – угроза или обычная фраза. Но подобные заявления мне чертовски не по душе. Мечтаю разорвать кольцо объятий, упорхнуть на волю. Жалею, что согласилась, пусть и сознаю, что отвергать было куда опаснее.

Этот человек не просто настораживает, он заставляет содрогаться изнутри.

Тошнота подкатывает к горлу, кожа покрывается испариной. Волнение достигает предела, и я теряюсь в галерее страхов. Чересчур много событий происходит в моей истерзанной вселенной.

Только бы не споткнуться, только бы не упасть, только бы не…

– So this masquerade is a unique event, (Значит, этот маскарад уникальное мероприятие,) – пробую отвлечься.

– I prefer to hold my own parties. (Предпочитаю проводить собственные вечера,) – тонкие губы незнакомца складываются в зловещей улыбке. – You may join. (Можете присоединиться.) Do you wish to receive another flattering invitation? (Хотите получить другое лестное приглашение?)

– In case if my… (Если мой…)

Осекаюсь, размышляя над тем, как обозначить фон Вейганда. Любовник? Друг? Знакомый? Разрешено ли, вообще, его обозначать в беседе с человеком, не внушающим ни капли доверия.

– I suppose you intend to come together with mister Wallenberg, (Полагаю, вы намереваетесь прийти вместе с господином Валленбергом,) – улыбка становится шире.

– How could you know? (Откуда вы знаете?) – вырывается непроизвольно.

– People talk a lot about you, baroness. (Люди много говорят о вас, баронесса.) Especially after mister Morton was beaten by mister Wallenberg. (Особенно после того, как господин Валленберг избил господина Мортона.)

Слухами земля полнится. Скандал вышел за двери массажного салона, ославил меня в обществе и не предан забвению.

Дура, какая же все-таки дура… наломала дров, спасибо природной тупости.

– It is awful, (Это ужасно,) – едва не сбиваюсь с ритма, но вовремя концентрируюсь. – Why do they talk about it? (Почему они говорят об этом?)

– You know there is only one thing worse than being talked about*… guess what? (Видите ли, существует единственная в мире вещь, которая хуже, чем то, что о тебе говорят… догадайтесь, какая?)

*цитата Оскара Уайльда

– Not being talked about, (Когда о тебе не говорят,) – выдаю на автомате.

– I regret he was gay*. (Жаль, что он был гей.) But this sad fact doesn’t influence the genius of his works. (Но сей печальный факт не влияет на гениальность его работ.)

*отсылка к нетрадиционной сексуальной ориентации Оскара Уальда

Мне дурно, физически плохо. Желудок сводит болезненная судорога, в горле по-прежнему стоит противный комок. Хочется на воздух. Подальше от блеска драгоценностей и шороха тканей. Надо впустить кислород в легкие. Прочь из душного зала.

– I am sure mister Wallenberg was right when he hit mister Morton, (Уверен, господин Валленберг был прав, когда ударил господина Мортона,) – продолжает незнакомец и признается: – I would act exactly the same. (Я бы действовал точно так же.)

– You are a man of property, (Вы собственник,) – нервный смешок.

Музыка умолкает, и мне позволено отстраниться. В кои-то веки насладиться личным пространством.

– Much more than you can imagine. (Гораздо больший, чем вы можете представить.)

Раздается бой часов. Замечаю, люди вокруг замирают в ожидании чуда. Еще одна местная традиция? Надеюсь, поцелуев в полночь не последует.

– Mask off, (Долой маску,) – произносит незнакомец, подносит обтянутую перчаткой руку к лицу.

Затравленно оглядываюсь, вижу, что гости спешат последовать его примеру.

– Mask off! (Долой маску!) – рокотом проносится по огромному залу.

Мой взгляд возвращается к недавнему партнеру по танцу, и приходится зажать рот рукой, чтобы не закричать. С неподдающимся описанию изумлением узнаю в нем… Леонида.

Ладно, не верю.

Нет, правда.

Не разыгрывайте меня.

Че реально купились?

Это жизнь, а не какая-нибудь научная фантастика. И не моя дипломная работа. И даже не те официальные письма, которые нас заставляли переводить на заводе.

Никого не узнаю. Незнакомец остается незнакомцем.

Коротко стриженные темные волосы обрамляют лицо ангела. Широкий лоб, высокие скулы, прямой нос, тонкие, но красиво-очерченные губы. Черты, наделенные классической привлекательностью, вызывают невольное восхищение. Но его глаза… в них царит темнота. Беспросветная, лишенная надежды и пламени настоящего чувства. Это взор хладнокровного убийцы, который ни перед чем не остановится ради достижения цели.

Он не из тех, кто продает душу. Он тот, кто покупает.

Глава 4.4

– I expected to meet you next to my treasure, (Ожидал встретить вас рядом с моим сокровищем,) – знакомый голос обдает волной жара.

Горячие пальцы касаются моей маски, снимают и отбрасывают в сторону, прямо на пол.

– I am always around, (Я всегда неподалеку,) – ледяной тон и снисходительная усмешка. – I notice and control everything, mister Wallenberg. (Все замечаю и контролирую, господин Валленберг.)

– I have to disagree, (Вынужден не согласиться,) – иронично, нарочито растягивая слова произносит фон Вейганд.

Его ладони ложатся на мою талию, притягивают ближе, закрывают и защищают от всего на свете.

– Some things are out of your power, lord Morton. (Некоторые вещи вам не подвластны, лорд Мортон.)

Тайм-аут.

Что?!

Лорд Мортон? Чокнутый садист и псих без тормозов? Удивительно молодо выглядит как для отца Гая. Лет тридцать пять, не больше. Хотя эти маленькие морщинки в уголках глаз, если присмотреться, то…

Как говорил наш куратор, оценивая очередные нововведения Министерства образования:

– Я экзальтирован.

Вообще, сначала он раз десять повторял:

– Ох, ты ж бл*!

Но зачем о таком вспоминать. Вдруг поймете, тьфу, решите, что я училась в быдло-университете. Поэтому ничего не скажу. Вот ни единого звука не пророню.

– Do you think there is anything more powerful than Death in our world? (Думаете, в нашем мире есть что-нибудь более могущественное, чем смерть?)

– I think your mask is off. (Думаю, ваша маска снята.)

– While yours is still with you. (Пока ваша до сих пор при вас.)

– I never hide. (Никогда не прячусь.)

– For sure. (Несомненно) Forgive my poor German… I’ll try to remember the motto of your noble family. Meine Ehre heißt Treue* (Простите мой слабый немецкий… я постараюсь припомнить девиз вашей благородной семьи. Моя честь называется «верность»)

*девиз танковой диви́зии СС «Мёртвая голова́» (нем. SS-Panzer-Division «Totenkopf»)

– I am afraid this motto never belonged to our family. Where have you heard about it? Maybe on the islands? (Боюсь этот девиз никогда не принадлежал нашей семье. Где вы о нем услышали? Возможно, на островах?)

– I am not a pirate. I don’t nest myself on the islands. (Я не пират. Не вью гнезда на островах.)

– But you own at least one. (Но, по крайней мере, одним владеете.)

– You’re mistaken. (Ошибаетесь.)

– Not this time. (Не в этот раз.)

– You bite more than one can chew. (Вы переоцениваете свои силы.)

– I bite as much as I am able to bite*. (Оцениваю то, что могу.)

*чуть более буквальный перевод:

– Вы кусаете больше, чем можно прожевать.

– Кусаю столько, сколько могу.

– It is only the beginning. (Это только начало.)

– First serious round. (Первый серьезный раунд.)

– Good luck, mister Wallenberg. (Удачи, господин Валленберг.)

– Thank you, lord Morton. (Благодарю, лорд Мортон.)

Сейчас трудно представить, что несколько месяцев назад моей самой большой проблемой было то, как правильно надеть силиконовый лифчик и не потерять его по дороге. Кстати, весьма ответственное задание, в котором ваша покорная слуга бездарно провалилась.

Но теперь ситуация стала гораздо серьезнее и резко усложнилась.

Стою на линии огня, в эпицентре конфликта заклятых врагов, у жерла действующего вулкана. Ничего не понимаю. Способна перевести фразы на родной язык, даже кое-где уловить скрытый смысл, но от этого не легче.

Краски сгущаются, затягивают в пугающую воронку неизвестности. Мрачные тени клубятся надо мной, не пускают двигаться вперед, подсмотреть в замочную скважину.

Сильные мира сего ревностно охраняют собственные секреты. Непосвященным вход строго воспрещен.

Вроде бы эти двое не обвиняют и не оскорбляют друг друга, но их разговор создает ощущение жестокого мордобоя. Настоящего, такого, где не жалеют кулаки, а борьба ведется до последней капли крови.

Когда Мортон удаляется, фон Вейганд разворачивает меня лицом к себе, пристально вглядывается в мои глаза.

– Как ты? – произносит очень тихо, читаю по губам.

Пожимаю плечами, вымученно улыбаюсь.

– Я устала.

Устала держать спину прямо, сохранять спокойствие и возвращать самоконтроль. Устала от посторонних людей вокруг, цепких взглядов и презрительных шепотков. Устала искать правду, стучаться в закрытую дверь и не находить ответов. Выносить унижения с гордо поднятой головой, изворачиваться и лгать, подозревать в предательстве и уличать в обмане. Существовать по ненормальным, нечеловеческим законам. Правилам, чуждым моим убеждениям.

– Сильвия успела многое рассказать? – спрашивает фон Вейганд, увлекая меня за собой, прочь от пар, которые вновь возобновляют танец.

– Не знаю. Наверное, не очень многое, – оживаю рядом с ним, обретаю силу духа. – Про то, что ты спишь со всеми подряд, никогда не станешь хранить верность. Про то, что вы крепко связаны и не сможете развестись. Про историю с запиской, что было специально подстроено, и Мортон не простит случившегося… ну, то, что ты ударил… и… про шпиона, который, надеюсь, остался жив.

– Надейся, моя маленькая, – смеется он.

– Ты… ты не хочешь прокомментировать подробнее?

Фон Вейганд останавливается, некоторое время медлит, будто намечает план последующих действий, а потом наклоняется и скороговоркой, точно копируя мой стиль в моменты спонтанных откровений, заявляет:

– Шпион скорее жив, чем мертв. Я не спускаю измен, он был об этом прекрасно осведомлен. Сам сделал свой выбор, сам и расплатился. Мортон действительно не простит, но мне его прощение без надобности. Сильвия считает себя умнее других, но это не так, и если ей везло раньше, то это все равно не означает, что будет везти всегда. Верность… разве я давал повод сомневаться?

– Бросил меня посреди зала, убежал к неизвестной дамочке и развлекался с ней под зажигательные ритмы вальса, а меня даже единственного па не удостоил и это после изнурительных занятий на протяжении целой недели, – выстраиваю четкий список грехов и выношу суровый вердикт: – Тянет на пожизненный срок.

– Возвратимся танцевать, или начнем делать то, чего я действительно хочу? – нагло искушает он.

Благоразумие отступает на второй план. Вот не умею долго обижаться. Отказываюсь трезво мыслить.

– Например? – получается чересчур хрипло, будто простуженным голосом.

Фон Вейганд подталкивает меня в сторону, мимо массивных колонн, к стене. Туда, где нет посторонних, во власть полумрака.

– Например, перейдем к наказаниям, – шепчет он в приоткрытые губы, усмехается и дразнит, будоражит жарким дыханием.

– За что? Какие наказания? Ты… – пораженно вскрикнув, забываю, как правильно дышать.

Резким движением золотое платье поднято до талии. Мгновение – меня подхватывают, рывком вынуждают раздвинуть ноги. Оказываюсь в ловушке между ледяной поверхностью расписного мрамора и горячим сильным телом. Шальная игра контрастов, хаотичная пляска оттенков.

– Я могу трахнуть тебя прямо здесь, – вкрадчиво сообщает фон Вейганд, покрывая мою шею скользящими поцелуями. – Никто не станет мешать, а, может, нас не заметят. Темные места предназначены для уединения гостей.

– Нет, – стараюсь возражать тише, не желаю созывать свидетелей. – Ты с ума сошел, отпусти немедленно.

Пытаюсь вырваться, но когда мне удавалось?

– Сначала позволяешь поцелуи этому сопляку, Гаю Мортону, а теперь я вижу, как тебя лапает его отец.

Очень сложно не завопить, когда он кусает мое плечо, вонзается зубами дико, по-звериному, заставляя поверить, что шутки остались в прошлом.

– Издеваешься, – приглушенно всхлипываю, стараюсь сдержать истерику. – Я же не виновата… предложил мне танцевать… просто нельзя было отказаться… как я…

– Ты готова принять любые предложения? – фон Вейганд нежно зализывает рану, слегка отстраняется и проводит языком по моим дрожащим губам.

– Нет, конечно, нет…

– Уверена?

Под прицелом его глаз лгать невозможно.

– Абсолютно уверена, – нервно сглатываю, пробую набраться отваги: – Казалось, так принято в обществе. Люди танцуют, мило беседуют, делают комплименты, сплетничают исключительно за спиной, и нужно соответствовать… хм, стереотипу.

Он отпускает меня, заботливо поправляет платье, приводит в порядок прическу, любуется на следы от собственных зубов, а после прикрывает рану вьющимися локонами.

– Я не утверждаю, будто ты намеренно желала вызвать во мне ревность или того хуже – изменять. Признаю, сегодня твое поведение безупречно, превосходит ожидания.

Пальцы касаются подбородка, принуждают поднять голову и смело встретить горящий взгляд.

– Но считаю своим долгом напомнить: даже не думай. Никогда, ясно?

Согласно киваю.

– Иначе все, что было прежде, в моем киевском офисе, в подвале, в самых страшных кошмарах… все это покажется детскими забавами. Я больше не буду таким добрым и понимающим.

Снова киваю, опасаюсь нарываться на продолжение, предпочитаю добровольную капитуляцию. Тем более, отстаивать нечего, покачаю права позже. На данный момент лучше изображать немую.

– Я не планирую ничего плохого в ближайшее время. Никаких серьезных наказаний не намечается. Скорее, наоборот, поощрения, – пальцы фон Вейганда ласково скользят по спине. – Очень романтичные поощрения.