Текст книги "Плохие девочки не плачут. Книга 3 (СИ)"

Автор книги: Валерия Ангелос

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 82 страниц)

– Хочу любить тебя, – блеск клинка перед глазами вынуждает отчаянно забиться в цепях, рваться на свободу. – Хочу владеть тобою.

– Нет, нет, нет, – повторяю как заведенная, рыдаю и умоляю о милости.

– Хочу тебя, – иссушает соленые ручьи на моих щеках, медленно собирает слезы нежными поцелуями.

– П-прошу, – практически беззвучно, севшим голосом.

– Не плачь, – нож прижимается к сонной артерии. – Не трать страдания попусту. Мы найдем им гораздо более интересное применение.

Еще немного – металл проникнет под кожу.

– Дай испить твою боль и твое наслаждение, – зубы смыкаются вокруг соска, жадный рот ловит биение мятежного сердца.

Сталь опускается ниже, смазанными зигзагами следует к животу, будто змея оплетает тугими кольцами. Оставляет багряный узор, лишь слегка вспарывает, не погружается внутрь, выпускает на волю терпкое вино.

– Нет ни добра, ни зла, – влажный язык вдоль влажной дорожки, до помутнения рассудка, до парализующего озноба. – Есть плоть и то, что я желаю сотворить.

Сдавленно кричу:

– Пожалуйста! – содрогаюсь в истерике.

Окутана льдистыми нитями ужаса, пленена огненными нитями жажды.

– Чувствуешь запах? – фон Вейганд отстраняется, показывает окровавленное лезвие, радостно улыбается, совсем по-мальчишески. – Познай и вкус.

Крадет утробный вопль, накрывает ладонью изломанный рисунок трепещущих губ.

– Сладкий вкус боли.

О, Боже, нет, не надо, нет…

– Боли глубоко в тебе.

Краткий миг – что-то обрывается, ударяется с оглушающим грохотом, ранит и взрывается, но не приносит вожделенного избавления от жутких мучений.

Клинок во мне. С необратимой резкостью окунается в похотливый жар пылающего лона. Безжалостно терзает внутренности, проникает глубже и глубже, снова и снова, в бешеном, хаотичном, яростном ритме.

В ритме смерти, в ритме жизни.

Сталь насилует и пытает, срывает запреты, исторгает иступленные стоны. Стоны агонии, неистовой страсти стоны.

Это не больно.

С ним мне не больно.

Почти не больно.

Все оправдано, все того стоило. Экстаз не подчиняет, экстаз открывает путь на вершину. Туда, где свобода не призрачна, а материальна, ощутима тактильно. Где можно стиснуть ее полу видимую хрупкость в дрожащих пальцах.

Вспышки кардиограммы затихают, истекаю кровь и улыбаюсь.

Счастливо, искренне, по-настоящему.

…And I'll enjoy making you enjoy it…

…И я буду наслаждаться, заставляя тебя этим наслаждаться…

– Бл*ть! – проносится благим матом по салону самолета. – Бл*ть, п*здец, бл*ть.

Надо мной маячит обеспокоенная физиономия Дорика.

– Are you all right? (Ты в порядке?) – спрашивает в лучших традициях тупых ужастиков.

Неужели не заметно, что мне кайфово. Ну, любит человек ни с того ни с сего заорать посреди полета. У каждого свои маленькие чудачества.

– Of course, not, (Конечно, нет,) – раздраженно фыркаю в ответ и вызываю стюардессу со стаканом воды. – And I don’t think I will ever be all right after such a nightmare. (И не думаю, что я когда-нибудь буду в порядке после такого кошмара.)

– What happened? (Что случилось?)

Если опишу в красках, ты поседеешь, братан.

– F*ck, (Еб*ть,) – отмахиваюсь. – Just f*ck. (Просто еб*ть.)

Ну, вот скажите, откуда мне было знать, что под «адскими развлечениями» фон Вейганд подразумевает романтический просмотр пары-тройки частей Hellraiser*?

* «Восставший из ада» – культовый фильм ужасов, представляющий собой экранизацию одноименного произведения Клайва Баркера, существует несколько частей и римейков (в сцене кошмарного сна курсивом выделены очень вольно перефразированные цитаты из фильмов, сама сцена никакого отношения к фильмам/книге не имеет) (прим. авт.)

Представьте, ваш парень томно смотрит на вход в подземелья, где у него спрятаны оригинальные садо-мазо игрушки, а потом качает головой и говорит:

– К черту банальности, камера пыток никуда не убежит. Давай возьмем тортик, конфеты, мороженое, чипсы, копченую колбасу с эклерами. Запремся в комнате с огромным теликом и порыдаем над мелодраматическими фильмами.

Ну, ладно. На самом деле, фон Вейганд ограничился скромным предложением заценить любимое кино, без дополнительных спецэффектов.

Откуда же мне было знать, что его любимое кино «Восставший из ада»?

Хотя… могла догадаться.

Нельзя так поступать с неокрепшей психикой, ведь мое воображение выдает кадры покруче, чем в ужастиках.

Как теперь спокойно спать по ночам? Как, вообще, жить дальше?

– Thank you, (Благодарю,) – рассеяно киваю стюардессе, моментально осушаю стакан до дна и прошу добавки.

Эх, отвыкла летать эконом-классом. Будь мы на борту частного самолета, то алкоголь любой степени крепости был бы к моим услугам. А так остается довольствоваться малым.

– Дом, милый дом, – прилипаю к иллюминатору.

Впрочем, до реального дома нам еще на такси ехать. Но уже скоро пойдем на снижение. Осталось всего ничего, минут десять.

Сколько лет, сколько зим. Будто и не уезжала.

Интуитивно чувствую приближение Родины. Ни хорошей, ни плохой. Той, которую не выбирают, и от мысли о которой сладко замирает сердце.

***

Таможня пройдена, Дорик отыскивает чемоданы, а я тихо млею от счастья, жадно рассматриваю окресности.

Знакомый аэропорт, толпы народа снуют повсюду.

Что же со мной творится?..

Пробирает до дрожи, до слез, до кома в горле. Хочется упасть на колени, хочется целовать землю. Обнимать случайных прохожих, истерически хохотать.

Но чего-то вроде не хватает.

Странно и совершенно непонятно.

– Съеб*ла на хр*н отсюда, – грубо толкает в плечо посторонний мужик, чуть не сшибает меня с ног. – Дай приличному человеку пройти, тупая корова!

Вот оно. Теперь точно идеально.

Улыбка расцветает на губах.

Теперь я действительно дома.

Глава 11.3

Проснись, Нео.

Матрица поимела тебя.

Не грусти. В конце концов, это не досадная случайность, это печальная закономерность. А то, что суждено и выверено естественным отбором, обжалованию не подлежит. Остается принять и понять, обтечь и смириться, ползти дальше, уперто прогрызать путь, сквозь тернии к звездам.

Реальность редко оправдывает ожидания. Необязательно твои, необязательно мои. Самые разные ожидания.

Наблюдай крушение надежд в режиме онлайн. Каждый день, каждую минуту, двадцать четыре часа в сутки, без выходных, без перерывов на обед.

Реальность, вообще, паршивая штука, от которой легко и удобно скрыться за пушистыми облаками сладостных мечтаний.

Заслоняй взор туманными грезами, затыкай рот пафосом. Будто это поможет, будто больше не страшно. Валяй, делай все, что угодно, только бы не осознать. Только бы не очнуться в холодном поту, с ужасом понимая, – бредишь наяву. Или даже хуже – не бредишь.

В реальности люди не учатся на ошибках, не прощают ни врагов, ни друзей, позволяют червячку сомнения властвовать над сердцем. Лгут и вводят в заблуждение, предают и обманывают, используют других и никому не доверяют.

В реальности люди ломаются. Порой в тисках нищеты, порой в оковах богатства. Порой выгорают изнутри, теряют точку опоры, лишаются стержня. Не потому что слабаки, а потому что так выпала карта, так просто сложилось.

В реальности люди страдают. От скверной погоды за окном и душевных метаний, от падения индекса Доу Джонса и сосущего под ложечкой беспокойства. Страдают от ума и от глупости, по самым идиотским и невероятным причинам. От неосторожно брошенных слов и от непроизнесенных фраз, от упущенных возможностей и от безумных попыток их наверстать.

В реальности люди далеко не идеальны, не похожи на храбрых героев кино. Не смеются в лицо опасности, не делают сальто-мортале, уклоняясь от пуль, не обезвреживают бомбы за пять секунд. Не начинают жизнь заново, с чистого листа. Наоборот, отчаянно цепляются за измятые страницы черновика.

В реальности люди одиноки. Всегда и везде. Мучительно и бесповоротно. В шумных компаниях, в центре внимания, в свете софитов, в буре аплодисментов. Не важно где, не важно с кем, глубинная пустота не заполняется, ничем не замещается, присутствует всегда.

В реальности не существует ни черного, ни белого. Хорошего и плохого тоже нет. И эти путанные строки иллюзорны, в них едва ли удастся обрести логичный ответ.

В реальности мы лишь плоды эксперимента, заключены меж светом и тенью, меж добром и злом, меж двух сторон одной медали.

В реальности редко получается выбраться из ловушки, разорвать порочный круг, создать новый виток.

И все же…

Не нужно бунтов, не нужно революций. Не нужно ярких выступлений с секирами и БТР. Не нужно делать много.

Делай то, что можешь.

Не нужно триумфальных побед, не нужно грандиозных заслуг. Не нужно совершать выдающиеся подвиги.

Совершай поступки, за которые не стыдно.

А еще, чтобы там ни было, просто помни, просто знай:

В реальности реально все.

***

– В п**** друзей, в п**** подруг. Я сам себе хороший друг, – задорно хихикает внутренний голос.

– Точно? – автоматически уточняю.

– Точно, не спорь, – безапелляционно заявляет наглец и авторитетно продолжает: – Хороший. Так даже наш психиатр говорит, а у него, между прочим, диплом есть.

Да, иначе я себе все это представляла.

Где толпы чокнутых фанатов и красная дорожка? Ну, или хотя бы несколько поклонников с хлебом да солью. Где мой бесконечный белый лимузин? Ну, или хотя бы скромный Maybach. Где норковое манто? Ну, или хотя бы элегантная кофта от Dolce&Gabbana.

Хочу благоухать ни Dior, ни Chanel, ни даже менее банальным Sisley. Хочу оригинальные духи Clive Christian Imperial Majesty по двести пятнадцать кусков зеленых за флакон с кристаллом Baccarat и доставкой на Bentley. В мире миллиардеров все включено. Хочу ни лучшую тушь в мире с эффектом накладных ресниц от Yves Saint Laurent, ни манящую золотистым футляром палетку теней от Guerlain. Хочу косметическую марку имени меня с исключительно натуральными ингредиентами, упакованную минимум в дизайн Swarovski. А чего стесняться? Вполне этого достойна. Не зря ведь отхватила завидного жениха.

Возвращение блудной дочери на Родину должно пройти с помпой. Гоните салюты и фейерверки, про оркестр не забудьте.

Пусть одноклассники и одногруппники массово вешаются на галстуках, стреляются и вскрывают вены. Пусть соседи лопаются от зависти, пусть бывшие коллеги, поймут, какой ценный кадр потеряли.

Улыбнусь им краем надменно поджатых губ, одарю презрительным взглядом и, горделиво распрямив плечи, продефилирую мимо. Оставлю в полнейшем недоумении, заставлю теряться в догадках.

Как сумела? Как добилась?

И сакраментальное – перед кем надо раздвинуть ноги и кому следует подставить зад, чтобы тоже достичь желанной вершины?

Никто не узнает правду. Никто не поймет, какую цену плачу за каждый шаг. Никто не заметит затаенной боли в широко распахнутых глазах.

– Окстись, дорогуша, – хмыкает внутренний голос. – И кому из нас требуется лечение?

– Заткнись, – советую мрачно. – Дай расслабиться и сбросить напряжение, сочиняя небылицы.

– Ой, не нагоняй тоску, – издевательским тоном бросает мерзавец. – Неужели соскучилась по своему маньяку?

– Заткнись, – придаю больше угрожающих нот.

– Мазохистка, даже кошмар в самолете не отбил охоту к… – остаток предложения тонет в надрывных хрипах.

Таксист меланхолично подпевает Николаю Расторгуеву на классическом куплете «Лунааа, лунааа, лунааа, взрывая воем тишину», Дорик молча изучает карту и путеводитель. Никто не реагирует на то, как я с нескрываемым наслаждением душу внутренний голос.

Дорога домой проходит мирно и без эксцессов.

***

– Это… он? – явственно бледнея, интересуется мама, вероятно, надеясь на отрицание.

Оборачиваюсь назад и картинно вздрагиваю:

– Черт, обозналась, – удрученно вздыхаю. – Опять на таможне все перепутали.

Бабушка резко опускается на мягкий пуфик, прижимает ладонь к груди, старается выровнять дыхание. Не спешит падать в обморок, однако находится в растрепанных чувствах.

– У него бицепс больше чем у Шварценеггера, – со знанием дела присвистывает папа.

– Фигня, – отмахиваюсь равнодушно. – Бицепс любой дурак нарастить сумеет, а вот с репертуаром Расторгуева совладает только интеллектуал. Dorian, sing. (Дориан, пой.)

– Лунааа, лунааа, лунааа, – радостно затягивает парень, моментально расплываясь в добродушном оскале.

От этой жуткой картины мама бледнеет еще сильнее, а бабушка осеняет себя крестным знамением.

Перебор? Ну, не знаю. Сами понимаете, не каждый день здоровенный верзила распевается посреди коридора.

– А Розенбаума могёт? – задумчиво спрашивает папа.

За Розенбаума у нас другой жених ответственный. Тот, который настоящий. И споет, и станцует, и даже внешне едва ли отличим.

– В следующий раз подготовим, – обещаю торжественно и тонко намекаю: – Надеюсь, не собираетесь держать гостей на пороге?

– Не собираемся, но на еду особо не налегай, – делает приглашающий жест.

– Почему?! – восклицаю с неподдельным удивлением.

– Потому что нечего разъедаться рядом с таким мужиком, – пожимает плечами. – Забудь уже про тортики и копченую колбасу.

– Я похудела на пять килограмм, – впору оскорбиться.

– Я не заметил, – недоумевающе разводит руками.

– Дориану нравятся живые женщины…

– С толстой задницей и целлюлитом? – издевается дальше.

– Толстую задницу нельзя впихнуть в джинсы размера S! – бросаюсь на него с кулаками.

– Шучу-шучу, – обезоруживает в моей же манере, обнимает мягко, прижимает крепко и рассеянно чмокает в макушку.

– Спасибо за теплый прием, пап, – борюсь с подступающими слезами, пытаюсь проглотить ком в горле. – Сейчас отскребу свою самооценку от пола и скажу что-нибудь внятное.

– Лучше обратись к жениху, а то бедняга топчется на месте, – нежно гладит по спине.

– My family is glad to see you, dear, (Моя семья рада тебя видеть, дорогой,) – оглашаю по стандарту.

– Nice to meet you, (Приятно познакомиться,) – заверяет Дорик и, судя по шуму, начинает извлекать подарки, привезенные из дьюти-фри. – It is a great honour for me. (Большая честь для меня.)

Семейный ужин протекает судорожно. Вроде действую по инструкции, а эмоций недостаточно. Тональность нарушена, жесты мимо кассы. Во время репетиций получалось на порядок убедительнее.

«Там же был фон Вейганд», – проскальзывает крамольная мысль.

О’кей, постараемся войти обратно в образ. Щелкнем пальцами, взмахнем волшебной палочкой.

Раз, два, три.

Проклятый гад рядом, довольно ухмыляется, восседает между госпожой Подольской и господином Уилсоном. Демон-искуситель умело разыгрывает партию, пожинает плоды коварного замысла. Мятежный ангел с печатью порока на высеченном из камня лице преследует очередную жертву, загоняет в угол и упивается агонией…

Стоп, приглушим краски.

Фон Вейганд просто расположился поблизости, откровенно тащится, наблюдая за любопытным процессом.

Легче? Немного. Если не разбираться с пристрастием, углубляясь в суть, то почти не больно. Почти нормально, почти не холодно, почти не скребет под ребрами. Но «почти» не считается.

Мы с Дориком повествуем о трогательной истории нашего знакомства и о совместных планах на будущее, о перипетиях романтических отношений и о том, как дошли до столь серьезного решения как брак. Отрабатываем программу по высшему разряду, выступаем с толком и с расстановкой, проникновенно и задушевно, срываем бурю оваций.

Согласно традициям жанра мама и бабушка ударяются в истерику, папа молча хмурится.

Еле удерживаюсь от желания прекратить фарс. Всякая новая пауза – искушение. Всякая неосторожная фраза со стороны подбивает на отчаянный шаг. Встать бы и признаться, исповедаться искренне и без фальши.

Но цена правды слишком высока.

Собственное спокойствие против благополучия родных? Вопрос даже не стоит, не обсуждается. Здесь нет повторных дублей, рисковать нельзя. Приходится смириться и подавить внутренний бунт, вдохновенно ломать новый акт комедии.

Обращаюсь к Дориану, улыбаюсь Дориану. Представляю другого. Мой персональный ад, мою личную неизбежность. Мою преступную слабость, мой смертоносный яд. Ощущаю насмешливо изогнутые губы на взмокшей коже, ощущаю властные прикосновения на враз напрягшемся теле.

Господи, от этого наваждения не скрыться и не сбежать.

Проблема не в том, что я не могу перемотать назад. Проблема в том, что я не хочу перематывать.

Если надо блистать, блесну. Если надо пасть на колени, паду. Если надо солгать, солгу.

Где же грань?

Где последний предел?

Где пугающая черта невозврата?

Давно в прошлом, давно миновала.

Если надо убить… убью?

На что решусь ради него? Ни ради пагубной зависимости, ни ради безумной любви. А именно ради него. Фон Вейганда или Валленберга? Нет. Просто моего Александра.

Хоть в райские кущи, хоть в жерло вулкана, хоть на край света. Везде ступлю, следуя за этим напыщенным ублюдком. Он никогда от меня не избавится. Пускай даже не мечтает, ему не добиться пощады.

Обручальные кольца без надобности, обойдемся наручниками. Добровольно приковать себя к чудовищу – прекрасная идея. Познать цвета боли и страсти, палитру запретных наслаждений на стальном острие жестокой реальности.

– Не отпущу тебя с ним, – тихо произносит мама.

Поверь, разрешение не потребуется.

– Действительно собралась за него замуж? – дрогнувшим голосом уточняет бабушка.

К сожалению, мое мнение никого не волнует.

– Странный жених, – с подозрением роняет папа.

А при знакомстве с настоящим прототипом и вовсе крыша едет.

– Поясни ему доходчиво: хоть раз обидит, хоть слезинку твою допустит, хоть тон повысит, ноги быстро выдерну. Не посмотрю, что бодибилдер, – изучает будущего зятя тяжелым взором и прибавляет: – КМС по боксу просто так не присваивают.

– What did he say? (Что он сказал?) – загорается интересом Дорик.

– He said that if you hurt his beloved daughter he would shoot you down and bury in the yard, right in front of the house. And nobody would ever find your grave, (Сказал, что если обидишь его любимую дочь, он пристрелит тебя и похоронит в огороде, прямо перед домом. И никто никогда не найдет твою могилу,) – передаю смысл в слегка вольной форме.

Почему не развлечься? Все переводчики делают это.

– I will not hurt you, (Я не причиню тебя вреда,) – заявляет ответственно, улыбается, совсем не проявляет признаков испуга.

Конечно, кто с фон Вейгандом общался, тот уже ничего не боится.

– И как вас угораздило со свадьбой? – сетует папа. – К чему такая спешка? Повстречались бы, подержались бы за ручки, походили бы на пионерском расстоянии. Куда торопиться?

Осознание ударяет словно молотом, обдает кипятком, пронзает рассудок, будто молния, рассекает уютный мир напополам. Строго на черное и белое, стирая унылые оттенки серого.

«Вот дерьмо», – офигевает скептик внутри.

Как раньше не догадалась?!

«Идиотка, самоуверенная дура, тупица», – шепчет пораженно.

Дориана очень долго искали, специальную папку организовали, полное досье собрали, отдельный сценарий подготовили. Дело не одного дня, и даже не двух. Все гораздо сложнее. Никакой спешки: декорации заказаны заранее, дубли оговорены предварительно.

«И ты попалась», – подводит итог.

Составляй бизнес-план, проявляй настырность и уговаривай, добивайся финансирования любыми путями. Предлагай зад с бантиком, ставь восковую подпись, продавайся дьяволу. Закладывай собственную плоть и кровь.

Пальцы невольно сжимаются в кулак, ногти впиваются в нежную кожу.

«Проклятое пари», – фыркает удрученно.

Нельзя закричать, нельзя взорваться. Нужно сохранять спокойствие. Спокойствие и только спокойствие.

Я думала, что действую самостоятельно, что совершаю важные ходы, что разыгрываю партию на равных. А в реальности каждый шаг оказался четко выверен, просчитан наперед.

Наивная марионетка во власти опытного кукловода.

– Отойду, – резко поднимаюсь из-за стола. – Скоро вернусь.

Закрываюсь в туалете, прислоняюсь к двери, стараясь не рухнуть на кафельный пол. Дрожу не от ярости, а от тошнотворного бессилия. От ничтожности и безнадежности.

Знаете, что чувствует курица-гриль, которую насаживают на вертел? На гигантский ментальный вертел?

Я знаю.

«Синяя или красная?» – внутренний голос предлагает заветные таблетки.

– Гони обе и про водку не забудь, – умываюсь, восстанавливаю хрупкий баланс, упираюсь руками о прохладную поверхность раковины и пристально вглядываюсь в зеркало.

Фон Вейганд изначально все предугадал.

Разрешил баловство с брачным сайтом лишь потому, что это не мешало его личным намерениям. Провоцировал на спор, методично подталкивал к пропасти, доводил до кипения бесконечным исправлением моих унылых проектов, мастерски подогревал спортивный интерес. Давно планировал выдать скромную переводчицу замуж, потом милостиво включил новый пункт под тегом «бизнес» и с радостью заключил пари.

– Иллюзия свободы, – нервно сглатываю.

На что отважится любимая шлюшка? Как далеко посмеет зайти?.. Хочет обзавестись прибыльной компанией, чтобы не скучать в перерывах между СПА и шоппингом? Ну, пусть попробует.

Так он мыслит, да?!

– Иллюзия выбора, – признаю с горечью.

Фон Вейганд ничего не делает без причины. Это не он пошел на уступки со спонсорством, это я нарвалась на активное участие в жутких фантазиях.

Фон Вейганд никогда не проигрывает. Это не он послушная пешка в умелых руках, это я наивная бабочка, пригвожденная к шахматной доске.

Фон Вейганда никто не остановит. Он возьмет желанный приз, и никто во Вселенной не осмелится возразить.

Никто не спасет, никто не поможет. Могу полагаться лишь на себя.

– Ты должна победить, – кусаю губы, сдерживаю рыдания, отражение расплывается перед глазами. – Должна победить, Лора.

Любой ценой. Без вариантов. Наплевав на компромисс.

Незнакомка в зеркале усмехается. Дарует шанс, вспарывает грозовые тучи лезвием света.

Баронесса Бадовская? Нет. Госпожа Подольская? Нет.

Она – уже не я, а я – еще не она. Абсолютно другая и… абсолютно такая же.

Новая, но я.

***

Семейный ужин в разгаре.

Лед тронулся, господа присяжные заседатели.

Тронулся вместе со мной.

Папа хвастается внушительной коллекцией ружей и ножей перед заметно побледневшим Дорианом и параллельно учит несмышленыша русскому языку. Бабушка утешает маму и пытается мягко объяснить, что дети иногда вырастают, выходят замуж или женятся, что нельзя приковать их цепью к батарее, даже если очень хочется, что лучше американец, чем местный бабник или алкаш.

Пользуясь случаем, решаю проведать свою старую комнату, где ничего не изменилось, разве только стало почище и поопрятнее. Ведь я не засоряю пространство.

Осматриваюсь по сторонам, медленно погружаюсь в прошлое.

Прошлое, подернутое пеленой разрозненных воспоминаний, припыленное тоской, скрашенное счастьем и вроде безвозвратно утраченное, но такое близкое, удивительно пьянящее. С толикой грусти, с долей радости, с привкусом мятных конфет и страшилками из «Боишься ли ты темноты?», сбитыми коленками и летними посиделками у костра.

Открываю шкаф, изучаю одежду, поворачиваюсь, возвращаюсь на середину комнаты, подхожу к полкам, неспешно веду ладонью по корешкам книг, безошибочно нахожу именно то, что желаю прочесть. Медлю, долго сжимаю трепещущими руками изрядно потрепанный темно-зеленый переплет. Наконец, открываю наугад.

«Говорят, самые лучшие события случаются неожиданно. Нужно расслабиться и ждать пока бабочка-счастья сядет тебе на плечо.

Ничего подобного.

По-настоящему неожиданно случаются самые дерьмовые вещи, а если на мое плечо и село что-то, то скорее жук-навозник…»

– Всегда была неисправимой оптимисткой, – ностальгирую. – Супротив истины не попрешь.

Располагаюсь на узком диване, который с детства служил мне верным ложем, листаю пухлый ежедневник, вдоль и поперек исписанный корявыми строчками. Цепляюсь взором за отдельные абзацы. Отрывки сумбурных заметок пробивают то на смех, то на слезы.

Здесь и реальная жизнь, и фантазии на вольную тему. Слишком хаотично для дневника, скорее записки сумасшедшего. Переживания о школьных трагедиях мирового масштаба, куда более зрелая исповедь университетских времен, резкий переход к скупым деталям рабочих будней.

Мое бытие компактно укладывается в минимальный объем. Некоторые записи шествуют подряд, строго день за днем, между иными намечается перерыв в целый год.

Тут нытье про жуткие контрольные и экзамены, короткие зарисовки ни о чем, разминки к сочинениям по литературе и первые влюбленности, восторги от свиданий и разочарования от идиотов. Тут сопливые откровения, посвященные Леониду, и размышления о тщетности существования.

В стихотворной (и не только) форме.

Я уже говорила, что не умею писать стихи? Пришел черед продемонстрировать наглядно.

«Как много в мире зла, как мало там добра.

Когда б и я что изменить могла.

И почему наигранной улыбки власть

Сильней, чем мрачной правды ипостась?»

– Почему, почему, – бормочу под нос. – Так сложилось исторически.

«Осмелюсь вам сказать в ответ,

Вы, сударь, тот предмет,

Что не сгорит и не утонет»

– А это будто Андрею писалось, надо не забыть процитировать ему при следующей встрече, – мотаю на ус.

«Талант актера в вас раскрыт прекрасно,

Другое, думается мне, опасно.

Следя за виртуозною игрою хитреца,

Как самому бы не остаться без лица»

– Талантливый человек талантлив во всем, – картинно вздыхаю, листаю дальше. – Умница, красавица, поэтесса… да я же просто оху*нна!

«Как жизнь порой меняет роли,

Знакомые уже давно до боли.

И любит посмеяться над забытою мечтою.

Когда-то я была пьяна тобою…

Теперь проносится всё мимо,

Как будто никогда и не любила»

– Попустись, Лёлик, – возвращаюсь на пару страниц назад. – Тебе нашлась замена и весьма неплохая.

«Знакомый голос прозвучит над ухом,

Тут же кровь в висках забьется глухо.

Привычное кольцо объятий,

Сила, власть и мощь твоя,

Вырывают давний образ из небытия

Жар дыханья, жар соблазна,

Легкий холод по спине.

Ты все ближе-ближе-ближе,

Прислоняешься ко мне»

Дебильные строки с убогой рифмой, но пробирают, трогают невидимые струны души. Раньше создавались для Леонида, но теперь сей товарищ и рядом с моим сердцем не стоит.

– Черт, – закрываю ежедневник, выдерживаю паузу, прежде чем продолжать.

Хотя зачем перечитывать очевидное? Последние записи помню наизусть. К ним нет нужды возвращаться, в них изливаю депрессию после расставания с фон Вейгандом.

В извращенной художественной форме.

Заранее стыдно перед Даной и Анной за наглое использование их личных данных ради моего самого внушительного нешкольного сочинения. Впрочем, перед Анной уже не стыдно.

«Анна была из тех, кто идет по головам, не особо внимая голосу совести. Я не осуждала ее, потому что все мы не без дерьма. Я даже надеялась, что взбираясь наверх по головам, она не поскользнется на лысом черепе».

Прямо пророчество. Согласитесь, точно в воду глядела. Особенно забавляет тот факт, что моя бывшая подружка таки поскользнулась на одном лысом, хм, точнее бритом черепе.

Терзаю переплет, распахиваю и захлопываю ежедневник, не решаюсь окунуться во мрак, познать жгучую боль заново. Там, в конце, в заключительных записях, слишком много безумия и разрушения. Слишком много меня.

Я не просто признавалась, что хочу пешком дойти до Германии в поисках фон Вейганда, упасть ему в ноги, крепко уцепиться за сапог и никогда не отпускать, уперто тащиться следом, вытирая грязный пол.

Я выворачивала душу наизнанку. Повествовала не только о собственном, но и о чужом горе. Призывала смерть, молила об избавлении. Когда совсем невтерпёж и самому не достает смелости, то некто другой должен выбить табурет и затянуть петлю на шее.

Я…

– Лора.

Вздрагиваю от неожиданности, инстинктивно прижимаю ежедневник к груди, охраняя сокровище.

– Мам? – нервно улыбаюсь.

– Я представляла его иначе, – опускается на диван рядом.

Бритоголовым и с бородой-эспаньолкой?

– Ты любишь его? – звучит невероятно сложный вопрос.

Желудок скручивается в тугой узел. В глазах сверкает правда.

– Больше жизни.

– Но… я не вижу, – произносит устало.

Сейчас бы сигарету с ментолом, а еще лучше стопку текилы. Надо же хоть как-то прогнать холод.

– Зато я вижу, – вырывается на волю истерический смешок. – Ты ведь знаешь мою тягу ко всяким переделкам, приключениям и неприятностям. Ну, так вот. Я всегда могу на него рассчитывать. Он выручит и поможет, поддержит и защитит.

Он – не Дориан.

– Конечно, мы ссоримся, спорим, расходимся во взглядах на некоторые вещи. Это вполне нормально, естественный процесс, – уже не лгу и не играю. – Главное, что потом миримся и решаем любой конфликт.

Выпуская пар в камере пыток.

– Я действительно люблю его, я даже обидеться на него не способна, я ни за что не держу зла, – скреплено единым дыханием. – Хотя характер у него отнюдь не сахарный. Только на первый взгляд милый парень, а в реальности крови попьет с превеликим удовольствием.

Причем в буквальном смысле, звериными укусами, похлеще оборотней и вампиров.

– Если скажут пояснить ситуацию словами, обрисовать, что конкретно цепляет, что держит на коротком поводке, – сбиваюсь и медлю, возвращая зыбкий контроль. – Честно, понятия не имею.

Урезонь пульс, не паникуй, расслабься. Нельзя сболтнуть лишнее.

– Но только, – снова запинаюсь. – Между нами химия. Попали, в общем. Он принадлежит мне, я – ему.

– Странно, – сурово поджимает губы.

– Типа? – брови ползут вверх, выражая натуральное удивление.

– Будто ты говоришь не о Дориане, – маму не обманешь. – О другом человеке.

– Действительно странно, – хихикаю, изображаю недоумение. – О ком же еще?

– Не знаю, – изучает внимательным взором, словно тестирует на полиграфе.

– Уверяю, в последнее время без умолка трещу про Дориана, – надеюсь, прокатит. – Других мужчин на горизонте нет.

Беседа смещается к организационным моментам свадьбы, становится менее напряженной, однако я допускаю непростительный промах.

– Надо Маше помочь, с бизнесом, она там придумала чего-то, денег нашла, – резво пускаюсь в дебри дотошных подробностей, чересчур живо повествую о планах, про которые моя подруга пока ни сном, ни духом не ведает.

– Ты с большим энтузиазмом отзываешься о Машином бизнесе, чем о собственном браке, – мигом подмечает мама.

Ох, это легко объяснить. Бизнес-то мой, а жених ничейный.

– Обычные страхи взрослой жизни! – всплеснуть руками, усмехнуться. – Придется стирать носки, варить борщи. А потом… потом я не смогу к вам часто приезжать.

Раньше мечтала покинуть пределы отчего дома, теперь же тянуло развалиться на диване и ждать, пока фон Вейганд самолично явится за ценным имуществом.

– Ох, Лорик, как тебя отпускать? – отвлекающий маневр срабатывает, она заключает меня в крепких объятьях.

Черт.

В горле ком, глаза опять на мокром месте. Лгу. Снова, опять, в очередной раз. Близким людям, ради высшего блага, во имя безопасности, чтобы защитить от правды.

Но…

От этого нифига не легче. Вообще, ни капли не проще расхлебывать заварившуюся кашу. Не избавляюсь от обжигающего льда внутри, не прогоняю мучительную тяжесть в судорожно вздымающейся груди.