Текст книги "Плохие девочки не плачут. Книга 3 (СИ)"

Автор книги: Валерия Ангелос

сообщить о нарушении

Текущая страница: 44 (всего у книги 82 страниц)

– Ты следил за мной, когда я ксерила? – из горла вырывается истеричный смешок.

Глупый вопрос.

Он следил за мной всегда.

– Хорошо, – киваю. – Не будем откладывать, воплотим идею в реальность.

Отстраняюсь, отползаю чуть дальше.

Вдыхаю и выдыхаю, стараюсь сосредоточиться.

Оцениваю грядущий фронт работ.

– Только, чур, не смеяться, – предупреждаю сурово.

Где чувство собственного достоинства, где иллюзия стыда и совести, где хоть слабая пародия на горделивую непреклонность.

В отпуске.

А я здесь.

Дрожу, действую неловко.

Слишком тороплюсь, стараюсь успеть, пока не передумала. Наклоняюсь, нервно дёргаюсь. Сбиваюсь, тут же отпрянув в сторону.

Не отваживаюсь начать, отчаянно тяну время.

Напрасно пробую побороть трепет. Тело вибрирует, буквально звенит от запредельного напряжения. Мышцы сводит болезненная судорога.

Sei still. (Тихо.)

Труден лишь первый шаг.

Наверное.

Надеюсь.

Только бы.

Смотрю на противника в упор.

Облизываю пересохшие губы. Медленно, медленно. Не моргаю. Не отвожу взгляд, не отворачиваюсь. Глаза в глаза.

Слегка приподнимаюсь, вращаю бёдрами. Плавно и неспешно, по кругу. Пытаюсь уловить загадочную мелодию.

Не призывный перебор гитары, не первобытный бой барабанов. Беззвучный ритм похоти пронизывает насквозь, вынуждает пылать и содрогаться.

Оживаю, наполняясь искристым пламенем. Извиваюсь, выгибаюсь, двигаюсь, точно по спирали. Отбрасываю волосы назад, перебрасываю с одного плеча на другое.

Отдаюсь порочному танцу, теряюсь в пространстве.

Словно во сне, окутанная призрачным туманом, обращаюсь в языческое божество. Леденею и загораюсь вновь.

Резко наклоняюсь вперёд, опираюсь на крепко сжатые кулаки.

Мягкие локоны падают на широкую грудь фон Вейганда, струятся каскадом, будто податливые волны омывают скалистый берег.

Опускаюсь ниже.

Ниже и ниже.

Выписываю замысловатые зигзаги, оставляю раскалённые следы на прохладном песке. Изображаю страсть без прикрас.

Жарко и бесстыдно.

Вкрадчивыми ласками, жадными поцелуями. Шёлковыми прядями, влажными губами. Сквозь плоть и кровь, с затаённой нежностью.

Подавляю ужас и отчаяние.

Застываю на грани.

Пульс оглушает.

Но я не отступаю.

Лишь немного отстраняюсь.

Касаюсь своих волос дрожащими пальцами, отмеряю прядь потолще и обматываю локон вокруг вздыбленного члена. Обвиваю плотнее, у самого основания.

Не шевелюсь, едва дышу.

Цепенею.

Что дальше?

Ему хочется так или иначе? Нравится? По кайфу? Добавить ещё? Сжать сильнее? Взять в рот?

Что мне делать.

В это конкретное мгновение.

– Пусть твои волосы будут везде, – прошептал фон Вейганд, отдавая распоряжения. – Не торопись, прояви изобретательность.

Хватит секретов, признавайся.

Угадала?

Заранее чувствую себя гребаной извращенкой.

Вдруг выстрел пришёлся мимо?

Хотя какие тут могут быть варианты.

Моего маньяка возбуждают не только садистские грёзы о голой и окровавленной рабыне в подвале. На горизонте возникают новые и необычные, неформатные развлечения.

Или банальные?

Девственницу в третьем поколении впечатлить проще некуда. Иной вопрос – сразить наповал мастера постельных утех.

Чем его удивить?

Искренностью.

Не играю, не лгу.

Ничего не таю.

Подчиняюсь зову природы, повинуюсь инстинкту. Трусь щекой о восставшую плоть, провожу языком по вздувшимся венам.

Кажется, сойдёт.

Однако лучше уточнить.

Нависаю над мускулистым телом, дразнящим шёпотом интересуюсь:

– Правильно? – прижимаюсь крепче. – Нормально?

Напрягшийся член упирается в живот.

Лаконичный и предельно понятный ответ, но я продолжаю допрос с пристрастием.

– Ты уже делал так раньше? – осекаюсь. – С остальными?

– Разумеется, – с усмешкой произносит фон Вейганд. – Регулярно.

– Ты понимаешь, что причиняешь мне боль? – бросаю с горечью.

– А ты? – отражает вопрос.

– Я люблю тебя, – звучит жалко.

– Очень зря, – заявляет с убийственной иронией.

– Просто… п-просто не умею, – в горле ком, непрошенные слёзы душат.

– Сосать? – спрашивает саркастически. – Брать до упора?

– Ничего, – всхлипываю. – Н-ничего не умею.

Он поднимается на постели, разом обрывает истерику и принуждает заткнуться, сгребает меня в объятья.

Слабо вздрагиваю.

Он алчно прижимается ухмыляющимся ртом к моим губам, заставляет задохнуться и простонать.

Забываю обо всём.

Теряю последнюю связь с реальность.

Сокрушительная сила дробит на части, выкручивает суставы, вламывается внутрь, в сокровенную суть, распахивает настежь и уничтожает, сжигая дотла, выпивая досуха.

Дико, безумно, неистово.

До дрожи в каждом позвонке.

Это не поцелуй.

Это сквозное ранение.

Привкус свинца запекается на устах, а в глазах полыхает затмение.

Это не любовь.

Это преступление.

Damn. (Проклятье.)

– Мы вдвоём, больше никого нет, – шепчет фон Вейганд. – Неужели не заметила? Я не ищу профессионалку, которая будет заглатывать по самые яйца.

– Прекрати, – бормочу возмущённо, укоризненно сетую: – Как грубо.

– Да, meine Kleine, (моя маленькая,) – выдыхает шумно. – Тут нет ни твоего драгоценного Стаса, ни дражайшего Леонида. Привыкай.

– Мне н-никто н-не нужен, – заверяю сбивчиво. – Н-никто.

– Мне тоже, – произносит коротко.

Терпеливо выжидаю несколько секунд, нарочито невинно ёрзаю у него на коленях и деловито любопытствую:

– Куда ты хочешь кончить?

– А я ещё не кончил? – хмыкает. – Уже от одного вопроса мог бы.

– Серьёзно, Алекс, – продолжаю с обманчивой мягкостью, явственно ощущаю, как под гладкой и упругой кожей перекатываются канаты мышц. – В рот? На лицо? На грудь? Говори – куда?

Крупные ладони соскальзывают ниже.

От талии к бёдрам.

Больно стискивают.

Выгибаю спину, пытаюсь уклониться.

Тщетно, без шансов.

– В Лору, – заявляет насмешливо. – Хочу кончить в Лору.

Он усаживает меня сверху. Прямо на огромный пульсирующий член. Проникает жёстко и яростно, единственным движением заполняет до краёв.

Господи.

Судорожно дёргаюсь.

Боже.

Утробный стон вырывается из горла.

Мой.

Тысячи горящих иголок пронзают стопы, раскалывают хрупкое равновесие, закручивают тугую воронку в низу живота.

Настоящий дьявол.

Не желаю сдерживаться, кричу, срывая голос.

Валленберг.

Впиваюсь пальцами в широкие плечи, замираю, коснувшись райских небес, и обмякаю, рухнув на грешную землю.

– Нельзя, – выдаю чуть слышно. – Так не бывает.

– Как? – посмеивается.

– Столько оргазмов за ночь, – поясняю сдавленно.

Он ничего не говорит, укладывается на спину, не позволяет отстраниться, притягивает ближе.

Невольно вздрагиваю.

– Ох, – закусываю губу.

Его член по-прежнему находится в полной боевой готовности.

Обжигающий. Гигантский. Стальной.

Внутри меня.

Жесточайшая кара.

Сладчайшее из наказаний.

Не отпускай, не останавливайся.

Убивай.

Нежно и ласково. Грубо и безжалостно. Медленно, растягивая мучения, продлевая агонию до бесконечности. Быстро, выбивая воздух из лёгких, в лихорадочном ритме.

Рви на куски.

Душу и тело.

Всё твоё.

По праву хищника.

Наслаждайся, не ведая запретов.

Пей мою кровь. Пожирай обнажённую плоть. Издевайся над чувствами, отнимай разум. Ломай безвольную куклу.

Ничего не жалко.

– Очнись, – криво улыбается фон Вейганд, покусывает плечо, слегка царапает зубами, вынуждает трепетать.

– Ублюдок, – бросаю беззлобно.

Он шлёпает меня пониже поясницы, заставляя обиженно всхлипнуть.

– Ублюдок, которого придётся старательно обслужить, – уточняет елейным тоном, выразительно прибавляет: – Двигай задницей, отрабатывай.

Приятная истома отбивает всякую охоту шевелиться.

Как на счёт альтернативных методов?

– Представь очередной скучный приём, – шепчу ему на ухо. – Знакомые лица, дежурные фразы. Ни грамма веселья. Апатия. Уныние. Тлен.

Беру его за руку.

– И тут ты касаешься моих волос, – трусь щекой о горячую ладонь. – Обычный жест заботы. Поправляешь локон, проявляешь внимание.

Чуть отстраняюсь.

– Ничего предосудительного, – усмехаюсь. – Но мы-то знаем.

Обматываю спутанную прядь вокруг его большого пальца.

Плотно, виток за витком, до середины.

Погружаю в рот.

Закрываю глаза.

Начинаю вдохновенно сосать.

– Сука чёртова, – звенящую тишину разрывает рычание зверя.

Он кончает в меня.

– Талантливая сука, не находишь? – интересуюсь вкрадчиво. – Сука, которая схватывает на лету.

В следующее мгновение фон Вейганд стирает торжествующую ухмылку с моих уст.

Обхватывает податливое тело крепче, сжимает до хруста, толчком переворачивает на спину, наваливается сверху всем своим весом.

Упираюсь в его грудь кулаками, отчаянно извиваюсь, но это едва ли помогает.

Жадный рот впивается в дрожащие губы.

Сейчас не просто соседи выйдут курить.

Сейчас весь город на перекуре.

Вся страна.

Целый мир.

Гребаная Вселенная.

Галактика хр*нова.

Солнечная система.

А мы вдвоём. Сгораем в жертвенном пламени. Возрождаемся и погибаем. Обращаемся в лёд. Спаянные воедино.

Навсегда.

Без перерыва.

Глава 16.1

Eat, Pray, Love. (Ешь, молись, люби.)

И пусть весь мир подождёт.

Никакой суеты.

На свете существует множество вещей, которые заставляют нас волноваться. Выводят из равновесия, лишают контроля, толкают в пучину безумия, пробуждают ненависть и злобу. Вынуждают рыдать в подушку, плотнее стискивать зубы и терпеть.

Терпеть, пока хватит сил.

А зачем?

Ради брендовой одежды и новомодных гаджетов. Ради продвижения по службе и отдыха в тропическом раю. Ради денег и славы. Ради похвалы. Ради одобрения со стороны.

Терпеть, потому что так принято.

Так надо.

Испокон веков.

Получать высшие баллы, бить рекорды, достигать потрясающей формы. Создавать семью, заводить детей, добиваться успеха. Осуществлять чужие мечты.

Для удачной статистики, для впечатляющих показателей, для галочки напротив очередного бездушного пункта.

God’s gonna cut you down. (Однажды Бог остановит тебя.)

О чём вспомнишь тогда?

О главном.

О том, что было или могло быть. О том, что заставляло сердце биться чаще и приносило долгожданный покой.

Не тошнотворную апатию, не безразличное уныние пополам с давно набившей оскомину скукой.

Именно покой.

Когда с бесцельным блужданием покончено и больше нет смысла продолжать игру. Когда тысячи различных дорог складываются в один путь.

Свирепствует ветер, безжалостно хлещет дождь. Внимание приковывает надпись, обглоданная временем.

Вырезано наспех.

Боязливо жмущимися друг к другу буквами.

Счастье.

Только направление не указано.

Выбор никто не станет подсказывать.

Live fast, die never. (Живи быстро, никогда не умирай.)

Рано или поздно приходит черёд платить по счетам.

Можно выдержать абсолютно всё, лишь бы не напрасно. Можно с честью вынести жесточайшие страдания и муки, жизнь положить на алтарь эфемерного блага.

Но что воскресает в памяти, если холод сковывает запястья?

Не крутой телефон. Не эксклюзивный Maserati. Не роскошный дом на берегу океана. Не глянцевые страницы журналов. Не пёстрые кадры с экранов.

Другое.

Настоящее. Бесценное. Особенное.

Родная улыбка, звонкий смех. Мелодия без слов. Взгляд, подёрнутый призрачной дымкой. Иступлённая дрожь, сотрясающая тело.

Моменты, которые не требуют ни боли, ни жертв.

Моменты, когда не нужно терпеть.

Моменты безмятежности.

Не отвлекайтесь на ссоры и склоки, не погрязайте в глупых скандалах. Не гонитесь за мифическими идеалами, не создавайте кумиров, не поклоняйтесь золотым идолам.

Цените то, что действительно важно.

То, что нельзя отнять.

Вечность в отражении собственных глаз.

***

В комнате темно. Лишь причудливые отблески наружной иллюминации отражаются на безупречно гладкой поверхности натяжного потолка. Скупое освещение едва ли способно нарушить уютный полумрак.

Шторы распахнуты, до рассвета ещё далеко.

Уличные фонари отключены, но если присмотреться, можно заметить, как до сих пор идёт снег. Уже не валит стеной, постепенно иссякает.

Одинокие снежинки кружатся в морозном воздухе, будто в танце, хвастают изящными па, осваивают учтивые реверансы.

Меня тянет туда.

На улицу или хотя бы к окну. Прислониться пылающим лбом к ледяному стеклу, остудить разум и чувства. Наблюдать.

Но не хочется покидать его.

Ни на миг.

Каждая секунда дорога.

Расставание неизбежно, утро неумолимо приближается.

Он уедет, улетит неизвестно куда, займётся обычными жуткими делами, продолжит вершить справедливость, ловко тасуя чужие судьбы. А я останусь здесь, забудусь в предсвадебной суете, попытаюсь не облажаться с бизнесом, постараюсь вырваться на вершину.

Ладно, хватит.

Обойдёмся без драмы.

Запрещаю себе думать, откладываю печальные мысли подальше, под замок. Не нагнетаю. Просто молчу и наслаждаюсь. Слушаю тишину.

На душе так хорошо, что хочется плакать, разрыдаться от эмоций, которые переполняют сердце и дурманят разум.

Невероятное ощущение, невозможное, нереальное, не поддающееся описанию. И горько, и сладко. Немного знобит и в то же время безумно жарко. Приятная нега сменяется дикой жаждой.

Неужели бывает лучше?

Быстрее, сильнее, веселее.

Неужели нас не покарают?

Страшно, жестоко, насмерть.

Ибо люди не имеют права на счастье, должны искупать грехи, погибать в одиночестве, бродить по кругу, теряться во мраке бесконечной ночи. Раз за разом упускать шанс на спасение, замыкаться в огненном кольце, не надеясь выбраться на волю.

Вторжение в Эдем не прощают.

Нельзя посягать на святое.

Хотя какая разница?

К чёрту правила и условности.

Нужно жить здесь и сейчас.

– Расскажи мне, – шепчу практически беззвучно. – Пожалуйста.

Он лежит на спине, закинув руки за голову. А я покоюсь на боку, льну к мускулистому телу, согнув ногу в колене, касаюсь бедром впалого живота, неспешно провожу ладонью по широкой, поросшей волосами груди.

– Что? – спрашивает глухо.

Медлю, не отваживаюсь нарушить хрупкую идиллию.

– Сам понимаешь, – отвечаю уклончиво.

Горячие пальцы обводят мою лодыжку, осторожно поднимаются выше, нежно скользят по покрытой мурашками коже.

– Уточни, – произносит мягко.

Прижимаюсь крепче, ловлю его пульс губами, впитывая тяжёлое дыхание. Слегка отстраняюсь, смотрю прямо в глаза.

– О Диане.

Замираю, не шевелюсь.

– Это чужой секрет, – заявляет ровным тоном.

– Я не прошу раскрывать секрет, – бормочу сдавленно. – Не надо подробностей, объясни в общих чертах.

– И вправду схватываешь на лету, – иронично хмыкает, елейно прибавляет: – Умница. Отличная попытка манипулировать.

– То есть? – интересуюсь удивлённо.

– Идеальное время для допроса, – выводит на чистую воду. – После секса мужчина расслаблен, уровень защиты существенно снижен.

– Ну, да, – протягиваю лениво. – Я талантливая.

– Не спорю, – ухмыляется, подносит большой палец к моим устам, изучает нервный излом рта и строго повелевает: – Оближи.

– Пошёл ты, – бросаю не слишком вежливо, резко поднимаюсь, усаживаюсь на постели, пробую обернуться остатками изорванной простыни в знак протеста.

Фон Вейганд издевательски посмеивается.

– Если не хочешь, не рассказывай, – выдаю милостивое разрешение. – Просто надеялась разобраться, что вас связывает. Помимо мести лорду, разумеется.

– Ещё один удачный ход, – вновь снисходит до комплимента. – Создаёшь иллюзию спокойствия и безразличия.

Охр*нительный вердикт.

– По твоей теории в любой моей фразе скрыт подвох, – раздражённо взвиваюсь. – Вокруг сплошная манипуляция.

– Верно, – охотно соглашается.

Замахиваюсь для профилактического удара.

Впрочем, какой там удар.

Умудриться бы пощёчину влепить, хоть по касательной задеть, царапнуть ногтями, дотронуться до воздуха рядом.

Тщетно.

Противник перехватывает руку, легко и играючи, под локоть. Притягивает ближе, опять вынуждая капитулировать.

– Ты сама по себе манипуляция, – обжигает шею поцелуем.

– А ты нет? – вздыхаю скорбно.

Возбуждение за гранью.

Физическое и ментальное.

– Знаю, с Дианой случилось что-то очень плохое, – не сдаюсь, отчаянно стараюсь умерить похоть.

Проклятье.

Безумно сложно думать и анализировать, когда дрожащая плоть буквально впечатана в мощное тело.

Как тут удержаться.

И зачем?

Стоп, не увлекаемся, сохраняем трезвость рассудка.

Нам достался крепкий орешек. Такого не расколоть. Мастерски сбивает с курса, уводит подальше от основной цели, использует сексуальный подтекст. Распаляет и соблазняет, заставляет выбросить лишние вопросы из головы.

Если шеф-монтажник не настроен на откровенность, ничего не выйдет. Остаётся обтекать. Опять.

Или прорвёмся? Хотя бы попробуем, проявим настойчивость, надавим на жалость. Авось повезёт.

Отступаю, отодвигаюсь, пристально изучаю противника.

Непроницаемое выражение лица не позволяет проникнуть в самую суть. Привычная линия защиты, нерушимая стена. Не подкопаться.

Скрюченными пальцами впиваюсь в подушку, притягиваю ближе, обнимаю. Прикрываю наготу, пытаюсь унять волнение. Трясусь точно осенний лист на ветру. Дурацкий мандраж не отпускает ни на миг.

И вдруг происходит чудо.

Земля разверзается под ногами, звёзды падают с небес, а я неожиданно осваиваю партию белого лебедя и пускаюсь в пляс. Одетта, адажио, все дела.

Практически.

– Лорд подарил ей королевский трон, – сухо произносит фон Вейганд. – Показал другой мир. Необычный, совершенно особенный.

– В смысле? – невольно запинаюсь. – Он же похитил её, держал в плену, явно не с благими намерениями.

– Она была избранной, – заявляет с обманчивой мягкостью.

Шумно сглатываю.

– Юная и невинная, удивительно красивая, достаточно умная и образованная. Идеальная жертва для смелых экспериментов, – продолжает невозмутимо. – Аристократическое происхождение сыграло решающую роль.

Капли пота струятся вдоль позвоночника, липкие щупальца ужаса ворочаются внутри, вынуждая поёжиться.

– Мортон желал заполучить лучшую из лучших, – намеренно растягивает слова. – Девушка из народа его бы не устроила. Слишком скучно. Жизнь простого человека стоит дёшево. Заказывай и оплачивай, пришлют с доставкой на дом.

Круто.

Завораживающий подход. Впечатляет. Прямо загляденье. Ни прибавить, ни отнять. Завидую молча.

Крепче стискиваю подушку.

– Он пригласил отца Дианы на остров, в так называемое царство фантазий, где любые мечты становятся реальностью, предложил отдать дочь по доброй воле и столкнулся с отказом. Но это едва ли изменило его планы. Он не искал разрешения или содействия. Лишь поставил в известность. Элементарная вежливость.

Гребаное дежавю.

Чертовски смахивает на ситуацию с хорошим парнем, непутёвыми братьями и контрольным пакетом акций.

Только ставка выше.

– Он вынудил мачеху Дианы пойти на убийство, потом инсценировал автокатастрофу, чтобы никто не искал наследницу.

Чисто сработано.

Знакомый почерк. Управлять чужими страстями и пороками, дёргать нити, вести послушных марионеток строго по сценарию.

– Он забрал выигрыш, однако ошибся, – криво усмехается. – Добыл то, чего жаждал, а не то, в чём нуждался.

Позорное поражение, первое и последнее.

Единственное уязвимое место.

– Девушки никогда не влюбляются в монстров, – заключает нарочито ленивым тоном, медлит и всё же исправляется: – Почти никогда.

Нет, не говори так, не сравнивай.

Нельзя, никаких параллелей.

У нас всё абсолютно иначе.

Красотой и умом не отличаюсь, родом из босяцкого города. С элитарностью пролетаю мимо. Зато гениальна и очаровательна, глупо отрицать очевидное.

Фейковые похороны. Фиктивный брак. Разные категории, не сопоставить.

Меня ограждают и защищают. Порой жестоко, перегибая палку, срываясь на карательные меры. Но разумно и вполне логично. Без крайнего садизма.

Моя семья неприкосновенна.

– Прости, ты не настолько психопат, – сообщаю с милой улыбкой. – Ну, может немного, совсем чуть-чуть, самую малость. Ничего криминального. Доля маньячности никому не помешает.

И наша сказка не о стокгольмском синдроме.

Однозначно.

– Между тобой и лордом зияет огромная пропасть, – заверяю пылко. – Такая огромная пропасть, которая обычно зияет между адекватным человеком и шизанутым мудаком.

Не драматизируем, не сгущаем краски.

Добро давно обзавелось кулаками. Непонятно, кто в опасности. Безжалостное чудовище или беззащитная девочка. Когтистые лапы любви ранят одинаково сильно.

– Вообще, ты прелесть и лапочка, – звучит фальшиво, скорее всего, с непривычки. – Мой сладкий лапочка. Неповторимый и родной. Зайчик. Нежный и ласковый.

Настало время ох*ительных историй.

Ой, то есть признаний, поразительных признаний.

Берегись.

– Ослеплена чувствами, – тихо произносит фон Вейганд.

Проводит тыльной стороной ладони по моей щеке, опускается ниже, слегка сжимает горло.

Вздрагиваю.

Не то от неожиданного прикосновения, не то от мрака, который клубится в сверкающих чёрных глазах.

– Отвергаешь объективную реальность, – раздаётся скупое замечание с налётом укоризны.

Во рту пересыхает.

Сердце замирает на несколько секунд и больно ударяется о рёбра, мучительная судорога сводит грудь.

– Говоришь, как моя учительница по математике, когда я изорвала контрольную тетрадь на клочки, – автоматически стараюсь шутить. – Нечего ставить паршивые отметки. И нечего указывать, что отвергать, а что нет.

Отпускает меня.

Только это бесполезно.

Всё равно не решаюсь отвести взгляд. Не умею, не способна. Точно дрожащий зверёк застываю перед удавом.

– Представь другие декорации, – повелевает отрывисто. – Ты не влюблена в романтичного шеф-монтажника. Наоборот. Желаешь сбежать, испытываешь отвращение и ужас.

– Невозможно представить, – заявляю сдавленно.

– Попробуй, – требует глухо.

– Ненормально и противоестественно, – отказываюсь.

– Представь, – повторяет с нажимом.

– Не буду, – бросаю упёрто.

– Уверена? – его брови вопросительно изгибаются.

– Да! – восклицаю запальчиво.

– Поразительная стойкость, – ухмыляется.

Вырывает подушку из моих рук, отправляет подальше, восвояси. Действует грубо и жёстко. Прижимается ближе, толкает на спину, распинает, не позволяя освободиться. Мускулистое тело хищника вдавливает покорную добычу в кровать.

– Значит, прелесть и лапочка? – уточняет сладко. – Зайчик?

– Не меняй тему, – произношу сердито.

– Что хочешь узнать? – спрашивает резко. – Что таким как я опасно отказывать? Что изувечу похлеще Мортона?

– Прекрати, – накрываю ладонью его уста. – Ты не он.

– Верно, – шепчет, обдавая испепеляющим огнём. – Я гораздо хуже. Я тот, кто его свергнет и уничтожит.

– Не спорю, – бормочу чуть слышно. – Лорд обречён.

– Здесь не просто месть, – поясняет вкрадчиво, кладёт свою руку поверх моей. – Здесь карающая длань Господа.

Наши пальцы переплетены, будто прутья тюремной решётки.

И отсюда не сбежать, не выбраться.

Подаюсь вперёд, прижимаюсь губами к железной ограде. Закрываю глаза, чувствую, как слёзы струятся по щекам. Врата мигом распахиваются настежь.

Уста двух измученных странников сливаются в алчном поцелуе.

Кто он?

Бог или орудие Бога.

Вечный страж высшей справедливости.

Не важно, не имеет никакого значения.

Плевать.

Не зверь и не человек. Не хитрый лис, не голодный волк. Не грозный медведь, не царственный лев.

Особая порода, иная каста.

Дикий и неистовый.

Когда фон Вейганд отстраняется, разрывая объятья, не удерживаюсь от протяжного, разочарованного стона.

Не уходи.

Тянусь за ним, словно за глотком воды, за оазисом блаженства посреди бескрайней, выжженной солнцем пустыни.

Умоляю.

Он поднимается и покидает постель, не включает свет, прекрасно ориентируясь в темноте, находит портсигар и зажигалку.

Щелчок и вспышка пламени. Глубокий вдох. Вдох, за который жизни не жалко. Ничего не жалко. В целом мире.

Закуривает.

Жаркий уголёк тлеет в ночи, призрачный дым наполняет пространство вокруг. Терпкий аромат окутывает комнату.

Фон Вейганд не торопится одеться, абсолютно обнажённый подходит к окну.

Мой взгляд прикован к рельефному телу. Хочется коснуться гладкой кожи, ощутить, как моментально напрягаются мышцы, обращаясь в камень.

Переворачиваюсь на бок, поджимаю ноги. Становится зябко. Или это от предвкушения?

Стараюсь укутаться в уцелевшую простыню. Лихорадочный озноб сотрясает меня, не ведая пощады.

А потом хриплый голос разрезает тишину.

Будто ножом.

– Лорд Мортон не сразу прибег к пыткам и насилию. Только после того, как понял, что Диана не способна оценить дар по достоинству. Ни скипетр, ни корона не пробудили интерес.

Невольно сжимаюсь в комочек. Все мысли испаряются, отступают перед безотчётным, бесконтрольным страхом.

Не хочу расшифровывать метафоры.

– Он решил раздвинуть границы её восприятия, – сквозь напускное спокойствие пробивается гнев. – Ломал и перекраивал психику, закалял и выковывал заново, на собственный манер. Проводил опыт за опытом. Долго и методично, пока не надоело.

Можно зажмуриться, плотно смежить веки. Крепко зажать уши, дать обет молчания. Притвориться, точно ничего не произошло.

Но разве поможет?

Встаю с кровати, приближаюсь вплотную к фон Вейганду. Не отваживаюсь обнять, замираю. Безотрывно слежу за тлеющим огнём сигары.

– Что, – говорю практически беззвучно. – Что там случилось?

– Ты знаешь, – отвечает скупо, даже не оборачивается.

– Не думаю, – касаюсь его руки, обхватываю запястье. – Объясни.

Диана Блэквелл незримо присутствует рядом. Возникает между нами, словно тень, отблеск прошлого.

Другая женщина. Чужая и посторонняя. Женщина, которая безумно любит моего мужчину.

В этом не сомневаюсь ни секунды. Слишком хорошо помню телефонный разговор. Столь очевидный намёк не упустишь. Женщина, к которой невероятно сильно ревную. Ибо танец на маскараде до сих пор вонзается в сердце отравленным клинком. Общие тайны, общие планы. Вычеркнуть нелегко.

И всё-таки сейчас мне страшно за неё. Иных эмоций не остаётся. Очень страшно. До одури.

В памяти всплывает фото прекрасной девушки. Длинные, чуть вьющиеся тёмные волосы. Огромные карие глаза. Прямой нос, упрямый подбородок, острые скулы. Пухлые губы. В данное мгновение она выглядит близкой и родной.

Однако чернота поглощает снимок, полностью стирает контуры, будто ничего никогда не было.

Прерванная жизнь.

Сегодня мир у твоих ног, кругом лишь приветливые улыбки и бурные овации, ты окружён друзьями, развлекаешься на гребне славы, соришь деньгами, принимаешь комплименты. А завтра идеальная реальность обращается в пепел, в прах у ворот Ада, и никто не вспомнит о тебе, сколько не зови на помощь.

Никто и не подозревает, что ты ещё здесь, на этой планете. Жестокая ирония, коварная насмешка судьбы.

– Я уже рассказывал, – хмыкает фон Вейганд, изучает меня горящим взглядом. – Совсем недавно.

– Нет, я бы не… – говорю и осекаюсь.

Жуткая догадка озаряет сознание.

Нет, не верю.

Так не бывает.

Перебор.

Такое никогда не произойдёт по-настоящему. Нелепые слова, дурная шутка, не более. Вздор, дабы припугнуть и застращать, выгнать с частной территории.

Правда?

Пожалуйста, скажи, что правда.

– Поняла, meine Kleine, (моя маленькая) – кивает. – Вижу, поняла.

– Нет, нет, – повторяю точно заклинание, отрицательно мотаю головой, яростно отринув факты. – Невозможно.

– Наивное создание, – укоряет мягко, сбрасывает мою руку, затягивается сигарой.

– Издеваешься? – спрашиваю с затаённой надеждой.

– Отнюдь, – звучит ровно, ни капли сарказма.

– Бредовое дерьмо про собаку, – нервный смешок вырывается из горла и замерзает на губах. – Дебильная фантазия? Ошейник, поводок, команды. Ты серьёзно? Прогулки по саду, лай, плеть в зубах. Прикалываешься? Кто творит подобный п*здец в реале?

– Это невинная шалость, – пожимает плечами. – Если сравнить с остальным, далеко не самое жуткое.

– То есть? – выдыхаю судорожно. – А что тогда, бл*ть, самое жуткое? Бубонная чума? Проказа? Казнь «кровавый орёл»?

Моё истеричное красноречие не находит никакого отклика.

Фон Вейганд молча курит, не спешит реагировать. Смотрит прямо перед собой. Либо в окно, либо в пустоту.

Он знает ужасную историю от и до, в курсе всех мелочей. Только рассказывать не желает, не готов пролить свет на события давно минувших дней.

Почему? Бережно хранит чужой секрет? Скрывает нечто большее?

Господи.

Как же я раньше не заметила. В погоне за деталями упустила главное.

Содрогаюсь от неожиданного открытия.

Меня обдаёт кислотой. Изнутри. Гнетущее чувство зарождается в груди, стремительно распространяется дальше, струится по венам, пропитывает насквозь, пульсирует в такт рваным толчкам крови.

Жертвы изнасилования редко обращаются в милицию. Им хочется скрыть позор любой ценой. Они боятся огласки, пытаются совладать с кошмаром в одиночку, даже очень близким людям ничего не говорят, не ищут помощи.

Вспоминая прошлое, точно переживаешь всё заново, по второму кругу. Каждый миг, каждый оттенок эмоций. Вихрь ярких вспышек захлёстывает.

Парализующий страх. Омерзение. Утрата контроля над собственным телом. С этим трудно справиться. Поведать об этом ещё труднее.

А если речь не просто о насилии?

Не единственный эпизод, не отдельный кадр. Бесконечная цепь экзекуций. Крайняя степень изуверства. Уничтожение личности. День за днём.

Кому признаешься? Кому раскроешь жуткие подробности? Кому изольёшь душу, словно на исповеди?

Тут мало родственных связей, дружбы тоже не хватит. Нити истины искрят, будто оголённые провода. Выдержит лишь избранный.

Так кто же фон Вейганд?

Кто он для Дианы?

Blodørn.

Лезвие плавно скользит по спине. Мои рёбра рассекают и разводят в стороны, лёгкие извлекают, вытаскивают наружу, чтобы выглядело красиво. Похоже на крылья.

Травматический шок. Пневмоторакс.

Падаю, зависаю в невесомости. Не дышу, горло забивает стальная пыль.

Согласна, викинги знают толк в развлечениях. Прошу любить и жаловать – «кровавый орёл». Всем понравится. Наверное. Посмертно.

– Мы встретились несколько лет назад, нас свёл общий знакомый, – заявляет, разрывая паузу на части. – Я был заинтригован. Девушка, которой удалось выбраться на волю, выжить вопреки стараниям лорда.

Затягивается и медленно выпускает дым.

– Девушка, которая обладала важной информацией, бесценными данными, – лёгкая улыбка играет на устах, а в тёмных глазах разверзается бездна. – Но возникла проблема.

Крупная ладонь ложится на мою макушку, нежно поглаживает, практически по-отечески. Опускается ниже, зарывается в спутанные пряди, тянет, вынуждая запрокинуть голову назад.

– Когда человек долгое время проводит в плену, ему сложно сбросить кандалы. Тело не скованно, однако разум томится в заточении.

Пальцы неторопливо скользят вдоль подбородка, а потом замирают и сжимают, заставляя дёрнуться. Сигара опять пылает слишком близко.

Безжалостный огонь и льдистая ласка. Грани стираются, плавятся в борьбе необузданных стихий.

Падаю вниз, растворяюсь в обсидиановой черноте.

Я зажата в жестоких руках палача. Будто в тисках. Вижу собственное отражение и теряюсь в приступе конвульсивной дрожи. Цепенею. Затихаю, охваченная паникой.

Боюсь перевернуть страницу, постичь запретное, прочесть крамольные строки из книги судеб.

– Диана не страдала от ночных кошмаров, не мучилась угрызениями совести. Не каялась в содеянных грехах. А содеять ей пришлось очень многое. Чтобы выбраться из ада, нужно миновать все его круги, – невесомая улыбка тает, превращаясь в оскал. – С чистыми руками выйти не получится. Только пробивая путь, прогрызая, прокладывая тропу из плоти, крови и костей. Желательно чужих. Каждое испытание оставляет рубец в душе. И знаешь в чём загвоздка?