Текст книги "Плохие девочки не плачут. Книга 3 (СИ)"

Автор книги: Валерия Ангелос

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 82 страниц)

Хочется, однако не получается

– And how… (И как…)

– Let’s talk about something interesting, (Давай поговорим о чем-то интересном,) – резко меняет тему Валленберг.

В конце концов, опоить человека неведомой хренью ужасно скучно, абсолютно не вдохновляет на долгие обсуждения.

– It is already very interesting, (Уже очень интересно,) – безрезультатно стараюсь проглотить ком в горле и совладать с подступающей истерикой.

– But not as interesting as an invitation to a mysterious island or playing a baroness character, (Но не настолько интересно, как приглашение на таинственный остров или игра в баронессу,) – следует мастерский удар под дых.

– I don’t understand, (Не понимаю,) – единственное, что удается вымолвить вслух.

Действительно понятия не имею, откуда ему все известно.

– You are sharp enough to understand, (Ты достаточно сообразительна, чтобы понять,) – он мягко улыбается и окончательно добивает жертву: – Miss Podolskaya. (Мисс Подольская.)

Сердце дает перебой, кожа покрывается инеем, а желудок исполняет серию смертельно опасных акробатических трюков.

– You’ve made a mistake, (Вы ошиблись,) – намерена отпираться до финального свистка, сухо поправляю: – Badovskaya. (Бадовская.)

Мои пальцы невольно сжимаются в кулак.

– Let it be if you are used to this lie so much, (Пусть так, если ты столь сильно прикипела к подобной лжи,) – снисходительно соглашается миллиардер и прибавляет: – I don’t care about names. I pay attention to people who wears them. (Я не придаю значения именам. Я обращаю внимание на людей, которые их носят.)

– Should I relax after such a confession? (Надо расслабиться после такого признания?) – нервно усмехаюсь.

– Morton asked about your parents, (Мортон спрашивал о твоих родителях,) – не вопрос, безапелляционная констатация факта.

Спонтанно взрываюсь очередной догадкой:

– How do you… you’ve told him! (Откуда вы… вы сказали ему!)

– No, (Нет,) – твердо произносит Валленберг.

– It is difficult to trust a person who ties your hands, (Трудно доверять человеку, который связывает твои руки,) – отвечаю с горечью.

– I have no reason to lie. (У меня нет причины лгать.)

Лед в голубых глазах тает, позволяет заглянуть под непроницаемую маску.

– I like you and I am honest with you. (Ты мне нравишься, и я честен с тобой.)

А в следующий миг напротив опять сидит холодный и отстраненный наблюдатель. Ни намека на несанкционированное проявление эмоций.

– Remember about it, (Помни об этом,) – говорит он. – I am not going to repeat. (Я не собираюсь повторять.)

Прекрасно сознаю, глупо и самонадеянно принимать на веру подобные заявления. Куда разумнее ожидать предательский нож в спину, не вестись на приемы искушенного манипулятора и оценивать положение трезво.

Тем не менее, тонкий расчет никогда не был моей сильной стороной.

– He asked me about Polish cradle songs and I failed, (Он спросил о польских колыбельных, и я провалила проверку,) – отчаянно пытаюсь не дать волю слезам.

Жутко представлять, как лорд выясняет правду и решает добраться до моей настоящей семьи. Он же ни перед чем не остановится, чтобы воздействовать на самого ненавистного противника. Только бы задеть и получить ответную реакцию.

А хуже всего другой вопрос, то, о чем не решаюсь подумать.

«Рискнет ли фон Вейганд личной выгодой ради моих близких?» – шепчет внутренний голос.

Наверное, лучше не нарываться на ответ.

– Calm down, (Успокойся,) – раздается настоятельный совет. – Morton suspects something but he doesn’t know where to look for. Keep your eyes open, don’t ease the task. (Мортон подозревает что-то, но не знает, где искать. Будь начеку, не облегчай задачу.)

Валленберг подается вперед, горячие ладони накрывают мои дрожащие руки, успокаивают и защищают, унимают парализующий трепет переживаний. Возвращают на границу прошлого и настоящего, сливают воедино параллельные миры:

– This secret will not go out of our family. (Этот секрет не выйдет за пределы нашей семьи.)

Доверять бывшему нацисту, который держит во власти миллиардную империю, – безумие.

Доверять человеку, который открыто заявляет, что убил родителей собственного внука, – еще большее безумие.

Вообще, доверять людям – полный идиотизм.

Но иногда выхода элементарно не остается, необходимо принимать правила игры, ибо час, когда ты мог уйти в пас, давно миновал. Приходится пересмотреть приоритеты и понять, что порой союзников не выбирают. Хотя всегда разрешено поартачиться для вида.

– As to invitation… (На счет приглашения…) – пробую отстраниться и разорвать контакт.

– People like to discuss their interests. Morton is not an exception. We all have hobbies, (Людям нравится обсуждать свои интересы. Мортон не исключение. Хобби есть у всех нас.)

Тонкие губы складываются в знакомую до боли улыбку, а пальцы только сильнее обхватывают мои руки.

– Some are legal, some are not, (Некоторые легальны, некоторые нет,) – продолжает Валленберг.

– Some are mortal, some are not, (Некоторые летальны, некоторые нет,) – пробирается наружу сомнительный юмор.

– Touché! (Точное попадание!) – искры неподдельного веселья загораются на льдистых небесах.

– What is so special about that island? (Что такого особенного в том острове?)

Вот серьезно не дает покоя. Вариантов же не сосчитать: маньячный парк развлечений, аттракционы для психопатов, садистский кружок по интересам.

– I’ve never been there but I’ve seen something similar years ago. (Никогда там не был, но видел нечто подобное давным-давно.)

И почему в его устах это звучит как прозрачный намек на мрачные подвалы гестапо?

– The only thing which you should know is that Alex will never accept this invitation. (Единственное, о чем ты должна знать, – Алекс никогда не примет приглашение.)

Он отпускает меня, поднимается и обходит кресло, останавливаясь сзади.

– Morton says it is not possible to refuse, (Мортон говорит, нельзя отказаться,) – невольно съеживаюсь, инстинктивно уклоняюсь от неизбежности.

– Morton is nervous. He will say anything just to show he is not. (Мортон нервничает. Скажет, что угодно, лишь бы показать, будто это не так.)

С вашей семейкой любой сорвется.

– It seems like there is nothing to worry about, (Кажется, волноваться не о чем,) – хочу обернуться, но пальцы Валленберга ложатся на шею, надежно удерживают от опрометчивых поступков.

– At least not now, (По крайней мере, не сейчас,) – заверяет он и прибавляет не слишком оптимистичное: – Maybe later. (Может позже.)

Совершаю активные попытки освободиться, но без особого успеха. Дед непробиваем.

– Why do you love Alex? (Почему ты любишь Алекса?)

Неожиданно. Почти перестаю бояться.

– One doesn’t fall in love for a certain reason, (Люди не влюбляются по конкретной причине,) – сообщаю первое пришедшее на ум.

– There is always a reason, (Всегда есть причина,) – он резко отстраняется. – My grandson has a bad temper. He’s hard to deal with and he is not somebody you can control. (У моего внука ужасный характер. С ним трудно иметь дело, и он не из тех, кого можно контролировать.)

– I know. (Знаю.)

Даже догадываюсь от кого достались такие отвратительные гены.

– You have no idea, (Понятия не имеешь,) – голос сочиться сарказмом.

– I am not going to leave him, (Не собираюсь его бросать,) – отвечаю твердо и уверенно.

– As if he will let you do it, (Будто он позволит,) – усмехается Валленберг и уже серьезным тоном делает заманчивое предложение: – But I can help. I can give you money, I can teach you how to hide from him and I can provide protection for your family. I can give you a new life. (Но я могу помочь. Могу дать денег, научить тебя, как скрыться от него и обеспечить защиту твоей семье. Могу дать новую жизнь.)

– I don’t need it, (Не нужно,) – бросаю на автомате.

– Think over, (Подумай,) – рекомендует с нажимом.

– My answer will not change. (Мой ответ не изменится.)

Некоторые вещи действительно не меняются.

Украина снова не выйдет из кризиса, свежий сезон «Отбросов» опять снимут без Нейтона, ну, а я никогда не поумнею.

Унылый список безнадежных констант, с которыми остается только смириться.

– Being a toy is not your destiny. You deserve much more, (Быть игрушкой не твоя судьба, ты заслуживаешь большего,) – затрагивает за живое.

– I don’t complain. (Не жалуюсь.)

Валленберг ничего не отвечает, отступает и садится за стол. Тоже молчу, нервно сглатываю и облизываю пересохшие губы.

Дуэль взглядов длится целую вечность. Глаза в глаза, проверяя на выдержку, тестируя стойкость. Кто не выдержит первым?

– It is not what you really want to, (Это не то, чего ты действительно хочешь,) – оглашаются вслух мои сокровенные мысли: – You want to get married, to have children and live in peace. Alex will not be able to make these dreams come true. (Ты хочешь замуж, детей и мирно жить. Алекс не способен исполнить эти мечты.)

Одну все же исполнил, просто вы еще не знаете.

– For example, in ten years, (Например, через десять лет,) – напряжение возрастает. – You are still a lover because he will never divorce. You have no children for he is against it. You get everything money can buy but it doesn’t bring any happiness. (Ты все еще любовница, потому что он никогда не разведется. У тебя нет детей, потому что он против. Ты получаешь все, что можно купить за деньги, но это не приносит никакого счастья.)

Значит, правда.

И про развод, и про детей.

Господи… ну, почему?

Ладно, семейное положение, там возможны подводные камни типа брачных контрактов и прочей юридической ерунды. Но категорический отказ от детей – за гранью понимания.

– I don’t want you to suffer, (Я не хочу, чтобы ты страдала,) – тихо произносит он и улыбается той самой улыбкой, на которую давно хочу запатентовать права: – I offer you a way out. (Я предлагаю тебе выход.)

Ответ предсказуем.

– No, (Нет,) – закрываю глаза.

Конечно, стоило толкнуть пафосную речь о глубине зародившихся чувств и низменной роли бабла в пирамиде потребностей. А еще о несметном количестве плюсов моего избранника, которые он тщательно скрывает по причине естественной скромности. И о том, как сильно заводят боль, унижения, закулисные интриги с кучей непоняток.

Но слова закончились. Перебор усталости. Не физической, а моральной, тягучей и тягостной, пропитывающей плоть и кровь.

Наверное, Вальтер Валленберг ожидал чего-то большего или просто чего-то другого от женщины, завладевшей вниманием его внука. Если бы она действительно обладала умом и сообразительностью, то приняла бы предложение. Или наоборот сподвиглась бы на пламенную тираду а-ля оскорбленная невинность. В любом случае, нашла бы версию поубедительнее «люблю вопреки всему».

Но ведь так и есть.

I’m addicted. (Зависима.)

I’m obsessed. (Одержима.)

I’m madly in love. (Безумно влюблена.)

Не знаю, какой ответ правильный, а других вариантов нет.

– A couple of minutes left. I’ve told them to warn me but I see they are busy, (Осталась пара минут. Я сказал им предупредить меня, но вижу, они заняты,) – барон смотрит на экран лэптопа, потом переводит взгляд в мою сторону: – I want the best for you. I will say more but not today. (Я хочу лучшего для тебя. Скажу больше, но не сегодня.)

Трель мобильного, будто сигнальный выстрел.

– Oh, even earlier, (О, даже раньше,) – дедушка сбрасывает вызов и с невероятном довольным видом заявляет: – Get ready. (Приготовься.)

Через мгновение двери распахиваются с оглушительным грохотом, едва не слетают с петель.

Инстинктивно жмурюсь, вздрагиваю всем телом и сжимаюсь в комочек. Чуть позже возвращаю привычное самообладание, но ненадолго.

Сначала вижу знакомого амбала-охранника, ласточкой пролетающего по расписному полу через всю комнату и приземляющегося аккурат между креслами, прямо у моих ног. Потом замечаю на пороге фон Вейганда.

Он не просто сердит, он в ярости. Ощущаю кожей, каждой клеточкой воспринимаю пылающий в нем бесконтрольный гнев.

Волновался обо мне? Что почувствовал, когда узнал о пропаже? Как долго искал прежде, чем добрался сюда? Сразу вычислил любимого деда или понадобилось время?

Разгадка сокрыта в горящей черноте его глаз, выдает пугающее безумие зверя, погружает в полумрак очередного флэшбэка. Окунает в позабытую сцену из прошлого, расчерчивает пространство бликами неоновых вывесок.

Кажется, я никогда никого не видела настолько злым.

Фон Вейганд замахивается и совершает бросок. Маленький темный предмет проносится над Валленбергом и вдребезги разбивает круглое зеркало за его спиной.

– You’ve missed, (Промазал,) – усмехается дед.

Выглядит невероятно спокойным, даже слегка скучающим, будто ему ежедневно целятся в голову мобильными телефонами, и это ужасно утомляет. Не удается зафиксировать в его взгляде удивление или тревогу.

– Not at all, (Совсем нет,) – холодно парирует внук.

Несколько шагов, и фон Вейганд оказывается рядом, небрежно отталкивает стонущего охранника ногой. Расчищает дорогу обычным движением, так, словно убирает мусор, а не переступает через человека, истекающего кровью.

И это жутко.

Когда он касается моих рук, начинает ловко распутывать веревку, я не могу ни радоваться, ни испытывать облегчение. Остается лишь безотчетный страх, полностью парализующий волю. Обращаю внимание на бурые пятна, покрывающие элегантный пиджак, и сбитые костяшки пальцев прирожденного пианиста.

Понятно, фон Вейганд разъярен, банально совместил приятное с полезным – выпустил пар и наказал нерадивых сотрудников. Однако мне страшно до одури.

– Did he tell you where he learned to deal with knots? (Он рассказывал, где научился обращаться с узлами?) – спрашивает дед.

Барон Валленберг явно получает истинное удовольствие от сложившейся ситуации. Более того, не скрывает собственного наслаждения, наоборот, выставляет напоказ, будто очень гордится.

– Alex, my boy, why are you silent? (Алекс, мой мальчик, почему молчишь?) – следует продолжение елейным тоном.

– We have nothing to talk about, (Нам не о чем говорить,) – сухо роняет фон Вейганд.

– We have lots of things to discuss, (Нам многое нужно обсудить,) – с нажимом уверяет дед.

– About work? (О работе?) – коротко уточняет внук.

– Also about work. (О работе тоже.)

Пленница избавлена от оков, избитый охранник медленно ползет к выходу. Пора поболтать по душам, чего уж.

– Sit down, my boy. (Присаживайся, мой мальчик.)

Выражение лица фон Вейганда ясно сообщает о непреодолимом желании крушить и убивать, а от ласкового обращения «мой мальчик» неприкрытая злоба в черных глазах вспыхивает с новой силой.

– I thought I would get more reaction, (Думал получить больше реакции,) – с наигранным разочарованием заявляет Валленберг, специально нарывается на неприятности.

– I am sorry I am not impressed, (Прости, не впечатлен,) – сказано сухо и без особых эмоций, секундная пауза и гневный рык в адрес охранника: – Get out, until I really finished with you. (Убирайся, пока я не закончил с тобой по-настоящему.)

Бедняга ускоряется по мере возможностей, технично и практически бесшумно покидает комнату, стараясь не усугубить плачевное положение.

– I’ve heard Morton will vote for you, (Слышал, Мортон проголосует за тебя,) – произносит барон, когда лишних свидетелей не остается.

Фон Вейганд садится в кресло напротив, неосознанно принимает позу, в которой не так давно находился его дед на этом же самом месте. Напускное безразличие умело маскирует колоссальное внутреннее напряжение.

– I’ve heard you asked the sheikh to help me, (Слышал, ты просил шейха помочь мне,) – в хриплом голосе сквозит зимняя стужа.

– Life laughed at me so many times, (Жизнь много раз смеялась надо мной,) – голубые глаза источают искреннее веселье: – I want to laugh back. (Хочу посмеяться в ответ.)

– Was that funny? (Было забавно?) – опасно блеснула сталь, которая темнее ночи.

– You tell me, (Ты мне скажи,) – ледяной клинок молниеносно вступает в бой.

Похоже эти двое регулярно участвуют в словесных баталиях, сражаются без жалости и сантиментов. Их противостояние физически ощутимо, пролегает накаленной нитью сквозь долгие годы, вспарывает воздух ударами электрического тока. Трудно дышать, даже сложно просто быть рядом, наблюдая со стороны.

– I could manage myself, (Я могу справиться самостоятельно,) – хмуро заверяет фон Вейганд. – What trick did you play on the sheikh? (Как ты обманул шейха?)

– No tricks. He hates Morton not less than I do. (Без обмана. Он ненавидит Мортона не меньше, чем я,) – уклончивое пояснение снабжается болезненным уколом: – What annoys you more – the fact that I helped you or the fact that you can’t hide anything from me? (Что раздражает больше – то, что я помог тебе, или то, что ты ничего не можешь от меня скрыть?)

Молчание противника подстегивает жалить вновь.

– Lie will not remain lie forever, (Ложь не останется ложью навечно,) – говорит дед.

– You are an expert, (Ты специалист,) – презрительно хмыкает внук.

– What do you have against Morton? (Что у тебя против Мортона?)

Полные губы застывают в кривой усмешке, поразительно напоминающей звериный оскал.

Так я тебе сказал. Держи карман шире.

Ни единого жеста, ни единого звука. Легче допросить каменную статую.

– You use my money and power to get to the top. You are not going to explain anything, (Используешь мои деньги, чтобы достичь вершины, и не собираешься ничего объяснять,) – подводится итог. – I wonder what you’ve found against Morton that even Dietz is ready to become your friend and invites you to his Red Castle. It is not an ordinary secret. It is a secret to kill for. But what exactly? (Интересно, что ты обнаружил против Мортона, если даже Дитц готов стать твоим другом и приглашает в свой Красный Замок. Это не обычный секрет. Это секрет, за который убивают. Но что именно?)

– It’s my own business, (Мое личное дело,) – нарочито растягивая слова произносит фон Вейганд.

Думаешь, поставил бывалого бойца на место? Вышел сухим из воды?

Попустись, наивный:

– You act behind my back. But you forget the one who gives also easily takes everything away. The sheikh may cancel the agreement and you will fail to complete the last task. (Действуешь за моей спиной. Но забываешь, тот, кто дает, так же легко забирает обратно. Шейх может отменить соглашение, и ты не сумеешь завершить последнее задание.)

Кажется, дед не намерен ограничиваться шутками, готов всерьез репатриировать кровные миллиарды и превратить любимого внука в рядового нищеброда.

Но и здесь все не просто.

– You will never let it happen. You are proud of me. For the first time a Wallenberg is able to get more than you’ve ever dreamt about. (Ты никогда этого не допустишь. Гордишься мною. Впервые Валленберг способен получить больше, чем ты когда-либо мечтал.

Судя по лицу барона – трехочковый бросок. Полная и бескомпромиссная победа нашей команды. Правда есть правда. Приятно же, когда можешь гордиться родней, и уж точно не станешь гадить самому себе.

Стоп.

Прошу крохотный тай-аут, ибо голова идет кругом от количества новой информации, обилия полунамеков и подтекста.

Получается отношения в этом семействе несколько натянутые – под настроение дед волен лишить наследства и отобрать бразды правления.

А я успела нарисовать счастливое будущее, где буду регулярно мотаться по салонам красоты и брендовым магазинам, сутками дрыхнуть и тусить на экзотических курортах. Бывает спланируешь все в деталях, а потом Бентли не купишь, на Бали не отдохнешь… Короче, сплошные обломы, и жизнь проходит мимо.

Ну, ничего. Где наша не пропадала?

Вернемся ко мне на родину, жилплощадь-то имеется, а с милым рай и в шалаше, многого не надо. Он пойдет на завод работать. Вон, силу девать некуда – охранников нещадно избивает, телефоны уничтожает. Между тем, ломом махать гораздо гуманнее и на пользу общества. Ну, а я устроюсь учительницей в школе, научись борщи варить, нарожаю детишек…

Впрочем, миллиарды пока при нас, не паникуем раньше времени.

Любопытно, какой компромат собран на Мортона? Что там за голосование? Для чего выполнять задания? В чем заключается вершина успеха? Какое соглашение подписал шейх?

И еще.

Неужели дед действительно убил родителей собственного внука? Зачем решил поговорить со мной? Почему предлагал деньги и защиту? Сомневается и подозревает? Опытным путем подтверждает догадки?

Да, я могу так до бесконечности. Вопросы плодятся с неимоверной скоростью.

– Not so fast, (Не так быстро,) – говорит барон, заметив, что фон Вейганд собирается подняться. – I haven't finished the talk yet. (Я еще не закончил разговор)

– What is next? (Что дальше?) – в голосе проскальзывает раздражение.

– The girl. (Девушка.)

Наконец вспоминают обо мне, а то начинаю обращаться в деталь интерьера.

– You have to get rid of her. (Тебе придется от нее избавиться.)

Ох, лучше бы не вспоминали.

– Why should I do it? (С какой стати?)

Вот да, я бы даже спросила – What the fuck? – Какого черта? (если культурно)

– She is your weakness, (Она твоя слабость,) – поясняет дед.

Ладно, не нагнетайте.

– She makes you different, (Она меняет тебя,) – продолжает забивать гвозди.

Тут реально поспорить.

– I can control it, (Я могу это контролировать,) – уверенно произносит фон Вейганд.

Еще как! Малейшее неповиновение карается подвалом, плетью, наручниками, а про задницу скромно храню молчание…

– Sure? (Уверен?) – усмехается Валленберг и тонко намекает: – What language are we speaking? (На каком языке мы говорим?)

На английском, к слову, международный язык, поэтому вам не мешало бы поработать над произношением, и тогда…

Хм, разве плохо, если по-английски?

Фон Вейганд мрачнеет, и я понимаю, что это на самом деле не слишком хорошо.

– Now you see, (Теперь видишь,) – констатирует барон. – She makes you weak. (Она делает тебя слабым)

– I'll fix this problem. (Я решу эту проблему.)

Холодный и отстраненный тон, от которого пробирает до дрожи.

– You have not so much time left. (Осталось мало времени)

– I'll fix, (Я решу,) – повторяет с нажимом.

Даже не смотрит на меня.

Проблема… ну, спасибо.

Хочется возразить, встрять в разговор, но губы, будто онемели, отказываются подчиняться, а путаные мысли не желают выстраиваться в логически оформленные фразы.

– I hope so. This time it was me who kidnapped her, just a couple of pills into delights or coffee relax all the bodyguards and… you should try to implement something new into the security system. It was easy for me. What will it be for Morton? (Надеюсь. На сей раз ее похитил я, всего пара таблеток в сладости или кофе расслабляет всех охранников и… тебе стоит внедрить что-то новое в систему безопасности. Для меня это было легко. Как будет для Мортона?)

Теперь все предельно ясно. Лорд ничего не подмешивал в еду. Эту гадость добавили раньше, когда мы с охраной решили перекусить в молле. Оставалось только правильно рассчитать дозу и время отключки, а после собрать урожай.

– Don't forget that he has doubts about her biography and invites both of you to his island, (Не забывай, он сомневается в ее биографии и приглашает вас обоих на свой остров,) – заключительный маневр производит эффект взорвавшейся бомбы.

– Was? (Что?) – фон Вейганд резко переходит на немецкий.

Дальше могу разобрать лишь отдельные слова и ругательства, на которые эти двое не скупятся. Однако цельной картины не получается. Вообще, никакой не получается, если честно.

Привычно вжимаюсь в спинку кресла, растираю затекшие запястья и стараюсь перевести дыхание.

Дура, почему ты не учила такой важный и необходимый язык в универе?! Сейчас могла бы уяснить что к чему. Твоя судьба решается, а ты ни сном, ни духом.

Уставившись на кровавые разводы, коими щедро украшен пол, предвкушаю продолжение банкета.

Ужин с Мортоном, прокол с польскими колыбельными, настоятельный совет «решить проблему»… вынуждена признать, чья-то ставка определенно сыграла в минус.

Признайте, для столь выдающегося умения налажать на ровном месте требуется особый талант.

– Пойдем, – фон Вейганд грубо хватает меня за плечо, рывком вынуждает подняться.

Взвываю от боли. Кажется, еще немного и придется накладывать гипс.

Уходить не хочется, словно чересчур рано и абсолютно не вовремя. Остается ощущение интригующей недоговоренности, легкой недосказанности происходящего. Как в фильмах с открытым финалом или в книгах без эпилога. Невольно тянет перелистнуть, перемотать, заглянуть в замочную скважину и прочесть будущее. Но не всем надеждам суждено оправдаться.

– See you, (Увидимся,) – обещает Вальтер Валленберг на прощание и подмигивает в узнаваемой манере.

Не сомневаюсь, он сдержит слово. Эти мужчины не отпускают свое.

***

Уютный салон спортивного автомобиля, призывно мерцающие огни ночного города и липкая паутина сверкающих магистралей. Ритмичный трек пульсирует в динамиках, повторяя удары сердца, скорость устремляется на взлет, прямо к показателю двести.

Однако это незначительные детали, самое главное – за рулем мужчина моей мечты.

И, кажется, больше нечего желать.

Вам знакомо чувство, когда точно знаешь, что ошибешься, будешь страдать и ужасно раскаиваться в содеянном, но все равно поступаешь именно так, как задумал изначально?

Прекрасно понимаешь, что это может убить, изничтожить и выжечь дотла, но уперто рискуешь снова и снова. Отринув страх и осторожность, наплевав на доводы разума, с завидным безрассудством бросаешься в объятья пламени.

Пожалуй, в этом чувстве заключена вся моя сущность.

– Спрашивай, – говорит фон Вейганд.

Не успеваю воспользоваться дарованным правом.

– Про компромат на Мортона ничего не объясню.

Меткое уточнение.

– Я и не собиралась.

Собиралась, конечно. Неужели мои мысли отражаются бегущей строкой?

– Хорошо, – кивает он.

– Отлично, – киваю я.

Вопросов множество, выбрать трудно, ведь неизвестно какие количественные и качественные лимиты установлены на откровенность.

– С ним всегда говорим по-немецки, – нарушает тишину, опять предугадав вопрос. – Негласное семейное правило. С бабушкой по-французски или по-русски, зависит от темы, обстановки, настроения.

Не «с дедом», не «с Вальтером», просто – «с ним». А от горечи в прилагательном «семейное» сводит скулы.

– Что он сказал? – впервые оказываюсь шустрее.

Фон Вейганд на краткий миг отвлекается от дороги, скользит по мне взглядом, от которого кровь мигом приливает к вискам, и отворачивается.

– Сказал, что когда начинаешь думать членом, голова отключается, – хмыкает: – Не спорю.

– Значит, надо расстаться? – прикусываю губу, сдерживаю нервный смешок, отчаянно рвущийся на волю. – В смысле, слабости мешают и все такое, не хочу быть обузой и напрягать…

– Нет, – резко обрывает он. – Если бы я хотел расстаться, то мы бы сейчас не вели эту идиотскую беседу.

– Но ты пообещал решить проблему, – пожимаю плечами, морщусь от болезненной вспышки, потому как успела забыть о плачевных последствиях фирменной хватки.

– И решу, – пальцы крепче сжимают руль, восстанавливают хрупкий контроль. – Не переживай, я никогда тебя не отпущу, а с твоими родными все будет в порядке.

– Злишься из-за Мортона? – судорожно выдыхаю и ударяюсь в бред: – Понимаю, мне не следовало ужинать с ним. Еще так явно протупить, ну, то есть пойматься на колыбельных. Нужно быть осторожнее, а я лажаю, ну, то есть ошибаюсь постоянно. Просто он сыграл на волнении и любопытстве, наговорил всякого, типа знает про важную встречу, типа ты занят и вернешься поздно, а я же ничего не соображаю. Боюсь, вдруг он сделает с тобой что-то плохое. И, вообще, какие голосования? Какие задания? Шейх?!

– Спокойно, – ухмыляется фон Вейганд. – Я не злюсь, давно привык к твоим дурацким выходкам.

Звучит мило. Радоваться или обижаться?

– Про остальное, – делает выразительную паузу. – Поклянешься молчать?

– Да, – заявляю с твердой уверенностью.

– Никому ни единого слова, – сурово прибавляет он. – Иначе наказание будет гораздо более жестоким, чем ты сможешь вынести.

Справедливое условие, ведь на моем длинном языке проще удержать раскаленное железо, чем чужой секрет.

– Согласна.

Меня долго маринуют тяжелым взором и тягостным молчанием, тем не менее, с честью прохожу проверку. Готовлюсь прикоснуться к ужасной тайне, замираю в ожидании чуда и внутренне трепещу от сладостного нетерпения.

– Это элитная организация, куда открыт доступ только избранным, – понизив голос до шепота, произносит фон Вейганд. – Попасть в ее ряды сложно, необходимо получить голоса всех членов высшего круга и выполнить определенные задания.

Ух, круто!

Затаив дыхание, жду продолжения. Из динамиков льется ритмичный трек, за стеклом проносятся автомагистрали. Дубай предстает во всем своем величественном великолепии.

Но ничего не происходит.

Совсем ничего.

– Ну? – прошу добавки. – Давай дальше.

– Всё, – коварно обламывает он и с неподдельным удивлением интересуется: – Разве мало?

– Где секрет?

Подозреваю, кого-то опять наеб*ли.

– Предлагаешь повторить? – ироничная усмешка служит мне ответом.

– Так нечестно! – восклицаю в праведном гневе, не теряю надежды расколоть непробиваемого собеседника: – Расскажи нормально, чтоб непременно с омерзительными подробностями, с жуткими деталями, чтоб было не жалко страдать, если неожиданно проболтаюсь.

– Сопоставь фрагменты и постарайся понять суть самостоятельно, – невозмутимо советует фон Вейганд.

Точная копия деда, прямо один в один. Двое из ларца, пусть не вполне одинаковых с лица, и все же сходство очевидно.

Да, на первый взгляд у них нет ничего общего кроме высокого роста. Разный цвет глаз, отличные черты лица, голоса совсем не похожи. Но мимика поражает идентичностью. То, как они двигаются, смотрят, улыбаются, нечто неуловимое, связующее звено, которое не подделаешь нарочно, не изобразишь даже спустя годы изнурительных тренировок.

Удивительно, как я не догадалась об их родстве, когда смотрела репортаж о благородном миллиардере Валленберге, щедро жертвующем на нужды общества.

– Вопросы иссякли? – насмешливый тон вырывает из пучины размышлений.

Не рассчитывай легко отделаться, всегда храню пару-тройку про запас.

Собираюсь с духом, лихорадочно тереблю нежную материю коктейльного платья, терзаю кружевной узор на подоле.

– Что твой дедушка обо мне думает?

Тяжесть горящего взгляда вынуждает закашляться.

– Скромная переводчица вместо баронессы, – сбивчиво поясняю. – Его не расстраивает такой выбор?

Авто мягко тормозит. Судя по пейзажу вокруг, в отель мы пока не вернулись, местность не выглядит знакомой.

– Его трудно расстроить, – сухо, чуть надтреснуто, непривычным тембром.

Наверное, не стоит упоминать о нацистском прошлом и еврейских корнях. Однако не умею молчать долго.

– У вас такие странные отношения, как будто… – запинаюсь, не решаюсь закончить фразу тем, о чем действительно думаю.