Текст книги "Кrom fendere, или Опасные гастроли (СИ)"

Автор книги: Smaragd

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 89 страниц)

Сольвай удивлённо поднял брови, но по его взгляду было заметно, что поражён новостью он не слишком. Поттер дождался его утвердительного кивка и продолжил:

– Неоднозначную роль в деле сыграла Матильда Матс Вантуле.

Вот тут Сольвай вполне искренне изумился и даже непроизвольно открыл рот. Он быстро взял себя в руки, однако, Гарри видел, что его спокойствие – напускное.

– Но про мисс Вантуле вы прочитаете в официальном постановлении о закрытии дела, – отрезал мстительно аврор.

– Э… Матильда? Не хотите же вы, мистер Поттер, сказать, что она?..

– Я сказал вам, мистер Сванхиль, всё, что хотел, – издеваться над явно пребывающем в нешуточной растерянности мальчишкой было не очень приятно, но… Сам виноват! Гарри с безучастным видом пригубил пиво и с аппетитом принялся за мясное ассорти.

Сольвай вздохнул. Его оторопь продолжалась недолго. Он процедил едва слышно: «Бест!», Гарри подумал, что надо бы узнать, что это слово значит на датском, а то уж больно часто мальчишка хвалит его в совершенно неподходящих ситуациях и с не слишком любезным выражением лица.

– Я понял вас, господин Главный аврор, – между тем вполне мирно, хотя и подчёркнуто надменно продолжил Сольвай. («Порода – есть порода, – поморщился Поттер, – не зря Малфои так ратовали за чистокровность!») – Хорошо всё, что хорошо кончается. Я рад, что Аврорат Британии не ударил в грязь лицом и смог разобраться в одном из самых сложных, запутанных и крупномасштабных преступлений столетия. Не понимаю только, зачем списывать свои ошибки на слабую девушку? И вы забыли извиниться и ничего не сказали о выплате моральной компенсации для «Кrom fendere».

– Аврорат Британии… – Гарри начал медленно и спокойно, как и подобает не поддающемуся ни на какие провокации Главе английских мракоборцев, но неожиданно для самого себя сильно разозлился. И рявкнул на весь зал: – Аврорат Британии никому издержки не платит! И не извиняется! В грязную историю с наркотиками вы, паяцы, сами влезли, что с вашим дерьмовым окружением и выходками пидорскими не мудрено. Видали его? Альфа-самец гейской стайки единственную самку защищает!

Уже в конце фразы, от которой хрустальные подвески на всех люстрах в зале затрясло, будто от порыва урагана, Поттер сам понял, что перегнул... сильно перегнул…

Сольвай медленно встал, медленно проверил кнопки на перчатках, так же медленно повернулся спиной – и вышел.

– Бля! – Гарри скомкал салфетку и набрал в грудь побольше воздуха. Не выдыхая, он сумел довольно быстро взять себя в руки. Гнев и раздражение плавились внутри, растекались по венам, но внешне Главный аврор был спокоен и даже доволен ужином. «Да что же это со мной? – твердил он про себя, расплачиваясь с официантом. – Стольких мерзавцев к ногтю прижимал играючи, никогда не позволял себе нервов, чем и побеждал. А сейчас? Сопляк, малфоевский сыночек взбрыкнул копытцем – и Гарри Поттер взрывается, как перекачанный воздушный шарик?»

Покидая кафе, он хотел осторожно обогнуть стеклянного богомола, красующегося на высокой тумбе у входа, но зачем-то умышленно и довольно метко задел его рукавом и с удовольствием услышал, как за спиной хрупкая скульптурка жалобно зазвенела своими деталями-подвесками.

Лондон сразу оглушил монотонным урбанистическим гомоном, показалось, что Гарри перешагнул барьер в другой мир, в другую жизнь.

Домой идти не захотелось, он прошёлся по набережной. От воды тянуло запахом рыбы – не рано ли этим летом Темза «зацвела»? Или ощущение гнильцы его обонятельным рецепторам добавляют разговор с Мотыльком и собственная несдержанность, причём не только внутренняя, которую он за собой знал и с которой частенько боролся, легко побеждая, но и внешняя, выразившаяся в прилюдном повышении голоса на юного знаменитого иностранца? Хорош, нечего сказать! Как криком-то и подколками приструнил мальчишку! Любо-дорого, гордитесь, господин Главный аврор!.. И что это вас в последнее время так и тянет гулять? И ладно бы пешие прогулки прибавляли силы воли и сдержанности, а созерцание городских ландшафтов настраивало на полезные плодотворные размышления, ан нет, гулять – гуляете, мистер Поттер, воздухом дышите, сердце укрепляете, но при этом ведёте себя, как истеричка, к которой кавалер не пришёл на свидание, и, типа, мир рухнул…

А нет, он, мир, вон, какой крепкий, может быть, даже вечный. Сколько не мучили бы друг друга люди – а род человеческий продолжается. Дети бегают, старики совершают чинные променады; автомобили, собаки, политическая жизнь, экономические кризисы. Вон, девчонки молоденькие совсем, симпатичные, яркие; пожилая дама прогуливает ленивого кота на шлейке; застывшие у моста изваяния рыбаков. И двое парней слушают плеер с одной пары наушников, чуть не касаются лбами, держатся за руки. Типичные геи. А если нет? Нормальные ребята, друзья, да какая разница? Им хорошо вдвоём, сразу видно, а почему, как, что и с кем, любовники или приятели, может, родные братья, разве это важно? Не самое ли главное – суметь отыскать за свою короткую жизнь то живое существо, с которым тебе будет по-настоящему хорошо? А ему с тобой? Не это ли – счастье, не в этом ли смысл жизни? А найдя, кем бы он ни был, не отпускать, не оттолкнуть, не прогнать сдуру или от великого ума и дрянного характера, не сделать и его несчастным и бессмысленно скитающимся в пространстве и времени?.. Гарри поймал себя на том, что довольно пафосно думает о своём абстрактном счастье и смысле жизни в мужском роде. Да ещё и видит при этом некий светловолосый образ. «Как же глупо и примитивно. Идёте, мистер Поттер, за тем, кто вас ведёт; как козёл, даже без верёвки, за гнилым капустным листиком». Злиться на себя не было сил, заниматься самоанализом – тем более, Гарри устало уже в который раз констатировал недовольство самим собой, но решил не заморачиваться – всё равно не помогает. Хотелось смотреть на воду, тину, отражающиеся в Темзе облака, на бутылку, качающуюся под парапетом. И Гарри смотрел.

…………………………………..

(1) Turtleneck (англ.) – обтягивающая водолазка с высоким эластичным воротом, «черепашья шея».

Хочу весь мир! Но не могу купить!

Придётся уступить ему... и полюбить...: http://www.pichome.ru/vo

6-3

После сцены в кафе Гарри пришёл домой злой и растерянный. Прогулка по городу настроение существенно не изменила, скорее, обострила, чётче обрисовала и ярче выделила все острые углы, впадины и возвышенности его самоощущения. Всё, что было плохого и нерационально-тревожного – стало только хуже, а хорошее ушло в тень, стушевалось. Больше всего он ругал сам себя именно за то, что так непредсказуемо эмоционально реагировал на Сольвая. Такого с ним раньше не случалось, даже в серьёзных переделках на работе и в семейной жизни он сохранял достойное самообладание, которое помогало решать все проблемы в свою пользу. Да что там, даже болезни детей, которые поначалу сильно выбивали из колеи и делали его очень нервным, уязвимым, довольно быстро удалось научиться не принимать близко к сердцу. Разумеется, не потому, что не переживал, а просто отдавал себе отчёт в том, что больным малышам и перепуганной супруге нужен уверенный в себе отец и муж, способный спокойно и быстро преодолевать все трудности, а не размазня и хлюпик. Пример спокойствия и рационального подхода во всём. Но вот с малфоевским отпрыском происходило что-то не то, мозг Гарри Поттера в присутствии и даже на некотором расстоянии от мальчишки напрочь и очень быстро забывал, кто его хозяин, и для чего он скрипит в черепной коробке.

Вечер – как вечер, Темза – как Темза, огоньки рыбацких поплавков под мостами и у спусков к воде, фонари, гуляющие парочки, припозднившиеся велосипедисты; тусующаяся молодёжь, наслаждающаяся летом, каникулами, отпусками, свободой; призывные витрины кафе, иллюминация делового города, респектабельного днём, к ночи надевающего плащ влюблённого романтика, пристёгивающего к перевязи звенящую шпагу, вручающего оруженосцу лютню и идущего петь серенады под балкон. Вон, сколько вокруг тех балконов, светящихся разноцветных окон, человеческих жизней, пробегающих или неспешно проходящих мимо. Мимо, мимо… И ни одна не задержится, не притормозит рядом… А зачем?.. Движение – это жизнь; любой инфузории известен сей принцип, поэтому всякая остановка, а, тем более, промедление воспринимается живыми особями, как поражение. Шевелиться и не стоять на месте, думать на бегу, есть на бегу, заниматься сексом – тоже, любить, жалеть, мечтать в процессе движения к цели. К какой цели? Не важно, главное – мимо, не останавливаться. И если что, то всегда готово оправдание: спешили, торопились, пробегали мимо, не увидели на полной скорости красный свет, живую душу, на кочках растеряли совесть, ветром сдуло человечность и благородство, какой с нас спрос?.. «Мимо!» – девиз благополучной жизни без метаний… Существования!..

Никогда прежде Гарри Поттер не печалился. Он страдал, жалел, злился, скорбел, мучился сомнениями и угрызениями совести, чем угодно, но не печалью. Теперь он шёл по городу, взрослый, успешный, ещё молодой, красивый мужчина, на которого многие, даже мельком взглянув, обращали внимание, опытный сильный маг, и чувствовал, как Печаль, серая тётка под серой же густой вуалью – лица не разглядеть, как ни старайся – легко и невесомо, но хватко вцепилась в его руку и неэлегантно семенит с правого боку, шаркая серыми пыльными башмаками. Отстаньте, мадам!

Негоже тащить в дом такое настроение, это Гарри понимал, но не понимал… какое именно настроение. Не то чтобы хуёвое, но и не бодрое уж точно. Странный коктейль. Он не любил алкогольных миксов, особенно слабых, и никогда не забудет, как однажды на гламурной вечеринке, на которую угодил непонятным образом, поддавшись уговорам жены провести вечер в компании интересных людей, попался на удочку всеобщего развесёлого ажиотажа и попробовал штук пять или шесть популярных коктейльчиков. Вот на утро он чувствовал себя примерно так же, как сейчас, только в тот раз отвратительное ощущение довольно быстро удалось купировать лечебными и антипохмельными зельями и силой воли. А сейчас чем лечиться?

Гарри сбросил возле калошницы ботинки, проходя мимо зеркала, старательно от него отвернулся – видеть собственное отражение не было никакого желания. Чуть помятая от недосыпа, но, в принципе, очень приятная и бодрая зеленоглазая рожа… по которой отчего-то хотелось от души заехать кулаком… или сесть напротив неё и выпить за знакомство рюмочку, другую, поныть за жизнь… Ну, уж нет, самобичевание, и буквальное и фигуральное, – не наш метод, а рюмочки – уже пройденный и, слава Мерлину, основательно так оставленный в прошлом этап.

Пройдя в холл, он сразу же натолкнулся взглядом на скучающую мордаху младшего сына: Альбус перевесился, опершись на живот, через перила лестницы на уровне второго этажа и вид имел слегка тоскливый, видимо, ждал отца и чувствовал себя немного виноватым за утренний демарш.

– Привет, ребёнок. Всё в порядке?

Несколько привычных дежурных фраз для проверки настроения Альбуса и выяснения обстановки в доме надо было произносить с нормальным лицом, и это помогло Поттеру встряхнуться. Он разговаривал с сыном снизу, а тот медленно, словно нехотя, спускался по лестнице.

– Как прошёл день, да что ты поздно так? И есть хочешь? Кричера звать? – больше из вежливости спрашивал Альбус, надолго замирая на каждой ступеньке.

Гарри отвечал что-то, снял китель:

– Сам-то как? И где Джей?

– Да, к девчонке пошёл, говорит. Но сам, я думаю, с Тимом в снукер играет, учится. У него что-то не особо получается, вот он и пылит, – Альбус спустился ещё на ступеньку и, постояв на одной ноге, спросил, будто невзначай:

– А что там с делом «Кrom fendere»?

– Закончили, отпустили, – лаконично отчитался Поттер.

На физиономии Ала проявилась смесь разочарования и легкой вины, без труда прочитанная Гарри. Дескать, зря на отца орал, незаслуженно; и жалко, что вот так можно было попользоваться положением Поттера-старшего, а не успел: глупо, конечно, но познакомиться с ребятами можно было, просто поближе посмотреть на них... Альбус так огорчился, что спросил очевидное:

– Пап, а ты сам этими… ну, артистами занимался, сам дело вёл?

– А тебе известен другой Глава Британского Аврората? Кто этот самозванец? – не едко, а, скорее устало ответил Поттер. Вопросы сына его совершенно не раздражали, он вполне понимал Альбуса. Вот диво!

Гарри подумал, что стоит всё-таки бережнее относиться к сыну, особенно учитывая все открывшиеся обстоятельства, а то он, хоть и в шутку, любя, но слишком зашпынял мальчишек. А мальчишки, они, вон какие разные бывают… Гарри только успел так подумать, но тут же одёрнул себя: «Что за чушь? Бережнее относиться к парню только потому, что он гей? Или потому, что с ним некрасиво обошёлся любимый? А если бы сын был, так скажем, благополучен, то бережность не требовалась бы? Альбус разве болен? С чего это я осторожничаю?»

Он тряхнул головой, прогоняя сонливость, замешанную на приставучей печали, и желание пожалеть лапочку-обиженного-сыночка, и, размахнувшись, кинул на руки Альбусу китель:

– Оттащи-ка, брат, ко мне в спальню, ага? И вали со мной на кухню. Очень пивка охота. Я тебе всё расскажу. А что тебя, собственно интересует? Не виноваты твои му… мотыльки, – нарочно подзуживал сына Гарри; тот возмущённо засопел, но не стал ничего отвечать, убежал молча, лишь топоча по ступенькам, утащил форменный аврорский пиджак.

Гарри достал из холодильника пиво и сделал прямо из бутылки несколько больших глотков. Горло обожгло сначала холодом, только потом вкус хмельного напитка слегка подёргал совесть: скоро ночь, утром на работу, чего это он расслабляется, да ещё и при сыне? Глаза резануло светом ярко вспыхнувшей лампы – Альбус щёлкнул выключателем люстры, зажигая под потолком все многочисленные плафоны и, усевшись за стол, захрустел овсяными сухариками. Гарри устроился напротив, остатки пива налил в бокал. Всё ещё жмурясь от верхнего неонового света, включенного на полную катушку, оглядел кухню и подумал, что надо бы обновить интерьерчик, давно пора всё поменять, упорно насаждавшийся женой модерн надоел до чёртиков.

– Ал, а давай тут стены перекрасим? Во что-нибудь… не знаю… серое, например, или коричневое. А то, как в яслях – красное-жёлтое, аж жрать не хочется. И помнишь наш старый стол, дубовый?

– Ага, – воодушевился Альбус, – здоровенный такой, под ним прятаться было классно, на перекладине для ног сидеть.

– Вот, закажем похожий.

– Давай, Джеймсу тоже понравится. Можно шкафчики синим по трафарету разрисовать, красиво будет, и холодильник раскрасить. Я сам могу попробовать.

– Нет, с холодильником мы пока подождём, – с сомнением покосился Гарри на большущий холодильный шкаф, весь в памятных наклейках и магнитиках, – а то Лили нам за свои географические напоминалки все мозги вынесет.

– Ага, эта занозища может, – с улыбкой согласился Ал. – Пап, так что там с Крылышками? А? Я когда тебя ждал, спросил у Тедди, он сказал, что дело закрыли. Правда?

– Ничего с твоими бабочками не случилось, – отмахнулся Гарри, – уже улетели или монатки собирают. Отпустили, отпустили, – подтвердил он кивком. – Того, кто их подставил, нашли, взяли. Всё чин чином. Британский Аврорат своё дело знает, – почему-то грустно ухмыльнулся Поттер. – Иди спать спокойно, меломан.

Аьбус принялся задавать вопросы про следствие, Гарри отвечал в общих чертах. Через несколько фраз Альбус спросил, явно сгорая от любопытства:

– Пап, а вот скажи, ну… какой Сольвай в жизни?

– В чём? – усмехнулся Гарри.

– Да ладно, – обиженно нахмурился сын, – тебе жалко, что ли, рассказать? Ну, какой он?

– Обычный.

– Перестань, – мечтательно вздохнул Альбус, – разве такой парень может быть обычным? Он же звезда, но дело даже не в этом. Талант. Всех вокруг себя зажигает. – «Ага, не сгореть бы», – мысленно проворчал Гарри. – Такие песни! – Щёки сына вспыхнули румянцем. – А выглядит как! Это же чума, вот бы так хоть раз одеться! И снова я не про то. Он же одним взглядом залы поднимает! – «Если бы только залы…» – Так плечом поведёт, встанет, просто улыбнётся – и все в ауте!

– В песнях должны быть достойные слова. Возможно, я старомоден, но… Про Розалину тут слышал, это, по твоему, песня?

Альбус засмеялся.

– Ты что пап, это же одна из похабнейш… стебнейших песен у них. Вот эта? – он по-хулигански прищурился и, поддерживая ногой чёткий ритм, продекламировал рэперский отбойник:

– Тыц-тыц! У-меня-четыре-друга,

У-тебя-от-слив-понос,

Не-пустить-тебя-по-кругу

И-не-целовать-взасос!

Поттер просто онемел от такой поэзии:

– Они, что, правда, это со сцены... исполняют?

– Да это ж шутка, пап! – Альбус захихикал, а потом, глядя на шокированного отца, заржал. – Ну, как ты не понимаешь? Пародия на дебильные слащавые песенки Селестины и прочих тошнотворных дамочек.

– Да уж, пародия... Ал… ну и ну! А дальше что?

Тот приготовился петь, видимо собрался просвещать предка дальше, но Гарри замахал руками:

– Да я не в том смысле! Я имею в виду, до чего они, твои любимцы, дальше додумаются?

– У них много очень сильных стихов.

– Слышал, слышал.

– Дело же не в песнях, просто они – особенные. Смотришь – и понимаешь, что есть какая-то другая жизнь, красивые смелые парни, которые всё решают сами, которые живут, а не… уроки учат! А Сольвай просто как… как… – у «адвоката мотыльков» явно не хватало слов. – От него мурашки по коже, от него вообще умирают, это, от восторга, да! Головы теряют!

– И ты? – Стремительно нарастающий скепсис Гарри нарвался на абсолютно безосновательный глупый фанатский восторг и готов был вспениться бурной волной ярости. Снова? Стоп, Поттер, стоп! – И ты голову теряешь? – Воодушевление Альбуса столкнулось с суровым взглядом отца и потихоньку начало сдуваться, его только что сверкавшие обожанием глаза помрачнели. – Ал, это же глупо. Вот так поклоняться обычному мальчишке, твоему ровеснику. Ты – не хуже, на свете много талантливых людей.

– Я не поклоняюсь, – набычился юный фанат, – всего лишь признаю очевидные вещи.

– Какие очевидные? – завёлся Гарри. Но устало потёр глаза и вздохнул, примирительно похлопал сына по руке. – Ладно, ладно. Не будем спорить. Тебе нравятся, как ты их назвал, Крылышки. Я ничего не имею против. И Сольвай талантлив, согласен. Бывают такие люди, прирождённые лидеры, мощные энергетические доноры, заражающие всех собой. А музыка во все времена управляла душами. Мы не о том спорим, но это лучше обсудить на свежую голову. Спать? – улыбнулся он и потрепал Альбуса по чёлке. Тот не отклонился, принял от отца нехитрую ласку – ну и отлично.

Гарри встал из-за стола. Альбус пожелал ему спокойной ночи и немного грустный пошёл к себе. «Снова как-то не так поговорили, – подумал Гарри. – Что ж такое? Стоит коснуться этого Мотылька – жди неприятностей. Не хотел снова ссориться с сыном, а почти. Как же вы меня достали, мистер Сванхиль! Будто не несколько дней знаком с вами, Ваше Датское Голубое Величество, а всю жизнь вы мне печёнку клюёте – не Мотылёк, а зевсов орёл!»

Зайдя к себе в спальню, Гарри тут же плюхнулся на кровать и снова налетел на твёрдую тетрадку. «Караулит он меня, что ли?» – с неприязнью повертел он дневник в руках, раздражённо перелистнул несколько страничек. Натолкнулся взглядом на рисунок целующихся мальчишек… нет, блядь, сосущихся и лапающих друг друга! Порно-позы, похоть, как напоказ, бесстыжие руки, жадные губы, пирсинг на соске…

– И какого хуя у меня дневник этого малфоевского недоноска валяется? К собакам всё! Кричер! Сожги это дерьмо пидорское! Кр-р-ри-и-ичер!

Так быстро домовик ещё никогда не являлся на зов, или хозяин просто никогда не звал его таким голосом. Эльф вылупился на Гарри, с пониманием взмахнул ушами, подхватил тетрадку и исчез. Спустя пару мгновений через раскрытую дверь из холла послышался звон и грохот, треск разгоревшихся дров, гул дымохода. Гарри вскочил и выбежал на лестницу. Кричер ловко подправил поленья в камине, отошёл на несколько шагов, любуясь пламенем, размахнулся и бросил в огонь тетрадку. «Инфламаре омниа субито!”(1) – послышался его дребезжащий голос.

– Н… нет!

Гарри кубарем скатился по ступенькам, чуть не расшибся, ударился о перила, едва ли не весь нырнул в огненное каминное чрево. Он, отворачиваясь и пряча глаза от жара, выдернул то, что несколько секунд назад было дневником Сольвая Сванхиля, и попытался сбить огонь с бумаги. Руками. Но не тут-то было… Обложка выдержала встречу с огнём, только покоробилась и почернела, лаковая плёнка вздулась пузырём, старый переплёт тоже пострадал не невосполнимо, а вот все листы внутри… Пепел…

Гарри сурово глянул на растерявшегося эльфа, приготовившегося голосить повинную, – и тот исчез. Но бубнёж ещё долго гулял по коридорам дома: «Разве же это хозяева? Маги? Вот при госпоже Вальбурге были хозяева. А эти Поттеры, что с них взять, сами не знают, чего хотят. Эх, в прежние времена…»

«Чего хотят? Чего все хотят? А я чего хочу? В самом деле, есть же у меня какие-то более-менее определённые желания?» – Гарри сидел на полу перед камином и, стараясь не дышать, перелистывал обуглившиеся по краям, серые, но пока не рассыпавшиеся страницы сгоревшей тетрадки. Одна оболочка осталась, название предмета, а его суть и смысл – слова, отражения души, выраженные буквами на бумаге, – исчезли навсегда. Только на пальцах поскрипывал тёмный мучнистый налёт, мягкий, немного липкий.

Гарри вдруг подумал, что, если Сольвай регулярно вёл дневник, то на последних страницах обязательно должно было быть что-то и про самого Поттера, это же очевидно. А он не дочитал. Даже в голову не пришло посмотреть последние записи. Вот растяпа! Как наваждение. О чём только думал? Явно не о том, о чём было нужно… Совершеннейшим шоком для аврора стало понимание: он облажался! Именно как профессионал облажался, как взрослый разумный человек: дневничок-то откопировать сообразил сразу, а вот потом, вместо того, чтобы спокойно всё прочитать, обращая в первую очередь внимание на криминал, то есть ища наводку на наркоту и все нюансы, связанные с расследуемым делом, он увлёкся, да ещё как… отвлёкся… застыдился… растаял, словно под колдовство какое-то попал. Ах ты, падла! Подобного промаха аврор Поттер не допускал давно, собственно, вообще никогда, ни разу не допускал за всю свою карьеру. Профессионал, тоже мне. Блядь, как же стыдно и тупо! Мерлин, даже вытаскивать тетрадку из огня полез голыми руками, вот же идиот! Кто узнает – засмеют или решат, что аврор болен, причём тяжело и, наверняка, неизлечимо!

Пепел… Размазанные по полу отвратительные пятна… Пепел… А последний листочек, именно последний, а не из серединки, краешек которого уцелел не иначе, как чудом, просто ударил Гарри под дых: на нём, сквозь тёмно-коричневые разводы почему-то красными чернилами («Вот же эстет, блин!” – зло подумал Гарри) сочились строчки:

“… Им овладела тяжкая любовь.

Похмелье от невыпитого зелья,

Звериной злобой наполняя сердце,

От ревности к измене не ему…”

Пепел… Гарри показалось, что он выгорел изнутри без огня, как тлеют угли в раскалённом жерле при закрытых дымоходах и отравляют всё вокруг угарным газом. Подует ветер – и разлетится пепел по Гриммо, по городу, осядет на листве и асфальте, потом его смоет первый же дождь – и всё…

Даже душ перед сном не помог избавиться от ощущения пепла на коже, казалось, что во рту стоит странный привкус палёной бумаги; заснул Гарри сразу, едва коснулся головой подушки. Во сне он никак не мог догнать каких-то отморозков, в последний момент, приперев их в грязный, заваленный хламом угол, забывал элементарные заклинания; нагло ржущие бандиты выбивали из его руки волшебную палочку и, методично попинав горе-вояку, спокойно растворялись в темноте. И так всю ночь… Потом он мёрз у чахлого костерка, разговаривал с кем-то, кажется с Роном, или… Перед самой побудкой Гарри приснилось, что у него выросли крылья, как у лебедя, только какие-то неудобные, чужие, с жёсткими перьями, неповоротливые, а Драко Малфой подкрался сзади и подпалил их от маггловской зажигалки. За спиной – огонь, боль, ужас, а перед ним – отражающаяся в зеркале физиономия слизеринца… Будильник он сшиб подушкой; намеренно придавил Кикимера дверью; наспех поглощая омлет прямо со сковороды, исцарапал её вилкой; на службу пришёл злой, придать своему лицу адекватное выражение, подобающее Главе серьёзного силового учреждения, смог только перед дверью Аврората.

Уже днём после планёрки, где Поттер вставлял всем по полной, к нему подошёл Люпин:

– Крёстный, чего не в духе? Наш пресс-атташе газеты притащил, Брус, то есть Министр, вздохнул свободно: эти перелётные птички в Марсель отправились. Я сам проследил: активация порт-ключа прошла в десять утра. Инцидент, вроде, исчерпан? – Гарри захотелось выйти из душного кабинета… или срочно раскурить трубку… потом резко стало на всё наплевать. Он с трудом не позволил расплыться по лицу гримасе усталого равнодушия. – Дело закрывать «под ключ»? В Визенгомот или в Магистрат? А этому наркоактивисту что светит? Киднеппинг не притянуть официально? Это же маггловская территория.

– В Комиссию по незаконному обороту направляйте. Года четыре дадут.

– И вот ещё, – собираясь уходить, Люпин вынул из рабочей папки небольшой пергамент. – Может, и не надо уже, но это лондонский адрес Нарциссы Малфой.

– Оставь, Тедди, ты молодец.

Кабинет Главного аврора, обычно, в отсутствие посетителей и подчинённых, наполненный лишь тишиной, серьёзной, деловой, вдруг стал похож на акустическую воронку: все многочисленные звуки Аврората и неугомонного Министерства стекались к рабочему столу Поттера, к ним присоединился шум города, разбивавшийся о стёкла окон, но продолжавший гулко свербеть в голове, тиканье часов на запястье Люпина, хруст пера в пальцах Гарри, стук сердца. Этот дисгармоничный коктейль, наполненный каким-то непонятным, но важным смыслом, хотелось слушать, никуда не торопиться, ни за чем и ни за кем не гнаться, забыть про время и многочисленные обязанности… И Гарри слушал.

…………………………………………………………..

(1) Мгновенное возгорание целого (искаж. лат.). На Гриммо огонь был особый, «многофункциональный». И дряхлый домовик использовал это свойство, столетия помогавшее тёмным магам Блэкам вмиг уничтожать ненужные или опасные предметы, будь то труп врага, тайный документ, противозаконный артефакт или любовное письмо. Кричер, которому Гарри отдал ясный приказ, задействовал эту огненную тайну угасшего рода, и от страниц дневника не осталось ничего, только немой горячий пепел.

6-4

В десять. В Марсель. Улетели Мотыльки… Гарри будто враз потерял нечто чертовски важное… непонятное чувство. Так не замечаешь, что дышишь свежим воздухом на природе, и начинаешь ценить это, лишь попав в загазованную городскую атмосферу. Но… его жизнь не изменилась же от знакомства с Датским принцем (при чём тут свежий воздух?): работа сделана, ничего особенного, воспоминания о Драко всколыхнулись, но не причинили боли, потом ещё пощекотал хорьковский отпрыск ему нервишки, по самолюбию и прочим «прелестям» прошёлся – и что? Разве мало Поттера за годы службы провоцировали, пытались выводить из себя, лишать равновесия, оскорблять? Странно, что это Саю почти удалось… Откуда столь неуместное, острое чувство потери? Он ничего не потерял, но пустота, какая-то тревожная и непознанная пустота чётко пульсировала в сердце. В этой пустоте словно путались, перекручивались петлями, завязывались в тугие узелки нити судьбы, до того момента сплетавшие вполне симпатичный, не лишённый симметрии и смысла узор…

Воленс-ноленс Гарри отправился к Нарциссе. Резонов было несколько: во-первых… (ладно, чего уж себе-то врать, это только во-вторых) его поразил адрес: миссис Малфой проживала в довольно отдаленном и совсем не престижном районе маггловского Лондона! В-третьих, совершенно не хотелось переться за ответами в маленький датский городок Левен, ведь при этом придётся лицезреть рожу наверняка постаревшего и ещё более повредневшего Хорька; и наконец, во-первых, Поттеру до зарезу хотелось узнать, выжжен ли Мотылёк папой с династического коврика и выгнан ли из рода… ну и так, много чего по мелочи… Любопытство аврора – залог долголетия и успешной службы…

На самом деле, поутру, проспав на работу, Гарри сидел с тяжёлой головой на кровати и жмурился от яркого солнца, бившего, как фотонный прожектор, в щель между гардинами. Но отодвигаться или хотя бы чуть отворачивать голову не хотел. Назойливый солнечный луч сделал своё дело: под закрытыми веками заплясали сочные цветовые пятна, сначала только рубиново-малиновой гаммы, потом апельсиновые, лимонные, зелёные-презелёные; завершился этот фейерверк неоново-фиолетовым взрывом – Гарри встряхнулся по-собачьи, энергично растёр себе плечи, руки и ноги и бодро побежал в ванную. По дороге он ещё старался припомнить, что же пытался вычленить в какофонии цвета, метавшегося только что перед глазами, какие образы, топившие его всю ночь и… почти утопившие… Но сны не вспоминались – и слава Мерлину. А вот чтобы совершенно прекратить думать про малфоевского сыночка (кыш, пернатый!), нужно собрать на него максимально полное досье, разобрать по косточкам, снять с загадочного «насекомого» ореол таинственности, осветить его, притаившегося в ночи, ярким светом фактов – и повышенный интерес к мальчишке лопнет как мыльный пузырь. Сделать это лучше не в рамках расследования или официальным путём, а для Главного аврора лично: понять чётко и ясно подноготную Скорпиуса Малфоя, закрыть все вопросы, почему-то не оставляющие Поттера в покое (ничего удивительного: профессиональное любопытство, привычка доводить до конца все начатые дела и, наконец, ответственность – будь она неладна! – за всех, кто так или иначе попадает в поле его зрения. Других причин интереса к личности Мотылька просто не может быть, уж точно!).

Тем не менее пара странных мыслей всё-таки провернулись напоследок в его голове, лишний раз подтверждая необходимость беседы с миссис Малфой: Гарри вспомнил вопрос Ала о том, какой же Сольвай Сванхиль на самом деле, вспомнил и понял, что не может ответить даже самому себе, и ему вдруг захотелось – что за желание глупое? – хоть с кем-то поговорить о пареньке, конечно, не с восторженными фанатами и не со своими сослуживцами, а с кем-то, кто знает Сая именно как Скорпиуса Малфоя. В общем, нужна ли была встреча с Нарциссой на самом деле, или Поттер ловко убедил себя в её необходимости – так или иначе адрес, предоставленный Люпином, пригодился.

Свой моральный долг Нарциссе Гарри отдал ещё на первом послевоенном суде над Малфоями: честно рассказал, что та в самый рискованный момент солгала Волдеморту о его смерти и тем самым спасла; не забыл и о том, что Драко намеренно не узнал его в мэноре; и вообще, как мог попытался смягчить пыл общественного возмущения, витавший над Малфоями. (Ну не знал же он, что потом с главой семейства всё так обернется!) Посему некие негласные обязательства считал, положа руку на сердце, честно аннулированными. Кто виноват в том, что под полную конфискацию имущества попали почти все чистокровные семьи? А в том, что Люциуса повторно осудили? И в том, что Азкабан – не курорт? Уж точно не Гарри Поттер. Даже после того, как Драко его отшил, Гарри не приходило в голову мстить Малфоям, а ведь мог бы, имелись возможности. Невзирая на прочие эпизоды столкновений и конфронтации со всеми членами семейства и учитывая их принадлежность к вражеской, темной стороне, что было доказано в ходе следствия… «Вот же долбанный Мерлин, куда завернул! – поразился самому себе Поттер. – И как канцелярские обороты за годы писанины всякой по службе в плоть и кровь въелись! Даже и мысли теперь приходят в голову стройными рядами протокольных казенных оборотцев, тьфу, гадость! Словно под моей черепушкой чиновник такой говнистый, мерзопакостный, гнездо свил и пометом своим прямо мозги засирает!» – пытался отвлечься он, стоя у неприметной парадной скромного домика в третьей зоне восточного Редбриджа. И отвлечь себя пытался именно от той простой мысли, что никогда… никогда Малфои, всем гнездом и по одиночке, не были ему безразличны! А уж как назвать все эти разнообразные эмоции, что он испытывал на их счет, даже взрослому и серьезному Поттеру на ум не приходило. Что уж говорить про юность!.. М-да, вот вам и профессиональный интерес…