Текст книги "Кrom fendere, или Опасные гастроли (СИ)"

Автор книги: Smaragd

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 89 страниц)

Матч закончился разгромным счётом. Но особой радости Поттер почему-то не испытывал. Чтобы не обижать достойно игравших ребят и не озадачивать детей, он натянул самую искреннюю улыбку и вручил Боунсу кубок, сфотографировался с игроками, получил несколько букетов от почитателей и, собрав совершенно разошедшихся болельщиков-Поттеров в охапку, побыстрее аппарировал домой.

Там его ждало извещение из секретариата и личная записка от Министра: Гарри Поттера отправляли в отпуск.

Надо было это обдумать. Он растерянно запихал букет белых хризантем в большую вазу и, пожелав спокойной ночи притомившимся, но счастливым отпрыскам, наспех справившимся с ужином и разбежавшимся по своим спальням, притушил в гостиной свет, устроился полулёжа на диване. Закрыл глаза...

Они умрут. В бело-лимонных сердцевинах цветов поселится смерть, сначала она испортит самую красоту – превратит длинные нежные белоснежные иглы лепестков в неприглядный вялый коричневый мусор, гниющий прямо на глазах, потом иссушит листья и стебли; вода в вазе запахнет плесенью, не захочется даже притрагиваться к этой гадости. Букет хризантем, все 59 султанов (41 большой и 18 маленьких, да, Гарри посчитал) погибнут. Цветы росли, пробивались из земли, радовались свету и влаге, может быть, имели свои души, маленькие, примитивные, цветочные души. Их срезали, поместили в вазу, обрекли на гибель. И нам, людям, дела нет до того, что они, хризантемы, хотели, о чём мечтали. Мы и о человеческих-то душах, находящихся рядом, не очень беспокоимся, преследуем во всём свои личные интересы – такова наша сущность. Другая крайность – совсем не думать о себе, о том, что именно мы сами хотим, а живём для других. Найти бы золотую середину – и можно будет в конце жизни ни о чём не сожалеть. Как, например, эти прекрасные белые хризантемы – не думают о смерти, любят жизнь и делятся этой любовью с людьми. До конца, до капли, до последней живой краски, до тех пор, пока Кричер не выбросит их на помойку... Но останется память о том, как они излучали радость, подставляя свои нежные лепестки солнечным лучам, просеянным через узор гардины. Или свету свечей... или звёзд... А о нас какая память останется?..

Так вот, о золотой середине...

Гарри разглядывал цветы в большой напольной вазе и не прогонял эти не слишком весёлые мысли: они не особенно цепляли его, плыли сами собой, покачиваясь на травянистом свежем аромате хризантем, заполнившем комнату, но зато глушили другие мысли, давать волю которым сейчас категорически не хотелось. «Убил бы Бруствера! Куда же он катится? Переступил все границы. Теперь, получается, война?! Которую не я начал!.. И решить бы всё быстрее с Саем. Сил нет ждать, терпеть. Увидеть мальчишку, сказать всё в лицо, обнять, прижать покрепче... Ах, чёрт! Нельзя так, нельзя... Они умрут, хризантемы... Мелочь? Но я, наверное, теперь буду долго помнить о них...»

Так вот, о золотой середине... А не отправиться ли нам с детьми в Калифорнию?

.............................................................................................

(1) Coat-of-arms – герб. В прямом смысле «Покров оружия», как игра слов – «пальто рук».

====== Глава 12. Cum Gloria ======

12-1

Почти над самой головой с крутого плеча горы свисали гибкие усы лиан, весёлые кустики непонятно как и чем цеплялись за каменные уступы, в правый глаз светило ещё назойливое, но с каждой минутой становившееся всё более ласковым солнце, по крыше террасы стучали вечно голодные чайки, вдалеке, на фоне предвечерней разбавленной лазури, от пирса отходил огромный прогулочный теплоход. Хризантемы начали распускаться, но их запах перебивался ароматом остывающего в большой кружке кофе: Гуль поставил её, едва початую, почти под нос Сольваю, да так и позабыл, отвлёкся на курортную послеобеденную расслабуху...

Так плохо Саю давно не было. Нет, не так «ваще плоха, жить не хочу-у-у!», но ощущение, что что-то не так, и весьма, было сильным, ярким, томило тяжёлыми предчувствиями и по-настоящему тревожными мыслями. Да ещё и неконкретными, беспредметными – точно настроенные и чётко отлаженные часики «Сольвай Сванхиль» из голубого хрома с россыпью бриллиантов начали вдруг тикать фальшиво, как придётся, а время показывать непонятно какое... Правда. И ещё хуже было от двух обстоятельств, вернее, от трёх. Первое: письмо Поттера совсем не удивило, оно просто и спокойненько перевернуло всё с ног на голову. Почему бы вам, молодой человек, не походить отныне на голове? А что? Прилив крови к мозгам и творческим центрам в вашей беспутной башке, потом – руки укрепляет и, вообще, тонизирует. На ногах любой дурак и примитивный чмошник ходить умеет, а вы же у нас оригинал, эльф-менестрель, звезда, вот и светите всему миру кверху попой! Неудобно? Привыкайте! А как вы думали, любить мужчину вдвое старше вас, Главного британского аврора, самого знаменитого мага Англии, да, пожалуй, и всего мира – это как два пальца обсосать или резинку на стояк натянуть? Да ещё и с замороженным сердцем любить?.. Любить?! Ну, не блядовать же! Поттер ведь в качестве ухажёра на коротком поводке вам не блазит? Партнёра по постельным играм? Папика, спонсора? Тьфу? Вот то-то же! Значит, любите. Иной причины путаться с ним нет. А вы, min kære (1), путаетесь, ещё как: аж кусты трещат, вон, сами запутались. Был бы вам Поттер нахер не нужен – вы ловко и понятно послали б его на этот самый хуй, что обычно виртуозно проделываете с прилипалами любого пола, статуса и достатка... Разобраться в сим странном, сложном, неоднозначном и... болезненном явлении трудно, может, поэтому стоит отложить разбор полётов? Но факт признать нужно. Вы любите Гарри Поттера. Да? Да. Вот и славно.

То есть, славного ничего нет, отсюда второе обстоятельство: с тем, что Поттер написал в своём письме, как-то надо жить. Не бросить всё к чёртовой матери, не подорваться сломя голову к нему, не повиснуть на шее со словами: «Не отпускай меня! Держи меня! Ближе губы!», а жить. Здесь, сейчас, репетировать, давать концерты, писать песни, купаться в море, загорать, пить, есть, спать. Без него. И даже не понимая, что будет между вами завтра и будет ли что-то вообще. Знать, как он относится, но делать вид, что это всё не слишком важно, то есть не повод, чтобы что-то менять в своём привычном насыщенном распорядке дня, жизни. Странно...

И третье обстоятельство, усугублявшее раздрай в душе Сольвая, который причинял ему сильные переживания, колючками прорастающие под кожей, это – воспоминания о том, что почти так же плохо, неуверенно, как-то раскачано он чувствовал себя тогда, когда случилась история с Генри... Мир рухнул, будто подпиленные качели, было больно, везде. Всё время хотелось кричать и плакать, но ни того, ни другого позволить себе было нельзя – и от этого становилось ещё хуже. Образ джентльмена, бесстрастного и гордого одновременно, пуще всего ценящего свою честь и душевное равновесие, к которому юный Скорпиус Малфой всегда стремился, ориентируясь на исторических и литературных кумиров, на своих знаменитых предков и отчасти на отца, никак не вязался с тем расколом, что вдруг сделался у него в душе. Хотелось как-то соединить в себе внезапно выросшую, молниеносно оперившуюся и вставшую на крыло взрослость, вдруг наскочившую в едва начавшемся полёте на невидимую, но непробиваемую стену, с детскостью, составлявшей основу его окружающего мира; хотелось, но не получалось, не могло получиться по определению. Генри походя разжёг такой пожар, который потушить из детской пластмассовой леечки с нарисованным улыбчивым червячком было просто невозможно, и бросил Скорпиуса в огне... Четырнадцатилетнего восторженного мальчишку, любившего весь мир, весь такой правильно устроенный, разумный, поэтичный, яркий мир, искрящийся пронзительными чувствами... И отец чётко дал понять: всё, что дорого Скорпиусу, дорого по-настоящему, все мечты, эмоции, стремления – всего этого он не принимает, презирает, считает позором... Сай забыл, сломал сам себя, как ломают по новой искалеченные, неправильно сросшиеся кости, и выстроил заново, собрал с помощью друзей по кусочкам, из кровавых лоскутков, и теперь считал себя сильным, устойчивым перед любыми встрясками. Ан нет... Мальчишка! Влюбился, повёлся, будто телок, разрешил себе всё это... Но хуже и болезненнее были сомнения: во что это всё выльется? Чем это всё может продолжиться с его-то Ледяным сердцем?.. Не любить полной живой душой, а лишь играть в любовь – не дышать полной грудью, чахнуть... и Поттера обижать, губить...

А ведь «Гарри» в английском с давних времён было разговорной формой от «Генри»... И как к этому относиться?

Сольвай понимал, что это какой-то кризис, пройдёт, остынет. Ни один пожар, даже самый мощный и прожорливый, не бывает вечным. Разве что Ад... Город, лесной массив сгорит, пламя пожрёт всё, пригодное ему в пищу – и умрёт; так и с душой: погорит-погорит – и перестанет... Просто Поттер чем-то сдёрнул его, может, и правда своими чувствами (чем бы они ни были!), зрелыми, цельными, острыми, нерастраченными... на которые так захотелось ответить. Не ему, Скорпиусу, захотелось, а его лишённому любви сердцу, его растущей и требующей ласки и понимания душе, его телу, наконец, желающему чего-то особенного, не выпендрёжного или необычного, а чего-то... своего... Так из россыпи камней почему-то подбираешь один, не обязательно самый заметный, но тот, к которому тянется рука; так в поле цветов наклоняешься к одному-единственному цветку, не обязательно самому красивому – втянуть носом именно его аромат; так в ночном небе выбираешь взглядом из мириад звёзд только одну, может, не самую яркую – и, зачарованный, не можешь оторваться от неё...

Нет, с такими мыслями он сдохнет. Так нельзя. Наверное, не так уж и плохо, что отправил Поттеру то нагловатое письмо с предложением секса. Испортил всё? А что, собственно, всё? Ничего не было. А будет или нет – это только звёздам известно, тем, что мигают тёмными ночами на остриях зодиакальных картинок, тренируя людское воображение, и... вот этим хризантемам известно... Всё подножие высоченной жёлто-оранжевой скалы, начинавшейся прямо за задней террасой виллы, было засажено тёмно-бордовыми хризантемами, и некоторые из них уже начали распускаться. Большинство бутонов пока были плотно закрыты, но то тут, то там, на упруго качающемся под дуновениями ветра цветочном островке вспыхивали цветом запёкшейся крови бархатные плотные соцветия... Сай уже, наверное, час или много больше загорал на террасе, записывал что-то в блокнот, перечёркивал, рисовал кружочки (много-много разноразмерных кружочков) и смотрел на хризантемы. А хризантемы смотрели на него...

И пахло морем... Предстоящим закатом...

И Гуль лениво дрейфовал в бассейне, на надувном аллигаторе, кажется, спал, но время от времени что-то мурчал себе под нос – то ли репетировал по памяти партию бас-гитары в новой песне, то ли исполнял древнюю трагическую балладу.

Сай вздохнул и взялся за ручку.

Я едва тащу свою душу...

Правда, тело немного весит.

Между нами до черта воды и суши.

Почему мы опять не вместе?

*

Я зря улетел? Не могу всё бросить.

Вьется ввысь горячей крови гейзер,

Толкает сердце, а получается – врозь.

Когда, скажи, мы будем вместе?

*

Можешь просто молчать – не бесит.

Не хочешь – вообще не отвечай...

Мне надо чувствовать: мы вместе!

Чтоб мёд и сладость, чтоб сразу – рай.

Он перечитал строчки, сами собой сложившиеся из кусочков и обрывков в блокноте, и нахмурился: не то! Не то настроение, не рабочее, совершенно упадническое, какое-то слащаво-горькое. Нельзя так выворачивать себя, что-то непременно должно оставаться внутри, что-то только твоё, о чём лучше и самому не думать – иначе завязнешь, потеряешь меридиан, улетишь не туда. Маска романтического нежно-колючего мальчика со сбитыми кулаками и «бытовым» мейкапом, или рыцаря печального образа в сверкающих латах на породистом скакуне, или теряющего голову и режущего себе вены от любви идиота хороша на сцене, в клипах, на страницах прессы: публика пищит от восторга и дрочит на Сольвая Сванхиля, а если показать ей ещё и кусочек обнажённого тела, тату на копчике, пирсинг на соске или намёки на крепкий стояк под ширинкой рваных джинсов – то пипл вообще сносит кассы, в диком ажиотаже скупая билеты на «Кrom fendere». А вот в жизни, в обычном мире, в котором каждый из нас всегда одинок, наедине с самим собой такие маски до крови натирают кожу...

О, боже, нет!

Сай дёрнулся – оказывается, задремал под шелест хризантем, – выронил блокнот и, потянувшись за ним, чуть не закричал от боли: сгорел! Солнце, спускаясь, выбралось из-под решётчатой крыши террасы-солярия и уверенно жарило его не слишком загорелое тело. Да-а-а... эта калифорнийская солнечная ванна дорого ему обойдётся: кожу жжёт везде, особенно на ягодицах (загорал, наивный, без плавок), плечи не свести, ногой не пошевелить! Ой, ай, ой-ой-ой! И в спешке сборов, разгильдяи, забыли многое из лечебных снадобий, уж масло от ожогов точно осталось стоять в третьем снизу ящике комода в его парижском номере. Sgu! Søren! Sgu! (2)

Причитая в голос и морщась, Сай с трудом поднялся и, боясь смотреть на себя в зеркало, отыскал в шкафчике крем, обычный, маггловский. Намазывая им пунцовую саднящую кожу, подумал, стараясь привести мысли в порядок: «Первое: кретины, забыли в спешке много важных мелочей. Второе: а кто сказал... “вместе”? Поттер написал: поговорить... ни на чём не настаивал... Я решил, что это он от деликатности момента, от зашкаливающей трогательности, от стремления не наломать дров. А если у него совсем другие стремления? Что я вообще о нём знаю? Красивый или, как минимум, очень интересный на мой вкус мужчина, знаменит; кажется, крепкий профессионал; похоже, порядочен, семьянин; определённо, гей. И что? У него за много лет таких, как я и всяких других были если не тысячи, то десятки – наверняка. И лишь к простому датскому мальчишке (на 23 года младше!), да ещё и сыну его бывшего одноклассника, с которым у него были сложные отношения, вспыхнуло неземной любовью сердце одинокого волка? Или льва? Да почему одинокого-то?!

Сольваю всё меньше и меньше нравился ход своих мыслей. И всё больше и больше начинала болеть голова. Солнечный удар.

Он решил взять себя в руки и трезво взглянуть на ситуацию.

«Надо успокоиться. Не впервой. Просто просчитать всё наперёд, все возможные варианты, самые серьёзные по уязвимости – это всегда помогает и выручает. Любовь и прочие высокие сахарные горы оставим за кадром. Я не дурак и не истерик. Поттер тоже. И не псих. Если он сделал такой ход (несомненно, сильный в любом случае), значит... И что это значит? Если это даже игра, всего лишь, то она с письмом Поттера перешла на другой, более высокий, левел. Вряд ли он, будучи человеком публичным, государственным, при политике, не сознаёт, что их связь, какой она ни будет, станет известна. Оба – популярные люди. Чего и не было – пресса придумает, а фанаты подхватят – только намёк дай. И что это тогда? Ломка? Даже если оne-night stand (3)... Надо просто всё честно обговорить с самим собой, вне зависимости от намерений Поттера. Он – взрослый свободный человек, и невозможно заглянуть к нему в душу, тем более получить какие-то гарантии. Но и я – взрослый человек. И сам отвечаю. За себя, за своё сердце, за свою душу. И за своё тело... И я на это пойду! На любой формат отношений! Да, я хочу! Сам хочу! И пойду на это. Мой риск, моё дело. Только моё. Я хочу победить! Что победить? Неважно!»

Сай в сердцах хлопнул себя липкими от крема ладонями по бёдрам – и взвыл от боли!

«Эх, я дурак... – Он, прихрамывая, поплёлся в душ; плечи, ноги, попу – всё! – жгло немилосердно. Тоже мне, горелый поэт!» – Сай скривился, посмотрев на заляпанный кремом блокнот и вспомнив, какую несусветную чушь наваял... Но листок с летящими по нему без единой помарки, словно на дуновении бриза, строчками не вырвал, не выкинул...

*

Он вернулся, обмазанный жирным кремом ещё сильнее, чем прежде, и, допив грейпфрутовый фрэш, завалился, охая, обратно на свой шезлонг, благо солнце за время его отсутствия ниже присело к горизонту и вело себя уже не столь жестоко по отношению к коже юных северных неженок. Торчать в помещении совершенно не хотелось, да и блокнот оставил на террасе, а в голове за это время блеснули несколько интересных строчек, заслуживающих внимания.

Записав наспех пару разрозненных строф, Сай поморщился: волна поэтического воодушевления откатила, и слова казались корявыми, рифмы примитивными, образы неискренними, пафосными. Он расслабился лёжа, прикрыл веки и так разглядывал большой тёмно-бордовый цветок хризантемы, качавшийся под собственным весом в поднимавшемся жаром от нагретых плит дорожки, дрожащем, будто густом воздухе... Такой султан отлично подошёл бы под цвет лица и волос Поттера, недурно смотрелся бы в петлице его костюма или даже того дурацкого мундира, что он таскает... И не такой уж мундир дурацкий, забавно, конечно, все эти нашивки и планки, но Поттеру идёт – плечи в нём выразительные, шея, а главное, этот мундир сразу хочется расстегнуть и побыстрее снять с аврора, а за ним и рубашку, бросить небрежно на пол, к ногам... нет, аккуратно повесить на спинку стула, разгладить все складочки и заломы, чтобы не помялся, чтобы потом Гарри мог быстро его надеть... Потом... Ох, чёрт! Да, так медленно развесить мундир на спинке стула, ещё медленнее повернуться к Гарри и посмотреть на него, не убирая себе чёлку с глаз. На его, полуголого и, наверняка, тщательно скрывающего смущение, реакцию... Кстати, можно будет сшить Мотылькам похожие мундиры, ну, не аврорские (не к чему стебаться над мракоборцами), но наподобие фасоны чертовски пойдут парням, форма вообще заводит, особенно одетая на голое тело. Бл-л-лин!

Из бассейна вылез Гуль. Опять голый, засранец! Длинноногий, уже и так смуглый... везде. Но что-то в странном состоянии. Сай поднял голову от блокнота, куда снова поспешно записал пару идей; белая бумага, оказывается, порядочно натрудила, резала глаза, перед ними поплыли красные круги, пелена. Гуль стоял рядом, но не загораживал чертово калифорнийское солнце, даже к вечеру жаркое, как... хер его знает что.

– Я, это... – Он сел Саю почти на ноги, неприятно ожег холодным задом. – Тут, знаешь, мысли крутились. Вот написалось говно какое-то, не могу строчки, рифмы свести. Запиши, глянь?

Сай быстро записал с его слов. Получилось местами неровно, рифма проваливалась, ритм сбивался. Но через несколько минут мозгового штурма, с подачи как-то само собой родившейся новой мелодии, тут же подхваченной на слух хрипловатым, немного заунывным голосом гитариста Мартинсена, вышла неплохая заготовка для нового хита.

– Ты, Упырь, guru (4)! Тебе надо почаще к родичам в гости ходить. Вот, смотри, что вышло.

Ты думаешь, шутка – горячая кровь? (Шёпотом)

Нет, детка, нет! Вот послушай. (Здесь на октаву ниже упадёшь)

Мир, он и вправду совсем не таков,

Как говорят кликуши. (Нет? Каким его считают клуши? Как пиздят по телику душки? Мне «клуши» катят, ага?)

*

Бедный малютка плачет в кино, (Тут короткий отыгрыш Бамси)

Но явится добрый герой – всё в порядке! (Бравая сбивка (5), Свечка умеет)

А в жизни творится другое говно. (Нет, такое)

Никто не спасет – беги без оглядки!

припев:

Бьется жилка на шее, дрожит, (Речитатив, быстрый, злой, настырный, как реп)

Пульс лихорадит кровавой жаждой.

Кто умирает, а кто будет жить,

Это решит мой визит... однажды. (Вот тут дым алый, а? отлично?)

*

Ночь для тебя – только сон и покой,

Ночь для меня – нужда и охота.

Я не хочу, но я такой...

Как нож, которому резать – работа.

припев:

Нельзя изменить всегдашний закон! (не-не, э... вечный!)

Кто-то добыча, а кто-то хищник.

Ночь отделит овец от волков.

ПРОСНИСЬ! ТЕБЯ НОСФЕРАТО ИЩЕТ! (и фонтан на заднике, чёрный!)

*

Ты веришь, что мир прост и гуманен.

Ночью улицы фонари освещают.

Не носи дозу в заднем кармане,

Чисть зубы, не лги – и тебя не поймают!

Но дикая смерть жива и таится.

Не все могилы пусты, пусты-ы-ы к рассвету...

– Аранжировочку надо стильную, готичную, и в конце полив, – подвёл итоги маэстро Сванхиль. – Кач? – довольно хлопнул он Гуля по плечу.

– Кач, – растянул тот губы в улыбке. – И пусть кто вякнет, что мы жопкин хор! Чума!

– Ага, – охая и скрипя зубами, Сай с трудом перевернулся и сел. – Наживим как следует – и можно эту телегу в программу толкать. (6) И полетаем!

Гуль засмотрелся на раскрасневшегося Сая (без трусов, всего такого взлохмаченного, с бисерными капельками пота на висках, с потрескавшимися алыми губами и кожей, словно покрытой лаком от подтаявшего крема, собравшегося кое-где на теле белесыми комочками). И, сглотнув, спросил:

– Сай, а почему у нас с тобой никогда секса не было?

– Потому что я твой друг, Ким, твой лучший друг.

– Ага, – кивнул Упырь, – понятно. – И набросил себе на бёдра полотенце.

Они продолжили обсуждать и шлифовать новую песню, Сольвай прикинул в блокноте эскиз – образ вампира, этакого франта в шляпе-цилиндре, алой кожаной фрачной безрукавке и оригинальном гриме.

– Ну, чего, Упырь? Не заезжено? А то у всех клыки, чёрные плащи, а у нас вот такой живчик будет? Нравится?

– А вдруг америкашкам не попрет? Это они с виду – свобода, секс, рок-н-ролл, а на самом деле – тупые, консервативные, гамбургероядные.

– Думаешь, сорвем гастроли, испугаются? Рискнём? Пресса-пресса-пресса... – задумался Сольвай, закусив кончик авторучки, – так, распоряжение по группе: каждому переспать с пятью... нет, с семью журналистами! – Хулигански сверкнул он глазами.

– А можно мне с восьмью? Люблю чётные «гэнгбанги» (7), – заржал Гуль, радостно вскочил и, разбежавшись, сиганул рыбкой в бассейн. До Сая долетели брызги, он в шутку заворчал, показал Упырю кулак и подмигнул тёмно-бордовой хризантеме, всё это время внимательно наблюдавшей за ними.

...............................................................................

(1) Дорогой мой (дат.)

(2) Датский: sgu – жаргонный фаворит в бранном датском словаре, что-то вроде «чёрт побери!»; Søren – этим мужским именем в брани датчане традиционно заменяют близкое по звучанию слово Satan – “сатана”.

(3) Роман на одну ночь.

(4) Молодчина (дат.)

(5) Короткий барабанный рисунок.

(6) Жаргонизмы: жопкин хор – слабый, нестройный музыкальный коллектив, кач – ритмичное исполнение, заставляющее публику двигаться, полив – быстрое соло, наживить – порепетировать, телега – композиция.

(7) Gangbang – упрощённо – групповой секс.

12-2

«Август. Уже», – подумал Гарри, выйдя рано утром во дворик, поёжился от прохладного тумана, закурил. Надо бы пробежаться, попрыгать, немного пресс покачать, силовой комплекс отработать, уделять этому хотя бы два-три утра в неделю, а не курить натощак, ссутулившись и даже не умывшись спросонья. Но в последнее время он что-то разленился. Да, вот в отпуске и займётся своим здоровьем и внешним видом, тем более что нужно подавать пример детям. Осталось меньше месяца – и Альбус с Лили отправятся в школу, Джеймс станет пропадать сутками в Аврорате, в доме поселятся покой, тишина и... одиночество. Как-то раньше Гарри это не особо беспокоило: работа, дела, ну... и Вуд, не без этого... некогда было скучать. А сейчас что-то изменилось. Дом заранее пугал пустыми комнатами... Хотя, теперь с Коржиком и заметно более... э... общительным домовиком особой тишины, наверное, ждать не придётся. Ну, и хорошо.

Гарри встряхнулся и рысцой побежал в дом, будить детей и собираться в дорогу.

– Ура! Мы едем в Калифорнию! – Радостный голос Лили, сначала повисшей на шее отца, а потом пустившейся скакать по всему дому под лай очумевшего от восторга щенка, похоже, перебудил всю улицу.

*

– Да, надо оставить Тедди подробные инструкции, – сам себе напомнил Поттер, свернув несколько исписанных пергаментов. – Люпин, конечно, дельный аврор и на него можно положиться, но всё же... – Он стоял перед зеркалом в ярко-синих джинсах, летней рубашке и ковбойской белой шляпе и уже готов был на отправление порт-ключом в Калифорнию, в подаренное Вудом бунгало. Снизу, из прихожей, раздавались нетерпеливые голоса Альбуса и Лили, сидевших на пухлых разноцветных чемоданах:

– Пап! Мало времени осталось! Активация, опоздаем! Ну же, пап!

Гарри поправил шляпу, тяжёлую пряжку брючного ремня («Хорош, хорош. Хватит любоваться») и лихо крутанулся на каблуках. Настроение было... ух, отпускное!

Тут сзади к нему подошёл мужчина в точно таких же джинсах и шляпе, одного с Поттером роста, встал боком, лица его не было видно.

– Вот, видишь, всё ты смог, это же у тебя в крови, – похвалил его Поттер и похлопал по плечу.

Тот тихо рассмеялся, разглядывая их обоих, совершенно одинаковых, в зеркало:

– Будь спокоен, получилось, никто не отличит. В случае чего я легко на полдня всё задержу. Поднять Аврорат твоей личной сигнатурой, отдать сигнал всем региональным отделениям смогу, без проблем. Отдыхай, крёстный, спокойно.

– Спасибо. – Улыбнулся Гарри своему двойнику. – Ты, Тедди, исключительный метаморф. А после усиления твоего природного дара и тренировок даже эксперты сразу не выявят чар. Ни чета Оборотке. Теперь могу оставить остров в такой острой обстановке, – слегка скаламбурил он.

Выходя из комнаты, обернулся: Тедди перед зеркалом абсолютно правдоподобно повторял все его движения и мимику.

– Ну, Джей, уже можно активировать порт-ключ. – Начал спускаться Гарри с лестницы. – Первый, до Азорских островов; в Понта-Делгада, не забудь, ещё один переход.

«Так, прыжками, – прикинул он в голове рассчитанный маршрут, – до Гамильтона либо до острова Вознесения, и дальше до американского континента...» Хотя какая разница, многоскачковое путешествие не напрягало: маг он опытный, и детям очень нравилась вся эта суета. Не только младшие, но даже и Джеймс светился счастьем, чувствовал себя ответственным провожатым, так сказать, при исполнении: багаж, документы, маггловские дорожные чеки, таймер перемещений с учетом разницы часовых поясов и открытий порталов... взрослый.

Всё готово, распоряжений Кричеру надавал, да тот по хозяйству всё сам лучше Поттера знает... Но что-то ещё задерживало, несделанное... Вспомнил: Луна! Бля, нехорошо: пообещал ей поговорить утром, а сам забыл.

– Мне нужно десять минут, нет, четверть часа! – Гарри быстро поднялся по ступенькам и крикнул, перегнувшись через перила вниз: – Слышите, суслики?

– А? Что? – На зов прискакал Альбус и задрал голову. Его волосы волной упали на плечи и, подсвеченные солнцем, засияли синим нимбом. Гарри посмотрел на сына как бы со стороны и залюбовался: «А ведь и правда красив! Белокожий, зеленоглазый – картинка!» Тем страннее почувствовал он себя от предстоящего разговора.

Удобно устроившись перед камином на низкой скамеечке для ног, «включил связь», набрал полную грудь воздуха, зажмурился (ну, не любил он это, до дрожи!) и засунул голову в зеленое пламя, позвал:

– Полумна?

– Да, Гарри, я ждала тебя. – Она сидела на полу, окруженная пестрыми складками юбок, с каким-то насыщенно-ярким, вроде бы мексиканским узором. «Новое увлечение!» – догадался Поттер.

– Мы уезжаем, недели на три, но поговорить не удалось. Нев так тебе ничего и не сказал? В смысле, не пытался объяснить? Про наших сыновей? Про то, что случилось? Тогда я... ну, потом ещё моя выходка с Гаем...

– Я в горе. Наверное, всё это моя вина! – Подруга не типичным для нее жестом сложила ладони лодочкой и склонила на них голову. – Невилл многого не понимает. Он считает, что любые проблемы можно решить воспитанием и любовью, а ещё, что детей нужно приучать к свободе и ответственности. А тут такое... Гай стал быстро меняться. Отдалился!

– Плохо дело. – Гарри перестал понимать, о чем она говорит. – Это из-за Альбуса?

– Нет, что ты! Это из-за родителей, я думаю. – Луна вздохнула и переложила руки к другой щеке. – Плохо, что вся наша любовь не помогла...

– Да о чем ты? Вы – отличные родители. Просто парню надо объяснить, что ли, про взрослые отношения... или как там. У него, может, возраст такой, гормоны, характер пробует, запутался.

– Гарри, мы не родные нашему сыну. – Луна посмотрела на дрожащее в мареве волшебного огня лицо Поттера и быстро пояснила: – Я забрала Гая малышом из тюремного приюта. Поговорим потом, пожалуйста! – Её рот искривился. – Меня предупреждали... ох! Что так и будет!

– Что? Не плачь, милая, что ты! – Гарри дернулся помочь, как обычно, забыв об ограничениях каминной связи. – Ничего страшного! Мы... выправим парня. Это возрастное, я уверен. А ложь...

– Нет. – Полумна вдруг успокоилась и твердо ответила: – Ноша моя. Иди, тебе пора. Месяц ничего не изменит. Будь спокоен, Гарри, мы с Невиллом справимся.

И прервала связь.

Поттер немного обалдел. Вернее, много. Он смотрел на камин и глупо хлопал ресницами, непроизвольно сминая в руке край своей шляпы.

Но подумал, что, в сущности, ничего особенного не услышал: многих детей усыновляют, и маги тоже, после войны прибавилось сирот. Только вот дико так, вдруг, наспех, узнать столь важный интимный секрет друзей. Но, с другой стороны, ничего уникального. Теперь понятно, почему такие прекрасные люди, как Невилл и Луна, не справились с сыном. Конечно, у любых родителей может получиться проблемный ребёнок, но всё-таки легче думать, что недостойное поведение Гая – не только вина его, как выяснилось, приёмных родителей. А вот интересно, сам Гай знает, что он по крови не Долгопупс? Да, не только это интересно, но расследовать обстоятельства семейной жизни друзей аврор Поттер не станет, если они сами об этом не попросят, и помочь им с сыном сможет, лишь, если они сами захотят его помощи, навязчивость в подобных вопросах излишня.

«Хм, какие ещё сюрпризы подкинет мне это лето? Например, два месяца назад я даже не вспоминал про Малфоев, а о существовании Скорпиуса и не подозревал. А теперь вот как обернулось...» Гарри рывком поднялся, надел поглубже шляпу и почти бегом спустился в прихожую.

– Все готовы?

Подхватил чемоданы, протянул руку Лили и шагнул в уже открытый Джеймсом магический проход.

*

Вечером 3 августа, прямо в первый день рабочей недели (да, так нетрадиционно) «Кrom fendere» дали дебютный концерт в одном из частных клубов Санта-Моники. Камерность вечеринки привлекла ещё большее внимание прессы и фанатов.

На следующее утро все местные печатные издания пестрели статьями о начале триумфального шествия датских викингов по калифорнийской земле.

«Первый концерт! Ошеломляющий, бешеный успех! Новая песня “Реальная Ночь”! Солист группы, взлетающий в образе вампира над сценой! Банально? О, нет, нисколько! Волшебство музыки и невиданных ранее спецэффектов! А голос Сванггиля просто околдовал восхищённых зрителей!»