Текст книги "Кrom fendere, или Опасные гастроли (СИ)"

Автор книги: Smaragd

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 89 страниц)

– Это что? Забастовка? Бабий бунт? – Гуль лениво толкнул дверь в комнату своей ученицы. – Куколка, я терпелив, я Mr. Tålmodighed (3), терпение – моя генетическая особенность, но опаздывать на урок на полчаса – это свинство, не находишь?

Матильда, сидевшая с ногами на кровати и обнимавшая большую подушку, повернула к нему лицо.

– Э... chicki (4), по какому поводу вселенский потоп? Разводим сырость в помощь регионам, пострадавшим от засухи?

– У-у-у... у-у-у, – только и смогла ответить ревущая навзрыд красавица, переставшая быть красавицей. Чёрные подтёки туши, размазанная губная помада, искажённая плачем мордашка – мисс Мотылёк стала похожа на мисс Жабу. Да ещё и потеряла дар речи, только мычала и судорожно всхлипывала.

К ним заглянул случайно проходивший мимо Бамсе:

– Мати, солнце, что такое? Кто тебя обидел? – встревоженно засуетился он вокруг подруги, попытался к ней подсесть, погладить по руке. Та только сильнее вцепилась в свою подушку и захлебнулась рыданьями. Медвежонок вопросительно посмотрел на Гуля, тот пожал плечами.

Через десять минут Мотылькам, насевшим на Матильду всем сбежавшимся на рёв составом и пообещавшим сделать с её обидчиком много ужасных вещей, удалось успокоить плакальщицу, лишь применив хитрость.

– А-а-а, понял! – прищурившись, заявил Свечка голосом, полным ярости. – Это наш новый балерун Мишель до тебя докопался? Приставал? Руки распускал? Я сразу заметил, что этот сучок глаз на тебя положил. И не только глаз? – Он демонстративно размял шею и плечи, покрутил кулаками. – Вот же мразота! Неужели он тобой попользовался, насильно? Да я ему сейчас его гнилую кочерыжку вырву и сожрать заставлю! – Джимми направился к выходу, сопя, тяжёлой поступью, не предвещающей ничего хорошего насильнику-Мишелю (в действительности милейшему и дружелюбнейшему парню, отличному танцору и весельчаку, всё время одаривающему весь кордебалет цветами и шоколадками). Матильда резко перестала рыдать и часто-часто заморгала.

– Ой, стой, Свечечка! Никто меня не обижал! Не надо никому ничего отрывать! Я от радости плачу. – Она виновато оглядела озадаченных ребят и, громко шмыгая носом, достала из-под подушки конверт. – Мне письмо от мамы пришло. Представляете?! – В покрасневших глазах Мати заблестела новая порция слёз. – Она никогда мне сама не писала и не звонила! И вот... Пишет, что Кнуд её бросил, допился до чёртиков, устроил ночью скандал на весь квартал, бегал голышом от каких-то вымышленных вампиров, его в психушку хотели увезти, но он как-то отвертелся. А утром прихватил всё, что было в доме ценного, и смылся, исчез. Мама на него ругается, но пишет, что хочет пойти лечиться от пьянства. Сама, представляете? И по Эрику она очень скучает. И по мне-е-е-о-ой-ой-о... – снова завыла Мати, наращивая обороты, как сирена.

– Стоп, стоп, снова слёзы-сопли? – тряхнул её за плечо Гуль. – Ну ты даёшь. А ещё за английского джентльмена замуж собралась. Курица мокрая, плакса. Леди должна быть сдержанной и не выражать при посторонних ни активной радости, ни горя.

– Да какие же вы мне посторо-о-онние-е-е? – пуще прежнего заныла Вантуле. – Мальчики, это всё вы, я вам так благодарна-а-а, чтобы без вас делала, спаси-и-ибо-о-о...

– Я сказал, стоп! – рявкнул Гуль. – А ну-ка, леди Вантуле, прекратите лить солёную воду, как базарная девка, и скажите на культурном английском языке, о чём вам там пишет ваша маман? Ну!

Плакса несколько раз горько всхлипнула, высморкалась в протянутую Саем салфетку, сосредоточилась, откашлялась, как перед исполнением трудного соло, подняла взгляд в потолок и выдала:

«Deer (5) sir,

I would like to inform you about my miserable mother`s letter. She has written her so-called husband had left her, turned out an inveterate roug, liar and thief! But she is not upset with this occasion at all. Even glad…on contrary. Now when she is conscious of her misdeeds and is eager to improve, which is a holy joy! Mother sends me her warm motherly words, and sais that she misses my convalеscent brother as well as me…» (6)

Закончив, она резко выдохнула и обвела друзей победным взглядом.

– Сильна! – похвалил Гуль. – А теперь марш на урок! Будем разбираться, чем отличаются перфекты презент и паст... И ещё раз назовешь меня оленем (5) – пожалеешь!

*

«Да, какое сильное впечатление может произвести на человека обычное письмо, – думал Сольвай. – Казалось бы, лист бумаги, кто-то пишет на нём какие-то весьма условные значки – и через огромное расстояние, а порою и через время, летит радость, горе, боль, любовь. Люди придумали очень удачный способ передавать друг другу мысли, настроение, частички своих душ. Написать бы Гарри настоящее письмо, длинное, обстоятельное, размеренное, капельку скучное, и выразить в нём всё, что я чувствую. Можно попробовать... но такое письмо будет идти в Лондон не меньше недели, а то и гораздо дольше, хоть магической почтой, хоть маггловской. А что, если... отправить телеграмму? – Сай даже подскочил на месте и радостно заулыбался. – Точно, самую срочную телеграмму, какие только бывают на свете!»...

Для почты всего мира (и английская не исключение) телеграммы уже как несколько лет стали крайне редким, почти вымершим видом корреспонденции. А уж в мире магов об этом способе сообщения знали лишь понаслышке. Каково же было удивление Главного аврора Поттера, когда, выходя утром из дома, он почти столкнулся возле парадного входа с почтальоном. Ага, с обычным рассыльным маггловского лондонского почтамта, одетым в униформу с соответствующими атрибутами. Почтальон старательно засовывал в финтифлюшку на ограде длинный узкий белый конверт. Гарри потёр ладонью глаза. Не проснулся ещё, что ли, до конца? Маггловский почтальон, доставивший корреспонденцию в ненаходимый дом колдуна? Иного объяснения, кроме того, что это сон, быть не могло... И, тем не менее, оно было: британской почте, тщательно соблюдающей традиции и принципы качественного и быстрого обслуживания клиентов, было всё равно, виден ли дом, указанный в графе адресата, или нет, существует ли он вообще на карте города и в списке лондонских зданий – если нужно доставить телеграмму-молнию мистеру Гарри Дж. Поттеру по адресу пл. Гриммо, 12, то её обязательно доставят...

Гарри надорвал странный конверт, оказавшийся срочной телеграммой, и прочитал машинописные буквы:

«моя любовь к твоей любви стремится (тчк) пытаюсь тут в америке не спиться (зпт) не спится (зпт) лев (зпт) тебе (вопросительный знак) пока (тчк) летит привет от мотылька (тчк)»

Он мало что понял, но на сердце стало так тепло... Первый круг завершила судьба – от простых записочек до телеграммы. Значит, впереди – длинный, как сама жизнь, роман...

.........................................................

(1) Природный жёлтый топаз – камень гипнотизёров, чёрная шпинель усиливает качества, носящего её.

(2) Фарлонг – британская и американская единица измерения расстояния. 1 фарлонг = 201.16 метра.

(3) Мистер Терпение (дат.)

(4) Цыпа (дат.)

(5) Dear – уважаемый, дорогой; deer – олень. Являются гомофонами.

(6) «Мистер Гуль, спешу сообщить вам, что моя дорогая матушка пишет о том, что её оставил мерзкий сожитель, оказавшийся простым прохвостом, обманщиком и вором. Её сей факт не огорчает, а, наоборот, радует, ибо она осознала свои ошибки и абсолютно искренне собирается их исправить. А также в письме содержатся милые моему сердцу материнские слова о том, что её многострадальная душа скучает в разлуке со мной и с моим выздоравливающим младшим братиком...»

====== 23-5 ======

Гарри уже почти спал, перебирал в уме события минувшего дня, вяло, не по-деловому. Зевнул. Как же он устаёт, совсем не высыпается, почему в сутках только 24 часа? Надо бы поручить невыразимцам поработать над проблемой бытового расширения времени. Поттер сам себе удивился, но без особого энтузиазма: там, в Америке, у Сая что-то происходит, может быть, опасное, а ему хоть бы что. Нет, волнение всё время даёт о себе знать, каждую свободную минуту приходят мысли о, мягко говоря, неспокойных гастролях «Кrom fendere», только эти самые свободные минуты на пересчёт. Не навались именно сейчас безотлагательные дела и неприятные события, требующие личного гарриного внимания, он, наверное, не выдержал бы, полетел бы в Штаты, хоть и наобум, хоть и на день, потому что чётко чувствовал – Сольвай со своими крылатыми друзьями вертится в эпицентре некой скандальной заварушки. Вернутся ли вообще Мотыльки завтра, как планировали? Но разве можно бросить тут всё? К тому же сердце, несмотря на переживания за любимого мальчика, бьётся почти спокойно, на каком-то самом глубинном уровне интуиции посылая импульсы: с Саем всё хорошо, он молодец, ему не впервой с честью выбираться из неприятностей, ты, Поттер, со своей гиперопекой только смутишь его, а возможно, и банально подставишь, так что сиди и не рыпайся, то есть рыпайся, но не в направлении Америки, а в сторону Бруствера и его очень уж активно начавшейся перестройки порядков в магической Британии. А после удивительной телеграммы (которую Гарри – никому не говорите! – как мальчишка хранил под своим матрасом...) волнение за Мотыльков вообще взяло выходной... Всё, спать, завтра будет день (может, один из счастливейших дней как минимум за последние три недели), а то без отдыха Главный аврор Британии скоро превратится в бесплотного и очень недовольного жизнью духа, и Министру даже не придётся искать формальный повод для смещения его с занимаемой должности. Да и Сольваю вялый во всех смыслах и местах любовник вряд ли понравится...

Рука потянулась к лежащей на прикроватной тумбочке волшебной палочке, чтобы Nox`ом погасить забытую на столе лампу, как вдруг экран ди-фона засветился синим... Ким Мартинсен, международный входящий!

– Какого лешего? – Гарри сразу проснулся, но аппарат взял с минутным колебанием. – Слушаю.

– Спеть? – голос говорящего нырнул в тишину.

– Алло, чего «спать»? – Аврор Поттер подобрался, тревога смахнула сон окончательно. Сердце бухнуло вниз. – Кто говорит?

– Тебя не достать, это я! Что, в бункере сидел или от меня прячешься? – Сольвай то ли подул в звуковую панель, то ли выдохнул. – И вот сейчас, ты прав, я пьян... немножко. Отметили на радостях.

– Сай!

– Он самый! Гарри... нам тут намекнули, что пора сматываться, Америка хочет спать спокойно. – Сольвай негромко рассмеялся. – Но не с нами и без нас. Отработали прилично, всё путем, и заработали.

– Стой, ты же... что там у тебя? – Поттер живо спустил ноги с кровати, потом вообще зачем-то рванул к окну. – Тебя могут слушать! Сам же говорил. Во что ты влез?

– Ну, надеюсь, что слушают... Ты. Нет, blæse retræte (1).

– Какой Блейз? – ошалело переспросил Гарри. – Он же вроде в Италию эмигрировал... Тьфу, зараза! Ты о чём, Сайка?

– О том, что у нас всё уже чисто. Бамсе все возможные каналы прослушки магией проверил. Я просто не успел сменить модуль на международный. Жалко, скандала не вышло, власти замяли. Потом расскажу, чтобы свежачок...

– Свежачок чего? Что за скандал? Я в прессе слежу за информацией о вас, вроде никакого криминала? Отвечай сейчас же! – «Глупый мальчишка!», – чуть не сорвалось у Гарри с языка. – Бамсе – это друг твой? – бестолково переспросил он и приложил лоб к оконному стеклу. Голос Сая звучал залихватски весело. Пьян? Перед глазами, как на экране, промелькнули картинки банного буйства, взлохмаченный, разрумянившийся, чудящий, поющий с Ваней Скорпи... Обдало неожиданной тоской.

– Дружок, ага. Нет, дружик, а дружбан у меня Упырь. Кстати, он... – Сольвай спрыгнул с темы. – Ревнуешь?

– Нет, скучаю.

– А я – нет. – Сай хихикнул.

«Точно пьяный!» – подумал Поттер.

– Почему «нет»?

– А я уже ночью (блин, у тебя же уже ночь, забыл) к тебе лечу. Последний концерт в восемь, и в три вылет. Мне не нравится скучать. Я тебя чувствую, понимаешь? Мы вместе, Гарри? – даже не вопрос, а чуть ли не угроза. И без паузы: – Хочешь, спою? У меня новое есть, ласковое.

Приблизив губы, почти впечатавшись ими в панель своего ди-фона, Сольвай не запел, а мелодично зашептал:

Мне уже ясно, ты – любовь.

Каждую ночь снишься.

Воздухом вздоха, утром вновь

В каждом движении длишься...

Он сглотнул, сделал паузу.

Тепло побежало по гарриной спине, обняло, будто руки любимого мальчика, засунуло ладони ему за пояс брюк.

Вцепиться б в тебя клещом,

Ногами обвить бедра,

Опутать тебя плющом,

Тыкаясь хуем нахуй стертым.

Чтобы треснули губы, пошла кровь.

Секса вонь – почти до рвоты!

Вот это по мне сейчас – любовь!

Только ебля – забить на работу!..

Сай вдруг хрипло вздохнул и протянул:

– Бля-я-ядь! И ни капли не вру...

Гарри от такого перехода, да и от слов куплета, резко бросило в пот:

– Ты что со мной делаешь, паразит?

– А что хочу, то и делаю. – Голос заокеанского провокатора был тих, но дыхание в трубке слышалось рваное. – Очень хочу... терпеть мочи нет, так понятней? Встретишь меня? Есть куда пойти?

– Да, Сай, да...

– Я тут уже все подушки на диване залил, у-у-у-й! До завтра, блин, до завтра...

И трубка замолчала. Тишина оглушила Поттера, стукнула по башке дубиной, всё, что он понимал сейчас: ещё несколько мгновений – и вздыбившийся стояк порвёт пижамные штаны! Он совершенно реально услышал запах Скорпи, не парфюма и всякой там мотыльковой косметики-грима, а запах тела, пота, похоти, добычи, принадлежащей только одному охотнику, терпкий, невероятно вкусный, как первая жемчужина спермы на языке. Теперь сердце колотилось в паху, Гарри с трудом поковылял в ванную. Зачем? А кто его знает? Надо было подвигаться, перетерпеть, сбить очумелый сексуальный гон, но шевелиться было трудно, качало, казалось, что его расстреляли, прошили автоматной очередью. Так сильно он не хотел секса даже в период подросткового гормонального кризиса. Дыхание тоже давалось с трудом, мышцы в паху и в животе готовы были лопнуть. Гарри ужаснулся: подвернись ему сейчас хотя бы приблизительно сносный живой объект для сношения, любого пола, возраста и внешнего вида – набросится и выебет к дементоровой бабушке в извращённой форме. Крышу снесло, не догонишь!

Он попытался пить ледяную воду из-под крана – не глоталось, только облился. Щёки горели, из зеркала на Поттера смотрел кто угодно, но не его собственное отражение: ну не могут такие глаза принадлежать серьёзному сорокалетнему мужчине, отцу троих взрослых детей, руководителю главного силового ведомства магической Британии. Такие глаза бывают у маньяков или пропащих влюблённых, готовых продать душу дьяволу по сходной цене...

– Значит, говоришь, сам спустил на подушки? – Гарри прищурился и отступил на шаг. Потянул узелок брючных завязок – штаны скользнули вниз. Воздуха не хватало катастрофически. – Гаденыш!.. – выдохнул он с дрожью в голосе, чувствуя пальцы на члене – рука работала сама собой, без участия мозга, знала своё дело. Главное сейчас – не касаться головки, а то сперму спустишь, а должной разрядки не получишь. Вожделение зашкаливало, Гарри непроизвольно даже зажал рот ладонью – хотелось кричать. Но потом пришлось освободить эту руку и опереться на раковину, иначе подкашивались ноги.

– Ну-ну! Погоди, я вот ... дрын тебе ... ах ты ... тебя в корень! Са-а-ай ... ну, транда твоим гастролям ... Сай ... уй, мать твою ... до печени ... приволоку домой ... скручу нахер ... Подъеб-а-а-ал меня? Да? Да ... Сайка ... довел ... хочу ... бля! – Он стиснул зубы до неприятного лязга, чуть не прикусив себе язык. – Хочу ... насадить тебя ... хезало ... дрянь ... ма-а-альчик! Хера ... хера ... хера!

Нет, это был не он, не Гарри Поттер. Этого мужика, матерящегося с глубоким придыханием, говорящего рвано, с паузами, глотающего слова и собственные стоны, готового убить взглядом своё зеркальное отражение, он не знал. Видел впервые. Это не его онемевшая от статического ритма ладонь растирала высоко торчащий член, поворачивая и крутя в разные стороны, не его кулак жёстко охватывал ствол, меняя частоту движений, не его бёдра толкались в прижатое к раковине кольцо сомкнутых пальцев, не его сперма капала густыми кляксами на пол...

Гарри кончил, чуть ли не сложившись пополам, – наслаждение, поначалу тёплое и мягкое, в какой-то момент стало безжалостным и шибануло так, что потемнело в глазах. Оргазм размыл, растушевал, испугал образ Скорпиуса, извивающегося в гарриных руках, без пощады стёр его, оставив лишь ощущение чужого сердцебиения в собственных висках... не чужого, а самого родного и близкого на свете... Твоё сердце – моё сердце... Сделав несколько судорожных вздохов, Поттер выпрямился, медленно размазал по лицу зеркального Гарри сгустки семени, оставшиеся на ладони, и саданул кулаком в зеркало – серебристое стекло треснуло замысловатой паутиной, несколько крошечных осколков со звоном упали в раковину, на острых краях остались мазки крови.

– Ну, только с трапа сойди, гаденыш! – Пригвоздил Поттер тяжёлым осуждающим взглядом своё отражение к многострадальному зеркалу, наспех вытерся и, поправив спущенные штаны, пошёл спать. Утром рано вставать, дел невпроворот. И в 12.23 встречать в Хитроу Скорпиуса...

*

На некоторое время он и правда заснул. Сразу, вырубился. Но уже через час его взгляд снова упёрся в потолок. Как же не вовремя эта бессонница!

Любовь – хорошо или плохо? Гарри даже сел в кровати от такого неожиданного вопроса, включившегося в мозгу электронным табло. В паху почувствовался дискомфорт – всё-таки стёр себе хозяйство, ну дурень, ну пацан, даже о примитивной смазке не позаботился. «Теперь мы со Скорпи по глупости поведения и несдержанности эмоций сравнялись, стали одного возраста, хотя нет, он, пожалуй, гораздо старше меня и опытнее. Тьфу. Ну разве так можно? А как? Как можно? Держать себя в рамках, в границах, в доспехах и цепях поведения, приличествующего взрослому солидному магу? А если реально голову сносит от любви, от желаний? Кому плохо, кого это оскорбляет или кому осложняет жизнь, если Гарри Поттер разрешает себе делать и чувствовать то, что хочет, то, что, наверное, всегда сидело в нём, только долгие годы (собственно, почти с детства) пряталось за мантией волшебника, за имиджем и за представлениями других людей о том, каким должен быть героический победитель Волдеморта? Быть самим собой – это маленький подвиг. И принимать любовь, как ценнейший и редчайший дар, а не как помеху, тяжёлый груз и наказание, очень трудно. Не отмахнуться от неё, не струсить, не дать попятного, когда она, любовь, протягивает тебе руку и вкладывает в твою ладонь что-то очень важное и дорогое – сердце другого человека. Любовь делает нас слабыми, уязвимыми? Может, и так. Она превращает нас в клоунов и глупцов? Так и бывает. Но любовь дарит ещё и огромнейший бонус, непреодолимую силу – мощнейшее желание сражаться за счастье того, кого мы любим, и за возможность быть с ним рядом. Что ни случись – буду драться, биться в кровь, изворачиваться и по-любому найду выход из самого хуёвого положения. Потому что мне есть, для кого жить! Во вселенной мало энергий могущественнее этого побочного продукта любви...»

Размеренные размышления почему-то не способствовали засыпанию, наоборот, чем дальше Гарри думал, тем лучше понимал: выспаться ему сегодня не суждено. Он встал, накинул халат и решил выйти подышать воздухом. Направляясь к лестнице, услышал приглушённые звуки, доносившиеся из-за двери Джеймса. Молодой банкир тоже не спит? Гарри подошёл ближе и, прислушавшись, понял, что сын смотрит записи «Кrom fendere». Да, именно сейчас Мотыльки дают прощальный американский концерт.

Гарри спустился в гостиную и включил плазму, оформленную под раму старинного зеркала – не отличишь. В доме Поттеров редко смотрели маггловское ТВ, однако общими усилиями смогли отстоять телевизор от посягательств эльфа, порывавшегося выбросить «гадкий плоский ящик» на помойку, как предмет интерьера, оскорбляющий древние традиции славного дома Блэков. Вообще-то старикан и на электричество частенько ворчал, а на электрический чайник так откровенно бранился. Из всех достижений маггловской цивилизации он благосклонно относился только к трудам разных «ремесленников»: ткачей, портных, обувщиков, металлургов, кузнецов, оружейников, мастеров ножей, мебельщиков, производителей посуды, фермеров, ну и к признанным произведениям искусства. «Чтобы смотреть на расстоянии, магам достаточно хрустальных шаров, зачарованных зеркал и волшебных блюдечек с наливными яблочками», – искренне был уверен Кричер, но не осмелился огорчить юную хозяйку, очень любившую смотреть маггловские передачи о природе, – и телевизор остался в гостиной дома на Гриммо.

Канал американского телевидения в сетке международного телевещания нашёлся почти сразу, да и ещё на трёх европейских кабельных каналах передавали прямую трансляцию концерта «Кrom fendere» из Флориды.

Как завороженный, Гарри уставился в экран, будто провалился в другой мир, параллельный, яркий, шумный, ослепляющий, оглушающий, подавляющий буйством зрителей и затягивающий какой-то по-настоящему волшебной музыкой. Три или четыре песни Мотыльков Гарри проглотил и не заметил – ощущение было такое, что его отправили в безвоздушное пространство, а он не умер, не задохнулся, а неким чудом продолжает дышать. И получает истинный кайф. Поражало странное чувство: как если бы Поттер имел ко всему, происходящему на сцене концертного зала «Jacksonville Hall of Stars», непосредственное отношение. А, может, так оно и есть? Ведь сердце его сейчас бьётся не здесь, не в лондонском, погружённом в ночную тишину доме, а там, в Джексонвилле, рядом с белокурым дьявольски красивым парнем, поющим пронзительным, заполняющим все уголки и кармашки души голосом... Взгляд Сольвая в объектив камеры – точно прямо тебе в глаза – и ты принадлежишь только ему, ему одному, сейчас и навсегда!

Гарри перевёл дух, только когда у Мотыльков на сцене произошла заминка, пауза. Зрители, похоже, нисколько ею не были огорчены, они, как загипнотизированные, с обожанием ловили любые движения своих хромовых кумиров, а те о чём-то переговаривались, отдыхая. Лишь сейчас Поттер сообразил, что концерт «КF», похоже, уже вышел за лимит эфирного времени, просто Мотыльков не отпускали со сцены, требуя всё новых и новых песен.

Кордебалет исполнил под соло Кита несколько коротких энергичных миниатюр и, закиданный букетами цветов, ушёл за кулисы – танцоры были едва живы от усталости. Бамсе наиграл на пульте негромкое попурри из мотыльковых хитов. Декорации отодвинули на задний план, в зале притушили свет, оставив в центре рабочей площадки очень яркий, контрастный круг от единственного мощного прожектора. На эту голгофу Сванхиль вышел в одиночку. И поднял руку.

Через минуту в многотысячном зале разлилась почти абсолютная тишина. Гарри непроизвольно вжал пальцы в подлокотник дивана и судорожно сглотнул.

– Всем меня видно? – посмотрев в зал исподлобья, из-под влажной чёлки, тихо, чуть хрипло спросил Сольвай. – И слышно? Ну и славно. – Он выпрямился. – Тогда будем прощаться. Эх, не люблю я это занятие – прощаться, особенно с такими клёвыми человеками. Вы самые лучшие. Мальчики и девочки, тёти и дяди, бабушки и дедушки, то есть, дамы и господа, мадам и мсье, mine damer og herrer, все, кто меня сейчас слышит, – знайте, что вы самые лучшие, и мы желаем вам счастья!

Даже толком не вздохнув и не дав публике разразиться восторженным ором, Сай запел. С полдыхания, а капелла. Над его головой вспыхнули и замигали неоновые звёзды. По залу прошлась волна, будто бы по спинам сразу всех зрителей побежали мурашки.

Оператор эфира, кажется, ошибся, или тоже подвис на Сванхиля, но вырванная одной камерой из толпы мордашка симпатичной девушки, по щекам которой ручьями текли слёзы, застыла в кадре на неприлично долгое время.

«Гадство! Дура! Дайте Сая!» – заёрзал Гарри.

Музыка молчала. Но каждый слышал свою. И голос Сольвая тоже звучал для каждого зрителя по-своему.

Гарри узнал её. Эту песню ему уже пел Сай, вот недавно, несколько часов назад, перед тем как...

– Ах ты едрена мать! – жарко выдохнул он сквозь зубы. – Да что ж ты творишь! – Уж те-то слова Поттер помнил преотлично, можно сказать, телесно.

Он подался вперёд. И сейчас был там, на сцене Джексонвилля, стоял на коленях перед белокурым мальчишкой – и умирал. Потому что тот своими губами целовал не его, гаррины, губы, а гладил ими микрофон, вталкивая, впаивая в неживую бандуру звуки, слова, вылетавшие из динамиков красивейшей песней. Волшебной песней. Жёсткой и даже жестокой песней.

Мелодия была та же самая, но текст иной, однако ошалевший Поттер не сразу это понял.

У меня отмирает умение жить,

Заменяется чем-то другим, новым.

Сладким ядом любви, от которой дрожит,

Замирает душа, разорвавши оковы.

*

Пьяной кровью качает сердца мешок,

Вместо рук какой-то другой метод.

Я летаю, и крыльев нежный пушок

Бьется в объятьях, как ветер летом.

*

Голова пустая легко звенит,

Ни одной мысли, все – о свидании.

Голос твой уносит в зенит,

Нет ни совести, ни страданья.

*

Я одурел, утратил рассудок.

Стал ленивым, как кот-кастрат.

Абсолютно поверил в чудо,

За поцелуй удавиться рад.

*

Писать разучился, и неохота.

Только б смотреть в твои глаза.

Я влюбился, не могу работать...

Песен не будет, я всё сказал!

С последними словами Сольвай, бесцельно перемещавшийся по сцене, тащивший за собой, как на верёвочке, круг яркого света, вдруг отвернулся от публики и стал неторопливо, но решительно отходить вглубь сцены по протянувшемуся прямо под ногами лучу, а остальное, хоть и скудное освещение (даже лампы над выходами из зла и огоньки телекамер) начало неотвратимо гаснуть. Обрыв – и полная, глубокая, какая-то исконная темнота...

Такую тяжёлую тишину редко можно встретить, разве что на траурных мероприятиях, когда умер кто-то близкий, и никакие слова не вернут его...

Гарри открыл рот.

Саечка, мальчик мой, да как же...

Тишину испугал резкий звук – кажется, из руки ударника выпала палочка и клюнула в бронзовую крэш-тарелку. Дзын-н-нь...

Зал взорвало свистом и криками... Свет врубили, софиты выстрелили нестерпимо слепящей глаза лавой, но на сцене не было никого – ни артистов, ни подтанцовки, даже декорации исчезли, только покачивались, ещё храня призрак звука, потревоженные тарелки ударной установки... Как символ оставшейся навсегда музыки... А сверху, медленно крутясь в потоках нагретого дыханием толпы воздуха, падали полупрозрачные, неровно оборванные по краям крылья бабочек... Зрители завороженно следили за ними и ловили на свои лица... И знали, что Мотыльки споют им ещё много-много песен...

Столь круто Поттера ещё не отпускало. Ну Сванхиль даёт, артист! Настоящий артист, высший пилотаж. Так легко, играючи довести тысячи незнакомых людей до отчаяния и ещё легче поднять их всех на облака, и даже выше. Всех, и Гарри тоже. На своих крыльях...

Катарсис Поттера прервал Джеймс, который, видно, решил спуститься покурить на нервах, а французское окно, выходящее в сад, располагалось как раз в гостиной. Услышав, как сын открыл дверь и остановился за спинкой дивана, на котором ещё секунду назад он сидел, а теперь лежал, притворяясь давно и мирно почивающим, Поттер почувствовал себя совсем пацаном и едва не испортил игру, разулыбавшись. Сквозь полусомкнутые веки он смотрел на обалделую физиономию Джея, который переводил взгляд то на экран, то на отца, снова на экран и опять на него.

– Пап, ты что тут делаешь? – не утерпел еще неопытный в делах обмана и шельмования банкир.

– А? Джейми, уже ужинать пора, что ли? – Гарри потянулся и потер руками глаза. – Который час?

– Так уже это... утро почти... – растерянно ответил наивный Поттер-средний. – Ты что, концерт смотрел?

– Какой концерт? – Гарри закрутил головой. – Вот черт, наверно, на пульт лёг случайно. Ну что, раз уж встали оба... айда на пробежку? А то раскиснешь там от своей сидяче-мозговой деятельности.

– А не рановато, нет? Ну тогда пойду оденусь, всё равно не спится... – Тот пожал плечами, однако, поднимаясь по лестнице, вдруг сообразил: «Так я же сам трансатлантический канал только неделю назад подключил, его даже на пульте нет, как же тогда можно было случайно жопой включить?» Джеймс постоял на площадке перед своей спальней, но потом резко дёрнул ручку двери и вошёл, решив не заморачиваться. Кто он такой, чтобы спорить с самим Гарри Поттером, которому вон даже электроника подчиняется?..

........................................................................

(1) Отбой тревоги (дат.)

====== Глава 24. 7 сентября. 24-1 ======

Глава 24. 7 сентября. 24-1

Когда в доме включили свет, то показалось, что на улице – ночь. Собственно, так и было: официально утро наступает в шесть.

Джей натянул на себя спортивные шорты и футболку, и тут же страшно захотелось спать. Уютно так закопаться в одеяло и... Он вздохнул и стал зашнуровывать высокие ботинки со специальной амортизирующей подошвой – новая разработка для марш-бросков, последний сувенир из курсантской амуниции школы Аврората. Снизу донеслось: «Чего копаешься, на выход!»

– Есть, на выход, – вяло отозвался Джеймс. Напоследок мазнул взглядом темнеющий за окном сад и спустился в холл к отцу, слегка поёжился. Тот стоял у открытой двери, в тёмном тренировочном костюме и протягивал ему ветровку:

– Ты что голяком? Стриптизить не для кого. Там изрядно моросит.

– Да я так привык. Не сахарный, не растаю, – буркнул бывший курсант, одеваясь. – Спасибо.

Они вышли на пустую площадь, и Поттер резво припустил в переулок к парку... Утро по определению было туманным, ноги – чугунными, а мысли – печальными. Джей Эс мелко трусил вслед за отцом и невольно любовался красотами природы. Полупрозрачные силуэты деревьев были издевательски живописны, и с каждым поворотом гаревой дорожки (1) открывались новые красивые виды: темные кроны высоких дубов притворялись гравюрами, стройные молодые осинки, напротив, являли себя акварельными набросками и в просветах туч стали подкрашиваться нежными тонами серо-голубого рассвета. Воздух был свеж, ветер, видно, еще спал, никаких городских шумов, никакого присутствия вечно жужжащего человеческого бытия... чистая гармония!

«Много званных, да мало избранных, – подбодрил себя Джеймс, пару раз подпрыгнув на бегу, и, ускоряясь, наконец-то поймал нужный ритм, почти догнав Поттера-старшего. – Весь мир дрыхнет, а я тут силу воли тренирую. Зато день будет длинный, можно много успеть и подумать тоже!» А подумать имелось о чем: взрослость пришла к нему решительно, неожиданно и быстро, сметя картонные домики предрассудков, наивных мечтаний и простеньких забот, мальчишеской лихости и бравады. И если сейчас что-то еще делалось по инерции с оглядкой на взрослых, особенно на отца, то всё-таки поле самостоятельной деятельности расширилось и продолжало расширяться.