Текст книги "Кrom fendere, или Опасные гастроли (СИ)"

Автор книги: Smaragd

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 89 страниц)

Ребята уже размялись и распелись без него, Мати поглядывала на улыбающегося через силу Сая с жалостью, Свечка с осуждением качал головой, а Андрис, показав Гулю жест «оторву тебе, глюколовитель, всё, что смогу!» отвёл Сольвая в сторонку, прижал к стенке и с минуту шептал ему на ухо всё, что думает о малолетних голожопых страусятах, прячущих бошки в ароматное говно тяжёлой наркоты. Сай не сопротивлялся – слушал, кивал. Узнал парочку новых экспрессивных выражений на датском и английском, ну, очень экспрессивных. Напоследок Кит двинул ему коленом между ног и спросил, не мигая глядя в глаза:

– На сцене не упадёшь? Песни-пляски помнишь? Синяк на руке замажь!

Сольвай ещё раз молча кивнул. На этом нравоучение было закончено...

Зал был переполнен, негде было упасть не то что яблоку, а даже яблочному зёрнышку. Галёрка встретила Мотыльков таким ураганом восторгов, что первые две композиции пришлось «слить» – спеть с фанатами, поддавая им жару и продираясь через аплодисменты. И лишь когда почти обезумевшие от сбывшегося экстаза мальчики и девочки в массе своей посрывали голоса (а переорать бардак Гуля, работающего через качественный портал (1), было физически невозможно) и устали прыгать друг у друга на плечах, только тогда началось настоящее выступление «Кrom fendere». Последнее в Калифорнии.

Ты хочешь, просишь нежности,

А я совсем не нежный.

Ты хочешь, ищешь верности,

А я совсем не верный.

Как запереть себя, когда

Здесь бродят вольные стада,

Ум мутят запахи самцов,

А я – ловец, в конце концов!

Тебя обидеть не хочу,

Но обижаю.

Тебя покинуть не могу,

Но угрожаю.

Мне просто похоть – наркота!

Неволя – только для скота!..

На этой композиции перевозбуждённые зрители (некоторые срывали с себя одежду и бросали под ноги кумирам) едва не смяли у сцены кордон охраны и чуть не растащили Мотыльков на кусочки.

Утихомирить рвущихся на сцену фанатов смог Сольвай. Он что-то шепнул Гулю, тут же взявшему несколько привычных мелодичных аккордов, кивнул Мати и, подойдя к краю рабочей площадки, начал снимать с себя рубашку. Медленно, как если бы каждое движение доставляло ему боль. Оставшись полуобнажённым, он сделал фальшь-жест, будто бросая скомканную рубашку в толпу. Зрители ахнули, подаваясь вперёд и жадно вытягивая руки, а Сай положил рубашку рядом, опустился на колени и так замер, склонив голову, прикрыв глаза. Через минуту по орущему залу растеклась тишина.

А из неё вынырнул негромкий, уверенный голос Сольвая... поющий о свободе и любви...

– Мне не бо-о-ольно... – запел он а капелла, и тихие, как бы про себя произносимые, слова были прекрасно слышны даже последним рядам огромного зала.

Звукорежиссер среагировал мгновенно – и прямо к лицу Сольвая, как молния, спустился на шнуре микрофон.

Мне-е-е не бо-о-ольно... (Пауза)

Только сердце замедляет ход

И невольно,

Грудь взрывая, зов последний шлёт:

Люби меня! (Он замолчал и поднял голову)

Пока оно живёт!..

*

Никогда ещё Авада Кедавра не казалась девятнадцатилетнему курсанту Поттеру таким правильным выходом из ситуации! И... желанным!

А ситуация-то была кошмарной.

И всё эта злополучная воскресная вылазка почти всем семейством в Лос-Анжелес. Город Ангелов – ага! – шалость удалась!

Сначала всё представлялось такой весёленькой затеей; ну, это ж надо додуматься – они, во главе с отцом, под Обороткой – этакие трое подростков в маггловских шмотках завалились на концерт... Мотыльков... Причём, предложил сей культпоход сам отец! Альбус, конечно, с удовольствием сходил бы на Крылышки, но не клянчил: кажется, посчитал, что его увлечение Мотыльками со стороны выглядит, как признак детства и глупости, и предпочитал слушать своих любимцев через наушники. Лили на концерт не взяли, хотя крику было! Но поттеровскому домашнему шилу ещё пятнадцати не исполнилось, и отец даже не стал разговаривать на эту тему.

Гарри Поттер, Главный аврор Британии – рыжий пацан в оранжевой же толстовке и в кедах каких-то рябеньких! Ну, Суслик в своём хлопчатом свитерке коричневом, и Джеймс в синей футболке с надписью «FUCK ME!» и белых джинсах... Вот именно: fuck и получился... полный.

Концерт как концерт, ну классный, чего скрывать, но вот под занавес случилось нечто неординарное: внезапно с потолка концертного зала запорхали маленькие, переливающиеся всеми цветами радуги картонки – рыжий паренек, стоящий рядом с Джеем, вдруг взвился свечкой и в прыжке выхватил прямо из воздуха несколько штук.

– Пап... па-рень! Ты ас! – завопил Ал, кидаясь прыгуну на шею. – Это приглашения? Вот что значит лучший ловец столетия – раньше всех заметил!

Парень в толстовке засмеялся и ответил отцовским голосом:

– Прошлого столетия, Алька, прошлого!

– Минуту внимания, пиплы! – раздался со сцены мощный голос Кима Мартинсена. Публика прекратила орать и хлопать.

– Мы тут подумали, что прощаться с Калифорнией надо по-южному жарко, поэтому приглашаем тех, кто поймал билеты, к нам на вечеринку. Мальчики и девочки – вас ждет автобус у входа, бля... Сай, какой там вход? Ага, номер четыре, выход, то есть, и...

Рёв публики перекрыл последние слова Упыря. Младшие Поттеры переглянулись.

– Ну, идите, повеселитесь там, много не пейте, – прокричал во всё горло, чтобы быть услышанным в поднявшемся гвалте, Гарри.

– Пап, ты нас правда отпускаешь? – не веря в свое счастье, завопил Альбус. – А билетов-то три.

– Что ж мне там делать, среди сосунков? Скажешь тоже! У меня, кстати, Оборотка вот-вот слезет. И Лили дома одна. Джей, ты за старшего. – Поттер похлопал своих мальчишек по плечам и, слившись с толпой, исчез из виду.

*

– Какой красивый букет! – Мати потянула носом цветочный аромат и закатила глаза от удовольствия. – Чудо. Шикарно. У кого это такой отменный вкус? Познакомь. Не розы, а камелии, нам впервые дарят камелии!

– Мне, – сухо заметил Сай.

Подруга не оценила его сурового настроя:

– Солечка, можно забрать, да? Они у меня в спальне будут прям под занавески. И у меня неглиже похожее. Красненькие, ух!

– Не красненькие, этот цвет называется «кардинал», редкий.

– Да хоть папа римский, красотища же. Сколько, боже-боже-боже, штук пятьдесят-шестьдесят? Так я их беру? – Восторженная Матильда с трудом подняла огромный букет, упакованный в гофрированную прозрачную плёнку без всяких финтифлюшек: плотный круг пятидюймовых свежих дымчато-красных камелий.

– Восемьдесят. И поставь на место. Пожалуйста. – Сай ожёг подругу каким-то странным взглядом.

Та некоторое время растерянно держала букет, потом фыркнула и, усердно сопя, затолкала его обратно в большую банку, заменявшую вазу.

– Пожалуюсь Киту, вот! – Уходя из гримёрки, она намеренно крутанула попой так, что в разрезах короткой юбки сверкнули усыпанные «бриллиантами» подвязки ажурных чулок, и, погрозив плотно сжатым розовым кулачком, высунула язык: – Бе! В следующий раз отдавлю тебе все ноги во время бачаты!

Сольвай улыбнулся и замахнулся на вредину мокрым от пота скомканным полотенцем. Мати с визгом исчезла за дверью. Он подошёл к букету и осторожно погладил кончиками пальцев несколько цветков, поправил обёртку. Наклонился над камелиями, ловя аромат и касаясь носом и губами прохладных лепестков. По спине пробежали мурашки. Сколько цветов он видел за свою примерно двухлетнюю карьеру на сцене! Артистам, даже мужчинам, традиционно дарят цветы; сцену после выступления Крылышек иногда заваливали ими. Цветы самые разные, дорогие и дешёвые, корзины и одиночные растения, чаще розы, иногда тюльпаны, хризантемы, лилии, ирисы, даже каллы, почему-то любят дарить гладиолусы, несколько раз попадался цветущий бамбук и подсолнухи. Камелии – впервые. Особенно такого интересного цвета. «Разгорающаяся, набирающая силу, мощная, глубокая страсть, вперемешку с признанием, энергией, некричащая яркость, достоинство и власть над душой», – такие эпитеты возникли в голове поэта Сванхиля. И отчего-то вспомнилась арабская легенда: видя, как восхищается Ева цветами, Сатана создал драгоценные камни... Сольвай любил цветы... Он вспомнил бабушку в простом брючном костюме и большом каляном переднике, в резиновых перчатках, пропалывающую грядку с жёлтой виолой, и закусил губу. Такие воспоминания ему сейчас были ни к чему.

Сай достал из ящика гримёрного столика белую карточку, что была приколота к камелиям. Да, пришли Поттер любые другие цветы, Сай, может, и в руки бы не взял букет.

«Случилось так, что я в Америке, и, вот удивительно, у меня есть билеты на твой последний концерт в Лос-Анджелесе. Надеюсь, мы сможем встретиться, поговорить. Завтра, 20.00, Сенчери бульвар, 77, мотель «Даун Велли». Гарри».

Приблизив лицо к зеркалу, Сольвай внимательно посмотрел на себя. Поводил пальцем, трогая ресницы, очерчивая веки, скулы, разжал себе, как бы насильно, губы, закусил кончик пальца.

Завтра ты, малыш Скорпиус, увидишься с мужчиной, который, похоже, сильно тебе нужен. Зачем? Зачем нужен и зачем увидишься?..

Вспомнилась эйфория, носившая его на неугомонных крыльях всю ночь, подумалось, что неплохо бы повторить. Но Скорпиус Малфой не попадался на такие дешёвые приманки подсознания. Он встретится с Поттером на свежую голову. Разве что капелькой виски промочит горло, не больше.

14-2

– О-о-ох, что ж теперь будет! – закапываясь под одеяло с головой, выл Джеймс в своей комнате в Бриттни. Солнце стояло уже высоко, он с вечера, перед злополучным концертом, не занавесил окно и теперь прятался от ярких лучей, словно насмехавшихся над ним, бедным и несчастным. – Мамочки, что я наделал! Драккл меня забери!

*

Прощальная вечеринка Крылышек катила своим ходом: приглашенные счастливчики уже давно получили от всех членов группы желанные автографы, плакаты и прочие сувениры, даже кое-что из личных вещей артистов прихватили (но это уже явно без спроса) и теперь угощались пивом, коктейлями и канапе с разнообразными начинками, больше закуски никакой не было.

«Вы сюда не жрать пришли, а танцевать!» – как пояснил кто-то из Мотыльков. Сами музыканты больше не выступали, просто оттягивались наравне со своими фанатами. Сольвая, правда, не было. Когда все приглашенные штурмом брали автобус, вечно всё замечающий Альбус ткнул Джеймса в бок и показал на Сванхиля, садящегося в такси с огромным букетом каких—то красных цветов...

В небольшом зале виллы взрывались маггловские хлопушки, крутились зеркальные шары под потолком: farewell party (3) была смешанная, поэтому и спецэффекты использовались простенькие, не колдовские. Но было шумно, весело, народ танцевал; даже младший братец-Поттер подхватил себе какую-то девчонку... Красноволосую! Чёрт, это же сама Мати Ватула, не, Вантулэ из «Крыльев»! Так держать, братишка!

Джеймс, окончательно оглохнув, ушёл из зала и уселся на балюстраду балкона, потягивая слабоалкогольный цитрусовый напиток из высокого пластикового стакана. Напиваться у него особо желания не было – Британский Аврорат всё-таки, а не какой-нибудь хилый волосатик. Тут из цветных сполохов, освещающих просторную комнату, где бесилась молодежь, к нему в темноту и прохладу калифорнийской ночи ввалился какой-то парень, повыше самого Джея, худой, чуть сутулый, с сигаретой в зубах. Она красным, мигающим от глубоких затяжек маячком время от времени освещала вошедшему курильщику пол-лица – его полные, четко очерченные губы, усы, нос с легкой горбинкой, короткую бородку, черными мазками обозначающую твердый подбородок.

– Тю! А вот и солдатик! – протянул верзила баском. – Пойдём выпьем? – Махнул он рукой в сторону коридора, ведущего вглубь дома.

– Неа, там душно, и у меня что-то уже есть. – Поттер-средний в доказательство поболтал мутноватую жидкость в своём стакане, с обсахаренного ободка которого от резкого движения слетел кружочек лайма. – Упс! – Неожиданно смутился и улыбнулся он. – А почем ты узнал, что я... курсант?

Ловко поймав вздумавшее сбежать лакомство двумя пальцами и опустив его в бокал, приближаясь и виртуозно выплевывая за ограждение балкона окурок, меткий стрелок сообщил заговорщицким шёпотом:

– Аврора... за двадцать лиг (4) видать. – И криво усмехнулся, склонившись к самому уху Джеймса. – У тебя ботинки форменные.

– Подумаешь!

– Не, ты смешной, они ж на непромокаемость и лёгкость шага зачарованы, в маггловском магазине не купишь такие тапочки. Я хоть и сквиб, но не слепой сквиб, – пояснил, с интересом разглядывая его, парень. Под светом луны, как блюдце, полное мёда, показавшейся из-за облаков, Джеймс узнал в нем гитариста группы Мартинсена. – Пойдём.

– Куда это? – спросил разоблаченный военный лазутчик, спрыгивая с перил, и вдруг оказался в крепких объятиях собеседника, превосходящего его не только ростом, но, как неожиданно оказалось, и силой. – Эй, ты чего?

– Ты мне понравился, очень. Я на тебя весь вечер смотрю, – громко и сочно выдохнул в ухо шокированного адепта гетеросексуальной школы черноволосый красавец. – Хочешь со мной?

– С... э... тобой? Что?! Ошизел?! Отпусти! – опомнился Джеймс. Ну... как опомнился, скорее... да, вот как-то не совсем, что ли, потому что вырываться не стал и в рожу наглецу не засветил. (Типичное шоковое состояние, ага-ага).

Тот сам его отпустил, отступил на шаг, улыбнулся:

– Ну вот, ты теперь всё знаешь, я играю в открытую. Но посидеть-то со мной, поговорить, можешь?

Джеймс был так ошарашен всем произошедшим, что как-то помимо воли кивнул.

Гуль оживился и, схватив его за руку, быстро протащил сквозь толпу дергающихся под музыку тел в дальнюю комнату.

Двери хлопнули дважды – выпуская и впуская – и вот уже ярый геененавистник Поттер-средний сидит в кресле мартинсенского люкса.

Что случилось потом, Джеймс даже себе не мог объяснить толком. Никакого морока, приворота и колдовства не было (отличник боевой подготовки, имевший высшие на всём курсе баллы по дистанционному диагностированию несанкционированных магических вмешательств мог за это поручиться чем угодно), но почему-то душа сама потянулось к этому чужому парню, а потом что-то всколыхнулось в груди, ответило на слова Кима, на его красивый голос с северным, но мягким акцентом, произносящий такие незнакомые странные вещи. Стало так легко, празднично, как будто Джей всю жизнь ждал этой встречи, этих рук, глаз этих лучистых, этого тихого смешка... и этой ночи, а всё, что было, до этого момента, было только прелюдией, пробой, началом настоящей жизни...

– Тебя как зовут? Меня Гуль, то есть Ким.

В руке Джеймса оказался стакан с крепким и ароматным алкоголем. Запах чего-то нового, неизведанного, сильного и пленительного до головокружения, до сведённых мышц, до спазмов в животе, аромат далёких стран, суровых неулыбчивых парней, злого солнца и не менее злого секса ударил в ноздри; пара глотков – и мир вокруг сосредоточился на чёрных глазах Упыря.

– Джеймс Сириус.

– Забавное имечко, космическое. JS, Джей Э-с, – повертел на языке Гуль, будто перекатывая карамельку, вкусную, сладкую, склеивающую губы.

– Хочешь нашу новую песню? – неожиданно перескочил он через некоторое время с разговора о северных богах и о своих путешествиях и поставил под ноги пустую бутылку, взял Джеймса за руку.

Ладонь покачивающегося в такт его бархатисто-хрипловатому голосу будущего знаменитого мракоборца Поттера словно огнём вспыхнула, жар побежал в плечо, упал в пах. Пальцы онемели, а давление в промежности, наоборот оживилось. У Джеймса никогда в жизни не вставал на чей-то голос.

Гуль, между тем, запел, откашлявшись:

Прильну, как к ветру, телом,

К сердцу сердцем...

Так на свободу просится душа –

Тюрьмы сидельцем,

вором,

погорельцем –

И в небо смело,

даже не дыша!

*

Круша копытом зеркальцем застывший,

Поймавший луч рассвета

красный лёд,

Законы притяжения забывши,

Мой конь крылатый просится в полёт.

*

Припев после каждого куплета:

Моя душа,

мой дух,

мой друг, мой бог!

*

И страх отринув, будто перед плахой,

К луке седла я прижимаюсь пахом

И луком выгибаюсь, чтоб стрела

С плеча ушла и лебедем плыла.

*

И встав на стремена, как на крыла,

Плевать на землю и её дела,

Слова, что притворяются любовью,

Тела, которые лишь мясо с кровью.

*

Мой конь летит, и тень его бела...

Рука поводьям волю отдала...

– Нравится? – спросил Гуль, беря своего заметно поплывшего слушателя за подбородок и сверху вниз заглядывая ему в глаза. Его ладонь лежала на талии, а колено упиралось между ног Джеймсу, и тому это чертовски нравилось. Джеймс кивнул. Говорить не хотелось, хотелось слушать Кима и всё крепче прижиматься к нему...

«Эй, курсант Поттер! Ты же с парнем обнимаешься! – пару раз попыталось намекнуть сознание, но как-то не очень уверенно. – Джейми, может, остановишься? Нет? Ну, смотри сам», – довольно быстро сдалось оно. Джеймсу было всё равно, кто именно сейчас с ним, лишь бы он никуда не исчезал.

*

Где-то часа в четыре утра, когда последние из приглашенных фанатов допивали и расползались по домам, а некоторые уже отправились на боковую там же, где танцевали и, свернувшись на диванах, в креслах или просто на полу, спали ангельским сном... Джеймс нашёл в себе силы оторваться от губ Упыря и, сказав «Я быстренько, только братишку домой отправлю!», помчался разыскивать Альбуса.

Он нашёл младшего в небольшой комнатке, видно, гардеробной, сидящим верхом на стуле и невинно о чем-то беседующим с девицей, устроившейся на подоконнике, которую Джей Эс снова не узнал, потому как волосы мисс Вантуле к утру поменяли цвет на фиолетовый.

– Так, Ал, быстро, вот порт-ключ. Домой, а то обоим влетит! Отцу, если не спит, скажешь, что всё нормально. Я буду через полчасика, охранные настрой и мотай! – бесцеремонно утаскивая Альбуса за собой, скороговоркой бубнил старший брат. – Пока-пока, голову не расшиби!

И совсем не заметил, как огромные голубые глаза фрекен Матильды печально провожали влюбленным взглядом постоянно оглядывающегося Поттера-младшего...

*

Жгуче и безумно...

Гуль зачем-то перемазал руки (и не только!) в ароматном масле, похожем на личи. Джеймс подумал, что испортит всю одежду, придётся идти в душ. Потом...

Поцелуи медленно гуляли по его телу, иногда задерживаясь то на одном, то на другом соске, или на шее, или пониже пупка (несколько раз нежные губы и колючая щетина бороды и усов касались яичек Джеймса и его члена – он зажмуривался крепко-крепко)... потом сместились к ягодицам...

Жгуче и безумно...

Больно Джеймсу (вопреки легендам о первом однополом сексе) не было. Его раздели, развернули и наклонили на мягкий пуф так естественно, что он очухался только от внезапно ударившего по нервам не знакомого раньше кайфа. Внутри билось наслаждение, горячие, мягкие, приятные губы ласкали кожу, уверенная рука ловко подгоняла его полусонный стояк, то и дело проныривая поглубже между ягодиц... Неудобство, что-то большое там, потом нечто совершенно огромное; казалось, его сейчас растянет, разорвёт надвое, как итог – длительный оргазм, соль на губах, и не было ничего вкуснее этой соли... Возникло чувство, что он кончил раз десять кряду, но окончательная разрядка не приходила, ему было жарко, нечем дышать, его придавило что-то очень тяжёлое и вбивало в него удовольствие, его колотило от оргазма и от каждого сдержанного, ювелирно выверенного мощного, но осторожного толчка. В него. Куда-то очень глубоко...

Жгуче и безумно!..

*

– Я шлюха-а-а, я го-о-омик, да ещё и пидор опущенный. – В песнь скорби, которую исполнял, безостановочно ноя под одеялом, лучший курсант Аврората, вкрадывались, видимо, чтобы избежать тавтологии, жаргонные и тюремные словечки. – Петух, давалка, шала-а-ава, ой, Мерлин, позо-о-о-ор, как же я теперь ему в глаза гляну?

Кому он собирался смотреть в глаза, Джей сам не особо понимал. Бедного мальчишку душил стыд, всё его существо разрывалось от злости на собственное предавшее его тело. Как, ну, как он мог?!

*

Ким был трезв как стеклышко, и это ему очень не нравилось. Все последние годы, да если честно, сразу, как слинял со скотски громким скандалом из родительского гнёздышка, этого состояния он тщательно избегал. Удавалось. Алкоголь любого качества, дурь. А тут ну просто кристальная трезвость! Это пугало. Он метался по своей комнате, время от времени круша и пиная попадающиеся под ноги предметы. Когда же досталось «Линде», его любимой, на заказ изготовленной в Нидерландах, гитаре, Гуль просто взвыл и рухнул на колени, обхватив голову руками:

– Что? Что?! Что теперь с этим делать? Мне ж нельзя! Вот чувствую же, само просыпается, херово наследие! Думал проскочить, дебил! Вон уже и предназначенного чую... Спит, знаю, что спит... тихо дышит. Мой. Что же будет?

Ким Мортинсен встал, откинул с лица волосы и подошел к окну, нашарил в кармане смятую пачку сигарет. Закурив, окинул взглядом комнату, задумался.

«Точно! Влюбился! Бля! – Окурок обжигал, но Ким не замечал этого, на его губах блуждала улыбка. – И мальчик вроде да, всё нутро к нему потянулось, как для меня единственного Один его создал. Джеймс. Джей Эс. Как фамилия – не спросил, ничего – я его легко найду. Вот только пойдёт ли он со мной, примет ли мою долю? Если откажет – мрак. Просто вернусь домой, года ждать не буду, пусть инициируют, кровь – так кровь. Хм, крови я, что ли, не видел? Нахуй, не хочу рядом никого другого. Как мать сказала, или инициация – или женитьба на Брэндисмерг Оолсон. О, ненавижу дуру. Или самому под нож! Джей... сладость моя, мёд, как Сай говорит. Не, мед вот совсем не люблю. Люблю мальчика... Джей Эс. Сириус, что б его! Ох, погибель моя».

......................................................................

(1) Бардак – импровизированное исполнение; портал – здесь: группа колонок, обеспечивающих звук в зале.

(2) Прощальный вечер.

(3) 1 лига = 3 милям, около 5 км.

Джей Эс: http://static.diary.ru/userdir/3/0/0/6/3006151/80888861.jpg

Ким Мартинсен: http://static.diary.ru/userdir/3/0/0/6/3006151/80888859.jpg

К огромному сожалению в шапке закончилось место для активных ссылок, уважаемые читатели, вам придётся смотреть на арты по координатам в конце глав!

====== Глава 15. Оne-night-stand ======

15-1

Лили дулась, заперлась, так громко включила музыку, что Гарри всерьёз обеспокоился за покой соседей. Выманить её из спальни удалось, только позвав купаться в ночном океане. Гарри не особо одобрял сию идею и умело отлынивал на протяжении двух недель, но этой ночью ему совершенно не хотелось сидеть в одиночестве, зная, что дочка куксится под ревущие на весь дом и окрестности песни «Кrom fendere». А ещё ему почему-то просто загорелось искупаться под звёздами, в лунной дорожке. Заболел Главный британский мракоборец, не иначе. Романтикой заболел, сердечной склонностью к созерцанию природных объектов. Капец!

На пляже было прохладно, ветер с океана свежий; чёрная, почти зеркальная глубина затягивала, расстояние до берега определялось с трудом. Гарри казалось, что он заплыл довольно далеко, а получилось, что завернул куда-то вбок и неожиданно коснулся ногами дна. Стоя по плечи в воде, он массировал себе шею, грудь, живот и думал о том, что очень скоро сможет почувствовать руки Сая на своём теле... Как это будет? Наверняка совсем не так, как с другими. Иначе какой смысл так сильно переживать, мучиться неопределённостью? Какой смысл так живо реагировать на Сая? Вообще во всём этом безумии должен же быть какой-то смысл... Его именно что безумно влекло к мальчишке. Но что есть это влечение? Жажда тела, желание почувствовать под собой юное, крепкое, порочное, равно как и девственное своими нерастраченными эмоциями? Можно же найти любые сексуальные утехи, это не проблема. Многие продажные или абсолютно искренне влюблённые в Поттера парни, даже очень молодые, согласятся быть с ним без всяких обязательств, в удобном, так сказать, формате. Но воспользоваться этим никогда не приходило в голову. Гарри, если честно, и не заглядывался особо на подростков – всегда ставил их в один ряд с сыновьями, что напрочь убивало всякую секс-охоту. Куда как приятнее чувствовать себя с партнёром постарше, адекватным, взрослым, опытным. Девственность вообще, и мужская в том числе, не была возбуждающей фишкой для Поттера, особенно, когда он понял, что она реально, скажем так, физиологически и психологически означает. Дефлорация (не только пассивного партнёра) редко сопровождается офигительно прекрасными ощущениями. Трудно, больно, даже парням. И очень редко приносит абсолютное соединение, истинное соитие. Чаще это механический процесс, а если что-то случайно сделать не так – то гарантированы самые разнообразные проблемы. То, что все прям так хотят лишить партнёра девственности – миф. Некоторые, наоборот, от такой ответственности теряют желание. Быть первым – красиво, романтично, возбуждающе лишь при определённых условиях. Конечно, теоретически Гарри очень хотел бы быть у Сая первым, но почему-то совершенно не ревновал его, не думал о парне, имевшем, как известно, сексуальный опыт, в таком ключе. И о возрасте его не думал. То есть, безусловно, думал, и даже заметно напрягался по этому поводу, но вовсе не рассматривал Сая, как лакомый кусочек молодой свежатинки. Красивое тело и горячий темперамент можно было найти и у ровесника. А Сая Гарри просто хотел, вне зависимости от его возраста и опыта. Хотел. Как никого другого. Даже Вуд не вызывал в нём никогда и четверти подобного желания. Долго боялся себе в этом признаться, но хотел, с каждым днём всё больше и больше. Хотел всего, и сразу: взгляд, голос, запах, тепло кожи, упругость мышц, жар его глубины, стук сердца, душу...

В чёрный океан упала звезда. Гарри издал сдавленный стон и убрал руку со своего члена. Встряхнулся, подпрыгнул в воде, резко оттолкнулся от дна и, мощно загребая правой, поплыл к Лили, нырявшей с огоньком волшебной палочки у берега.

Вернувшись с пляжа ещё более одухотворённым (и каплю растерянным от приближающегося с каждым часом свидания), Гарри немного позлился – до сих пор не объявились сыновья! – но разумно заметил сам себе, что, разрешая почти взрослым мальчишкам идти на ночное пати Крылышек, не следует ожидать, что они станут там вышивать крестиком или учить законы магического движения твёрдых тел в газообразной среде. Нужно доверять детям или держать их на коротком поводке. На поводке Гарри даже Коржика держать не хотел, поэтому отключил (хоть и не сразу) свою назойливо попискивающую в сердце отцовскую сигнализацию и лёг спать. Он хорошо знал Джеймса и Альбуса и мог надеяться, что они не совершат ничего ужасного, а от ошибок никто не застрахован; даже лучше, если подростки будут учиться на своих ошибках в шестнадцать-девятнадцать, а не тащить их груз во взрослую жизнь.

Заснул он, вспоминая взгляд Сольвая. Со сцены, исподлобья, кажется, прямо в глаза Поттеру... Копьё, удар – и Гарри Поттер у ваших ног, мистер Сванхиль... мистер Малфой... Ах, чёрт, если бы он не играл... А ведь есть шанс, что не играет...

Не придумал ли Поттер себе этого чудесного Мотылька? Не собрал ли его образ из собственных подсознательных магнитиков? А на самом деле Сай Сванхиль, Скорпиус Малфой, – возможно, кто-то другой, не такой, каким его видит Гарри, хочет видеть? Не хуже, не лучше – другой. Если так, то Гарри ожидает серьёзное разочарование? Хм, ну почему? А если знакомство заново? В любом случае, этим опасениям завтра или придёт конец, или они подтвердятся. Тогда и будем думать.

Любовь – странная штука. Когда её нет – мы печалимся и страдаем от одиночества, ищем кого-то, мечтаем и ждём, даже если нам кажется, что это не так... А когда она прилетает к нам и садится на плечо – морщимся от боли, что доставляют её когти незащищённой коже и отворачиваемся от хлопающих крыльев.

*

Путая сюжет, сминая картинку какого-то яркого сна, вроде как доставлявшего Гарри удовольствие, в дверь кто-то вломился и классический отцовский хит этих дней “Лили-милая-посиди-часочек-на-террасе-пожалуйста-детка!” был прерван в самом начале, и вовсе не дочкиным голосом:

– Па, это я, всё равно уже не спишь. Девять пропикало, – Суслик был почему-то мокрый, и от него веяло холодом... Бред! Гарри помотал головой, проверяя, проснулся ли.

– Что ж я вас никого стучать не научил-то, хамчуги! – Он зевнул и приподнялся на локтях. – Слезь с ноги, что ты такой ледяной? Как погуляли ночью?

– Настучать на Джейми могу, но не буду. – Альбус и не думал вставать с отцовской постели. – Я в душе был, чтоб разбудиться. А день, похоже, снова жаркий намечается. Пап, дай денег, очень надо! И вы сегодня без меня, ладно?

– Слушаю, – Гарри всё же поднялся и обошёл своё круглое ложе. (Сколько тут, на этом ложе, бывшем вудовском, греха творилось! Но Поттеру было всё равно: просто сменил матрас на новый и более жёсткий, а вот форму кровати не тронул – прикольно. Правда, с непривычки пару раз чуть не свалился во сне...) Он вышел на балкон и поманил за собой сына:

– Ну, чего ты задумал? Или что случилось? – Внимательней взглянув на подскочившего и усевшегося на перила Ала, Гарри слегка нахмурился. – Ты на себя не похож.

И тут Альбус неожиданно сделал то, чего не делал уже лет пять: потянулся к отцу и, чуть не грохнувшись с перил, обнял за шею:

– Пап! Ты был прав! – мажа лицо Гарри мокрыми волосами, зашептал ему в ухо. – Ну, откуда ты всё всегда знаешь наперёд? Я же тебе не верил. Я не гей! Совсем! Не знаю, как это вышло, пока ничего не понимаю, но... Я девушку встретил! Волшебную, сказочную! Я без ума от нее, папа, это такая красотища!

– Ох! – Поттер придержал сына за спину.

– Только Лилище не говори? Замучает вопросами.

– Слезай и рассказывай.

Альбус затряс головой, капли с его волос полетели во все стороны, блестя на солнце, как искры фейерверка:

– Ни за что! Она... она... очень красивая. И всё понимает, я таких никогда раньше не встречал! Мне... пап... всё равно, мальчишка она или девчонка! Вот! У нас свидание, через два часа на пирсе. Мне ещё подстричься надо.

– Ну... вот же... – мудрый родитель не знал, что сказать. – Целовались? – вдруг ляпнул он.

– Ага! Ага! Так дашь? Мы же с Джеем всё на ремонт потратили. – Альбус просто лучился от счастья.

– Двести баксов хватит? – реабилитировал своё любопытство Поттер. – Возьми там, в бумажнике... И...

Альбуса уже не было ни на балконе, ни в комнате, и только с лестницы эхом прозвучало:

– Спасибо, я в одиннадцать как штык!

*

Наконец Джей слегка опомнился: время-то к обеду! Отец удивится, почему он до сих пор в постели, или Лили сунет свой любопытный нос. Его как кипятком окатило. Лежать под одеялом было жарковато: это вам не Альбион с его умеренным климатом и мягкой погодкой... тьфу, о чём это он? Что за глупости лезут в голову? Почему-то вспомнились родные дожди, серое небо, захотелось луж под ногами, навесить на скорую руку зонтик и бродить, ни о чём не думая, по осеннему Лондону... Может быть, не в одиночку бродить... Через две недели начало занятий в Аврорате, он увидит друзей, Бетти... Нафиг? Ну нафиг это всё? Шагать 1 сентября по плацу в парадной мантии, махать на показательных выступлениях палочкой, гарцевать на метле, зубрить заклинания, разучивать новые щиты, новые контрзаклятия, новые инструкции и правила... Сотни книг, лекции, практика в Визенгамоте и Министерстве, и так каждый день, каждый день. Зачем, когда тут такое?! А Ким улетит, его не будет рядом. И останется только вспоминать. Его глаза чернющие, лучистые, волосы, голос колдовской, приятный до мурашек, руки такие уверенные, такие нежные, его... О, Мерлин, о таком разве вспоминают?