Текст книги "Кrom fendere, или Опасные гастроли (СИ)"

Автор книги: Smaragd

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 89 страниц)

«А я, можно подумать, политик...» – Про себя ещё тяжелее вздохнул Гарри и усмехнулся:

– Какой же ты ещё ребёнок. Солдатик ты мой. Запомни: солдат, который любит воевать, – это плохой солдат, чужое пушечное мясо. Воевать надо, не чтобы воевать, а с кем-то. И желательно с по-настоящему опасным противником, а с неопасными решать дипломатией, хитростью, компромиссами. Тебе войну организовать? Или второго Волдеморта? Современная аврорская служба по сути – рутина, сам знаешь, курсантские байки о боевой романтике и орденах быстро разбиваются о скучную и малогероическую (и слава Мерлину!) службу. Тебе так нравится хулиганьё растаскивать, хочешь посвятить этому всю жизнь?

– Согласен. – Уныло кивнул Джеймс. – Что после твоей-то железной руки аврорам делать? Только мелочь ловить или семейные скандалы разруливать? Ты, пап, мне места в Аврорате не оставил. У нас даже анекдот ходит... неприличный, но суть такая: если все авроры... э... исчезнут, и останется один Гарри Поттер, то магическая Британия этого не заметит.

– Не то ты говоришь, при чём тут место? У каждого из нас своя война, понимаешь? Своя. Я тебе, что ли, для карьеры войнушку организовать должен был? Или волдевальда, мерлиновы обноски, возродить? Это же хорошо, что никто не воюет, что всё мирно... Было... Понимаешь, пока я таких же как ты мальчишек учил палочками махать и скандалы усмирять, за нашими спинами кому-то мирная жизнь показалась слишком скучной, неприбыльной, невыгодной. Так что вот тебе – война. Ещё неизвестно, какая страшнее...

– Понимаю, – пристыженно опустил взгляд Джеймс. – Я правда всё понимаю, пап. И буду стараться.

– Хочешь быть полезен – займись по-настоящему серьёзным делом. У тебя получится, ты же Поттер! Ну вот хотя бы контрразведкой. Вырастил вояку на свою срак... голову! – В сердцах взмахнул руками Гарри.

– А контрразведчикам ордена дают? – задумчиво спросил Джеймс.

– Пацан! – Гарри сурово нахмурился и... рассмеялся. – Пошли, проверим, чем там Суслик с Лил занимаются, а то что-то слишком тихо в доме, непорядок. – Похлопал он Джеймса по плечу.

Младшие Поттеры обнаружились спящими в своих комнатах – день выдался не из лёгких. На кухне нашлись остатки ужина и вымытая посуда. Судя по огромной початой сковороде слегка пригоревших макарон с яйцами и томатным соусом и по осколкам тарелки, покоящимся в мусорном ведре, готовила ужин и мыла посуду мисс Поттер собственноручно.

Эльфа обеспокоенные Гарри и Джеймс нашли громко храпящим в щенячьей корзинке. Ноги ему грел нервно вздрагивающий и поскуливающий сквозь сон Коржик, а вместо думочки пристроился большой кот.

*

Лишь коснувшись головой подушки, Поттер сразу понял, как дико устал. Все мышцы болели и с благодарностью восприняли свежее бельё, мягкую родную постель и возможность несколько часов расслабляться и ничего не делать. Гарри крайне редко чувствовал в себе магию на физическом уровне и даже воспринимал байки о подобных ощущениях чистейшими выдумками или самовнушением. Но сейчас его магия по-настоящему струилась по телу, спокойно, неспешно, перемещалась, сворачивалась, разворачивалась – и это было странно, очень странно. Гарри прищурил глаза и заметил, уловил вокруг своих ладоней едва различимое сияние, пульсирующее в темноте. Красиво. Голову наполнили мысли. Куда же без них. Он с удовольствием подумал бы сейчас о Скорпи, помечтал, о нём... и вообще... Но образ любимого мальчика лежал где-то глубоко, на самом дне колодца поттеровских дум, а на поверхности плавало что-то не такое приятное и желанное.

Гарри с заметной неприязнью к самому себе испытывал вину и бессилие, ему как бы указали на его место, и уже не единожды; в каком-то смысле даже позор; Джинни с её накатом; дети; слабость, непосильная ответственность; вот только что всё было хорошо, и вдруг почувствовал себя недееспособным; магический мир с его разными законами и ограничениями – малоизученная даже для мага галактика, огромная, ледяная, безжалостная, а Поттер в ней – даже не планета и, тем более, не звезда, а песчинка... Сколько поколений должно смениться, чтобы сдвинуть эту старую телегу магического мира из ямы предрассудков и тормозящих традиций? Не только волшебством страшен мир ведьм и колдунов, он – изнанка всех человеческих предубеждений, страхов, суеверий, и нуждается в стирке, чтобы повернуться лицом к настоящему, чтобы иметь будущее. Иначе неизбежно снова и снова станет плодиться рознь, вражда, потечёт кровь, и личное человеческое счастье никогда не войдёт в список приоритетов цивилизации...

*

Утром, проснувшись ни свет ни заря, Гарри с удивлением застал на кухне сидящую у окошка дочь. Она, пригорюнившись, мужественно пыталась бороться со сном (похоже, что поджидала отца), но, заметив его, сразу встрепенулась, откашлялась и заявила с выражением:

– Доброе утро, пап. Кричер умирает. Дари мне срочно особняк!

– Чего? – Только что умывшийся Гарри, посильнее протёр глаза.

– Я выбила из него признание – он умирает из-за вчерашнего визита твоих гостей, вампиров. Те на него посмотрели и теперь знают все грехи Кричера. И вообще эльфы, оказывается, вампиров не переносят, физически, это те их магам продали в рабство. Думаю написать на эту тему трактат, это будет сенсация в истории магического мира! Мне премию дадут! Но только, если Кричер не помрёт совсем и поделится со мной информацией.

– Лил, доченька, раннее утро – не время для таких шуток. Иди досыпай, солнышко, тебе всего неделя каникул осталась, я посоветуюсь со специалистами, как эльфа вылечить.

– Я не шучу. Ты же знаешь, какой он упрямый, если собрался умирать – то обязательно умрёт. Он не шевелится. И почти не слушается меня. Говорит, что у меня нет над ним полной власти. Мне что теперь самой стирать и убираться? Срочно дари мне этот дом, очень надо! Я тебя и братьев не выгоню, обещаю. Но домовику нужна хо-зяй-ка!

– Ах, ты козявка! То есть нахалка!

– Как ты не понимаешь! Я смогу ему запретить умирать. Пап, ты прямо как не маг.

– Да я же это... рос у магглов, откуда мне знать такие премудрости?

– Я – знаю! Пап, ну поверь, бабушка Молли рассказывала, что эльфу нужна хозяйка. Он послушает только меня – мне же ещё рожать!

Поттер прифигел:

– Ты... уж... что, рожать собралась?! Не рано, птичка моя?

– Папа, ну какие вы все мужчины непонятливые! Сейчас ещё не буду! Но эльф помогает хозяйке рожать, поэтому срочно сделай меня хозяйкой! Неужели тебе Кричера не жалко?!

– Мне всех жалко, – пробурчал Поттер. – Только подумай, из-за старого ушастого говнюка родные дети при жизни из дома гонят. Что от меня нужно-то?

– Ну это же элементарно, папа!

– Ватсон, – поправил её Гарри.

Лили быстро нацарапала на приготовленном пергаменте стандартный текст магической передачи владения недвижимостью.

– Что это? – Вчитался Гарри и фыркнул. – Вообще скоро на порог не пустите? Гарри Поттер – бомж. Так и запишем.

Лили чмокнула его в щёку и, убегая, радостно крикнула:

– Я прикажу, чтобы до полуночи он подождал умирать, а в полночь ты всё сделаешь, да, пап?

*

Едва прибыв на службу, Главный аврор поднял боевые подразделения и личным приказом перевел в Шотландию на маневры. В Лондоне остались лишь стажи порядка, да сменные наряды охраны. Теперь нужно было ждать ответного шага Бруствера. Война не началась, Поттер ничем не нарушил лояльности Министерству... пока.

..................................................................

Клятва Горациев: http://www.pichome.ru/image/mxI

====== 22-6 ======

Сая словно подкинули в воздух и забыли поймать. Несколько сильных рук как бы раскачали его лишённое собственной воли, онемевшее и почти омертвевшее тело и пружинно, будто из катапульты, отпустили вверх. И он полетел. Не красиво, как птица, тот же лебедь или сова, не легко, как воздушный шарик, не завораживающе, как дракон или гиппогриф, а неуклюже, рвано, шваркая за спиной крыльями – не голубого металла и не бабочкиными, а нескладно оперёнными, какими-то... ангельскими, что ли... Ну вот как они, ангелы, летают? Машут третьей парой конечностей или на божественную силу уповают? Если на божественную – то нафиг крылья? С чего это бог взял себе в услужение магических тварей нечеловеческой расы?.. Летающий ангел обязан быть совершенно не похож на человека. Как минимум, вес не больше 20 кг, другое строение костей, пищеварительной системы и прочего, тот же киль, хвост, гипертрофированно развитые грудные мышцы или мускулы живота; сами крылья должны крепиться где-то в районе копчика, или чуть выше, но не на лопатках; размах крыла – не меньше двух длин от роста ангела, а с человеческим весом, по аналогии с самым крупным летающим существом, коим был птерозавр кетцалькоатль, размах крыльев должен быть метров двенадцать...

Ладно, бог с ним с богом и с его ангелами... Так вот, Сай летал, если можно так сказать. Весь вечер. Земли (вернее, пола) уж точно не касался, ему чудилось, что повис под потолком и сверху наблюдает за всем происходящим. Он любовался Лукасом, улыбался всеобщему оживлению и веселью, смеялся над шутками, слушал занятные истории, смотрел, как быстро исчезает с большого блюда матильдин вкуснейший торт, пришедшийся как нельзя более кстати, и как растёт в углу батарея пустых бутылок. И думал про строение тела летающего человека. Потому что думать о своём первом мужчине, свалившемся как снег на голову (об этом симпатичном, да что там говорить, красивом, сексуальном, дорого стильно одетом парне с искренней, обворожительной, чертовски – дьявольски! – милой улыбкой и ярко-синими глазами), было просто невозможно. Не получалось. Всё время всплывали в памяти картинки их первого раза, острейшие ощущения, замешанные на желании и страхе, слышался тот его голос, шептавший слова, навечно врезавшиеся в сознание, мышцы начинали томно гудеть, отзываясь на оргазм, бивший их лихорадкой когда-то... Скорпи полагал, что не может любить из-за Холодного сердца, и легко отпустил Лукаса, без сожалений, с благодарностью, вспоминал его редко, всегда без боли или тяжести, с капелькой печали, с ощущением свободы и теплоты, но без намёков на что-то большее. А теперь, когда его сердце снова может любить... теперь всё то, что было, и то, что есть, то, как Фейн время от времени смотрит на Сая, как двигается, как едва заметно прищуривается, точно от солнца, как иногда быстро проводит языком по нижней губе, трогает кончик носа, трёт себя по обнажённому запястью, как убирает чёлку со лба, как пьёт из большой синей чашки ароматный мятный чай, а из гранёной рюмки – лакричный шотс (1) и тминную водку... теперь Саю было не очень спокойно с собственными мыслями и ощущениями, и он боялся спуститься на землю из «своего полёта под потолком»... А ещё камелии... Эти шикарные цветы сочно глазели на него, просто пялились во всю сотню бархатисто-красных глаз, и, казалось, приобрели-таки аромат – аромат первого секса Скорпиуса Малфоя.

Это было невыносимо!

И ведь не сбежишь.

Ни от друзей, ни от Лукаса. Ни от себя...

Все ребята, кроме Мати и Сая, напились на радостях весьма прилично и ватагой гогочущих викингов потащили Лукаса в репетиционный зал, показывать ему новые песни и петь для него новые танцы. По дороге бывший Мотылёк от них сбежал – как оказалось, пьяным только выглядел. Он вернулся к Сольваю и просто сказал:

– Пойдём погуляем? Я это... отвык столько пить, хорошо бы проветриться. Ночь классная, пойдём?

И Сай, конечно же, сразу согласился. Потому что понял, как сильно скучал по Лукасу...

«Как же я скучал!» – чуть не сорвалось с его губ. Огромным усилием воли удалось промолчать, но, похоже, Лукас прочитал эти слова в глазах Сая – и улыбнулся, так мягко, как умеет улыбаться он один во всём мире, и напомнил:

– Куртку прихвати, Kylling (2), ночь не жаркая, тебе надо горло беречь.

От этого «цыплёнка» Сая ударило каким-то внутренним током. Только Лукас так его называл, больше никто и никогда. Помнится, Сай на это прозвище сперва дико обиделся. «Какая я тебе цыпа?» – Зло зыркнул он тогда на будущего композитора и дирижёра Фейна, приводившего его первые грандиозные музыкальные идеи в читаемый с нотного стана вид. А тот очень серьёзно ответил, что имел в виду совсем другое: киллин – убивающий, убийственный. «Я никого не убиваю. И не собираюсь. Жизнь – высшая ценность...» – Растерялся Сольвай. А Лукас обнял его за талию, взглянул в глаза сверху вниз, но так, как если бы опустился на колени, и произнёс: «Меня убил. Слышишь, сердце не бьётся? Воскресить теперь можно только одним способом. Сам догадаешься, каким? Или подсказать, цыплёнок?» – «Сам! – уверенно ответил Сай. – Я всё сам!» – И впервые поцеловал Фейна в губы...

Уже минут пятнадцать они шли по оживлённому Чайна-тауну, вокруг кипела ночная жизнь. Нью-Йорк переливался всеми красками, взрывался фейерверками неона, шумел, громко смеялся, флиртовал с двумя симпатичными молодыми парнями, нахально подмигивал им фарами шикарных авто и требовательно клаксонил; без спросу, точно игривыми ладонями, трогал ветром их волосы и щёки; бесстыдно, будто прилипчивая ночная бабочка, которой легче подарить за красивые глазки десятку, чем отвязаться, ласкал ароматами кафе, ресторанов и зазывал яркими витринами, яркой музыкой, яркой одеждой на сексуальных телах, яркими улыбками, яркими желаниями... один раз даже предложил zol (3) со скидкой.

А они всё шли и шли, болтали ни о чём. Рассказывали друг другу о себе. Ну то, что случилось за последний год. Лукас, оказывается, заканчивал своё музыкальное образование в местной консерватории, в Рокфеллер-центре, и скоро ему предстояло стать вторым дирижёром в знаменитом New York Philharmonic (4).

Слово за слово, шаг за шагом, взгляд за взглядом – так и подошли к самому главному.

Сольвай долго обстоятельно объяснял, как «КF» оказались в Нью-Йорке в нарушение их американского гастрольного расписания: чёртовы забастовки, охватившие чуть ли не треть Штатов, окрасили чёрным последние августовские дни на всех календарях Нового Света, волна студенческих беспорядков, какая-то опасная лихорадка на юго-востоке...

– Судьба! – подытожил Лукас, странно разглядывая Сая. Тому, никогда не смущавшемуся ни от чьего внимания, почему-то захотелось спрятаться, закрыться, хотя бы отвернуться. Что он и сделал, уставившись в витрину с зеркалами и серебряными статуэтками. И тут же пожалел об этом – теперь из каждого зеркала на него смотрели синие глаза, много-много синих глаз, блестящих, серебрящихся поволокой и заметных даже на фоне окружающего ночного буйства электрических красок. Так много взглядов Лукаса было для Сольвая явным перебором – он просто захлебнулся, утонул в нахлынувших воспоминаниях. Говорят, что утопленник перед самой смертью чувствует от гипоксии кайф и перестаёт бороться за жизнь – Саю захотелось утонуть, в синеве глаз своего первого мужчины...

– Почему судьба? О чём ты? – спросил он.

– У меня через три дня важная деловая поездка, – пояснил Лукас, – я видел афиши о ваших гастролях, но получалось, что мы должны были разминуться, обидно, и вдруг – вы тут. Разве не судьба?

Сай не знал, что ответить, и нужно ли вообще говорить. Молчание затянулось.

Лукас вдруг взял его за руку. Просто дотронулся до ладони и, придерживая локоть, притянул руку к себе. Как если бы это был отдельный от Сая, неживой предмет.

– Как бабочки они сжигают крылья на холоде бенгальского огня... – рассеянно проговорил он, рассматривая пальцы Сольвая. Тот удивлённо поднял брови, но ладонь не убрал. – Маленькие актрисы, – пояснил Фейн, – Александр Вертинский, русская эстрада первой половины XX века.

– Ах, да... – Кивнул Сольвай, будто бы теперь ему было всё понятно, и про странную фразу, и про эту странную встречу с Лукасом, и про странное ощущение во всём теле. Холод бенгальского огня. Как это Лукас угадал?

– Мне ваша Матильда понравилась, – невпопад продолжил Фейн. Или это Сай потерял нить разговора? – Она красавица и... как бы сказать... хозяюшка. На сцене я её видел, она молодец.

– При чём тут Мати?

– Она твоя девушка? Я помню, что ты, Kylling, не натурал, но подумал, что... в общем, она тебе подходит. Я имею в виду... для семьи.

– Мы с Матильдой – подружки, Geschwister (5). Я подружек не трахаю. Они меня тоже. И ты всё-таки забыл: я не ненатурал, а гей, суть в нюансах. А ты би?

– Интересный разговор, – хмыкнул Лукас, – многообещающий. Я... не би. Я однолюб. Знаешь, цыпонька, так живёшь, что-то делаешь, может быть, даже важное и нужное, к чему-то стремишься, учишься, пытаешься раскрыть тайну музыки, ну, спортом там тоже занимаешься, сексом, питаешься правильно, читаешь, размышляешь, много всего, что делает тебя именно тобой, общаешься с огромным количеством людей. А потом вдруг, в одну минуту, понимаешь, что ты однолюб – собираешь всю свою жизнь в один чемодан и ставишь к ногам самого главного человека в твоей жизни. И ждёшь его ответа: примет ли тебя со всеми этими пожитками?

Сольвай даже непроизвольно опустил взгляд к своим кроссовкам – вдруг на асфальте и правда стоит чемодан?

– О чем ты вообще говоришь, Люк?

– О любви, я хочу с тобой поговорить о любви. А ты просто послушай, ладно? Как много я отдал бы, чтобы поменять своё решение, никуда не рваться, не уезжать тогда, прошлой осенью. Мне казалось, что меня ведёт звезда, и преступление противиться её притяжению. А оказалось, что никакие самые яркие звёзды не могут затмить крошечную искорку, всё время сверкающую в моём сердце. – Лукас приложил ладонь Сольвая к своей груди. – Я столько слов красивых подготовил, даже стихи тебе написал, как влюблённый подросток. А сейчас они все забылись. Только знай, не было ни одного дня, когда бы я не думал о тебе, не было ни одной ночи, чтобы я не мечтал о тебе. У меня послезавтра премьера первого скрипичного концерта. Я написал его для тебя, Сай. Только для тебя, понимаешь? Если бы не ты – не знаю, как я прожил бы этот год и чего добился бы. Сейчас мне всё равно, я вернуться хочу. Консерватория – не главное, главное – ты. Если мне нет места в «Кrom fendere», то возьми меня внештатным консультантом, что ли, аранжировщиком хотя бы, звукоинженером. Я должен быть с тобой, без вариантов. Прости меня, я сразу это не понял, не увидел, не удержал. Ведь сейчас не поздно? Я люблю тебя, Сай. Люблю. Люблю.

Пока Лукас говорил, он всё ближе привлекал к себе Сая, на первое «люблю» легко, как пушинку, хоть сам и был ненамного крупнее, подхватил его и оторвал от земли, на второе «люблю» прижал к его губам свои, коснулся языком, скользнул. Нежно, так нежно, что Сай задохнулся от этой нежности – и на третье «люблю», лихорадочно оглядевшись, втолкнул Лукаса в первую попавшуюся подворотню – в глубокую арку входа какого-то закрытого магазина, придавил к железному ящику банкомата, схватил за голову, как если бы намеревался оторвать её, и впился жадным горячим поцелуем. Лукас снова поднял Сая, держа на весу, тот обвил его бёдра своими. За спиной Лукаса раздался недовольный писк – он случайно нажал какую-то кнопку на банкомате. Алый глазок видеокамеры сразу развернулся на них. Лукас поставил Сая на землю и потащил за руку. Они бежали, от них шарахались люди. Перед ними визжали тормозами машины. Они заскочили за какой-то угол и оказались в темноте. Холодные прутья забора обожгли Сольваю оголённую поясницу – на нём задралась куртка с футболкой, он чувствовал руки на своей спине, в паху, на ягодицах, Лукас впечатал его во что-то твёрдое и прилип к нему намертво. От языка, сходившего с ума во рту Лукаса, жжение разрасталось по всему телу, хотелось унять его, и Сай унимал – целовался в запой, тёрся о разгорячённое напряжённое тело, сжимал плечи и талию Лукаса так сильно, что немели пальцы. Почувствовал огромный стояк, едва помещающийся в брюках любовника – и совсем поплыл. Запрокинул голову назад, повис спиной на одной руке Фейна, позволяя другой трогать себя везде, где она только захочет. В висках бились слова, никак не могли выпрыгнуть из клетки гитарного ритма:

Страсть. Дай мне дозу страсти. Не жалей. Заплачу’.

Вместе. Не больно упасть. Поцелуй. Палачу.

Видишь, я весь сейчас – твой. Всё бери. Не в кредит.

Жги. Впусти в меня свой огонь. Сердце только тобою горит.

Фейн присел и принялся осыпать поцелуями обнажённый живот Сая. Шепча при этом «люблю, люблю». Вибрация его голоса включила в солнечном сплетении какой-то тайный мотор, волны желания, как по натянутым струнам, ударили в горло, в пах. Лукас расстегнул Саю джинсы, уткнулся лицом в ширинку, тот почувствовал его влажные горячие губы за резинкой трусов, на члене, подался вперёд, с трудом сдерживая фрикции, запустил пальцы в волосы своего Люка. В голове пронеслись желанные картинки: оргазм, сперма на губах Люка, его член внутри Сая, ещё оргазм – и пусть Нью-Йорк сдохнет от зависти! – потом они вернутся в отель, и там до самого утра не отпустят друг друга... А утром решат, что дальше... Сай задохнулся от счастья. Опустил пьяный взгляд – на него смотрели синие глаза. Влюблённые, сумасшедшие, горящие от вожделения. Обещающие рай. Не зелёные. Не Гаррины. Чужие.

Сольвая бросило в пот. Фейн понял это по-своему и начал спускать с него брюки. Захотелось отступить – но было некуда. Да ещё и член вполне определённо реагировал на ласки – набухшая головка вылезла из-под тонкого трикотажа трусов. Сай в ужасе развернулся, вжался в решётку дурацкой ограды. Куда?! Куда деваться?!

– Сразу хочешь сзади? – удивился Лукас, поднимаясь, дрожащими руками оглаживая тело Сая. – А минет? Хорошо, цыплёнок, как хочешь. Люблю тебя.

Его твёрдый член уже тёрся о бёдра Сая и между ягодиц. Тому было очень приятно, дико, неправдоподобно хорошо. Хотелось впустить его немедленно, встать удобнее, прогнуться, почувствовать давление на сфинктер и туго насадиться на член, сначала глубоко, до конца, чтобы почувствовать себя заполненным до отказа, чтобы даже воздуха в лёгких не осталось, подержать в себе, а потом поймать точку и зависнуть на ней, пока у любовника не кончится терпение и его семя не ворвётся внутрь бешеным огнём.

– Люблю тебя, – как заклинание хрипло шептал Лукас. – Люблю, люблю.

Сая затошнило. Он представил вкус чужой спермы, вообразил как она будет хлюпать в его анусе, капать, стекать по ногам, и отчётливо понял, что скорее ударит этого разгорячённого, почти взявшего его, парня, признающегося ему в любви и готового ради него на всё, чем позволит себе добровольно отдаться. Отдать... Любовь...

Этот выбор дался ему очень легко. Просто Скорпи вдруг представил (да, вот так, полуобнажённым, изгибаясь от желания в нью-йоркской подворотне, в руках своего первого мужчины, чувствуя готовый ворваться в себя член, постанывая от нетерпения), что из его жизни вдруг навсегда исчезнет другой мужчина, тот, с которым они даже не были толком вместе, не такой красивый и талантливый, как Люк Фейн, не такой молодой и музыкальный, не такой подходящий ему... А Гарри после секса с Лукасом обязательно исчезнет... Представил это – и понял, что не сможет жить. Без всяких трагедий, просто не сможет без своего Гарри и всё. А без Лукаса... сможет...

– Я люблю тебя, – продолжал шептать Фейн. Сай почувствовал в его голосе стальное напряжение, на своей талии – железный захват, сейчас будет рывок, резкий толчок, одно тело в другом – и можно расслабиться, ни о чём не думать, ибо всё случится, решится...

Сольвай скрипнул зубами. Он уже знал, что пожалеет о том, что сейчас скажет и сделает. Пожалеет обязательно. Потому что искренне хочет быть с Лукасом. Но любить двоих невозможно. А в размороженном сердце Скорпиуса Малфоя уже живёт одна любовь, которая это сердце и сделала живым, тёплым, счастливым.

– А я тебя не люблю! – Он оттолкнулся руками от решётки, поднырнул под локоть Фейна, развернулся и сложился пополам, изо всех сил зажимая в горле стон, а между ног – эрекцию, задышал по-собачьи, быстро натянул джинсы. Протяжно выдохнул. Всё.

Лукас так и стоял с покачивающимся красным, текущим стояком и обалдело смотрел на него. Улыбался очень растерянно и почему-то виновато.

– Извини, Люк, – уверенно сказал Сай, чувствуя себя, как минимум, гадом, – я бы потом очень пожалел, а ты пожалел бы, что пожалел я. Давай не будем друг друга разочаровывать. Я люблю другого. Если ты захочешь потом выслушать, то расскажу. А сейчас... приведи себя в порядок. Я никогда не буду твоим любовником. Только другом.

Сольвай с трудом, но выдержал мечущийся в панике непонимания и постепенно тухнущий взгляд Лукаса... Синие глаза сделались тёмно-серыми... Потом он опустил голову, чтобы Лукас не видел его дикую, ненужную сейчас, но рвущуюся из сердца на лицо улыбку, и подумал:

«И не любил. Сердце расколдовано, и в нём только тот, кто и должен. Я прав!»

*

От принятого решения Скорпиусу стало легко. Но в сердце поселилась печаль. Он физически почувствовал эту серую пушистую мышку, с глазками-бусинками, свившую себе гнездо у него под сердцем, и уютно, мягко устроившуюся там на многие-многие годы. Ничего, это его плата. В любых разорванных или непринятых отношениях оба партнёра должны нести ответственность, от своей ответственности Скорпиус Малфой не отказывался. Отвергать чужую любовь оказалось почти так же больно, как и мучиться от собственной неразделённой. Но эта боль была светлой, точно рождение чего-то правильного, своего, настоящего. Единственное, что нешуточно глодало, мучило его – так и не ставшие пока по-прежнему синими глаза Люка...

*

Ты видишь сон, как я тебя целую... во сне.

Ты ищешь города, где порт и море... в чужой стране.

Мне хочется шутить, но я блефую... ведь горько мне.

Мне не любить тебя – не горе... вот только это не конец!

Хотел бы я тебе фиалки подарить, да все они завяли.

Вот розмарин для памяти.* Поможет он? Едва ли!

Мне снятся мелкие початочки мускари,

Пролески, васильки,

Все синие цветки...

(Не помню их названья.)

А синяя вода ведь – не слеза...

Я вижу цвет, но не твои глаза.

*

На первый концерт дирижёра и композитора Лукаса Фейна Мотыльки пришли в полном составе, вооружившись огромными букетами, все оделись в строгие костюмы и галстуки-бабочки, мисс Вантуле упаковалась в элегантное длинное малиновое платье. Эту симфоническую премьеру с большим ажиотажем осветили в прессе, фанатов «КF» заинтриговало известие о контракте, подписанном между Мотыльками и восходящей звездой мировой классической музыки Фейном на создание совместного альбома под названием «Kylling»...

..............................................................

(1) «Чёрная водка», тёмно-коричневый датский крепкий ликёр, очень любимый скандинавами.

(2) Kylling (дат.) – цыплёнок и по созвучию – убивающий.

(3) На американском сленге – сигарета с марихуаной.

(4) Нью-Йоркский филармонический оркестр.

(5) (нем.) – и братья, и сёстры

*

Звонок застал Гарри задремавшим над длиннющим, в несколько ярдов, свитком – бизнес-планом нового банка, который требовалось очень хитро подсунуть под подпись в Отдел коммерческого лицензирования Министерства. Как же он уставал с этими финансовыми премудростями и юридическими обходными тонкостями! Легче трое суток сидеть без сна и еды в засаде! Летать на поломанных мётлах и на диких драконах – тоже легче. В одиночку задерживать троих голодных оборотней – вообще раз плюнуть, и даже ловить взбунтовавшихся дементоров. Но вся эта коммерция, особенно подпольная, комом вставала у Главного аврора Поттера, причём не только в горле!..

Номер был незнакомый...

– Гарри! Это я! – Из трубки послышался чересчур бравый голос. – Не звони мне ни до, ни после нашего нью-йоркского гала! Мне нужна зона молчания. И я сотру все телефоны, номера, даже не пытайся! И твой, потом новый заведу.

– А что... Сай, что-то случилось? – Поттеру это совсем не понравилось, в мозгу тренькнул знакомый звоночек тревоги. Как будто щелчок таймера какого-то спускового механизма – необратимая, бесшабашная глупость спускалась на обычное, относительно мирное течение жизни, как лавина в горах...

– Просто я даже ди-фон отключу, не волнуйся. Тут у нас дела. – Сай нервно хихикнул. Да и говорил он как в угаре... – Мы выступаем против плохих парней. Всё будет хорошо... Ну а если... ты же меня с друзьями вытащишь из федеральной тюрьмы? Ага?

– Стоять! – Гарри вытер пот и заходил по комнате. – А ну отмени! Отмени, что задумал... Пожалуйста, Скорпи!

– Ух, приятно, ты так меня ни разу... нет, только в бане называл. Пойми, иначе нельзя. Всё потом расскажу. Посмеешься.

– Уже смеюсь. Какие парни, какая тюрьма?

– Да плохенькая, хлипкая. Ну я же читал, ты Азкабан штурмовал в 2005? В случае чего справишься. Видишь, я не разгильдяй, я страхуюсь-хуюсь-хуюсь. – Снова смех.

– Ты пьяный, что ли?! Сай?

– Я колюсь.

– Что-о-о?! – взвыл басом Гарри.

– Не паранойте, мистер Поттер, в смысле это я расколол тебе свои планы, чтобы ты потом не думал, что между нами нет доверия. Я вообще не хочу ничего от тебя скрывать. Мне тут в любви признался один хороший человек, а я ему отказал, клёво? В общем, я... думаю о тебе! Сам позво....

Гудки. Связи нет...

– Погоди! – закричал Поттер. – Блядь! Малфой!!!

– Номера, который вы ввели, не существует, – сказал приятный механический голос...

......................................................................................

(*) В своём стихотворении Сай использует парафраз из сцены сумасшествия Офелии (Шекспир, Гамлет).

Лукас Фейн http://savepic.ru/5518653.jpg

====== 22-7 ======

Он видел однажды, как плачет отец. Всего один-единственный раз. Киму было не больше пяти, может, и меньше. Две слезы. Одна, крупная, полновесная, переполненная, тяжёлая, скатилась по щеке старшего Мартинсена и чуть ли не стукнулась о столешницу. Вторая размазалась, побежала неровно, зигзагами, застряла в уголке рта, Пер слизнул её кончиком языка. Третьей слезе, повисшей на ресницах, он не дал ни единого шанса – вытер глаз ладонью и тихо сказал сыну, заставшему его за чтением непривычной человеческой книжки: «Ким, если... захочешь уйти, когда-нибудь, не говори матери. Уходи». – «Куда?» – Малыш Ким ничего не понял, но папу надо было слушаться. Тот вместо ответа притянул его, поцеловал в лоб и быстро вышел из кабинета. На столе осталась книжка, раскрытая на каких-то чёрно-белых фотографиях, не нормальных, движущихся, а на «мёртвых», и на стихотворении. Маленький Мартинсен уже давно знал, что такое стихи, и умел сносно читать.

«Че-ло-ве-чес-тво», – сложил он из слогов. Сел на отцовское место и прочитал:

Распятые в огне на небе вечера

Струят живую кровь и скорбь свою в болота,

Как в чаши алые литого серебра.

Чтоб отражать внизу страданья ваши, кто-то

Поставил зеркала пред вами, вечера!