Текст книги "Warhammer: Битвы в Мире Фэнтези. Омнибус. Том 2 (ЛП)"
Автор книги: авторов Коллектив
Соавторы: Дэн Абнетт,Сэнди Митчелл,Грэм Макнилл,Бен Каунтер,Гэв Торп,Стивен М. Бакстер,Энтони Рейнольдс,Крис Райт,Майк Ли,Уильям Кинг
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 98 (всего у книги 296 страниц)
Харальд редко наведывался в крепость Мундсен. Слишком многие из его старых знакомых нашли там постоянное пристанище. В этом черном здании с длинными узкими окнами содержались все отбросы столичного общества. Должники и убийцы, бунтовщики и воры, впавшие в немилость придворные и давно забытые козлы отпущения. Все они заканчивали свою жизнь в тюремных подземельях. Даже здесь, в хорошо проветриваемых и светлых апартаментах коменданта витала атмосфера страдания.
Розана никогда прежде не была в тюрьме, и, судя по всему, это место вызывало у нее отвращение. Крепость находилась за пределами города, поскольку ни один человек не смог бы жить рядом с ней из-за постоянной вони. Ни щелок, ни вода не могли уничтожить этот мерзкий запах.
Провидица ничего не сказала, но Харальд догадался, что она размышляет о судьбе преступников, которых помогла сюда отправить. С тех пор как барон фон Мекленберг уехал в Зюденланд, Розана оказала немало услуг блюстителям порядка. Если бы не она, несколько бандитов все еще разгуливали бы по городским улицам и скрывались бы в канализации. А если бы не стража, Розана осталась бы без средств к существованию после разрыва с Храмом Зигмара.
Комендант Герд ван Зандт принял их в своем кабинете и внимательно выслушал просьбу Харальда.
– Об этом и речи быть не может, – заявил он, прижимая надушенный платок к своему большому носу. – Заключенный Стиглиц находится в одиночной камере, и ему не разрешается общаться с внешним миром. Бунтовщики теперь повсюду. Они постоянно пытаются передать послания в тюрьму и на волю.
– Вы полагаете, что я – брустеллинит?
Харальд сурово посмотрел на коменданта. Тот вздрогнул и отвел взгляд.
– Нет, э… вовсе нет, капитан Кляйндест. Просто… Правила и предписания, знаете ли… Мы должны соблюдать дисциплину.
– Рикард Стиглиц все еще жив?
– Э… да, – пробормотал ван Зандт.
– Отлично, нам нужно срочно поговорить с ним.
– Как я уже сказал, это… хм… невозможно.
Харальд перегнулся через стол, ухватил ван Зандта за рубашку с пышным жабо и крепко стиснул пальцы, стремясь прихватить дряблое мясо вместе с тканью. Затем он выволок чиновника из мягкого кресла и приподнял. Комендант задрыгал тощими ногами в воздухе.
– В Мундсене возможно все, комендант. Заключенные могут получить дополнительный паек, столько выпивки, что в ней можно утопить хафлинга, порцию «ведьминого корня», а временами даже женщину или мальчика. Все упирается только во влияние, богатство и благосклонность. Мы оба это знаем. И мы оба знаем, что вы всегда получаете десятину с тех денег, которые переходят из рук в руки в застенках Мундсена.
– Это возмутительно… ваши обвинения… чушь.
– Мне это безразлично, ван Зандт. Я отправил этих негодяев сюда, и мне все равно, что будет с ними дальше. Вы можете делать все, что вам заблагорассудится. И Государственный комитет по тюремной реформе тоже. У меня там есть друзья. Наверное, мне стоит навещать их чаще. Поговорить о том, о сем. Мои строгие взгляды на содержание заключенных хорошо известны. Меня могут вызвать для дачи показаний. И мои показания могут быть разными.
– А… а… а…
– Я ненавижу преступников. Из-за них у меня болит живот. И знаете, что творится сейчас у меня в желудке? Там поднялась настоящая буря, ван Зандт. Такое ощущение, что преступник находится где-то рядом! На расстоянии вытянутой руки.
Рубашка ван Зандта трещала. Кровь отхлынула от лица коменданта.
– Вы меня понимаете? – поинтересовался Харальд, толкая чиновника назад в кресло.
Ван Зандт кивнул:
– Да, понимаю.
– Отлично, а теперь позаботьтесь о том, чтобы мы с моей помощницей могли увидеть заключенного Стиглица.
– Да, конечно, сию минуту, капитан…
Ван Зандт выбежал из кабинета. Харальд повернулся к Розане и пожал плечами:
– Что еще я мог сделать?
Наверное, провидица не одобряла его методы, но они неплохо сработались. Она могла стерпеть все, что он делал, если это приносило плоды. Он никогда не принадлежал к тому типу людей, которые легко ладят с напарниками, – слишком много хороших людей ему довелось похоронить. Но Розана Опулс была особенной. Ее способности относились к другой сфере и удачно дополняли его навыки. Его чуткий желудок и ее восприимчивость заставили многих преступников раскаяться в своих грехах.
– И все-таки я не понимаю, – заметила девушка, – что общего у этого революционера с Боевым Ястребом?
Харальд похлопал по свитку, засунутому за пояс:
– У героев имеется обыкновение умирать молодыми. Обычные люди вроде меня доживают до старости, но герои погибают в бою. Неужели вы думаете, что тот же Конрад хотел бы умереть в постели от подагры? Отсюда следует, что спустя тридцать лет не многие из Вастариенских завоевателей, перечисленных в этом списке, все еще живы.
– Стиглиц один из них?
– Вот именно. К счастью для нас. В молодости, прежде чем он спутался с Брустеллином, Клозовски и прочими смутьянами, Рикард Стиглиц был одним из силачей в армии Вастариена. Гора мускулов и костей, размахивающая боевым топором.
– Но почему такой, как он, решил посвятить себя борьбе с аристократией?
– Некий вельможа похитил его жену, убил его детей, а ему самому приказал отрубить руку.
– Это все объясняет.
– Когда Стиглица схватили после Туманного Бунта, ему отрезали уши. Подозреваю, что от него немного осталось.
Харальд никогда не входил в специальный корпус, который принимал участие в аресте десятка революционеров, подстрекавших народ к восстанию против Императора. Этим занимались войска. Иногда им помогала дворцовая гвардия или рыцари из Храма Зигмара. Обычные стражники не вмешивались в политику.
– Вы думаете, он окажется в здравом рассудке и сможет вспомнить настоящее имя Боевого Ястреба, если он вообще его знает, и в придачу согласится помочь нам после того, как стража запрятала его сюда?
Желудок Харальда снова напомнил о себе.
– У него нет причин отказать нам, Розана. Наш преступник – это не борец за права угнетенных. Боевой Ястреб – всего лишь грязный убийца. Если Стиглиц сохранил хоть малую толику прежнего идеализма и мечты о всеобщей справедливости, он нам поможет.
– Иногда вы сами рассуждаете как брустеллинит.
Харальд фыркнул:
– Революционеры? Я их терпеть не могу. Фантазеры, хулиганы и нарушители спокойствия.
Дверь открылась, и двое заключенных, очевидно пользовавшиеся доверием начальства, втащили третьего. Мужчина был закован в цепи. Его голова тяжело свисала на грудь. У него не было ушей, лицо покрывали шрамы, а вместо левой руки болталась культя. Харальд ожидал увидеть эти увечья. Кроме того, за время пребывания в тюрьме Стиглиц лишился глаза, одна его нога воспалилась и раздулась до размеров мяча, на правой руке остались только большой палец и мизинец, а сквозь лохмотья на спине и животе виднелись следы ожогов. Гора мускулов и костей превратилась в жалкого доходягу.
Розана вздрогнула и едва сдержала крик. Сопровождающие бросили свою ношу на пол. Провидица подошла к несчастному и помогла ему принять сидячее положение.
Харальд гневно взглянул на коменданта.
– Другие заключенные не любят революционеров, – пояснил ван Зандт. – Убийцы и насильники недовольны тем, что их содержат вместе с людьми, призывавшими к бунту против Карла-Франца. Этого парня бросили в одиночку ради его же собственной безопасности.
– Не сомневаюсь.
– Харальд, – сказала Розана, – как мы будем допрашивать этого человека?
– Что вы имеете в виду?
– У него нет ушей, чтобы слышать наши вопросы, и нет языка, чтобы на них ответить.
– Нет языка?
Стиглиц открыл рот, и Харальд увидел, что девушка права. За несколькими чудом уцелевшими зубами чернела дыра. Харальд снова устремил взгляд на коменданта.
– Он выкрикивал брустеллинитские лозунги из своей камеры, поносил императорскую семью и выборщиков. «Сбросьте оковы, убейте вельмож, захватите землю» и тому подобное. Я решил, пусть он лучше молчит.
– Если бы вы совершили такой поступок в пределах городских стен, ван Зандт, вам пришлось бы иметь дело со мной. Интересно, как к вам отнесутся нынешние осужденные, если по прихоти судьбы вас приговорят к заключению в крепости Мундсен?
Ван Зандт позеленел. Вероятно, это был самый страшный из его ночных кошмаров – проснуться утром в цепях, на гнилой соломе, в качестве арестанта, а не хозяина этого места.
– Он умеет читать?
– Я не знаю. Вряд ли.
Розана взяла бумагу со стола ван Зандта, провела пальцем вдоль строчки и вопросительно посмотрела на калеку. Стиглиц кивнул. Он умел читать.
Харальд передал провидице свиток. Она показала его заключенному, нашла его имя, затем ткнула в имя Боевого Ястреба.
Глаза Стиглица сузились. Он пытался понять. Будучи пленником изуродованного тела, он оставался мыслящим человеком.
Харальд дал Розане карандаш, и девушка написала на старом документе:
«Как звали Боевого Ястреба на самом деле?»
Жуткий стон вырвался из глотки мужчины, словно он пытался ответить. По какой-то причине он хотел им помочь. Может, он питал неприязнь к своему старому товарищу по оружию? Или окончательно сломался и стал сговорчивым?
– Здесь воняет, – пожаловался ван Зандт, взмахнув платком. – Эти люди не имеют ни малейшего представления о личной гигиене. Я, например, принимаю ванну один или два раза в месяц.
Ван Зандт сделал знак одному из своих помощников, и тот приоткрыл окно, впустив струю свежего воздуха с ароматом леса. Отсюда было не меньше сотни футов до земли. Помощник коменданта, такой же заключенный, как калека, распростершийся на полу, посмотрел на городские стены, деревья и дорогу. В его взгляде светилась такая тоска, что Харальду будто нож вонзился под ребра.
Стиглиц перестал издавать булькающие звуки, и Розана протянула ему карандаш и пергамент. Два оставшихся пальца отказывались слушаться, и карандаш упал на пол. Розана подняла его и снова вложила в покалеченную руку, придерживая.
– Он был левшой, – сообщил ван Зандт. – Именно поэтому герцог, хм… В общем, вы знаете…
Харальд действительно знал.
Между тем Стиглиц с помощью Розаны выводил знаки на пергаменте. Все было бесполезно. Первая буква могла быть «м», «а» или «е», или руной гномов, или бессмысленной загогулиной.
В конце концов, они сдались. Стиглиц удрученно поник.
Харальду хотелось свернуть ван Зандту шею. Отрезав Стиглицу язык, он взвалил на себя ответственность за следующую смерть – и за все смерти, которые произойдут потом, – по сути, став соучастником Боевого Ястреба.
Розана вздохнула.
– Придется мне заглянуть в его мысли, – неохотно промолвила она. – Имя должно быть на самой поверхности его разума. Он пытался его написать.
Харальд понимал, почему ее не радует такая перспектива. Проникнуть в сознание Стиглица и разделить с ним боль, страдание и ненависть – задача не более приятная, чей искать драгоценный камень в выгребной яме.
Со стороны окна раздался вскрик, и заключенный отскочил в сторону. Харальд развернулся, и нож Мэгнина как будто сам прыгнул ему в руку.
В кабинет, хлопая огромными крыльями, влетела птица. Она двигалась быстро, как вода, текущая с горы. Ван Зандт обхватил голову руками и нырнул под стол.
Клюв скользнул по груди второго заключенного, оставив ярко-красный кровавый след. Затем тварь устремилась к Розане.
Харальд рубанул грозную охотницу ножом, но промахнулся. Тяжелое крыло ударило его по запястью. Рука стражника занемела, и нож отлетел, глухо стукнувшись о стену, завешанную ковром.
Розана закрыла лицо ладонями, и ее контакт со Стиглицем прервался. Здоровой рукой Харальд попытался схватить птицу. Ему удалось вырвать несколько перьев, но крылатая бестия ускользнула.
В следующий миг мощный клюв ударил Стиглица в шею, разорвав артерию. Фонтан крови окатил ястреба, забрызгав его крылья и превратившись в кровавую маску вокруг глаз. Птица атаковала молча. Она не издавала злобного клекота, как положено пернатому хищнику, а напоминала скорее бесстрастное орудие убийства, бессознательное и совершенное, как стрела.
Харальд снова завладел ножом и метнул его. Рассекая воздух, сталь помчалась по прямой.
Ястреб увернулся. Нож вонзился по рукоять в деревянную панель рядом с поникшей головой Стиглица и грозно загудел.
Бывший наемник и бунтовщик умер. Искра жизни, которая еще теплилась в нем, потухла. Кровь пропитала лохмотья на его груди и образовала лужу на полу под ним. Алый поток омыл его тело, и кое-где под толстым слоем тюремной грязи показалась белая кожа.
Харальд попытался поймать птицу, однако она в мгновение ока вылетела в окно и, махая крыльями, направилась в сторону города. Совершив круг над деревом в четверти мили от крепости, она нырнула в крону дерева, словно там было ее гнездо. Кляйндест разглядел крохотного человечка в черном, который протянул руки навстречу своей жестокой питомице.
Сжав огромные кулаки, капитан ударил по оконной раме, и ему почудились звуки смеха в дуновении ветра.
Он соскользнул с дерева как обезьяна, обхватив ствол коленями. Белль сидела на его плече. Номер Одиннадцать оказался самым сложным, но это было чистое убийство, хорошо продуманное убийство. Осуществление Замысла шло успешно.
Кляйндест был там. Боевой Ястреб ждал, вернее, знал, что так случится. Ведь он сам направлял стражника, фактически вел его, как одну из своих птиц.
Отпустив Белль, он перепрыгивал с дерева на дерево. Ему доставляли удовольствие эти короткие моменты, когда он летел в воздухе и под ногами у него была пустота. Когда его начинало тянуть к земле, он цеплялся рукой за ветку. С годами его тело стало менее гибким из-за безделья. Однако, приступив к воплощению Замысла, он начал тренировать себя так же упорно, как обучал птиц. К тому моменту, когда у него появятся крылья, он должен развить подвижность, чтобы приспособиться к перемещению в небе.
С неизменным разочарованием он, наконец, спустился вниз, тяжело приземлившись на лесную почву, покрытую мягкой травой. От толчка все его кости содрогнулись, и он прикусил язык. Запнувшись, мужчина ухватился за дерево, чтобы не упасть.
На земле Боевой Ястреб был неуклюжим.
Подняв руку, он подождал, пока Белль сядет на запястье.
– Еще двое, и мы будем вместе навсегда.
Ко времени их возвращения из Мундсена капитан Фирек уже сидел в кабинете Комиссии по особо тяжким преступлениям. Должно быть, у него повсюду были шпионы. Впрочем, Розану это ничуть не удивило.
Она находилась рядом со Стиглицем в момент его смерти, и безмолвный крик, который рвался из измученного сознания, все еще эхом отзывался в ее голове. Пока они ехали в карете, Харальд сидел угрюмый и задумчивый. Он остро переживал свое поражение. Иногда Розану удивляла глубина сочувствия, на которую был способен Грязный Харальд. Провидица вдруг подумала о его жене. Харальд не говорил о своей погибшей супруге. Никогда.
К концу дня пришло официальное постановление. Харальд Кляйндест вернулся в портовую стражу, а расследование по делу Боевого Ястреба вновь возглавил Фирек. К ночи все вернулось на круги своя. На основании анонимного письма с обвинениями был арестован акробат, которого тут же отправили к палачам ван Зандта. Харальд исчез, пока Розана была у врача с Люйтпольдштрассе, который наложил целебную мазь на ее порезы.
Разумеется, ее также отстранили от дела.
Она не оставила этого так. Она пошла к Фиреку и обнаружила, что он вместе с Расселасом пьет за поимку Боевого Ястреба. Она объяснила линию следствия, рассказав все, что им с Харальдом было известно о Вастариенских завоевателях, первом Боевом Ястребе и Стиглице.
Они поблагодарили девушку за заботу и приказали выпроводить ее на улицу.
Вечер был холодный. Появилась дымка, первая предвестница альтдорфского тумана. Провидица посмотрела в ночное небо и представила себе птицу на фоне взошедшей луны. Хищную птицу, одинокую и голодную, равнодушно-жестокую и убивающую без злого умысла.
Розана почувствовала себя сиротливо и неуверенно, как это часто случалось с ней после ухода из Храма Зигмара, который занимался ее воспитанием с детства. Она могла видеть столь много – случайная и бесполезная информация поступала в ее мозг от прохожих, от камней под туфлями, но если бы она использовала свои способности, чтобы разобраться в себе, то обнаружила бы только пустоту, дыру в центре водоворота.
Будет лучше, если она сейчас пойдет домой. И ляжет спать.
Вопрос о его капитанском чине должна была рассмотреть специальная комиссия, в которую входили Расселас из Имперского Банка и полковник городской стражи, который, но сведениям Харальда, находился на жалованье Халса фон Тассенинка. Но пока комиссия не решит, понизить его в должности до простого патрульного или уволить (во второй раз) из стражи, у Харальда оставался его значок. И он всегда носил при себе нож работы Мэгнина.
Этот клинок, самый тяжелый метательный нож в мире, много раз бывал его верным товарищем во время кровавых ночных стычек. Харальд заметил, что Розана шарахается от оружия, словно это раскаленная докрасна кочерга. Вероятно, перед ней возникали видения, связанные с теми переделками, в которых побывал нож.
С ножом на бедре и со значком, приколотым поверх плаща, он направился к «Печальному рыцарю», трактиру, который пользовался репутацией самого шумного, самого опасного и самого буйного заведения на улице Ста Трактиров. Обычно стражники заходили в «Печальный рыцарь» только группами человека по четыре, с обнаженными мечами и заряженными пистолями. Но сегодня вечером Кляйндест был один.
Он протиснулся между двумя молодыми людьми, пытающимися задушить друг друга, и огляделся. Несколько завзятых хулиганов прекратили драку, встревоженные появлением стражника.
Широкоплечий кислевит, у которого на небритой половине головы висели косички, украшенные бусинами, заревел и бросился на Харальда, не замечая ничего, кроме значка. Это был Болаков, который нередко гостил в камере на Люйтпольдштрассе, если рядом оказывалось достаточно стражников, чтобы скрутить его. Когда чужестранец оказался на расстоянии удара, кулак Кляйндеста устремился ему в лицо.
Болаков споткнулся и упал. Видимо, он был слишком пьян и потому не узнал Грязного Харальда. Больше никто не повторил его ошибки. Все еще чувствуя резь в животе после неудачного дня, Кляйндест пнул Болакова в бок, смяв ему пару ребер. Сломанные ребра заставят кислевского хулигана воздержаться от пьяных драк в течение нескольких дней.
Харальд потребовал у бармена Сэма бутылку шнапса и посмотрел по сторонам, не появятся ли еще горячие головы, которые нужно разбить. Заметив худого мужчину в темном кожаном жилете, намеревающегося ускользнуть через черный ход, капитан понял, что ему улыбнулась удача.
– Стой, Ругер! – заорал он. – Или ты узнаешь, успею ли я бросить нож прежде, чем ты скроешься за этой дверью.
Мэк Ругер застыл, держа руки подальше от грузового крюка, который болтался у него на ремне. Затем он обернулся.
– Правильный выбор, – похвалил Харальд торговца «ведьминым корнем».
Ругер принял виноватый вид, гадая, которое из его преступлений навлекло на него такую напасть. Харальд мог бы привести целый список.
– Выпей со мной, – распорядился Харальд.
– Я… э… спасибо, но я уже собрался уходить…
– Это не приглашение, Ругер.
– Нет, конечно.
Ругер, «крюк» – член одной из прибрежных банд – сел, и Харальд придвинул стул к столу, поставив шнапс на середину стола. Кто-то подумал, что, повернувшись спиной, Харальд утратил бдительность, и потянулся к свинцовой гирьке у пояса. Вот только бедняга явно не заметил зеркала высотой в человеческий рост позади барной стойки. Харальд, не глядя, бросил тяжелую пивную кружку через плечо и раздробил запястье наглецу.
– Ты по-прежнему торгуешь? – спросил он Ругера.
– То тут, то там помаленьку, знаете ли, – скромно ответил «крюк».
– Ты прежде держал лавочку в «Персях Мирмидии» и продавал свое зелье студентам из университета, не так ли?
Ругер не стал этого отрицать. Возможно, он повидал больше таинственных трав и снадобий, чем скромные университетские маги или дворцовый лекарь.
– Конечно, когда «рыбники» прибрали к рукам «Перси», тебе пришлось, искать новую территорию.
Ругер пожал плечами. «Рыбники» и «крюки» были смертельными врагами. Соперничество между двумя группировками продолжалось уже не одно поколение. Харальд лично положил конец последней войне в приречье, и его имя крепко засело в сознании обеих банд, словно его вытравили кислотой.
– Ничто не постоянно в этой жизни, Ругер. Ты носишь товар с собой?
Ругер хотел ответить «нет», но передумал.
– Мне кое-что нужно, – продолжил Кляйндест. – Кое-что по твоей части.
Понимающая улыбка скользнула по губам торговца, но Харальд стер ее, залепив негодяю пощечину.
– Не воображай, будто знаешь что-то обо мне, Ругер. Никогда не совершай такой ошибки.
– Нет, капитан.
Багровая отметина на щеке торговца напоминала родимое пятно.
– Берсерки из Норски вдыхают растительный порошок перед тем, как отправиться на битву, – сказал Харальд. – Он притупляет боль, заставляет их чувствовать себя сильными, почти непобедимыми.
– «Пыль демона».
– Да, она самая. Дай мне этот порошок.
Ругер попытался возразить, но Харальд достал мэгнинский нож и положил его на стол.
– Посмотри на удивительные линии этого клинка, – промолвил он. – Это произведение искусства.
Торговец зельем порылся в своем мешочке и достал три порции – сухие листья, скрученные в виде шариков.
– Это дорого стоит, – заметил он.
– Мне, как стражнику, полагается скидка.
Это означало, что он заберет «пыль демона» даром. Ругер ничего не мог с этим поделать.
Харальд взял первый лист и растер его. Голубой порошок просыпался ему на ладонь. Он взял ее, как понюшку табака, и запихнул в одну ноздрю, глубоко вдохнув.
Повернувшись к бармену, капитан потребовал:
– Сэм, найди четырех самых крупных, самых подлых, самых сильных и самых упрямых головорезов и передай им от моего имени, что их матери интимно общались с целым стадом домашней скотины.
Когда он опустошил половину кружки со шнапсом, «пыль демона» взорвалась в его мозгу. Это был опасный эксперимент, но ему требовалось надежное средство, чтобы не думать о ранах, которые он получит в следующие несколько часов. Жидкий огонь пробежал по его венам, и он задержал дыхание, чтобы не взорваться.
Действуя как сыщик, он ни на шаг не приблизился к Боевому Ястребу. Теперь он попробует себя в роли берсерка.
К тому времени, когда он дошел до нужной кондиции, Сэм собрал для него больше четырех громил. Харальду потребовалось около минуты, чтобы обездвижить их. Он сломал стул о голову Ругера в качестве благодарности за порошок, швырнул пустую бутылку в Сэма и толкнул стол в длинное зеркало, наслаждаясь звоном, который издавали осколки при падении на дощатый пол. Все замолчали. Ему удалось привлечь внимание даже тех забияк, которые были столь увлечены своей собственной дракой, что пропустили расправу над местными кулачными бойцами. Затем Харальд сделал объявление, которое позже повторил в каждом трактире на улице:
– Меня зовут Харальд Кляйндест, капитан портовой стражи, бывший начальник Комиссии по особо тяжким преступлениям. Грязный Харальд. Я объявляю войну преступности на этой улице. Каждая шлюха, каждый торговец зельем, каждый карманник, каждый «крюк», каждый «рыбник», каждый головорез, не принадлежащий ни к одной банде, каждый сутенер, каждый предсказатель, каждый душегуб, каждый боец на дубинках, каждый убийца с ножом, каждый шарлатан, каждый жулик, в общем, все вы, ублюдки, чья мать согрешила с гномом, слушайте меня! Моя война будет продолжаться до тех пор, пока кто-нибудь не назовет имя, которое меня интересует, или не скажет, где найти человека, который знает интересующее меня имя. После этого все пойдет по-прежнему. Все слушайте и запоминайте! Моя война будет продолжаться, пока я не узнаю настоящего имени человека, которого называют Боевым Ястребом.
Харальд перешагнул через Болакова и направился к выходу из «Печального рыцаря». Благодаря порошку он совсем не чувствовал боли. Капитан подозревал, что его лицо превратилось в один сплошной синяк, и чувствовал, что рубашка местами намокла от крови. Он старался не думать о том, что будет, когда действие порошка закончится…
